Пропаганда

      «7 июня 1947, Лондон       Привет, Риддл!              Надеюсь, у тебя всё хорошо, и жизнь в Америке продолжает приносить много радости и новых впечатлений. У нас всё по-старому: Ясмин умоляет завести ребёнка, Розали ходит в старых девах (и отказывается смотреть на любого другого парня, которого ей пытаются сосватать родители, спасибо тебе большое), а Спенсер-Мун прогибается перед маглорождёнными.       Ты знаешь, что я всегда уважал тебя и ценил наше общение, и мне приятно, что, несмотря на расстояние, мы превзошли все наши разногласия и всё ещё можем поддерживать связь. Я понимаю, что у каждого из нас свои заботы и обязательства, но я искренне рад, что мы продолжаем переписываться и делиться новостями.       Я всё чаще вспоминаю школьную пору и наши обсуждения, планы, мечты. С каждым днём Волшебная Британия оказывается всё более невыносимой — ничего не меняется, мы просто стоим на месте! — и оттого эти мысли становятся всё более навязчивыми. Я не знаю, сколько ещё смогу оттягивать рождение детей с Ясмин, но я не готов заводить их в этой стране.       Понимаю, что у тебя сейчас может быть много дел. Однако, если у тебя будет возможность, я бы хотел узнать, есть ли у тебя какие-то идеи? Зная тебя, ты определённо что-то замышляешь. Мне не терпится узнать о твоём следующем шаге. Ты всегда можешь на меня положиться, и я всегда помогу тебе по мере своих возможностей — только попроси.       Надеюсь, что у тебя все хорошо, и с нетерпением жду твоего ответа,       Лестрейндж». После истории с Розали их отношения с Лестрейнджем были, мягко говоря, прохладными. Он с какой-то стати решил, что если Том два раза сводил его сестру на вечеринки, то они уже в одном шаге от помолвки. Пришлось объяснить ему, что к чему, но почему-то он обиделся. Всегда покладистый, заискивающий, несколько раболепный Лестрейндж счёл подобный отказ личным оскорблением, будто Том разорвал помолвку с ним. Но поскольку у него ушло немало лет, чтобы добиться — выбить, вырвать зубами — своё положение в Слизерине и установить свой авторитет, он не собирался терять одного из своих будущих последователей из-за какой-то юбки, даже если эта юбка — его сестра. Намеренно долго, понемногу за раз, он восстановил их отношения за прошедший год. Поддерживать связь со своей группой через Атлантику было довольно трудно, но для Тома это была такая же машинальная задача, как почистить утром зубы. Он со всеми обменивался письмами: не слишком редко, чтобы не допустить охлаждения, не слишком часто, чтобы это не становилось его единственной заботой. Когда настанет время, ему будет достаточно их только поманить пальцем. Тома забавляло, насколько ошибочны были представления всех этих наследников «священных» родов о мотивах и намерениях Тома. Каждый из них чего-то ждал от их общения, и каждому Том обещал что-то своё. Но в конечном итоге никто из них не понимал, что его единственная задача — поставить их всех на колени. Так же, как когда-то Волшебный мир пренебрёг им, бросив его на растерзание магловского приюта, скрываясь от него одиннадцать лет, так и теперь Том готовился к тому, чтобы пренебречь Волшебным миром. Он пока ещё не решил, как, но он точно знал, что все они пожалеют и поплатятся за своё равнодушие, за то, что рисковали его жизнью семнадцать лет, за свою глупость от того, что не разглядели его могущество сразу и смели себе над ним смеяться и показывать ему место, будто он блохастый бродячий пёс. Перед ним будут благоговеть, а его имя — бояться произносить. Никто не посмеет упоминать его всуе. Улыбнувшись сладким образам своего блестящего будущего, Том принялся писать ответ Лестрейнджу.

***

Когда первое очарование Нью-Йорком — его размером, его прямыми широкими улицами, его грандиозными небоскрёбами, его чистотой после истерзанного войной Лондона — прошло, огромный город начал действовать Тому на нервы. Его выводило из себя, что он был вынужден бóльшую часть жизни прозябать в нищем, грязном Лондоне, полном опустившихся нищих любителей опиума, получающим воздушные налёты и разрушения, живущим на пайки из книги талонов, в то время как в Нью-Йорке практически не было бездомных, а ужасы войны и близко не касались сытой жизни его населения. В городе был только один район, где он чувствовал себя как дома (как бы ему это ни было омерзительно) — Боуэри. Здесь, под мостом, в закоулках собирались самые отчаянные отбросы общества: нищие бродяги, дешёвые проститутки и алкоголики, потерявшие человеческий облик, — сваливая в кучу свои немудрёные пожитки, чтобы пережить ночь, прикрывшись рубищем. Любой приличный ньюйоркец огибал его по широкой дуге, но Том чувствовал себя там как рыба в воде. Стоял жаркий день, а потому вонь была особенно невыносима. Немытые тела спали на порогах магазинов. Потерявшие человеческий образ мужчины в драной одежде толпились у входов в бары. Вульгарные, неопределённого возраста женщины бросали на него сальные взгляды. Том подошёл к первому попавшемуся бродяге, находившемуся в сознании. — Империо, — тихо произнёс он, направив палочку в грязного мужчину в коричневой от грязи рубашке и драной жилетке. Легче лёгкого. Голова бродяги была настолько пустой, что хватало самого ничтожного намерения, чтобы заклинание пришло в силу, никакой борьбы воли. Его глаза остекленели, но в этом месте это ничуть не выглядело необычно. — Пойдём со мной, — сказал Том и махнул рукой, чтобы тот за ним следовал. Мужчина послушно отправился за Томом под мост, где в темноте ноздри разъедал нестерпимый смрад мочи, запёкшейся в жаре, и кислой алкогольной рвоты. Вокруг не было ни души, лишь гудели автомобили над головой. — Люмос, — призвал Том, чтобы лучше видеть. — Возьми эту сумку и открой её. Скажи, что ты видишь. Том протянул мужчине маленькую бисерную сумочку, и тот послушно подчинился. Маленькая сумка, едва ли размером с ладонь, спокойно открылась с лёгким щелчком застёжки. Ничего не произошло, это была просто сумка. — Здесь… Много вещей… — отрешённо сказал мужчина. — Отлично. Ты правша или левша? — Правша… — ответил бродяга. — Отпусти туда левую руку, — повелевал Том. Мужчина поспешил исполнить приказ, и его рука сразу же упёрлась в атласное дно. Сумка была настолько маленькой, что в неё едва помещались лишь его мозолистые грубые пальцы. — Пусто… — вновь отрешённо произнёс мужчина. — Хорошо, — размеренно продолжил Том, подмечая происходящее в голове. — А теперь залезь туда правой рукой. Бродяга вытащил левую руку и опустил правую. Она вошла туда по самое плечо, издавая звуки перекатывающегося стекла и тонкого лязга металла. С его рукой пока что всё было в порядке. Неужели Гермиона солгала о наложенной защите? Нет, точно нет, он бы это почувствовал. Мужчина ничего не мог видеть, поскольку рука полностью закрывала отверстие. Том подошёл ближе и сказал: — Не вынимая руки, раздвинь сумку так, чтобы я мог посмотреть внутрь. Мужчина подчинился, и вскоре Том мог заглянуть. Сумка была полна книг, склянок, какой-то одежды и прочего мусора. Чаши и Медальона не было видно, но, возможно, они просто завалены вещами. — Акцио, Медальон Салазара Слизерина! — взмахнул Том палочкой. — Акцио, Чаша Хельги Хаффлпафф! Ничего не произошло, но он этого и не ожидал. Он приказал мужчине покопаться рукой в вещах, но реликвии так и не показались. Что ж, пока что этого достаточно, теперь нужно придумать, как их оттуда достать, если они там. Осталась последняя проверка. — Возьми что-нибудь из сумки, что угодно, — приказал Том. Мужчина вытащил на свет какую-то склянку. Том поднёс зажжённую палочку к написанной от руки этикетке на тёмном стекле: «Настойка растопырника». Ничего интересного. — А-а-а! — внезапно закричал бродяга. — Силенцио! — заглушил его вопль Том. В первую очередь, потому что крик действовал ему на нервы, а уже во вторую, чтобы их не заметили. Правая рука мужчины на глазах покрывалась чёрными пятнами. Некроз распространялся от кисти до плеча и, судя по обезумевшему выражению лица мужчины, причинял невероятную боль. — Положи бутылку обратно в сумку и закрой её, — приказал Том. На этот раз при передаче команды произошли небольшие помехи, поскольку сознание бездомного было затуманено болью, но всё же он подчинился. Стоило склянке опуститься обратно на дно, пятна на руке исчезли, и его страдания прекратились. Он закрыл сумку и передал её обратно Тому. Не успел он выпустить её из рук, как правую руку мужчины оторвало от локтя. От боли он упал наземь, корчась в агонии. Из культи правой руки зловеще поблёскивала белая кость, обрамлённая лоскутами плоти. Вокруг него разливалась всё шире лужа крови, впитываясь в дорожную пыль. «До чего хитроумная ведьма», — подумал Том, одновременно восхищаясь и злясь, потому что так и не нашёл способа обойти подобную защиту. Теперь он нисколько не сомневался, что реликвии находились именно в этой сумке. Он отменил заклинание Немоты и аппарировал домой под душераздирающие хриплые крики бродяги.

***

В поисках разгадок сумки и палочки Слизерина Том исследовал всё более нетрадиционные формы магии, набирая оккультные старинные фолианты в волшебной библиотеке. Проблема заключалась в том, что практически все доступные книги содержали в себе либо классическую форму волшебства на европейский манер, которому учили в Хогвартсе, либо просто описание с исторической точки зрения. В этом был смысл. Коренные народы Америки и ввезённые из Африки и с Карибских островов рабы не владели письменностью в традиционном понимании. Их знания передавались из поколения в поколение и изучались на практике. Магия друидов в Британии в итоге была записана и передана, да и то не полностью, а потому многие подвиги Мерлина никому так и не удалось воспроизвести. Письменность же различным племенам в Америке навязали, и более того, их магию старались подавить и уничтожить, считая её менее достойной, чем та, которой владели колонизаторы. Том начал осознавать, что в Нью-Йорке он не найдёт ответов на свои вопросы. Классическое образование и «цивилизованный» образ жизни городских волшебников не подразумевал использование беспалочковой ритуальной магии. Отличия с Волшебным Лондоном в большинстве своём заключались в совмещении магии с предметами электроники и электричеством, но не открывали новых областей и граней волшебства. С этими мыслями Том возвратился домой с очередной книгой. Изысканное издание XIX века в чёрном кожаном окладе с серебряным тиснением должно придать ему убедительности. Он специально выбрал самый красивый том по этой теме. Гермиона уже вернулась со службы и пила чай в своём кресле, просматривая какие-то рабочие бумаги. Содержание её очевидно разочаровывало, она хмурилась, и между её бровей залегла крошечная морщинка, а веснушчатый нос забавно морщился. На глаза упал локон отливающих золотом каштановых кудряшек, и она раздражённо его сдула. — Добрый вечер, Гермиона, — поздоровался Том. Она подняла взгляд от бумаг: — Привет, — ответила она, больше не вздрагивая от его неожиданных появлений. — Где ты был? — В библиотеке, — помахал он книгой перед собой. В её глазах тут же зажёгся интерес. Маленькая книжная сорока. Тщательно скрывая своё очевидное рвение, она спокойно спросила: — Что там у тебя? — Это, Гермиона, — Том сел на своё кресло у окна возле неё, — моя подсказка о том, куда мы отправимся в будущем месяце. Гермиона скептично приподняла бровь. Том повернул книгу, чтобы она рассмотрела красивую обложку, но на ней не значилось названия. Лишь изображения змей, пиктограмм и цветов. Ему хотелось немного её потомить, потому он начал издалека: — Наша магическая экспедиция получается не такой уж магической, ты не находишь? — лукаво улыбнулся он. Гермиона прищурилась: — Говори прямо, что ты задумал? — Нью-Йорк — скукота! — в сердцах воскликнул Том. — Лондон с небоскрёбами и без Каминной сети. Мы можем тут просидеть полжизни, читая книги, но какой в них толк? — он усмехнулся в ответ на её возмущённый вид. — Мы переезжаем в Новый Орлеан! Гермиона как будто не до конца понимала, к чему он клонит: — В смысле? — В прямом, — Том раскрыл книгу и принялся аккуратно переворачивать страницы. — Уедем отсюда в Новый Орлеан, найдём там наставников, изучим практики вуду. Об этом не пишут в книгах, всё, что я смог найти, — биографию Мари Лаво, и то там наверняка половина — домыслы и легенды. Он раскрыл фолиант на месте с гравюрой в целую страницу. На ней была изображена красивая чернокожая ведьма с томными, будто кошачьими глазами с поволокой и в шёлковом тюрбане. Её шею обвивала змея, а перед ней горели капающие воском свечи. Иллюстрация не была зачарована на движение, но в ней всё равно чувствовалось мощное магическое присутствие. Том развернул её к Гермионе. — Разве вуду не тёмная магия? — будто колеблясь, спросила Гермиона. Том смерил её взглядом: — Сказала мне ведьма, наложившая на свои вещи мощный тёмный ритуал, — подмигнул он ей, от души забавляясь её смущением. — Ты умнее подобного разделения, не притворяйся. Должна же ты понимать, что вуду — это не только утыканные булавками куклы. Невооружённым взглядом было видно, что Гермиону разрывает противоречие. Ей явно не по себе от репутации этих практик, но всё же любопытство и жажда знаний составляли неотъемлемую часть её личности. Она попыталась найти отговорку: — А моя работа? Том пожал плечами: — То, что тебе поручают, можно писать из любой точки земного шара. Я тебе сам могу наваять этих гороскопов и гаданий на годы вперёд. Будешь высылать их почтой, да и всё, — он закрыл книгу и протянул её Гермионе. Она приняла фолиант и прикусила губу, задумавшись, проводя пальцем по узорам обложки: — Эдмунд ни за что не согласится. Он одержим дисциплиной на рабочем месте… — Это вопрос убедительности, — широко улыбнулся Том. — Мы ему поможем принять верное решение, — провёл он языком по кончику клыка. — Он любит шоколад? — Да, а что? — скептично посмотрела на него Гермиона. — Принесёшь ему трюфели с Морочащей закваской, которую мы немного усовершенствуем, а после попросишь об удалённой работе. Он будет не в силах отказать. — Если кто-то узнает, это подсудное дело! — Я учусь у лучших, — подмигнул он. — Только в этот раз мы не будем его усыплять, ладно? — рассмеялся Том в ответ на проступивший на её щеках румянец. Гермиона вспомнила, что он знает про Хепзибу и конфеты со снотворным, которыми она её накормила.

***

Самой лучшей частью проживания с Гермионой были их общие проекты. Во время учёбы в Хогвартсе Том всегда работал в одиночку. Остальные замедляли его, представляли из себя ненужный балласт, гандикап и ограничивали его возможности. С ней всё было совершенно по-другому. Ему не нужно было объяснять, что делать, как и зачем, она понимала его с полуслова. Гермиона не понимала суть магии так, как он, и всегда старалась рационализировать любые действия, но это ничуть их не тормозило, а наоборот, дополняло его хаотичные порывы, заземляя там, где он слишком далеко отдалялся от сути, предлагая другую точку зрения и факты, почерпнутые из книжек, на которые у неё была фотографическая память. Их работа над Морочащей закваской не стала исключением. Разумеется, не обходилось без споров: там, где Том уверенно изменял рецепты из книг, Гермиона силилась следовать учебнику добуквенно. Но он умел быть убедительным, если хотел, и ему для этого не требовалось подливать зелья в еду. Он понимал, как работают ингредиенты, интуитивно, как художник, который может смешать любой цвет из трёх базовых, ей же требовалась вся палитра. Гермиона всё делала быстро и аккуратно, стремясь к идеальному результату, и ему не нужно было даже об этом напоминать или как-то её контролировать. Она помешивала содержимое котла, а от исходящего от него пара её волосы завивались более тугими кольцами. Наблюдать за её работой было сродни искусству, и Том не сводил с неё глаз. Он всегда восхищался магией в любом её проявлении. — А теперь добавь заунывник по объёму любистока, — сказал Том, подготавливая чихотник для последнего этапа. — Это сделает его более сговорчивым, а не просто одурманит. — Ладно, Акцио заунывник, — Гермиона поймала связку, отмеряла нужное количество и принялась складывать растение в ступу. — Нет, стой! — остановил её Том. — Его нужно измельчить, а не растереть. Гермиона приподняла бровь: — Но ведь его всегда растирают. — Да, но так он не такой сильный. — Почему? В каждом учебнике сказано, что его нужно растереть. Он усмехнулся: — Потому что я так сказал, — закатил Том глаза, в этом была вся Гермиона. — Потому что при растирании выпускается слишком много сока, и он теряет в силе. Когда ты уже поймёшь, что в учебниках не всегда самый лучший способ? Гермиона нахмурилась: — Вот так каждый раз. Я не понимаю, почему тогда эти учебники вообще существуют. Кто-то мог бы написать новые, если всё настолько плохо. — Вовсе не плохо, просто работает, и этого достаточно. Кому-то достаточно кораблей — они же работают, везут людей через океан! — другим этого мало, и они изобретают самолёт. Волшебникам обычно достаточно. К тому же, зачем делиться знаниями с теми, кто их не оценит по достоинству? — он многозначительно посмотрел на Гермиону, слегка улыбнувшись. — Эти люди могут лить на бородавки кровь дракона вместо дешёвого и простого зелья, но нам ими становиться необязательно. Наконец зелье было готово и перелито в хрустальный флакон. Пока оно охлаждалось, они зашли в магазин швейцарского шоколада «Тойшер» на Пятой авеню за их знаменитыми трюфелями с шампанским. Начинив конфеты зельем, Том сам повязал на коробке аккуратный бант из жёлтой атласной ленты. — Так вот, — наставлял Том. — Даёшь ему конфеты. Если он хорошо воспитан, — а я полагаю, что да, иначе бы он не задержался в редакции надолго, — он сразу же попробует одну и предложит тебе. Не забудь заранее принять антидот. Это лучше, чем ему их просто подбросить, неизвестно, на что ещё он успеет согласиться за день, пока ты к нему попадёшь. — Том, я не идиотка, мы уже это всё сто раз обсудили, — комично надула губы Гермиона. — Что за привычка помыкать и разъяснять очевидное? — Просто на всякий случай напоминаю, — ухмыльнулся Том. — Хотя… Думаю, лучше будет, если ты подождёшь неделю. Принеси их перед Днём независимости, скажи, мол, вот Вам презент от британки. Американцы носятся с ним как с писаной торбой, хотя он уже давным-давно свёлся лишь к барбекю и фейерверкам. — Точно! — резко сменилось настроение Гермионы. — Так гораздо лучше. Том, ты гений! Он широко улыбнулся: — Я знаю.

***

Уговорить Стейнберга не составило труда. За одну секунду оценив стоимость конфет, судя по рассказу Гермионы, главный редактор сразу же с восторгом раскрыл коробку и забросил трюфель в рот. Один короткий разговор, и вот Гермиона уже может вести свою дурацкую колонку из любой точки Америки. Они договорились, что она будет присылать материал сразу на неделю вперёд, чтобы у них была возможность заранее всё согласовывать и вносить правки. В тот же вечер Том с Гермионой подали двухнедельное уведомление о выселении мистеру Брауну. Взвесив все «за» и «против», они решили, что мебель лучше не продавать, поскольку ещё было неизвестно, где они будут жить, а избавляться от неё за полцены, чтобы затем снова купить за полную, было по меньшей мере неосмотрительно. Заклинания Уменьшения и чемоданы с чарами Незримого расширения вполне способны справиться с кроватью и креслом. Они предупредили распорядителя своих банковских счетов, Роберта, об отъезде, а Том на всякий случай попросил дополнительную чековую книжку. У волшебного банка не было других отделений, но их заверили, что при необходимости драготы можно получать почтой, а долларовые чеки им обналичат в любом банке. Оставалось решить, как добраться в Новый Орлеан. Соединённые Штаты Америки — огромная страна, занимающая почти целый континент. А потому город был далеко за пределами досягаемости аппарацией из Нью-Йорка. Том настаивал, чтобы они просто сделали несколько прыжков, и если будет очень тяжело, то можно заночевать на полпути. Но Гермиона уговорила его поехать на поезде. Он никогда ей не признается, что был готов уступить сразу, но всё-таки немного поспорил для порядка: «Какая посредственность, — сказал он, — магловский транспорт». В конце концов, кто знает, может, она никогда и не ездила поездом, её же не пустили в Хогвартс. В субботу Том с Гермионой попрощались с Эллисоном, и Гермиона поблагодарила его за их приятное общение — они встречались за кофе ещё несколько раз после того дня, когда Том узнал про американских Гонтов, — а также договорились писать друг другу. Позже они аппарировали в Тендерлоин, чтобы немного сэкономить время — Пенсильванский вокзал, с которого отправлялся их поезд в четыре часа вечера, находился всего в десяти минутах оттуда. Им предстояло чуть больше суток в поезде: Нью-Йорк, Филадельфия, Балтимор, Вашингтон, Шарлотт, Атланта, Бирмингем и, наконец, Новый Орлеан — с десятком маленьких городов по пути. Они устроились в двухместном купе, зашторили окна и принялись предвкушать, как будут обстраиваться в новом городе. «Саутернер» мчал их сквозь зелёные леса, новые города и над озером Понтчартрейн. Том ни разу не пожалел о поездке. Они с Гермионой разговаривали почти всю ночь напролёт, и никто не разошёлся по комнатам — их кровати были друг напротив друга. Он, как и всегда, проснулся на рассвете и мог беспрепятственно любоваться, как розоватый свет переливается в её локонах, пока она спит с безмятежным выражением лица. Единственной проблемой в поезде была крошечная ванная, унижающая его достоинство, чтобы в ней уединяться, но остальные положительные стороны поездки всё перевешивали. Чтобы отвлечься, он вновь принялся изучать биографию Мари Лаво. Луизиана встретила их удушающей влажностью, разгорячёнными болотами и запахом жареных пончиков. Стояла невыносимая жара, несмотря на то, что часы показывали девятый час вечера. После грандиозного Нью-Йорка, где в едином котле смешаны роскошь и нищета, богема и работяги, небоскрёбы и трущобы, где город выстроен, как по линейке, где собираются люди со всего мира, а с залива дует порывистый холодный Атлантический ветер, влажная духота Нового Орлеана, его узкие мощёные улицы, кварталы деревянных домов, как с открыток, и шумные моряки в белых бескозырках казались другой планетой. В этом городе из каждого ресторанчика раздавались ноты джаза, а люди танцевали прямо на улицах, не боясь ничьих косых взглядов. Здесь привычный английский переплетался с мелодичным французским, а по улицам разносились ароматы незнакомых экзотических специй. Это место было пропитано волшебством, и его не нужно было искать ни по чьей наводке в попытках разглядеть скрытые места внутри магловских зданий. Том глубоко вдохнул тяжёлый, липкий болотный воздух, смешивающийся с морской солью, чувствуя, как с ним в его лёгкие проникает магия. Вот ради чего он покинул Волшебную Британию.