Пропаганда

Алый локомотив остановился на платформе, обдавая встречающих клубами пара. Учёба Тома в Хогвартсе официально закончилась. Оставалось только дождаться результатов экзаменов. «Друзья» на прощание жали ему руки в предвкушении своих летних каникул и сытых жизней на непыльных работах, которые им организовали родители, чтобы они не слонялись дома без дела. Не то чтобы праздное тунеядство было чем-то порицаемым, но даже самые любящие пускать пыль в глаза семьи вроде Малфоев старались найти себе какое-нибудь занятие хотя бы для видимости — даже если это организация вызывающих в своей роскоши балов. — Том, ты же придёшь на мою свадьбу? — спросил его Лестрейндж, несколько моляще заглядывая ему в глаза. — Ни за что не пропущу, — заверил его Том с широкой улыбкой, фальшь которой на этом вокзале мог бы отличить лишь только сам Том. — Блеск! Не забудь, девятого июля в три часа! Как всё-таки обидно, что из-за Гриндевальда мать не позволила провести свадьбу в Гренландии — хоть какая-то радость, посмотрели бы на это затмение, с которым она носится, якобы идеальное астрологическое явление для брака… — принялся ворчать Лестрейндж, которому, как и многим чистокровным юношам, будущую жену выбрали родители. Том слушал причитания Лестрейнджа и поддакивания ему остальных однокурсников со скучающим видом, медленно проводя языком по зубам. Наконец, он не выдержал и резко его перебил: — Ты правда думаешь, что я забыл бы дату? Увидимся девятого! Ещё раз поздравляю, — похлопал он «счастливого» жениха по плечу. — Джентльмены, до встречи, — пожал он руки остальным и пошёл прочь с платформы. Надо успеть закончить последнее дело, чтобы хотя бы окончательно сбросить оковы магловской жизни. Он оставил багаж со сложенной в сундуке волшебной мантией во временном хранилище, купил магловскую газету в киоске, обошёл вокзал и забрёл в первые попавшиеся руины, подальше от любопытных глаз. Подумав о месте, которое ласково называл «Ад на земле», Том обернулся на пятке и бесшумно аппарировал. Он стоял прямо за углом от приюта Вула, там, где знал, в обломках разрушенных бомбами зданий его никто никогда не увидит. Том до сих пор не мог поверить своей удаче, что все бомбардировки пережил под защитой зáмка, — и до сих пор не мог поверить, что руководству школы не было абсолютно никакого дела, как переживут летние каникулы все их маглорождённые ученики, о которых, они делали вид, они так заботились. Их ничуть не волновало, что одну девочку из Хаффлпаффа задело шальным снарядом, а ученики то и дело пропускали целые семестры, потому что не успевали вовремя попасть на «Хогвартс-экспресс» из глуши, куда их отправляли в эвакуацию. Том и сам едва успел на поезд на втором курсе, было практически невозможно протиснуться сквозь толпы на Кингс-кроссе, ведь так уж совпало, что массовая первая эвакуация совпала с первым учебным днём. Не будь он волшебником, то, наверное, его бы ужасно злило, что приют Вула даже не потрудился заняться эвакуацией. Но эта мысль была такой же чуждой, как представить, что он девушка, или пигмей, или кретин. Том всегда знал, что он Особенный, просто не знал, как именно облечь эту особость в слова. Пусть волшебное сообщество и скрывало от него его природу — мир, принадлежащий ему по праву рождения, — до одиннадцати лет, это вовсе не говорит о том, что он остался бы в неведении. Рано или поздно, Том был уверен, он бы его нашёл. Но тогда бы он точно не оставил бы от него камня на камне. Конечно, они поплатятся, но обучение в Хогвартсе даровало им некоторую милость от его гнева. Упиваясь своим злорадством, предвкушая, как именно и магловский, и волшебный мир отплатят за своё презрение и пренебрежение, ноги сами несли его в знакомый кабинет. В последний раз он переступит его порог. Уж он-то позаботится. В обшарпанной комнатушке, как и всегда, пахло пылью, старыми досками и дешёвым джином, в чей букет входили изысканные нотки растворителя. Всё, что в ней помещалось, — большой деревянный рабочий стол, покрытый круглыми следами от стаканов (должно быть, в её пойле правда содержался растворитель), высокий шкаф с ящиками для документов (золотой прииск информации, где Том рылся, едва научившись читать), мягкое бархатное коричневое кресло с подлокотниками (протёртое так, что бархат больше не был шершавым, как ему положено, но глянцевым и местами лысым) и два колченогих стула перед столом, куда присаживались покупатели детей. Миссис Коул — ещё более худая и морщинистая, чем он её оставил в сентябре, — перебирала бумаги, закинув ноги на стол прямо в туфлях, а за её спиной было распахнуто большое окно, заливающее комнату золотистым светом. Свинья с нимбом. — Добрый вечер, миссис Коул, — несмотря на яркое летнее солнце, тонкая чёрная стрелка круглых белых пыльных настенных часов над шкафом с документами подбиралась к семи. Миссис Коул подняла взгляд от документов и убрала стакан своего растворителя от губ: — А, Том, снова ты. Что ты тут забыл? Тебе не пришли документы и рекомендации зимой? — Пришли, спасибо, — никакой благодарности Том не испытывал, но он давно привык добавлять эти присказки машинально. В детстве он на собственной шкуре выучил их значимость для узколобых людей. Они так цеплялись за вежливые слова, как голодные бродячие собаки за кости, хватаясь за любые крохи, которые могли бы утвердить для них собственную значимость. — Я пришёл за своими вещами. В глазах настоятельницы промелькнуло непонимание: — Какими… А, ты про свою коробку с хламом? — Том резко напрягся. — Подожди, я спрошу у Марты, не выбросила ли она её, она действовала ей на нервы. Постой здесь, — миссис Коул обошла стол и вышла из комнаты. Тома бросило в холодный пот. Нет! Она не могла выбросить его вещи. Они его. Теперь он жалел, что не забрал коробку раньше. Несколько лет назад эти вещи казались ему бессмысленным ничтожным магловским хламом (они им и были), но в последний год он стал гораздо более… Сентиментальным? Ему не хотелось использовать это слово по отношению к себе. Сентиментальные — девчонки из приюта, читавшие сказки о прекрасных принцах и бульварные романы о лощёных джентльменах, которые спали и видели, как спасти их из оков нищеты. Сентиментальные — его однокурсники, расстроившиеся окончанием учёбы, будто не «Хогвартс-экспресс» увозил их из школы, а сами черти в разные части ада, где они больше друг друга не увидят. Сентиментальная — Хелена Рейвенкло, молча вздыхавшая о своей горькой участи, до которой привела себя сама. Том не был сентиментальным, просто некоторым вещам он придавал бóльшую значимость, чем другим. Делал их Особенными, щедро отписывая им немного своей особости. За последний год его и без того алчное чувство собственничества окрепло ещё сильнее. Возможно, это как-то связано с тем, что несколько частей его души сейчас существовали отдельно от него, но теперь ему отчаянно хотелось держать всё, что его, как можно ближе. Через мучительную вечность — минут десять, если магловским часам вообще можно верить, — в кабинет вернулась миссис Коул, держа в руках замызганную, слегка подёрнутую ржавчиной и помятую жестянку от печенья. Том вырвал её у неё из рук без слов, едва она успела сделать хотя бы шаг. — Том, что нужно?.. — строгим голосом начала она. — Спасибо, — выпалил он, даже поднимая на неё взгляд. Открыв коробку, Том тут же принялся лихорадочно перебирать свои сокровища: деревянное йо-йо с отбитыми кусочками, которое ему отдал Деннис Бишоп после поездки на море (всё, что у того оставалось от жизни с родителями), оловянный солдатик, доставшийся ему из общего набора, подаренного на одно Рождество каким-то богатым покровителем (набор разделили на всех поровну, но потом Том присвоил всё себе, а потом, когда Дамблдор пригрозил ему своим унизительным своим спектаклем, вернул солдатиков обратно остальным мальчикам), перламутровая пуговица, упавшая после воскресной службы с пальто какой-то красивой, богатой дамы (тогда маленький Том ещё раздумывал о потенциальной возможности существования Бога и решил, что, если Он есть, то она ангел), слезшая кожа гадюки (первой, с которой он подружился) и перьевая ручка, которую ему подарила на память его любимая учительница мисс Уотсон, когда собралась выйти замуж. Всё на месте. — Не за что, — протянула миссис Коул, глядя, как он перебирает свои пожитки. — В общем, если тебе что-то понадобится, обращайся. Не обещаю, что мы сможем помочь, но постараемся сделать всё, что в наших силах. Ещё раз извини, что мы не смогли организовать тебе жильё на первое время. Война, конечно, закончилась, но, сам понимаешь, денег всё равно в обрез… — Война закончилась?! — ахнул Том. — Да, почти два месяца назад. Тебе в твоей глухоманской школе не рассказали? Фрицы, как им и положено, получили своё. Ходят слухи, их будут судить, но пока решают, кому достанется такая честь. Советы ведут себя, будто всё сделали только они, а мы так, рядом постояли, — тараторила миссис Коул. — В общем, почитай газеты, что ли, радио послушай. — Так и сделаю, — смог едва выжать Том. Небось можно и по Лондону ходить без защитных заклинаний, да неужели! Интересно, что это значит для Тёмного Лорда в Европе? — Спасибо за всё, миссис Коул. Я сказал бы «до свидания», но, если честно, надеюсь, мы больше не увидимся. Миссис Коул не смогла удержаться и не поморщить нос: — И это взаимно, Том. Прощай. С кивком он оставил свой Ад на земле навсегда позади.

***

Том отправился в единственную приличную чайную возле приюта. Может, и стоило бы поберечь деньги — всё же цены в волшебном мире были несравненно выше магловских, а у него пока нет волшебного дохода, — но благодаря дедушке Риддлу он всё же может позволить себе немного чаю. Возможно, даже скон. Том понял, что ничего не ел с завтрака в Хогвартсе (ассортимент тележки сладостей его никак не вдохновлял, он не мог понять, что забавного волшебники находят в пожирании лягушек и крыс, пусть и из сластей). Всё складывалось как нельзя лучше. Одолжив весной «Пророк» у Эйвери, он нашёл по объявлению неплохую квартиру и оплатил её до конца лета. Конечно, в Магловском Лондоне бы она обошлась дешевле, но он не хотел терять время на поиски и не рассчитывал, что она ему понадобится дольше, чем до сентября. А потом он вернётся в Хогвартс в должность профессора защиты от Тёмных искусств — профессор Меррифот как раз удачно собиралась на пенсию. За квартиру он отдал около двух с половиной галлеонов — можно сказать, даром. Ему пришлось выложить двенадцать галлеонов только за обучение аппарации, на что ушла почти половина дедушкиных фунтов из ящика стола его кабинета. И за такую круглую сумму их даже не научили аппарировать между городами! Именно этим он собирался заняться до получения оценок за Ж.А.Б.А. У него чуть больше месяца, чтобы метнуться за диадемой Ровены Рейвенкло. Должно хватить. Заходя в чайную, Том заметил за столиком у окна девушку, лихорадочно делавшую заметки в непритязательном чёрном блокноте, обложенную стопками книг. Он не мог разглядеть её лица, поскольку оно было завешено густыми кудрявыми каштановыми волосами. Привыкший к тщательно уложенным и завитым на папильотки и бигуди локонам девушек в школе, ему было необычно видеть столь неопрятную причёску, но почему-то зрелище не казалось ему неприятным, несмотря на её неряшливость. Возможно, её оттеняло то, какие книги она читала: «Относительность: особая и общая теория» Эйнштейна, «Длительность и одновременность» Бергсона и «Основные начала» Спенсера. Сложные, серьёзные работы, которые он откладывал в долгий ящик к прочтению и сам, но пока что находились дела поважнее. Пусть маглы занимают свои головы тонкими материями, которые им ни за что не постичь, — рано или поздно у Тома будет вся вечность познать все скрытые в них тайны. Сев за столик и сделав заказ, он развернул свою газету. С первой полосы «Дейли Миррор» на него тут же посмотрело: «Гитлер собирался стрелять Солнцем по Лондону», — и именно поэтому, как бы мало Тома ни заботили маглы, он считал необходимым следить за новостями. Кто знает, что ещё взбредёт этим презренным соломенноголовым недоумкам. К сожалению, во время учёбы в Хогвартсе было сложно организовать подписку на магловские газеты, а до недавнего времени и не на что. Вздохнув, он принялся за чтение. Спустя один чайник очень крепкого чёрного чая (с лимоном) и ещё одного послабее (со сливками, чтобы перебить отвратительный привкус спитой заварки после долива кипятка), Том был в курсе последних новостей: Германия проиграла войну, и союзники принялись раскрывать секретные документы (настоящие бездны, но Том был вынужден признать, что его даже восхищало некоторое… кхм, богатое воображение), 5 июля состоятся выборы нового премьер-министра (будет странно, если после всего произошедшего не выиграет Черчилль), Японии грозит вторжение от американцев (так закончилась война или нет?), некоторые женщины рожали от военных заключённых от непреодолимого желания завести ребёнка хоть каким-то способом (среди таких могла бы быть и его никчёмная мать). Кафе закрывалось. Аккуратно свернув газету и зажав её под мышкой, он поднял взгляд и заметил, что девушка уже ушла. Расплачиваясь за чай, Том подумал, что стоит не забыть взять «Длительность и одновременность» в библиотеке.

***

Том прибыл на свадьбу Лестрейнджа в чётко указанное время — в три часа дня. Первым. Чистокровные волшебники, как обычно, стремились «красиво опоздать», считая это изысканным. Том считал это неуважением ко времени, к молодожёнам, а самое главное, к нему. Отказавшись от алкоголя у входа, он прошёл напрямик в изысканно украшенный розовый сад, где собиралась проводиться церемония. Зачарованные инструменты наигрывали лёгкую музыку, жаркий воздух был наполнен сладким ароматом цветов, высаженных причудливыми клумбами. От входа тянулась дорожка белых лепестков роз к арке, где, по-видимому, будет проходить церемония бракосочетания. Гости постепенно прибывали, пока Том рассматривал диковинные виды роз, слишком крупные, слишком душистые, слишком идеальные, чтобы быть магловскими. Он поприветствовал жениха, а также семьи обоих молодожёнов и вручил свой подарок — книгу о древней матримониальной магии. Это было не более чем вежливым жестом, поскольку у Лестрейнджей и без того одна из самых обширных частных библиотек, уступающая, разве что, Блэкам и Малфоям, но несколько обаятельных улыбок и учтивых слов всегда творили чудеса. В конце концов, положение Тома позволяло ему прийти вообще без подарка, и Лестрейндж всё равно бы остался просто благодарным лишь его присутствию, но это был небольшой знак внимания для расположения старших представителей поколений. Следующий час он провёл за вежливыми беседами ни о чём с остальными гостями, отмахиваясь от назойливых одиноких девушек, которые решили, если он пришёл без пары, значит, доступный вариант, чтобы лишить их клейма безбрачия. Вовсе нет, но он позволял им кружить вокруг (на безопасном расстоянии), как пчёлы вокруг экзотического цветка, ведь прекрасно знал, как действует на всех этих хлопающих ресницами идиоток. Том был одет проще всех остальных, что не значило, что он был одет бедно, но его шёлковая тёмно-изумрудная мантия была лишена любых украшений, в отличие от остальных гостей. Этим, как ни странно, он и выделялся. Друзья молодожёнов почтительно расступались перед ним, а их предки учтиво кивали вежливому, обаятельному юноше. Все остальные же как будто соревновались в оперении, а самым напыщенным павлином, конечно же, был Абраксас Малфой в нелепом бархатном одеянии пунцового цвета с толстой золотой цепью на шее. Даже издали было видно его самовольство, но Тому он напоминал карикатурного Папу Римского, не хватало только белой высокой шапки и креста. Блэки заявились, как обычно, разыгрывая свою нездоровую любовь к звёздам — все как один в тёмно-синих мантиях с разной степенью блеска, и самой вульгарной из них, как всегда, была Вальбурга, сиявшая своими расшитыми драгоценными камнями, как королевские регалии в Тауэре. Все знали, что она помолвлена со своим троюродным братом, но, поскольку он едва успел начать учёбу в Хогвартсе, а она уже два года как выпустилась, Вальбурга не стеснялась строить глазки практически любому проходившему мимо неё волшебнику. Её особенным объектом внимания всегда оставался Том. От её взгляда ему казалось, что даже яд василиска, наверное, приятнее ощутить на своей коже. Следом подоспели Розье, отчего Том выдохнул с облегчением. Он решительно не обращал внимание на то, как сильно зарделась его младшая сестра Друэлла, когда он отводил приятеля в сторону для обсуждения последних новостей. Спустя час наконец-то наступила церемония. Родители, конечно же, подобрали для Лестрейнджа девушку из «Священных двадцати восьми», Ясмин Блишвик. У Ясмин не было других братьев, а так же дядь и тёть, и на ней священный род Блишвиков обрывался, к сожалению для всех, кроме Лестрейнджей, ведь для них это означало ощутимое приданое. Остальные парни из круга друзей (последователей) Тома завидовали от того, как повезло Лестрейнджу. Именно поэтому беднягу Ориона и сосватали сестре: Блэки устали тратить семейные реликвии на приданое. Глядя на торжественные (фальшивые, написанные их же родителями) клятвы, Том размышлял о браке. О его бессмысленности. Не было ни одного человека, кто был бы рад подобному союзу, кроме выдуманных историй в книгах. Он думал о том, как его мать опоила его отца, как на остальных слизеринцев навешивают это ярмо ради денег, связей или — самое глупое — крови, как отчаянные женщины готовы сношаться в тюрьмах с военными преступниками, лишь бы завести ребёнка, и всё это казалось совершенно, полностью и неоспоримо омерзительным. Гнилостно-гадким. Добровольная сдача в плен, потеря суверенности и самодостоинства ради сомнительной цели продолжения рода. «Священные двадцать восемь» разводили своё потомство, как племенных жеребцов, считая, что так магия остаётся наиболее сильной, но их потомство оставалось жалкой пародией волшебников, которое он укладывал на обе лопатки ещё ребёнком. Им даже не хватало и капли ума подумать собственной головой, они лишь сидели и ждали, пока появится лидер, который возьмёт их под своё крыло и скажет, что делать, а они, виляя хвостом, поспешат исполнить приказ. Пара правильных слов, которые они хотели услышать, пара трюков, которые они хотели увидеть, — и они все у него в кармане. В глубине души его как будто унижало, что самым неоспоримым доказательством для них стала кровь Салазара Слизерина, ведь он добился своего могущества, мощи магии и силы своим усердием, а его чистокровная мать не смогла даже потрудиться не умереть. Том позволял им заблуждаться. Рано или поздно они прозреют и ответят за всё презрение и недоверие, которыми сполна одарили его, когда он пришёл в Хогвартс босоногим сиротой без роду и племени. Он им это обеспечит лично. А пока что можно, ухмыльнувшись, понаблюдать, как некомпетентные волшебники, не способные обрести бессмертия, дают обеты верности, чтобы хотя бы оставить после себя потомство, раз уж однажды им придётся покинуть этот мир.

***

Том тяжело дышал на кровати, позволяя семени растекаться по животу. Прошло больше месяца после окончания учебного года, а он так и не смог попасть в Албанию. Тренировки изматывали и физически, и морально из-за неудачи, которую он отказывался принимать и признавать. Магия всегда давалась ему интуитивно, потрескивая и стекаясь к кончикам пальцев по первому зову. Но Албания ему никак не поддавалась. Идею портключа Том отмёл сразу. Все они были под ведомством Министерства, и никакие связи не помогут ему его раздобыть для страны, где проводит своё турне Тёмный Лорд. Можно только надеяться, что с падением Нацисткой Германии падёт и Гриндевальд, поскольку всё это время он присасывался, как пиявка, к успешному шествию фашистов, паразитически подкрадываясь к охваченным хаосом и оккупацией странам. Но до тех пор единственным известным для него вариантом оставалась аппарация. И она не оправдала свою ставку. Во-первых, Албанию было совершенно невозможно представить. Ему не хватало намерения и визуализации — главных компонентов любого успешного исполнения магии, — потому что он понятия не имел, на что похожа Албания. Он пробовал найти информацию в районной библиотеке, но её было недостаточно, чтобы вообразить себе чужую страну с чужим языком. Для успешной аппарации было важно иметь в голове назначение как можно чётче. И если это ещё могло сработать на Уэльсе, где он никогда не был, но всё же имел примерное представление, Албания оставалась слепым пятном: какой там воздух? Какое солнце? Чем она пахнет? Какая она на вкус? Какие звуки раздаются в отдалении? Но что ещё ужаснее, оказалось, что у аппарации есть пределы расстояний даже для Тома. Он провёл изнурительные недели за попытками аппарировать за границу, но когда решил, что, возможно, иностранные территории не поддаются его намерению, и попробовал Джерси — оказалось, что неудача ждёт его и там. Аппарировать из Лондона в Джерси он научился. А вот из Оркни в Джерси никак не мог. Из Оркни, как бы он ни пытался, на грани расщепления, его пределом оставался Пул. Таким образом он выяснил, что предельное расстояние для аппарации, по крайней мере пока, для него составляет около шестисот миль. А вот шестьсот пятьдесят для него уже закрыты. Из Лондона до Круи — полторы тысячи миль. И хоть до Круи можно было добраться за несколько прыжков, это не оставляло проблему намерения. Тренировки аппарации изматывали. Это было изнурительное предприятие. Тома не раз выворачивало наизнанку, а однажды пришлось заночевать в какой-то дешёвой гостинице где-то посреди Мидлендса, потому что он был не в силах вернуться в Лондон. Ночёвка продлилась две ночи. Напряжение и разочарование накапливались в нём, будто физически распространяя ядовитые миазмы. Поэтому в качестве разрядки он обратился к онанизму, чему научился в Хогвартсе. До самого отрочества Том считал, что его это никак не коснётся. В конце концов, он всегда отличался от всех окружающих, кого только знал. Наблюдая за старшими ребятами в приюте, за выряженными вульгарно накрашенными женщинами на улицах, за тем, как себя вели пьяные моряки на набережной, его мнение обо всём, относящимся к плотским утехам и блуду, можно было описать одним словом — презрением. Это мнение лишь укрепилось, когда он нашёл в маленькой библиотеке приюта брошюру под названием «Онания: или отвратительный грех самозагрязнения». Том сомневался в существовании Бога, но если Он и был, то его собственное тело было ничуть не менее, чем священным. А если не было, то самое близкое к Богу, что существует в мире, — Том. Самозагрязнение пусть остаётся сопляку Билли Стаббсу. В той брошюре, а также некоторых других, которые встречались Тому позже, говорилось, что онанизм может привести к эпилепсии, истерии, сумасшествию и слепоте. Не сказать, что Том верил религиозным фанатикам на слово, или что не считал себя Особенным, а оттого — что он избежит подобной участи, но всё же проверять на себе он не спешил. Его мнение изменилось, когда он оказался в Хогвартсе и через некоторое время обнаружил, что с его соседями по спальне ничего подобного не приключилось, а если уж слабые челюсти у них и были, то лишь от рождения (у Тома закрадывались подозрения, что генетика волшебников не сильно отличается от маглов, глядя на своих сверстников, рождённых в оскорбительном кровосмешении). Таким образом, он открыл для себя удобный способ снятия напряжения, который, ко всему прочему, простите за каламбур, всегда был под рукой. В его фантазиях он всегда видел мисс Уотсон, свою учительницу из начальной школы. Её внешность оставалась немного размытой для него, но это не имело особого значения. Мисс Уотсон была обычной, типичной англичанкой с круглыми голубыми глазами и веснушками. У неё были мягкие русые волосы и ямочки на круглых щеках. Её можно было назвать симпатичной, но никак не красивой — но это было неважно. Она оставалась единственной женщиной, кого он когда-либо считал достаточно умной, чтобы вообще о ней думать (профессор Меррифот относилась к категории, хоть и умных, но старых перечниц). Она знала так много интересных вещей и приносила так много интересных книг. Она научила его умножать в столбик и писать прописью. Она рассказывала о космосе и звёздах. Казалось, она знает всё. На самом деле, она вряд ли знала больше, чем отличница Глория Гэмп из Рейвенкло, и уж точно мисс Уотсон ничего не смыслила в магии. Но тогда она казалась Тому самой умной в мире, и это чувство он хранил так же ревностно, как и всё остальное, что считал достойным сохранения, а Глория оставалась всего лишь зубрилкой, которая, несмотря на все свои отличные оценки, всегда отставала от него на заклинаниях и трансфигурации — их общих предметах. Конечно, Том мог оценить красоту девушек, но для него любые красотки были немногим привлекательнее изумительных роз в саду, где проходила свадьба Лестрейнджа. В книге какого-то унылого русского классика (нет смысла запоминать его имя, они все унылые, просто священник их церкви, где маленького Тома заставляли петь в хоре, питал особую слабость к унылым классикам, возможно, компенсируя свою собственную унылую жизнь) было сказано: «Красота спасёт мир», — и хоть Том с этим был в корне не согласен, всё же считал её ценным инструментом, отлично осознавая, как его собственная внешность действует на окружающих. Стук по стеклу вывел Тома из размышлений. На внешнем подоконнике сидела большая коричневая сова в чёрную крапинку, держа в руках большой конверт с отливающей на солнце золотой сургучной печатью. Том узнал его, в таком ему пришли результаты С.О.В. два года назад. Невербально и без палочки очистившись и натянув обратно штаны от пижамы, Том забрал письмо у птицы. Сова учтиво ухнула и улетела прочь. Том не стал даже раскрывать письмо. Он и так знал, что это результаты Ж.А.Б.А., и что у него будут все «превосходно». Может, он просмотрит его перед сном, чтобы побыстрее заснуть. Заправив кровать взмахом руки и без произнесения заклинания, Том отправился в ванную, чтобы собраться. На часах было восемь утра — самое время заняться делами. На выходе он подхватил с рабочего стола уже написанное письмо с выведенным на конверте адресом Хогвартса, кошелёк и горсть летучего пороха. — Косой переулок, — и зелёное пламя унесло его прочь.

***

Итак, письмо у совы. Самое позднее, когда он получит ответ — три недели. Через три недели и один день начинается новый учебный год, и Том сядет на «Хогвартс-экспресс» в статусе профессора защиты от Тёмных искусств. На эту должность у него были особые планы. А пока что он может ещё подумать о путешествии в Албанию. Раз уж законные способы себя не оправдали, стоит обратиться за менее очевидными. Том свернул в Лютный переулок. В «Боргин и Бёркс», как и всегда, стояла упоительная зловещая атмосфера. Свет как будто был приглушён нарочно, и маленькое окно, каким бы оно ни было пыльным, не могло бы настолько мешать яркому летнему. На полках расположились удивительные реликвии: сушёные черепа и не менее сушёные руки, тусклые, но манящие украшения, пыльные кубки с витиеватой филигранью и нечитаемыми символами, страшные маски, кинжалы и мечи, шкатулки и табакерки, — с потолка свисали ржавые зазубренные инструменты, тут и там стояли различные шкафы, доспехи, вазы. Тому не терпелось узнать все секреты, которые они таят. У прилавка стояла худенькая черноволосая молодая ведьма в старомодной длинной мантии и с аккуратной косой. Должно быть, одна из чистокровных, с которыми они разминулись в школе. — Мэм, уверяю Вас, это великолепный подарок, он дарует удачу… — умасливал покупательницу ссутулый продавец с засаленными волосами и не менее сальным взглядом, протягивая ей засушенный обезьяний череп. — Но он же просто уродлив! Как же сложно выбирать подарки тому, у кого всё есть, — манерно отнекивалась девушка. — Постарайтесь посмотреть за пределы внешнего, не судите по обложке. Уверен, Ваш жених окажется в полном восторге, — продавец начинал нервничать, что богатая клиентка может сорваться с крючка. По большей мере Тому было плевать на окружающих. Особенно на их проблемы. Но он решил, что стоит произвести хорошее впечатление на владельца. Может, он будет более словоохотлив в благодарность и тоже поможет Тому. — Прошу прощения, что вмешиваюсь. Мэм, смею заметить, за жуткой наружностью Вы упускаете, возможно, чрезвычайно мощный артефакт, — обаятельно улыбнулся Том, и ведьма, конечно же, тут же смущённо покрылась румянцем. — Полагаю, это джу-джу? — Разумеется, сэр, — в замешательстве ответил продавец. — Я так и думал. Мэм, джу-джу — особый, необычный для нашего восприятия магии, ведь народы Африки не делят магию на Светлую и Тёмную, как принято в, как говорится, Старом Свете. Считается, что джу-джу приносит владельцу удачу, а обезьяний череп — один из самых сильных предметов для превращения в амулет. Но, уверен, достопочтенный сэр Вам уже об этом сообщил. Однако при изучении джу-джу я обнаружил интересную особенность — поскольку все действия равнозначны, амулеты джу-джу можно наделять любыми эмоциями. В частности, ревностью… При правильном обращении этот артефакт будет приносить Вашему жениху не только удачу, но при должном приложении ревности убережёт Вас от супружеской неверности, если Вы понимаете, о чём я, — Том улыбнулся ещё шире, выразительно глядя ей в глаза. Женщины. Сделают всё, чтобы только удержаться за штаны, за которые им посчастливилось ухватиться. Девушка засмущалась, но, опустив глаза, взяла череп и направилась к кассе. Продавец поспешил рассчитать её, приговаривая, какой чудесный она выбрала подарок своему жениху на день рождения, и как он желает им счастливой будущей семейной жизни. Когда ведьма покинула магазин, продавец обратился к Тому: — Однако… Не знаю, где ты этого набрался, парень, но нам нужны такие, как ты. Ты, случайно, не ищешь работу? Мы как раз в поисках нового клерка, мистер Бёркс стал староват для стояния за прилавком, а уж тем более для поиска товаров. Такой молодой человек с подвешенным языком, как ты, — то, что надо. Что скажешь? Том сказал, что будет рад. Ни одно хорошее отношение продавца не сравнится с тем, чтобы самому знать каждый товар и иметь доступ к новым. А деньги никогда не будут лишними, пусть он и немного заработает за три недели. Владельцу, как выяснилось, мистеру Боргину, об этом знать необязательно, и они приступили к обсуждению условий.

***

Том всегда приходил на работу за полчаса до начала. Он просыпался рано, считая сон напрасной тратой времени, которое можно было бы использовать на действительно полезные вещи. А лишние полчаса давали ему возможность получше осмотреть ассортимент магазина без лишних вопросов и косых взглядов мистера Боргина. Сегодня на вывеске магазина сидела полярная сова. Она лениво переминалась с ноги на ногу в ожидании получателя. Когда Том подошёл к двери, чтобы отпереть её, она спикировала ему на плечо и передала конверт. Его имя было выведено изумрудными чернилами, а на сургуче стояла печать Хогвартса. В этом году ему не требовался список принадлежностей, а значит… Том нетерпеливо распечатал конверт, пока заходил внутрь.       «Уважаемый мистер Риддл,       Спасибо за Ваше доброе письмо и поздравляю Вас с блестящей сдачей экзаменов!       С сожалением вынужден сообщить, что я должен отказать Вам в должности преподавателя защиты от Тёмных искусств. Посовещавшись с Советом попечителей школы, а также остальным преподавательским составом, мы пришли к решению, что Вы ещё слишком молоды, чтобы стать преподавателем.       От лица всей школы мы желаем Вам удачи и успехов во всех Ваших начинаниях. Надеюсь, что это ещё не прощание.       С уважением,       Искренне Ваш,       Профессор Диппет». Том отшвырнул пергамент в сторону, и его тут же, прямо в воздухе, охватило пламя. Как это случилось! Диппет ел у него с рук. Слагги — подавно, он бы устроил ему целую предвыборную кампанию, если бы потребовалось. Такого просто не могло быть. Нет такого человека в Совете попечителей, кого Слагхорн не мог убедить, почти все были из «Клуба слизней»… Дамблдор. За всем этим совершенно точно стоит этот рыжий любитель расшитых мантий. Он всегда был чрезмерно подозрителен, глаз не сводил с Тома, а он насквозь видел его просчитанную нейтральность, с которой тот держался, — фальшь, фасад, из-за которого старик выжидал, пока Том оступится. Что ж, он не потерпел неудачу, он просто пока не нашёл способ, который сработал. — Привет, Том, ты чего кислый такой? — в магазин зашёл хозяин лавки. — Неприятные новости, — собрал всю ярость в кулак Том и набросил на лицо бесстрастное выражение. — Я не заметил, как Вы вошли, доброе утро. — Понимаю. Ты когда вчера ушёл, я задержался в магазине, и пришла одна настырная журналистка, — резко выплёвывал мистер Боргин, вешая на крючок свою шляпу-котелок. — Всё пыталась задавать мне вопросы, трясла своим удостоверением. Я её еле вытолкал, ну какая назойливая! Могла бы хоть зайти в рабочие часы, они для кого на вывеске написаны? — А что ей было нужно? — Тома не интересовала никакая журналистка, но ему требовалось хоть что-то, чтобы отвлечься от разъедающих злостных мыслей о Дамблдоре. — Я так и не понял, она всё ходила вокруг да около, спрашивала про наши товары, но будто сама не знала, о чём спрашивает… Такая странная. Но что с неё взять, даже выглядит как чучело, будто на ней какое-то проклятье, тронет расчёску — руки отвалятся, — загоготал мистер Боргин над своей собственной шуткой. Том вежливо хмыкнул. — Ну и грива!.. Том кивал, слушая болтовню хозяина. Ему было абсолютно неинтересно, но, по крайней мере, это отвлекало. Заходили редкие посетители, больше — зеваки, мальчишки, глазеющие с благоговением в витрину. Учебный год скоро начнётся, а оттого по торговым улицам ходили настоящие толпы. Смена пролетела как в тумане. Том задержался как можно дольше и вызвался закрыть лавку. На улице стоял приятный, погожий августовский день, один из последних дней лета, когда за мягким теплом уже чувствуется промозглое дыхание осени. Вопреки привычке — по возможности, как можно меньше ходить по улице ногами, — Том решил прогуляться и подумать над сложившейся ситуацией, как двигаться дальше. Магия искрилась вокруг него, и если он окажется в своей квартире слишком быстро, кто знает, что он там может устроить. Он пересёк «Дырявый котёл» и вышел на шумную улицу Лондона, погружённый в раздумья. Проходя мимо Кингс-Кросса, его накрыла новая волна ярости. Он выбрал именно эту квартиру, потому что она была близко к вокзалу. Через десять дней сюда стекутся волшебники со всей Британии, а Том, вопреки всем планам, не будет одним из них! Когда-то эта квартира была идеальным местом между двумя его самыми любимыми местами во всём магловском Лондоне: зоопарком и Кингс-Кроссом. Теперь она становилась вечным напоминанием того, что он не получил желаемого. Пока. Том всегда получал то, что хочет. Кипя от гнева и разочарования, он зашёл в вестибюль. — Добрый вечер, — раздался над ним мягкий женский голос с лестницы. Он поднял свирепый взгляд. Том сразу узнал эти волосы.