Пропаганда

Ночной воздух удушал едким запахом дыма и липким холодным туманом. Насколько хватало взгляда, виднелись обломки камня, битые стёкла, обугленные скелеты и закоченевшие трупы со знакомыми лицами: Дин Томас, Симус Финниган, Лаванда Браун, Колин Криви. Стоя посреди этого хаоса в руинах Большого зала, Гермиона рассматривала лица своих лучших друзей — искажённые злобой, пронизанные болью предательства. В зелёных глазах Гарри плескалось молчаливое обвинение, а от взгляда голубых глаз Рона сама её душа покрывалась льдом. В воздухе эхом разносились крики членов Ордена — Фреда и Джорджа, Римуса и Тонкс, Молли и Артура, Кингсли и Флёр, — связанные, подвергаемые изощрённым пыткам под маниакальный, леденящий душу хохот Пожирателей Смерти. В ужасающей сюрреалистичности появились даже Муди и Сириус, укоризненно качая разлагающимися головами. Сквозь мучительные крики пленные обвиняли Гермиону в своих страданиях, в том, что она предала их, братаясь с врагом. Их голоса звенели от ярости и мук, каждое обвинение било кинжалом в самое сердце. Ей хотелось кричать, но из горла не доносилось ни звука. Ей хотелось убежать, но ноги приросли к месту, а руки, казалось, движутся в густой патоке, а не в воздухе. Ей хотелось хотя бы заплакать, но даже этого она не могла. Её просто прожигало изнутри адским пламенем. В разрушенный потолок влетела высокая фигура в тёмном. Она приземлилась возле Гермионы, протянув белую чешуйчатую руку: — Ты всё теряешь время на никчёмных неудачников? Пойдём, — из-под капюшона сверкнули красные глаза, и Гермиона проснулась.

***

Первая рабочая неделя нового года, как и любого другого месяца, начиналась с общего собрания. В небольшом зале для совещаний за длинным овальным столом уже сидели пара корреспондентов, фотограф и заместительница главного редактора. Гермиона расположилась на дальнем конце, придерживая место возле себя для Тельмы. Она, как и всегда, должно быть, придёт самой последней, прямо перед носом у главреда. Всё ещё в некоторой прострации после своего кошмара, Гермиона отвлечённо кивала и улыбалась, пока остальные обсуждали свои рождественские каникулы. Она же не брала отгулов, предпочитая оставлять себе как можно меньше свободного времени, которое бы занимали тревожные мысли. В распахнутую тяжёлую дверь впорхнула Тельма, успевшая за отпуск поменять причёску: прежде русый гладкий пучок превратился в белокурые локоны, лежащие такой единой ровной волной, как Гермионе не удалось бы пригладить даже с зельем «Простоблеск». Голову Тельмы увенчивала маленькая кокетливая остроконечная болотно-зелёная шляпка, надетая на бок, а сама она была в медного оттенка расшитой мантии, отчего в её больших карих глазах проявлялся золотой блеск. Ведьма грациозно присела на занятое для неё место: — Привет, Гермиона! Как прошли праздники? — спросила она, вешая сумочку на спинку стула. — Привет! Ничего особенно, работала, читала, — пожала плечами Гермиона. — Ужасно, ты себя совсем не щадишь, — ахнула её наставница. — Ты женщина, а не мул! Работа — это всего лишь предлог выгулять новые туфельки. — Кхм, — прокашлялся главный редактор, Ричард Гриффит. Это был высокий, статный мужчина средних лет с тёмно-каштановыми волосами с проседью и синими глазами с поволокой, из тех, про кого мама Гермионы говорила: «С возрастом становится только лучше, как хорошее вино». — Дамы, я вам не мешаю? — Ой, Ричард, прости, я не заметила, что ты уже зашёл, — обворожительно улыбнулась Тельма. Ей всегда удавалось расположить к себе главреда. Хотя, наверное, ей бы удалось расположить любого мужчину. — С новым годом, коллеги, — начал Гриффит. — Надеюсь, все хорошо провели праздники и отдохнули, в этом году нас ждёт много работы. Роджерс, ты подготовил списки мероприятий для светской хроники на эту зиму? — Да, шеф, — ответил лощёный корреспондент. В отличие от статного Гриффита, он был скорее похож на пронырливого хорька, но каким-то образом ему удавалось пробиться на все званые вечера. — Отлично, — кивнул главред. — Брайана, я прочитал твоё предложение во время отпуска, и, думаю, это отличная идея. Но поскольку у тебя малолетние дети, извини, не могу поручить это тебе. Гермиона, — перевёл он на неё взгляд, — это будет твоё задание, раз ты так успешно справилась со «Светскими звёздочками». Рубрика принесла нам огромный успех в прошлом году! — Конечно, мистер Гриффит, — кивнула Гермиона. — А что за задание? — Поедешь в апреле в Германию. Поскольку война закончилась, Чемпионат мира по квиддичу в этом году перенесли туда, как символ мира. Нужно будет провести интервью сборной Германии — в основном, конечно, это игроки «Гейдельбергских гончих» — для нашей будущей летней рубрики про симпатичных, бравых спортсменов. Мне ещё нужно договориться о времени с менеджером команды, но поедешь весной, пока ещё не начались самые активные тренировки. — Хорошо, как скажете, — с большим энтузиазмом ответила Гермиона. Конечно, квиддич интересовал её мало, но она никогда раньше не была за границей как ведьма, и даже поездка ради интервью спортсменов вызывала у неё приятное предвкушение. — Тебе потребуется сопровождающий мужчина, а Роджерс и Мэддок нам нужны для светской хроники, так что отправишься с нашим новым фотографом, — продолжал Гриффит. — Он заступает сегодня, но присоединится к нам немного позже, сейчас он подписывает документы в кадровом отделе. — Простите, мистер Гриффит, но это обязательно? Мне нравится работать одной, уверена, я вполне справлюсь сама… — попыталась возразить Гермиона. — Вздор, молодая девушка не может шляться в чужой стране без сопровождающего, — резко ответил главный редактор. — Да и пара рук лишней не будет, и вообще ты вряд ли сама много знаешь о квиддиче — в общем, без мужчины никуда. — А Вы решили, что я не разбираюсь в квиддиче, потому что я девушка? — возмутилась Гермиона. — Даже если так, до апреля полно времени всё выучить, и уж тем более могу постоять за себя… — Исключено. Не пытайся спорить, я уже всё решил, — отмахнулся Ричард. — Зайди ко мне в десять, я введу вас с новеньким в курс дела. Тельма скептично покосилась на Гермиону и принялась делиться идеями для раздела моды на эту зиму. Дальше обсуждения пошли, как обычно: последние штрихи перед печатью завтрашнего номера, план на месяц, чай с печеньем, который подала секретарша Бекки. Львиную долю совещания заняла подготовка организации ежегодного конкурса «Самый элегантный волшебник» — голосование начнётся уже в следующем месяце и продлится до конца мая, когда состоится церемония награждения. — Гермиона, ну какая же ты всё-таки странная, — картинно вздыхала Тельма, пока они вместе шли к своим рабочим столам. — Ты о чём? — Что за желание всё делать самой, ты же девушка, — укорила её Тельма. — Почему ты всё время пытаешься играть в мужчину? Что плохого в том, что тебя отправят в командировку с сопровождающим? — Мне не нравится, что все вокруг думают, что я не способна постоять за себя, — резко ответила Гермиона. Ей уже порядком надоели эти разговоры про райские цветы и поиски умелого садовника. — Будь хитрее, — хихикнула наставница. — Зачем заниматься тяжёлой работой самой, если можно просто принять помощь? Зачем тратить время на изучение статистики квиддичных игр, если можно просто позволить какому-то парню тебе пересказать всё самое важное, пока ты пьёшь шампанское, которым он тебя угощает? Позволь им открыть для тебя дверь и поносить тяжёлые сумки… Гермиона закатила глаза: — Мы ведьмы, Тельма, мы можем сделать тяжёлые сумки лёгкими. — Дело не в сумках, а в том, что они означают, — надула она губы. — Давай просто каждая останется при своём мнении, — Гермиона перевела взгляд на часы. — Ой, уже почти десять, мне пора к Гриффиту. Она отправилась по длинному коридору, устланному сиреневой ковровой дорожкой, и постучалась в тяжёлую деревянную дверь кабинета главного редактора. — Гермиона, это ты? Заходи, — раздался изнутри голос Ричарда. В просторном кабинете стоял большой рабочий стол из красного дерева с широким коричневым кожаным креслом, в котором сидел сам Гриффит, а перед ним — два мягких кресла с высокой спинкой для посетителей спиной ко входу, обитые тёмно-синим бархатом. Стены были увешаны обложками «Спеллы» в рамках, а стеллажи заставлены аккуратными стопками различных журналов разных лет и стран. На полках стояли фотографии Гриффита, где он пожимал руки важным чиновникам, целовал руки звёзд и поднимал тосты на светских мероприятиях. — Познакомься, наш новый фотограф Септимус Уизли, — показал он рукой в сторону одного из кресел, и с него поднялся юноша, чтобы поприветствовать Гермиону. — Как я и говорил, весной, думаю, в апреле вы с ним поедете в Германию. Сердце Гермионы пропустило удар. Перед ней стоял Рон. Те же голубые глаза с озорным блеском, те же веснушки, теснящиеся на щеках, те же огненно-рыжие волосы. Гермиона всегда считала, что он похож на своего отца, но, оказалось, он копия своего дедушки. Септимус лишь был на несколько дюймов ниже и аккуратно зачёсывал волосы, как это принято у юношей этого времени. — З-здравствуйте, — протянула она руку. — Гермиона Грейнджер, очень приятно. — Взаимно, — пожал он её, и Гермионе потребовалось неимоверное усилие, чтобы не вздрогнуть. — Никто не предупреждал меня, что мне предстоит работать с такой очаровательной девушкой. Она почувствовала, как вспыхнули её щёки, но не успела ничего ответить, поскольку вклинился Гриффит: — Присаживайтесь, нам нужно обсудить детали вашей совместной работы. Гермиона и Септимус сели на соседние кресла. Ей приходилось намеренно удерживать внимание на главреде, чтобы не таращиться на своего нового напарника. Гриффитс продолжал, как ни в чём не бывало: — Поскольку вам предстоит вместе провести две недели в чужой стране, я решил, что вам нужно заранее привыкнуть друг к другу. Поэтому отныне, Грейнджер, будешь брать Уизли с собой на свои интервью для «Светских звёздочек» как фотографа. Больше не нужно «щёлкать» снимки самой. — Да, сэр, — кивнула Гермиона. — Рубрика оказалась крайне успешной, поэтому теперь к нам поступают заявки от светских львиц и прочих звёздных див в ожидании саморекламы, и мне не нужно отлавливать их самостоятельно. Так что теперь мы будем делать более длинные интервью, сопровождаемые полноценной фотосессией. Грейнджер, организуй встречу с Уизли и Мэддоком, чтобы обсудить все детали перед своей следующей встречей с Чарис Крауч, — Гермиона кивнула. — Уизли, ты ещё не знаком с Мэддоком, это будет твой наставник, наш непревзойдённый фотограф. Он научит тебя всему, что тебе нужно. Всем всё понятно? — Да, сэр, — одновременно сказали Гермиона и Септимус. — Тогда свободны. Грейнджер, отведёшь Уизли к Мэддоку? — главред обратил своё внимание к папке на столе. Гермиона знала, что шефу уже неинтересен её ответ, потому она просто встала и обратилась к новому коллеге: — Что ж, добро пожаловать, Р… Кхм, Септимус. Пойдём, заодно расскажу тебе, что к чему, — и они вместе отправились в сторону красной комнаты, где Мэддок проводил всё своё время за проявлением плёнки.

***

Кошмары становились всё более невыносимыми. Две недели Гермиона просыпалась в холодном поту со стучащим в ушах сердцем. И всё же… Она не могла отделаться от чувства, будто её забросило в какой-то очередной Святочный бал в Зазеркалье, выкрутив ручку абсурда до максимума. Но разве она не пыталась найти способ вернуться? Разве она не думает постоянно о том, что ещё могла бы предпринять? Разве она не спрятала реликвии Основателей, чтобы оттянуть создание крестражей? Так и что тогда, что она общается с Томом? Пока что он всего лишь любознательный юноша, с которым интересно общаться и от которого можно многому научиться. Гермиона по-прежнему на два шага впереди, держит руку на пульсе, готова поставить подножку в любой момент и использовать все рассказанные им знания против него. За долгие восемь месяцев наедине с собой, в которых единственным человеком, с которым она действительно может поговорить, стал Том, её старые чувства начинали притупляться. Её прошлое — будущее — казалось слишком далёким, а всё сознание было занято лишь поиском решения загадок: как вернуться домой, как помочь себе в будущем, как выжить в этом странном времени в одиночестве, — отчего влюблённость в Рона постепенно становилась детским сном, светлым воспоминанием школьных лет, сладкой ностальгией и терпимым принятием, что, возможно, когда они встретятся снова, она уже будет дряхлой старухой. Жертвенной романтике, когда юноши и девушки, повинуясь причудам судьбы, смиренно посвящают себя служению образу одного человека, закрывшись от всего остального мира, место только в её любимых книгах, но никак не в жизни. Принять своё положение и сосредоточиться лишь на решении конкретных, выполнимых задач было гораздо проще, пока в её жизни не появился Септимус. Он оказался дружелюбным, учтивым и умел, как никто, её рассмешить. В нём не было абсолютно ничего отталкивающего, но при виде его Гермионе хотелось бежать без оглядки. Как будто насмешливая жестокая судьба решила, что она слишком смиренно справлялась с выпавшими ей испытаниями, а потому нужно повысить градус невыносимости. Глядя на парня, у Гермионы щемило в сердце, а от звука его голоса — так похожего на голос Рона — она вздрагивала. Гермиона принялась за свои медитации с утроенной силой, а выходные посвящала окклюменции. Ей требовалось отправить все свои старые мысли как можно дальше на задворки сознания, постараться забыть обо всех своих чувствах и похоронить их под ворохом быта и ежедневных задач, что даже с навыком окклюменции было неимоверно трудно: кому не захочется подумать о кенгуру, если ему сказать: «Не думай о кенгуру»? А самое главное — не поддаваться обаянию Септимуса, который гораздо лучше своего внука разбирался в общении с противоположным полом. Было очевидно, что ему нравится Гермиона, но, что бы ни случилось, он обязан жениться на Седрелле Блэк, иначе никогда не родится Артур, а тогда никогда не родится Рон. Гермиона понимала, что само её присутствие обязано было запустить «эффект бабочки», но она сразу поклялась себе: что бы ни случилось, Гарри и Рон родятся. Это она обеспечит. Обо всём этом она размышляла, помешивая чай в ожидании Тома. Как-то так получилось, и она не могла указать на какую-то определённую точку невозврата, но с того первого чаепития в ноябре они начали завтракать по вторникам. Иногда по пятницам. А ещё они часто пили чай вечером в выходные после его работы. — Доброе утро, Гермиона, — раздался над её головой знакомый низкий баритон. Она подняла глаза от чашки, Том широко ей улыбался, снимая чёрный плащ. Всегда чёрный. Чёрный, как его бездонные глаза. И, возможно, как его душа. Точнее, её остатки. — Опять плохо спалось? — Да, — вздохнула она. — А как твои дела? — Почему ты не выпьешь зелье Сна без сновидений? — проигнорировал её вопрос Том. — Оно вызывает привыкание, и его нельзя пить дольше недели, а потому: что мне даст неделя сна, если я не решу первопричину? — пожала плечами Гермиона, отпивая чай. — А моя причина — старые воспоминания, которые я не хочу забывать. — Хм, — принялся наливать себе чаю Том, пристально её разглядывая, — если ты разведёшь медовую воду пополам с водой из реки Лета, то это должно помочь тебе смягчить воспоминания, не меняя их содержания. А если добавить растёртой алихоции по количеству лаванды, и количество её самой увеличить вдвое, чтобы нейтрализовать смешливость, то ранящие воспоминания будут не так сильно травмировать твоё подсознание после недельного курса зелья. Правда, тогда ты будешь видеть сны, но они должны быть не такими яркими. — Такого нет ни в одном сборнике рецептов зелий, с чего ты взял? — скептично спросила Гермиона. — Когда понимаешь принципы работы того или иного ингредиента, можно позволить себе немного… Доработать рецепт, — ухмыльнулся Том. Гермиона сузила глаза: — Но если это так просто, почему не записать новый вариант зелья? Назвали бы его зелье Сна с хорошими сновидениями или вроде того. — Потому что волшебникам часто не хватает фантазии, чтобы даже задуматься об этом, — посмотрел на неё Том с таким выражением, будто она только что спросила, почему зимой холодно. — Они привыкли следовать тому, что за них написали другие. Учёных можно пересчитать по пальцам, а успешных и того меньше. Иначе никто бы не рукоплескал Дамблдору за то, что он объявил на весь мир, что кровью дракона можно почистить духовку. Вся наука зельеварения почти полностью базируется на открытиях Баджа в XVI веке. Вот настолько волшебникам неинтересно открыть что-то новое! — с плохо скрываемым раздражением воскликнул он. — Или основы не меняются, как гравитация, — не успел Том открыть рот, чтобы поспорить, она заметила знакомое лицо у стойки. — Привет, Септимус! Присоединяйся! Септимус непонимающе обернулся, но, узнав её, помахал рукой и с широкой улыбкой крикнул: — Привет, Гермиона! С удовольствием! Он подошёл с кружкой кофе и пирожком с сосиской, пододвинув к ним стул от соседнего стола: — Привет, Риддл! Не ожидал тебя здесь встретить. Лицо Тома было невозможно прочитать, но он дежурно улыбнулся и, казалось, стал выше, но, может, просто сел прямее: — Доброе утро, Уизли. Я тебя тоже не ожидал здесь встретить. Какими судьбами? Септимус откусил большой кусок своей булки и отвечал с набитым ртом: — Я пару недель назад начал работать в «Спелле» фотографом, вот, зашёл перед работой, а тут Гермиона, — подмигнул он ей. — Гермиона, ты мне не рассказывала о своём новом коллеге, — холодно, вопросительно сказал Том. — Но я же тебе ни про каких своих коллег не рассказывала? — ответила Гермиона, не понимая, к чему он клонит. — Ну да, Септимус наш новый фотограф. Он занимается фотосессиями к моей рубрике с интервью. — Значит, фотограф? Какой неожиданный выбор после сдачи Ж.А.Б.А. по защите от Тёмных искусств, — на первый взгляд радушно улыбнулся Том, но в его глазах мелькнуло что-то зловещее. — Ты работаешь продавцом после своих экзаменов, и что с того? — влезла Гермиона. Том бросил на неё сердитый взгляд, но промолчал. Септимус, казалось, не заметил в его поведении ничего дурного: — Да, я подумал заняться год-два чем-то творческим, а потом, если захочу, перейду на «нормальную», — выразительно, насмешливо подчеркнул он слово, — работу. Продавец, значит? Разве Слагхорн не бросил своему любимому старосте школы, золотому мальчику предложения всех работ мира? Тома, казалось, ничто в этом мире смутить не могло. Откинувшись на стуле и излучая космическую самоуверенность, он высокомерно ответил: — Мне нравится добиваться всего самостоятельно, и меня не пугают трудности, зато достижения потом кажутся куда слаще. И как тебе работа фотографом? — Я только начал, пока сложно сказать, — отпил Септимус кофе. — Но весной мы с Гермионой отправимся брать интервью у сборной Германии по квиддичу, жду не дождусь! Я же пытался попасть в «Еженедельник ловца», но меня не выбрали. А тут такая удача — пусть и женское издание, и сразу к звёздам «Гейдельбергских гончих»! Том искоса взглянул на Гермиону. Ей показалось нужным оправдаться: — Да как-то к слову не пришлось, это только в конце апреля, — она отставила свою пустую тарелку. — С каких пор тебя интересует квиддич? — Квиддич меня не интересует, — загадочно начал Том. — Просто я думал, мы достаточно близкие друзья, чтобы делиться подобными новостями. У Гермионы образовалась холодная дыра в желудке. Друзья?! Достаточно близкие? Хотя, если подумать, они и впрямь вели себя как друзья уже несколько месяцев. Полностью потрясённая этим открытием, она лишь выдавила отстранённое: — Просто из головы вылетело, — перевела она взгляд на часы. Уходить ещё рано. — А откуда вы друг друга знаете? Септимус рассмеялся: — Так учились на одном курсе! Риддл был старостой всего, а потому постоянно лез к нам со своим занудством… Том приподнял бровь: — Если бы гриффиндорцы не вели себя, как дикари из дремучего леса, я бы вас и не трогал. Но вам это не под силу. — Мерлиновы подштанники! А я-то думал, после окончания школы старостам вынимают палку из зад… — Уизли, с нами леди, следи за языком, — перебил его Том. Септимус осёкся: — Прости, Гермиона, меня понесло, — подмигнул он ей. — Риддл, а помнишь!.. За оставшиеся двадцать минут до рабочего дня Септимус успел рассказать несколько баек из их школьных лет, но Гермиона слушала лишь вполуха, пытаясь проанализировать, где же она свернула не туда, что зародыш Волдеморта назвал её другом. И были ли они на самом деле друзьями?

***

Спустя чуть больше месяца «улучшенный» вариант зелья Сна без сновидений был готов к употреблению. Том вызвался помочь ей его сварить и даже купил недостающие алихоцию, воду из реки Лета и дремоносные бобы, а потом отказался от денег, которые она попыталась ему вернуть, сказав с усмешкой: «Если что-то пойдёт не так, считай это материальной компенсацией», — но его самоуверенное лицо прямо-таки кричало, что всё пройдёт как надо. В голове Гермионы пронеслась мысль, что она слишком беспечно начала доверять Тому будущему-главе-всех-волшебных-подонков Риддлу, но успокоила себя тем, что, перечитав внимательнее свойства ингредиентов в трудах Зигмунда Баджа, убедилась в возможной здравости его рассуждений. По правде сказать, ей чертовски хотелось увидеть своими глазами, что же такого было в Томе Риддле, отчего все профессора Хогвартса безоговорочно считали его гениальным, даже Дамблдор лишь горестно вздыхал, что проглядел зарождение Тёмного Лорда, но никогда не отрицал его таланта. Её саму хвалили, говорили, что она самая умная ведьма своего возраста, но это не значит, что ей удавалось всё. В конце концов, защиту от Тёмных искусств на С.О.В. она сдала хуже Гарри, и это её даже не удивило. Пометки «Принца-полукровки» Снейпа тоже в своё время убедили её, что в книгах не всегда содержатся наилучшие указания, лишь наиболее известные. И всё же то, как Том подошёл к зельеварению, выбило её из колеи, это действительно нужно было видеть. Он ни разу не посмотрел в книгу, а на её замечания о том, что его граммовка слегка отличается, лишь весело смеялся и просил отойти её от котла, раз она не понимает, что делает. Том так же, как и Гарри на шестом курсе, раздавил дремоносные бобы серебряным кинжалом, но, в отличие от её друга, у него не было книги с пометками Снейпа. Гермионе лишь оставалось изумлённо смотреть и послушно исполнять его указания. Но, если она будет с собой честна, то в основном зельем занимался именно Том. Она помогала, но больше наблюдала за его длинными изящными пальцами, подготавливающими ингредиенты, за его задумчивым сосредоточенным лицом, следящим за изменением цвета содержимого котла, за его чёлкой, завившейся чуть сильнее обычного от пара. И всё же в конце он сказал ей, что ему никогда ни с кем не было так просто работать, и приятно для разнообразия быть в паре с кем-то, кто знает своё дело. Готовое зелье было идеального фиолетового оттенка, как по учебнику, но давало золотистый отлив на свету, что, разумеется, было связано с их изменениями рецептуры. Этот факт Гермиона озвучила вслух до того, как успел это сделать сам Том, на что он лишь улыбнулся на одну сторону. А чтобы ей было не так страшно его пить, они сварили двойную порцию, которую будет принимать и он. Они разлили его на четырнадцать хрустальных флаконов и принялись ждать месяц, пока зелье достаточно настоится. В последний понедельник февраля Гермиона выпила первую порцию и впервые проснулась по будильнику, а не в темноте со стучащим в ушах сердцем и покалывающими кончиками пальцев. Кошмар приснился ей снова, но уже не вызывал такое тошнотворное чувство леденящего душу отчаяния, как раньше. Через неделю её кошмары превратились в обычные сны, а любые тревожные сценарии стали выглядеть, будто она смотрит какой-то фильм, который никак с ней не связан.