Личный дневник Лорда Эль-Меллоя II

~25 декабря 2004: Чёрный кот. Рождественский спецвыпуск. Адвент-окошко №3~

      Вэйвер терпеть не мог праздники в общем и Рождество в частности. Одни проблемы, хорошо только детям, которым заботиться не о чем. А он, кажется, и в детстве не любил эти дни, потому что библиотека закрывалась. И потому что магу не к лицу верить в чудеса.       На Рождество 1994 года в Фуюки он не плакал, не по-английски это, хотя на душе было черным-черно, будто там выключили свет. В руках лежал джойстик, и на экран проецировалось что-то тупо-фэнтезийное с драконами и осаждаемыми замками. Его царь заказал приставку, но воспользоваться так и не успел. И теперь Вэйвер играл за него. Пытаясь думать, как он, видеть его глазами, приобщиться и хоть так уловить необходимое, как воздух, присутствие. Пора было прекращать затворничество в комнате, откуда он заторможенной куклой спускался лишь на ланчи и ужины. И когда МакКензи звали поговорить. А в остальное время сидел с закрытыми окнами и дверью, боясь, что окончательно выветрится раскалённый, самый желанный и вкусный феромон… Понимал, какая это глупость. Что никакого аромата не осталось, лишь воспоминания о нём. И ничего не мог с собой поделать.       А вскоре исчезнут и вещи его царя, и в комнате останется присутствие одного лишь Вэйвера. Как сойдут с кожи оставленные Им следы, будто ничего и не было…             В коробке с заказом отыскалось два джойстика. Для парной игры. Два… И Вэйвер обманывал себя, что это признак любви.       Под вечер он, отвесив себе пощёчину, впервые вышел из дома. Посмотрел на украшенные улицы, гуляющих горожан и ощутил себя как никогда одиноким.       Подумать страшно, десять лет минуло! Можно ли считать Алекса подарком к тем зимним праздникам? Распакованным лишь в конце августа? Ха! Так что Вэйверу следует поблагодарить вторичный гендер, не жаловаться, не ненавидеть своё тело. Худо-бедно он научился уживаться с внутренним омегой, которого представлял как самого себя, но с ужасным характером и всегда в простыне на голое тело, повязанной вроде гиматия, потому что этой сволочи только одно и нужно. Иногда даже ругался с ним, и тогда это попахивало шизофренией.       В 1995 году Рождество прошло на удивление спокойно, слава Богу, Алекс тогда функционировал в режиме «наелся и спит».       Но счастье было недолгим.       Год назад, на встрече выпускников, кашу заварила уже Камю. А после Вэйвера двое суток таскали по судебным разбирательствам в качестве главного свидетеля, но разбирательства те пролетели как во сне, потому что он мечтал оказаться дома: по всем признакам до чёртовых омежьих дней оставались считанные часы.       В это Рождество всё тоже покатилось под откос. По самой дебильной причине на свете.       У него не приходил эструс.       Damn, он никогда не думал, что это его так взбесит!       После родов его цикл избаловал стабильностью и установился так, что периоды выпадали на конец июня и конец декабря. Не самое лучшее время с точки зрения приближающейся сессии, но Вэйвер успевал отстреляться до зачётов и экзаменов. К тому же после вынесенных испытаний настроение повышалось, что студентам только на руку.       Но ни одна, мать её, течка не сваливается, как в бульварном чтиве или мыле миссис Хатауэй, с потолка. Заранее проявляются симптомы в виде тянущих ощущений, острой реакции на запахи, тошноты и потери аппетита, опоясывающей боли — у каждой омеги по-разному. Случаются форс-мажоры, например, когда организм на стрессе, как это было с Вэйвером в Фуюки. Но даже там он полдня маялся животом, пока его не накрыло. То есть имелось достаточно времени, чтобы сообразить, какой фортель сейчас выкинет организм, и сбежать подальше от альфы. Только бежать в чужом городе, под прицелами остальных Мастеров, было некуда. А может, подсознательно и не хотелось.       Касаемо конкретно физиологии Вэйвера, в предтечном состоянии его беспокоили острые, хотя и скоротечные спазмы внизу живота. По ним он определял, что ждать осталось дней пять. Но в этот раз не начиналось вообще ничего! Словно организм не собирался впадать в своё грёбаное состояние.       Казалось бы, живи и радуйся. Ну их, эти проблемы! Хотя до менопаузы ещё далеко, но Вэйвер переживать бы не стал, даже приплатил, если бы знал, кому.       Но с другой стороны, если сейчас не начнётся, когда прикажете ждать?       А вокруг Рождество набирало обороты. Алекс радовался подаркам, тараторил и прыгал, Вэйвер вымученно улыбался, потому что так надо, но расслабиться не мог, а слова сына пролетали мимо ушей.       Ремонт счастья не прибавил, тем более затеянный в единственный выходной. Но что поделать, старый ковролин загрязнился, размахрился, вытоптался, а на самом видном месте распустился по ниткам до дыры. Которая даже креслом не загораживалась. В общем, приказал долго жить, о чём Вэйвер бурчал за ужинами то ли сыну, то ли самому себе.       Он специально тягал тяжёлый диван, предоставив одолженным у Гордэса Мьюзика гомункулам двигать шкафы. Надеялся потянуть внутренние мышцы живота и хоть так спровоцировать эструс, пусть даже после такой тренировки и пришлось бы выть от боли до утра. Не помогло от слова совсем. Ночью Вэйвер, без всякого ожидаемого дискомфорта, уснул как убитый под фейерверки индусов, поселившихся через семь домов. Зачем им-то, представителям иной конфессии, отмечать Рождество? Но радовались, как дети.       Достала миссис Хатауэй, с которой он встречался в бакалее каждый день, ворчащая по поводу отсутствия снега. Вэйвер не скучал по снегу никогда и предпочёл бы не видеть его до конца дней своих, но с соседкой играл в вежливость. Миссис Хатауэй была иногда настолько приторной, что так и хотелось её уязвить.       Вот ведь дурной характер! И не только в нём дело. Мы почему-то мучаем больше всего тех, кого сильнее всех любим.       А вчера Мэлвин довёл до белого каления своими дорогущими презентами Алексу. Ну нельзя баловать ребёнка! Он же не оценит и истреплет подарочное издание! Помнится, на два года Мэлвин вручил крестнику ксилофон, на что Вэйвер предположил: «Ты хочешь, чтобы я повесился?» И получил в ответ, что ребёнку надо развиваться, так что терпи, раз уж родил. А на трёхлетие Алекс стал обладателем железной дороги. Игрушечной, разумеется, хотя с этого придурка станется и акции настоящей выкупить. Вэйвер подозревал, что подарок долго не протянет. Но у него самого загорелись глаза: в детстве он такие только по телевизору видел в роликах про благополучных детей. На следующий день Вэйвер раскрыл коробку и с огромнейшим удовольствием собрал дорожные пути, станции и перегоны, расставил семафоры, заснеженные елочки, ветряную мельницу и даже домик с надписью SALOON. А после в дверь позвонила миссис Хатауэй, пришедшая поинтересоваться, не выключили ли им электричество, потому что у неё вдруг потух экран. Вэйвер отвлёкся на разговор буквально на пять минут. А когда вернулся в гостиную, пасторальный пейзаж был порушен, вагончики оказались раскиданы по полу, локомотив и вовсе пропал, а ёлочки сгрудились под батареей лесопилкой. Алекс сидел посреди бедлама, положив на пол астрологический небесный атлас, и разрисовывал его фломастером.       — Это что за набег варваров? — строго спросил Вэйвер.       Сын поднял глаза, обезоруживающе улыбнулся и протянул руки:       — Папа! Папа!       И как прикажете его ругать?       Впрочем, Вэйверу грех жаловаться. Ему самому на этот день рождения преподнесли DVD-проигрыватель с коллекцией свежих блокбастеров. Вэйвер не успел ни подключить девайс, ни распаковать коробку с дисками, ни даже шапочно ознакомиться, что за шедевры кинематографа поселились в его доме. Это сделали Алекс, Грэй и Флат. И Вэйвер очень рассчитывал, что Грэй учла возрастные ограничения фильмов, так как на Флата надежды не было. Из-за вертлявого Эскардоса Вэйвер, а за ним и Грэй, перестали называть квартиры словом «flat», заменив его американским аналогом «apartment». Ибо это имя, постоянно и везде выкрикиваемое, уже мозоль на языке натёрло!       Сын тогда подцепил ангину, и Вэйвер со скандалом выцарапал у педиатра больничный. Доктор, как и все дипломированные британские доктора, советовал дать ребёнку жаропонижающее, его папаше — успокоительное, и жить по-прежнему. Вэйвер упирал, что закалка характера — это, конечно, хорошо, но ходить в школу с температурой под сорок — уже перебор! В результате Алекс десять дней провалялся дома. Вэйвер не стал обращаться к миссис Хатауэй, чтобы её не заразить, потому что бациллы оказались прилипчивыми, он и сам захворал, но героически таскался на работу. На счастье, у студентов наступила неделя физподготовки, и Вэйвер, скрепя зубами и пользуясь служебным положением, выписал освобождение для Грэй якобы на основании того, что она только-только вышла из эструса (опять этот клятый эструс! да где он, shit, бродит?) Но абсолютно точно не вносил в прошение через запятую фамилию Флата! И тем не менее каким-то чудом она туда затесалась. Флат никогда не упускал случая откосить от ненавистной физкультуры. А коллеги жаловались Вэйверу, что одно дело, когда сёстры Пентел ежемесячно отсиживаются на скамейке спортзала, потому что им нельзя, но за каким the fucking hell с ними рядом сидит Эскардос, ему что, тоже нельзя??       В общем, Грэй (с железным иммунитетом) и Флат (дураки не простужаются) дежурили дома в отсутствие Вэйвера, сколько бы сын не хорохорился, что няньки ему не нужны. Но одно дело сидеть в одиночестве в здоровом состоянии, а другое — с температурой и списком антибиотиков, которые нужно принимать по часам.       К концу недели, возвращаясь ближе к вечеру с занятий, Вэйвер, разуваясь у порога, услышал, как сын простуженным голосом декламирует по ролям:       — Хороший день для вороньей пирушки. — Сказал вчера и повторю сегодня: своё войско ты уведи с моей земли. — Изрядная земля, она мне по душе. Твои воины тоже. Вчера они сражались храбро, не так успешно, но храбро. — За тебя биться они не будут! — То же мне мессениане говорили, и аркадианцы, и эпейцы. Теперь они все служат мне. — Нельзя целый мир покорить, Агамемнон. Он слишком велик, даже для тебя.       Вэйвер едва не сел там, где стоял. И на ватных ногах зашёл в гостиную.       Оказалось, Алекс шпарил текст одновременно с проигрываемым по DVD фильмом.       — Ой, — сказала сидящая в уголке дивана Грэй. — Здравствуйте, учитель. А Алекс такой молодец, он наизусть выучил.       — Ещё бы! — простонал валяющийся поперёк подлокотника Флат. — Тут даже я запомнил! Двадцатый раз «Трою» пересматриваем, задолбало, одно и то же, одно и то же, а Сандрэ хоть бы хны!       — А мне нравится! — просипел Алекс и перевязал на шее тёплый шарф «Арсенал». — Прикольнее, чем мы на лит-ре проходили в пересказе. Ща Гектора покажут!       — Лучше бы ты «Илиаду» проштудировал, — пробормотал Вэйвер. Его отец как раз таки знал Гомера наизусть, правда, болел за другую команду.       — Да я пробовал… Там скукота, описания кораблей, кто на каком приплыл, кто чей сын и так далее. Кому оно вообще нужно?       — Перед мундиалем ты же изучаешь состав сборных, кто за какой клуб играет, кто главный тренер и так далее?       — Ну да, а как без этого?       — Вот и здесь то же самое.       — И опять будешь меня ругать, что я читал по ночам, что глаза красные, а с утра на тренировку?       — А может, и не буду… — задумался Вэйвер.       От названия фильмов, подобранных Мэлвином, он, как сказали бы алхимики Атласа, выпал в осадок. «Троя», «Король Артур» и «Александр», причём последний в фестивальной версии, так как в широкий прокат лента выходила лишь через месяц. Приятель издевался!       А сейчас собственная физиология Вэйвера решила поиздеваться…       В десять утра профессор Белфебан жаловался в курилке:             — Кто составил это расписание? Явно вороги, помяни моё стариковское слово, мистер Второй, явно наши вороги. Факультет Созидания отдыхает все рождественские каникулы, Факультет Общих Основ — тоже, Вселенские Исследования, Индивидуальные Основы… А у кого зачёты? Правильно. У Эвокаций и Современной Магии. Ну и у минералогов видел сегодня после обеда предзащиту дипломных работ. Несправедливо!       — У вас были планы на выходные? — Вэйвер выдохнул горький дым. Надо пожаловаться поставщику сеньору Бруно, эта партия сигар явно хуже предыдущих. Но со зла именно ими и хотелось травиться.       — О, самые замечательные! Коротать ночи в переговорном зале у камина, смотреть на живой огонь, на снег за окном, сидеть в кресле под пледом и читать, читать… Уже предвкушаю, как ознакомлюсь со спиритуализмом Максвелла в подлиннике. И чтоб в кои-то веки никто не дёргал! И чтоб тишина. Знаешь, что мне студенты подарили? Плед, шампанское и бельгийский шоколад. Намекали, канальи такие. Шампанское выпить, шоколадом закусить, в плед завернуться и откинуться, — он потёр сухонькие ладони. — А у тебя какие планы?       «Потечь!» — в мыслях выругался Вэйвер. Но уж точно не пахать на Рождество, как негры на плантации!       — Гробите лёгкие? — в курилку как раз вкатился афроавстралиец, правда, слишком упитанный для раба. — А я вас искал!       Вэйвер издевательски выгнул бровь. Уиннер не курил. И понесло его в это место не иначе чтобы отбить запах альфы, впитавшийся в волосы и осевший на коже. Альфы в гоне, в противном случае всё смылось бы под душем без следа. Кто-то явно продуктивно провёл праздничную ночь. И вряд ли с супругой, учитывая вчерашний галстук на шее. А галстуки Уиннер менял каждый день.       Это уже прогрессирующая мания — подмечать детали и делать выводы. Райнес поставила цель слепить из Вэйвера детектива и получать с этого прибыль. И пока что у неё получалось.       — Что за срочность-обморочность, Перкинс? — поправил круглые очки Белфебан.       — Собираю подписи для выдвижения своей кандидатуры в премьер-министры. Шучу. Лорд Мелуастер с Минералогии встретил меня в коридоре и припряг как представителя нейтральной фракции.       Лорд Мелуастер альфа, но гона у него сегодня точно не было, значит, не он.       — Ему предложили взять на обучение перспективную леди из Японии, вроде не последнего рода, а я понятия не имел, что там существуют какие-то великие семьи, ну кроме Аозаки. И теперь для зачисления нужны подписи хотя бы трёх Лордов или их замов. Начальство, подмахнёшь?       — Что за леди? — насторожился Вэйвер, чтобы исключить очередную подставу от Адашино. Параллель с Японией сложилась моментально.       — Я так и не разобрал, где там имя, а где фамилия! Это не язык, это чёрт знает что такое!       — У меня на курсе учится кореец Сон Дал Ли, — поделился профессор Белфебан. — Память моя уже никудышная, но запомнил!       — Да тут-то чего запоминать, всё ясно, имена родителей и кто кому дал, чтобы ваш студент получился. А эта вроде по фамилии Рил или Рин. Теоретик, пожалуйста! — Уиннер придвинулся со своими документами вплотную. По обонянию ударил неприятный феромон гонного альфы. Слишком густой влажный запах, вызывающий ассоциации с мокрым мхом, так что захотелось передёрнуть плечами и стряхнуть с себя чужие испарения.       Морщась и не глядя, Вэйвер черкнул подпись.       — Надеюсь, это мне не навредит?       — Не навредит, не навредит, — уверил Белфебан. — Ты всего-то взял кредит в пользу Перкинса. Он же психолог, уболтал тебя по Фрейду. А тебе что, долгом больше, долгом меньше.       — И прослушку, похоже, опять подбросил, пока около меня обтирался. Уиннер, отлипни!       — Да я ни-ни! — возмутился тот. — Тогда бес попутал, денег предлагали, а деньги, сам понимаешь, как были нужны в моём бедственном положении! Я честно не думал, что всё так серьёзно, хотел посоветовать тебе убрать ту фотографию куда-нибудь под лестницу, где кроме метёл ничего не водится. А теперь-то мне что, я зарабатываю. Профессор Белфебан, а как насчёт вас? Распишемся?       — Э, нет, я не согласен. Не буду я с тобой расписываться, у тебя вон жена есть, не по-людски это.       Вэйвер покачал головой, наблюдая этот карнавал, и затушил окурок о пепельницу. Пора было идти к своим альтернативно одарённым. Похлопал себя по карманам в поисках мятной жвачки.       — И что Минералогия будет тебе должна за сбор наших автографов? — спросил ненароком.       — Да чего ж ты подозрительный такой, нельзя никому не доверять! — не тебе, Уиннер, об этом говорить! — А не хочешь пройти сказкотерапию, я как раз сейчас буду принимать зачёт в классе Шардана. Твоей любимой сказкой случайно не Золушка была?       — Уиннер, иди на хрен.       А впрочем, лектор Перкинс не так давно на нём был. И это тоже раздражало. Вэйверу было спокойнее, когда одноклассник плакался по поводу того, что у него годами не было альфы, так давно, что там всё уже заросло, и он снова стал невинным. И вообще напрочь забыл, что делают в постели, и случись такая оказия, ему будет жутко неловко.       Сейчас же полюбуйтесь, сам себя обеспечивает, реализуется в профессии и отношениях. Завидовать явно нечему, но стервозный внутренний омега, поднимающий голову перед каждым периодом, бесновался от того, что проигрывал на личном фронте.       — Что ты злой такой, Теоретик?       — Зато честный.       — Лгать и играть легче всего, — профессор Белфебан убрал помятую пачку сигарет в нагрудный карман. — И только смелые могут позволить себе быть честными в общении.       — Это не смелость, это загнанность! Чем мы можем помочь, Теоретик? Ладно, ладно, не вскипай, уже молчу. Да ты, наверное, сказки для девочек не любил. Ты же весь такой суфражист, не омега и прочее. Хотя по феминным архетипам работать легче. Красная Шапочка — признак девицы, которая сама напросилась, нашла себе плохого парня или плохую компанию. Провокация к насилию. Русалочка — жертвенность, игнорирование собственных интересов, лишь бы состоять в паре. Но растворяться без остатка в том, кого любишь, категорически неприемлемо, надо блюсти границы своей личности! А что нравилось тебе? Мальчиковые сказки… хм… Питер Пэн — нежелание принимать ответственность, попытка остаться Внутренним Ребёнком и жить за счёт женщины или омеги. Джек и бобовый стебель — это фаллический символ пробуждающейся сексуальности, первых поллюций и вступления в новую фазу жизни…       — Ох, что несёт, что несёт-то… Как по написанному языком чешет! — рассмеялся Белфебан. — Перкинс, избавь от подробностей! Вот уж не чаял, что из тебя такое вырастет. А эвокацию-то лучше всех сдал, я помню.       — Хочешь, я тебе систему сломаю? — фыркнул Вэйвер. — В детстве я до дыр заслушал сказку с пластинки, — «прямо как Алекс до трещин и царапин засмотрел несчастную "Трою"». — Рикки-Тикки-Тави.       — Это что за сказка? — не понял Уиннер.       — Будет тебе домашка — прочитать.        «Минералогия… — думал Вэйвер, машинально опрашивая своих придурков на коллоквиуме и даже что-то комментируя. — Минералогия… Которую я, можно сказать, что и окончил, разве что диплом защищал дистанционно, я фактически жил тогда на Балканах. Как раз весна заканчивалась. Факультет, принадлежащий Эль-Меллоям, пока их не сослали на оставшуюся без главы Хартлесса Современную Магию. Какая ирония судьбы, что я всегда находил новаторства интереснее замшелых историй, выточенных в камнях и окаменелостях. Профессор Кайнэт ведь тоже любил совмещать магию с достижениями вулканологии или геологии… как он мастерски жонглировал вековыми постулатами, подводя под них базу современных исследований! Не случайно он получил Прайда, будучи ещё подростком, и до выпуска создал собственный Тайный знак — Объёмную ртуть. Помню, для преподавания ему требовалось новейшее людское оборудование, и всем нам, ученикам, пришлось перебраться сюда, на Слюр-стрит, в пустующее крыло… да, тогда эти здания, построенные сэром Нориджем для приёмного сына Хартлесса, почти что пустовали — мало кто хотел учиться Современной Магии, потому и сдали их в аренду нам, минералогам. Это сейчас здесь вавилонское столпотворение: мой класс, класс Шардана, то есть фактически наш класс номер два, класс Эспландорэ, а уж сколько вольнослушателей или студентоты с других потоков! Впору перебазировать наш кампус и отдавать его помещения под аудитории! А ведь когда-то и меня здесь поселили. После ремонта всё изменилось, а до него? Кто жил в моей комнате? Почему я этим не интересовался?»       Не верилось, что совсем недавно он был таким же студентом, как те, на кого он взирал с кафедры. Надо бы проследить, чтобы Грэй не подсказывал Адд. И чтобы Форведж не провернул очередную хитрость с любимыми гаджетами. Всех видно как на ладони, а он, Вэйвер, будучи учеником, почему-то считал, что списывает незаметно. На всю аудиторию блестели Флат, с мишурой на шее напоминающий рождественскую ёлку, и сёстры Пентел с карнавальными ободками-рожками. Праздничную атмосферу создавали или внимание отвлекали? Ну-ну. Чтобы в таком виде кто-то заявился на коллоквиум к Кайнэту Эль-Меллою Арчибальду?       Вэйвер крутанулся на высоком стуле, высматривая сквозь мокрое стекло высящийся через двор кампус и окна комнаты, где он предположительно мог жить. От резкого движения внизу живота точно узел завязался. Но отпустило моментально. Ложная тревога. Вэйвер к таким привык. И, если честно, screw за всратые подробности, задолбался вот уже третий день при каждом подобном дискомфорте бежать в омежью уборную и проверять, не появилось ли мимолётных желтоватых выделений первосмазки.       Бельё оставалось чистым. Никаким предтечьем и не пахло.       Он перехватил встревоженный взгляд Грэй, занявшей, как всегда, место у окна. И кивнул, мол, всё хорошо.       — М-м… — навивала локон на палец Иветт, пытаясь связать слова в предложения. Да рожай скорее, последнее, что хочется — это тут с вами сидеть! — Отличия Великого радианта от Главного… Отличия…       — Великие относительны, — громко (с её точки зрения — незаметно) прошептала близняшка Пентел. Понятно, какая, только одна из них подсказывает.       — Назика, будете отвечать, когда я вас об этом спрошу.       Что-то мелькнуло за окном.       — Вон он! — взвизгнула Бьянка, по случаю надевшая торжественную относительно её гардероба белую футболку с Чеширом и подписью: «Разыскивается кот Шрёдингера. Живым или мёртвым».       — Халява! — вскочил с места Флат. — Чёрные английские коты к удаче!       — Есть мнение, что чёрные кошки считают всех людей идиотами.       — Жирный какой!       — Кот бежит — земля дрожит!       — Да он просто пушистый!       Сейчас начнётся бедлам.       — Тихо всем! — гаркнул Вэйвер. — Сидеть! Я понимаю, у вас никакого настроения сдавать теорию измерений магии двадцать пятого декабря, но раз уж так сложились обстоятельства, рот открывать будем только по теме! — он приподнялся с места, уперев руки о столешницу. В животе снова что-то дёрнулось. Может, всё-таки есть смысл посетить уборную? А ученички как раз конспекты полистают, а заодно учебник, лежащий на коленях у Бержински и скрытый невидимостью. Глядишь, ответят быстрее, и эта пытка прекратится.       — А почему это не по теме? — не поняла Бьянка. — Я очень даже по теме! Piano piano. Кошки ходят по всем измерениям.       — Суеверия. Они такие же трёхмерные объекты, как и мы.       — Но трансцендентность существует, этого же никто не отрицает? — влился в разговор Цезармунд. — Быть может, Петриццо-Сфорца права, и то, что не поддаётся научно-магическому объяснению, и есть отражения объектов высших измерений?       И всё-таки Вэйвер неплохой преподаватель, раз ни у кого в аудитории ни возникло лица а-ля «что это за набор слов?» Он приучил их к живым диалогам, в которых ученики находили истину сами, но из-за этих же самых диалогов дисциплина трещала по швам.       — Вот я и говорю, всё в тему! — затараторила и зажестикулировала Бьянка, из-за чего сидящий рядом с ней О’Брайан отшатнулся, чтобы не получить в глаз (интересно, а какого порядка такое явление, как любовь? Тоже ведь малодоказуемая научно). — Есть на свете что-то! Мы однажды гостили у двоюродного дедушки в Палермо и, клянусь Богом, видели в небе облако в виде перевёрнутой лодки! А после обеда выяснилось, что два соседских bambino угнали катер, вышли в бухту и там и утонули! Или дядя по маминой линии, Антонелли из Бергамо, пил как не в себя, как бездонная бочка, e vero! Его детки жаловались, как прятались под кроватью, когда он приходил нетрезвый, как смотрели оттуда из-под кружевных наличников… такие, как занавески, знаете? А однажды приснилась ему первая жена, скончавшаяся давным-давно от саркомы, и во сне сказала, что её отпустила сама Мадонна, наказать, чтоб дядюшка Антонелли бросил пить, иначе через неделю умрёт. Тот и испугался, и ходил трезвый дней шесть, пока над ним его сослуживцы из «Лиги Севера», bastardi Падании, не стали угорать, типа, и ты веришь? Да чушь это всё, накати с нами, «Милан» вон выиграл у «Ромы»! И что вы думаете? Выпил. И на следующий день умер. Memento mori! А мой кузен Массимо, который по возрасту мне в отцы годился? Ну я рассказывала, как мы переживали всей famiglia, у него жена, испаночка Исапель, так болела, так болела… У неё отняли почку, и вторая отказывала, вот такущий, говорили пото́м, камень был, с кулак! Grande! Мучилась долго, дома уже, умирала. А за несколько дней Массимо вышел до своей любимой pizzeria. Глядь — навстречу какой-то мужичок, капюшон на лице, лица не видно, но на северянина похож, вроде и держится не как местный. И идёт, идёт мимо, а после как свернёт и прямиком к Массимо. Тот спрашивает: «Ну, fratello, тебе кого?» А тот: «Да я не к тебе шёл, я за твоей donna. А через месяц и к тебе приду». И что вы думаете?       — Опять кто-то откинулся? — Ролан, зевнув, потянулся, и тут у него с колен с грохотом упал невидимый учебник.       Флат от смеха сполз со скамьи, и Свен за шиворот водрузил его обратно. Вэйвер закатил глаза:       — Будем считать, что закладка упала.       — Бедняжка Исапель отмучилась, а Массимо пострадал после, пострадал и тоже умер. Возвращался с кладбища, поскользнулся на скалах и упал прямо в море, а там рифы! Или вот ещё случай был с золовкой тёти, синьорой Джульеттой и её мужем…       — Каждой твари по паре… — прокомментировала Иветт.       — Я к тому, что есть что-то после смерти! Не в наших измерениях!       Воцарилась тишина. Не жуткая, скорее скептическая.       — Это всё безусловно интересно и подлежит обсуждению, — кашлянул Вэйвер, — но в другой раз. Хотя сдаётся мне, это случаи из области предвидения, иначе говоря, шестого чувства мага, — у Вэйвера интуиция была с чувством юмора, потому полагаться на неё не следовало: она не просто молчала, а подсказывала заведомо неправильное. — Эскардос, что ты там конспектируешь?       — Записываю свидетельские показания! Бьянка, а чёрные коты во всех этих делах фигурировали?       — Хватит на сегодня котов! Я хочу, наконец, услышать объяснение того, что же такое радиант из уст мадемуазель Лерман.       — Вы так выделяете меня из остальных студентов, второй из самых желанных мужчин Часовой? — проворковала Иветт.       — Я пытаюсь понять. Твоя семья веками ограняет драгоценные камни по сложным формулам, чтобы они замещали Мистические глаза. Неужели ты не унаследовала математический склад ума?       — Юной деве пристал только романтический склад ума. И можно мне другой вопрос? Я отвечу на любой ваш личный вопрос!       — Другой… — «когда у меня уже начнётся?» — Хорошо. Что описывают дифференциальные уравнения Лаверде?       — А можно мне этот вопрос, я его знаю! — вскинул руку Флат. — Лаверде — это чувак, который от Ассоциации Магов работает в CERN, он вывел диффуры для математического описания природных объектов. Диффуры первого порядка описывают координаты объекта в пространстве, то есть где будут находиться его точки с течением времени. То есть типа поверхности, все такие сложно-округлые, так как во Вселенной прямых линий нет. Диффуры второго порядка — если с объектом происходит какой-то процесс, электромагнитный там, гравитационный… Короче, с нами же со всеми происходят такие процессы, даже цвет одежды от этого зависит. А третьего порядка — для наполненности объекта, то есть для массы. Её концентрация в пространстве неоднородна. А потом профессор волшебства чулочков и юбочек что-то говорил о том, что масса по Эйнштейну и масса как мера инертности — не одно и то же, но я уже не слушал и ничего не понял, потому что меня Эрик отвлёк, он сочинил стих:

Никакого нет резона

У себя держать бизона,

Так как это жвачное

Хмурое и мрачное.

      Вэйвер с трудом подавил в себе желание врезать Флату по башке. Доктора Бен-Хаима с Факультета Ботаники за глаза называли «Бизоном» за субтильность, но «профессор волшебства чулочков и юбочек» откуда? Понятно, что Вэйвер омега, то тыкать его носом в омежьи розовые сопли!..       Но Флат был далеко не дурак, когда внимательно слушал и вникал в предмет. Просто он мыслил иными категориям. Помнится, когда Эскардос только перевёлся и зашёл в кабинет подписывать документы, Вэйвер как раз боролся с очередным сыновним приступом «почему»:       — А почему солнце жёлтое? — четырёхлетний Алекс с ногами залез на гостевой диванчик.       — Помнишь, я рассказывал тебе, что свет состоит из семи цветов? — Вэйвер потёр лоб, соображая, куда закинул печать. Перед его столом с любопытством озирался Флат. — Солнце испускает лучи такого свойства, что они продуцируют жёлтый цвет.       — А почему они продуктируют жёлтый, а не зелёный?       — Потому что наше Солнце так устроено.       — А как оно устроено?       — Внутри него происходят взрывы и вырабатывается свет. Жёлтой части спектра, — Вэйвер, как и со студентами, пытался ответить просто и понятно, но это напоминало Сизифов труд. Он не был уверен, что Алекс понял. Что Алекс запомнил. И тем более что Алексу нужен ответ на вопрос, а не повод поболтать.       — А почему жёлтой?       — Чтоб ты спросил! — психанул Вэйвер.       — Потому что если бы солнечные лучи были зелёными, — вмешался Флат, — это бы в рифму не подошло. Помнишь: «We all live in the yellow submarine, yellow submarine, yellow submarine». А попробуй спеть «green submarine», не лезет, да?       Алекс серьёзно задумался, а после кивнул. Вопросов больше не последовало. Даже от ошарашенного Вэйвера, пытающегося не столько проанализировать логику Флата, сколько понять, почему парадоксальный ответ устроил сына.       Хочешь — не хочешь, а Эскардос запоминался. Прилежные беспроблемные ученики вроде Вернера Цезармунда забудутся; сотрутся из воспоминаний имена и внешности тех, кто рано бросил курс, вроде Садзё Аяки; но нарушители спокойствия врежутся в память навечно. Интересно, а профессор Кайнэт из всех своих студентов тоже запомнил бы вытрепавшего ему нервы Вельвета? Награждал бы в мыслях эпитетом «мелкой занозы в известном месте»?       Но вернёмся в день сегодняшний.       — Достаточно, Эскардос. Мадемуазель Лерман продолжит рассказывать о том, как дифуравнения высших порядков выводят нас на новые измерения. Каждое уравнение можно представить как рисунок на листе бумаги, или трёхмерный объект в пространстве, или, если уравнение сложное и касается такого свойства материи, как од, моделируемый объект станет каким? Сколькомерным?       Иветт надула губки. А может, и зря Вэйвер не давал им формул, пытаясь объяснить физический смысл, а не математический. Тем более чтобы понять формулы, потребовалось бы сперва подтянуть математику хотя бы до высшей. А в итоге студенты получались популистами, а не специалистами.       — Иветт, — сжалился Вэйвер, так как его мысли были не тем забиты. И на студентов смотреть — тоска разбирала. Если Лерман хоть что-нибудь правильно скажет, он поставит ей C и отпустит с чистой совестью. — Смотри, математика описывает наш мир. Избитые слова, но они означают, что сейчас вы, ваш класс — хаос. Собрание разных личностей. Но когда я поставлю вам оценки, вас уже можно будет проранжировать. Сравнить, описать для тех, кто понимает язык математики. Чтобы человек, никогда вас не видящий, взглянув на ваши оценки и иные характеристики, выраженные в уравнениях, смог вас представить. Рост, фигуры, цвет волос и глаз, вес. Когда мы заговорим о наполненности ваших Магических цепей од, нам потребуются дифуравнения Лаверде… какого порядка?       Иветт молчала. Вэйвер вышел из себя:       — Мы только что пространно обсуждали с Бьянкой её многочисленных родственников, неужели за это время было трудно хотя бы взглянуть в шпаргалку?       А шпаргалки имелись, Вэйвер знал, что ребята делили между собой билеты и скидывали текстовые документы с ответами в общий почтовый ящик, откуда каждый мог собрать единый файл и распечатать мелким шрифтом. Продума́ны. А Вэйвер когда-то от руки писал, и вообще в его классе каждый был сам за себя.       — Ну… если вы так настаиваете… — Иветт томным жестом выставила ножку в проход между аудиторными столами. — «I wanna be loved by you» петь не к месту, сегодня не ваш день рождения, наш горячо любимый Лорд Эль-Меллой II… а день рождения бога Святой Церкви. Наших конкурентов. Так что я спою… Let it snow, — она отвернула край пышной розовой юбки, — let it snow, — оголила ногу до середины бедра, — let it snow, — ещё выше, где за подвязкой крепились сложенные в гармошку узкие листочки.       В висках застучало.       — Иветт, выйди!       — Выйти за вас?       — Выйди из себя и зайди нормально, — посоветовал Бержински, от смеха упавший лицом в парту.       — Просто встала и вышла отсюда! — гаркнул Вэйвер. — Незачёт! И пересдача!       — Вам лично? Tête-à-tête?       — Пока не сдашь коллоквиум, до сессии не допущена! — и если Вэйвер всё-таки соблаговолит уйти по омежьему больничному листу, в принимающие ей достанется лектор Перкинс, посмотрим, как она тогда запоёт!       — Но как же… У меня путёвка в Лапландию!       — Советую надеть чулки потеплее и не трясти юбками перед оленями!       Иветт громко хлопнула дверью.       — Она в ударе, — присвистнул Бержински. — Чего это с ней? ПТС?       Ничего такого не имелось в виду, но Вэйверу почудился намёк на его подвешенное состояние.       Shit!       — Итак, оставшиеся адекватные, — взглянул на часы. Всего-то коллоквиум, курс не закончен, им ещё полтора года учить «Теорию измерений магии» и сдавать летний зачёт, а через год — экзамен. — Если кто желает получить С и не париться, милости прошу со студенческими удостоверениями.       Ученики испуганно замерли.       — Дважды повторять не стану. Время пошло́. Оставшиеся будут рассказывать мне про гиперкубы и гиперсферы. И мы будем долго и мучительно доходить до того, почему же магию приравнивают к оперированию высшими измерениями.       — Fantastico! — первой к его столу подскочила Бьянка, не забывшая потрепать по голове Эрика. За ней, толкаясь, влез Ролан. И, что ожидаемо, Флат.       Рассыпаясь в пожеланиях счастливого Рождества, довольная троица вывалилась за двери.       — А вы, значит, считаете себя самыми умными? — Вэйвер присел на краешек стула. И пусть потом гадают, нездоровилось профессору или он мучился от похмельного синдрома. — Сегодня праздник. Так что в качестве подарка раздам баллы В. Лекции вы посещали, темы разбирали, вникали. Заслужили, в общем. Но только на этот раз, больше поблажек не ждите.       Они не верили. Искали подвох. Сидели как на иголках. Переглядывались, перешёптывались. Это хорошо, осторожность будущим магам не повредит.       — Значит, все могут ответить на А, и «БИшки» им не нужны?       И тут учеников прорвало. Вэйвер даже устал переписывать в реестр их Student’s ID. Досада посетила при взгляде на удостоверение Грэй… что ж ученица так в себя не верит? И конечно не укрылось, как похожие как две капли воды и даже одетые одинаково Пентел разлучились: одна ушла, пожелав оставшейся удачи. Редкий случай. Точно снег пойдёт к радости миссис Хатауэй.       Аудитория почти опустела.       — Хорошо подумали? — спросил Вэйвер.       Эрик простонал, взлохматил затылок и подбежал к кафедре со своим удостоверением. Вэйвер поставил ему В+ и разочарованно проводил взглядом.       Стало тихо. Уж не Халява ли навела свои чары?       И чёрт подери, почему у него никогда в жизни не случалось такого везения, которое он только что устроил своим оболтусам?       Глашайт на первой парте сидел спокойно. Альфа играет альфу. Похвально. Форведж схватился за голову и явно корил себя, что не пошёл за дармовой В. Смуглянка Пентел зеленела и синела.       — Побеседуем об измерениях? Раз остались отличники, сложностей у вас не возникнет. Присвоим трёхмерному пространству букву С. Его в обсуждениях мы миновали. Четырёхмерное В — тоже. Пора повышать ставки до пятого измерения. Кто хочет выйти на этот уровень?       Они расшифровали верно.       — Мы рискнем, — заявил Свен, подавая ему удостоверение со своим ID.       — Молодцы, — похвалил Вэйвер. Честно похвалил. Магия — это сокращение до минимума временного промежутка между желанием и воплощённым результатом. И в данный момент он экономил время. Потому что оставшаяся троица ответила бы его предмет на А+, но к чему тратить час своей жизни на то, что и так очевидно?       И очень хотелось иметь возможность переместиться по шкале времени и заглянуть в будущее, чтобы понять, что происходит с его телом и не аукнется ли это каким-либо заболеванием? Лечиться в планы Вэйвера не входило!       Когда он собирал опросники и реестр, завибрировал поставленный на беззвучный мобильник.       — Андреа? С Рождеством! — ответил он.       — Вэйв… — её голос сорвался на всхлип. — Вэйв, случилась беда. Спасай!