Пропаганда

Том держался за прутья тюремной решётки, повиснув на прямых руках, и поднимал выпрямленные ноги, пока они не становились параллельны полу. Потом ещё раз. И ещё. В следственном изоляторе было решительно нечего делать, и чтобы занять себя хоть чем-то, он изнурял себя физическими упражнениями на холодном каменном полу. Отжимания — простые, с хлопком, на одной руке. Приседания — простые, с вытянутой вперёд ногой, с прыжком. Планка, скручивания, подтягивания с пола, держась сверху за край койки. Его экстрадировали в Волшебную Британию с конвоем работников ДЗМП, отобрали палочку по прибытию — прямо в кабинете Отдела международного магического сотрудничества — и отвели в Азкабан. Сотрудники ОМПП сказали, что ему выдвигаются обвинения за участие в преступном сговоре, а также незаконной торговле волшебными артефактами и проведении мошеннических валютных операций с магловской валютой. «Какая чушь, — подумал Том. — Лучше бы судили меня за то, что я на самом деле совершал», — но вслух, конечно же, этого не сказал. Сегодня было Рождество, а потому в изолятор не приходили даже редкие надзорные, что отличало его от остальной тюрьмы, оставив всех на полное попечение дементорам. Как и вчера. Суд был назначен только на пятницу из-за праздников, и это ещё Тому удалось уговорить их не тянуть до следующей недели, апеллируя пагубным воздействием дементоров, которое может нанести непоправимый ущерб, а он может оказаться — окажется — невиновным. Дементоры, что примечательно, влияли на него примерно никак, но он этого, конечно же, никому не сказал. В общем, ему оставалось только коротать время в холодной промозглой камере. И хоть его беспалочковой магии хватало на слабое Согревающее заклинание, он предпочёл для этой цели зарядку, чтобы убить время. Наконец, наступил день суда. Том отказался от адвоката, предпочитая защищать себя сам, решив, что и нечего и защищать. В кандалах его отвели в зал номер десять Министерства магии, где уже заседали все пятьдесят членов Визенгамота в сливовых мантиях с вышитой серебряной «В». Атмосфера царила напряжённая, сотня глаз не отводила от него взгляда. Начались перешёптывания, и до него даже донеслось: «Какой юный!» — с одного из первых рядов. Суровый конвойный с квадратной челюстью проводил Тома к сидению в центре уходящего вниз каменного амфитеатра. Том беспечно, уверенно, расправив плечи, шёл в его сторону, ничуть не смущаясь и не робея перед устремлёнными на него взглядами. Конвойный усадил его на кресло, и на нём сомкнулись тяжёлые цепи. Посреди первого ряда сидел грузный пожилой волшебник — председатель Визенгамота. Кто-то из Гэмпов, насколько помнил Том. Зычным голосом он объявил: — Заседание от двадцать седьмого декабря тысяча девятьсот сорок шестого года объявляется открытым, — эхо его голоса перекрывал только скрип пера секретаря, ведущего протокол с края ряда. — Подсудимый — мистер Том Марволо Риддл. Допрос ведут… Том вполуха слушал обязательные по протоколу положения. Они ему совершенно неинтересны. Скорей бы уже перейти к делу и покончить с этим балаганом. Наконец, председатель Визенгамота произнёс: — Вам предъявлены обвинения в незаконной торговле магическими артефактами среди маглов, незаконном дублировании предметов искусства и роскоши, проведении незаконных валютных операций, из чего следует нарушение положения «2.а» международного Статута о секретности, а также в участии в преступном сговоре. Вы Том Марволо Риддл, проживающий по адресу: девять с половиной Лайм-стрит, Лондон, Великобритания? — Да, сэр, — ответил Том. — Вы осознаёте, что это серьезные нарушения законов магического мира? — Ваша честь, я просто выполнял свою работу и доверял своим работодателям. Мои обязанности не включали в себя ни торговлю среди маглов, ни работу с валютой. — В чём же заключалась Ваша работа? Тому хотелось закатить глаза, но вместо этого лишь удерживал спокойное, собранное выражение лица: — Бытовые действия, вроде учёта товаров, работы за прилавком. Иногда я отправлялся в дома клиентов для прямой продажи, но это всегда были волшебники и ведьмы. — Как вы объясните тот факт, что в магазине, где Вы работали, продавались магически дублированные украшения маглам? Вы ведь должны были понимать, что это может нарушать Статут о секретности? — продолжал пороть чушь председатель. — В «Боргин и Бёркс» никогда подобного не продавалось. Я полагаю, что дублирование проводилось без документации и за пределами магазина. В моём распоряжении же всегда была только официальная книга учёта, а также я никогда не встречался с подделками в стенах магазина. Зал немного оживился, судья обдумывал эти слова. Но тут подал голос прокурор — щуплый лысеющий волшебник с крысиным лицом: — Подсудимый Риддл, Вы также обвиняетесь в участии в преступном сговоре. Вы знали, что Ваши работодатели используют магловскую валюту для незаконных обменных операций на галлеоны? Том чуть не фыркнул от смеха, но вместо этого размеренно сказал: — Нет, я не знал о подобных операциях. Я никогда не был вовлечён в обмен валют или что-то подобное. Я просто выполнял свои обязанности в магазине. Тут вновь подал голос председатель: — Мы введём Вам сыворотку правды, чтобы убедиться в правдивости ваших слов. Вы согласны на допрос под её воздействием? «Наконец-то, — подумал Том. — Зря только теряли время». — Да, Ваша честь. Один из работников суда подошёл и ввёл Тому сыворотку правды. Он чувствовал лёгкое покалывание, а в голове будто стало больше воздуха. Мысли стали кристально-ясными. Тому нечего скрывать по этому делу, но он всё же мысленно выстроил стены окклюменции, чтобы случайно не сболтнуть лишнего. Судья продолжал: — Вы знали, что магазин, а также мистеры Боргин и Бёрк продают магические украшения маглам? Том ответил бесстрастным, будто машинальным голосом, слова сами срывались у него с языка: — Нет, я всегда полагал, что все наши покупатели — ведьмы и волшебники. — Были ли Вы осведомлены о том, что ваши работодатели проводят незаконные обменные операции с магловской валютой? — Нет, я не знал об этом. Я просто выполнял свои обязанности, они не включали в себя обмен валют. — Вы знали, что участвуете в преступном сговоре? — Я не знал, что это сговор. Я просто работал в магазине и не подозревал, что нарушаю закон. Судья сделал паузу и обратил вопросительный взгляд на прокурора. Он выглядел несколько обескураженно, но лишь развёл руками. Видимо, больше им спросить было нечего. По залу раздавались тихие перешептывания. — На основании показаний, данных под воздействием сыворотки правды, суд признаёт Вас невиновным по всем пунктам обвинения. Однако, в будущем Вам следует быть более осторожным и осведомлённым о своих обязанностях. Заседание окончено. Раздался резкий стук молотка.

***

Том стоял уже в знакомом ему кабинете Департамента магического сотрудничества. Железный стол, маленькое окно, излишне яркий свет. Сегодня работала поджарая ведьма с идеально прямой спиной и буравящим взглядом. Как и её коллега-мужчина, которого Том встретил в прошлое прибытие, на ней была белая рубашка и значок с орлом на груди. Суд его полностью оправдал, а вот Боргину и Бёрксу повезло уже меньше. Каким-то образом Гермиона за его спиной выяснила, что Боргин дублировал магические украшения и продавал в магловских антикварных лавках, а фунты стерлинга обменивал в «Гринготтсе». Всё это он выяснил уже из «Ежедневного пророка», освещавшего эту историю. Расследование привело к тому, что ОМПП были вынуждены провести рейд по Лютному переулку, но нарушений подобного масштаба больше не было выявлено. Несколько лавок отделались штрафами, но в основном, несмотря на иногда сомнительную деятельность, никто не нарушал закон настолько откровенно. Даже никчёмные подобия волшебников в Министерстве знали, что лишь потому, что яд акромантула можно использовать для отравления, не значит, что это однозначно «тёмный» ингредиент. Яд акромантула использовали и для некоторых особенно мощных целебных зелий. Тому удалось уговорить представителей ОМПП, чтобы ему выделили новый порт-ключ для отправления в Америку. Он объяснил это тем, что его больше ничего не держит в Англии, но ему очень понравилось в Америке, пока он был на аукционе. А вернулся-то он по их милости. Возможно, а возможно и нет, ему пришлось обратиться к Лестрейнджу, чтобы тот использовал дальние семейные связи в Министерстве, но в итоге ему предоставили порт-ключ, отправляющийся в Волшебную Америку вечером воскресенья. И вот он здесь. После дежурного допроса и проверки палочки офицер сказала Тому: «Добро пожаловать», — и позволила аппарировать. Но в этот раз он попросил просто выпустить его на улицу. Ему хотелось пройтись по суетливому городу и насладиться его шумом. Нью-Йорк завораживал Тома. Он никогда не видел таких высоких домов. Никогда не встречал так много людей, снующих по улицам. Америку не коснулись разрушения Войны, а потому в весёлой атмосфере зимних праздников не сквозила тихая грусть лишений и потерь. Он шёл прямо по Бродвею, глазея на яркие плакаты, огни театров, толкущиеся на дорогах жёлтые такси. Его восхищали длинные, идеально прямые улицы и уносящиеся в небо величественные небоскрёбы. В руке он нёс чемодан с наложенным заклинанием Облегчения и Незримого расширения, в котором лежали все его вещи и мешочек с тремя тысячами галлеонов, которые ему дал Боргин для аукциона. Никто не спрашивал его об этих деньгах, а он, конечно же, не рассказал.

***

— Алохомора, — взмахнул Том палочкой возле замка. Он не особенно рассчитывал, что будет так просто, однако дверь поддалась. Полумрак комнаты говорил о том, что его хозяйки нет на месте. Тем лучше. Том перебирал в голове всё, что он собирался сказать. Скоро ему это надоело, он вытащил из внутреннего кармана газету и принялся её читать, вызвав Люмос на кончике палочки. Через некоторое время распахнулась дверь, и в комнате загорелся свет. Зашла Гермиона, закрывая за собой дверь, отряхивая с плеч снежинки, усыпавшие её волосы, запутавшиеся в её кудрях и сияющие, как алмазная крошка. Она осталась в Нью-Йорке на рождественские праздники. Их взгляды встретились, и Том разглядывал отчётливый страх, плещущийся в глубине её глаз, как на дне чашки горячего какао, любовался им. Ему всегда нравилось удивлять её своим появлением, но на этот раз её всегда собранный фасад совершенно посыпался. Гермиона ахнула. — Добрый вечер, Гермиона, — ухмыльнулся он, прикусив губу, чтобы сдержать смешок. — Том! — выдохнула она. — Что ты здесь делаешь?! — Сижу, — всё шире улыбался он. — Такой вот весь из себя прекрасный… И совершенно ужасный. Ты же поэтому пыталась отправить меня за решётку? — Я не… Том перестал улыбаться, напустив на себя серьёзный вид: — Не лги мне, — размеренно произнёс он. — Я не выношу лжи. Гермиона потянулась в карман плаща, но Том оказался быстрее: — Экспеллиармус! — произнёс он почти лениво и поймал палочку. — Давай не сходить с ума. Я просто хочу поговорить. Не совершай глупости и поспешных действий, тронуть я тебя не трону, но сдачи дам, — сказал Том, поигрывая собственной палочкой в правой руке. Гермиона тяжело сглотнула, оглядывая его просчитывающим взглядом. На её лице отражался целый спектр эмоций: страх, досада, недоверие, расчёт, — но он позволял ей оставаться при своих мыслях, не пытаясь узнать больше. — Разве я тебе когда-нибудь лгал? Гермиона сузила глаза: — Не раз. — Когда? — жёстко спросил он. — Да постоянно! Каждый раз, когда я тебя спрашиваю, преследуешь ли ты меня… — Но я никогда не говорил неправды, — перебил он её, взмахнув рукой. — Недосказанность — такая же ложь, — скрестила она руки на груди. — Я не произнёс ни одного слова лжи, — нахмурился Том. — И не произнесу. Ложь для слабых, нищих духом. Гермиона смерила его колким взглядом. — Так вот, что я пришёл сказать. Во-первых, мне надоело ходить вокруг да около. Я не злюсь на тебя за эту историю с тюрьмой — ничего же в итоге не случилось? — выразительно взмахнул он газетой, которую читал. Это был выпуск «Пророка», в котором напечатали расследование Гермионы. — Кем я буду, если отмахнусь от того, что чуть не сжёг тебя, а сам буду дуться за какой-то допрос? — принялся он сворачивать газету. — Я не лицемер… — Да ну? — перебила Гермиона. — Ты мне договорить дашь? — Валяй, — закатила она глаза. — На чём я остановился? Ах да, я не злюсь на тебя за арест. Раненых бросают в воду. Мне, конечно, интересно, с чего ты взялась докучать мне, когда всё, что я для тебя делал, было продиктовано исключительно добрыми намерениями, — он заметил, что она вновь открыла рот, но не дал ей вставить и слова. — Если что-то и было не так, то это не специально! — резко ударил он ладонью по кровати, отчего Гермиона подпрыгнула. — Мне интересно, но я уважаю твоё право на секреты, — вновь вернул он себе самообладание, проведя рукой по волосам. Дальше Том продолжал своим обычным ровным голосом: — Секреты есть у всех. Но секреты всегда всплывают, рано или поздно ты всё сама мне расскажешь. Не смотри на меня так, ты знаешь, что это правда. Я готов позволить тебе рассказать всё самой, а не вырывать их у тебя силой — а ты сама знаешь, я мог бы. Но я уважаю тебя… — пристально посмотрел он ей прямо в глаза. — Проделанная тобою работа впечатляет. Том заметил в её взгляде новый отблеск. Гермиона обожала похвалу, расцветала от каждого хвалебного слова. Просто грех этим не воспользоваться. Даже жаль, что родители не пустили её в Хогвартс, ей бы понравилось купаться в очках факультета. — Я восхищён твоим хитроумием, — ухмыльнулся он, заметив появившийся лёгкий румянец. — Нисколько в тебе не сомневался, но это было поистине блестяще. Мне никогда не встречались люди, с которыми я мог бы говорить на равных, кто понимал бы меня, кому не нужно объяснять очевидное, спускаясь до их посредственного уровня. А потому я считаю, что мы должны держаться вместе. Это будет великолепно. — А если я этого не хочу? — Ты можешь сколько угодно убеждать саму себя, что я тебе совершенно не нравлюсь и неинтересен, но мы оба знаем, что это ложь, иначе бы ты сейчас не стояла там, а я не сидел бы здесь, — обвёл он рукой небольшое помещение. — Давай перестанем разыгрывать друг перед другом этот дешёвый спектакль. Я решил оставить Англию и отправиться на изучение магии, которую там ни за что не узнать и не открыть. В этом мире столько всего неизведанного! Столько всего неизученного! — Том видел, как в её глазах загорается такой знакомый ему огонёк любопытства. — И я бы не хотел этого разделить ни с кем другим. Гермиона смотрела на него, будто увидела в первый раз. От растаявшего снега волосы завивались сильнее обычного, пряди падали в глаза, но она не обращала на них внимания, не пыталась убрать. Том встал и подошёл к ней, оставаясь на расстоянии вытянутой руки. Ему хотелось заправить локон ей за ухо, но вместо этого он просто протянул руку: — Гермиона Грейнджер, не окажете ли Вы мне честь отправиться со мной в… Назовём это — «магическую экспедицию»? Будет сложно, возможно, опасно, но обещаю, что ты не пожалеешь, — подмигнул он ей, надеясь, что она вспомнит, как уже однажды произносил эти слова. Гермиона смотрела на его протянутую руку, будто взвешивая свои варианты. — Как там было в твоей макулатуре? Ах да. Салли! Что скажешь? Давай! Что скажешь? Давай! Давай сделаем это, а? — издевательским, насмешливым тоном он процитировал недавно чем-то растрогавший её рассказ. Гермиона перевела взгляд с его ладони ему прямо в глаза: — А во-вторых? — приподняла она бровь, слегка ухмыльнувшись. — Что во-вторых? — Ты начал свою проникновенную речь с «во-первых», должно быть и «во-вторых». Том рассмеялся от всей души, запрокинув голову, хохот гулко отскакивал от стен маленького номера в отеле. Успокоившись, он вновь посмотрел на Гермиону, широко улыбаясь: — Во-вторых, я пришёл вернуть тебе сахарницу, — вытащил он её из кармана и протянул Гермионе. Она прыснула от смеха, но забрала белую керамическую, теперь уже почти пустую, сахарницу из его правой руки. Затем она её пожала.

***

Том с Гермионой завтракали в дешёвом дайнере, одном из тех, где наливают неограниченное количество отвратительного чёрного кофе с привкусом опилок, подают яичницу, жареную на одной жаровне прямо возле блинчиков, а грязь въелась в столики настолько, что даже невербальное Тергео не помогло до конца избавиться от липкости. Том сидел с идеально ровной спиной и по возможности старался ничего не касаться. Пожилая официантка с пучком волос на затылке и в платье с белым передником подошла с кофейником: — Не желаете ещё кофе? — Нет, спасибо, — подавив отвращение на лице, ответил Том. Кофе на вкус был ничем не лучше грязи, но чай в Америке напоминал отваренные половые тряпки, а потому он выбрал лучшее из двух зол. Гермиона дописывала письмо своему главному редактору с заявлением об увольнении. Её отпуск заканчивался в конце недели, и у неё ещё оставалось несколько отпускных, которые она собиралась использовать в счёт своего двухнедельного уведомления. Том читал объявления в газете в поисках квартиры. — Думаю, нам стоит взять одну квартиру с двумя спальнями, — заявил Том, просматривая газетную полосу. — Хорошо бы с двумя ванными, но мне не привыкать делиться. Что думаешь? Из-за бумаги раздалось возмущённое: — Я думаю, что я не собираюсь жить с тобой в одной квартире! Том опустил газету и встретился с её тёмно-карамельными глазами, искрящимися от раздражения. Он усмехнулся: — Тебе в Америке никто не сдаст квартиру одной. У тебя что, разве муж есть? — он хихикнул под нос, глядя, как она сердито сдвинула брови. — То-то же. Чем ютиться в общежитии, которое ещё неизвестно сколько времени у тебя займёт найти, я могу снять нам квартиру, а ты будешь платить половину мне. К тому же это дешевле отдельной. Гермиона раздражённо вздохнула: — Пожалуй, ты прав… Но мне это не нравится. — Почему? — Как ты верно подметил, ты мне не муж. Том подкатил глаза: — Мы с тобой больше года прожили через потолок — пол для тебя — друг от друга. А тут будет стена, какая разница. Наложи на дверь какие хочешь обереги, ты в них мастер, — пожал он плечами и вновь вернулся к газете. Гермиона нахмурилась: — А это ты с чего взял? — Да так… В общем, смотри, я нашёл две подходящие квартиры, — повернул он страницу в её сторону, показывая пальцем. — Эта в Бэттери-парке, тридцать долларов в месяц, но там одна ванная, а эта в Гарлеме, но там две ванных за двадцать три доллара. — Это сколько в галлеонах? — М-м, фунт стерлингов около четырёх долларов, получается… — быстро считал в уме Том. — В Бэттери-парке где-то галлеон-десять в месяц, а в Гарлеме — галлеон и три сикля. Гермиона кивнула: — Не очень большая разница, но я бы предпочла свою ванную. — Согласен. Открытый дом будет в пятницу, у тебя до какого числа оплачен отель? — До конца недели, до пятого. — Хорошо. Ты можешь послать Уизли свои ключи? — Зачем? — Пусть пришлёт тебе вещи. Зачем тратиться на порт-ключи? Это ещё если предположить, что тебе его выдадут. — М-м, — смутилась Гермиона, — у меня всё важное с собой. Нет нужды ничего присылать. Том приподнял бровь, еле сдерживая любопытство: — Сама собиралась сбежать? Гермиона насмешливо сузила глаза: — Просто люблю держать свои вещи при себе. — Понимаю, — произнёс Том, не сводя с неё глаз. Наступила неловкая секундная — будто часовая — пауза. Том сложил газету и бросил на стол несколько четвертаков. — Пойдём погуляем? Гермиона начала вставать, собирая вещи: — Только давай зайдём на почту. Из дайнера они прошли три квартала обратно в отель, где остановилась Гермиона, чтобы отправить с совой письмо. Они пока не поняли, есть ли в Нью-Йорке аналог Косого переулка, но быт американских волшебников подсказывал им, что, скорее всего, нет, и вся магия просто смешана и вплетена в магловский мир. Потому проще было попросить консьержа на стойке в отеле. Оттуда они поднялись на север и прошли весь Центральный парк — Том сдержал своё обещание о прогулке, — где на озере дети катались на коньках, а карусель сияла яркими огнями посреди заснеженного парка голых деревьев. Они даже вернулись всё в то же «Кафе де ля Пэ» в отеле «Сент-Моритц», где арестовали Тома — как он сказал, чтобы переписать плохие воспоминания. Весь город гудел от предвкушения и праздничной суеты — сегодня был канун Нового года. Том не стал говорить, что сегодня ещё и день его рождения, но впервые в жизни он проводил его в действительно приятной компании. Не в окружении приютских сопляков в серой форме, не в одиночестве коридоров Хогвартса, и даже не перешёптываясь с питонами, которые теперь занимали почётное второе место. Они бродили по городу, не щадя ног, обсуждая всё, что придёт в голову, строили планы на ближайшее будущее, разговаривали о работе. О работе Гермионы, потому что Том теперь был вполне обеспечен, добавив к скопленным за год комиссионным сумму, выданную на покупку ошейника. Гермиона же боялась неизвестности в связи со своим увольнением. Том уверял её, что это пустяки, и она обязательно найдёт работу, такую, что она и в подмётке не будет годиться «Спелле». Она собиралась написать в «Ежедневный пророк» — «Они же оценили моё расследование!» — но Том на это лишь промолчал. Он понимал, что там с радостью воспользуются её наработками для повышения тиража, но не станут нанимать её в штат. Им даже хватило наглости указать её всего лишь соавтором при печати расследования! Говорить он этого, конечно же, не стал, лишь кивал в такт её рассуждениям. — Том, не хочешь посмотреть, как будет падать шар на Таймс-сквер? — внезапно спросила Гермиона. — Что это? — Я слышала, — начала пространно объяснять Гермиона, — что это такая традиция в Нью-Йорке. Люди собираются на Таймс-сквер в ожидании Нового года, вдоль по флагштоку спускается горящий шар, а когда он достигает крыши, наступает Новый год. — Если хочешь, то пошли, — пожал плечами Том. Ему не было большого дела до Нового года и прочих Новых Начал. Он не давал себе никаких обещаний стать лучше. Один день в году ничего не решает, он не более и не менее важен любого другого. Каждый день — кирпичик будущего, каждый из них важен для достижения целей. Считать по-другому — терять бесценное время, тратить впустую жизнь. А потому он согласился посмотреть лишь по просьбе Гермионы. Они решили отправиться за несколько часов до полуночи, пока давка не стала совсем невыносимой. Это не особенно помогло, на площади и так уже яблоку негде было упасть, и им пришлось проталкиваться с локтями, чтобы не оказаться с краю, где совсем ничего не видно. Точнее, это пришлось Тому, который был выше и сильнее Гермионы, а её задача была не отставать от него. Но ему удавалось подать себя даже в густой толпе так, что люди невольно расступались. Гермиона с Томом непринуждённо болтали о разных пустяках в ожидании обратного отсчёта. Играла громкая музыка, толпа гудела, огни сияли в тёмном декабрьском ночном небе. Шар висел высоко на небоскрёбе, на самом кончике флагштока. За одну минуту до полуночи сияющий шар начал медленно опускаться вниз. Толпа принялась галдеть. — Том, а ты придумал себе новогоднее обещание? — крикнула Гермиона, приподнявшись на цыпочки, чтобы он лучше расслышал. — Зачем? — наклонился он, чтобы сказать ей в самое ухо. — Я останусь таким же отвратительным. Возможно, даже стану ещё хуже. «Семь! Шесть!» Гермиона повернулась, глядя на него снизу вверх. «Пять! Четыре!» Она смотрела на него с округлившимися глазами, эмоцию которых было сложно прочитать. «Три! Два!» Том ухмыльнулся, слегка обнажив зубы. «Один!» На вершине небоскрёба ярко загорелись огромные цифры «1947». Раздались взрывы хлопушек, с неба посыпалось серебристое конфетти. Люди принялись улюлюкать, кричать, обниматься и целоваться, празднуя начало нового года. Том приподнял её подбородок указательным пальцем и оставил короткий, мимолётный поцелуй. Всего лишь доля секунды, за которую он успел почувствовать холод на её обветренных ледяным морским ветром губах, запах мороза на её коже и шелковистые волосы, пощекотавшие его щёку. — С Новым годом, Гермиона.