Личный дневник Лорда Эль-Меллоя II

~29 апреля 2004: Канун Вальпургиевой ночи, встреча выпускников и агент 001~

Intro Увертюра к водевилю в трёх действиях       Дождь лил как из ведра. Вэйвер аккуратно затормозил у терракотового многоквартирного дома с открытыми лоджиями на Маршам-стрит и всё равно въехал передним колесом в грязную колею, чертыхаясь и представляя, как забрызгало кузов. Парадоксально, но на чёрном заметны любые пятнышки и пылинки. А ведь специально выбирал немаркий цвет, но кто же знал!       Лучше бы он в своё время принял полагающийся ему служебный транспорт, который не жалко, но совесть не позволила бы использовать тот каждый день в своих целях.       Из дома под зонтом выбежали Андреа с дочерью, Вэйвер открыл дверцу со стороны соседнего сиденья, и Алекс повторил этот жест сзади. Холодный ветер ворвался в салон.       — Спасибочки, спасибочки, — Андреа плюхнулась рядом с Вэйвером, возясь с зонтом, который вывернуло наизнанку. — Ну и погодка! Разверзлись хляби небесные…       На заднем сиденье умостилась со своим огромным рюкзаком Бет.       — Привет! — улыбнулся Алекс, прямо как кое-кто во все зубы. По-другому и не умел никогда. — Утра, няня Андреа! Бет, осторожно, тут Флат тянучки лопал.       — Я ж распорядился всё отмыть! — рявкнул Вэйвер.       — Да мыли мы! А оно всё равно липко!       — Здравствуйте, дядя Лорд, — чинно заявила Бет, перетягивая волосы в высокий, как у мамы, хвост, разве что короче, а ещё с косичками у висков.       — О, Алекс! — обернулась Андреа, совладав с зонтом. — А я думала, ты со стадиона на школьном автобусе поедешь.       Двухэтажный автобус, крашенный в цвета школы, возил детей, живущих более чем за две мили от учебного заведения, и ребят со стадиона, а Бет и Алекс, прописанные в шаговой доступности, добирались пешком. Но в такой ливень Вэйвер вывел из гаража автомобиль. Тем более у сына групповые матчи, он на пике формы и простывать ему никак нельзя!       — Позвонили, предупредили, что тренировку отменяют, — Вэйвер вклинился в поток машин. Дождь лупил по стёклам, окна запотели. Дворники едва справлялись.       — Метро затопило, и наш тренер там застрял! — объяснил Алекс. — Вот бы и училки в метро застряли! Ну или крыша у них протекла…       — Особенно у математички, — поддакнула Бет.       — Ты что, нельзя так говорить!! — взвилась Андреа, разворачиваясь на сиденье, насколько позволял ремень безопасности.       — А мне любопытно, — добавил Вэйвер, — что сейчас желают мне мои студенты?       И чёрт знает, что лучше подействовало на детей в плане нравоучений.       — Ты задачу решила? — зашушукался Алекс. — Которая тридцать восьмая? Покежь, а?       А утверждал, что у него всё готово. Дети зашуршали тетрадками. Вэйвер не стал вмешиваться. День начался нестандартно, а такое ох как выбивает из колеи и действует на нервы!       — Ещё раз спасибочки! — Андреа умудрилась запутаться в ремне безопасности.       — Пожалуйста, — кашлянул Вэйвер, скрывая лёгкий налёт смущения. — Не сто́ит повторять. Я вообще хотел попросить тебя захватить Алекса с вечерней тренировки. Просто закинь его миссис Хатауэй, а то у неё в дождливую погоду суставы слишком ломит, чтобы выходить из дома.       — Я и сам дорогу знаю! — отозвался сын.       — Конечно, знаешь, и не заблудишься, но я беспокоюсь о твоей безопасности! Вот подрастёшь немного… Андреа, я помню наш уговор, в субботу заберу Бет к нам. Мисс Лизабет Анхель, вы согласны? — поймал он в зеркале отражение задорно улыбнувшейся девочки. — Пудинг купим. Черничный.       — Ой, мой любимый! Хорошо, дядя Лорд!       Защёлкал поворотник. Справа из тумана выплыли ворота школы.       — К вам опять кто-то из родственников приезжает? — всё-таки поинтересовался Вэйвер.       — Нет, я иду на экспресс-свиданьица, — Андреа тряхнула каштановыми волосами, распушившимися от дождя больше обычного. — Мы ищем отца для Бет, да, Бет?       Та кивнула.       — Другим девочкам выбирать не пришлось, а у Бет есть такая возможность! А может быть… Вэйв, хочешь, хочешь я и тебя отведу? Только не отказывайся сразу, как обычно! Ты боишься, потому что такой комплексованный?       От неожиданности он резко остановился. Тормозные колодки протестующе заскрипели.       — Нам и так неплохо живётся, — буркнул на это Алекс, открывая дверцу.       — Капюшон надень! — нахмурился Вэйвер.       — А что такого, что такого, Алекс? — выбралась с другой стороны Бет, держа над головой рюкзак. — Жить вдвоём скучно! Ну не хочешь отца, загадай, чтобы папа тебе братика или сестрёнку родил.       — Не понимаю я тебя, — донёсся ответ сына. — Мне конкуренты не нужны!       То ли Бет не знала, откуда берутся дети, и ляпала, что в голову взбредёт, то ли знала, но изощрённо насмехалась. Вэйвер проводил детей хмурым взглядом. Алекс, кто бы сомневался, на ходу собрал все лужи, заляпав форменные брюки тартан. Опять стирать, второй раз за неделю…       — Не обращай внимания, это переходный возраст, — извинилась Андреа.       — Рановато, Бет всего девять, — Вэйвер дал задний ход, выруливая из подъездной зоны школы и следя, чтобы откуда ни возьмись не выскочил ребёнок. Пока ему мешали только автомобили других родителей.       — Ты не прав. У современных детей пубертат начинается в восемь — десять лет. Потому что питаются они не натуральным, одними стероидами, совсем не тем, что ели мы. И мы с пелёнок занимаемся их образованием, поэтому их мозг развивается быстрее, а за ним поспевает тело. Меня этому «Настольная книга мамы и папы» просветила. Там столько полезностей! Например, прежде чем кормить грудью, надо расцеживаться, ты знал?       От раздражения у Вэйвера забилась жилка на виске. Другой темы для разговоров не нашлось?       — Ты куда перестраиваешься, урод французский? — крикнул он «Рено» в крайнем правом ряду. И шарахнул ладонью по рулю.       — Вэйв, не нервничай, — спокойно осадила Андреа. — Я и тебе дам почитать эту книжечку.       — Да мы младенческий период худо-бедно миновали. Впрочем, как и вы, тебе это сейчас зачем?       — Как это зачем, как это зачем, для общего развития! Психическое здоровье ребёночка, оказывается, зависит от того, какую классическую музычку слушал родитель в период беременности и какие ментаграммы раскрашивал. Вот ты какие ментаграммы раскрашивал?       Во-первых, Вэйвер понятия не имел, что такое «ментаграмма», но подозревал, что очередная хренотень для тех, кому нечем заняться. А во-вторых, он, будучи беременным, прятался по душным закоулкам от озверевших курдов, лечил бедняков в отсутствие медикаментов из-за экономической блокады и собственными глазами видел в небе «Томагавк», хотя официально ВМС США Ирак как бы не бомбили. Не до раскрашиваний было.       — Надо эту книгу давать читать всем перед тем, как заводить детей! — исключительно из добрых побуждений поучала Андреа.       — И тогда никто рожать не захочет, — напророчил Вэйвер, подъезжая к Вестминстерскому комплексу. Впереди замаячила кирпичная арка, за которой располагался двор Слюр-стрит, он же Факультет Современной Магии.       — А что за срочность, Вэйв? Почему сегодня надо забрать Алекса?       — В пять утра позвонил Мэлвин. И плевать идиоту, что это у него в Хаммерфесте утро настало, а нормальные британцы вообще-то спят! У него образовалось окно в переговорах с норвежцами, хочет на день заскочить в родные пенаты, отметить назначение Уиннера. Встреча выпускников в усечённом составе, так сказать.       — И ты опять не смог отказать мистеру Вэйнсу…       — Я пытался, но!.. У меня такие грандиозные планы были на вечер! Пройти, наконец, долбанный квест в GTA, у меня вертолёт всё взрывается и взрывается, кто этот топорный движок разрабатывал, руки ему поотрывать, он ими всё равно пользоваться не умеет! А в полдень у моего класса полевая практика, и если прохудившиеся небеса не заткнутся, то я не знаю что! Бесит всё!!       — А мистер Вэйнс так и не женился? — Андреа пропустила тираду мимо ушей.       — Это тут при чём? — Вэйвер ударил по клаксону. Прямо по курсу, спасаясь от дождя под аркой, два студента не с его потока, оба в огромных наушниках, слушающие что-то с телефонов, топтались посреди дороги и мешали проехать. — Да вы свалите или нет? Dammit! — ругнулся он, снова и снова сигналя. На них уже оборачивались от далёкого крыльца.       Придурки в наушниках не реагировали.       — Ну ты посмотри! — Вэйвер подцепил со спинки сиденья пиджак и набросил на голову. — Мне что, их давить? Троглодиты каменных джунглей! Да шимпанзе умнее их! А если пожарную тревогу объявят, эти так и будут зависать в своей музыке и сгорят заживо? А впрочем, туда и дорога, меньше дебилов будет на свете!       — Вэйв, не нужно! — встревожилась Андреа. — У них тоже пубертат!       — В гробу я видал их пубертат! Людьми надо оставаться в первую очередь! Мотаются тут, как бумажки в унитазе! — он высунулся из открытого окна. — Эй, уважаемые, а ну пшли вон! Поделитесь свободным временем, я найду, на что его потратить! Пидоры!       — Вэйв!       Он уже хлопнул дверью, выбираясь в дождь. Подошёл со спины к олухам, в поле зрения невольно попал мобильник одного, где высвечивалась переписка ISQ:

Джигмари: Приобрёл жучок?

Я бывают разные: я ж говорил это нетрудно Я бывают разные: надо только встретить приятеля моего отца в отделе электроники Я бывают разные: и прямо спросить чо надо Я бывают разные: знакомства открывают все двери

Джигмари: Только не отработай так бездарно, как в прошлый раз. Когда жучок замаскировал якобы случайно упавшим воробьиным пёрышком. Которое на деле оказалось куриным, выпотрошенным из подушки.

Я бывают разные: твой бро разве нехотел сам установить?       В Часовой Башне первое, чему научаются студенты — это плести интриги. Лучше бы грамматику штудировали! Вэйвер закатил глаза и гаркнул что есть силы:       — Уши из жопы выньте!       На него ошарашено обернулись, второй студент, не участвующий в переписке, подавился чупа чупсом.       — Значит, всё-таки не глухие, — вздохнул с облегчением Вэйвер. — Кыш с дороги, Лорд приехал. В Вестминстерский дворец. Main storyline Дружба — это чудо©

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

      Заведение называлось «Какаду», хотя ни к попугаям, ни к тропикам отношения не имело, разве что коктейли подавали один экзотичнее другого, с фруктовыми сиропами, зонтиками и полосатыми трубочками, навевающими ностальгию по морю. Освещение менялось с синего на фиолетовый, с фиолетового на пурпурный и далее, на розовый и зелёный. Овальные столики, окружённые пуфами в виде мешков с надписями «British East India Company» и «Spice», в которых посетители утопали, располагались достаточно далеко друг от друга, чтобы обеспечить максимум приватности. Над баром диско-шар рассыпал искры, дробящиеся на выставленных диковинным ксилофоном бутылках, и музыка звучала соответствующая, хотя и перемежаемая популярщиной, впрочем, на танцпол ещё никого не тянуло — не та кондиция. Правая колонка фальшивила, настроенная на более высокую частоту кроссовера, чем следовало бы. Чуткое ухо Мэлвина сразу уловило брак.        «Какаду» принадлежал родителям Уиннера, который всех и собрал. Всех — это Мэлвина, Камю Перигор и Вэйвера, последний, обычно пунктуальный, куда-то запропал. После ареста Амреса Вотана бывший класс Эль-Меллоев оказался не таким уж токсичным сборищем снобов, каким Мэлвин его с тоской наблюдал с облюбованной последней парты. Правая рука Амреса, Каймир Эмпириан, запомнившийся лишь тем, что всегда трепал свои лохмы, чтобы они казались пышнее, тоже попал под стражу; под домашним арестом оказалась и рыжая бестия Ришар Отэм, и теперь об охоте на очередного денежного альфу ей можно было забыть. Очкарика Горуса Орса пока спасала служба на нефтяного шейха, то есть фактически на территории Института Атлас, а Атлас выдавал кого-то, только если маячила выгода или шанс обмена на своих. Но в Европу дорога Горусу была заказана.       Все однокашники так надеялись на золотого мальчика Амреса, так липли к нему в надежде улучшить своё положение и так крупно погорели за один лишь вечер. Усилиями принижаемых ранее ботаника и серой мышки. Карма в действии.       И теперь Мэлвин проводил время в компании аутсайдеров, готовящихся стать элитой. Или не совсем элитой…       Уиннер отговорил Камю от Текилы Санрайз, а Мэлвина — от шотов, выкатив вместе с закусками нежно-зелёные коктейли под вспененной шапкой чего-то. Разложить напиток на составные части Мэлвин не сумел, кажется, что-то на основе Античного дайкири, но вместо шартреза — абсент, а вместо белого рома — Bundy, к тому же чувствовался матча, но остальное не отгадывалось. А Уиннер рассмеялся, что не раскроет секрет заведения, потому что родители его и не посвящали.       И всё-таки без старины Вэйвера было скучно.       — Чем могу быть полезна? — донёсся голос девушки-администратора, хорошенькой, но совсем недавно меченой омеги. Партнёром от неё разило так, что Мэлвин даже скривился. Какая-то скотофабрика по производству тестостерона: спасатель на пляже или баскетболист, к примеру. — Экскурсовод Эль-Меллой, у вас заказан столик?       — Меня ждут, — раздалось в ответ ворчливое. — Подождите, как вы сказали, «экскурсовод Эль-Меллой»?       Мэлвин прыснул. Взлохмаченный Вэйвер топтался рядом с администраторкой, на сгибе локтя удерживая пиджак. На шее на синем шнурке болтался бейдж наверняка с искомой надписью.       — Вэйвер! — приподнялся Мэлвин, махая рукой. От рывка ком подкатил к горлу, и он закашлялся. Пронесло, железистого вкуса на губах не почувствовалось, хотя желудок ходил ходуном.       — Это к нам! — обрадовался Уиннер. — Вэйвер, проходи, проходи!       Тот растеряно улыбнулся, кивнул администраторке, которая протянула руку, пропуская его и показывая, куда идти. На фальцете Bee Gees опять задребезжал правый динамик.       — Мэлвин, — кивнул Вэйвер, кидая на свободный пуф пиджак. В такт музыке звякнули в кармане ключи. — Уиннер! И… Камю?..       Его лицо смягчилось, как и тон. Явно не ожидал. Явно был обескуражен, явно рад. Как можно относиться с теплотой к той, которая его чуть не угробила, чуть не сделала личной игрушкой, чтобы навек застрять с ним в патоке воспоминаний юности? Впрочем, и Мэлвин не подвергал её остракизму, но без лишней патетики. Как женщина эта бета его тоже не прельщала, не в его вкусе короткие стрижки, брючные костюмы и подчёркнутая мужественность в образе. Это не нравилось так же сильно, как и омеги мужского пола, всячески выпячивающие женственность.       — Вэйвер… — глаза Камю влажно блеснули в полумраке, в следующий миг спрятанные под завесой светлых ресниц.       О Господи, не надо этого романтического флёра, тем более при свидетелях!       — Я думал, ты оборвала связи с магическим миром, — Вэйвер устроился напротив неё, рядом с Уиннером, который уже подзывал официанта.       — Да, Ассоциация не допускает раскрытия таинств передо мной, отныне человеком без Магических цепей, — она провела пальцем по кромке бокала. — Но я здесь не по вопросам, связанным с магией, мы встретились как товарищи по учёбе. Вам же, небожителям, не запрещено снисходить до простых смертных?       — Скажешь тоже! — хохотнул Уиннер.       Но не его слов Камю ждала. Мэлвин чётко следил за разыгрываемой мизансценой, как дирижёр за исполнителями в оркестре. Если верить разным психологиям, в их компании именно на Мэлвине, как на единственном альфе, должно было сосредоточиться внимание двух омег и одной беты, но на деле выходило иначе.       — Друзьям я всегда рад, — подался вперёд Вэйвер. Морщинки на переносице разгладились, делая его моложе. — И потом, мы такие же люди, хоть с дополнительным функционалом. И я куда большему выучился не у магов, а у людей. Хотя… Справедливости ради, люди людям рознь.       Камю с улыбкой склонила голову, прядь чёлки легла на высокий лоб. Освещение, сменившееся на алое, зарумянило их лица. Идиллия.       — Shit! — опомнился Вэйвер, сдирая через голову бейдж «экскурсовод Эль-Меллой» и швыряя перед собой. — Совсем забыл! Забегался, ох уж мне эти переработки… Ещё и Мэлвин разбудил до рассвета, я весь день ходил невыспавшийся и злой.       — Какое-то практическое занятие? — скривился Уиннер, видимо, не желающий начинать трудовую деятельность.       — Тебе это скоро тоже грозит. Как сказано в сериале, который я недавно имел несчастье посмотреть, «зарплата у нас маленькая, зато работа тяжёлая». Послезавтра Белтейн, Солнце входит в резонанс с мегалитами в Стоунхендже, в полдень тени ложатся согласно лэй-линиям, и будущим магам полезно…       — Вэйвер, заткнись! — взмолился Мэлвин. — Не надо читать лекции, мы уже выпустились!       — Ты был в Стоунхендже? — уточнила Камю.       — В ключевые моменты кельтского календаря от туристов и шарлатанов отбоя нет. Поэтому мы поехали накануне, под прикрытием экскурсионной группы. И я — гид, ну да. Хорошо хоть, ливень прекратился, но это месиво под ногами… — перед ним водрузили коктейль. — Не слишком крепкий? — осведомился Вэйвер. — А то я люто устал, судя по тому, что туплю и косячу. Знаете, крайняя степень усталости — это когда я ошибаюсь дверью и вламываюсь к соседке.       — А для меня — когда я путаю флаконы в ванной комнате и выливаю на голову вместо шампуня гель для душа и наоборот, — рассмеялась явно захмелевшая Камю.       — Надолго в наших краях?       — Как раз фотографирую Стоунхендж и менее известные дольмены. На следующей неделе отбываю в Бретань, Карнак. Устроилась фотокорреспондентом в National Geographic.       — На бизнесе поставила крест?       — Счета Perigor Corp. арестованы Факультетом Политики, — пожала плечами Камю.       — Может, не стоило сливать компании с Амресом?       — Это был единственный способ разорить его. Perigor Corp. я не дорожу. Всё равно ничего не осталось ни от моего состояния, ни от семьи. Вэйвер, не хмурься, это тебе не идёт, и не надо меня жалеть! Знаешь… знаете, — поправилась она, обводя глазами всех, — с тех пор, как я сбросила оковы обязанностей перед родом Перигор, у меня крылья выросли. Я, наконец, занимаюсь любимым делом. И это… Я никогда бы не подумала, но это тоже жизнь! Ничуть не хуже магии. Даже, я бы сказала, творчество — куда более сильное волшебство.       — Если твои дети родятся с Магическими цепями, — вкрадчиво заметил Мэлвин, сам не зная, жалея или напротив этой самой жалостью, как солью, посыпая рану, — Часовая Башня примет их.       — Мэлвин, ты всё-таки такой маг… — покачала головой Камю. — Сохраниться в веках для тебя — это передать гены и метку рода. Но это не единственный путь. У меня есть мой собственный дар, и я могу оставить после себя фотокартины. Как Анри Картье-Брессон или Марк Рибу. Их портфолио и по сей день будоражат воображение, по ним учится молодёжь в университетах искусств. Фотокамера — величайшее изобретение человечества. То, что я вижу, красоту момента, я могу передать миру, чтобы зрители вместе со мной прочувствовали эти эмоции. А ты не мечтал стать исполнителем с мировым именем, выступать в Карнеги-холл?       — И харкать кровью после каждого контрапункта? — Мэлвин ослабил узел галстука. — Боюсь, ваши обожаемые людишки не поймут этого перформанса. Но за оценку моей музыки благодарю.       Камю осеклась. И даже диско зазвучало приглушённо.       Им не понять, о чём мечтал Мэлвин. И как часто между ним и заветными желаниями вставала болезнь. Он ненавидел здоровых, тех, кому ничто не мешало добиться признания, но из-за лени прозябающих в безвестности. Мэлвина в самый неподходящий момент рвало кровью, и он неизменно читал в глазах окружающих отвращение, смешанное с фальшивой липкой жалостью. Он был вынужден возить в любые поездки целый чемодан стимуляторов гемопоэза, шприцов, ватных дисков и обеззараживающих средств, потому что без инъекций не выжил бы. Навыки целительства позволяли едва-едва залечивать синяки и шишки от бессчётных уколов, потому что ставить себе катетер в вену не хотелось. Мэлвин только выглядел здоровым, но его организм оставался глубоко болен на генетическом уровне, повреждение пряталось в каждой клеточке тела. И это не лечилось.       Большая сцена не закрылась перед ним. Этот занавес никогда и не поднимался. Давно, ещё в начальной школе, ещё до Часовой Башни, когда ему было лет десять, учительница музыки выводила их струнный квартет на пыльную сцену маленького органного зала, а Мэлвина всегда задвигала за кулисы: держать ноты, пюпитры или натирать другим смычки канифолью. Он бросил занятия музыкой, сам, невзирая на непонимания родителей и учителей школы, которые считали струнный квартет своей гордостью.       — Тебя там кто-то обидел? — спрашивала классная руководительница, уговаривая его вернуться.       — Мне стало неинтересно, — отвечал Мэлвин. Не признавался, что его обидела преподавательница. Своим пренебрежением, тем, как она давала понять, что мальчик с болезнью, похожей на чахотку, в её коллективе портит весь марафет.       Он умел быть гордым. И мир музыки, камерной, домашней, по-прежнему принимал его без лишних вопросов, в отличие от мира людей.       Он смеялся над своим увечьем. Он научился обращать слабости в силу и игнорировать, что отличается от большинства. Да, он эксцентричен. Но это проблема окружающих, не его. В мире магии его происхождение и достаток с лихвой компенсировали изъяны тела. Но рубец на самомнении, полученный ещё в детстве, никуда не делся, так рубцом и оставшись…       — Хватит хандрить! — хлопнул в ладоши Уиннер. — У нас праздник!       — Профессиональный? — хмыкнул Мэлвин, не потрудившись скрыть кислое настроение. С возрастом он научился позволять себе не нравиться и быть собой. — Канун Вальпургиевой ночи? Что насчёт шабаша на горе Брокен, уважаемые коллеги? У меня, конечно, горит газовый контракт с норвежцами, но ради такого дела задержусь на день, обеспечу лучших обнажённых ведьмочек. Камю, раздевайся. Закатим оргию. Что ни говори, а в жизни магов свои преимущества!       — Мне, пожалуйста, ведьмака помаскулиннее, — подхватил Уиннер.       — У тебя супруга альфа. Которая, как ни странно, вкусно готовит.       — Это её первое и последнее достоинство, — вздохнул Уиннер, складывая руки на животе. — Наш брак — чисто бизнес, ничего личного. А я предпочитаю альф-мужчин.       — Oh… l’adultère?       — Крокодила Данди потянуло на животное…       — Так, у нас разговор в какие-то дебри уходит! — Вэйвер поднял бокал. — Мы чествуем нового сотрудника Часовой Башни! — бросил взгляд на Уиннера, и тот подобрался. Комично они смотрелись вместе: один высокий и худой, другой — низкорослый и упитанный. — За преподавателя психологических основ с Факультета Современной Магии! За новоиспеченного лектора Перкинса!       — Кампай! — подхватил Мэлвин, намекая на связь кое-кого с Японией. На Новый год он нагло воспользовался тем, что у омег падает мозговая активность в их пикантные периоды, и прямым текстом предположил, что Вэйвер заимел сына именно в Японии, и тот даже не отрицал! Но вряд ли помнил эту деталь разговора.       — Santè! — мило улыбнулась Камю.       — Я хотел бы вам кое-что вручить, — спохватился Уиннер, делая жест официанту, и тот принёс четыре одинаковые фотографии в рамках светлого дерева. На них были запечатлены трое студентов, высматривающих что-то во дворике с галереи Нориджа. Вэйвер Вельвет, Мэлвин Вэйнс и Уиннер Перкинс.       — Камю, папарацци ты наша, когда ты это засняла? — умилился Мэлвин. Неужели они выглядели так молодо и невинно?       — Когда мы обсуждали невесту профессора Кайнэта, — ответил Вэйвер.       Мэлвин прищурил глаз:       — Есть хоть один вопрос, на который ты не знаешь ответа?       — Да. Вот на этот. Камю, Уиннер, спасибо большое! Очень приятный презент! Украсит мой кабинет! О, тут на каждом надпись, кому предназначено?       — На добрую память, — склонил голову набок Уиннер. — Пусть побудут у администратора, при уходе заберём.       — Мне не мешает, — подставил фотографию перед собой Мэлвин.       — А вдруг запачкается? Нет, такого я допустить не могу! — и Уиннер подозвал администраторку.       — Как я всё-таки рад, что не все мои знакомые такие, как Мэлвин, — растрогался Вэйвер. — И не как современные ученики. Сегодня наблюдал своими глазами их переписку по поводу того, чтобы подкинуть кому-то жучок!       — Как интересно! — перегнулся через стол охочий до чужих тайн Мэлвин. — Подробности, пожалуйста!       — Да глупости, — Вэйвер привычным жестом помахал ладонью перед лицом, точно разгоняя табачный дым. — Договаривались о приобретении жучка.       — Жук? Химера какая-то с Зоологии? — предположил Уиннер. Мэлвин насупился: Вэйвер сидел сбоку и выражения лица новоиспечённого лектора Перкинса не видел, но оно неуловимо изменилось.       — Электронное средство слежения, — пояснил Вэйвер прописные истины.        «Боже, Уиннер, не переигрывай!» — подумал Мэлвин.       — Не знаю их, не с моего потока. Но так как один из них — Джигмари, думаю, это младший отпрыск семейства Джигмари, Кевин. Следовательно, обучаются там, где Джигмари — Лорды, то есть на Факультете Проклятий.       — Может быть, слежка для них — всего лишь часть ремесла? — предположил Уиннер.       — Логично. Я же говорю, ничего занятного. Лектор Перкинс, привыкайте к нашим реалиям, — и Вэйвер и Уиннер обменялись улыбками.       Уиннер с женой, поддавшись уговорам Амреса, вложились в Perigor Corp. и теперь бедствовали. Настолько, что супруг-омега уже не мог оставаться домохозяином и занялся поиском работы. И Вэйвер протянул руку помощи. Они с Уиннером ещё со школьной скамьи держались вместе. Мэлвин с этим темнокожим австралийцем тоже общался, тот происходил из семьи среднего круга и в разборки внутри класса не лез. И Вэйвера не задевал, наоборот, старался одёрнуть лишний раз и огородить.       Скорее всего, Уиннер делал это из омежьей солидарности. Но Мэлвин допускал и расчёт. С виду простачок Перкинс вполне мог дальновидно поставить на их «Теоретика» — это прозвище приклеилось к Вэйверу как влитое. И сейчас, в сложные времена, карта сыграла и окупилась.       Вэйвер платил добром за добро. Забавная черта характера, хотя и невыгодная.       И всё-таки Мэлвин сомневался, что научился понимать лучшего друга.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

      Время текло незаметно. За одним сладковатым, пахнущим травами коктейлем последовал второй, затем третий, а после Мэлвин сбился. Уплывая на волнах музыки и своих мечтах, переложенных на нотный стан. Где-то на периферии Камю разглагольствовала, что природа невообразимо чудесна, но для кого, если мы не замечаем её красоты? И существует ли окружающий мир, пока мы не бросим на него случайный взгляд или не настроим видоискатель? Смотрела при этом на Вэйвера, который не подозревал, что чаще всего в видоискатель Камю попадала его физиономия. А Мэлвин помнил, как во времена ученичества данный факт доводил его до белого каления, но вида не показывал.       Уиннер задвигал что-то из области семейной психологии, впрочем, людей, обременённых узами брака, рядом не присутствовало, потому старания пропадали всуе. Уиннер горячился, стучал по столу рукой, на что Мэлвин его утихомиривал, хотя и не соображал ясно, что именно говорил.       А после обнаружил уже себя орущим: «Нам повторить!» Похоже, коктейли оказались ещё какими креплёными. Потому что медленно, но верно вся компания налакалась вдрабадан.       Камю растеклась по столу, сквозь зелёное пойло в бокале рассматривая Вэйвера.       Вэйвер дремал на плече Уиннера. Порой подначивало его споить и посмотреть, что будет, но самоконтроль у друга железный: когда он доходил до кондиции, его исправно вырубало.       Уиннер же собой не дирижировал, потому что дурманил феромонами. В отличие от администраторки, от него меткой почти не пахло, похоже, они с супругой её давно не обновляли, из чего следовало, что не этому самопровозглашённому гуру читать семейно-психологические лекции.       У самого Мэлвина изображение перед глазами качалось, звуки доносились как сквозь толщу воды, но правый динамик по-прежнему безбожно фальшивил. И в этом гудящем тумане, как на дне морском, было так замечательно плавать, громко смеяться, отбрасывая условности, не держать лицо, без задней мысли пару раз выкашлять в салфетки ошмётки крови, затолкать скомканные бумажки под поднос с закусками и не встретить никаких упрёков.       Опьянение — приятное состояние. Как говорится, алкоголь не поможет найти ответ, но заставит забыть вопрос.       — Ты, главное, не будь училкой! — назидательно махал пальцем у носа Уиннера Мэлвин и сам не знал, в который раз озвучивал эту, на его взгляд, остроумнейшую шутку. Если её с самого начала не расслышали или не поняли, он обязан повторить!       — В смысле? — взревел Уиннер под хихиканье Камю.       — Это болезнь воспитателей, преподов, докторов наук и иже с ними! — запальчиво пояснил Мэлвин. — Когда только они знают, как правильно, всех кругом считают за идиотов, как своих школяров, и думают, что могут поучать! И отгадай, нет, ты отгадай, что самое противное? Когда вот такие пальцы гнут и корчат из себя всезнаек перед теми… теми, кто на самом деле умнее и потешается над ними! Ещё с серьёзной миной бредятину задвигают и в неё же и верят!       — Как доктор Бен-Хаим, что ль? Как он там повторял… «Пожаста, если хотите считать, что произошли от обезьян, считайте, а лично я высшее создание, и произошёл от высших созданий!»       — Что доказывает, что он первая макака и есть. Или просто не был на концертах, в метро-ополитене, не сидел с маленькими детьми и не смотрел трансляции заседания Палаты общин. От обезьян мы ушли… никуда не ушли. Скажи, Вэйвер? Я со многими тварями работал, хуже всего договориться с теми, у кого педагогическое прошлое. Они ж тебя в упор не слышат!       — Cheers! — сонно поднял свой бокал Вэйвер.       — Доброе утро, — усмехнулся Мэлвин, потрепал по плечу Камю. — Твой спящий кр-рысавец пробудился.       — Я уже любуюсь, — сладко протянула та.       Вэйвер у них и вправду… выправился. Нет предела совершенству, конечно же, в нём до сих пор видно уличное происхождение и стеснённость в финансах. Имелись бы у него дорогие средства ухода за собой — не появилось бы мимических морщин, а водились бы деньги — не выматывал бы себя до такой степени, чтобы разгуливать по городу с бейджем. Но Вэйвер выработал, причём неосознанно, весьма неплохой стиль в одежде, свой, не основанный ни на каких журналах мод, которые Мэлвин полистывал от скуки у любовниц. В эпоху тяготения к свободному крою и оверсайз его друг отдавал предпочтение приталенным силуэтам и монохромному колеру, выбирая и себе, и сыну натуральные вещи из хлопка или шерсти, которые, как нарочно, в отличие от впитывающей посторонние запахи синтетики, выгодно оттеняли естественный феромон. Без, чёрт тебя дери, приятель, меток альфы! Которые хоть чуть-чуть отваживали бы.       То, что Мэлвин наблюдал сейчас, было много лучше не умеющего себя подать замухрышки, даже наоборот, словно пытающегося скрыть свои выгодные стороны. Но лоска всё же недоставало.       У Уиннера лоск угадывался в элитном парфюме, гардеробе индивидуального пошива, брендовых часах. Маникюра, может, и не было, Мэлвин в этом не разбирался, но ногти явно в салоне обрабатывали, как и укладывали волосы. Хотя лишний вес всё одно сводил старания на нет.       А Вэйвер — запылившийся расстроенный рояль Fazioli. Потому что за внешней неказистостью видна суть. Модельное телосложение а-ля хоть завтра на подиум, причём от природы, на диеты и фитнес у него не находилось времени. Стройные ноги, как выражается молодёжь, от ушей. Идеально-ровная осанка, тоже, наверное, врождённое, так как во время ученичества Мэлвин часто наблюдал его скрючившимся над очередной книгой. Теоретик как он есть. Десять лет назад толком и не пахнувший омегой, хотя эта омежистость звучала в нём анданте, проявляясь в невысоком тогда росте, миловидном личике, огромных глазах с длиннющими ресницами. Мэлвин помнил, как Уиннер и Ришар время от времени забавы ради пытались измерить их длину или проверить, сколько спичек уложится, всегда нарываясь на вопль Вэйвера: «Отвалите от меня! Совсем обалдели?!»       Кайнэт Эль-Меллой Арчибальд часто поносил студента Вельвета, особенно когда тот указывал профессору на его же ошибки. Мол, и характер дрянь, и Магические цепи — отброс, и омежьими феромонами не вышел, и что из тебя получится? А ничего получиться не может. И высокого положения в Часовой подобным тебе плебеям не видать, как собственных ушей. Мэлвин, как и другие неоперившиеся статусные, как и сам Вэйвер, верил.       Это сейчас, распробовав столько омег, он разобрался, какими те бывают.       Потому что отсутствие резкого внешнего запаха указывает на малое количество бактерий в микрофлоре. И после, когда такую омегу… эм… распечатывают, и секреция внутренних желёз начинает отходить на полную катушку, сладкий мускус почти не забивается пахучей наружной микрофлорой.       Вэйвер маскировал феромоны фармакологическим парфюмом, но это лишь раззадоривало любопытство. А уж Мэлвин, как частенько крутящийся рядом, знал, как на самом деле благоухает его друг. Как безупречно взятая нота, как чистый тон, без вибраций и стаккато. Первозданный звук из разряда идеальной гармонии, которую так ценили изобретшие почти всё на свете эллины. Которые, в отличие от британских профессоров, судя по всему, как раз таки толк в омегах знали…       Многие из нынешнего окружения Вэйвера тоже осознавали его исключительность. Даже студенты, если верить их неофициальным спискам самых желанных магов Часовой Башни, где Лорд Эль-Меллой II занимал второе место. Кто был первым, Мэлвин не уточнял. Явно какое-то недоразумение.       Бывают запахи и более чарующие, от которых мутит рассудок, но когда аккорды гона затухают, с тобой остаётся человек. Просто человек со своим внутренним миром или его отсутствием, и никакие феромоны это не компенсируют.       — Вэйвер, а Вэйвер, а почему тебя синдром училки не коснулся? — поинтересовался Мэлвин, хотя мысли пели другие романсы. Ну а что? Нельзя? Он всесторонне изучал свой уникальный объект исследований! Не имея возможности из-за ограничений здоровья вести насыщенную жизнь, Мэлвин с удовольствием кормился приключениями других, как будто сам это испытывал! Вэйвер и тут умудрялся давать фору всем.       — М-м-м… — пожал тот плечами. — Потому что не считаю, что разбираюсь лучше своих бестолочей? Правда, бестолочами от этого они быть не перестают. Э… Я знаю, что я ничего не знаю, вот. Я учусь у них. А ещё дети магов — это не сопливые засранцы. Они, чтоб вы понимали, уже личности. А когда студент адекват, с ним приятно вместе поработать над его ростом. И ваще, Уиннер, только когда мы сами кого-то наставляем, мы — наконец-то! — понимаем — до донышка! — свой предмет. На себе проверено. Эх… Только студенты некоторые… большинство… всё равно такие олигофрены, что чес-слово, лучше б их родителей стерилизовали!       — Никак не пойму, — подпёр щёку кулаком Уиннер, — то ли ты любишь детей, то ли не любишь… Как тебя вообще в преподы занесло?       — Тебя-то точно из-за долга семьи, — уколола Камю.       — Не, его жена из дома выгнала, — предположил Мэлвин.       — Не люблю, — признал Вэйвер. Язык у него слегка заплетался. — Но когда они врубаются… Когда становятся крутыми магами… это моя личная победа. Вот щаз у меня учится Иветт, за деньги, ну и пошпионить на фракцию Мелуастер, таланта там с куриный зуб, но эт ж вызов для меня! И я слеплю из… фигни мага! Как уже сделал из О’Брайана, за пацана тож целое состояние отвалили, но Эрик… он хоть усидчивый. Но знаете, что я вам скажу… когда они опережают меня… когда становятся Прайдами… мне и радостно, и грустно, ну словно смотрю, как летают надо мной те, кого я ставил на крыло… А после выпуска редко с кем общаюсь, это уже не мои дятлы, это маги-интриганы, пусть живут жизнь дальше сами. Злюсь и завидую? Ну да, завидую, мне их не догнать. Вот недавно экзамен сдал Глашайт… Я, shit, больше него переживал!       Мэлвина всегда сбивала с толку эта предельная искренность. Вэйверу было лень строить из себя того, кем он не являлся. А в итоге получалось, что он прибеднялся и говорил одно, а на деле добивался совсем другого.       — Слышал, Уиннер, — Мэлвин поучительно поводил перед ним бокалом. — Конспектируй! Запоминай два имени: Глашайт и Эскардос. Это досто… мечтательности Нориджа. Они тебе ещё весь мозг вынесут, два джаг-гер-на-ута, не побоюсь этого слова.       — А ещё у нас есть призрак чёрной кошки, — доверительно икнул Вэйвер. — Сам не видел, но Грэй видела.       — И я, я тоже видел, я же тебе рассказывал! — подключился Мэлвин.       — Та самая? Когда мы ходили на занятия в Норидж, приблудилась такая… — вспомнила Камю. — Ах… это сколько же ей лет?       — Около пятнадцати было точно, — подсчитал Вэйвер. — Она погибла прошлой осенью, но вот откуда призрак? Ну так-то, если посудить, в результате того, что она пода… попада… попала ик!.. под циркуляционное… тьфу, кто эти слова выдумал!.. проклятие, её теоретич-ски могло привязать к могиле, но чтобы…       — А может, это следующая из её девяти жизней? — предположила Камю.       — В Японии кошка, прожившая дольше э-э… тринадцати лет, становится демоном. Бакэнэко.       Мэлвин развеселился:       — Кто ещё какую байку о кошачьих вспомнит?       — Я буквально на днях читала… в журнале в самолёте… что кошки спят по шестнадцать часов в сутки.       — Хочу быть кошкой! — мечтательно протянул Вэйвер.       — Жуть! — вздрогнул Уиннер. — Только призраков мне не хватало! Куда я попал? Всё, завтра увольняюсь…       — Желаю, чтобы ты нашёл призвание, как и я, — ласково потрепала его по руке Камю. И подшофе умудряясь оставаться самим очарованием, блистать неброскими, но натуральными украшениями и безупречной кожей. Истинная француженка.       Мэлвин вспомнил только что упомянутые журналы в самолётах, в последнее время пестрившие статьями: «Жить, как француженки», «Стиль француженок», «Француженки не остаются одни». И вслух произнёс название того, чего там точно не доставало:       — Задолбали француженки…       — Что-что? — не расслышала Камю.       — Говорю, мало кто знает, в чём оно, призвание. Не попробуешь — не поймёшь. Вэйвер вон случайно напоролся на своё, но не всем так везёт. Он даже Атрама Галиаста учил. Тот к нему зачастил, зачастил, — и Мэлвин с досадой подавил растущее внутри раздражение. И отчасти злорадство. Ни к чему теперь. О мёртвых либо хорошее, либо ничего…       Да, познакомившись с Вэйвером при расследовании дела Изельма, Галиаста сделал на него стойку, но не на того омегу напал. Вэйвер не из тех, кто завоёвывается силой, подарками или ухаживаниями, кто верит в любовь альфы, раз тот его добивается, и покорно подставляет шею для метки, разве что поломавшись для набивания цены. Нет. Они всем классом во главе с профессором позаботились, чтобы тот в принципе не верил ни людям, ни магам. Вэйвер сам выбирал партнёров. Точнее, выбрал одного и на всю жизнь, что доказывало существование Алекса. Ведь Вэйвер, не думая, избавился бы от нежеланного ребёнка, появившегося в результате насилия, принуждения, пьяной или гормональной случайности, и тем более не стал бы рожать, потому что так положено, потому что дети — счастье, потому что в этом предназначение омеги, потому что нельзя жить одному, потому что аборт — грех, и прочая, и прочая. Алекс получился по любви. Той самой, что и сейчас не выпускала орлиных когтей из сердца Вэйвера. При воспоминаниях его лицо озарялось не преданностью, не дружбой, а самой настоящей влюблённостью. Искренне, наверное, только и можно любить того, с кем навек расстался раньше, чем быт успел отравить отношения.       — Всего-то советовал Галиасте насчёт Войны за Святой Грааль! — не согласился Вэйвер. — Ик! Чтоб закрепить позиции Эль-Меллоев.       — Да-да, — протянул Мэлвин, — и его первого устранили…       — А слушать надо было, что умные люди говорят, а не смотреть мне на… — Вэйвер замялся. — Screw it! А я надеялся, что его двойное происхождение и связи с Башней и Атласом пригодятся мне в путешествиях.       — И много ты путешествуешь? — поинтересовался Уиннер, которому Вэйвер снова улёгся на плечо, удостоверившись, что мягче подушки ему не найти.       — Ну-у… хотелось бы больше. Когда Алекс на сборах, ловлю момент. Ближний Восток, Индия, Япония, Греция, Балканы, Турция, Египет, Иран, Пакистан, Узбекистан. Потом маршрут закончился, — маршрут чьих именно завоевательных походов закончился, он не уточнил, — и я устроил африканский вояж по Мавритании, Мали, Буркина-Фасо, Нигеру и Нигерии… Чтоб своими глазами увидеть леге… легендный Тимбукту… почитать греческие манускрипты… там много чего осело из Александрийской библиотеки… Вот, теперь задумал посетить Армению, хотя она, так ск-зать, опосредованно вошла в состав его импе…       — Совмещаешь культурную программу с пляжным отдыхом? — перебила Камю. — Хотя нет, не все эти страны у моря…       — А мы с женой отдыхаем в старом-добром Гэмпшире… — мечтательно прикрыл глаза Уиннер. — Свежий воздух, деревенские продукты, лесок рядом… Ну а куда ехать, когда у нас уже рассада петунии высажена? Не-а, мы так решили, своё, родное — оно как-то ближе. Привычно, знакомо, одно и то же, одно и то же…       Мэлвин фыркнул. Конечно-конечно, Перкинс, держи хорошую мину при плохой игре…       — А я хочу знать, как живут люди! — сам того не ведая, утирал ему нос Вэйвер. — Ваще самые разные, не только европейцы!       — И ещё он помогает всем, кому может. Без раскрытия таинства, само собой, — Мэлвин пригубил коктейль Вэйвера, потому что свой закончился. — Мотается по гор-рячим точкам, не боится ни пули, ни бомбардировок, ни этой… как её? Эболы.       — Ужас!.. Я хотела посоветоваться, репортажи о каких досто-при-ме-ча-тель-ностях будут интересны це-ле-вой ау-ди-то-рии, — продекламировала нетвёрдым голосом Камю, — но что-то передумала…       — И он считает своим долгом выучить язык страны, куда едет.       — Так мне спокойнее, — зевнул Вэйвер.       — Сколько ты уже освоил, полиглот? — несло Мэлвина. Очень хотелось продемонстрировать, как много он, именно он знает о Вэйвере. Том самом Вэйвере, что был в планетарной системе магов кометой, вращающейся по иной орбите. Частенько врывался в их затхлый мирок, наводил шороху, чтобы неизменно унестись вдаль за новыми впечатлениями. Маги жили предсказуемо, упорядоченно, как приписано с рождения. Вэйвер постоянно испытывал метаморфозы. Он стал другим после Войны за Грааль. И снова переменился, из-под палки приняв титул Лорда. Но в то же время предпосылки трансформаций уже были в нём заложены, как гусенице предначертано стать бабочкой, разве что нашёлся повод их раскрыть.       — Японский, арабский, хинди, фарси, турецкий, русский и чуть-чуть сербский, они похожи, — принялся загибать пальцы Вэйвер. — Латинский и древнегреческий по программе Часовой, ну над этим мы все корпели. Французский зубрил ещё в началке, но мало что знаю, сами понимаете, — получилось два кулака, на которые он в изумлении и уставился. — Что, уже столько? Серьёзно?       — Теперь будешь учить армянский?       — Это страна постсоветского пространы… этого самого. Короче, русского мне хватит. Когда ездил в Самарканд, помню, переживал, что в лингвобазах нет узбекского, а оказалось, русского достаточно.       — Твоя ба не учила тебя своему родному языку? — да-да, выкуси, Камю, Мэлвин даже знал, кем были бабушка и мама Вэйвера.       — Вроде я на нём заговорил раньше, чем на английском, маме со мной было некогда, нянчилась бабушка. Ох, как я это понимаю! Но потом напрочь забыл.       — У тебя из детства способности к языкам. Потому что ты — билингва, понял?       — Брось, Мэлвин, мне просто хорошо давалась лингвомагия. Для неё нужны только мозги, Магические цепи ничего не решают. Но лингвомагия однобокая, в разговорную речь я могу, а в вежливую или письменность — тут у меня провал. Провалище… Особенно с письменностью. Я переживал, что не смогу подрабатывать официантом в Японии из-за того, что в хирагане и катакане плаваю-ю-ю… Мне даже мистер МакКензи подобрал кафе, где тёрлось много туристов и надписи дублировались на английском… За месяц накопил на билет до Каира… Так давно это было… У Флата наоборот, переводит тексты с лёту, но произношение и грамматика — не-е-е, не слышали, и так сойдёт. Я на неделе купил Алексу футболку с японскими кандзи, китайцы пошили. Так Флат долго ржал, что написано там: «После вскрытия упаковки хранить при температуре до 20°С в сухом месте в течение четырнадцати дней». Вот! Я чётко говорю, следовательно, не пьян! Мэлвин, отдай бокал! Отдай!       — Обойдёшься! Выкинь эту дрянь, мой Александр Рэймонд такое носить не будет!       — Помню, как я учил ваш картавый французский для зачёта по лингвомагии! — захохотал Уиннер. Алкоголь отключил ему опцию регуляции громкости. — Г-х-рэ! Р-хэ!       — А каково мне было учить ваш английский, когда я прибыла в Часовую! — прищурилась Камю, помешивая трубочкой пузырьки в бокале из положения лёжа на столе. — Ни слова не разобрать! Я прям думала, что вы, англичане, набрали полный рот овсянки и так и бубните себе под нос! Особенно Мэлвин с Вэйвером!       — Эй, эй, у нас безупречный лондонский акцент!       — Наверно, я хотела бы снова оказаться в той поре…       Мэлвин не хотел. Спасибо, Камю обеспечила однажды такой аттракцион.       — Что, не понравилось? — обвела она всех глазами.       — Cherchez la femme, как говорят французы, а когда найдете, не жалуйтесь, что вас не предупреждали, — Мэлвин подпёр кулаком щёку. — Ты мало наснимала Вэйвера? Всегда сидела через одно место от него.       — Зато ты на галёрке! — ткнул в него пальцем Уиннер.       — Да, моя ложа на возвышении, где никто не побеспокоит, и я буду видеть всех!       — Особенно Вэйвера ну оч хорошо видно, да? — несло Уиннера к опасной черте.       — Особенно блевать было удобно, чтобы вас не отвлекать от учебного процесса! — осклабился Мэлвин.       Вэйвер, Вэйвер… Большеглазое чудо, впервые перешагнувшее порог класса Эль-Меллоев, с кипой книг, прижатых к груди. Зашуганный и отчаянно смелый одновременно. Мэлвин даже проснулся на своей последней парте и уставился, внимательно сканируя новичка. Не подошёл знакомиться на перерыве, не навязывался в друзья, но крутился вокруг да около, изучая, прикидывая. И постепенно они стали общаться, но не слишком близко. Их Теоретик вообще предпочитал ходить особняком, как та комета среди степенных планет.       Мэлвин не форсировал события. А может, и брезговал, как остальные. Это сейчас у Вэйвера наметились преимущества в виде звания Лорда, верной гвардии учеников, репутации и наглядного доказательства того, что у него всё в порядке с репродуктивной системой, раз он может рожать детей с превосходным Магическими цепями, не забитыми его второсортными генами. Во всяком случае матушка, насмотревшись на живущего у них порой Алекса, утвердилась во мнении, хотя теперь её не устраивала принадлежность Эль-Меллоев к аристократической фракции. Вэйнсы присягнули демократам, и из-за этого Мэлвину частенько приходилось лавировать меж двух огней, подыгрывая и другу, и своей фракции, что Райнес метко называла «перекрёстным предательством».       На самом Мэлвине семья поставила крест. Он мог почить в любой момент. Но выбрал жить так, как ему хочется, ведь если и суждено умереть, то лучше в каком-то экзотическом месте, при необычных обстоятельствах, чем спустя годы нахождения в четырёх стенах спальни, в компании лекарств, мнимых мигреней и дебелых сиделок.       Но всё-таки Мэлвин оставался наследником Вэйнсов и в перспективе мог подарить родителям внука без заболевания, новую путеводную нить для восхождения к Истоку. Но внук этот обязан родиться от птицы высокого демократического полёта.       Никому из одноклассников Вэйвер, очевидно, парой не был. Но Мэлвин с интересом наблюдал, каким образом безродная сиротка добьётся признания научного мира. В сентиментальных романах это случилось бы через постель… ладно-ладно, не будем опошлять, через большую светлую любовь. Вэйвер и тут всё сделал не так, взлетев на Олимп каким-то парадоксальным путём. Вроде и сам трудился, и леди Райнес его пнула, а у неё был талант, кого, куда и с каким ускорением пинать ради собственной выгоды, а впрочем…       А впрочем приятно, что Вэйвер не достался никому.       Во времена ученичества опасность исходила от Камю. Предупреждают же девочек-бет не влюбляться в мальчиков-омег! Да, смазливые, да, нежные и ласковые, но это равнозначно тому, чтобы повесить себе на шею вместо мужчины вечного ребёнка.       Со стороны этот кордебалет смотрелся даже жалко. Последняя из вырождающихся Перигор, тупик семьи магов, ещё и бета. Они с Вэйвером составили бы несчастную обездоленную пару, хотя, возможно, этим и органичную. Но, следовало отдать должное, вместе смотрелись неплохо и были неуловимо схожи во взглядах. Но бездетный брак, основанный на одном лишь интеллектуальном сродстве — как долго он продержался бы? Пока Вэйвер в угаре эструса, не найдя успокоения в постели жены, рано или поздно захотел бы альфу? Мэлвин даже сокрушался, что не довелось наблюдать из первых рядов партера разложение их брака.       У Камю не хватило смелости пойти против стереотипов и связать фамилию Перигор с каким-то неизвестным Вельветом. У Вэйвера же амбиции простирались куда дальше свадебной церемонии и домашнего очага.       — Вот Теоретик и линяет из-под твоего надзора в дальние-дальние страны, — развеял его мысли Уиннер.       Мэлвин вздохнул:       — Раз уж кое-кто хотел стать кошкой, пусть знает — он тот ещё приблудный котяра! Полу-британец, полу-турецкий-ван. Подобрали с улицы, вымыли, откормили, а он так и порывается удрать за ворота Лондона. Главное — не пускать его на Войну за Святой Грааль, а то ведь опять котят принесёт, как пить дать. Причём непременно рыжих.       Вэйвер намёка не понял — он сладко дремал. Камю откинулась в глубины пуфа-мешка.       — М-м, когда я была маленькой, у нас дома в Бордо жил большой рыжий кот. Взяли из приюта. А соседи разводили персов, наглые вредные красавцы, шипели на всех и царапались. Так наш Рыжий, как только в доме поселился, так этих персов гонял, шерсть клочьями летела! А потом им ещё всю селекцию попортил.       — Да ты зришь в корень, — хохотнул Мэлвин.       — Завали, шотландский вислоухий, — пробурчал Вэйвер, не открывая глаз. Какие же тени бросали на щёки его длиннющие ресницы!       — Однажды вечером два котёнка подняли ссору из-за мышонка, — нараспев продекламировал Мэлвин. — Их было двое, а мышь — одна! Причина ссоры вполне ясна.       — Да ты поэт? — подался вперёд Уиннер.       Мэлвин покачал головой:       — Вы что, не знаете? Это ж детский стишок! Мы с Алексом учили! Не-ет, вам срочно нужно своих детей, вы многое в жизни теряете!       — А у тебя что, есть? — вытаращился Уиннер. — То есть ты, вот такой вот ты, с твоим-то образом жизни, ты кого-то признал?       — Это сын Вэйвера, — ответил Мэлвин.       — А-а-а??! У вас общий ребёнок?? — аж подскочил вопящий Уиннер. На них обернулись. — Как? Почему я не знал? Когда успели??       — Ну, можно и так сказать… — Мэлвин прижал бокал к щеке. — Александр Рэймонд — мой крестник.       — Я его видела, когда приходила к Вэйверу перед Рождеством, — дружески пихнула Мэлвина локтём Камю. — Они так мило сидели рядышком на диванчике... как два братца... Только младший был мне не рад, вёл себя, как защитник старшего...       — Полузащитник, — уточнил Мэлвин и гордо заявил: — Альфа растёт. Охраняет тер-р-риторию.       — Я бы не… — она откинула чёлку с лица, обвела всех решительным взглядом. — Дети — не моё. Я чайлд-фри.       — Модное нынче течение, — отсалютовал ей бокалом Уиннер. — Чё-то я тоже не тороплюсь связывать себя ляльками… Вечно орущими, не умеющими себя обслуживать, вонючими в памперсах…       Мэлвин сразу вспомнил счастливые крики крестника: «Пап, я покакал!» Алексу только об этом говорить не надо: обидится и примется спорить, что никогда таким не был.       — Эт в ляльках не самое страшное, — включился в разговор Вэйвер, опять попытался отобрать бокал, но Мэлвин не отдал. — Дурачьё вы наивное! Э, перед кем я распинаюсь? У вас же, аристократов, отпрысков спихивают гувернанткам. Так что проблем ноль целых ноль десятых, живи в своё удовольствие, пока там кто-то подрастает. И видеться с детьми можно лишь по семейным торжествам, ну или чтоб сказать им пару пафосных о смысле их существования. Так можно хоть десятерых нарожать!       Уиннер замахал руками:       — Я и одного боюсь! Здоровье ещё посыплется, оно мне дороже!       — Какие твои годы? О-хо-хо… Дети — это ответственность. Вырастут из младенцев быстро, оглянуться не успеешь и забудешь. Хотя по бессонным ночам я не скучаю ну нисколько… Но я про психо… психическую точку зрения. Проблема в том, что ты останешься для них опорой и поддержкой. Навсегда. Жить не только для себя, но и для них. Так что это вопрос того, насколько ты сильный, чтоб ответственность принять. И насколько не эгоист.       — А ты сильный?       — А мне не дали выбора. Так сложилось. Меня вышвырнуло той Войной… волной на берег… Океан, как всегда, забрал лучших, а меня… как выпотрошенную пережёванную рыбу… и на песок! Потому что недостойный. Живи. Это приказ. Приказы не обсуждаются. Живи. Даже если не врубаешься, зачем. Только я тогда не подозревал, что уже не один… И крутись с этим, как хочешь, но живи. И я, — он прикрыл глаза и улыбнулся. — Счастлив. Да. Я счастлив.       Странный он был, Вэйвер. Вызнав официальную версию его похождений на Войне за Грааль и дофантазировав детали, Мэлвин на девяносто процентов уверился, кто стал его единственным альфой. Конечно, не Кайнэт, будь у них роман, Вэйвер знал бы о постигшей его участи, а он впервые услышал о смерти профессора из уст Мэлвина. Вкус у приятеля определённо имелся, но так цепляться за прошлое, каким бы притягательным оно ни было?       — Я подозреваю у тебя склонность к мазохизму… — задумался Мэлвин.       — Потому что Теоретик до сих пор один? — вклинился Уиннер. — А верно… Ты такой видный… Что за барьеры ты возводишь между собой и другими, а? Зачем?       — Вы все сговорились сегодня меня бесить?! — моментально выставил иголки Вэйвер.       — Первые отношения закончились предательством? И ты перестал верить альфам?       — Да иди ты со своим псих-анализом! Я не просил!       — Я ж бесплатно, по дружбе…       — Ещё б за деньги! Выслушивать дурь типа о себе, но нихера не о себе! — понесло Вэйвера. — Не было отношений! Мне это было на хрен не надо, ясно, нет?! Не собрался я ни с кем продолжать общаться!       — Травма значительная, раз такая агрессия, — покивал Уиннер. У сидящей напротив Камю глаза заблестели от слёз. — Погодь, погодь… Эврика! Зная историю твоей семьи, ты ж всех терял… Отсюда такая сильная фиксация…. Отца твоего ребёнка нет в живых, я угадал?       — Да мне откуда знать-то?! Допускаю, жизнь наёмника — она такая.       — Не-ет, это была не мимолётная встреча, ты любил, но потерял… И поэтому уверился, что нельзя привязываться, чтоб, понимаешь, не испытывать затем боль от потери. Теоретик, ну ты послушай старого друга, послушай, не ори только… Надо это прорабатывать. Все мы умираем. Смерть — это нормально, это закон природы. Но посмотри вокруг: сейчас, вот именно сейчас, её нет. Ты жив, я жив, вокруг все живы. Сейчас всё хорошо. А и существует только это сейчас, только это настоящее. Так что живи в настоящем, разреши себе любить, будь счастлив в моменте… А смерть — ну она будет, неизбежно, но когда-нибудь потом, и ты с этой болью справишься, как справлялся уже. Ну? Видишь? У тебя будет много-много лет радости, много-много, и чуточку-чуточку боли после, очень-очень после, или нет, вдруг вы покинете мир в один день? Разве оно того не сто́ит? Смерть проигрывает жизни, всегда, это тоже закон природы. У тебя доказательство перед глазами, твой сын, это ли не чудо?       — Уиннер, если ты щаз не захлопнешься, я те этот поднос с закусками на башку надену!!!       — Отрицание и гнев — первые стадии принятия. Главное — признать, что проблема существует, дальше пойдёт легче.       — Я тя уволю!!!       — Девочки, не ссорьтесь! — примирительно вскинула руки Камю.       — А тебе самой-то не обидно, что у Вэйвера есть ребёнок? — перебил Мэлвин, пока друг не сболтнул лишнего о своём бурном прошлом. — Ах да, с чего бы, ведь ты предпочитаешь жить в воспоминаниях… Идеализируешь студенческие годы, не реальные, а твои вымышленные, обожаешь Вэйвера прошлого…       — Зна-аешь… Мне приятельница передала слова его личной ученицы… О том, что мы живём не ту взрослую жизнь, о которой мечтали. Похоже, это тоже естественный порядок вещей… Но я бы дала Вэйверу шанс прожить эти десять лет иначе! Всё изменить! Может быть, не допустить появления ребёнка, который тянет вниз, не даёт добиться…       Мэлвин хмыкнул:       — Грэй по молодости и наивности ничего не смыслит. Это Вэйвер-то ничего не добился? Это Лорд Эль-Меллой II о чём-то жалеет? Жалеет о своём положении в Часовой? О том, скольких молящихся на него магов воспитал? Это он-то полагает, что сын сломал ему жизнь и не дал построить судьбу? Вы все, женщины, считаете, что раз он не с вами, не в браке, не домохозяин с тремя детьми, то несчастлив? Всё-таки вам надо вместе с Александром Рэймондом почитать человечьи книжки, а не центурии Нострадамуса. Сэр Артур Конан Дойл вон во главу угла ставил талант человека, а не его положение. Или Льюис утверждал, как важно оставаться собой, а не строить из себя чёрт-те что в угоду некоторым!       А сам Мэлвин поневоле вспомнил ещё одну сказку — «Хоббит». Вэйвер чисто Бильбо Бэггинс, который срывается в нежданное путешествие, пропадает невесть где, а потом, когда многие его мысленно хоронят, возвращается с фанфарами, взбаламутив их магическое болото. Правда, не с сундуками сокровищ, а с животом, что лезет на нос, но так даже интереснее.       Сюжет их новой сказки, как ни посмотри, разворачивался прелюбопытнейший. Бедный простолюдин-омега Вэйвер не вышел замуж за прекрасного принца, а послал всех принцев в пешее эротическое, оттяпал должность… скажем, главного звездочёта королевства и знай себе перетягивал власть не без помощи злой ведьмы Райнес. Мэлвин, получается, стал доброй крёстной феей. А его крестник, как подобает следующему главному герою, рос обычным мальчиком, не подозревающим, какая великая кровь течёт в его жилах. Третий, как положено, самый удачный сын и наследник древних империй…       Когда-то Мэлвин не знал истины и желал, чтобы этот ребёнок не родился, в результате несчастного случая или заболевания. Вэйвер рыдал бы, но ничего, Мэлвин, как лучший друг, утешил бы. В ту пору он и стал искать забвения в объятиях самых разных омег: светловолосых, рыжих, шатенок… избегая лишь брюнетов с удлинённым каре. Если Вэйверу позволено распутство, то почему Мэлвину нельзя?       Новорождённого Алекса он не видел, сославшись на занятость: матушка в очередной раз решила посвятить его в дела компании, и впервые Мэлвин согласился.       Но однажды Вэйвер сам позвонил и попросил посидеть часочек с Алексом.       Мэлвин долго нарезал круги по гостиной, раздумывая, как отказать так, чтобы это не сочли за трусость. За кого его вообще принимают? За бебиситтера? Не уместнее ли прислать вместо себя кого-нибудь из слуг?       Но он пришёл.       Вэйвер снимал угол в доходном доме Эль-Меллоев на Друид-стрит. Убогое местечко, гуляющие под высокими потолками сквозняки и плесень по углам. Подходящий антураж для измотанного приятеля, осунувшегося и даже постаревшего по сравнению с тем, каким он был в Ираке. Кузина Мэлвина после недавних родов поправилась, а Вэйвер ещё больше похудел.       Мэлвин прошёл по рассохшемуся, поющему в ля миноре паркету к кроватке с высокими бортиками. Там тихо спал ребёнок. Ребёнок как ребёнок, все младенцы одинаковые: страшненькие, с дистрофичными ручками-ножками и обвислыми щеками.       — Ну у тебя и бардак!       — Говори, пожалуйста, шёпотом, я его еле уложил, — попросил Вэйвер. — Спасибо, что откликнулся. Сегодня последний день, чтобы в банке счёт переоформить, а Алекса не с кем оставить. Ничего сложного, он после обеда крепко спит часов до четырёх. Но если вдруг… одолжи мне свой пейджер, если начнёт просыпаться, скинь сообщение, я сразу примчусь. Не волнуйся, он громко не плачет, и у него только две опции: есть и спать.       — Я его кормить не буду! — выдвинул условие Мэлвин. Шёпотом вышло неубедительно. — И убирать за ним, если нагадит, тоже.       — И не надо. Просто сообщи мне. Всё, я побежал, я быстро, тут недалеко.       — Что, прямо в домашнем пойдёшь и лохматым? — удивился Мэлвин, выскакивая за Вэйвером в коридор, но того и след простыл.       Пришлось усаживаться рядом с кроваткой. Его враг номер один спал. Ребёнок, пусть и Вэйвера, но не пойми от кого, умиления не вызывал, впрочем, слюнявое дитятко кузины тоже ничего не вызывало.       Задушить его подушкой — слишком по́шло-мелодраматично. Банально проклясть, чтобы он угас через два-три месяца? Неплохой вариант. Александр Рэймонд Вельвет… имя-то какое, словно у благородного, надо же!       — Заруби на носу, мелочь, — заявил Мэлвин, потому что Алекс и был мелким, легко уместился бы от лысой макушки до красных пяток на его коленях, — если Вэйвер когда-либо угодит в сферу моих матримониальных интересов, ты туда не впишешься. Вэйнсам не сдалось приблудие от постороннего альфы. Но может, Вэйвер мне будет и не нужен, и тогда избавляться от тебя преждевременно. Что ж ты в утробе-то не умер, а? И что с тобой теперь делать?       За окном глубокая осень играла ноктюрны на мёртвых листьях. И жёлтый кленовый самолётик, мокрый от дождя, прилип к стеклу. Мэлвин посмотрел на дешёвую кроватку из IKEA, собранную наверняка самостоятельно. На ребёнка в великоватой ему распашонке, с чужого плеча, видимо, из тех социальных клубов, где молодые мамаши и папаши обмениваются детскими вещичками. Одеяльце, сбитое в ноги, чистое, хоть и посеревшее от времени. Резиновая игрушка, дребедень, купленная по фиксированной цене, не иначе.       От всего этого веяло такой нищетой и печалью, что Мэлвин скривился. У дитятка кузины имелось две няни, работающие посменно, огромная детская, дизайнерская мебель из натурального дерева, вплоть до навороченного модуля или мобиля, чёрт знает, как правильно, столиков для пеленания и прочей чепухи, названия которой Мэлвин даже не знал. Игрушек и вовсе хватило бы на целый детский сад.       — Ты помойный котёнок, — подпёр подбородок кулаками Мэлвин. — Это запрещённый приём, ты в курсе? Так пробивать на слезу. Так исполнять сонеты на нервах. Таких, как ты, больше всего любят именно потому, что вас жальче всех. Меня сейчас аж злость гложет к родному… кто он мне там… двоюродный племянник? У которого всё есть и который нужды в жизни не видел. Я никогда не был хорошим человеком, Александр Рэймонд. Я оставлю тебя в живых, покамест ты не мешаешь. Но не верь мне никогда и не обольщайся на мой счёт.       Спустя четверть часа за стеной послышался плач, а следом шёпот Вэйвера: «Ш-ш-ш, тихо-тихо-тихо…» Мэлвин озадачено покрутил головой и метнулся в коридор. Чтобы нос к носу столкнуться с Вэйвером, который держал в переноске на груди (вроде кузина называла такое «слингом») зажмуренного ребёнка, разевающего рот в беззвучном плаче. Вокруг младенца воздух мерцал, обычно так рассеивается магия невидимости, Вэйвер очень хорошо умел готовить это зелье, хватало и пары капель.       Мэлвин вопросительно заломил бровь, оборачиваясь назад, где в кроватке сопел другой молокосос.       — И когда ты успел прижить ещё одного, гулящее ты создание? Ты их штампуешь, что ли?       Вэйвер снял ботинки, наступая на задники, потом вытащил из зубов зажатую папку с бумагами.       — Знакомься, — выдал наконец. — Это Бет. Дочка Андреа Анхель, помнишь такую, в свитере? Училась наравне с нами, но на Факультете Индивидуальных Основ, мы с их классом часто пересекались на спаянных парах.       — В свитере? И запах, как сладкая-сладкая зола? Простушка, не в моём вкусе.       — Она самая. Она уже вышла на работу, и я тоже подумываю, потому что на Income Support не проживёшь, только ноги протянешь.       Мэлвин фыркнул. Этот доходяга себя в зеркало видел? Какая ему ещё работа? До зуда в ладонях захотелось сжечь к чёртовой матери Магические цепи тому альфе, который его бросил.       — А насчёт детей мы договорились сидеть с ними по очереди. Ну тихо-тихо, не кукся, тш-ш-ш… — и продолжил шёпотом, укачивая, допустим, Бет. И так ловко у него получалось, много лучше, чем у кузины. — Я столкнулся с Андреа на улице, ей срочно понадобилось на приём в госпиталь, и я вызвался понянчить Бет. А что, думаю, возьму её в банк, меня без очереди обслужат. Спасибо за Алекса, дальше я справлюсь. У тебя вроде были дела?       — Да, а то слушать этот писк — ухо режет, — кивнул Мэлвин. Он наконец-то пошёл в рост, но и Вэйвер, что обидно, тоже вытягивался, так что не получалось смотреть на него покровительственно сверху вниз. Досадно. — Мы же настоящие друзья, верно? Я, на правах друга, обязан стать крёстным отцом Александра Рэймонда! Только так и не иначе! Подумай над этим, договорились?       — В счёт уплаты долга?       — Части долга.       Мэлвин не возвращался к этому эпизоду. Он так и не решил для себя, кто кого в тот момент проверял. Потому что после, уже в качестве крёстного, его повадились эксплуатировать, и Мэлвин, считающий, что в принципе не умеет сюсюкаться с детьми, к своему удивлению обнаружил себя самозабвенно рассматривающим картинки в книжках, которые сам Алексу и купил, и клеящим с ним наклейки на глянцевые листы. С Андреа он также перезнакомился, периодически она и её дочь возникали на горизонте жизни Вэйвера. Но Бет, как истинную принцессу, всегда одевали в розовое, а на том ребёнке на руках Вэйвера красовался зелёный комбинезон. И с кем тогда сидел Мэлвин, пока Вэйвер ходил в банк с карапузом, скрытым невидимостью? Вряд ли с Бет, ею не стали бы рисковать. Иллюзия? Или гомункул, одолженный в Часовой Башне? Но ведь Вэйвер тогда и преподавателем не был, только собирался сдавать экзамен, чтобы получить допуск на чтение лекций.       Скорее всего иллюзия.       А позже Мэлвин узнал о существовании такого изобретения, как видеоняня. И кто поручится, что Вэйвер не использовал эту самую видеоняню в тот день?       В общем, бесы знают, что Мэлвин испытывал к мелкой безотцовщине и зачем связал семейство Вельветов со своей судьбой. Но однажды, обучая Алекса ходить, сидя на полу и протягивая руки, чтобы тот на подгибающихся слабых ножках протопал к нему от дивана, Мэлвин понял, что увяз. Крестник шёл к нему так доверчиво. Так спокойно падал в руки, хотя Мэлвин мог в любой миг их убрать. Так смеялся, а после смотрел прямо в глаза своими огромными глазищами с длиннющими ресницами, рыжеватыми на кончиках. Такой непередаваемо наивный, открытый, счастливый взгляд. Чистый лист. И абсолютно незапятнанная душа смотрела на Мэлвина. Что-то не от мира сего, не ведающее зла и коварства.       Алекс в его объятиях ткнул Мэлвина пальцем в щеку, и тот криво усмехнулся, чувствуя ком в горле. Прижал крестника к себе, укачивая и размышляя, что назавтра надо бы прошвырнуться с дурными Вельветами по детским бутикам и прикупить Алексу новых, только его вещичек вместо этого тряпья.       — Не слишком привязывайся, — заметит три года спустя матушка, сама украдкой вручающая мальцу кулёк с фигурным марципаном ручной работы. — Конечно, ты его от голодной смерти спас, из нищеты вытащил, ты считаешь себя ответственным за его жизнь. С такими найдёнышами узы крепче всего. Играйся с ним, тренируйся обращению с детьми, воспитывай, чтобы он впитывал твою мудрость, благотворительность — дело полезное. Но помни, что кровь превыше всего.       — Я разберусь.       — Тогда не гляди на него так, будто представляешь, каким он мог бы получиться, будучи твоим сыном.       Всё-таки суровая матушка тоже попалась на крючок к Алексу. Крестник рос от природы контактным, это не науськивания родителя, потому что слабо представлялось, чтобы Вэйвер поучал сына подлизываться: «Мух легче ловить мёдом, а не уксусом».       — Мэлви́-и́н… Мэлви́-и́н… — произнесла вдруг матушка, коверкая его имя на французский манер. — Заснул. Уиннер, чем ты нас споил?       — Да-а я сам не знаю, — раздалось в ответ с многократным эхом.       — Мэлви́н! — тот моргнул и увидел перед носом растопыренные тонкие пальцы. — Не отъезжай! Сколько пальцев видишь?       — Ты их и сама не сосчитаешь, — веселился где-то за туманом Уиннер. Мэлвин зло сфокусировался на нём. Поперёк лба Уиннера почему-то был перевязан бейдж Вэйвера.       — А меня видишь? — допытывалась Камю. Ох, ну уйди ты… к себе в Бордо, можно и дальше.       — Нет. И не хочу.       — А кого видишь?       — Астерикса и Обеликса. Оуч, — он с нажимом провёл по закрытым глазам предплечьем.       — Мэлвин, ты мне нужен, — увещевала Камю. — Уиннера понесло знакомиться с альфами. Вон теми у бара. Я одна его не удержу!       Мэлвин оценил.       — Боже, Уиннер, на кой тебе эти старпёры?       — Ты ничё не смыслишь!       — Достаточно я смыслю! Если говорить о девочках, самый красивый тип — это славянский или латинос. Bésame, bésame mucho…       — Вот, а у меня жена англичанка, страшная, как лошадь.       — Буа-ха-ха-ха! — не выдержал Мэлвин.       — Да, ваши англичанки подкачали, — накрутила на палец кудрявую чёлку Камю, — зато британские мужчины весьма недурны собой. Весьма. Даже слишком.       — О чём я и г-рю! — подхватил Уиннер и двинул плечом, на котором посапывал представитель недурных британцев. — А кто в твоём вкусе, а, Теоретик?       Тот разлепил веки, непонимающе глядя на Уиннера.       — А?       — Ты предпочитаешь мужчин-альф или женщин-альф?       И ни слова о бетах. Мэлвин посмотрел на Камю, но та отмахнулась с презрением:       — Статусные!..       Мол, что с вас взять…       — Теоретик, — не утихал Уиннер, — ты ж столько стран объездил! Кто на ваш объективный взгляд, самый сок?       — Балканские мужчины? — предположил Мэлвин. Нет, что-то он перепил…       — Я бывала в Черногории, у них и правда свой шарм. Словно выточенные черты лица, такая суровая мужественность… Но как любят детей, вы бы видели… Все как на подбор очень высокие. Горы, горы… И все как под копирку курят, даже шутят, что экология настолько хорошая, что если они не засорят лёгкие дымом, то никогда не умрут.       — То-то и наш Вэйвер пристрастился, — заметил Мэлвин, хотя прекрасно знал, что сигары — Тайный знак его друга, своеобразная расходная магия, выручающая, когда своих сил недостаточно.       — Теоретик, — толкнул его Уиннер, — а что насчёт размера? У кого больше?       Вэйвер спал.       — Размер не имеет значения, — отбрила Камю.       — Отговорки в пользу бедных. Ничё, Камю, если у твоего партнёра какие-то проблемы, есть операции по увеличению…       — Какая низость!       — А что, у альф это второй мозг! Как мозгоправ те г-рю! Альфы-богомолы ваще поедаются, начиная с башки, но при этом, заметь, Камю, уже без мозга, но продолжают годно трахать омегу. Самое сладкое остаётся напоследок, хе-хе-хе!       — Ну ты и кровожадный! — поперхнулся коктейлем Мэлвин. — Чёр-р-рт возьми, начинаю чувствовать себя загнанным хищником, в вашей-то компашке!       — В интимной стороне жизни нет ничё постыдного! Обсуждать секс не зазорно!       — Не обсуждать надо, а заниматься! — озвучил Мэлвин прописные истины. — Чему ты детей научишь, училка ты наша… Один студентов ненавидит, другой — озабоченный по дедушке Фрейду. Жуть!       Уиннер захохотал, падая на стол и рассыпая закуски:       — Нет, а вы помните Кришну? Из первого кампуса? Ха-ха! Когда он только прибыл, он сказал, что так рад, так рад… аха-х!.. что подростки в Соединённом Королевстве увлекаются книгами Индии, нет, Мэлвин, ты зацени, ну? Ха-ха-ха-а! Увлекаются, конечно! Камасутрой! Пха-ха-хахах!       — У меня в классе громче всех над такими шутейками смеются девственники, — заметил некстати пробудившийся Вэйвер. — И обсуждают тож громче всех.       — Спи дальше, — и Мэлвин ехидно улыбнулся: — А тебя, Уиннер, поздравляю, тебя раскусили! Наш великий пьяный детектив!       — Теоретик! Да ты!.. Ты!!       — Не ори на руководство!       Мэлвин примирительно хмыкнул:       — Да-а, иногда мне хочется, чтобы Кайнэт увидел нынешний класс Эль-Меллоев с нынешним преподом. Так сказать, полюбовался, что сотворили на базе его наследия. И какой бы его удар хватил.       — Что ж вы сучные… скучные такие? — упирался Уиннер. — Танцевать не пускают, знакомиться не пускают...       — Ты потом с ними сразу в отель поедешь? — нахмурилась Камю.       — А ты не завидуй!       — Ему девственность его мешает, — развлекался Мэлвин. — Сказал бы я, что у его жены всё получилось через задницу, но у неё, кажется, вообще ничего не получилось!       — Mon Dieu! Что я среди вас делаю?! Месье, я вас не знаю!       — Я всего-то хочу достойно завершить вечерок! — ныл Уиннер. — Что, только альфам позволено? Скажи им, Теоретик! Смотри, ну вот же, на тебя вон тот смотрит!       Мэлвин сощурился на лысого кавалера. Да нужен он Вэйверу после того, как у него в любовниках ходили ТАКИЕ люди!       А Уиннер не унимался:       — Ты чё, не согласился бы без лишних слов, не теряя времени, отдаться альфе? Шикарнейшему! Если он — стопроцентное попадание по твоим критериям?       И Вэйвер пробормотал себе под нос что-то, растворившееся в ритмах популярной музыки, так что из присутствующих расслышал лишь Мэлвин с его абсолютным слухом:        «Только если это отец Алекса».       Вот что с этим дуралеем поделать…

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

      Собирались у стойки администраторки долго, и не потому, что забирали фотографии, а потому что стоило подняться на ноги, как планета пришла в хаотичное раскачивающееся движение. Мэлвин никак не мог надеть плащ на Камю, пританцовывающую и подпевающую: «If you wannabe my lover…» Извивалась она безукоризненно пластично, Мэлвин даже готов был позабыть неистребимое предубеждение ко всем французам. Причина для хорошего настроения наличествовала — Камю стрясла-таки с Вэйвера адрес электронной почты, но ничего непоправимого в том не было — Вэйвер, подписанный на сотни геймерских форумов, получал столько спама, что удалял письма скопом, не разбираясь. Уиннер потерял зонт.       — Я на минутку, — заявил Вэйвер, и, пошатываясь, побрёл к кабинкам WC.       — Только не перепутай, который для омег! — посоветовал Мэлвин ему вслед. — И смотри, не засни там!       Вместо ответа в Мэлвина прилетел пиджак Вэйвера. Пропитанный насквозь его манящей медовой сладостью.       — Нет, у меня был тёмно-синий зонт-трость! — кипятился тем временем Уиннер.       — Ах-ха, он у тебя точно был? — потянулась Камю, так что руки Мэлвина скользнули вдоль её идеально симметричных изгибов, под стать гитаре. Мэлвин поправил воротник на её шее, вдохнул духи с восточной ноткой. Никаких набивших оскомину N5 Chanel, которые нувориши выливали на себя литрами. Камю понимала, что аромат зрелых женщин её, девушку, только состарит. Их двадцать восемь — двадцать девять лет — разве это возраст? — …friendship never ends…       Уиннер махнул рукой:       — Э, ладно, если найдёте, пердайте… передайте через родителей.       — Камю, — Мэлвин потёр виски́. Алкоголь разлагался, и их тихонечко ломило. Но благодушие не спешило испаряться. — А зачем ты здесь? Не сочти за дерзость, мне тебя видеть любопытно, но мы втроем, мы тут как бы живём, это остальные разъехались. И ты тоже разъехавшаяся. Опальная. Уиннер мог бы и не приглашать.       Улыбка с лица Уиннера медленно сползла. И вряд ли причиной был пропавший зонт.       — Хм… — прищурилась Камю. — Уиннер позвонил и спросил, сохранилось ли у меня фото, где вы втроём. Понятно, что без меня, я почти нигде в кадр не попада́ла… Я все плёнки вожу с собой. Распечатала снимок, а Уиннер сказал, что оформит в подходящие рамки…       — Не покажешь свой экземпляр?       — Зачем, у тебя такой же… — всполошился Уиннер, но Мэлвин не слушал. Ведь если подарки идентичны, зачем их подписывать? И зачем относить к стойке администраторки, если только никто не боится сболтнуть в пьяном угаре рядом с ними что-то личное? Мэлвин осмотрел протянутую Камю фотографию, постучал ногтём по стеклу, по рамке. Потом достал из пиджака Вэйвера аналогичную, проделал то же самое.       — Разные тона, — ухмыльнулся он, отгибая крепления на задней стороне фотографии и вытряхивая на пол выкатившегося из-под рамки механического жука. Тот расправил резные крылья, чтобы улететь, но Мэлвин впечатал его каблуком в пол. Раздался хруст и скрежет. Мэлвин с наслаждением продолжал давить, пока последние крохи анима-магии из жука не испарились.       — Семья Перкинс — дочерняя по отношению к Джигмари из нейтральной фракции, — с очень нехорошим выражением процедил Мэлвин, придвигаясь к Уиннеру. Даже алкоголь куда-то выветрился вопреки законам химии. — А Эль-Меллои представляют фракцию аристократов. Если ты ответишь честно, так и быть, я тебя выслушаю. Но если начнёшь юлить, выскочка из Мельбурна, знаешь, какие меры я предприму?       Камю застыла, закрыв рот руками. Уиннер стоял ни жив ни мёртв, и только цвет кожи не выдавал в нём паническую бледность.       — Родители попросили… — пролепетал он. — Мы из противоборствующих фракций, да… просто слежка, мало ли где Вэйвер поставил бы фотографию, мало ли какие разговоры удалось бы перехватить… Вряд ли они узнали бы что-то серьёзное, заряда этого жука хватает на полгода, не больше…       — А насколько хватит твоего запала, жучара? Я не буду бросаться громкими словами, угрожать и так далее, после доброй выпивки мне не хочется портить вечер, это ты верно подметил… Да ты и сам не дурак, всё додумаешь. И суть моих требований уяснишь. Поэтому… — он всучил ему потрёпанную фотографию. — Вэйвер утром, надеюсь, и не вспомнит о презенте, а я… если я узнаю о новых поползновениях на его счёт… Я пресеку, причём жёстко. Ты ещё своему жуку позавидуешь. И эта история тоже всплывёт, и мадемуазель Перигор пойдёт свидетелем. Не стой столбом, приятель, твой кэб наверняка приехал. Камю, тебя это тоже касается, за Вэйвера не беспокойся, он в надёжных руках, доставлю его тело домой в лучшем виде, сдам прямо под ответственность сына.       Мэлвин отпустил самоконтроль, распространяя ничем не замаскированные феромоны. Камю, как бета, не разобрала. Уиннер под натиском альфы сжался, съёжился, вскинул несчастный взгляд. Мэлвин, продолжая доминировать, подошёл вплотную и прорычал на ухо перепуганной, поставленной на место омеге, позорно срывающейся на скулёж:       — Лорд Эль-Меллой II — моя собственность. И только мне решать, когда его ломать, — и добавил Камю самым доброжелательным тоном: — Ну что, мои дорогие обожаемые однокласснички… Au revoir! Stinger Похмелье на следующий день       Лондонская ночь тосковала густыми сумерками, задыхалась в сигарном дыму и выхлопных газах. В окна заглядывала луна, крадущаяся к верхушке строящегося небоскрёба Сент-Мэри-Экс, 30. Слишком фаллический получался у архитекторов символ, неуместно для города, но в самый раз для Вальпургиевой ночи.       Адашино Хишири сидела у низкого столика на коленях, перебирая бумаги, отыскивая ниточки и совпадения, раскапывая сокрытое по незаметённым следам. Потому что следы остаются всегда.       В феврале она сдала ректору Часовой Башни отчёт о деле доктора Хартлесса. «Очень рад, — заметил он тогда, — что твой единокровный брат послушался моего настоятельного совета. Я выдал ему полный карт-бланш — занимательно наблюдать за революционерами — но поставил условие не впутывать, даже не упоминать ребёнка нынешнего Лорда Эль-Меллоя». На вопрос о причинах она не получила ответа, как, впрочем, и на вопрос о том, при каких обстоятельствах состоялась встреча ректора и её брата, и была ли та единственной. Странно.       После вспомнилось, как в безобидной утренней беседе на «Рельсовом цеппелине» Лорд проговорился, что ему приходилось иметь дело со змеями, и потому Адашино он как-нибудь подле себя вытерпит.       Она проверила. Его ребёнок оказался серпентариусом, заклинателем рептилий. И весьма одарённым, если выпущенный ею кокатрикс метнулся к нему, а не к Хишири. Она почти не помнила раннего детства, проведённого в Японии, в стенах отцовского клана Адашино, но в память врезалось, как старейшины поучали, что чтобы стать хозяином змей, следует родиться в семье с таким даром и непременно либо с Танабаты по Хиган, либо с Сэйбо по Тодзи, в сезон Больших снегов. Как это случилось с Хишири, хотя в официальных документах дату её рождения изменили: на Востоке, где распространены проклятия, в целях безопасности не разглашают одновременно и полное имя, и день появления на свет.       В Европе в проклятия не особо верили, а потому они не обладали разрушительной силой. Хотя и здесь существовали семьи, практикующие тайные имена. А подавляющее число истинных астрологов, а не людских аферистов, считали куда более важным время зачатия. Из западной же культуры Хишири узнала о термине «серпентариус» и его прямой связи с созвездием Змееносца — так называемым тринадцатым знаком зодиака, что властвует на небосклоне с тридцатого ноября по семнадцатое декабря. С Сэйбо по Тодзи, как сказали бы дома. К личному делу Лорда для вычета налогов была прикреплена копия свидетельства о рождении Александра Рэймонда Вельвета, и дата не совпадала с первой половиной декабря, но как раз выпадала с Танабаты по Хиган. А это примерное время, когда приходит срок появляться на свет зачатым с Сэйбо по Тодзи.       Хишири перевела взгляд на журналы посещаемости за 1994-й год, выписанные из архива. Студент Вельвет отсутствовал по медицинским показаниям с двадцать второго по тридцатое июня 1994-го года. У омеги это, как правило, означает эструс, в таком случае следующий период должен прийтись на конец декабря того же года. Хишири пролистала и предыдущие журналы, выяснив, что график Вельвета был нестабильным, склонным к запаздыванию. Молодой омега, ничего удивительного. Он вполне мог вступить в пору фертильности и в феврале 1995-го, как утверждала расхожая байка о нём, Дели и некоем горячем маге-наёмнике.       Но Хишири раздобыла и медицинскую карту из учреждения, которое вело его беременность. Многие термины оказались непонятны, и весьма сбивала манера считать сроки неделями и триместрами, а не привычными девятью месяцами, так что пришлось вооружиться ещё и карманным календариком. Из чего следовало, что Александр Рэймонд Вельвет родился вовсе не семимесячным, как это было бы, случись зачатие в феврале.       Нет. Начало его существованию было положено в середине декабря 1994-го. Аккурат под созвездием Змееносца. Когда вокруг бушевала Четвёртая Война за Святой Грааль.       В тишине лофта, выдержанного в японском стиле, лишь шумел кондиционер, разгоняя тепло. Хишири открыла собранные Гордэсом материалы по семье Шинэд, всмотрелась в фотографии. Шинэды, как потомственные ирландцы, в коих сильна кельтская кровь, оказались светло-рыжими, хотя не могли похвастать столь насыщенным медным оттенком, как у Рэй-чана (или у её брата, слишком уж живо стоявшего перед глазами) но не суть. Лорд Эль-Меллой II, получается, был темноволосым по материнской линии, но с отцовской являлся носителем гена рыжих волос… Который при скрещивании с рецессивным блондом вполне мог выстрелить.       Такая байка тоже была в ходу. Но только Хишири обнаружила косвенные доказательства.       Она в задумчивости приподняла очки и потёрла уголки уставших глаз. Её Мистические глаза поиска могли найти что угодно, лишь бы имелась чёткая визуализация. Вообразить отца юного Рэй-чана не представлялось возможным, но Хишири предприняла попытку. И увидела туман... или серое небо, сливающееся со свинцовыми волнами, что означало или провал, или то, что искомое не существовало в реальности. Например, в результате смерти.       Что ж, Мистические глаза клана Адашино не особо котировались и часто давали сбой. Прибыв в Лондон в качестве приёмной дочери сэра Нориджа, маленькая Хишири попыталась отыскать брата Куро, но видела лишь старшего приёмного сына Нориджа по прозвищу Хартлесс. Она восхищалась им, а он всегда был добр к ней, но это никак не помогало понять, как могли быть связаны импозантный молодой человек и её потерянный десятилетний брат. У неё и сейчас вскрывшая истина не укладывалась в голове, как снисходительно сказал бы на это Лорд Эль-Меллой II, «ничего удивительного, парадоксы времени за гранью нашего здравого смысла».       Хишири совсем ушла в себя, теряя связь с реальностью и забывая, что она не одна. Перекинула через плечо стянутые белой лентой волосы, постриженные, как её просили, в стилистике периода Хэйан. И здесь у неё не было ничего своего…       Зелретч всегда приходил и уходил по часам, с восьми до десяти. Ровно сто двадцать минут на приятное расслабление, потому как в маленьких гарантированных радостях он и находил смысл жизни, слишком продолжительной, чтобы это было правдой, но недостаточно длинной, чтобы пресытиться. Хишири вызубрила его философию счастливых моментов. Но иногда случались накладки.       — Ты не встретила меня, — механическим тоном проговорил Зелретч. В глазах общественности непостижимая загадка, глыба, Маршал-Чародей, основатель и ректор Часовой Башни Кишур Зелретч Швайнорг, вечный, вращающийся в высших сферах вне мирских дел, живущий в нескольких планах бытия одновременно. Для одних — пророк и великий воин по прозвищу «Боров-Орг», для других — кто-то вроде доброго Санта-Клауса, для третьих — кровососущий монстр. Хишири знала его просто как мага со своими людскими слабостями. Именно как Зелретча. Не в помпезной мантии, а в обычном костюме-тройке. Она спросила однажды, не называть ли его Кишуром, на что тот гулко рассмеялся, что это не имя собственное, а его родное племя. — Ты не предложила мне вина и закусок. Не настроена на разговор, я уже не говорю о большем. В чём дело, мадам Баттерфляй?       Он помнил её имя. Но не считал нужным обращаться по нему. Хишири была его мадам Баттерфляй или Чио-Чио-сан, в зависимости от настроения. Так повелось давно, ещё со времён её восемнадцатилетия, когда Зелретч на закрытом приёме Лордов и иже с ними увидел воспитанницу сэра Нориджа и уже через неделю сделал своей фавориткой и поселил в роскошных апартаментах. Что он разглядел в Хишири, которую ещё ребёнком увезли с исторической родины? В той, кто и японского толком не знала, кого пришлось учить носить кимоно и заваривать чай. Он мог выбрать куда более аутентичную уроженку страны Восходящего Солнца, раз уж так тяготел к этой культуре.       Но как бы ещё Хишири поднялась в Часовой Башне, она, азиатка, бета, никто? Европейцы решали всё. Статусные решали всё. Мужчины решали всё. Это она уяснила ещё в детстве, когда на приёмах произносила речи, ничем не уступающие, а то и превосходящие изящной игрой слов тосты мужчин, но её никто не слушал и не запоминал. И, сравнивая её и Хартлесса, все восхищались именно его мудростью. Мужчине достойно быть умным. Женщине сия роскошь только вредит.       Даже мужчины-омеги, эти слащавые пустышки, стояли на ступень выше, чем Хишири. От бет редко рождаются наследники-альфы, а вот от омег — почти всегда. И некоторые получали звания Лордов, даже не ложась для этого в постель. Умом и талантом? Нет-нет, его сильные стороны были никому не интересны, пока он не встал на вакантное место, которое никто не хотел занимать. И превратил никчёмную должность Лорда Современной Магии в почётную.       Этот Лордик… По происхождению отброс похуже Хишири. Омега. Весь такой чистый и гордый… И с ребёнком. Залетают и рожают именно те овцы, которым этого и не надо. У Хишири детей не было и не будет. Не после бесконтрольного приёма гормональных контрацептивов, двух абортов и одного выкидыша. Не от Зелретча — Мёртвые Апостолы не становятся родителями, но какое-то время она поддерживала отношения с одним молодым человеком ещё из той жизни до восемнадцатилетия. Зелретч не возражал, лишь бы это не мешало установленному графику, по которому три раза в неделю, с восьми до десяти вечера, она принадлежала ему.       А этот Лордик, он, он!.. он не только делал карьеру, как некоторые, не позволяющие себе отвлекаться на постороннее. Он распылялся ещё и на ребёнка!.. Он передал свои гены. И выполнил долг перед природой, продлив захудалую династию Вельветов.       Как заноза под ногтём. И больно, и не достать. Он будто специально всегда перебегал Хишири дорогу. И выходил победителем, отодвигая её в тень, из которой она с таким трудом выбралась. Не только за красивые глаза она стала главой Факультета Политики. Она реорганизовала его, стряхнула пыль, возвела на тот уровень, с которым все считались и боялись. Она бы всё равно этого добилась, но положила бы лет двадцать своей жизни. Протекция Зелретча ускорила процесс.       Лордик сделал по сути то же самое. Но если его достижения признаны, про Хишири, если правда будет обнародована, станут шептаться, что ей всё преподнесли на блюдечке.       Как же раздражает!       Она не молодела и однажды могла наскучить Зелретчу. Оставалось лишь надеяться, что он оценит её интеллект выше, чем прелести новой любовницы с влажными раскосыми глазами и смоляными волосами.       — У меня выдался крайне тяжёлый день, сюдзин, — не совсем вежливо ответила она. Хишири бы играть покладистую гейшу, но она тоже была личностью. У неё тоже были чувства. И ей тоже могло быть плохо. Иногда хотелось взбрыкнуть и это напомнить.       — Мадам Баттерфляй желает огорчить сюдзина? — он придвинулся, поднял её за подбородок, вынуждая смотреть в свои алые, наполненные испепеляющим пламенем глаза. Его взгляд было тяжело выносить. Зелретч родился в ту эпоху, когда языческие боги ступали по земле, и кто знает, какой из них стал праотцом кишуров?       — Мадам Баттерфляй желает донести, что ей надо решить её проблемы! — в запале воскликнула Хишири. — Извини. Я не настроена это обсуждать и…       — И со своими проблемами ты справляешься сама, сюдзин помнит, — Зелретч отпустил её, встал с циновки, поправляя стрелки на брюках, ничуть не помявшиеся. — Ты весьма занятный собеседник, но, увы, не сейчас. Увидимся в другой раз.       — Спасибо за понимание. До встречи! — она дождалась, пока шаги стихнут в коридоре, и всплеснула руками. Давно хотелось перерасти участь содержанки. Но каждый раз Зелретч демонстрировал всю разницу их положения.       Нет, между ними установились нормальные деловые отношения. Хишири с самого начала знала, на что шла. Её не неволили. У Зелретча имелась жена, она же его заместитель, омега с родословной. По иронии судьбы из рода Бартомелоев, тех самых, которые числились Лордами Факультета Политики. Тоже только бизнес, но разводиться Зелретч не был намерен, впрочем, как и брать вторую супругу.       И имелся приёмный отец Норидж, которого Хишири боготворила. Но который смотрел на воспитанницу с сожалением. И с гордостью — на своих новых протеже Эль-Меллоев, брата и сестру, которые добились успеха и которым нечего было утаивать на пути восхождения.       Она запахнула на груди юката, прошлась по комнате. Светильники, стилизованные по японские, закрытые прямоугольными расписными экранами, вдруг затрещали и погасли. И стылый ветер с воем прошёлся по комнате, забираясь под прозрачную ткань, выстужая позвоночник и открытый затылок.       Хишири порывисто обернулась к окну. Прежде закрытое, оно хлопало створками. Гипнотически пел подвешенный на раме колокольчик-фурин. Тонко, с надрывом. Напоминая, как ей надоел его перезвон!       Она представила, что рукав обращается в змею, которая разбивает проклятый фурин. Сердце ёкнуло. Змеи на её зов не откликнулись.       — Зверушки спят… — донёсся будто детский голос. — Спят и спят, спят и спят… Не спишь лишь ты в колдовскую ночь… Жаль, майский шест людьми не достроен, не украшен, плясок нет…       Майский шест? Небоскрёб в строительных лесах?       Хишири подвесила Гандр. Без толку. Из комнаты будто выкачали всю ману. Запахло чем-то травяным и щелочным. Нет, это не изменения в окружающей среде, это сама Хишири не ощущала ни магии, разлитой вокруг, ни собственных, текущих по духовным жилам од. Её отравили. Её, владычицу змей, иммунную к ядам!       Развеянный в воздухе алхимический состав? Атлас?       С запозданием Хишири осознала, что едва чувствует руки и ноги. Собственное тело стало ловушкой, панцирем! Исправно слушалось лишь то, что находилось выше уровня груди.       — Начало сообщения. Не нужно предпринимать бесчестных деяний против Эль-Меллоев, — голос, казалось, доносился отовсюду. Певучий, высокий, завораживающий. Но абсолютно безэмоциональный, как у автоматона. Хишири, дыша через раз, вжала ногти в ладони глубоко, до крови. Боль отрезвила сознание, но недостаточно. — Нейтральной фракции Мелуастер ни к чему организовывать прослушку через третьих лиц. У них уже есть шпионка в классе Эль-Меллоев, они бы действовали через неё напрямую. Кевин Джигмари в прошлом году был уличён в связях с Блуждающим Морем. Факультет Политики его оправдал. Кевин Джигмари должен лично тебе. Конец сообщения.       Паника мешала полностью осознавать рубленые фразы. Но смысл был ясен. Да, жучок — это личная инициатива Хишири.       Она огляделась по сторонам, но после яркого света кромешная темнота слепила. Хишири чувствовала себя беспомощной как никогда.       — Значит, Эль-Меллоям есть, что скрывать, — хрипло рассмеялась она, блефуя, что нисколько не боится. — Например, дату зачатия одного ребёнка. Которого они не планируют отдавать на обучение в Часовую Башню. И за какие заслуги титул Лорда получил плебей? Так и передай своим хозяевам, что я знаю их тайну! Чтобы они были аккуратнее со мной! Александр Рэймонд Вельвет… Или мне лучше сказать, Александр Рэймонд Эль-Меллой Арчибальд?       — Я запомнила, — ответил голос после минутного молчания. — Я передам каждое слово. Но и ты запомни послание.       — Я дам ход делу о нападении.       — Свидетелем выступит господин ректор Часовой Башни? — голос подстроился под её интонации: — Или мне лучше сказать, твой любовник?       Сука! Если их отношения придадут огласке, Зелретч этого не потерпит. Ему невыгодно выставлять досточтимую супругу обманутой дурочкой, это отправит к чертям его договор с Бартомелоями.       То ли дурман отравы выветривался, то ли магия вторженки иссякала. Хишири, прищурившись, увидела невысокий силуэт у окна. Закутанный в чёрный плащ с капюшоном. На ум пришла личная ученица Лордика.       Хишири помолчала. Кажется, больную мозоль она определила верно. Этот мальчик, Рэй-чан, слишком дорог Лорду Эль-Меллою II и его сестрице. И это можно использовать. У него великолепнейшие Магические цепи, не иначе, в наследство от Кайнэта, и рыжие волосы в наследство от деда — отца Вэйвера Вельвета. Со стороны Шинэдов требование прав на ребёнка поступало лишь однажды, но Райнес Эль-Меллой Арчисорт это жёстко пресекла.       — Трясётесь над подрастающим наследником? — прохрипела Хишири.       — Подумай. Ты смертная. Тебя легко разбить, — донеслось в ответ. А в следующий миг Хишири увидела нож у своего горла. Ярко запахло мятой.       Хишири прошиб холодный пот. Она не засекла движения. Она, отрезанная от магии, чувствовала себя инвалидом. И тень напротив неё не походила пропорциями на человека. Слишком низкая, сутулая, но с длинными ногами. Человек ли это?       На ртутный автоматон Эль-Меллоев не похоже. И квартира была защищена от вторжения искусственных созданий!       Но ведь и от вторжения наёмников она была защищена…       Лезвие сверкнуло в лунном свете. Хишири зажмурилась. Волосы тёплым облаком легли ей на плечи, укутывая до щиколоток — незнакомка могла рассечь горло, но всего лишь разрезала ленту причёски. Тень склонила голову, и луна высветила каппу на хрящике в виде сплетённого из бисера острого эльфийского уха. В обрамлении стриженных лесенкой тёмных прядок.       А потом тень оказалась у распахнутого окна. Под порывистым ветром отчаянно вызванивал колокольчик-фурин.       — Она благодарит за ленту, подарок на майскую ночь. Как стрекоза над ручьём, витает мысль её над безмолвием, — процитировала незнакомка и шагнула с четырнадцатого этажа. Навстречу луне и стеклянному небоскрёбу.       Хишири пожелала ей разбиться. Но мелькнули из-под плаща узкие прозрачные крылья, раздался характерный трепет кутикулы, армированной хитиновыми жилками, и тень взмыла под облака.       В комнате остался запах щёлочи и мяты.