Личный дневник Лорда Эль-Меллоя II

~18 мая 2004: Цари и их подданные~

Вновь сменяются в памяти дни,

Что безмолвны и так далеки,

Только ты в моих мыслях оставил свой след,

И дороги назад больше нет…

      Спортзалом первого кампуса пользовались редко. Будущие маги ставили на таинства, а не на физическую форму. Поэтому Грэй могла тренироваться хоть каждый день.       Когда-то учитель предложил сосредоточиться на фехтовании, потому что в теории оно могло ей подойти, хотя вид у него при этом сделался такой кислый, будто видеть ученицу с мечом в руках ему претило. Грэй отказалась, рассыпаясь в извинениях. Всё-таки её воспитывали как Могильщицу Блэкмора, и владение древковым оружием считалось делом чести.       Коса только на вид казалась лёгкой. На деле весила она прилично, и было сложно размахнуться, совладать с инерцией и высчитать силу и точность удара, одновременно фиксируя лезвие под таким углом, чтобы оно резало или кололо, а не било тупой стороной. Под конец тренировок руки дрожали и не поднимались, мышцы ныли, а пот катил градом. Но поработала она неплохо.       — Спасибо, Адд, — прошептала Грэй. — Возвращайся.       — Ну как скажешь, хилячка, — коса собралась обратно в куб, который Грэй повесила на петлю под правой рукой. Спортивную куртку накинула сверху наподобие плаща. Уселась на колени на мат, глубоко вздохнула и выдохнула пыльный воздух.       — Не сиди, ходи, — раздался вредный голос. — Восстанавливай дыхание.       — Сейчас, Адд… Сэр Кей.       Она перевела взгляд на часы под высоченным потолком. Пора.

Отразит оконная гладь

До боли твой образ родной,

Но пеленой дождевой

Размыт он вновь.

И пускай взгляд омертвел,

Как будто лёд навеки сковал,

Всё равно к новым дням

Направлен был жаждущий взор.

      Погода в Лондоне очень переменчива. Британия сама по себе — большой остров, но почему-то в родном Блэкморе, затерянном в горах, близкого дыхания моря не ощущалось, зато в столице задували сильнейшие ветра, а ясное небо в одночасье сменялось кучевыми облаками. Коренные лондонцы не выходили из дома без зонта даже в самое погожее утро, а Грэй обходилась плащами и накидками с капюшоном.       Градусник известил, что температура поднялась выше двадцати, но ветер сбил жару. На западе, куда уходило солнце, чтобы затонуть в водах Атлантики, небо слепило чистой лазурью, но с востока наползали тучи и, чудилось, задевали крышу таунхауса на Рочестер-Роу. Контрастно подсвеченный закатом, он казался неестественно белым, будто сияющим. Наверное, так и должен выглядеть дом. Место, куда стремится сердце.       У окон миссис Хатауэй благоухал жасмин, усыпанный белыми цветами, а под ним примостился мишка Тедди, огромный, с Грэй ростом. Кремового цвета медвежонок под светлым деревцем. Грэй поневоле улыбнулась, огляделась, не видит ли кто и не осудит ли её, но за спиной разве что машины мчались по проезжей части. Тогда Грэй достала мобильник, украдкой сфотографировала мишку и быстро спрятала телефон в карман толстовки. Райнес пыталась приучить её носить сумочку, но Грэй по душе были карманы, весь её нехитрый скарб там умещался.       Интересно, это миссис Хатауэй посадила под жасмин мишку? Или его преподнесли… учителю? А тот, конечно, не принял и передарил соседке. Ох уж эти нежеланные подношения... Недавно Свен догнал Грэй в коридоре, словно загнанную дичь, и, запинаясь, отворачиваясь и держа руку в кармане (закрытая поза говорила о неискренности, если верить новому преподавателю психологических основ Перкинсу), вручил ей подушку с аппликацией толстого котика, пытающегося пролезть в дверцу для домашних питомцев, с надписью: «Пространство не пускает». Свен что-то объяснял про Ньютона и его кошек, для которых тот прорезал в двери два оконца — большое для большой и маленькое — для маленькой, хотя — ха-ха! — хватило бы и одного большого, но Грэй ничего не разобрала в этих иносказаниях. Знала только, что Свен терпеть не мог кошек и, похоже, подарком намекал, как она ему неприятна. А Грэй почти поверила, что он не презирает её…       Она долго раздумывала, что делать с подушкой, даже ставила на окно, отвернув картинкой к улице, но потом котика стало жалко, и подушка переместилась на кровать. Её оказалось удобно обнимать холодными ночами. А Свену об этом знать необязательно.       Грэй вздохнула, подошла ко второй красной двери и нажала кнопку звонка, хотя ключ у неё имелся.       — Минутку, — донёсся низковатый, но удивительно бархатистый голос, созданный для того, чтобы читать лекции, в которых она не всё понимала, но готова была слушать вечно лишь ради этого тембра.       Дверь распахнулась, и Грэй выпалила, не решаясь поднять глаз:       — Здравствуйте, учитель... Можно?.. Я не помешаю?       — Конечно, я же сам позвал, — и добавил в телефон, который прижимал к уху плечом: — Простите, миссис Райли, тут мои студенты. Сколько, говорите, у вас коробок списанных устаревших прописей? Проходи, проходи, — шепнул он Грэй, закрывая динамик мобильника, но этот трюк работал только со стационарными телефонами. Некстати вспомнилось, как в детстве она мечтала о собственном доме и красном телефоне в виде трубки с кнопками, который она повесила бы на стену у изголовья кровати и, как бизнес-леди, отвечала бы среди ночи на срочные звонки подчинённых о котировках и контрольных пакетах акций. Насмотрелась в сериалах. Реальность оказалась куда непредсказуемее.       Из гостиной доносился голос диктора, и Грэй очередной раз поразилась, как человеческое ухо безошибочно определяет, вживую журчит речь или звучит из телевизора:        «Какая досада! Какая досада потерять мяч во время острой контратаки! Шансы «Реал Мадрида» тают на глазах… «Мурсия» успела перегруппироваться, все защитники в своей зоне. Какое же решение примет Бэкхем?»       Грэй аккуратно разулась. У учителя водилась такая причуда, привёзенная из Японии, и Грэй поневоле её переняла. Какой бы она ни была уставшей, не проходила в свою комнату на кампусе в ботинках.       — Не беспокойтесь, миссис Райли, я подгоню студентов, вы только скажи́те, когда коробки будут собраны. Ничего не надо им платить, максимум, что они попросят — сфотографироваться на фоне коробок, чтобы доказать, что не абы куда ушли с лекций. А кого вам нужно? Альфочек посимпатичнее? Как вам будет угодно, пришлю альфочек посимпатичнее. Не за что, это вам спасибо, что помогаете нашему университету и нашей же благотворительной организации по работе с детьми из нуждающихся семей.       Грэй такое впервые слышала. Конспирация в Часовой Башне работала на сто двадцать процентов. Впрочем, Грэй была слишком глупенькой, чтобы разобраться в тонкостях многоходовок.        «Что такое? Луис Гарсия лежит на газоне? Как же так, это штрафной? Да, дорогие зрители, судья назначает штрафной в опасной близости от ворот «Реал Мадрида». Совершенно ненужная ситуация за четырнадцать минут до конца матча…»       — Идиот, ну чё ты фолишь? — одновременно раздался звонкий голос Алекса. — У вас и так пять горчичников, ну как так можно? Нафига??       Учитель сбросил звонок, крикнул в гостиную:       — Можно потише, когда я договариваюсь с твоей классной? Мы ей вывозим макулатуру, она закрывает глаза на твои отсутствия из-за отборочных. Заодно зарабатываю тебе на Nokia!       — Пап, ну они меня бесят! — заскрипел диван, по которому, видимо, прыгали. — Это не игра, это какое-то пинание мяча в подворотне! Блин, ну куда ты пасуешь? Какая разница, Бэкхем там или кто, у тебя же Сальгадо слева открыт! Разуй глаза! Fucking shit!       — Я всё слышу! — возмутился учитель.       Алекс затих. Мигом представилось, как он театрально заламывает руки и падает на диван. Что ещё ждать от ребёнка, родитель которого частенько ругается? Грэй тоже хороша, не по делу осмелела после того, как они раскрыли тайны её происхождения. Позволяла себе возражать учителю, а однажды, о ужас, влепила ему пощёчину, чтобы привести в чувство. Слишком неправильно выглядел потерянный учитель, она к такому не привыкла, и если уж у него в противостоянии с доктором Хартлессом почва уплывала из-под ног, то она без его поддержки и подавно не выстояла бы. Ладонь до сих пор жгло при воспоминании, а щёки пылали.        «"Реал Мадрид" никак не может найти свою игру… Что ж, это судьба. Бывают такие матчи, когда всё на твоей стороне, кроме удачи…»       — Грэй, пойдём.       — Да.       Они расположились в столовой, огороженной от кухонной зоны барным столиком. По правде, Грэй не помнила, чтобы здесь принимали пищу, стол был завален книгами и испещренными красными пометками листами, в которых Грэй с трепетом опознала доклады своего класса. На следующем занятии достанется всем…       Из гостиной доносился рёв трибун, перекрывающий даже «Магазин на диване», на полную громкость вещающий у миссис Хатауэй. Большие окна, дающие много света, выходили на Рочестер-Роу, по которой мчались автомобили, шумели двигатели и мигали светофоры. Грэй придвинула стул с высокой спинкой к столу, поневоле подумав, что тот круглый, как, как… И декоративная штукатурка стен, и картина в тяжёлой раме на стене, и люстра, струящаяся с потолка хрустальным каскадом — осталась от предыдущих жильцов — всё это навевало то ли торжественность, то ли домашний уют, то ли всё сразу.       Не хватало только камина и телевизора, но учитель не включал последний, разве что…       — По бровке режь, режь по бровке! У-у, кривоногий!       Грэй поневоле улыбнулась. Большая картина, где на заднем плане в дымке тонули то ли холмы, то ли море, Грэй так и не разобрала, что именно, по словам учителя называлась «Танец под музыку времени». Профессор не приобретал произведения искусства, но охотно принимал в качестве подарка. Её одноклассники об этом пронюхали, наверняка Флат растрепал, и однажды обсуждали, как предыдущий выпуск преподнёс учителю подлинник из Лувра.       — А мы что, хуже, что ли? — горячилась Бьянка в футболке с надписью «Не беси — убьёт». — Дарить элитный алкоголь — не оригинально. А эти картины с античностью у него везде, значит, проканает!       — Может, я лучше взломаю Швейцарский банк и переведу средства на счёт Эль-Меллоев? — предложил не расстающийся с ноутбуком Каулес. — Они же бедны, как церковные мыши.       — Мне бы быть таким бедным! — хохотнул восседающий на парте Ролан. — Я б горя не знал!       — Каулес, ты же самый умный! — опёрлась кулаками о парту перед ним Бьянка. — Какая там котируется мазня с Древним миром?       — Мне только «Даная» на ум приходит.       — И где она хранится?       Каулес застучал по клавиатуре. Грэй этот мягкий звук странным образом успокаивал.       — В Эрмитаже. Не-е, в Россию мы не полезем, не наша территория.       — Мы их олигархов подкупим, — зевнул дремлющий на солнышке у окна Флат. — Чем они взятки берут, борзы́ми Свенами?       — А что есть из европейского?       Каулес вздохнул, всем видом показывая, как Бьянка его достала.       — Ну вот первое попавшееся, — развернул он ноутбук к ней. — «Соблазнение Олимпиады, или Зачатие Александра» Джулио Романо. Фреска, 1530-й год, Палаццо дель Те, Мантуя. Маякнёшь своей мафии, чтобы стырили?       — Да у него сына Алексом зовут! — весело хрюкнул Ролан. — Ты врубаешься, как это стрёмно звучит?       — А есть что-нибудь приличное, а не эта порнография? Такое же ни в гостиной не повесишь, ни в столовой! Тем более на работе! Стрём!       — Такое в спальне вешают, отвечаю! — блестнул знаниями Ролан. — Самое то!       Каулес уткнулся в монитор.       — Слушайте, с античностью сплошная обнажёнка, кого-то соблазняют, кого-то похищают, и обязательно голой задницей в экран!       — Жили же люди! — прокомментировал Ролан.       — Чего вы кипиш подняли? — буркнул Флат. — Нам выпускаться ещё не скоро!       Полотно в столовой учителя, где под музыку Времени и Судьбы танцевали оры, казалось слишком помпезным, но Грэй нравился пришпиленный кнопкой к раме рисунок. Детское творчество. Алекс, учитель, домик и солнышко. Как сказали бы искусствоведы, Александр Рэймонд Вельвет, тетрадный лист, фломастеры, 1998-й год, Рочестер-Роу, Лондон.       Фигуры получились карикатурными, но узнаваемыми. Учитель — высокий, ростом с дом, с длинными чёрными волосами. Порой, когда он очень уставал, Грэй дозволялось их расчёсывать, и она всегда поражалась, насколько они гладкие, невесомые, послушные, лежащие волосок к волоску и блестящие, как в рекламе. «Просто у меня хороший гемоглобин», — отмахивался учитель, старательно не признающий свои сильные стороны.       Алекс, напротив, был лохматым, прямо как на картинке. Его кудри даже на ощупь казались жёсткими, напоминающими медную проволоку, сразу вспоминались львиные шкуры сфинксов обыкновенных из вольеров Зоологии, не мягкие, как думается обывателям, а сравнимые с щетиной или леской. Алекс не был веснушчатым, но стоило солнышку пролиться сквозь завесу лондонской хмари над стадионом, как мальчик становился ярко-бронзовым.       Так странно… Вроде папа и сын… И настолько разные. Эта непохожесть сбила Грэй с толку, когда она только поступила в Часовую Башню. Учителя она побаивалась, но свою функцию телохранителя исполняла чётко. А так как защищать его было не от кого, Грэй объявила бой пыли.       Когда она открыла кабинет в Часовой, чтобы убраться, из-за стола учителя выскочил незнакомый мальчишка, в котором ничто не выдавало родственных уз.       — Ты кто? — Грэй перехватила швабру как боевую косу.       — А ты кто? — нарушитель вскинул руку с Гандром. При этом пережимая тридцать четвёртую меридиану на ребре ладони на два дюйма выше, чем это делали остальные студенты, но так, как делал учитель из-за врождённых особенностей залегания Магических цепей.       — Ты вор?       — Ты наёмница?       Со стола с грохотом упал учебник математики за начальную школу. При этом сбив кедровый хьюмидор, который приземлился на пол уголком, расплющившимся в щепки.       Грэй успела отбить несколько Гандров, талмудов в кожаных переплётах и чью-то квалификационную работу, повисшую на вентиляторе под потолком, а мальчишка, запрыгнувший с ногами на стол, охватил пару ударов шваброй по спине, когда прибежал, наконец, учитель, ощутивший, что кто-то потревожил его Тайные знаки.       — Стоять! — завопил он, отмахиваясь от оседающих в воздухе страниц. — Алекс, знакомься, это Грэй, новая ученица. Грэй, это Алекс. Мой сын. И чтоб мне весь бардак убрали, идиоты!!       — Идиоты и есть! — скрипуче рассмеялся Адд. — Развели королевскую битву!       …Грэй улыбнулась при воспоминании и перевесила поудобнее клетку с Аддом.       Учитель уселся напротив, притянул к себе из-под кипы книг серую папку, и у Грэй внутри всё похолодело, а ладони вспотели, и как хорошо, что она в перчатках. По правде, перчатки она носила, чтобы не пугать окружающих мозолями от древка, потому что страшно смотрелась деформированная на ладонях кожа, огрубелая, отливающая в желтизну. А на тыльной стороне ладони учителя Грэй порой чудился, особенно в закатном свете, как сейчас, багряный рисунок — командные заклинания. Словно Грааль навеки его клеймил. Учитель был немногим старше её, когда прошёл опаснейший ритуал, где не каждый оставался в живых, где гибли мэтры и Лорды. Грэй бы точно не уцелела. Когда в феврале началась Пятая Война, она ощущала приливы маны, отголоски боли и страха, не своих, а Её, призванного короля Артура, и сжималась в комочек в темноте комнаты. Грэй вздохнула с ни с чем несравнимым облегчением по завершении Войны за Грааль. А учитель в своё время стал героем, на которого смотрели кто с завистью, кто с восхищением, как она, а кто с недовольством, как он сам на себя в зеркале. Но только герой вправе протягивать руку, чтобы спасать других. Как он спас Грэй.       Учитель перчатки тоже любил, но дома, разумеется, не носил. И в повседневной одежде выглядел так мягко и беззащитно, что в горле вставал ком. Он и при всём параде, в доспехах классического костюма или френча, развинчивающий в пух и прах таинства спесивых магов, всё равно мнился Грэй хрупкой ледяной фигуркой. Только пойми, куда бить, и рассыплется ломкими осколками. Сегодня он был в синей футболке, а не в той, с картой мира — логотипом какой-то игры-стратегии. Та Грэй пугала, ведь если учитель её надевал, значит, находился в раздрае. Но сегодняшний вечер дышал спокойствием… пока не начнут распекать её работу…       — Не прижимайтесь к своим воротам, у вас времени нет, не отыграетесь же! — вопил Алекс. — Развивай атаку, ну, ну!        «Полагаю, рефери назначит минут десять дополнительного…»       — А толку?! — возражал Алекс.       За окном где-то очень далеко пророкотал гром.       Опять зазвонил мобильник.       — Извини, — бросил учитель Грэй, и та подобралась на стуле, стараясь держаться ровно и не касаться спинки.       — Мистер Мьюзик, рад слышать. Да, партия прописей новорождённым гомункулам будет на этой неделе. Не нужно, Адашино заплатит. Информация в качестве благодарности? — нахмурился учитель. — Хорошо, весь внимание. Вы искали сведения о семье Шинэд? Верно, это мои родственники. Нет, не могу сказать, мы не общаемся. Не понимаю, почему это волнует Адашино, сепаратистское движение я не поддерживаю, террористов не укрываю. Ладно, спасибо.       — Родственники? — вырвалось у Грэй. Получилось слишком звонко, и она потупилась. — Извините, мне не стоило спрашивать. Просто я… не думала, что у вас есть родственники помимо сына…       Учитель задумчиво посмотрел в окно. Снова заворчал гром, безобидный, не то что раскаты Гекатовой колесницы.       — Мы не в вакууме живём. У всех нас есть родня. Мой отец из семьи Шинэд, филид. Бродяга и уличный музыкант. Они с мамой не были расписаны, да и я родился спустя десять лет их отношений, не думаю, что по обоюдному согласию. Отцу я оказался не нужен. Когда он наведывался в Лондон, меня оставляли с бабушкой, чтобы не мешался. А мама… она его любила, наверное.       — Разве так можно… с детьми… — прошептала Грэй.       — Мы маги, моя дорогая. А что дозволено магу, не дозволено быку. Ты ведь тоже была инструментом. Семья Шинэд поражена гнойной инфламацией Магических цепей, сами они считают это проклятием за то, что основатель рода получил дар красноречия, поймав и изжарив Лосося Мудрости. Но на самом деле это инфекционное заболевание. Отец болел, и мама была заражена, хотя у неё заболевание протекало в лёгкой форме. Когда отец стал совсем плох, она вылетела к нему в Белфаст… И самолёт потерпел крушение. Отец скончался через два месяца, как мне, студенту Часовой, сообщили. Больше я о родне ничего не знаю.       В фамилии Шинэд звучало нечто близкое валлийскому языку, такое же древнее. Голос ушедшей эры, эхо песен дивного народа, спустившегося в царство под холмами. И одновременно чувствовался надрыв, трагизм, та самая мрачная кельтская романтика, что, как повторяли англичане, в больших порциях приводит англосаксов в бешенство.       У учителя и глаза такие... потухшие, будто пеплом присыпанные. Но когда он расследует дело, читает лекцию, вспоминает свои путешествия... он становится живее всех живых. Грэй была бы счастлива открывать этот мир рядом с ним. Чтобы он всегда улыбался.       И она вдруг поняла, почему подумала о трагичности. Сложила два и два.       — Учитель, а вы… И Алекс?.. Вы же не прокляты?       У него сделался удивлённый вид:       — Чему вас учит пани Эльжбета на занятиях? Гнойная инфламация Магических цепей — инфекция малой контагиозности. Чтобы заразиться, надо жить годами под одной крышей. Так что опасения беспочвенны.       Грэй шумно выдохнула.       — Зато он загнётся от рака лёгких, хи-хи-хи! — напророчил Адд.        «У Бэкхема уже есть одна жёлтая карточка, так рисковать… На последних минутах матча! Неужели будет красная… Нет, пытаться доказать что-то судье — совершенно неправильная тактика… все мы на взводе, но надо успокоиться! Держать себя в руках! Итак… Да. Да, уважаемые зрители, леди и джентльмены, это красная карточка! Красная карточка! Категорически ненужное удаление, когда замены использованы все. Да, это не день Бэкхема…»       В гостиной что-то упало и покатилось по ковролину, потом раздался топот и в столовую влетел Алекс.       — Пап, они придурки! — выпалил он и умчался. И уже из гостиной донеслось запоздалое: — Привет, Грэй!       — Привет, — откликнулась она.       — Видела зверюгу у миссис Хатауэй? Мы не знаем, откуда он там появился! Это не наше и не её. И нет записки, как у Паддингтона: «Пожалуйста, позаботьтесь об этом медвежонке». Может, он сам пришёл?       За окном ударил гром, болезненно-яркие косые лучи в стиле зебры расчертили мостовую и дома на противоположной стороне улицы. Ветер бросил в стёкла первые капли дождя.       — Время сумарочья… — протянул учитель. — На Дальнем Востоке верят, что между днём и ночью, в неверном свете кровавого заката, соединяются два мира — этот и потусторонний. Можно увидеть то, чего нет. Или перепутать, завернуть не за тот угол или обойти фонарный столб с другой стороны, и угодить в мир иной. Даже в детской игре поётся: «Kagome, kagome, ushirono shoumen da are?» Кто же за твоей спиной?       Грэй почувствовала, как волосы встают дыбом. Словно за плечом и правда есть нечто… с чем ей очень не захочется встречаться. И могильный холод коснулся позвоночника.       Упокоительница ду́хов, ду́хов боящаяся… Только из Грэй могла получиться такая бестолковая Могильщица.       — Суеверия, — помахал перед лицом ладонью учитель, сложил пальцы, и, повинуясь его нехитрой арии, щёлкнул выключатель. Солнце заволокло тучами, стало темно, но в столовой зажёгся свет, разгоняющий тени по углам, где им самое место. Грэй перевела дух. — Не приходил медведь из призрачных миров. А телохранитель, приставленный от Райнес, проверил игрушку на предмет ядов и прочих магий — чисто. Вернёмся к твоей работе, леди. Вижу, рекомендованные мной занятия на Факультете Вселенских Исследований пошли тебе на пользу. Сам Лорд Бришисан выдал вам задания, так?       — Да, — Грэй пододвинулась к столу. Ближе к учителю было спокойнее. А когда-то он казался ей сухим, желчным и совсем не заинтересованным в её обучении. Но мистер Берзак распорядился, что этот Лорд увезёт её в Часовую Башню, потому что в Блэкморе оставаться опасно, а перечить приказам наставника-Могильщика она не имела права. Пришлось принять то, что её, не мага и вообще лишнего человека в столице, провозгласили зачем-то личной ученицей, позволили приходить на лекции, наводить порядок в кабинете (раз уж тебе заняться нечем), чистить обувь. Заезжать на стадион за Алексом. И Грэй сама не заметила, как вредный Лорд заменил ей семью. А ведь она уже забыла, что такие узы между людьми существуют. Она пригрелась и… и…       — Мы из разных фракций, но Лорд Бришисан, надо отдать ему должное, отличный специалист. В конце концов, это он воспитал Гранда Аозаки Токо.       А вот и призрак закатной поры, даром что и цвет такой же, видеть которую Грэй очень не хотела. Запредельные возможности Аозаки как мага пугали, и не только Грэй, но и Свена и Флата, для которых та стала красной тряпкой. И они делали всё, лишь бы её превзойти, чтобы она больше не окунала их лицом в грязь.       — Разве она не называла своей учительницей Лорда Вальюэлету?       — Она её личная ученица, как ты — моя. Но Аозаки окончила Факультет Вселенских Исследований, я видел фотографию её и ещё двух ребят в кабинете Лорда Бришисана, когда отдавал ему одолженные Первобытные батареи.       — Которыми занимается Каулес? А как же он без них?..       — Каулес сделал с них реплику, справится. Нечего эксплуатировать антиквариат, он на то и антиквариат, чтобы его не таскали с собой на задания, а изучали в музеях.       Грэй помолчала. В Часовой Башне не существовало строгого регламента обучения, а потому связи становились чересчур запутанными. Например, учитель окончил Факультет Минералогии под началом предыдущего Лорда Эль-Меллоя, но стал главой Факультета Современной Магии и считался продолжателем традиций Кайнэта Эль-Меллоя Арчибальда несмотря на то, что Современная Магия была создана с нуля доктором Хартлессом, и при этом учитель подвергался шпионажу со стороны Лордов Факультета Минералогии.       И как в таком клубке прикажите разбираться?       Строго говоря, в Часовой Башне всегда было двенадцать Факультетов, как двенадцать секторов циферблата, как двенадцать месяцев и знаков зодиака. Более десяти лет назад вошло в моду учение, согласно которому круг, поделённый на двенадцать частей, сулит неудачу, так как все линии внутри него пересекаются под прямыми углами. И тогда же возник новый тринадцатый Факультет, поименованный Современной Магией, без своего Лорда, но с главой Хартлессом. Не исключено, что доктор Хартлесс эту кашу и заварил. Потом победу одержала классическая теория, и как раз в это же время Факультет Политики решил уйти в тень и действовать тайно, потому что так — эффективнее. Открытых Факультетов стало снова двенадцать. Но тут погиб предыдущий Лорд Эль-Меллой, и Минералогию прибрали к рукам Лорды Мелуастер, в результате отхватив себе аж два Факультета. Через некоторое время пропал доктор Хартлесс, успевший выпустить учеников, и никому не нужный тогдашний класс Эль-Меллоев перекинули на пустующее место в стенах Современной Магии, где их и подобрал учитель. На Суде Великих мешающуюся под ногами Современную Магию, как обглоданную кость, бросили маленькой девочке Райнес, которая её не удержала бы, но Райнес выкрутилась, назначив себе старшего братца, а дальше… Дальше всё наконец-то пришло в привычный Грэй вид.       — Я думаю, из ваших учеников кто-нибудь обязательно станет Грандом! — вырвалось у неё. Потому что он заслужил больше, чем все остальные Лорды вместе взятые.       Адд мигом высмеял:       — Глупая Грэй хочет, чтобы через десяток лет какой-нибудь студентишка сказал, что видел у главы Факультета фотографию Гранда Грэй и ещё двух каких-то блондинов!       — Как знать… — не обратил внимания учитель, — попадётся ли мне кто-нибудь уровня Аозаки… Древний самурайский род, ведут родословную от первых императоров Японии, то есть от самой Аматерасу, о чём говорит цвет волос — цвет заходящего солнца. Редкий для японцев.       — Это Аозаки вам рассказала? — удивилась Грэй.       — Её младшая сестра. Виделись на недавнем приёме. Куда более разговорчивая личность, но непроста, ох, непроста… Ладно, не заговаривай мне зубы, леди, не пытайся отсрочить неизбежное, потому что до твоей курсовой я доберусь. Не зря я её рецензент. Ну а кто ещё, кроме меня? Итак, тебе задали анализ кельтской мифологии, от которой мало что дошло до наших дней, христианство вытеснило местные верования и заменило богинь на Деву Марию, а богов — на святых. Некоторые видят в легендах о короле Артуре отголоски древних мифов, и ты это прорабатывала, да?       — Да. Лорд Бришисан сказал, что раз я валлийка, на мне будет Уэльс. Кеберу досталась Шотландия, ван дер Меер — галлы.       — А Адашино за каким-то чертом заинтересовалась моими североирландскими корнями. Ладно, — учитель открыл первый лист, — в целом неплохо, форматирование съехало, будь с ним, пожалуйста, предельно внимательна. Исправить нетрудно, не то что мы печатали на машинке или писали от руки, подложив под страницу разлинованные листы. Я скажу Каулесу, пусть поднатаскает тебя в Microsoft Word. Теперь к сути. Цели и задачи ты сформулировала правильно, и выводы согласно им сделала верные.       — Мне так Флат посоветовал, — объяснила Грэй, не желая присваивать себе чужие заслуги. — Сначала писать введение и заключение, а после — всю остальную… галиматью…       — Поменьше слушай Флата. Из-за такого подхода в основном теле работы у тебя много ненужной воды. Совершено незачем было пересказывать все Четыре ветви Мабиноги. Но даже если ты взялась за это, какой вывод из Мабиногиона ты сделала? Никакого. Большой кусок работы повисает в воздухе. Если его вычеркнуть…       — Ах… — вырвалось у Грэй.       — Я понял, что так ты не наберёшь нужного объёма, — смилостивился учитель. — Но всё же я настаиваю убрать Четыре ветви, как слишком архаичные для предмета твоего исследования, и сосредоточиться на артурианском предании «Килух и Олвен» и его параллелях с двором Нуаду и прибытием Луга. Подай мне, пожалуйста, вот ту энциклопедию кельтской мифологии.       Грэй взяла большую светлую книгу с растительным орнаментом на суперобложке.       — Поискать по оглавлению, учитель?       — Я вообще-то заложил… — он рывком потянулся к ней, вытягивая из книги картонную полоску пробника, судя по надписи на краешке, фармакологической туалетной воды, маскирующей омежьи феромоны. Грэй видела рекламу таких средств, но у неё на них не хватило бы стипендии. — Но это непедагогично, давай ты лучше найдёшь сама. Учись работать с информацией.       Грэй едва удержалась от желания поднесли ладони к щекам. Её смущали малейшие намёки на вторичный гендер. Сама она не ощущала себя омегой, хотя её организм напоминал об этом каждые полгода. За время проживания в Лондоне она перенесла уже два периода, в сентябре и марте, и всякий раз учитель лично провожал её в медицинский корпус Часовой Башни, где имелся бокс для омег, у которых нет возможности уединиться в эти дни. Сама она побоялась бы прийти, потому что, напуганная столичными нравами, навоображала бордель в пурпурных тонах, оргии, стоны и крики, а также хулиганов-альф, в два часа ночи залезающих в окно. На сей случай с Грэй был Адд. Но бокс для омег оказался в высшей степени приличным местом, больше похожим даже не на больницу, а на санаторий.       Грэй оставалась отрезанной от мира на неделю, и если в первый раз она, привычная к затворничеству, особой разницы не заметила и даже порадовалась шансу ни с кем не общаться, во второй уже переживала, как там без неё учитель, Алекс, ребята. Да, учитель возился с Грэй исключительно потому, что видел в ней щит даже не от магов, а от Героических душ. Пусть так. Это не отменяло того, что он без нёе, чего доброго, пропадёт.       Когда у Грэй впервые начались эти периоды, мама запирала её дома, заставляла спать на полу, на клеёнке, чтобы не испачкать матрас, и выдавала ворох ненужного тряпья, чтобы было что под себя подложить. Грэй молилась, а когда становилось невмоготу, вязала. Она терпеть не могла рукоделие, наверное, это передалось от Артура. Легко представить, как ту в юности заставляли ткать гобелены, а она сбегала упражняться с мечом. Но монотонная работа, тем не менее, успокаивала.       В омежьем боксе было тихо и стерильно. Пахло чем-то нежным, умиротворяющим. Грэй выделили личную палату с телевизором, холодильником, тумбочкой и койкой… нет, целой кроватью, застеленной тоже клеёнкой, но какой-то специальной, мягкой, не грубой, раздражающей заломами. В тумбочке нашлись одноразовые простыни, упаковка минеральной воды и даже халат из тонкой зелёной ткани.       Тогда, в сентябре, всё смущало. Одно дело — недовольная мама, а другое — незнакомые люди. Кроме неё в крыле находился ещё один омега, и из его палаты доносилось бормотание телевизора.       Грэй подошла к стойке дежурного врача, чтобы подписать необходимые документы. Её уже тихонечко трясло, и температура, кажется, повышалась, но Грэй держалась. Светлые стены, большие окна во внутренний, закрытый от посторонних дворик, где хозяйничала осень, кадки с разросшимися фикусами, диванчик и над ним — полка с книгами, раскиданными в беспорядке — ничего не напоминало прежнюю комнатушку, где даже окна закрывались деревянными ставнями-жалюзи.       — Специфические жалобы имеются? — поинтересовалась доктор Райс, внимательно заглядывая в глаза, и попросила протянуть руку.       — Меня обычно температурит, — призналась Грэй. — Но я взяла с собой аспирин.       — Я не буду находиться здесь всё время, но автоматон всегда на месте, промониторит состояние и выдаст необходимые препараты, — доктор Райс закрепила манжету и заработала грушей. — Расслабь руку. Тебе раньше не измеряли давление?       — Нет… — Грэй сама себе казалась деревенщиной.       — Это не больно, — но пережатую руку неприятно ломило. — В норме. Деликатные просьбы будут?       — Деликатные? — не поняла Грэй.       Доктор Райс достала из-под стойки журнал и развернула к Грэй. От увиденных предметов ей поплохело, она зажмурилась и отвернулась.       — Понятненько, — журнал был убран, — но если вдруг… Это такой период, когда все всё поймут, так что если…       — Если есть пряжа и спицы… Или если вам надо заштопать одежду, подклеить обувь, я умею…       — Вязания не держим. Хм, никто раньше и не спрашивал. Но вон над тобой на полке книги. Некоторые приносят с собой, потом тут оставляют, в общем, система, как на вокзалах. Можешь взять, отвлекает.       В Блэкморе эту пору у омег называли по-простецки течкой. Здесь же — эструсом. И когда эструс стал набирать обороты, Грэй сложила вещи в дорожную сумку, положила сверху Адда, чтобы не осквернить его своим состоянием, попросила прощения и застегнула молнию. Заперла дверь, уселась на койку в халате на голое тело, чтобы не изгваздать ничего чужого, и уставилась на взятую наугад потрёпанную книжку. Дома она читала только Библию и Мабиногион, первое заставляла мама, второе — наставник Берзак. Ничего другого в округе не водилось.       Её и сейчас не заинтересовало. Периоды она переносила легко, словно организм вполсилы работал как омега. И плотских удовольствий не жаждала вовсе. Ощущения были сродни зуду, чесаться хотелось… везде… особенно там, и порой она себе это позволяла. Становилось легче, и это ведь не ласка, скорее грубость, особенно если очень глубоко… Правда же?       Руки Грэй отмывала долго, тёрла с мылом до покрасневшей кожи.       Вот и сейчас сначала всё щекотало и покалывало, Грэй устала ёрзать на пятках. А после от поднявшейся температуры голова стала совсем тяжёлой. И ныла до тонкой выматывающей боли. Грэй не знала, к какой стене её приложить и на каком боку улечься, чтобы в висках так не стучало. Когда совсем допекло, она, одевшись для приличия и подложив в бельё захваченные тряпки, выдвинулась к дежурному посту.       Там обнаружился автоматон. Непонятная штуковина, больше напоминавшая оживший скелет динозавра. Внутри черепа при виде Грэй засияло сканирующее видение.       — А можно мне… от лихорадки…       — Попробуйте горячий душ, — неожиданно мелодичным голосом отозвался автоматон. — У вас головные боли не от субфебрильной температуры, а от микроспазмов сосудов. Принимайте душ так часто, как захочется, не запрещено.       Грэй не поняла, какой может быть толк от водных процедур. Дома душевой кабины и не было, они споласкивались в тазиках. Она никогда не думала, что станет зависеть от благ цивилизации, но мыться каждый день привыкла сразу. И даже в такой период это помогло! Горячая вода смыла всё, на её взгляд, дурно пахнущее с кожи, распарила тело, расширила сосуды, голова стала яснее, и даже силы появились и аппетит вернулся. Грэй почувствовала себя не просто обновлённой, она снова стала человеком. Книги были заброшены. Зато она повадилась часами занимать ванную комнату, отмокать в душистой пене, натирать ужасно чувствительную кожу мочалкой до боли, вдыхать горячий воздух и ощущать каждой клеточкой тела стекающую воду. За которую никто не заставит платить. Какой же это, как выразился бы Флат, кайф…       — О чём думаешь, леди? — спросил учитель. Грэй поймала себя на мысли, что представить не смела, как он переносил эти состояния. А учитель, напротив, устраивал её в бокс, звонил и спрашивал, как дела, нёс за неё ответственность, раз уж забрал из родной деревни. Грэй вообще стеснялась обсуждать это с кем бы то ни было, даже со сверстниками, даже с мамой.       Учитель уставился на пробник в руках.       — Хочешь такой попробовать?       — Нет, — стушевалась Грэй. — Нет-нет!       — И правильно. Не убивай свою привлекательность.       Привлекательность? За окном было темно от дождя, в столовой ярко горела люстра, и потому стёкла отражали их с учителем, как заправские зеркала. А Грэй не любила смотреться в зеркало, она почти что ненавидела чужое лицо, что глядело на неё с фотографий, трюмо, начищенных витрин и лезвия косы. Она не узнавала себя. И теряла.       Зато никто не запрещал любоваться отражением учителя на фоне дождя. Его лицом, сейчас расслабленным, а потому очень молодым. Таким строгим, с вырезанными будто изо льда тонкими чертами.       — Мне кажется, ты нравишься Свену, — сказал он.       — Н-нет! Он считает меня никчёмной! Поэтому следит за каждым шагом, чтобы я не напортачила! — ей такое и в голову не приходило! А запахи… они помогали распознавать людей, угадывать намерения, но и только! — Если честно, я… Я не ощущаю себя омегой… Иногда мне кажется, что я и не статусная вовсе… Что моё тело переняло функции её… А она, верно, была омегой…       — Женщина и омега на престоле… — учитель в задумчивости повернулся к окну, но вместо дождя видел что-то другое… иные земли, героев прошлого, которых знал лично, приключения и сражения. — Кто бы это потерпел? Пусть она была достойнее многих, идеалистка… но я был так ошарашен, что она способна и на бесчестные поступки! Убийство профессора Кайнэта… что ж, он Мастер, фигура на доске, это как-то можно оправдать… но хладнокровно расчленять тела… устранять его невесту, не имеющую отношения к Войне… Не могу это принять. Допускаю, что я чего-то не знаю, но осадок в душе остался, и тем он сильнее, чем больше я был восхищён её чистотой поначалу. Как бы то ни было, правда о её гендере скрывалась тщательно. Но знаешь, моя леди, я уверен, что ты всё-таки статусная. Твои родители статусные.       — Отец рано умер, его я почти не помню… Поранил ногу на лесопилке и слёг с гангреной. Но он... был альфой, — Грэй вдруг подумала, что и она вполне могла стать альфой… Учитель, Свен и Флат бились над задачей остановить изменение её тела или даже обратить процесс вспять, вернуть прежнюю Грэй. Частенько её мучили навязчивые идеи, что она снова трансформируется, но учитель успокаивал, что она просто росла. Во время Пятой Войны за Святой Грааль тревожило фантомное видение, что её пряди приобретают жёлто-соломенный оттенок. В ответ учитель посоветовал сменить причёску, что Грэй поразило до глубины души. Ей казалось удобным собирать волосы на затылке, она и помыслить не могла, что и этим повторила её, Артура!       А если она вернётся к себе прежней… наверное, сама себя испугается, как в пять лет пугалась отражений в зеркале, что менялись каждый день, и Грэй, закрыв глаза, не могла представить своё собственное лицо. Но если она станет альфой… если она была рождена альфой... не будет ли тогда оправдано её желание защищать учителя и его сына?       Иветт на днях, в перерыве между лекциями, в очередной раз заявила:       — Ну какой же он секси! Как я мечтаю погрузиться с профессором в пучины запретной любви двух омег!        «Пучины запретной любви двух омег…» — повторила про себя Грэй и поглубже натянула капюшон. От одних лишь срамных слов сердце сбилось с ритма.       — Я мечтаю отдать ему все мои первые разы, а он отдаст мне свои…       — Ты ошалела? — хохотнул на это Ролан, который за словом в карман не лез. — Какие первые разы? У него ребёнок есть!       Иветт надулась:       — Mon cher, я имею в виду не заднюю сторону монеты, а переднюю!       Ролан повалился на парту от смеха.       — Иветт, ты — клиника!       Разговоры такого рода часто бродили в классе, как сказала бы доктор Райс, ничего удивительного для молодёжи с бурлящими гормонами. Иногда Грэй казалось, что у неё одной ничего не бурлило. А уж какой переполох поднялся, когда накануне Рождества учитель помолодел на десять лет! Он оказался трогательно миниатюрным… словно их ровесник, хотя технически ему было девятнадцать, а им — по пятнадцать — шестнадцать лет. Учитель посчитал, что его состояние — не повод пропускать занятия, тем более когда экзамены на носу. И если класс Эль-Меллоев вёл себя подобающе, студенты с других Факультетов смотрели на преподавателя… плотоядно, и Грэй крутилась рядом двадцать четыре на семь, чтобы не случилось чего.       — И что, никаких идей? — разводил руками учитель в кабинете профессора Белфебана. Выглядел при этом не как коллега, а как вызванный на ковёр нашкодивший студент. Он и правда когда-то у Белфебана учился?       — Никаких, — сцепил руки в замок Старый Черепах. — Чего тебя не устраивает?       — Не устраивает с сыном одеваться в одном детском магазине!       — Хм, многие полжизни бы отдали, чтобы стать моложе, но при своих нынешних опыте и положении! И не на десять лет, а на двадцать, тридцать, сорок! Я бы тоже не отказался. А тебе оно задарма досталось, а он ещё недоволен!       — А с чего мне быть довольным? — крик учителя получился не внушительным, а визгливым и жалким. Как и удар по столу маленьким кулачком. — Это же снова здравствуй, переходный возраст! Это опять прыщи, скачки гормонов и секреции, и всё сначала, и всё опять в первый раз!       Грэй в уголку кабинета спряталась за пробирками с гидрами. Взрослая жизнь… Та казалась нелепой ещё с памятной беседы с мамой на тему того, откуда берутся дети. Природа могла бы изобрести что-то более эстетичное, в других проявлениях она чудесна и величественна, почему же в размножении извратилась изо всех сил?       Или это зависит от точки зрения? Грэй моргнула, вспоминая, что находится в столовой, а на улице ворчит гроза и барабанит по подоконнику дождь. А на картине гречанки в цветных одеждах, которые не считали интимности постыдными и, похоже, видели в них такую же красоту, как и в своих гармоничных храмах, стройных кипарисах и игре света и тени под сенью олив.

Да, всесильна судьба,

Знаю, её не изменить.

Но я не боюсь и наивно пусть

В душе веру храню.

      Вэйверу был очень хорошо знаком этот взгляд учеников: Грэй находилась мыслями явно не здесь. Молодость, весна — всё это, конечно, замечательно, но её курсовую никто не отменял!       — Дорогая моя, ты думаешь не о том.       — Простите, учитель.       — Я считаю, что ты и по крови принадлежишь линии Пендрагонов.       Она удивлённо вскинулась. Отлично, удалось зацепить её интерес, как на крючок.       — На базе первого встречного возродить короля Артура не получилось бы. Если бы оно было так просто, не устраивали бы столько плясок вокруг тебя.       — Но как же?.. — Грэй ухватилась за лежавшую справа от неё «Смерть Артура» Мэлори, одёрнула руку. — Да, у Арту… рии был сын Мордред, неужели и дальше этот род продлился?       — Напрямую — нет. Я говорю о семье Пендрагон. Которая уходит корнями ещё глубже, в самую древность. Все мы чьи-то потомки. Тосака ведут свою родословную из Месопотамии, чуть ли не от самой Иштар, ну да не будем вредить их самомнению. Наличие у них определённого рода катализатора вполне укладывается в эту теорию…       В тёмных стёклах, как в зеркале, мелькнула вихрастая рыжая макушка. Вэйвер порой вздрагивал от ошибочного узнавания...       — Это точно, все мы чьи-то потомки! — залетел в столовую Алекс. — «Реал Мадрид» — потомки макак! Они продули.       — И зачем ты смотришь чемпионат Испании, скажи-ка мне, пожалуйста?       — Так Бэкхем за них играет, и Рауль! — Алекс почесал затылок, моментально переключаясь на другую тему. — Блин, гроза закончилась, жалко, я грозы люблю!       — Не боишься? — удивилась Грэй.       — А чего бояться, везде ж громоотводы стоят!       Сын любил молнии, и непременно чтоб ударило погромче! В непогоду прилипал к окну намертво. Вэйверу рассказывали, что когда Алекс родился, над Лондоном бушевала гроза, но в операционную звуки снаружи не проникали.       — У тебя домашнее задание готово? — напустил на себя строгий вид Вэйвер.       — А, фигня, — махнул рукой Алекс. — Задали написать статью о любом животном. В жанре нон-фикшн. Мы проходим жанры литературы. Я аж три сочинил, пока мы с Флатом в метро ехали. Про пчелу, дятла и улитку в честь тех, которые у миссис Хатауэй жили. Ну то есть Флат помог немножко… Совсем чуть-чуть!       — Бойся данайцев, дары приносящих…       — Блин, ну пап, не заводи! Осталось к ним картинки нарисовать. Грэй, а представляешь, этот медведь со вчера под деревом сидит, даже ночной дождь пережил, и никто его не спёр! Папа расследовать это дело не хочет, поэтому давай поиграем в гениев сыска, а, Грэй? Найдём, кто его подкинул и зачем. Ну пожаста-пожаста-пожаста!       Вэйвер сложил руки на груди.       — Целых три рассказа вместо одного заданного, и целых три иллюстрации. Знакома ли тебе, юное дарование, присказка «меньшее — значит лучшее»? Опять будешь полуночничать, чтобы всё успеть?       — Да щаз нарисую, только Фрэнку позвоню, обсудим матч. Если бы мы так играли, нас бы тренер повесил!       И сына и след простыл. Шустрый и порывистый, Андреа когда-то подозревала в нём отклонения, называла бешеным и советовала обратиться к детскому психотерапевту и принимать препараты от синдрома дефицита внимания, успокоительные и прочие лёгкие транквилизаторы. Дочь она затаскала по специалистам, и бедняжке Бет даже выписали что-то от нервов, совершенно вредное на взгляд Вэйвера, просто-напросто девочка росла от природы застенчивой, ни к чему ломать ей характер. Неуёмную энергию Алекса он решил направить в спорт, только пока раздумывал, в какой именно, шахматы были бы близки Вэйверу, а гимнастика — Греции, сын принял решение сам. До сих пор расхлёбывали оба.       — А Пендрагоны?.. — напомнила о себе Грэй.       — В те времена Британия представляла собой лоскутное одеяло, — он прикрыл глаза, погружаясь в ту эпоху, визуализируя до мельчайших деталей. Как на лекции. Предложения выстраивались сами собой, и речь текла удивительно плавно. Вэйвер называл это «поймать волну». — Метрополии было не до каких-то далёких островов. Здесь хозяйничало автохтонное население — пикты, а ещё кельтские племена, самыми многочисленными из которых на территории будущего Камелота стали бритты. С ними уживались пустившие в этих землях корни легионеры, тот ещё сброд наёмников, из которых далеко не все являлись римлянами. Рим фактически уже не существовал, но так как информация шла долго, а не мгновенно, как сейчас, легионеры по-прежнему несли государственность на словах, а на деле обирали вверенную им колонию. Легионер Константин Аврелиан был одним из лидеров, впоследствие правителем Шотландии, а у христиан — мучеником. Его старший сын — знаменитый Амвросий Аврелиан, а младший — Утер, прозванный Пендрагоном, то есть Главным Драконом. Любовница, а после законная супруга Утера, по отцу-римлянину принадлежала побочной ветви Юлиев-Клавдиев, а по матери происходила от вождей бриттов. Их ребёнком и стала Артурия.       Грэй достала из подклада накидки свёрнутую в трубочку тетрадку и принялась конспектировать. Даже если имена были ей незнакомы, она соберёт сведения. Потому что это касалось её самой.       — Рождение Артурии, пусть даже и в незаконном браке, похоже на тщательно спланированный акт. Через Утера она принадлежала дому римских владык, которых местные христиане считали королями, несущими идеи патриархальной власти и единобожия, и как единственный наследник отца, она продолжила их традиции. И римское население признавало ее легитимность. А через маму Игрэйну и через кельтскую бабушку Артурия оказалась связана с бриттами, с язычеством, с культурой Матери-Основательницы клана. Кельты считали её своей. И так как у них наследовали по женской линии, кстати, поэтому Шинэды никогда не признают меня, бритты были рады возвести её на престол. Она сочетала в себе два начала и их же мирила. И может, она отстояла бы основанный ею Камелот, который и считала истинной Британией, если бы позже не ушла в себя и свои идеалы. Оторванность от народа, погружение в высшие философии, не видение того, что происходит под носом — это её и сгубило. И когда Мордред привела древнегерманские племена саксов, дни Камелота были сочтены. Прошу прощения, это мы отвлеклись, изначально твой вопрос касался происхождения. Так вот у Артурии было две старшие сестры, дочери Игрэйны от первого мужа. Кстати, тот был правителем Корнуолла, его имя Горлуа, а в истории «Килох и Олвен» он назван Рикка, можешь упомянуть это в своей работе. Итак, сёстры. Люди в своих легендах их часто путают или вовсе смешивают в одного человека. В анналах магов информация более структурирована. Младшая Моргана, по всей видимости альфа, верховная жрица Британии, давшая жизнь Мордред. И старшая — омега Моргауза, жена Лота Оркнейского и мать Гарета, Агравейна, Гахериса и Гавейна. Именно от линии её детей, полагаю, идёт твоя родословная. Статусная, потому что в ваш род, кроме статусных, никого и не пускали. В Блэкморе вы даже фамилию не носили, не так ли? Вам оно и не нужно. Все и так знали вашу принадлежность. Свен справедливо заметил, что ты похожа на свою маму. Внешне. Заметь, похожи она и ты уже после твоей трансформации в короля Артура. Я полагаю, ты не сильно изменилась. Ваши породистые черты лица, цвет волос и глаз через тьму веков от римских императоров передались и тебе.       Грэй покрутила ручку в пальцах.       — Но что если всё-таки… в моих жилах течёт кровь предателя Мордреда?       — Не думаю. Ты сейчас удивишься, но Мордред умерла подростком. И вряд ли она успела бы, да и горела бы желанием кого-то рожать. Именно рожать и именно она, я не оговорился.

Вновь сменяются в памяти дни,

Что безмолвны и так далеки.

Испытаний немало вместе прошли,

Не напрасно всё было, скажи?

      Это случилось прошлой осенью, при расследовании смертей в замке профессора Уиллса Пелэма Кодрингтона. Заигрывание с фэйри никогда не приводило ни к чему хорошему, рано или поздно те явились бы за платой. Впрочем, в тот вечер Вэйвер лишь догадывался о причинах происходящего, а пока за окнами бушевала гроза, чьи завывания были слышны даже в бильярдном зале. Низко подвешенные квадратные лампы тщетно пытались прогнать могильный холод — спутник любого жилища некроманта. Дорогое сукно бильярдного стола ощущалось под пальцами саваном, а шары ударялись с костяным перестуком.       — Сыграем партию? — спросил Шишиго Кайри, раскуривая очередную предложенную Вэйвером сигару. Они как раз закончили обсуждать версии происходящего. Второй этаж особняка опечатала Адашино, Грэй отдыхала после похода, а о Райнес и вспоминать не хотелось — допекла издевательствами на тему: «А не обратиться ли нам, братец, к эскулапам, вдруг есть шанс объединить наш омежий биологический материал для взращивания наследников? Лучшая тактика с точки зрения выживания в Часовой Башне».       У Райнес талант вляпываться в авантюры. Вот и здесь Вэйвер присутствовал с её подачи как нанятый за немаленький гонорар частный детектив, как бы ему не претило подобное. Кайри являлся коллегой покойного владельца особняка по некромантской артели.       — Не думаю, что я хороший игрок, — хмыкнул Вэйвер. Нет, ничего сложного в просчёте траекторий не было, всего-то задача по тригонометрии, но он представил себя наклоняющимся над столом с кием в руках. Ужасно худого себя. Нелепое зрелище, профессионалы высмеяли бы. А другие нашли бы предосудительность по всех этих позах... В замнутом помещении, где только он и чересчур доминантный альфа из тех, кто не утруждается сокрытием феромонов, прямо как кое-кто... Не то чтобы Вэйвер опасался, но лучше избегать неловких ситуаций. Всё-таки Кайри он знал плоховато…       — Что ж… — не расстроился некромант, собирая шары в пирамиду и выкладывая на борт бильярдный мел. — Так-то я тоже даже не любитель. Все мы на Факультете Общих Основ проходили джентльменский набор: фехтование, верховая езда, шахматы, покер, плавание, бокс и бильярд. В общем, наблюдай и завидуй. Ты меня случаем не подозреваешь, Лорд?       — Профессиональный перекос, — а что ещё предполагать, когда на пороге дома, где погиб некромант, появляется другой некромант? Вывод напрашивается сам собой: захват чужой мастерской.       Вэйвер равнодушно проследил, как Кайри разбивает пирамиду.       — Поверь, Лорд, это не мои методы.       — Когда подозреваешь всех, не так досадно разочаровываться. И хоть одна твоя ставка да сработает. Как видишь, я не великий детектив.       — А слухи ходят другие, — не согласился Кайри, загоняя шар в лузу. Биток отскочил и чуть было не забил дураком и второй шар тоже. — Ты просто умный чувак, вот и всё. Что уже немало. Генри Миллер говорил, что терпеть не может интеллектуалов и любит умных людей. Вот эти слова про тебя. Ты мне здорово подсобил в Румынии.       — Просто давал консультации по телефону. Следовало бы лично встретиться перед началом Войны за Грааль, но я пренебрёг. Напрасно, в результате, когда ты сегодня появился на пороге, я тебя не узнал. Приношу извинения.       — Я тоже хорош. Как там Старый Черепах?       — Сдаётся мне, простудится на наших похоронах.       Кайри расхохотался. Низкий зычный смех. Гора мускулов, ходячая иллюстрация того, каким должен быть наёмник-маг, при этом весьма неглупая личность и, что уж совсем неожиданно в среде его субтильных соотечественников — японец.       — Вижу, раз ты остался жив, мои советы хоть в чём-то помогли, — осторожно заметил Вэйвер. Краем глаза замечая выгодную комбинацию, мимо которой прошёл Кайри. Не выдержал, извлёк из подставки кий, покрутил в руках, примериваясь.       — Решил-таки присоединиться? — хмыкнул Кайри. Тёмные очки скрывали глаза, но смешливые морщинки выдавали эмоции. Приятные и искрящиеся. Грубая форма обаяния, которая моментально располагает.       — Зря, что ли, сдавал зачёт на Факультете Общих Основ? Под издевательства Амреса, — Вэйвер поставил опорную руку на стол так, как его учили давным-давно, не оттопыривая жеманно пальцы, а спотно смыкая, располагая кисть максимально устойчиво, пирамидой, опираясь подушечками и основанием ладони и помещая эбеновый кий между костяшкой указательного и большим пальцем. Здесь не нужны Магические цепи, физическая сила или выносливость, лишь точность удара и собственные мозги. Он задержал дыхание, сощурился и ударил по битку. Два шара закатились в лузы, третий прошёл очень близко, но чиркнул о борт. Вэйвер цыкнул.       — Жаль, с самого начала на счёт не играли, — заметил Кайри. — Опасно с тобой дело иметь. Глазомер хороший. Стреляешь, поди, тоже отменно. А что до меня… Не выжил я там, на Войне. Умер.       Вэйвер выпрямился, убирая волосы за ухо.       — Я шёл на смерть, — глухо пояснил Кайри. От резкого удара шар вприпрыжку пронёсся по столу. — Я был готов к смерти. Подозревал, конечно, что возможно… Но особо не верил, обстоятельства вокруг сложились нестандартные. Это Героические души, это фантазменное оружие, это вам не банальное проклятие и не свинец. И было бы даже благородно умереть за человечество, во имя цели, чтобы тот святоша ничего не натворил, добейся он своего… И погибнуть со своей Слугой — честно. Мы команда и одно дело делали, куда я, туда и она. И она жизнь положила, а я рядом с ней откинулся. Но разве ж так просто убить некроманта? Наш брат со смертью на ты, у меня по всему земному шарику три тела запасных припрятано, ну одно и сработало, притянув мою душу обратно в клетку из плоти… Я этого не хотел. Оно без моего участия случилось, на автомате, по выучке…       Вэйвер поневоле ощутил их общность, как двух Мастеров. Как двух выживших на Войне за Грааль, потерявших тех, кому они вверили свои жизни…       — Благородство и Мордред, синоним предательства? — не удержался и спросил он, так как обида на Сэйбер ещё жгла. Чувствовал, что ответят. Потому что Кайри, наверное, прочёл в его глазах такую же преданность собственному Слуге. Нет. Клятву верности подданного — единственному царю. — Ведь из рыцарей Круглого стола именно Мордред откликнулся на твой призыв, верно? Ты не допускаешь, что напрасно рвёшь душу, и его цели не были столь чисты?       — Гхм! Судишь по хроникам, Лорд. Во-первых не он, а она. А во-вторых, Мордред — совсем девчонка, бунтарка, как и все подростки. Которой не хватало внимания отца. Которую ломали, говоря, что ей, кровь от крови, надлежит быть альфой, мужчиной, вести себя как мужчина, думать как мужчина. Которая видела ложь при дворе Камелота, всю гнусность, все игры подковёрные, ну прямо как у нас в Часовой. И выкашивала предателей на корню, по Макиавелли, не боясь руки замарать. Мать её использовала, как мы, маги, своих отпрысков. Настоящая, мать её, волшебница! Понимаю Мордред, я тоже из змеюшника Часовой сбежал. А Артур, добрый и светлый, конечно, смотрел на дочь как на свидетельство своего грехопадения, а вокруг себя предательства не чуял, зато преступления Мордред как на духу видел. Не оправдываю я её, тащить на родину чужаков во имя своих амбиций — это верх глупости, ну а чего она в свои пятнадцать понимала?       — Ты проникся ею? — Вэйвер обошёл стол, примериваясь к удару. Квадратные лампы бросали тень на лицо Кайри, расчерченное страшными шрамами.       — Мы с ней похожи. Я всего-то не побрезговал узнать её настоящую. Послал к чертям стереотипы сказаний. А она... может, впервые к ней отнеслись именно как к Мордред, а не как к ребёнку великого отца, непризнанной, но единственной наследнице, к дочери проклятой колдуньи, бешеной стерве и бельму на глазу… Я её оправдываю, отдаю себе отчёт. Я не объективен. Слушай, ну она мне как дочь. Правда. Со своими детьми не сложилось, наша Магическая метка приживается из рук вон дерьмово, высок риск летального исхода. Знаю, ты сейчас намекнёшь на усыновление, с чужими экспериментировать не жалко. Уже экспериментировал. Этот грех на мне, признаю. И она признавала свои грехи. Но мы страдали, но шли дальше. Нельзя подвести тех, кто пал жертвами... А-а, Лорд, чего я тебе это рассказываю? Околдовал ты меня, что ли?       — Нет, — покачал головой Вэйвер. Волосы мешались, ложась на зелёное сукно, пришлось их в раздажении сдуть. — Дело в том, что я из тех немногих, кто может тебя понять. Я тоже наворотил ошибок, из-за моего честолюбия погибли учитель и его невеста, — а он даже своё воровство мнил гениальной уловкой, и вины не чувствовал, пока не узнал об их смерти, потрясшей до глубины души. — Я тоже пытался подняться по пищевой цепочке в змеюшнике, и тоже... Нет, не сам сбежал, мне помогли понять, что это самообман. Мы, маги, отличаемся от людей только тем, что обманываем действительность и самих себя, — и ударил по битку.       Кайри остановил лапищей шар прямо у лузы.       — Лорд, а что это за красавица с тобой?       Вопрос был задан очень серьёзно. Вэйвер поднял голову, встречаясь с чёрными стёклами очков.       — Какая из? — спросил он, прекрасно осознавая, что речь не о Райнес.       — Она похожа как две капли воды… Я больше года не вспоминал, запретил себе вспоминать, потому что, веришь, нет, а такой бугай, как я, плакал. Но сегодня увидел лицо под капюшоном. Те же глаза, скулы… Тот же возраст. Она не та, нет, моя была шельмой и петардой, а эта — нежный подснежник. Но узнавание прошибло. Это магия какая-то? Вроде того, что каждый, взглянувший на неё, увидит то, что хочет?       Вэйвер опёрся ладонями о борт. Откровенность подкупала. В Часовой Башне, где не принято озвучивать мысли, где быть самим собой — признак дурного тона, общение с искренним человеком воспринималось глотком свежего воздуха. Война в Румынии давно минула. Кайри скрывать уже нечего. А их война с Грэй ещё не началась.       — В её деревушке проводили один ритуал… Это магия плоти, тебе подобное должно быть знакомо. Её преобразовывали в короля Артура. Потом пришёл я, и всё им нарушил.       Эта информация так или иначе раскрылась бы. Если интуиция не подводила, а Вэйвер в своём шестом чувстве мага вечно сомневался, события в особняке Уиллса приведут к открытию Врат в Царство Фей. И если это случится… Придётся срочно разрушать Врата чем-то мощным, а в арсенале у них лишь Грэй с Ронгоминиадом. А кто из присутствующих не узнает легендарного копья короля Артура?       — Вот оно что, — Кайри отвернулся, скрывая выражение лица. Вэйвер всё меньше и меньше пасовал перед ним, как омега перед альфой, запахи которых кажутся слишком агрессивными. И всё больше видел интересного собеседника. — Ты её береги. Красавица смотрит на тебя как на икону.       Можно подумать, Вэйвер этого не замечал. Он не делал ничего, чтобы кому-то понравиться, но оно происходило помимо его воли. И кому, как не ему, знать этот восхищённый взгляд, выдающий с головой. Сам когда-то смотрел так же, неожиданно для того тщеславного мальчишки, мечтающего стать лучшим магом, утереть всем нос и не считающегося с якобы недостойными его людьми. Глупый он был… За пыльными залами Часовой Башни лежал целый мир, который ему показали.       Как после он покажет целый мир за пределами деревни юной Грэй…       — Лучше ей ко мне не привязываться. Я собираюсь принять участие в следующей Войне за Святой Грааль.       — Твой прежний Слуга тебя тоже не отпускает? — прошептал вдруг Кайри. — Мне, как некроманту, знакома эта одержимость. Утянет он тебя в омут смерти за собой однажды, помяни моё слово, утянет… Мёртвые — они не для живых.       И Вэйвер также тихо ответил, словно воочию видя Зеркало души Искандера:       — У меня есть преимущество перед миллиардами людей на планете. Я в общих чертах представляю, что ждёт меня после смерти. И потому не боюсь. Отчасти даже жажду, потому смерть от меня и бежит. Но если вдруг… — он вздохнул. Райнес позаботится об Алексе, хотя это и претило, а вот Грэй… Которую он забрал из её мирка, обещал новую судьбу и что же, не сдержит слова? — Если со мной что-либо случится, приглядишь за Грэй?       — Ты меня почти не знаешь. Я в разъездах и рисках, вызываю призраки мёртвых в этот мир. Она Могильщица, из элитных блэкморовских, как я понимаю, она наоборот упокаивает призраков, которым не место здесь. И ты считаешь, что мы сойдёмся?       Вэйвер сам был в шоке от своих слов. Наитие? Шестое чувство?       — Мне кажется, только с тобой она и сработается.

Ты поведал о чувствах своих,

И во мне ураган пробудил,

Если вдруг суждено сгинуть миру навек,

Не сотрётся из памяти след.

      — Не говорите так, учитель, — прошептала Грэй. — Я не позволю, чтобы с вами что-то случилось! И я не пойду в обучение к мистеру Кайри, хотя он кажется достойным человеком. Совсем не таким, как маги в Часовой Башне.       Вэйвер аккуратно сложил растрёпанные энциклопедии. Вкрадчиво заметил:       — Не тревожься, он не станет относиться к тебе, как к Лолите. Он и в Мордред видел дочь, думаю, и с тобой будет так же. А осенью, в поместье Уиллса, во Вратах в Царство Фей, мы видели настоящую фэйри, во всей силе её гламора — магии очарования. У фэйри это не специально, а самопроизвольно. Положим, Райнес не влюбилась в фею раз и на всю жизнь, так как её защитили Мистические глаза. У Адашино, по слухам, имеются такие же. Но и Кайри не затронуло, он не стал искать встреч с дивным народом, не сошёл с ума и не помешался на похоти. Значит, контролирует свои инстинкты, или его сердце не свободно.       И прикусил язык. Потому что если ученица станет делать выводы, то там присутствовали ещё и он сам, и Грэй. И гламор не подействовал ни на одного из них, следовательно, их сердца уже были отданы кому-то…       Грэй, Грэй… Не повторяй чужих ошибок… Или не ошибок…       — Учитель! — твёрдо взглянула Грэй. Пыталась быть упрямой. Ставить ему условия, что неудивительно, ведь она видела его в минуты слабости. Он, как магнит, притягивал нелепые ситуации, часто жаловался, на словах был циником, а поступал самоотверженно, но одерживал победу только потому, что ему помогали. И Грэй пеняла, что он слишком откровенный, словно без кожи, слишком часто говорит несочетающиеся между собой вещи и хочет совершенно разного. Хорош идеал, нечего сказать!       — Учитель, я вас защищу! И Алекса! От всего! Я буду очень стараться!       — Самое эффективное против мага — шальная пуля, — хмыкнул Вэйвер.       Но не стал рассказывать, при каких обстоятельствах вывел этот постулат.

Океан увидеть с тобой

Хотели мы очень давно,

Кто бы знал, что явью стать

Снам светлым так и не суждено.

Снег наш путь заносил

И ранили льды, будто ножи,

Безмолвно ты боль и гнёт сносил,

Но знай — мы не одни.

      Зимнее утро в Фуюки начиналось поздно. Можно было бы сказать, что вылезать из их общей согретой постели не хотелось, если бы Вэйвер в ней находился. Но нет. Он сидел на скинутом на пол одеяле, прислонившись спиной к груди Искандера. Обнажённой кожей к обнажённой коже, и холодно не было ничуть. Растекался по жаркому телу совершенно бессовестно, блаженно закатывал глаза и вдыхал, вдыхал пряный феромон, перемешанный с его приторной сладостью и животными запахами секса. И нет, стыдно не было.       Он с ума сходил от того, как нежно его касались, словно боясь причинить вред, и как после, забывшись, срывались в страсть. А Вэйвер повторял, что он не хрустальный, выдержит. И после обессиленно засыпал на Райдере, используя его вместо кровати и не встречая никаких возражений.       Этим утром его обнимали и гладили, и рычали куда-то в шею, запуская рокот под кожу, и в ответ в горле зарождалось урчание. Раньше Вэйвер считал, что омеги играют на публику, притворяются. Но урчать оказалось так естественно, и это так заводило его альфу, что Вэйвер готов был издавать эти звуки вечно.       — Волосы у тебя красивые, —слова Искандера опалили ухо. — Драгоценные нити. Как укрощённая волна, жаль, коротки.       — Тебе они нравятся? — прошептал искусанными губами Вэйвер, оборачиваясь, чтобы искоса увидеть, как Искандер целует подцепленную прядку.       — М-м-м… Пахнут тобой. Умотался?       Вэйвер повёл плечом. Эструс с альфой давался непросто. Тело ломило, на нём живого места не осталось от собственнических укусов. Саднили стёртые локти, колени и спина, каждая перерастянутая жила ныла, а уж там, внизу… да, в эструс он был эластичен, раскрыт, мышцы от природы расслаблялись, но этого оказалось чересчур мало для сцепок. Вход был натёрт, его пекло нещадно и даже сейчас, когда их тела не соединялись, Вэйвера не покидало фантомное ощущение заполненности, словно изнутри его всё ещё распирало. И каждый раз, когда его брали вновь, первое проникновение отзывалось острой болью. Словно что-то лопалось. И Вэйвер шипел и тянул воздух сквозь стиснутые зубы, и ему шептали что-то на ухо, успокаивая. Жгучая боль уходила после начала толчков, и его подбрасывало, выкучивало так, что он лихорадочно цеплялся за всё подряд руками и ногами, поджимал пальцы и стонал от напряжения, перетекаемого в запредельное удовольствие, граничащее с болью, если дело доходило до узла. Искандер пытался остановиться раньше. Всегда. Вэйвер хныкал и провоцировал. На простынях оставались ярко-красные полосы крови, которая, высыхая, темнела.       Он едва стоял на ногах — те мелко дрожали. У него не получалось выпрямиться — от жжения пониже спины можно было находиться лишь в полусогнутом положении — так переносилось легче. Но ходить ему и не давали. Носили на руках мыться, когда он оказывался совершенно испачкан; кормили с ложки чем-то, он даже не разбирал, чем, а из-за тремора самостоятельно держать столовые приборы не мог. В прежние эструсы, пусть и воющий от рези в животе, но Вэйвер был адекватен (почти), а сейчас его размазало. Но вместе с тем он ловил столько незамутнённого наслаждения, о нём так заботились, хотя и под действием феромонов, и пусть сутки с небольшим, но его любили… Ради этого альфы он готов был отдать всё, что у него есть, сделать всё, что в его силах. Но у него ничего не просили...       — Лучше не бывает, — прохрипел он: сорвал голос до такой степени, что горло болело, как при простуде. И нисколько не погрешил против истины.       О его макушку потёрлись щекой.       — Где ж ты раньше-то был, медовый… И отчего так поздно родился? Мойры, старые шлюхи, явно что-то в своих нитях напутали.       А потом обстановка резко сменилась. Сердце ёкнуло. Искандер замер, сжав его в объятиях так, что не вздохнуть. Вэйвер не понял, сам он испугался или уловил тревогу своего альфы, как, по слухам, умеют чувствовать друг друга истинные, а после его повалили на пол, под окно, и закрыли собой.       Мгновения текли, а ничего не происходило. Потом сквозь шум в ушах прорвалось тикание наручных часов, заброшенных куда-то на тумбочку.       — Что?.. — шепнул Вэйвер.       — Почуял что-то, — отрезал Искандер и рыкнул на Вэйвера, чтобы не рыпался. Тот послушно затих. — Меня это не обманывало ни разу, жизнь спасало. Словно целится лучник, как в сражении с маллами. Только тогда уворачиваться было некуда.       Вэйвер сглотнул, пробегаясь пальцами по страшному рубцу у Райдера на груди. Скосил глаза на плотно прикрытые жалюзи, сквозь которые сочился свет. Дробился бликами на лакированых узких дощечках, и кто поручится, что одним из этих бликов не был отсвет оптики на винтовке? Хотя профи, кажется, так не прокалываются…       — Ушёл? — спросил Вэйвер.       — Не знаю, кто должен был уйти, но вроде отпустило. Затылок не холодит, как только что.       Пульс запоздало застучал в ушах. За жалюзи их, конечно, не видели, но явно пасли. А значит, пока они тут прохлаждались, во внешнем мире что-то произошло. Возможно, баланс сил поменялся, и Вэйвер в очереди на устранение следующий. Глупо надеяться, что его в силу возраста и безобидности сбросят со счетов. Снайпер… не наёмник ли Айнцбернов? Который снял Мастера Кастера, Вэйвер видел через фамильяра и испугался, как легко, оказывается, мага убить. В Часовой Башне сочиняли многоступенчатые арии, защищающие от любого воздействия извне, от стихий до ритуалов вуду, но это оказалось бесполезным против прогресса.       А если до сих пор не нападают, следовательно, благодаря барьерам вокруг комнаты не понимают, на месте ли Вэйвер, а может, ещё и думают, что он как живым щитом прикрывается гражданскими — четой МакКензи.       Удивительно, как чётко на адреналине формировались мысли. У Вэйвера нарабатывалась стрессоустойчивость, что ли? А она, похоже, только так и нарабатывается, через многократное повторение опасных ситуаций. Вэйвер хотел бы наплевать на Войну, что шла за окнами этого крошечного мирка. И на весь остальной мир тоже. Но миру было не плевать на них.       Именно на них.       Потому что их команда — это мы. Не Мастер и Слуга. Альфа и омега.       И нельзя упускать ни минутки!       Он извернулся, высвобожая руку, схватил Искандера за вихры у виска и притянул к себе. Целовался жадно, мокро, до одури, вылизывая чужой рот, прикусывая губы зубами, не давая перехватить инициативу. Голова кружилась от нехватки кислорода, потому что Вэйвер опять забывал дышать носом. Наконец отстранился, запыхавшийся и раскрасневшийся. Стёр дорожку слюны с рыжей бороды, как Искандер в шутку его учил «чтоб не разводить мокроту́», будто не измазывался сам в жидкостях похлеще, пробуя своего омегу на вкус. И Вэйвер застыл, глядя на манящий алый огонь в самых любимых глазах. Этот огонь шептал о багряных простынях, переплетении тел, жаре и запахах, звучащих в унисон.       Искандер не улыбался. Он не вжимал его в пол, только закрывал собой, да и всегда во время их соитий опирался на локти: «не поломать бы тебя, такого птенчика». Мурашки от сквозняка из-под двери пробежали по спине, и Вэйвер выгнулся, в поисках тепла прижимаясь, дрожа, и его перехватили рукой, притискивая ближе за ноющую поясницу.       — Что ж ты творишь… У, глаза твои колдовские, бедовые…       — Хочешь меня? – Вэйвер принялся зацеловывать шею, мимолётно прихватывая кожу зубами.       — Твоя течь закругляется, — огорошили его. — Сам не понял? Отпускает тебя. Скупнёшься, и запаха манкого не будет. К обеду уберёмся отсюда, где всякие лучники шастают, я побуду в призрачной форме, а ты пока волшбы наберёшься.       — А ты говорил, что я пахну…       — Пахнешь, да не течью. А собой.       — И… Я тебе уже не нужен?       — Ох, дурень, — ему засмеялись прямо на ухо, а после размашисто лизнули. — В себя не верит, а соблазнять лезет. И как тебя понять, а? И почему я его тут люблю изо всех сил, а он до сих пор ничего не уразумел? Эй-эй, ослоухая Атэ, и та чокнется в твоих думах разбираться.       — Я сужу по делам, — надулся Вэйвер. — Ты не хочешь, чтобы я звал тебя Александром...       Райдер щёлкнул его по лбу.       — Напоминает о доме, о материных: «Мы выше всех, мы не люди, мы полубоги». Искандером меня в Персии прозвали обычные люди. Верили мне, надеялись на перемены к лучшему, не гнушались хлеб преломить и вино разделить. Знаешь, малец, если ты кого в жизни спас, даже самого распоследнего босяка, ты уже землю топтал не зря. А если жопой престол протирал... Э! Потому что кто мы такие, чтоб судить, кто богам важнее: цари или подданные? Марта вон тебе кашу варит, с этими самыми... Витаминами. А Глен меня давеча подкараулил на лестнице, покамест он стоял выше, стратег растакой. За шкибот отловил и к ответу призвал, ну ты подумай, выяснял, не неволю ли я тебя. Не глупцы ведь, распознали, чего с тобой. Ты их не ценишь, а они к тебе, как к родному. Вот такие узы я уважаю. Мне и воины мои — все как семья были.       Они снова замерли. Лишь амбра с мускусом набирали обороты. И ныло внизу живота, до горячечного шёпота вместо речей по правилам риторики.       — А я... семья?       — А с тобой я уже прочухал. Целовать тебя надо, чтоб не мёл чепухи, зря я, что ли, в Персии поднатаскался, чего они там в своих храмах только не вытворяли! А мысли из твоей головы нужно вытрахивать. Потому что лучше всего ты смотришься стонущим подо мной.       — Но я слабак. Мне с тобой не место.       — Опять! Это мне, как альфе, надлежит тебя защищать. А тебе следует возлежать. И не спорь. И... прости уж, если на нашем пути тебя подведу... И хватит переживать, надо хватать этот день. Прошлого нет, будущее — кто его знает, зато всё настоящее — наше с потрохами.       Вэйвер закинул ногу ему на спину, стараясь соприкоснуться, сомкнуться. Его остановили, провели рукой между бёдер.       — Ты сухой уже.       — Я смогу. Я же вижу… — он облизнул губы, — тебе надо… царь мой...       — Только не так, — рука с талии исчезла, его аккуратно опустили на пол, поцеловали в лоб, нос и щёки, так что он захихикал от щекотки, а после пробежались широкими ладонями по бокам, разминая, будто тесто, свели его ноги плотно друг к другу, собрали под коленями и, чуть наклонив, вздёрнули наверх, так что Вэйвер остался соприкасаться с полом только головой и плечами.       — Что ты…       — Сжимай ноги крепче. Сейчас всё поймёшь.       И это тоже было прекрасно. А голова действительно прояснялась, ведь там начинали бродить знания об инициациях в традиционных обществах. Где молодых воинов брали чаще всего вожди, наставники, лидеры, лучшие в своём ремесле, тем самым передавая удачу и отвагу. Вот только инициируемыми были не юноши-омеги. Омег держали дома, как тех, кто рожает и воспитывает детей, и с ними не развлекались, а спали ради продления рода. И потому сексуальные инициации бет и альф казались Вэйверу из просвещённого двадцатого века дикостью.       Но ему довелось пройти подобное тем инициациям. От самого великого человека на свете. И самого любимого. Так что, наверное, у Вэйвера теперь будет столько удачи, что дела пойдут в гору.       Для начала следует выиграть этот чёртов Грааль, чтобы его царь получил шанс на вторую жизнь. А затем вместе махнуть, наконец, к океану! На все океаны. А потом…       — М-н-ха-а-а! — сладко простонал Вэйвер.       ...Да, не сто́ит обольщаться, альфа оберегал омегу, с которым проводил течку. Естественная реакция. Хотя знал бы он, что вместе с Вэйвером спасает своего будущего ребёнка...

Разбросает по воле судьбы,

Но уже не посмею забыть,

Как учил видеть свет в безбрежной ночи,

Ведь внутри нас самих он сокрыт.

      — То есть Cai из Мабиногиона и Kay из рыцарских легенд — один и тот же человек? — конспектировала Грэй, перелистывая энциклопедию кельтской мифологии.       — Да, это самый логичный вывод из твоей писанины. Который напрашивается в заключение, чего вы, леди, сделать не удосужились, — учитель нещадно черкал в её аккуратно прошитой работе. Причём умудрялся думать о чём-то постороннем, что Грэй отмечала по взгляду, наполненному туманом с кромлехов то ли её родного Cymru, то ли Erin, то ли то была дымка над балканским взморьем...       — Всё изучили? — плюхнулся рядом Алекс. Гроза за окном прекратилась, и краски догорающего заката вернулись на улицы. — Кто от кого произошёл и где чья родина?       — А ты пришёл доделывать домашнее задание? — покосился на него учитель.       — Я пока матч обсуждал, уже всё нарисовал, — отмахнулся Алекс.       — Ты хоть бы сделал вид, что стараешься.       — Можно я с вами посижу? А то мне скучно… Я тоже нарисую свою родину. Пап, а откуда полироль срисовать?       — Акрополь, — поправил учитель. — Возьми со второго стеллажа «Частную и общественную жизнь греков», как раз на обложке изображено.       — Там ещё марафонец типа бежит, да? Понял, — Алекс стёк со стула и умчался в гостиную.       Грэй замерла, не веря происходящему. Почему? Как?..       Вспомнилась битва с Фэйкер и доктором Хартлессом в Альбионе. Царь Завоевателей Искандер, призванный как божество для магов, должен был вернуть Эпоху Богов, чтобы колдовская братия не обманывала реальность своим фокусами, а на самом деле её меняла, как умели волшебники на заре времён. Сияние от явленной фигуры было невыносимым. Вокруг выстраивались ряды славных воинов, Грэй растерялась, не зная, от кого оборонять учителя, и одновременно сдерживала напор Хартлесса. И краем глаза смотрела на ту фигуру. Отчасти Грэй видела Фэйкер, никак не могла стереть её образ. Отчасти слышала голос Искандера, адресованный учителю, и до сих пор не решилась признаться, что, как медиум, всё уловила. Но когда образ Фэйкер рябил, словно раскалённый воздух над асфальтом, проступал иной абрис. Могучий великан, по сравнению с которым её высокий учитель казался хрупким, как, наверное, и положено омеге. Лица она не разглядела, но видела плащ, развевающийся за плечами… такого же цвета, как обрывок, полуистлевший от времени, что учитель хранил в шкатулке. И такого же цвета были волосы того гиганта...       — Учитель, а почему… почему Алекс будет рисовать Грецию?       Но на лице учителя не отразилось никакого смятения.       Алекс вернулся с книгой, альбомом и пеналом, снова забрался на стул с ногами.       — Мою бабушку звали Фотини Вельювенис, — спокойно ответил учитель. — Англичане это выговорить не могли, потому она стала Вельвет. Ха, будто entrepreneurship выговорить легче! Бабушка гречанка. То есть родилась на территории Турции, в районе под названием Каппадокия. Сейчас это провинция Кайсери. Вся её семья жила там испокон веков. Как и остальные в деревушке, целая греческая община. По слухам Вельювенисы даже исцеляли, но кто теперь это докажет...       — Вот, наша магическая династия намного старше, чем четыре поколения, — похвастался Алекс и вернулся к рисунку, высунув от усердия язык.       Учитель покачал головой:       — Турки притесняли христиан, греков особенно. Многие эмигрировали сами, остальных депортировали в 1923-м году. Семья бабушки уезжать отказалась, и Вельювенисы единственные из общины остались. Пока в 39-м году их дом не подожгли. Погибли все. Кроме бабушки, в которой спонтанно пробудилась магия. Знаешь, как это бывает, когда од проходят по твоему телу впервые, преобразуя нервы в Магические цепи.       Грэй помнила, как это больно. У неё имелись Магические цепи и даже Магическая метка, хотя магом она себя не считала, а метка Могильщиков Блэкмора выполняла одну лишь функцию — синхронизировала с Аддом. Все маги не забывали своё пробуждение, наверное… Для многих это оказывалось первым воспоминанием детства.       — А после она сбежала на Восточном магическом экспрессе в Лондон. Такая история.       — Мне папа всё про прабабушку рассказал, она же наша родоначальница, и ещё добавлял, что она бы меня избаловала, — заявил Алекс, чертя по линейке полоски на колоннах Акрополя. — Так что я рисую Каппадокию. По истории мы проходили, что соратники предали Александра Великого и растащили его империю. Грэй, ты в курсе, кто такой Александр Великий?       — В курсе. Он... очень большой.       Учитель почему-то закашлялся.       — А папа сказал, что Каппадокия досталась Эвмену, — тараторил Алекс. — Только Эвмен долго не проправил, его грохнули, но его семья осталась. Короче, если бы я там был, я бы такого не допустил! Я почему-то всегда за проигрывающих болею... Их жалко. За Гектора и Трою. За Рема, а не этого психа Ромула. За Ганнибала. Они, дураки, всё неправильно делали!       — Тебя там только не хватало, — вздохнул учитель.       — Не, а чё, я не прав про Каппадокию? Почему семья прабабушки не уехала вместе с остальными греками? Whydunit? А потому, что они были правителями тех мест, потомками Эвмена, а какой правитель бросит свою землю?       — Алекс, не придумывай, — осадил учитель. — Хватит связывать то, что не связывается.       Грэй сделала себе заметку поискать эту самую Каппадокию на карте.       — А если мы — наследники Эвмена? Пап, чё ты бурчишь, клёво же! Возьмём и объявим права на Каппадокию!       — Алекс! — осадил учитель.       — Ну горы же. Экология, воздушные шары, туристы. Карьера футболиста быстро заканчивается, а тебе работать не надо будет, мы заживём, как президенты! Супер я придумал?       — Алекс!!       — Вот такой Акрополь отгрохаем, не хуже, чем в Афинах, все будут там фотографироваться за деньги...       — Александр!       Это возымело действие. Алекс помолчал, но сидеть спокойно он не умел по определению. Покачался на стуле, покрутил в пальцах карандаш, а после и вовсе упал головой на колени учителю, примерным щеночком заглядывая в глаза:       — А вон тот марафонец, я его рисовал, а он... Пап, а чё эти греки всех так изображали? Ну, так. Можно я на него хотя бы трусы надену?       Учитель прыснул в кулак. Грэй тоже стало смешно. И немножко грустно: в её семье не было такой идиллии.       — Футбольную форму намалюй, — пряча улыбку, учитель спихнул с колен хитро жмурящегося сына.       — И картинку Грэй подарю! — решил Алекс, потянувшись к альбому. Из которого выпали три сложенных пополам листа, на титульниках которых были нарисованы пчела, что-то амебоподобное и неопознанного вида птица.       — Это твой нон-фикшн? — учитель развернул последний лист, Грэй успела прочесть:       «Извесно что дятел добывает из-под коры вредных насекомых делая в дереве дупло. Но долбит он по-особенному. Садится на дерево и долбит. Но тут ему нужна подпорка. Вот тут ему и нужен хвост. Он садится на него и долбит, и долбит».       Грэй не была уверена, что сама не сочинила бы что-нибудь подобное. В своих талантах она сильно сомневалась. Вытянула шею, читая следующий рассказ:       «Обычно насекомые состоят из трёх частей: I. Голова. II. 1-я часть тулговища. III. 2-я часть тулговища. Вот как у пчёл. Если вульи станет много пчёл, то половина пчёл к новому улью, которого съделал пчеловод специально, прилетит и там живёт».       — Чьё это творчество, твоё или Флата? — строго спросил учитель.       — Что опять не так?       — Сам не догадываешься? Вот, полюбуйся, как это звучит вслух: «Все думают, что у слизнека есть хвост, но это не так. Это просто часть тела. Её то слизнек зжимает и разжимает. Он так ползёт. Вот и создаётся ощущение, что это хвост». Зря я прекратил проверять твои задания! Чёрт с ним, со стилем, но орфография! Я же учил тебя правилам, пишешь «Ливерпуль», читаешь «Манчестер»!       — Он старался, — заступилась Грэй. — Просто у него нет высшего образования, как у вас...       — Мне кажется, мои гены вообще не участвовали!       — Значит, прабабушкины участвовали! — рассердился Алекс. — Эвменовские! Не хуже, чем у Грэй Пендрагон! Ни фига мы не простые граждане, мы короли!       — И королям дозволено писать околесицу?       — Королям дозволено всё!       Это живо напомнило Грэй один случай, когда она только приехала в Лондон. Стоял август, такой солнечный, что хотелось гулять по парку, но ей поручили забрать с тренировки Алекса. В метрополитене Грэй терялась, а набегавшийся Алекс клевал носом, и в итоге вышли они за две остановки от нужной. И тогда сын учителя, протерев глаза, заявил, что проведёт Грэй экскурсию по Лондону.       — Мы ещё больше заблудимся! — испугалась она, комкая в руках карту-путеводитель, где крестиком отметила дом, а маркером обвела даже не подписанную Рочестер-Роу.       — Я Вестминстер и Сохо как свои пять знаю! — гордо выпятил грудь Алекс, и тяжёлый рюкзак чуть не перевесил его назад, так что он комично замахал руками. — Мы с пацанами здесь на великах катались за стикерами, около дома такие не продают. Только папе не говори, что мы так далеко уезжали. Пойдём!       В результате не Грэй вела его за руку по августовскому жаркому городу, а Алекс уверенно держал её ладонь маленькими пальчиками. Если учителя она тогда сторонилась, то его сын рушил все барьеры, не прилагая никаких усилий.       — Вот та улица ведёт в Сент-Джеймс Парк, а за ним Букингемский дворец, там живёт королева, не-е, я её не видел, но видел, как выгуливают её корги, честно! — частил мальчик, и Грэй едва поспевала за ним, глядя то налево, то направо. Следовало обеспечивать безопаснось ребёнка, для того её и вызвали, но она давно засекла присутствие рядом человека из гвардии леди Эль-Меллой Арчисорт, кажется, мистера Армитиджа, и не понимала, к чему двойные меры предосторожности. У Лордов свои причуды и, похоже, очень-очень много врагов.       Но удивительные места, наблюдаемые раньше только на картинках в настенных календарях, вставали перед Грэй живьём. Неужели она, не знающая, как доехать до соседней деревни, на самом деле в столице, где вершится история её страны, а то и мира?       — Тауэр ты уже видела, ты там рядом живёшь. И до него отсюда далеко чапать.       Да уж, повезло перебраться с одного кладбища поближе к другому...       – А это Трафальгарская площадь, — важно заявил Алекс. — Оуч, бежим отсюда!       — Что-то капает? — не поняла Грэй.       — Не капает, а какает! — поправил Алекс. — Тут куча голубей… Туристы любят, но это капец как неприкольно!       Они взбежали по широким каменным ступеням за постамент памятника, как сказал Алекс, «какому-то мужику на коне», перевели дух, и Грэй осознала, что так свободно не смеялась очень давно.       И вдруг её ожгло ощущение присутствия. Мощное и гнетущее, будто приближение урагана. Концентрированная опасность была настолько сильна, что Грэй с ужасом осознала, что не выстоит. Её словно прижало к ступеням золотой плитой. И давило всё сильнее и сильнее.       Грэй затравленно огляделась. Завела мигом посерьёзневшего Алекса за спину.       Он остановился в пяти шагах от них. Незнакомец в чёрных очках, лёгком костюме. Запонки на его манжетах стоили, наверное, дороже, чем почка Грэй. Ветер раздувал золотистые волосы, а в воздухе кружились перья вспорхнувших голубей.       — Не чаял, что это мир сможет меня позабавить, — произнёс незнакомец со странным акцентом, ни на что не похожим. Снял очки, немигающе, словно змей, уставившись на Грэй. Глаза его оказались красны, как кровь.       — Грэй, пойдём, — дёрнул её за руку Алекс, — нельзя разговаривать с чужими.       — Навевает воспоминания. Спустя девять лет... Пир Царей продолжился на чахлом острове на другом конце света. Декорации другие, действующие лица те же. Значит, ты Грэй? А ублюдок?       — Мы уходим, — бросила Грэй, сжимая ладошку Алекса и пятясь со ступеней вниз. Боясь потревожить туристов.       — Подрастёте, и, быть может, Царь вновь выпьет с вами, самозванными властителями, бросившими вызов Мне, — он жутковато расхохотался. Грэй показалось, что, несмотря на силу, незнакомец рассыпается золотым песком, смерть бродит с ним рядом. Потому он сходит с ума? — Смертные шавки так держатся за жизнь, что хотят оставить своё семя в веках. Но чтобы так встретиться… Судьба, позабавишь ещё Владыку? Что ж, насчёт ублюдка догадаться не сложно, от того ничтожного Мастера так пасло амброй Завоевателя, что уточнять, кто они друг другу, нет нужды. А вот девка откуда? Та жалкая вождица рыцарей не могла так пасть. С кем-то, кто не единственный истинный Царь.       — А вы в веках не хотите, что ли, остаться? — ляпнул Алекс. И Грэй вжала голову в плечи. Адд странно притих, но его напряжение звенело в её нервах. Адд готов был развернуться в оружие в любой миг. Даже при свидетелях.       — Я потерял того, кто один и был достоин носить моих детей, — презрительно процедил незнакомец. — У нас не в ходу слово «омега». Но каждый благословенный город, отвоёванный у песка и глины, оберегали бог-всеотец, богиня-всематерь и дитя их, способное существовать без пары. Я называл его: ме Инанны. Осеянный ме Инанны.       Он точно был сумасшедшим. Потому что сейчас смотрел в небо и разговаривал будто не с ними. Грэй глянула из-под капюшона и под раскатистый смех бросилась вниз со ступеней, увлекая за собой Алекса.       Что тот человек знал о них? И что значили его слова? Ощущения от его присутствия были сродни ступору от Фэйкер, но Слугой в обычном понимании этого слова он не являлся. И почему он уже тогда назвал их властителями? Непризнанную королеву Камелота и, как выяснилось сегодня, самопровозглашённого царя Каппадокии?       ...Она собрала разбросанные листы курсовой.       — Останешься на ужин? — предложил учитель. — У нас сегодня запечённый картофель с беконом. Не Бог весть какое блюдо, зато настолько натуральное, насколько это возможно в современных условиях. Приходится питаться правильно ради Алекса, у него спортивная диета, а я разное на двоих готовить точно не стану!       — Утром кальций, обед с мясом или рыбой, но бульон диетический, а ужин — восемьдесят процентов овощей, — токскливо протянул Алекс. — Ладно, ладно, не возражаю.       Грэй порадовалась, что они хотя бы не едят полуфабрикаты. Но…       — Я не буду. Спасибо! — быстро выпалила она. — Не обижайтесь! Но я лучше на кампусе. Там карри…       — Если тебе неудобно, то не неволь себя.       — Прошу меня простить!       На самом деле ей хотелось остаться, стать ближе этой семейной атмосфере, но картофель... Отец очень любил готовить картофельные блюда, и она их обожала. Это оказалось то немногое, что она о нём запомнила. А мама на скорую руку тушила мясо в большом чугунке, и потом они питались им всю неделю. Грэй ненавидела запах тушёного мяса. Так же, как не могла заставить себя любить маму, которая контролировала каждый её шаг, ни на минуту не отходила, они ели одно и то же по часам, вместе ложились спать и вместе вставали, даже стыдно сказать, но и отхожие места посещали по очереди, строго перед приёмом пищи. Это потом Грэй поняла, для чего понадобилась такая синхронность. Это теперь она знала, что мама, энергетически и ментально став её копией, пошла против всех, чтобы принять удар на себя и дать сбежать Грэй. И, как сказал учитель: «Мама тебя очень любит, только когда любишь, идёшь на такие жертвы. Не боишься презрения собственного ребёнка, лишь бы тот жил. Может быть, она не умеет показать свои чувства. Но любит, я это точно знаю».       Но Грэй пока не готова навестить маму в Блэкморе. Стыдно смотреть ей в глаза и стыдно и по сей день чувствовать отвращение к её тушёному мясу и обожать картофельные блюда. Особенно запеченный картофель. Особенно с беконом… Наверное, это очень вкусно, напободие мяса по-французски, которое нахваливал в столовой Флат.       — Я пойду, пожалуй, — она прижала курсовую к груди.       — Я провожу! — высказался Алекс. — Пап, можно? Заодно заскочим к миссис Хатауэй и проведём расследование насчёт медведя! — в животе у него громко заурчало. — Упс, ну кушать я тоже хочу...       — Почему раньше не сказал? — удивилась Грэй. — Я бы могла заварить...       — Папе попробуй скажи! — Алекс сморщил лоб, расправил плечи и махнул рукой, подражая учителю. — Холодильник там, микроволновка там, плита там. Хочешь есть? Вперёд!       — Хватит меня позорить! И не надо доставать расспросами миссис Хатауэй, дефективы вы мои! И Алекс никуда не пойдёт, его ждёт переделка статьи, сначала на черновике, который он покажет мне! И сейчас разберёмся, — учитель водрузил на стол башню из энциклопедий и направился к кухонной зоне, на ходу доставая мобильник и набирая чей-то номер.       — Алло. Мистер Армитидж? Вы вчера заступили на смену? Видели, кто доставил медведя? Фургон? Номера, опознавательные знаки? «Крамп и сыновья»? Отлично, спасибо.       Грэй и Алекс переглянулись. Учитель сдержанно пояснил:       — Это магическая экспедиционная компания. Подвозят нам реактивы, расходники и прочую белиберду, — загрузил в духовку заранее приготовленную нарезку в жаропрочной посуде, выставил температуру и таймер. Приложил телефон уже к другому уху.       — «Крамп и сыновья»? Лорд Эль-Меллой II беспокоит. Уровень допуска 14 56-бис. Вчера к моему дому доставили груз. Без поздравительной карточки. Что можете пояснить в связи с этим вопиющим случаем? Ах, конфиденциальность… Хорошо. Хорошо. А если в нём взрывчатка или сибирская язва? Вам нужна такая огласка? Кто заказчик? Так, а почему мне привезли? Потому что Эль-Меллой? Понятно, нет, ничего, но впредь прошу без обратной связи посылки не оставлять.       Он выпрямился, криво улыбнулся:       — Учитесь решать проблемы, не сходя с места. Медведь — подарок Райнес. Его сейчас переправят по адресу, мокрого и грязного, но Райнес обойдётся.       — У тётушки есть ухажёр? — оторвался от переписывания рассказа Алекс.       — У тётушки сейчас появится головная боль, — с ехидством заметил учитель, нажимая кнопку на мобильнике. — Дорогая моя, добрый вечер. Я тут перехватил информацию, в благодарность за то, что рассказала мне сплетни Мэлвина про Уиннера. Верю я, верю. Не о том речь. Тебе направляется презент от Брэма Нуада-Ре София-Ри. Без подписи, да, боится афишировать, а с другой стороны не прочь сделать тебя запасным аэродромом. О, леди, не могла бы ты не кричать в микрофон, я тут ни при чем. Да, я помню, что семья Юлифиса не считает тебя достойной партией, потому что Арчисорты — не главная ветвь Эль-Меллоев, а отец у тебя и вовсе бета, что бросает тень на чистую линию статусных. Но тем не менее. Интриги — это по твоей части, тебе прекрасно известна выборная система Лордов в семействе Юлифис, возможно, шансы Брэма резко испарились, и он таким образом задумывается, не войти ли ему в семью Лордов, став мужем будущей главы Эль-Меллой? В общем, не потроши медведя, будь добра, а то Алекс расстроится. Лучше подарим его маленьким гомункулам.       Грэй и Алекс так и замерли.       — Что уставились? — устало потёр лоб учитель. — Чистой воды блеф. Главное — верить в собственную околесицу. Вор трусливо улепётывает под покровом ночи. Завоеватель же с песней врывается в крепость и уходит с богатой добычей.       Эти слова Грэй уже слышала, но и тогда, и сейчас они напомнили не цитату, а скорее светлую клятву. Она и сама хотела бы совершить рыцарский оммаж, но не умела говорить красиво. И что глупая девчонка из глуши пообещала бы?       «Куда вы пойдёте, туда и я. Я буду щитом вашим и копьём, что воссияет на краю света. И останусь с вами до самого последнего дня, разделю триумфы и горечь поражений. Только не гоните меня, прошу… учитель…»       И на глаза навернулись слёзы.

И пускай слёз не в силах унять,

Благодарен за них я сейчас,

Принесённую клятву лазурная даль

Будет помнить и через века.

      После ухода Грэй ужин прошёл в тишине, и посуду они тоже вымыли молча. Вэйвер косился на незаконченный рисунок на столе, на другие художества сына, прикреплённые под картиной Пуссена. Где были изображены только Вэйвер и Алекс, и очень не хватало третьей фигуры…       Сын нуждался в корнях, в понимании того, кто он. Как сам Вэйвер нуждался когда-то, вместо отца, которого почти не видел, воображая себя наследником либо нефтяных магнатов, либо атлантов, либо звёздных королей, смотря что из массовой культуры было в тот момент на слуху.       Андреа, собрат по несчастью, вычитала в своих руководствах по воспитанию, что на неудобные вопросы детей следует отвечать односложно и именно то, о чём спрашивают. Где мой отец? Не знаю. Он у меня был? Был. Он не хочет с нами жить? Вероятно, не готов к созданию семьи.       Работало. Алекс довольствовался малым. И умел держать язык за зубами, как и все дети магов, которых учат, что нельзя на каждом углу вопить, что родители умеют колдовать.       Решиться было сложно. До трясучки: вилки дребезжали, когда Вэйвер убирал их в ящик стола.       — Пойду наверх, оттуда как раз видно, как мишку будут забирать, — оповестил Алекс. Всё-так ещё ребёнок. Может, стоило попросить Райнес оставить медведя ему, та бы не отказала.       — Я хочу кое о чём серьёзно поговорить, — Вэйвер повесил на крючок кухонное полотенце и подошёл к сыну, замершему на нижней ступени винтовой лестницы. — О твоём отце, — голос подвёл и сорвался.       Алекс молчал.       Как же сложно!       — Во-первых, я хочу, чтобы ты знал, — Вэйвер выровнял дыхание, чтобы снова не сбиться на жалкий тон. — Я очень сильно, искренне и по-настоящему влюбился в твоего отца. Это не было легкомыслием. С первого взгляда я понял, что он мой истинный альфа. Такое бывает, да.       — Пап, не надо, — тронул его за рукав Алекс. — Не оправдывайся. Это тебе не идёт. Ты же самый крутой!       — Я не оправдываюсь! — взвился он. — Я пытаюсь донести до тебя правду!       — Да, да, о лётчике-испытателе? — перебил Алекс. — Пап. Ты не бойся, у нас в классе и в клубе у многих только папа или только мама. У Бет, Чипа, Сури, Тобби, Барбары, Изабеллы, Китти, Эшли, Синди, Джин, Салема, ой, нет, Салем не подходит, у него отец умер год назад. Вот, целых двенадцать человек! И у всех отцы или матери служили лётчиками-испытателями. Наверно, из одного НАТОвского отряда.       — Алекс…       — Так что не парься, — не дал и слова сказать сын, — я всё понимаю. И тренер нам говорил, что семьи бывают разные, это не только два родителя и ребёнок, это любые люди с их узами. Бабушка и внуки. Сёстры и братья. Дядя и племянник. Просто потому что так получилось. Это в твоё время было неприлично жить в неполной семье, — и Вэйвер поймал себя на мысли, что так и есть, в начальной школе он был единственным, кого дразнили безотцовщиной. И боялся как огня сочинений на тему о родителях и о том, кем они работают, о братиках или сестрёнках. У него даже домашнего животного не было, и комнатных цветов! А позже Вэйвера мучило и угнетало осознание того, что Алексу грозят те же испытания. Но сына и правда ни о чём таком не спрашивали, а если задавали рассказать о семье, то о семье литературного персонажа. Современная система образования не переходила на личности…       — Папа, сейчас полстраны так живёт, я не переживаю. Зато ни у кого нет папы-Лорда!       И сын умчался по лестнице, пока ошарашенный Вэйвер стоял внизу, пытаясь разобраться, что это было.       — А стать президентом Каппадокии и правда классно, — донеслось сверху.

Принесённую клятву лазурная даль

Будет помнить и через века…