Пропаганда

Может, этот мир и казался дурным, беспробудным сном, но в нём всё шло, как положено. Ноябрь встретил ледяным ветром, сбивающим с ног, густым гороховым супом тумана и дождями всех мастей. Солнце, и без того редкое в английских широтах, не показывалось уже почти месяц. Ночи были не такими студёными, как в Хогвартсе, но удивительным образом холод пробирал до самых костей даже сильнее шотландских морозов. В общем, как и должно быть. Вчера Альбус Дамблдор окончательно одолел Гриндевальда, и утренний «Пророк» был полностью посвящён их дуэли. Такого противостояния волшебный мир не видел никогда, и, Гермиона знала, его будут вспоминать в следующие пятьдесят лет. «Пророк» рукоплескал мастерству и ловкости Дамблдора, воспевал его могущество и славил Волшебную Британию за то, что они избавили Континент от Тёмного Лорда. Свидетель Эльфиас Дож, видимо, задыхаясь от благоговения, пересказал корреспондентам, как это было. Гриндевальда арестовали, а в глазах её помолодевшего директора на фотографии на первой полосе сквозила едва уловимая горестная грусть. В общем, как и должно быть. Гермиона собиралась вечером в бар послушать джаз. Свингующим шестидесятым ещё только предстояло развернуться по полной, но молодые юноши и девушки, освобождённые от бремени войны, упивались вечеринками и устраивали себе праздники при любом подходящем случае. Конечно, жилось им непросто: нормирование сохранялось, работы было мало, а правительство приказало отдать пустующие комнаты в домах ветеранам войны добровольно, иначе их передадут дембелям силой. Но танцы субботним вечером — это святое. Впервые за полгода Гермиона на них собиралась тоже. В целом, как и должно быть, если бы не одно «но». Её спутником был никто иной, как Том гроза-светлого-будущего-и-всего-двора Риддл. Гермиона всю неделю задавалась вопросом, почему она на это согласилась. Она уверяла себя, что это возможность узнать его получше, подобраться поближе, чтобы позже у неё появилось больше возможностей обойти его на поворотах. Но если бы она была честна с собой, то признала бы, что она настолько не ожидала, что неокуклившийся Тёмный Лорд — любитель музыки, что в полном недоумении согласилась, лишь бы ещё послушать его рассуждения о магии. Об этом не писали в книгах — что было её единственным уважаемым источником любой информации, кроме Дамблдора, — но его рассуждения казались логичными. Никогда раньше ей не доводилось встречать кого-то, кто просто понимал бы магию. Профессора обладали обширным запасом, кладезью знаний, но они лишь искусно исполняли предписания из книг, написанных до них. Единственным, кто ей встречался с чем-то подобным, был Снейп, но гнусный предатель, убийца Дамблдора и просто грязнуля, самоутверждающийся за счёт малолетних детей, был в самом конце её списка людей, на прислушивание к которым вообще стоит тратить время. Может, на пару позиций выше Амбридж. Том же, казалось, с магией был на «ты». Конечно, она знала, что могущественный волшебник, ведь уже подростком он создал не один, а несколько крестражей, на которые едва ли решился кто-то, помимо Герпия Злостного. Было бы глупо считать, что на этом его знания исчерпаны. Маглорождённый, проводящий каникулы в Магловском Лондоне мальчик уж точно прочитал множество книг и отработал бесчисленное число заклинаний, чтобы даже додуматься до подобного. Гермиона, прочитав тот же источник, что и он, не понаслышке знала, что этому требуется не только определённый склад личности — ей всё ещё было противно даже думать о процессе создания, — но и некоторая, если не храбрость, то хотя бы решимость. О его могуществе говорило хотя бы то, что ему вообще пришла в голову идея проделать это несколько раз, самоуверенно прикинув, что ему хватит на это сил. Что ещё он знает, чего она не успела прочитать? Раздался стук в дверь. — Заходи, открыто! — крикнула Гермиона, наклонившись, чтобы застегнуть свою туфлю. — Добрый вечер, — запнулся Том от того, что Гермиона резко выпрямилась. Она успела заметить, что у него приоткрылись губы, но он быстро взял себя в руки. — Готова идти? Гермиона знала, что он работает по выходным, а потому поняла, что он успел зайти переодеться — как и всегда, во всё чёрное. На нём были костюм-тройка, тонкая рубашка и шёлковый галстук с серебряной булавкой. Поверх был наброшен чёрный габардиновый плащ, а в руках он держал модную для того времени шляпу-трилби. — Привет, Том, — улыбнулась она ему. — Пошли, — прошла она мимо, запирая за собой дверь. Он протянул ей руку, на что она вопросительно уставилась. Они никогда прежде даже не касались друг друга, не считая одного столкновения, а Том всегда усиленно поддерживал между ними небольшую дистанцию. — Нам нужно аппарировать, а ты там никогда не была, — приподнял он одну бровь. — Не бойся, я не кусаюсь, — надел он шляпу другой рукой. — Ладно, — Гермиона взяла его за руку. Она не была уверена, чего она от этого ждала, но почему-то его материальность и тепло человеческого тела немного выбили её из колеи. Гораздо проще было воображать его змееподобным чудовищем, представляя холодные, склизкие конечности.

***

Они оказались в волшебном баре в центре Сохо. Сводчатый невысокий потолок и неровные стены чем-то напоминали пещеру. По обе стороны вдоль стен в нишах расположилась пара десятков столиков с тёмными кожаными диванами, на которых мерцали свечи. В конце этой длинной пещеры располагалась подсвеченная софитами сцена, где играла группа из пяти волшебников с контрабасом, роялем, ударной установкой, саксофоном и гитарой в белых фраках с чёрными бабочками, а в центре у стойки микрофона пела высокая изящная ведьма в длинном, расшитом пайетками серебристом платье. В проходе между столиками танцевали пары волшебников и ведьм разных возрастов, а справа от сцены располагалась барная стойка, где сидело лишь несколько мужчин. — Пойдём, — Том махнул ей рукой, чтобы она следовала за ним к одному из свободных столиков, вновь вернувшись к своей дистанции. — Выпьешь? — спросил он, проскальзывая за один из диванов. Гермиона села напротив. — Как сам, — отрешённо сказала она, впитывая глазами окружающую её обстановку. Волшебный мир давно перестал её удивлять, но это было чем-то совершенно иным. — Тогда мы будем шампанское, — заявил Том, и перед ними тут же появились два старомодных хрустальных бокала-креманки с насечками крест-накрест. — Я думала, ты не пьёшь? — Гермиона припоминала, как он однажды нелестно отозвался о посетителях «Дырявого котла». — Кроме шампанского по особым случаям, — пожал он плечами, лукаво улыбнувшись. — Если сам монах Дом Периньон сказал: «Кажется, я попробовал звёзды!» — то, пожалуй, мне это подходит, — Том приподнял бокал. — За магию! Гермиона чокнулась с ним. Некоторое время они слушали музыку, Том подмечал для неё разные джазовые фразы и объяснял разницу между свингом и бибопом, слегка наклонившись в её сторону, чтобы говорить потише. «Может, зря я думаю, что попала в прошлое? Может, просто так выглядит смерть?» — думала Гермиона, силясь осознать, что она сидит в джаз-баре с личинкой Волдеморта и, если будет совсем честна с собой, приятно проводит время. — Ба, Риддл, какие люди! — раздался голос у прохода. Гермиона повернулась на звук. — Мальсибер, Розье, — кивнул Том, поднявшись из-за стола, чтобы пожать руки двум юношам. — Какими судьбами? — Зашли поглазеть на Аурелию Локхарт, конечно, — сказал Мальсибер, махнув головой в сторону певицы. Он был невысоким, коренастым парнем с зачёсанными с бриолином русыми — насколько можно судить в таком приглушённом свете — волосами. Самыми выдающимися чертами его лица были кустистые нависающие брови, под которыми было невозможно рассмотреть цвет глаз, и тяжёлая квадратная челюсть. Он держал в руке невысокий стакан, видимо, с огневиски. — Только не говори, что ты здесь по другому поводу! — усмехнулся долговязый, тонкокостный Розье с заострённым лицом с длинным носом и тёмными глазами-бусинками. У него были каштановые волосы до плеч, а в руке он держал пузатый бокал для бренди. — Держи свои грязные намёки при себе, с нами леди, — не впечатлившись, протянул Том. — Джентльмены, познакомьтесь, Гермиона Грейнджер. — Здрасьте, — машинально протянула Гермиона руку для рукопожатия. Розье её поцеловал, а следом и Мальсибер. На это ей оставалось только ошарашенно моргнуть. Парни явно ждали приглашения, чтобы сесть, что они и сделали, когда Том слегка кивнул. Было без слов понятно, что он среди них непререкаемый авторитет. Все по очереди проскользнули на одну сторону стола, чтобы не стеснять Гермиону. Должно быть, это какие-то старомодные порядки, решила она. — Однако! Вы слышали новости? Дамблз разделался с Тёмным Лордом! — начал светскую беседу Розье. — Какой Тёмный Лорд, такой и исход, — хмыкнул Мальсибер. — Нечего было якшаться с гряз… Кхм, — покосился он на Гермиону. — С маглорождёнными. Отец всегда говорил, что в этом и будет его погибель. — Мне кажется, — не выдержала Гермиона, — с его стороны, если уж и задаваться целью стать Тёмным Лордом, было мудро сплотить людей со всей волшебной кровью, неважно, каково их происхождение. Магия есть магия. Товарищи Тома рассмеялись. Первым успокоился Розье: — Риддл, где ты откопал такой бриллиант? Вот умора! — картинно смахнул он несуществующую слезу. — Прошу прощения? — возмутилась Гермиона. — Маглорождённые — погибель волшебников, — торжественно произнёс Мальсибер. — На таких только время терять, обучая их, а можно было бы преумножить магию, сохраняя её только между чистокровными. — К тому же, они бомба замедленного действия среди волшебного сообщества, — добавил Том, искоса на неё взглянув. — Чем следить за соблюдением Статута о секретности, проще раз и навсегда его упразднить и дать власть достойным, то есть волшебникам. Маглы — обезьяны с гранатами. Гермиону ослепила ярость: — И кто же тебе дал право решать, кто достойный! Ты что, господь бог? — взвизгнула она. — Маглы ни с кем не считаются, живя на этой планете, даже сами с собой. С чего бы нам считаться с ними? У маглов нет магии, они априори слабее волшебника, — процедил Том. — И по этой же логике вы считаете, что и маглорождённые чем-то вас слабее? Розье и Мальсибер беспечно закивали, будто это само собой разумеющееся. Том же прожигал её взглядом, не шевелясь. — То есть вы хотите сказать, что магия, например, домовых эльфов чем-то менее достойная, чем магия волшебников? — приподняла Гермиона бровь. Розье прыснул: — Есть причина, почему они прислуга, — но тут он осёкся от жёсткого взгляда Тома. — А ничего, что они умеют то, что не умеют волшебники? Например, им нипочём антиаппарационные барьеры? — вокруг Гермионы затрещал воздух. — Это не… — пытался влезть Том. — Или вы хотите сказать, что Дамблдор недостаточно хороший для всех вас волшебник, когда он один на один расправился с диктатором, терроризирующим целый континент? — сердце Гермионы гулко било в груди. Хорошо, что в баре темно, и никто не заметит, что у неё от гнева горят щёки. — А он тут при чём?! — отпрянул Том. — Как при чём? У него маглорождённая мама, что делает его полукровкой, если мне не изменяет память по части идеологии чистоты крови, — усмехнулась Гермиона. — Или ты не знал? Да ладно! Ты матчасть-то подучи, прежде чем нести всякую чушь! Том уставился в свой пустой бокал. Его ноздри раздувались чуть больше обычного, отчего она сразу догадалась, что он злится. Видимо, с ним редко спорили или указывали на что-то, что он не знал. — Выше голову, Том, не дуйся, — похлопала Гермиона его по плечу. — Корона упадёт, — усмехнулась она. Его глаза блеснули красным, но она списала это на полумрак мерцающих свечей. — Доброго вечера, джентльмены, была рада нашему знакомству, — на этом она резко встала, в три шага дошла до точки аппарации и, обернувшись на каблуке, перенеслась прямо домой. Может, со стороны её побег и казался трусливым, но она просто лишь была вот настолько близка, чтобы поджечь чей-то подол. Чей-то чёрный габардиновый подол.

***

Воскресенье она посвятила исследованиям времени. Волшебные книги, которые она находила во «Флориш и Блоттс», а также те, что были у неё с собой в бисерной сумочке, не дали ей ровным счётом никакого ответа. Всё сводилось к «это невозможно». Но поскольку она сама была живым доказательством обратного, этот ответ её никак не устраивал. Гермиона обратилась к магловским изысканиям, философским трактатам и художественной литературе. Она пыталась посмотреть на проблему с научной точки зрения, вникая в теорию относительности, как бы это ни было сложно без изучения фундаментальных наук в старшей школе, продиралась сквозь заумь французской философии, зевая от скуки, и даже перечитала детскую «Янки из Коннектикута при дворе короля Артура», но скорее от бессилия, чем с истинным намерением найти ответы на свои вопросы. Как много ещё не было опубликовано в этом времени! Даже жанр научной фантастики лишь только зарождался, а уж труды Хокинга и вовсе остались на папиной полке в её далёком будущем. Целый день она провела за бесполезным пролистыванием книг. Можно было построить бесчисленное множество теорий, но Гермиона не была уверена в целесообразности. Если не делать ничего, то в худшем случае она посмотрит, как окажется в 1998-м из этой временной точки через пятьдесят три года. Если же экспериментировать вслепую, можно, например, оказаться ещё дальше в прошлом или вовсе исчезнуть из бытия. Что, пожалуй, гораздо хуже. Она чувствовала, что ей категорически не хватает знаний, чтобы принять взвешенное решение и приступить к действию, а потому решила подумать, где бы ей ещё найти этих самых знаний. Из мыслей её выдернул резкий, отрывистый стук в дверь. Гермиона никого не ждала, но без лишних подсказок знала, кто пожаловал. — Привет, Том, — поприветствовала она гостя, ещё только начиная отпирать замок, даже не глядя в глазок. — Не собираешься извиниться? — от его былых образцовых манер не осталось и следа. В остальном же его образ оставался безупречен: отглаженная чёрная рубашка, идеально ровные, острые стрелки чёрных брюк, но вместо более формальных пиджака и галстука, в которых ходил на работу, — тонкий чёрный кашемировый свитер. У него, что, аллергия на другие цвета? — За что? — застигнутая врасплох таким прямым вопросом Гермиона забыла о любых осторожностях и перешла в режим глубокой обороны. — Ты выставила меня дураком перед моими… кхм, друзьями, — скрестил он руки на груди, облокотившись боком на косяк. — Ты себя сам им и выставил, потому что мысли у тебя глупые, — может, пререкаться с Риддлом не самая удачная идея, но Гермиона уже закусила удила. Том прищурил глаза: — Могу я войти? — Нет, конечно, совсем обнаглел? — Гермиона тоже скрестила руки на груди, крепче сжимая палочку. — Тогда пошли ко мне, я не хочу разговаривать на лестнице, — наклонил он голову. — Мне с тобой вообще не о чем разговаривать. Пока, Том, — закрыла она дверь. Но в следующую секунду она широко распахнулась, отбросив Гермиону ударной волной чистой магии: ощутимой, осязаемой, но всё же достаточно слабой, чтобы устоять на ногах. Взгляд Тома метал молнии: — Я, видимо, забыл волшебное слово: пожалуйста? Гермиона стояла с широко раскрытыми от ужаса глазами. За учтивостью красивого юноши, любящего музыку, было практически невозможно разглядеть абсолютное зло, в которое он скоро превратится или просто откроется миру. Теперь же перед ней стоял могущественный волшебник, одним взмахом руки — даже не палочки — распахивающий закрытые перед ним двери. Ей, очевидно, придётся с ним поговорить, добровольно или нет, но сейчас она не в состоянии мыслить прямо. Да и он, возможно, просто приглашает её, чтобы убить и дело с концом. Он же, небось, и так знает, кто она и откуда. Но нельзя и пустить его внутрь, он может запросто найти то, что не предназначено для его глаз. Нужно как-то выиграть время и придумать план. — Том, ты явно на взводе, а мне ещё надо кое-что доделать по работе, — пространно махнула она рукой в сторону рабочего стола. — Давай в другой раз? — Я хочу поговорить с тобой сейчас, — упрямо процедил он. — А я не хочу, — сузила Гермиона глаза. — Поэтому предлагаю компромисс: давай выпьем чаю в следующие выходные? — Я не терплю компромиссов, — «Да уж куда тебе». — Тогда до свидания, — Гермиона потянулась к ручке двери. Том усмехнулся под нос: — Ты, может, не заметила, но закрытой дверью тебе меня не удержать. — Нет, но мы оба знаем, что если бы ты мог получить, что хочешь, силой, ты бы давно это взял сам, — от неожиданности Гермиона часто действовала опрометчиво, но ничего не могла с собой поделать. — Или ты думаешь, я не заметила, как ты шерстил у меня в голове в день нашей первой встречи? Ты можешь ворваться ко мне, приковать меня к батарее и разорвать все мысли в клочья, но это не будет «разговором», которого ты добиваешься. — С чего ты взяла, что знаешь меня? — прошипел Том. — Мы едва знакомы! — Я просто наблюдательная. А тебе что от меня нужно? Том прожигал её взглядом, пока она тонула в его тьме. От его пронзительности поднимались маленькие волоски на шее. В книгах по теоретической физике ничего не было сказано о таких чёрных дырах. Наконец, он холодно произнёс: — В следующие выходные я занят. Приходи ко мне четырнадцатого после работы. Принеси что-нибудь к чаю, — на этих словах он аппарировал. Видимо, выступление было бы неполным, если бы он ушёл по лестнице, как нормальные люди. А чтобы оставить совсем уж неизгладимое впечатление, не прозвучало и хлопка.

***

В среду Гермиона держала коробку сконов с топлёными сливками и малиновым джемом в одной руке, а другой стучала в дверь логова зверя. Ей казалось, что она совершает какую-то страшную ошибку и даже в глубине души готовилась к скорой кончине. Но зверь знал о магии слишком много, чтобы этому противиться, а уж настойчивости ему и вовсе не занимать. За десять дней она подготовилась насколько можно тщательно. Несколько раз в день она занималась медитативными практиками и оттачивала окклюменцию. Перед сном она усердно сортировала все свои мысли и воспоминания, отправив всё, что было связано с Хогвартсом и Волдемортом, подальше на задворки сознания, и засыпав те воспоминания путешествиями, в которые ездила с родителями, чтением разных книг и разными обыденными вещами, которые бы могли сойти за что-то произошедшее в начале ХХ века. Несмотря на то, что она давно не занималась, навык окклюменции к ней вернулся довольно легко, правда, в темноте полного ничто, в которую она погружалась во время медитаций, начало таиться что-то ещё, что-то подозрительно знакомое, но это присутствие было достаточно слабым, чтобы пока не обращать на него внимания. Всё, что могло бы её как-то скомпрометировать, а самое главное, чашу Хаффлпафф и медальон Слизерина, она спрятала на самое дно своей бисерной сумочки. Проблемой осталось её защитить. На свою квартиру она наложила сильнейшие обереги, на которые была способна, и шоу с распахиванием дверей показало ей, что этого недостаточно. За неимением ничего лучшего в доступе, она обратилась к «Тайнам наитемнейшего искусства». Клин клином, как говорится. С содроганием пролистнув часть о крестражах — и стараясь не думать, что Том уже сделал это, как минимум, дважды, — она нашла обряд, который показался ей достаточно сильным, но при этом не требующим больше нескольких капель её крови и заклинания на древнегреческом. Успокаивая себя тем, что это нужно для дела и общего блага, она зачаровала свою сумочку так, чтобы все, кроме неё и её кровных родственников, должны принести в жертву свою ведущую руку. Как бы Волдеморту ни было плевать на своё тело, как бы ни был он силён в беспалочковой магии, она всё же сомневалась, что он согласится пожертвовать своей правой рукой. Для чистоты дела сумочка отправилась под половицу, на которую изнутри были нанесены руны принуждения, отвлекающие внимание. И вот теперь она с самым невинным видом стояла на пороге Тома Риддла в бордовом тёплом плаще, рабочей одежде и с булочками к чаю. За последние десять дней они не разговаривали, а он больше не пытался сделать вид, что случайно столкнулся с ней после работы, чтобы обсудить погоду по дороге к каминам «Дырявого котла». Ей как будто стало легче дышать, но одновременно на душе скребли крысы тревоги. К тому же она была почти уверена, что её план оставаться в достаточной близости примерно полностью провален, а потому её нахождение в прошлом теряло любую полезность. Дверь распахнулась через секунду после её стука. За ней, разумеется, никого не стояло. — Гермиона, заходи. Дверь в гостиную за твоей спиной справа, располагайся, но не садись в кресло у окна. Я сейчас подойду, — раздалось откуда-то из квартиры. Квартира Тома была гораздо больше её собственной. Начать хотя бы с того, что в ней были комнаты и даже прихожая. В ней она повесила свой плащ на крючок и прошла за указанную хозяином дверь. За ней оказалась небольшая гостиная с окном в пол и маленьким балконом, с которого он свешивался в первый день их знакомства. В комнате царил прямо-таки армейский порядок: два кресла образовывали между собой прямой угол, обрамляя круглый резной журнальный столик перед камином из такой же терракотовой плитки, как и её. На нём по росту, равноудалённо выстроились подсвечники и какие-то зачарованные магические безделушки. Обе свободные от камина стены были заставлены книгами, которые были отсортированы по цветам, а в группе своего цвета — также выстроены по росту. Кремовый ковёр был зачёсан в одну сторону, волосок к волоску. И даже огромная стопка газет, доходящая ей чуть выше колена, была ровной, как по линейке. Поставив коробку сконов на столик, она подошла к газетам. Сверху лежал сегодняшний выпуск «Дейли Миррор»: «БОРЬБА ЗА БРИТАНСКИЙ БАТОН НАЧАЛАСЬ». — Добрый вечер, Гермиона, — раздался за её спиной глубокий голос. — Привет, Том, — обернулась она. — Как поживаешь? — Не жалуюсь, как твои дела? — он показал ей жестом на кресло возле себя, сидя в том, что ближе к окну. Как и всегда, он был одет во всё чёрное и безукоризненно выглаженное. Гермиона села на указанное место и принялась развязывать ленточку на коробке: — У меня всё хорошо, спасибо. Так о чём ты хотел поговорить? Том взмахнул рукой, и на столике появился чайник, молочник, сахарница (её, которую он уже два месяца как не возвращал), две больших чашки с блюдцами и ложечками и две маленькие тарелки под сконы: — Надеюсь, ты любишь «Эрл Грей». Это был её любимый сорт: — Да, спасибо, — она не сводила с него глаз, ожидая ответа на свой вопрос. — Слушай, в прошлые выходные я вспылил. Но ты не имела никакого права так со мной разговаривать, — Гермиона открыла было рот, но он не дал ей вставить и слова. — Ты пришла в бар со мной, и я познакомил тебя со своими друзьями, а в ответ ты принялась из кожи вон лезть, чтобы выставить меня дураком. Тебя в каком хлеву воспитывали? Гермиона задохнулась от такой наглости. — Не знаю, может, тебя твои личные учителя не учили манерам, но в приличном обществе грязное бельё не полощут, — хмуро закончил Том, откинувшись в кресле и забросив лодыжку на колено. — То есть ты хочешь, чтобы я извинилась не за то, что сказала, а перед кем я сказала? — Гермиона силилась понять, к чему он ведёт. — Не могу признать, что очень рад, что ты со мной споришь, я думал, ты умнее, но да, как моя спутница, ты должна была быть на моей стороне, — говорил Том с таким видом, будто это что-то само собой разумеющееся, а она просто дикарка Покахонтас. Первым порывом Гермионы было выложить ему всё, что она думает и о нём, и о его заявлении, и уж тем более разложить, где и в чём он был неправ. Она уже было раскрыла рот, но осеклась: как-никак, сейчас совершенно другое время. Время, где женщины лишь недавно начали голосовать, а пожилые мужчины считали это развращением современности. Время, где женщины после тягот войны с радостью принялись играть в хранительниц домашнего очага, чтобы забыть о тяжёлой работе во благо фронта. По правде, в магловском обществе женщинам едва ли давали слово, окажись они в компании нескольких мужчин. Волшебное общество, конечно, в чём-то было более прогрессивное, но и волшебник перед ней вырос в строгости приюта и до сих пор читает магловские газеты. Гермионе отчаянно не хотелось с этим мириться, но это не то, что можно решить лишь по своему хотению, а потому, продолжи она сопротивляться, она и впрямь прослывёт хамоватой дикаркой. Шанс вернуться в игру и навести разрушенные мосты обратно упускать она не собиралась. — Ты прав, это было грубо с моей стороны. Извини, — вздохнула Гермиона. — Но я не собираюсь извиняться за своё мнение. — Я тебя и не прошу, его я тебе изменю сам, — широко улыбнулся Том. — Потому и позвал тебя. — Ты слышал когда-нибудь о понятии «бред величия»? — нахмурилась Гермиона. Том рассмеялся громким, необузданным смехом, которого она никак не ожидала от такого чопорного, всегда собранного человека: — Конечно, я его и изобрёл! — улыбнулся ослепительной улыбкой с идеально ровными зубами. — Давай начнём с самого начала. Значит, ты хочешь сказать, что маглам можно доверить оставить их самих по себе, — он взмахнул рукой, и одна из газет из стопки приплыла ему в руки. — Что тебе известно об атомной бомбе? Гермионе кое-что, конечно, было известно, но сложно сказать, сколько из этого она могла бы знать в настоящее время, а потому ответила: — Что это? — О, ты сейчас удивишься. «Было сказано, что новая бомба и возможные последующие либо закончат войну, либо мир!..» — начал читать Том одну из статей вслух. До позднего вечера они пили чай, обсуждали последние новости и спорили. Спорили, что разрушительнее: адское пламя или атомная бомба. Спорили, как далеко бы зашёл Гриндевальд, не будь расчищающих ему дорогу нацистов. Спорили, что гуманнее: заклятье Круциатус или изощрённые средневековые пытки. Гермиона старалась говорить поменьше о магловской стороне вопроса, чтобы случайно не сболтнуть лишнего, а потому в этом больше слушала Тома. Может, он и вырастет Тёмным Лордом, но пока что это был мальчишка, который, прикрываясь высокомерным презрением, просто боялся смерти, живя с ней бок о бок шесть лет и без возможности использовать единственную защиту — магию, а лишь полагаясь на взрослых, которые всю жизнь его подводили. Том проводил её до двери — аж на целый этаж выше, — как всегда оставаясь на небольшом расстоянии. — Спасибо за вечер, Гермиона. Мне никогда ещё не было так интересно с кем-то разговаривать, — слегка улыбнулся он, приподняв один уголок губ. — Доброй ночи, — и он снова беззвучно аппарировал. Выпендрёжник. Они мало в чём соглашались, что безумно раздражало Гермиону, но Том так много всего знал и зачастую смотрел на всё под таким неожиданным углом, что она не могла просто встать и уйти, как обычно делала со своими упрямыми друзьями. Возможно, научиться мыслить как преступник помогло бы им в будущем не хуже, чем просто необходимость искать меньше крестражей. Гермионе всегда мастерски удавалось рационализировать свои действия.