Пропаганда

В окне брезжили первые лучи рассвета, но их силы не хватало, чтобы проникнуть сквозь деревянные ставни, мутный сероватый свет едва пробивался сквозь щели. Том появился в тёмном номере Гермионы, крепко прижимая её к себе, и её обнажённое тело обжигало его бок. — Инсендио, — призвал он, взмахнув палочкой в сторону камина, — первое, что пришло ему в голову для освещения. — Том… — томно простонала она, явно всё ещё под действием зелий, которые в них влили на горе. К этому времени его пьянящий дурман уже практически сошёл на нет. Том был гораздо тяжелее Гермионы, а они пили поровну. Остатки делириума выветрились от всплеска адреналина, когда какой-то шальной волшебник решил, что может подобраться близко к Гермионе. Его Гермионе. У него будет ещё всё время мира проанализировать все события, сейчас же нужно заняться устранением последствий. И поскорее. В «Боргин и Бёркс» он нашёл несколько пучков трав с Вальпургиевой ночи, используя их как предлог, чтобы расспросить мистера Боргина. Тот сообщил ему про место сбора и этикет касаемо прибытия, но каким-то образом не счёл нужным упомянуть про наготу и оргии — хотя, возможно, старый идиот просто не знал. Разумеется, не знал, он же идиот! Рука Гермионы скользнула вдоль его спины и начала скользить ниже… Он схватил её за запястье, пока она не успела продвинуться дальше. — Ай, Том! — смеялась она. — Тебе что, не нравится? Он ничего не ответил. Том смотрел на её раскрасневшиеся щёки, на запутавшиеся в плюще волосы и в её пустые, остекленевшие глаза. Кто бы перед ним ни стоял, это не Гермиона. Глупая, мерзко хихикающая девица ничего не имела общего с его ведьмой. К горлу подступала тошнота. — Акцио, пижама, — призвал он. Из сундука вылетела её простая белая хлопковая ночная рубашка. — Надень её, — швырнул он ею в Гермиону. — Зачем? Нам не нужна одежда… — руки Гермионы обвили его талию, а она сама тёрлась о его спину голой грудью. — О Мерлин, — сквозь зубы выругался Том. Он быстро осмотрелся по сторонам и трансфигурировал простынь в длинную мантию, которая бы полностью закрыла его тело. — Подожди здесь минуту, ты сможешь? Гермиона заныла: — Том, куда ты, не уходи… Подавив отвращение, он выдавил: — Ложись на кровать и жди меня… Как хорошая девочка, — он тяжело сглотнул, подавив рвотный рефлекс. — Я вернусь через минуту… И займусь тобой. Как ей казалось, томно улыбаясь, Гермиона легла на кровать в призывной позе. Не оборачиваясь, Том выбежал за дверь и побежал вниз по лестнице. Немецкая тварь на горе испарила его одежду, а с ней и аптечку во внутреннем кармане. Хоть бы консьерж был на месте! В тёмном вестибюле горела единственная свеча, отбрасывая тусклый свет на волшебника за стойкой, склонившегося над толстой книгой. Часы громко тикали на стене, камин полностью прогорел, лишь несколько угольков продолжали тлеть оранжевым цветом, слишком слабым, чтобы хоть что-то осветить. — Доброе… э-э, утро, сэр! — задыхаясь, поставив руки на широкую дубовую стойку регистрации, выдавил Том. — Доброе утро, — с явным немецким акцентом произнёс дряхлый волшебник с длинной седой бородой. — Шем я могу помощь? А… Walpurgisnacht, — ухмыльнувшись, посмотрел он поверх очков куда-то над головой Тома, и тот понял, что забыл снять венок. — Именно, — процедил Том. — Моя подруга не в себе, мне нужен антидот. — Секундошку… — волшебник отошёл в комнату за маленькой дверью позади его спины. Старая плесень обманула, вместо «секундочки» его не было минуты три, на протяжении которых Том барабанил пальцами по стойке, не спуская глаз с маятника старинных напольных часов в углу. — Фот фосьмите, — протянул он два длинных пузырька из тонкого стекла. — Это снимет эффекты, — приподнял он пузырёк с чем-то похожим на вишнёвый сок. — А это фсбодрит, — поболтал он вторым, в котором плескалась тёмно-лазурная маслянистая жидкость. — Спасибо, — схватил флаконы Том и побежал обратно в номер. С громким хлопком он настежь распахнул дверь и влетел в комнату. Раскинувшись на кровати, лежала по-прежнему обнажённая Гермиона и… Лучше не думать, чем она занималась. Том отвёл взгляд и принялся откупоривать флаконы с зельями. — Том! Я тебя заждалась, — с придыханием простонала Гермиона. — Иди ко мне… — Открой рот, — процедил он, стараясь не обращать внимания на её поведение, изо всех сил удерживаясь от того, чтобы не зажмуриваться. — Прям вот так сразу, — хихикнула Гермиона. — Да… — внутренне содрогнувшись, он добавил: — Мне нравится по-грубому. Гермиона широко распахнула рот, глядя на него из-под полуопущенных ресниц, и он влил ей оба зелья сразу, захлопнув её челюсть рукой. Убедившись, что она их проглотила, Том сказал: — Спасибо потом скажешь. Увидимся в Лондоне, — и он аппарировал домой.

***

— А-А-А! — кричал Том посреди своей гостиной, заливая кровью кремовый ворс ковра. — Блядство! Брань была не в его привычке, но отсутствующая стопа казалась достаточно веским поводом. Как выяснилось, аппарировать на четыреста миль после возлияний неизвестных зелий, изменяющих сознание, не самая удачная идея. Можно даже сказать, одна из его худших идей. Чувствуя, как его покидают силы, на грани обморока, Том крикнул: — А-акцио, бадьян! — и, протянув руку, принялся ждать, пока из шкафа в спальне прилетит запасное зелье. Аптечный флакон из тёмно-коричневого стекла медленно плыл через комнату. — Давай… а-а! Ну же! — рычал от боли Том с закатывающимися глазами. Наконец, холодное стекло коснулось его ладони. Он крепко, насколько это возможно в его положении, сжал пузырёк и выдернул пробку зубами. Трясущейся рукой он попытался уронить несколько капель на рану, но случайно от души плеснул целую лужу, пролив добрую половину флакона. Взвился зелёный дым, и Том сквозь зубы шипел, пытаясь дышать как можно более размеренно, чтобы не лишиться сознания. Вдох, раз-два. Выдох, три-четыре. Рана затянулась, оставив культю ноги с гладкой свежей кожей, выглядывающей из-под паршивой трансфигурированной мантии. Он принялся ползти в сторону камина, сцепив зубы, из последних сил. Каждый шаг давался с трудом, руки дрожали, ноги отнимались. По лбу стекал холодный пот, к нему липли влажные волосы. Добравшись до камина, Том распластался на животе и приманил банку летучего пороха с каминной полки. — Инсендио, — еле слышно, практически выдохнул он, и трясущейся рукой бросил неизвестное количество пороха в пламя. Том перекатился внутрь камина, глубоко вздохнул и из последних сил выдавил: — Больница святого Мунго. Зелёный вихрь понёс его с оглушительным рёвом, а он лишь пытался в нём удержаться и не вывалиться из потока раньше времени. Последнее, что помнил Том, как он выкатился на холодный белый кафель в ослепительном ярком свете больничных ламп, а затем всё погрузилось во тьму.

***

Том провёл в больнице всю оставшуюся неделю. В магазине его отпустили на больничный до следующего вторника и даже почти не пытались выяснить, как он попал в подобное положение. Ему заново вырастили стопу, и она выглядела как новая, но как будто бы плохо слушалась. Целительница, занимающаяся его травмой, сказала, что ему нужно заняться физкультурой, чтобы тело научилось пользоваться новой стопой, и посоветовала ему бегать и делать укрепляющие упражнения. Том никогда не был большим любителем физической нагрузки и спорта, но становиться хромым инвалидом в девятнадцать его не прельщало. Пожалуй, он мог бы бегать в Риджентс-парке, хоть ему ужасно не хотелось становиться одним из тех отвратительных потных парней, которые собирались там по утрам. В субботу его наконец отпустили домой, и он с огромным удовольствием оставил позади жёсткую больничную койку с посеревшим от старости колючим постельным бельём, избавился от унизительной больничной мантии и пропитавшего его запаха целебных зелий, приняв долгую горячую ванну. Чувствовать себя слабым было отвратительно, но пусть в первые дни у него не было сил побриться, он всё же не позволил себе опуститься до того, чтобы пользоваться уткой, как бы сильно ни настаивали медсёстры. В больнице он держался за последние оставшиеся у крохи достоинства. Том принял свой обычный вид — чёрные брюки, чёрная рубашка, тонкий чёрный кашемировый свитер — и, поскольку всё ещё был на больничном, вместо работы пошёл проверять свою почту. У него собралась целая стопка писем от Гермионы.       «Насчёт прошлой ночи…»       «Какого чёрта ты устроил?!..»       «Это была твоя идея!..»       «Ты меня избегаешь?..»       «Том, прости, я была не в себе…» Том не писал ей всю неделю, чтобы она не узнала, что он попал в больницу. Да и по правде, ему было не до писем. Он даже почти не думал о произошедшем, о её одурманенном состоянии и поведении, спрятав его подальше на задворки сознания. В сухом остатке вместо таинств древней германской магии он узнал заклинание холодного огня, посетил магическую вакханалию, на которую не рассчитывал, и втянул туда Гермиону. Прямо скажем, не так он рассчитывал провести с ней тот вечер, но всё пошло наперекосяк ещё с появления Уизли. Вечером, когда Том наконец-то услышал её шаги над головой, он взял купленный ранее этим днём лимонно-маковый бисквит и отправился на третий этаж. Он трижды, чётко постучался в её дверь, как делал почти каждую субботу этого года. Та тут же отворилась: — Привет, Том, — на Гермионе не было лица. Она смотрела на него большими, грустными глазами, блестящими в свете вечернего освещения. Кто её расстроил? — Добрый вечер, Гермиона. Я принёс пирог к чаю, — приподнял он коробку к её лицу и широко улыбнулся. Она вздохнула: — Ты не отвечал на мои письма, я беспокоилась, — отошла Гермиона в сторону. — Прости, что так себя повела, я себя не контролировала… — Всё в порядке, я понимаю, — пожал плечами Том, садясь за стол и разворачивая ленточку на коробке. — Как ты? — Значит, дело не в том, что ты обиделся? — она ошеломлённо закрыла дверь и прошла в «кухню». У неё не было отдельной комнаты, но так они называли стену, где расположились плита и столешницы. — Раненных бросают в воду, — усмехнулся он. — Не красней понапрасну, я всё понимаю. — Тогда какого чёрта это было?! — Гермиона, как с ней часто бывало, вмиг забыла о своих прошлых переживаниях и перешла в наступление. От тихой грусти в глазах не осталось и следа. — Как ты посмел меня туда затащить! — Слушай, я сам не знал… — Как тебе это вообще пришло в голову! — Я думал, там можно узнать древнюю германскую магию, я не знал… — Ах, не знал! Притащился в Германию, выследил меня, привёл на оргию!.. — Квиты? — поспешил ввернуть Том. — Может, я и привёл тебя на оргию, но я тебя спас от домогающегося извращенца и вернул обратно невредимой. — Бросил меня одну в пьяном бреду! — крикнула Гермиона. — Нашёл для тебя антидот! Как думаешь, сколько бы мужчин не преминули бы воспользоваться твоим положением, когда ты сама, голая, вешаешься на шею и умоляешь с тобой совокупиться? — прошипел он. Гермиона скрестила руки на груди: — Ты обещал, что я не пожалею. — Ты права, прости. Мне жаль, я правда не знал. Мир? — шутливо протянул он ей руку. — Ладно, — вздохнула Гермиона, усаживаясь за стол напротив. — Но ты мне будешь должен! Как ты вообще до этого додумался? — Не знаю, чему тебя учили твои частные учителя, но нам в школе не преподавали европейскую магию. Мне всегда было интересно узнать, — разливал он чай. — И я подумал, что хотел бы разделить это с тобой, кто ж знал, что немцы такие извращенцы. — Почему? — вряд ли она спрашивала, почему Том решил, что они извращенцы. — Мне нравится видеть, как ты узнаёшь что-то новое, — ответил он, глядя ей прямо в глаза. Гермиона покраснела, но поспешила прикрыть свои пылающие щёки чашкой. Она рассказала ему о своей поездке и жаловалась на отвратительные пошлые статьи, которые её заставляют писать в «Спелле». Том не стал докладывать ей о больнице, но пожаловался на идиота Боргина, который торгует травами с оргий, какая мерзость. Поцелуй они обсуждать не стали.

***

Стояло холодное, облачное майское утро вторника. Том нервно размешивал сливки в чае без сахара, чтобы как-то занять руки. Гермиона опаздывала на их традиционный завтрак вот уже на десять минут. Она никогда не опаздывает! Том не выносил чужих опозданий, не выносил людей, которые не ценят время, особенно его время. Всё в мире можно заработать, но время купить нельзя. Оно беспощадно, жестоко, ворует жизнь по капле. Когда люди опаздывали, Тому казалось, будто жалкий, мерзкий карманник вытаскивает кошелёк прямо у него на глазах, а он просто стоит и смотрит, но не может ударить подонка по руке. Часы показывали, что прошло уже полчаса. Гермионы всё нет. Может, с ней что-то случилось? И тут она появилась перед окном кафе. Но вместо того, чтобы зайти внутрь, помахать ему, извиниться и объяснить, в чём дело, она просто продолжила идти дальше по улице, даже не повернувшись к стеклу. Том в ярости отшвырнул ложку, резко встал, гулко скрипнув стулом, и вышел из кафе, громко хлопнув дверью так, что задрожали стёкла в её окошках. Он отправился прямиком на работу. Завтрак остался нетронутым на столе.

***

Том ушёл со службы в ту же минуту, как часы пробили пять. В последнее время он часто задерживался подольше, услужливо закрывая «Боргин и Бёркс», в ожидании, пока Гермиона закончит работать — её график был ненормирован. Но сегодня он вылетел из магазина стремглав и, не оборачиваясь, не глядя по сторонам, широкими, решительными шагами направлялся в «Дырявый котёл». Его чёрный плащ вихрем вздымался и закручивался вокруг его щиколоток. Широким жестом он бросил пригоршню летучего пороха и зашёл в зелёное пламя: — Девять с половиной Лайм-стрит, квартира два, — и оказался дома. Он вышел из камина своей гостиной, снимая плащ на ходу и бросив его на кресло — обычно он отряхивал его от сажи и аккуратно вешал на крючок, не терпя беспорядка. Что-то внутри Тома всегда неприятно зудело, когда вещи лежали не на своих местах, но сегодня он не обращал на это никакого внимания. Ярость ослепляла, перекрывая любое другое чувство, разливалась внутри него раскалённой лавой, грозясь прожечь дыру в его животе и залить всё вокруг. Том зашёл в свою спальню и вытащил из прикроватной тумбочки хрустальный пузырёк из-под духов Хепзибы. Сложив его во внутренний карман пиджака, он сел в своё кресло у окна и принялся листать книгу, пытаясь вникнуть в её содержание, но по большей части лишь вслушивался, он даже не понимал, что это за книга у него в руках. Когда стрелки часов над камином показывали полвосьмого, он расслышал звук шагов Гермионы над потолком и незамедлительно аппарировал на третий этаж. Его первым порывом было вынести ей дверь. Вздохнув, он взял себя в руки, сцепил зубы и оставил три лёгких стука костяшками пальцев, как делал это всегда. Он ждал. Ничего. Он постучал снова, громче, кулаком. Тук. Тук. Тук. Дверь распахнулась: — Привет, Том, — холодно произнесла Гермиона, оставаясь в дверях, явно не желая, чтобы он зашёл внутрь. — Почему ты не пришла на завтрак? Она отвела взгляд в сторону, моргнула, а затем посмотрела ему прямо в глаза: — Не захотела. — Мы договорились! Почему? Гермиона молчала. Он знал, что она знала, что он узнает, если она солжёт. Оперевшись на косяк, Том ждал, пока она придумает очередную уловку, как не сказать правды без откровенной лжи. — Навалились новые дела на работе, — протянула Гермиона. — Какие? Мы оба прекрасно знаем, что тебе не удастся солгать. Давай не будем тратить время друг друга — полчаса у меня ты уже сегодня украла — и перейдём сразу к сути. Гермиона прищурилась, одарила его долгим взглядом, а затем, схватив за запястье, втянула его в квартиру и захлопнула дверь: — Я знаю, что ты убил Хепзибу Смит, — процедила она. Том насмешливо приподнял бровь: — Да что ты? — Даже не пытайся юлить. — А то что? — усмехнулся Том. — Знаешь, я могу упечь тебя в Азкабан. Том запрокинул голову и громко, от души захохотал: — Самонадеянная, наивная маленькая ведьма, — он резко перестал смеяться. — Сними уже свои розовые очки, правосудие — это фикция. Гермиона скрестила руки на груди: — Что смешного? Всё решит всего лишь один донос в ОМПП. Том зловеще улыбнулся: — Давай я тебе расскажу, как здесь всё устроено, раз уж тебя, видимо, растили в лесу. Тебя здесь никто не знает. Твой папаша, — слово казалось горьким у него во рту, — тебе не поможет. Без достаточных доказательств, а у тебя их нет и быть не может, ни один аврор не получит ордер на мою проверку, уж тем более арест. Лишь твоё слово против моего. В отличие от тебя, у меня есть связи и влиятельные друзья, которые — ну не знаю — так удобно потеряют это дело. Хепзиба умерла две недели назад, дело давно закрыто, виновный найден. — От твоей самоуверенности невозможно дышать, — поморщилась Гермиона. — Будь у меня цветы, они б завяли. Я знаю, где и как найти улики, указывающие на твою причастность, от которых аврорат отмахнуться не сможет. — Но ты этого не сделаешь. — С чего бы? — Потому что, в отличие от тебя, у меня есть вещественное доказательство. Некая журналистка опоила покойную мисс Смит, расспрашивая про реликвии Основателей. Глаза Гермионы расширились, но она старалась не показывать своего ужаса: — Откуда ты… — Всё здесь, Гермиона, — вытащил он хрустальный флакон из внутреннего кармана и покачал жемчужную жидкость так, что она мягкими волнами кружила в сосуде. — Блестящая работа, мне потребовались немалые усилия, чтобы восстановить её исправленную память, браво, — спрятал он пузырёк обратно и принялся медленно хлопать. — Нисколько в тебе не сомневался. Гермиона молчала. — Если меня арестуют, уж поверь мне, я утащу тебя за собой, — усмехнулся Том. — А если хорошенько постараюсь — посмотрим, насколько сильно ты будешь докучать, — то я и вовсе смогу перевести все стрелки на тебя. После небольшой паузы она посмотрела на него исподлобья: — Чего ты хочешь? — То, что по праву принадлежит мне. Медальон Слизерина. И чашу Хаффлпафф на сдачу. Так сказать, в качестве моральной компенсации, — самодовольно ухмыльнулся Том. — Секретики свои можешь оставить при себе, такой вот я великодушный. — Нет, — выплюнула она. — Нет? — Только через мой труп. Хотя нет, даже труп тебе не поможет, настолько хорошо я их спрятала, — пришла очередь Гермионы злобно хмыкнуть. Том нахмурился: — И ты в этом так уверена? Продолжая смотреть на него снизу вверх, из-под самых бровей, не мигая, Гермиона растянула губы в злорадной улыбке: — Да вот, знаешь… Нашёлся один ритуал. Либо я сама открою тайник добровольно, либо тебе придётся заплатить своей рукой. Делай, конечно, как знаешь, но что-то мне подсказывает, для твоих планов рука тебе всё же пригодится. Том оторопел. Он знал, о каком ритуале она говорит, читал о нём в «Тайнах наитемнейшего искусства». А значит, Гермионе известно и о крестражах — если уж она и бралась за книгу, то читала от корки до корки. С её памятью она могла цитировать книги чуть ли не страницами наизусть. Том, в свою очередь, усваивал информацию более широкими мазками, запоминая только главное и сразу интуитивно понимая и разбирая сам принцип магии. Создала ли она сама хотя бы один крестраж? Способна ли она убить, желать смерти? — Ты права, пригодится. Например, чтобы наслать кое-какое заклятье, и ты достанешь мне всё как миленькая, — медленно протянул Том, поигрывая палочкой. — Серьёзно? Ты думаешь, я этого не предусмотрела? Даже как-то обидно, Том, — Гермиона зло, холодно рассмеялась. — Я позаимствовала элементы Фиделиуса. Нумерологические расчёты для объединения, признаться честно, немного утомили, зато теперь я могу открыть тайник только добровольно. Насылай на меня Империус, пытай меня, можешь даже отрубить руку мне или кому угодно другому, мне всё равно, вместо платы — ничто тебе не поможет. Том смотрел на неё во все глаза и, пожалуй, впервые в жизни не нашёлся, что сказать. Он уже давно понял, что она умна, но не ожидал, что может быть ещё и опасна. Его разрывало между возмущением, гневом — как она посмела взять то, что ей не принадлежит, кто ей позволил так с ним разговаривать, — но одновременно и восхищением. Умная, хитрая змея подколодная. Мысли неслись в его голове, просчитывая, обгоняя друг друга, в попытках найти ответы на свои вопросы. В какие игры играет? Какой шаг сделать следующим? Откуда она вообще взялась, что ей нужно? Он выразительно, медленно обвёл свою палочку взглядом от основания до кончика: — Я мог бы тебя убить, как сама знаешь, мне это не впервой… — Не сотрясай воздух пустыми угрозами, — фыркнула Гермиона. — Ты этого не сделаешь, потому что тебе нужны реликвии Основателей. — С чего ты взяла, что знаешь, что мне нужно? — Ещё солги, что не нужны. Том стиснул зубы и, не моргая, не сводил с неё взгляда. В её обычно тёплых карих глазах плескалась гневная решимость, горел огонь настоящей ярости. Гадина что-то знала, но в этом она была права. Её бы хитроумность да в нужное русло! Что ж, он позволит ей думать, что сейчас она обошла его, но последнее слово останется за ним. Он возьмёт своё, всегда берёт своё. Решив не утруждать себя разговорами, Том подмигнул ей и аппарировал к себе в квартиру.