Пропаганда

Командировка оказалась гораздо утомительнее и скучнее, чем рассчитывала Гермиона. Апрельская Германия встретила их моросящими дождями, переходящими в ливни, и промозглым ветром. Извилистые мощённые улочки казались совершенно пустынными после толчеи Лондона, а люди по ним ходили ещё более хмурыми, не удостаивающие их даже дежурными улыбками и разговорами о погоде. Волшебный Гейдельберг оказался немногим лучше, казалось, все с ними разговаривают сквозь зубы, пожалуй, кроме спортсменов. Крепкие, поджарые, дружелюбные юноши широко улыбались Гермионе, с радостью отвечая на ломаном английском на дурацкие вопросы из длинного списка, подготовленного журналом. Ей казалось, что, работая над этой рубрикой, у неё отмирает мозг. Гермионе было невыразимо противно, что в «Спелле» от неё требовали спрашивать игроков об их любимом цвете, что они предпочитают есть на завтрак и как поддерживают себя в форме. Это было унизительно для всех: для спортсменов, чьи изнурительные тренировки и травмы отбрасывали в сторону, как что-то совершенно неважное, рисуя из них подкаченных пустоголовых кукол с яичницей на завтрак; для читательниц, за которых решили, что спорт для них — слишком скучно, потому что они женщины; для Гермионы и Септимуса, которые вместо «настоящей» журналистики занимались облагороженным пинап-календарём, не зная сна и отдыха. Днём они брали интервью у игроков и устраивали фотосессии, а по вечерам занимались подготовкой к следующему дню. В выходные же Гермиона набрасывала черновики статей, чтобы не забыть всё необходимое по свежей памяти, а Септимус проявлял плёнку и отсматривал материал, на случай, если что-то придётся переснять, пока они всё ещё в Германии. Единственным её развлечением были шутки Септимуса и ежедневные письма от Тома. Он попросил её прислать открытку, как она думала, для коллекции, а он ей на неё ответил, и всё случилось само собой. Сегодняшнее письмо с ответом сова уже несла в Лондон, а потому Гермионе оставалось лишь готовить материал. Завтра она будет брать интервью у одного из охотников «Идштейнских ибисов», а Рольф Циммерман — тот самый охотник — совсем не говорил по-английски, и им нужно было прислать вопросы для переводчика заранее. На часах было почти одиннадцать часов вечера, и Гермионе не терпелось поскорее закончить, в глазах начинало плыть, а в висках нарастала тупая боль. Расположившись на большой кровати с ворохом черновиков — частично смятых в тугие шарики, — они с Септимусом засели у неё в номере и готовили последние штрихи к отправлению письма. К счастью, в «Спелле» им выдали сову для корреспонденции, а потому не придётся искать открытое почтовое отделение в городе, где после восьми даже выключают уличные фонари. — Посмотрим, какую ещё глупость мы забыли добавить? Ах да! «Ваша девушка мечты, какая она?» — раздражённо скрипела пером Гермиона. — Э-э, если не ошибаюсь, Циммерман недавно обручился, давай оставим этот вопрос для Мейера, он завидный холостяк, — поднял Септимус взгляд от своих раскадровок. Гермиона фыркнула: — Тем лучше, Рольф будет рассказывать о своей невесте, а девочки будут мечтательно вздыхать о том, какой он романтик, — она яростно поставила точку под знаком вопроса, оставив небольшую кляксу. — Уму непостижимо! Сначала Гриффит уверяет меня, что без мужчины я не справлюсь, ведь ничего не смыслю в квиддиче, а потом приказывает задавать подобную чушь и ни слова о спорте. — Спроси у него: «Каково это, ощущать, как развевается исподнее на холодном ветру во время матча?» — рассмеялся он. — Или нет, ещё лучше: «Кажутся ли ощущения развевающегося исподнего острее во время решающего матча?» — читательницы будут в восторге! Гермиона прыснула: — Ты невыносим! Как и вся эта колонка… — Зато, если бы Гриффит пошёл у тебя на поводу, у тебя бы не было такой потрясающей компании, — подмигнул он. — Выше нос, ещё два дня, и вернёмся домой. — Поскорей бы, — вздохнула она. Внезапно раздался стук в дверь. — А это ещё кто? — подпрыгнула от неожиданности Гермиона. — Кто там? — крикнула она. — Я, — из-за двери послышался голос Тома. В полном недоумении она открыла дверь: — Привет, Том, как ты… — Что он здесь делает? — спросил он, глядя на Септимуса через её плечо, развалившегося на её кровати и растягивавшего на свет негативы. — Что ты здесь делаешь?! — воскликнула Гермиона. Если когда-то она и сомневалась, то теперь она была совершенно уверена, что на чаше Хаффлпафф действительно были какие-то чары слежения. Тому удалось запудрить ей мозги, усыпить её бдительность вкрадчивыми разговорами, и теперь перед Гермионой было живое доказательство того, что она слишком расслабилась перед лицом врага. Нечеловечески красивым лицом врага, прожигающим взглядом своих тёмных глаз её коллегу. — Я зайду? — спросил Том и прошёл в номер, не дожидаясь её ответа, продолжив язвительным тоном: — Добрый вечер, Уизли. Вас в Гриффиндоре не учат, что неприлично лезть в постель к девушкам до свадьбы? — Риддл, тебя какая муха укусила? — в недоумении спросил Септимус, усаживаясь прямо. — Мне кажется, Гермиона сама может решить, кого приглашать или нет к себе, кхм, в постель. Тебя вот никто не ждал. Том сузил глаза, а затем обернулся к Гермионе: — Ты мне не рада? — Я тебя не ждала, ты как вообще сюда попал? — Гермиона была слишком ошеломлена, чтобы выставить его за дверь за подобную наглость. Он никак не мог здесь оказаться. Порт-ключ ему бы никто не выдал, а утром он совершенно точно был в Лондоне, утреннее письмо пришло совой британской почтовой службы. Мог бы хотя бы в нём упомянуть о своём визите! Том играл с палочкой, перебирая её пальцами, облокотившись на стену номера, и ухмылялся: — Я тебе расскажу, если ты меня попросишь как следует. — Гермиона, если он тебе как-то докучает… — начал Септимус, потягиваясь за собственной палочкой. — Нет-нет, всё в порядке, — поспешила заверить Гермиона, пока ситуация совсем не вышла из-под контроля. Неизвестно, что на уме у Риддла, но Гермиона знала наверняка, что гриффиндорцам дай только повод нарваться на драку. — Э-э, думаю, мы можем закончить на сегодня. Не мог бы ты, пожалуйста, выслать вопросы герру Адлерфлюнгу? — Ты уверена? — косился Септимус на Тома, держа палочку наготове. — Да, спасибо за беспокойство. Доброй ночи, — заверила Гермиона, помогая ему собрать бумаги. Обо всей этой истории со слежением она ещё успеет — наверное — подумать — хуже уже всё равно не будет, — а пока что нужно нейтрализовать опасную ситуацию. — Увидимся утром? — Ну, раз ты уверена… Если что, ты знаешь, где меня найти, — протянул Септимус. На долю мгновения в глазах Тома мелькнул багровый отблеск. — Спокойной ночи, Гермиона, до завтра. И тебе доброй ночи, Риддл, — неуверенно махнул он рукой, выходя за дверь. Том кивнул ему и повернулся к ней после щелчка двери: — Что он здесь забыл? — Нет, Том, что ты здесь забыл? — впервые с их первой встречи Гермионе стало по-настоящему страшно, но она решила не подавать виду. — Ты что, меня преследуешь? Том оттолкнулся от стены и подошёл ближе: — Ты мне не рада? — значит, преследует. За несколько месяцев общения Гермиона крепко уяснила, что он считает ниже своего достоинства лгать напропалую, а потому он в совершенстве умел уклоняться от прямых вопросов. — Нет, ты меня пугаешь, — она также выяснила, что ему бесполезно лгать, но он ценил прямоту. Том нахмурился. — Как ты здесь оказался? — Аппарировал, — беспечно пожал он плечами. Глаза Гермионы расширились от удивления: — Это невозможно! Слишком далеко, другая страна, тебя бы расщепило… — Как видишь, я здесь, — ухмыльнулся Том, и в его глазах вспыхнул насмешливый, немного лукавый огонёк. — Хочешь знать, зачем я здесь? Гермиона скрестила руки на груди: — Уж уважь меня, — интересно, хватит ли ему дерзости признаться, что он пришёл от неё избавиться? Но почему сейчас? Зачем ради этого тащиться за сотни миль в Германию. Разве что… Он не хочет, чтобы на его хвосте был британский Отдел магического правопорядка? — У меня для тебя сюрприз, — широко улыбнулся Том. «Да ты и сам удивишься, урод», — подумала про себя Гермиона. — Но сначала скажи мне, что тут делал Септимус? Гермиона фыркнула: — Спасибо, обойдусь. Ты думаешь, я куда-то за тобой пойду, после того, как ты признался, что преследуешь меня? В его глазах что-то промелькнуло, что-то новое, и что невозможно было так просто распознать, и он подошёл ближе и опёрся одной рукой на стену возле её головы: — Почему ты боишься меня? Разве я хоть раз хоть как-то причинял тебе вред? «Когда пытался убить моего друга. Когда угрожал уничтожить моих родителей и им подобных. Когда натравил на меня твоих сумасшедших последователей. Когда я окаменела на несколько месяцев из-за твоей чёртовой змеи». Но… Том Риддл перед ней действительно обходился с ней исключительно — не считая того раза после бара, но даже это не было желанием как-то ей навредить, — доброжелательно и уважительно. А потому ей пришлось признать: — Нет, но ты только что устроил отвратительную сцену перед моим другом… — Твоим кем? — спросил он низким голосом, отчего у неё встали дыбом волоски на шее. Отмахнувшись от странного ощущения, Гермиона воскликнула: — Да что с тобой сегодня?! Том нахмурился: — Я думал, я твой друг. «Хорош друг, выследил, устроил сцену, прижал к стене». — Друзей может быть несколько, — и тут до неё дошло. — Постой, ты что, ревнуешь? — К кому, к нему? — буркнул Том, но Гермиона заметила, что у него слегка дёрнулась челюсть, будто он стиснул зубы. — Ладно, хватит об Уизли, тебе что, поговорить больше не о чем?.. Она задохнулась от возмущения: — Но это ты!.. — Я пришёл, чтобы кое-что тебе показать, — не обращая внимания на её выкрик, продолжил Том и протянул руку. — Пойдём? — Если ты думаешь, что я куда-то с тобой пойду после твоего представления, ты сильно ошибаешься, — сузила глаза Гермиона. — Ах да, я забыл: пожалуйста? — улыбнулся он одной из тех загадочных улыбок, от которых сердце Гермионы предательски пропускало удар. Она не могла отрицать, что он невероятно привлекателен. — Уверен, такого ты ещё не видела. — Я много чего не видела, — приподняла бровь Гермиона. — И не уверена, что я хочу увидеть всё. — Понятно, ты не любительница сюрпризов, — насмешливо сказал Том, проведя языком по кончику клыка. — Скажи мне, какой сегодня день? — Вторник? — Гермиона не понимала, к чему он ведёт. Том пристально смотрел на неё: — А число? — Тридцатое апреля, — завтра будет ровно год, как её сюда занесло. Том широко улыбнулся, а в его глазах плясали бесы: — Сегодня Вальпургиева ночь, Гермиона. Разве можно пропустить такую возможность, раз уж мы в Германии? — он вновь протянул руку. — Пойдём, пожалуйста? Заметив её колебание, Том внезапно стал совершенно серьёзным и, глядя ей прямо в глаза, будто в самую душу, произнёс: — Обещаю, ты не пожалеешь. «Я об этом пожалею», — подумала Гермиона, но любопытство взяло верх, и, вздохнув, она взяла его за руку. Он крепко стиснул её ладонь, и они аппарировали непонятно куда.

***

— Где мы? — спросила Гермиона, обдуваемая завывающим ледяным ветром. — На горе Блоксберг, конечно, — насмешливо произнёс Том. — Тебя твои частные учителя не учили европейской истории? Признать по правде, обучение в Хогвартсе больше сосредоточивалось на британской истории, а потому Гермиона не знала многого о магии в других частях света. Конечно, она выучила основные исторические события, услышала о некоторых традициях из рассказов Виктора, но всё же их лекции по истории магии в основном охватывали Британские острова. Но откуда это мог знать Том? Гермиона не собиралась оправдываться, когда его голос настолько сочился самодовольством. Вместо этого, не в силах сдержать восторга и любопытства, поинтересовалась: — И как мы туда попадём? Что-то не похоже, что мы оказались посреди вечеринки. Они стояли на опушке густого соснового леса. Несмотря на высокие деревья, ветер сносил её с ног, видимо, они сейчас достаточно высоко в горах. Над головой простиралось тёмно-фиолетовое ночное небо, усыпанное яркими звёздами, но стояло новолуние, и оттого ночь была особенно тёмная. Где-то вдалеке выли волки и ухали совы. — Считается дурным тоном аппарировать прямо на гору, туда обычно приходят пешком или прилетают, например, на метле, но подъём займёт минут за двадцать-тридцать. Люмос, — вызвал он, приподнимая над головой палочку со слабым бледно-голубым огоньком. — Люмос, — повторила за ним Гермиона. — А это ты откуда знаешь? — Я много чего знаю, — усмехнулся Том. — Пойдём. Чем выше они поднимались, тем громче становились звуки. Скрипучая писклявая мелодия, весёлая и одновременно заунывная, напоминавшая скрипку, и удары барабана смешивались с визгами, криками и леденящим душу смехом. Отзвуки волчьего воя стали почти неразличимы, тем не менее, добавляя зловещести атмосфере. Темнота сгущалась, ветер сшибал с ног всё сильнее, но они продолжали путь. Вскоре Гермиона заметила в вышине всполохи пламени. Наконец, перед ними предстало невиданное зрелище. На самой вершине горы, на плоской просторной площадке горел огромный костёр, поднимающийся, казалось, до самого неба. Вокруг него были уложены плоские округлые валуны с вырезанными рунами, но они были не совсем похожи на футарк, который Гермиона учила в школе. Вокруг огня водили огромный хоровод ведьмы и волшебники в пушистых цветочных венках и магические существа всех мастей. Тут и там плясали покрытые бородавками каргуньи, лысые, склизкие упыри, высокие тощие вампиры с молочно-белой восковой кожей, тонкими голосками хихикали маленькие эрклинги с крючковатыми носами и узловатыми пальцами. Над костром кружило плотное облако завывающих призраков. Кентавры играли на невиданных Гермионой раньше струнных инструментах, и их звуки смешивались с ударами кожаных барабанов, в которые большими — подозрительно знакомой формы — костями били красные колпаки. Почва затряслась под ногами, и по другую стороны горы подняли два великана. Они плюхнулись на землю, отчего гора будто покачнулась, и принялись о чём-то болтать вполголоса, но их рёв всё равно почти перекрывал музыку и остальных звуки. — Willkommen! — из ниоткуда появилась высокая грациозная ведьма с тонкими чертами лица и длинными чёрными волосами, спускающимися крупными кольцами ей до талии, в венке из полевых цветов. Не считая этого, на ней не было абсолютно ничего. Она протянула им с Томом по венку и по флакону какого-то зелья в простых стеклянных пузырьках. Осмотрев их с ног до головы, ведьма нахмурилась и произнесла: — Sind Sie das erste Mal hier? Гермиона смущённо ответила: — Простите, мы не говорим по-немецки… Ведьма закатила глаза: — Touristen… — пробормотала она и взмахнула своей палочкой. Они с Томом оказались полностью обнажёнными. Гермиона покраснела, казалось, до самых кончиков волос и отвернулась, чтобы не смотреть на Тома. И тут она пригляделась к толпе и поняла, что все присутствующие на этом празднике жизни были совершенно голыми. Лишь, кажется, у людей на головах были надеты цветочные венки, но у магических существ не было и их. В полном ужасе от увиденного, не поворачивая головы, Гермиона прошептала: — Том, что происходит? Ей ответил совершенно спокойный голос, казалось, Тома ничто не может выбить из колеи: — Не знаю, но, кажется, она хочет, чтобы мы выпили эти зелья, — перед носом Гермионы показался пузатый флакон с мутной зеленовато-серой жидкостью без пробки, который Том держал двумя пальцами за широкое горлышко. — Я не собираюсь пить неведомо что! — прошипела Гермиона. — Да ладно, если бы это было что-то опасное, праздник бы давно запретили, — в насмешливом голосе Тома всё же сквозили нотки беспокойства. Послышался раздражённый вздох: — Engländer! — цокнула ведьма языком. — Wenn Sie solche Angsärsche sind, trinken Sie auf die Bruderschaft, — и её удивительно сильная и крепкая для такого тонкого запястья рука развернула Гермиону к Тому. Всё произошло быстрее, чем Гермиона успела сообразить. Ведьма переплела их с Томом руки, вставила в её руку флакон и, подтолкнув их под локти снизу, воскликнула: — Trinken! Том сразу догадался, что она имеет в виду, и опрокинул флакон себе в рот, а от того, что он был гораздо выше неё, рука Гермионы тоже приподнялась, и она решила — будь что будет. В конце концов, если бы это правда было так опасно, немецкое Министерство магии действительно бы запретило празднество хотя бы под влиянием международного волшебного сообщества. Зелье оказалось тягучим и горьким на вкус, оно стекало в желудок медленным жаром, чем-то напоминающим огневиски, которое они пили в память о Муди. Но в отличие от виски, зелье не обжигало горло огнём, а разливалось теплом до самых кончиков пальцев. Внезапно Гермиона перестала стесняться, а все её органы чувств будто стали в миллион раз чувствительнее. Она начала различать мельчайшие фракталы в каждом язычке пламени. Чувствовать малейшие вибрации земли под ногами. В мелодии появлялись отзвуки, которые она прежде никогда не слышала, будто для неё открылась новая чистота. Звёзды сияли невыносимо ярко, казалось, она может их коснуться, протянув руку. Несмотря на наготу, ей совершенно не было холодно, а мелкие камешки под босыми ногами не причиняли боли. На её голову что-то упало — это Том надел на неё сверху венок, но его пальцы задержались на её макушке, скользнув по волосам. Теперь она, уже не смущаясь, разглядывала его во все глаза. Он сам стоял в большом венке из полевых цветов — примул, одуванчиков, ромашек и лютиков, — с плющом, путающимся в его тёмных волнистых волосах, отбрасывающим тени на будто высеченное из белого мрамора лицо. Его глаза — как никогда бездонные — напоминали ей тёмные пучины Чёрного озера поздней зимой, когда оно казалось особенно зловещим. Гермиона будто впервые видела его длинные чёрные ресницы, точёные скулы, тонкий прямой нос и очерченную челюсть. Она обвела взглядом его широкие плечи, спустившись вдоль длинных рук с выступающими мускулами — а они-то у него откуда? — и выпирающими венами на предплечьях. Чуть переведя взгляд в сторону, она заметила тёмную дорожку волос, спускающуюся к… — Гермиона, пошли, нас ждёт вечеринка, — рука Тома обхватила за талию, и он потянул её за собой к костру. И вот они уже присоединились к невиданному хороводу вокруг костра. Том продолжал прижимать её к себе за талию слева всей рукой, а своей правой она держала высокого крепкого всклокоченного мужчину, чья грудь и лицо были исполосованы шрамами. Скорее всего, это был оборотень, но в новолуние его укусы неопасны, а потому Гермиона танцевала возле него без малейшего страха. Она полностью растворилась в громкой музыке, в обжигающем жаре огня, в прикосновении Тома, в лёгком ветре, теряющемся в её волосах. Запрокинув голову и впитывая глазами звёздный свет, она хохотала во всё горло. Ночь продолжалась, и счёт времени был давно потерян. В какой-то момент на горном пике появился высокий мужчина с горящими огнём длинными рогами в волочащемся по земле прозрачном белом плаще на нагом теле, держа в руках большую серебряную чашу, наполненную чем-то, напоминающим густое красное вино, но с более ягодным ароматом. Все присутствующие медленно опустились на колени, окружив мужчину по кругу, и принялись по очереди делать глоток и передавать чашу следующему. На вкус напиток оказался гораздо крепче вина, но оставлял на языке послевкусие голубики. Рыжая в веснушках ведьма с заразительной улыбкой взмахнула палочкой возле огня и со смехом просунула в него руку. Тома тут же привлекло невиданное заклинание, и он попытался за ней повторить. Не зная языка друг друга, волшебнице удалось показать ему правильное движение палочкой и по слогам произнести вербальную формулу: «Эр-кель-тунгс-фи-бер». Гермиона в это время лежала на земле, откинувшись на локтях, и не сводила глаз с перекатывающихся мышц на спине Тома и его крепких, круглых ягодиц, смеясь непонятно над чем. Том резко обернулся и со зловещей улыбкой одним рывком поднял её за руку, а затем бросил в огонь. Языки пламени приятно ласкали её тело, как тёплый летний бриз. Веселье и счастье бурлили в ней, будто пузырьки шампанского, и она чувствовала невыносимую лёгкость. Совершенно потеряв голову, Гермиона притянула Тома к себе, встала на носочки, отчего её соски скользнули по его коже, и коснулась губами его челюсти — ей нестерпимо захотелось его поцеловать, но до его рта она никак не могла дотянуться. В следующую же секунду Том стремительно накрыл её губы своими, отчего она ахнула, и его язык тут же проскользнул внутрь. Он целовался жадно, будто ему никогда не будет достаточно, оставляя на её губах терпкий вкус хмельной голубики и чего-то ещё, возможно, греха. Пальцы его левой руки закутались в её волосах, а второй он обхватил её за талию и плотно притянул к себе, продолжая крепко удерживать палочку в кулаке. Её кожа горела там, где касалась его, а по нервным окончаниям бежали разряды тока. Казалось, Гермиона забыла, как дышать, и растворилась в пьянящих ощущениях. Всё вокруг слилось в единое огненное марево, а звуки звучали приглушённо, будто она оказалась под водой. Внезапно она почувствовала ещё одно тело, прижавшееся к ней со спины, Гермиона вздрогнула от неожиданности, и в следующий миг Том разорвал поцелуй, рыкнув: — ФЛИППЕНДО! Обернувшись, она увидела, как крепкого волшебника со светлыми волосами и спутанной густой бородой отбрасывает в толпу, предававшуюся ничему иному, как оргии. В ней не было различия на людей и магических существ, она была похожа на огромного многорукого, многоголового, многоногого монстра, слившегося в экстазе. Быстро осмотревшись, Гермиона заметила несколько подобных групп. По правде, все ранее водившие хороводы перестали танцевать и наслаждались торжеством плоти, отчего она почувствовала себя героиней знаменитого триптиха Босха. Но стоило злополучному волшебнику врезаться в толпу, разбив их, как кегли в боулинге, экстаз предающегося сладострастию монстра сменился злобным шипением. Каргульи и вампиры обнажили клыки, эрклинги потянули вперёд свои крючковатые пальцы, а ведьмы и волшебники выхватили палочки. Гермиону будто окатило холодной волной, а сердце принялось бешено биться. Не успела она как-либо отреагировать, Том аппарировал, крепко прижимая её к себе.