Личный дневник Лорда Эль-Меллоя II

~01 апреля 2004: Сиртаки, День Дурака и сбежавший Абрамович~

      Вэйвер негодовал. Даже не так. Он был возмущен. Абсолютно.       — Вы видели свой расчётный лист? — допытывался он у профессора Факультета Духовных Эвокаций Рокко Белфебана.       — Да что ж его изучать-то, всё-таки не манифест братства Розенкрейцеров.       — Это мои кровные! — не соглашался Вэйвер. — Я их в свой бюджет закладывал! Мы с вами зря, что ли, брали ночную смену, чтобы провести открытый урок, показать студентам эти чёртовы Виргиниды, а заодно связанные с ними таинства? Договаривался с Грэй, чтобы она приглядела за Алексом, пока меня не будет. А нам эти часы посчитали без надбавочного коэффициента, вот, полюбуйтесь!       — Верю я, верю, — отмахнулся от распечаток Белфебан. Смуглый, сухой, сгорбленный — про него шептались, что он заведовал Факультетом Эвокаций вечно, во всяком случае все ныне здравствующие некроманты вышли из-под его крыла. И прозвище «Старый Черепах» намекало не только на внешность, но и на долголетие.       — Тогда пойдёмте разбираться. К экономисту по начислению заработной платы.       Белфебан старчески закряхтел. Игра на публику, Вэйвер уже привык. В коридоре язвительно заметил:       — Что ты, мистер Второй, так взъелся-то? Я бы понял, если бы доктор Бен-Хаим…       — Если бы надули доктора Бен-Хаима, — бросил Вэйвер, невпопад кивая на приветствия студенток, — он бы сразу всех на уши поднял, вплоть до обвинений в антисемитизме. А я сначала аванса недосчитался, но смолчал, надеялся, может, в зарплату перекалькулируют. Но и с зарплатой глухо. А Алекс, как назло, из школьной формы вырос, страховка на машину заканчивается, а летом я собрался менять радиаторы… Я не в золотом дворце Мидаса живу! Хотя, глядя на счета за коммунальные, кажется, что и в золотом… — и подумал, что сыну как раз пристало бы расти в собственном дворце, но не в то время и не в том месте он появился на свет.       — Понял, понял, — захихикал Белфебан, — и лишние полтораста фунтов сразу спасут и тебя, и твои радиаторы. Давно бы сдал на докторскую степень, получал по другой ставке.       — Вы и сами в профессорах засиделись, — была бы воля Вэйвера, он бы назначил Белфебана главой Духовных Эвокаций в обход их действующего Лорда. До сих пор помнил, как профессор Рокко хлестал его по рукам тростью, ставя спиритические техники и приговаривая: «Вельвет, опять неправильно расщепляешь прану для Призыва, напряги пальцы, обхвати предплечье. Да не так, остолоп! Все ду́хи от тебя разбегутся. Не можешь рукой, сделай хоть ногой, лишь бы верно!» Но это ещё что, Мэлвин огребал тростью по лбу.       — А мне эта головная боль ни к чему, — засмеялся Белфебан, — мне и так хорошо, тепло и покойно.       — А мою докторскую обглодали соседские улитки. Звери! Для которой вы рецензию составляли, помните? Только я взялся переделывать, и тут Алекс подхватил ветрянку, а потом стало не до того — ко мне в класс перевёлся Флат.       — Флат… — вздохнул Белфебан. — Флат может…       — Флат, — согласно протянул Вэйвер.       — Я всё считаю себя виноватым, что парня тебе подсуропил. Или подсубботил, не знаю, как правильно. Как сказал бы Бен-Хаим, подшаббатил.       — Я не жалею. Если честно. Но рье до рьен.       Ученики, поступившие в Часовую Башню, в обязательном порядке месяц обучались на Факультете Общих Основ, а потом либо продолжали там всестороннее сбалансированное развитие, либо переводились на специализированные Факультеты. Флата Эскардоса отрядили на Эвокацию, но долго он там не продержался, и начался его фееричный экспресс-тур от одного преподавателя к другому, пока от мальчишки, в котором гениальность непредсказуемо сменялась кретинизмом, не открестились все. И тогда Белфебан решил взять Флата обратно из жалости. Но сперва предложил непутёвого студента Лорду Эль-Меллою II, потому что Факультет Современной Магии, привычно игнорируемый и учениками, и другими преподавателями, остался в стороне от бон-вояжа Эскардоса. А Вэйвер заявил, что имел несчастье познакомиться с Флатом накануне и, разумеется, посмотрит пацана.       Посмотрел…       Четыре года с ним нервы мотал как не в себя.       — Ну и славно, — и Белфебан толкнул дверь экономического отдела.       Сегодня комнату на трёх человек, заваленную папками и пропахшую старой бумагой, занимала одна-единственная тридцатилетняя омега, откатившая массивное кресло на колёсиках к окну и в лучах солнца вяжущая что-то пёстро-страшненькое.       — Андреа, голубушка! — заворковал Белфебан, — а мы к тебе с вопросом…       — Ах, милости прошу, джентльмены! Хотите разыграть меня в День Дурачка? Так вот я предупреждена!       — Как можно! Мы сама серьёзность!       — Какие-то проблемочки? — отложила спицы Андреа. Вэйвер никогда не видел её в чем-то ином, кроме вязаных вещей. Про себя даже называл «свитероносицей», панибратски: не церемонятся с теми, кто близок, не ценят их и, к сожалению, добро воспринимают как само собой разумеющееся.       Вэйвер вырос в бедности, и бабушка шила ему одежду, и хоть остальным детям было всё равно, кто во что одет, учительница в первом классе пренебрежительно бросила: «Что же кое-кто как маленький оборвыш ходит, неужели кое-кому не стыдно?» С тех пор Вэйвер не любил вязаные вещи, они стойко ассоциировались с нищетой. И выглядели в его глазах жалко.       Но handmade возвращался в моду. Как хобби для тех, кому надо как-то занять свободное время. У Вэйвера роскоши в виде свободного времени не наблюдалось уже очень давно.       — Вот тут Лорд Эль-Меллой II заметил, что нам ночные часы посчитали с обычным коээфициентиком, а не с повышенным, — таким же приторно-сладким тоном отозвался Белфебан, выкладывая перед экономисткой расчётные листы. — Андреа, голубушка, вы уж гляньте намётанным своим глазиком, что, правда, не на те цифири умножили?       — Ах, и правда! — покачала головой Андреа. — Как я могла пропустить… Соррьки-соррьки, сейчас перерасчёт сделаю, в кассе вам выдадут. А что это вы ночью делали, инвентаризационные работочки?       Вэйвер разве что глаза не закатывал.       — Нет, водили детушек смотреть на Виргинидики. Летают такие по небушку…       — Знаю, знаю! — всплеснула руками Андреа. — Помню, когда училась на Факультете Общих Основ, альфочки нас водили смотреть на Виргиниды. Что-то рассказывали, не помню, что, но помню, что было очень приятно… Так, сейчас новую ведомость распечатаю и расходный кассовый ордерок…       — Вот спасибо, дорогая! — умилился Белфебан. — А я вам коробку орешков подарю. Я помню, что все любят конфеты с орехами, а вы — орехи с конфетами.       Андреа подкатилась в кресле к компьютеру, а потом улыбнулась хмурому Вэйверу:       — Ах, Вэйв, Вэйв!        «Началось…» — вздохнут тот.       — А смотри, какие журнальчики! Самый тренд! Пижамницы! Не хочешь связать для сыночка?       Вэйвер прикусил язык, чтобы не спросить, что это за дерьмо такое. Но любопытство пересилило, и он развернул журнал по рукоделию к себе. Крупные буквы гласили:        «Ваш ребёнок научится хранить вещи в образцовом порядке! Утром он будет снимать пижамку и отдавать её на хранение от злых волшебников и страшных чудищ своей пижамнице. А вечером добрая пижамница будет отдавать пижамку ребёнку…»       Дальше читать этот бред не было никаких сил.       — Я мастерю дочке пижамницу-единорожку!       Вэйвер скептически оглядел то самое пёстро-блестящее, напоминающее кривой мешок крупной вязки.       — Люблю такие милости! Сделай сыночку, пусть он тоже приучается держать вещи в порядке!       Белфебан в сторонке что-то мурлыкал, маскируя хихиканье.       — Спасибо, я подумаю, — неуверенно ответил Вэйвер. Андреа почему-то восторгалась тому факту, что он омега, норовила обсудить детей, которые у них оказались ровесниками, и никак не желала замечать, что Вэйвер не вписывается в омежьи стандарты, не рукодельничает, не печёт пироги и не заигрывает с альфами.       Эй, алло, омеги бывают разные!       Ещё она жутко бесила фразами: «А что, Алекс ещё не говорит? А вот моя Бет… Алекс ещё не ходит? А Бет уже в десять месяцев…» Будто Алекс умственно отсталый! Нормальный он! И пошёл, и заговорил, как только ему исполнился год. У всех свои биоритмы и своя скорость, и делить детей на правильных и неправильных в высшей степени глупо! Вэйвера и по сей день знатно изумляло, как малыши умудряются переходить от конкретных понятий к абстрактным, как Алекс когда-то распознал, что kitty — это и мультяшный зверь в книжке, и связанная игрушка от няни Андреа, и чёрная негодница во дворике Факультета, которую сын наблюдал из коляски, сто́ящей, наверное, дороже автомобиля. Как дети вообще справляются с тем шквалом информации о мире, который обрушивается на них в первые годы жизни?       Раздался телефонный звонок.       — Да, Примавера, милочка. Да, — защебетала в хромированную ретро-трубку Андреа. — Последить за зверушками? А не разыгрываешь? Хорошо! Джентльмены, прошу простить, подруга с Зоологии просит подменить на посту. Ей срочно нужно в ателье на примерку, новый casual look. Почему-то вот именно сейчас позвали. Так что я бегу, бегу!       — А мы пойдём на перекур, — Белфебан утащил Вэйвера за локоть, спасая от страшных пижамниц.       — Ох, насмешили старика, — высказался он за дверью, вытирая слёзы.       — Нет, я не пойму, как на этот бред можно вестись? — пожал плечами Вэйвер, прижимая к груди таким трудом добытый перерасчёт. — Как какой-то мешок приучит Алекса держать вещи в порядке? За каким чёртом вообще класть комом пижаму в мешок, если ей самое место под подушкой? И Алексу не пять лет, в конце-то концов! Он давно хозяин своей комнаты и содержит её в том виде, который ему нужен, и я не помню, чтобы прямо-таки его этому учил!       Гонг возвестил о начале занятий. Вэйвер привычно вздрогнул, профессор Белфебан равнодушно хмыкнул:       — Сигнал для преподавателя. Успеем выкурить по одной, и за работу. У меня лекция по биографиям медиумов, а я ничегошеньки не помню. Нелюбимая тема, какая разница, кто когда родился и на ком женился — дела звучат громче слов.       — Знакомо. Прямо как в кошмарном сне, говоришь: «Начинаем занятие», — и дальше в голове пусто. Я в таких случаях задвигаю: сейчас вместе будем разбираться, у кого какие идеи? — Вэйвер нащупал в кармане пиджака ключи. Dammit! Совсем забыл! — Не открыл аудиторию, теперь студенты под дверью толпятся… — протянул он, сдвигая ширму в курилку, пропахшую хвойным ароматизатором так, что хоть Рождество справляй по второму кругу.       — Копытом бьют, — подхватил Белфебан, — в стойло рвутся.       — И пускай бьют, — Вэйвер протянул ему портсигар. — Главные козлы ещё не пришли. И вообще, вы зачем обещали Андреа коробку орехов? Вы на это потратите столько, сколько сейчас полу́чите!       — Пусть порадуется деточка, — в мушиной манере прокатил сигару между ладонями Белфебан. — Потому что девочки-омеги — это прекрасные цветы, ими только любоваться и баловать.       Вэйвер вопросительно поднял бровь.       — Ну да, — вздохнул на это профессор Эвокации, — ты тоже цветок. Чертополох. Так, в подарке должна быть макадамия послаще, фундук, арахис, миндаль помягче, бразильский орех покрупнее, грецкий без горечи, кешью позажаристее, так, чтобы не осталось органических ядов… ничего не забыл?       — Не знаю, я фисташки посолёнее люблю. Хорошо идут с элем.       — О чём я и говорю, — хохотнул Белфебан.       Окончание зимнего триместра характеризовалось одним словом: лень. Экзаменов нет, они стартуют только летом. Со следующей недели начинаются пасхальные каникулы. Так что учиться последние два дня никому не хотелось.       Преподавать, кажется, тоже. Студенты стояли перед закрытыми дверьми в аудиторию, кое-кто даже предположил, что профессор вздумал их разыграть. И многие наверняка бы удрали, оправдываясь, что мы же приходили, но никого не застали.       Но это смотря о каком предмете речь и смотря о каком преподавателе.       То, что класс Эль-Меллоев стопроцентно посещал лекции своего профессора, было не удивительно, а вот то, что на общие пары с Факультетом Современной Магии студенты с Зоологии приходили полным составом — оставалось диву даваться. Это зоологи-то, которые постоянно срывали занятия, иногда даже выкуривая народ из аудиторий собственноручно созданными дымовухами или того гаже — скунсовой эссенцией, и вообще вели асоциальный образ жизни! Сегодня их припрягли чистить загоны своего зверья на территории Британского музея, и у них имелась законная причина не прийти на лекцию Лорда Эль-Меллоя II, а те потихоньку, по одному или по двое, подтягивались к аудитории.        «Философия магии», коей Свена пугали как самой скучной дисциплиной, на которой только вешаться и можно, на поверку оказалась гвоздём программы, концертом рок-звезды, на который билет не достать. Разве что лекции на несколько классов напрягали. Свена в принципе настораживали новые люди с новыми запахами, чего от чужаков ждать?       К своим-то он привык. Звериное обоняние поставляло больше знаний о мире, чем зрение. Например, о вторичном гендере своих сокурсников Свен узнавал раньше, чем они сами, ещё до того, как у них начиналось половое созревание и жизнь открывалась с феромоновой стороны. Забавно наблюдать, как образуются разные полюса притяжений в стае и кто на кого настраивается и поворачивается, будто железная опилка. К примеру Бьянка, самая старшая с потока, на правах альфы задирала всех и каждого, особенно доставалось скромняге Эрику, которого она, как сказали бы кокни, зачмырила, но стоило Эрику впервые взять больничный, а после вернуться, благоухая тонкой, слегка землистой теплотой омеги, как Бьянка с тем же чисто сицилийским темпераментом принялась увиваться вокруг него и рычать теперь на остальных, кто посмел бы Эрика обидеть.       С ней вечно делил территорию Ролан и ворчал, что эта макаронница его бесит, вот бесит и всё тут, пока сам не узнал, что он тоже альфа. Двум самцам не поладить, не устроив поединков за иерархию.       Свен морщил нос и боялся заработать аллергию, когда в поле зрения появлялась Иветт, которая, несмотря на устоявшийся омежий цикл, пахла слабо, но выливала на себя литры дорогущего парфюма с ω-феромонами, стремясь лишний раз подчеркнуть свою якобы привлекательность. Где там была привлекательность, Свен смотрел очень внимательно, но так и не нашёл.       Куда больше ему импонировал профессор, который, напротив, фармакологическими средствами глушил природный запах. Но Свен имел несчастье распробовать этот аромат, когда не вовремя явился сдавать курсовую, и с тех пор не мог выбросить из головы. Он сталкивался в жизни с течными омегами, но то были члены семьи, и либо от родственников пахло знакомо и похоже на самого Свена, потому и не возбуждающе, либо терпко-медовый феромон посторонней взрослой омеги оказался куда ярче и вкуснее… сложно сказать, но к Свену с того дня пришло осознание, что Лорд Эль-Меллой II — существо уязвимое, требующие защиты. На этот запечатлённый в рецепторах запах, как назло, наложился образ девятнадцатилетнего профессора, маленького и трогательного, как и положено омегам; всем классом имели возможность налюбоваться во время рождественской кутерьмы. И неважно, что пахло от него, юного, совсем скучно, ещё слабее, чем от Иветт, но Свен-то знал, как расцветёт этот поистине колдовской аромат! И потому, как только Лорд появился у дверей аудитории с ключами, и на него посыпались вопросы, хватило одного тяжёлого взгляда Свена, чтобы шавки захлопнули пасти.       Лучше он будет думать о тех, кто пахнет нейтрально — о бетах. Они не раздражают и не вызывают сильных эмоций. Каулес, Назика, Радия. Островок стабильности в сумасбродном классе Эль-Меллоев.       Свен по привычке уселся за первый стол по центру, не удержался и громко чихнул: в носу весь день свербело, и не из-за простуды. Пасло чем-то в воздухе, не разобрать, чем, но знакомым… Явно не воском, которым начищали деревянные панели аудитории, к этому Свен привык. Так чем же?..       — Начнём занятие, — возвестил с кафедры профессор, но отвлёкся на постучавшихся в аудиторию студентов. — О, с нами Листад и Золич? Добро пожаловать, дорогие гости, только вас ждём. Все в сборе? Тогда тема сегодняшней лекции: фундаментальные столпы магии. Звучит сложно и скучно, но попробуем разобраться.       В этом был весь Лорд Эль-Меллой II. Который терпеть не мог общепризнанных, но малопонятных вычурных фраз из манускриптов. Который доносил информацию в доступном виде. Который обзывал попугаями тех, кто зубрил наизусть параграфы, ставил «неуд» и ждал, пока те хоть коряво, но своими словами прогавкают суть. Важно не механически запомнить. Важно — понять, тогда и учить не придётся.       Конечно, профессор и орал иногда, и такое шоу тоже стоило посмотреть. Например, на отличниц, рыдающих над не самой высокой оценкой и боящихся разочаровать родителей: «Не пытайтесь разжалобить меня омежьими слезами, леди, я сам слабый пол! Готовиться надо было!»       Обучение в Часовой Башне строго не регламентировалось. Каждый студент прикреплялся к определённому классу и проходил программу своего Факультета, но с подходящей ему скоростью — хоть за год, хоть за пять, хоть за десять лет — и с необходимой степенью погружения в предмет. Помимо этого дозволялось набрать любое количество сторонних курсов, по своему желанию или по совету наставника, со свободным посещением или обязательным. Всё индивидуально.       Семья не то чтобы планировала отправлять Свена на обучение в Великобританию… У них не осталось выбора, когда он получил Магическую метку, и та его почти полностью подчинила. Звериная основа, так называемое возвращение к пращурам, идеи бихевиоризма — всё это, практикуемое Глашайтами, в Свене оказалось настолько сильным и неподконтрольным, что он полузверёнышем был привезён отцом в Часовую Башню.       Преподаватели не рискнули с ним связываться, кроме одного. Лорд Эль-Меллой II. Первое, что он сделал: запечатал тотемного зверя в Свене. Отрезать мага от его же истока в период приживления Магической метки — парадоксальное решение. Но Лорд просто сказал, не заботясь, что расписывается в собственной никчёмности: «Моя печать слабая, это ненадолго. Волк в тебе найдёт дорогу, но постепенно, по мере ослабления печати. И за это время тебе следует научиться держать его в узде, а не наоборот».       Курс Общих Основ Свен сдал экстерном. И уже четыре года числился на Факультете Современной Магии. «Понабрал юнцов да сорванцов», — по сплетням, подло подвывала Лорд Инорай Вальюэлета Атрохолм. Ну-ну. Породистые комнатные псины — самые звонкие и бестолковые.       — Лорд Эль-Меллой II, разрешите? — в аудиторию заглянули две беты с Факультета Зоологии, он же, за глаза, Зоопарк.       — Да, проходите. Сколько ваших осталось на практике?       — Ещё двое, обещали прийти, как только освободятся.       — Хорошо. Итак…       Девчонки просочились мимо аудиторного стола Свена, одна не выдержала:       — О, привет-привет!       — Охаё! — расплылся в ответной улыбке сосед Свена по парте, так, что захотелось врезать ему ногой по лодыжке.       — Эскардос, потерпи с поиском пары до конца пары! — окликнул профессор, вызвав смешки у студентов. Все знали, что Свен и Флат — проблемные студенты, с которыми пришлось возиться дольше всех, и в итоге профессор так привык к ним, что чуть что, звал на подмогу. Но им не завидовали, даже жалели. Быть любимцем Лорда — подвергаться повышенным требованиям и охватывать больше всех звиздюлей, спасибо кокни за сверх-образный язык!       Чуткий слух Свена уловил шёпот зоопарковских девчонок:       — Красавчик. На Ди Каприо похож.       — Ты дура? Это же Флат! Идиот!       — Омеге это даже в плюс…       — Да он долбанутый на голову! К нему никто в здравом уме не подкатит!        «Хоть в чём-то с вами согласен», — в мыслях покивал Свен.       Изначально он думал, что ему место на Факультете той же самой Зоологии, но никак не здесь, среди непонятных нью-эйджеров. А по факту он пригрелся, пообвык и обнахалился. Быть фриком среди других фриков уже не фрикично…       Тем более когда прошлым летом профессор привёл личную ученицу — Грэй. Каждому магу дозволено взять подмастерье, для любых целей. Но Грэй была… топ. Свен не понимал её запаха, вроде омежьего, но какого-то металлического, кубического, пепельного и царапающего, в общем, такого математического, что в него хотелось нырять с головой и не выплывать. И обслюнявить. Но на цепи Свена держали крепко. Вообще запретили подходить ближе чем на три метра, спасало лишь, что никто с рулеткой не бегал и не измерял. А всё потому, что спустя неделю после заселения Грэй какой-то кобель из старшаков крикнул ей вслед: «Эй, омежка, юбочку не обмочи!» — а Свен бросился на него, едва не разодрав горло немаленькими альфачьими клыками. И после ходил по пятам за Грэй, чтобы никто не обидел, исключительно в этих целях!       Он не жалел. Но его наказали.       Вот и сейчас Грэй сидела на первой парте около дверей и прилежно записывала в тетрадку с обложкой в шотландскую клетку. Между прочим, подарок Свена!       Назика и Радия на галёрке шёпотом обсуждали последнюю серию какой-то «Легенды о Вильгельме Телле», хотя Свен их превосходно слышал. Назике с её глазами сидеть бы впереди… любопытный случай, когда в паре близнецов один, как положено интроверту, много читает и портит зрение, в то время как второй экстраверт видит мир стопроцентно… но у Назики все списывали, а списывать удобнее, оборачиваясь назад, поэтому сестричка осталась за последней партой, а задания, нацарапанные на доске, ей диктовала Радия.       По левую же руку Свена устроилось безобразие, не дающее никому покоя.       А пришлые из Зоопарка, занявшие места по флангам, нервировали, потому что кто знает, когда придётся отстаивать территорию и защищать свою стаю? Потому что, несмотря на пикировки Бьянки и Ролана, Свен тут главный, и он в ответе. Потому что раньше должность вожака никому не принадлежала. И Свен сам себя им и провозгласил в мыслях.       А обязанности главенствующего альфы: игнорировать грызню подчинённых самцов, обитающих на периферии и следующих за стаей, почитать самую мудрую пожилую самку — хранительницу знаний и пестуна подрастающих щенков, а также защищать остальных самок и детёнышей от угроз извне. Детёныш сегодня имелся в количестве одна особь. На Уинфред-стадионе проводили дезинфекцию после вчерашнего матча, и кутёнок Алекс, оставшийся без тренировки, сидел в аудитории возле окна и в альбоме рисовал, кажется, пасхального кролика.       — Итак, как я уже не раз повторял и повторю, люди правильно видели мир, в какую бы эпоху они ни жили, — вещал профессор, и его низковатый для омеги голос, густой и бархатный, приятно ласкал чуткие уши и отражался эхом от стен. — Только интерпретировали по-разному, потому как у кого-то багаж знаний, как у мисс Эдельфельт, а кто-то балду пинал, как Форведж. Каулес, сделай милость, отвлекись от гаджета, ты там с королевой смсками переписываешься? Нет? Тогда остальное, полагаю, подождёт до окончания пары.       Одноклассники захихикали, пришлые из Зоопарка откровенно загоготали.        «Гагары», — в мыслях огрызнулся Свен, чихнул и отчаянно почесал нос.       — Так вот, представьте на миг, что вы древние греки. Ваш мир достаточно простой, без компьютеров, телевидения и вездесущего пластика. Из чего состоят вещи, окружающие вас? Из трёх агрегатных состояний: чего-то твёрдого…       — Или мягкого, в зависимости от пикантности ситуации… — шепнула на галёрке зоопарковская обезьяна. Ляпнул бы кто из своих, профессор бы осадил, но к чужакам он относился лояльно. Или просто-напросто не расслышал: Свен так и не научился распознавать, какие звуки из воспринимаемого им диапазона доступны окружающим, а какие — нет.       — …жидкого или газообразного. Плюсом идёт то, что редко встречается в природе, но людьми используется, хотя и без понимания сути — огонь. Сейчас мы знаем, что при высокой температуре вещество переходит в четвёртое агрегатное состояние — плазму.       — Плазму? Как в «Охотниках за привидениями»? — отвлёкся от рисования Алекс.       Профессор нахмурился под робкие смешки:       — Я уже упоминал, но повторю для тех, кто здесь человек новый, и для футболистов, у которых память как у рыбки. Тупые высказывания я не комментирую. Если есть, что умного сказать, то ради Бога, ничего не имею против дискуссии, обогащающей и меня, и оппонента, и слушателей. Но впустую сотрясать воздух — себя не уважать. Итак, ещё Эмпедокл — к слову, твой земляк, Бьянка, поэтому слушай внимательно, это для тебя дело чести — выделил четыре корня или столпа, правда, назвал их попроще, для таких же простых людей вокруг: Земля, Вода, Воздух, Огонь, — профессор записал имя на доске, и студенты застрочили в тетрадях, а Каулес — на ноутбуке. Свен почесал плечо и затылок.       — Ты чего сегодня, Le Chien? — покосился Флат. — Не мылся?       — Заткнись.       — По большому счёту всё наше мировоззрение основано на греческом. Тогда как культурные изыскания Шумера и Египта, перетекающие друг в друга... — профессор даже изобразил руками, — в плане культуры и экономики Восток тесно сотрудничал, в храмах Месопотамии находят инкрустацию египетской бирюзой, дворцы Египта строились в том числе из кедра Двуречья, в общем, было у них что-то сродни Евросоюзу, так вот их общие изыскания впитала в себя цивилизация Ближнего Востока, а вместе с верованиями Африки всё это стало базой Института Атлас. А западная цивилизация, насколько вам известно, возникла на обломках Римской империи, а римская культура паразитировала на греческой, по сути мало что предложив своего… Я бы сравнил это с Северной Америкой, которая взяла всё из Старого Света, игнорируя своё коренное. Помяните моё слово, это пренебрежение им дорого обойдётся.       — Янки гоу хом! — хохотнул кто-то из зоопарковских с сильнейшим славянским акцентом.       — Солидарен, — пожал плечами профессор, — впрочем, речь не об этом, — нарисовал на доске стрелку-направление с подписью «West» и подписав под ней Землю, Воду, Воздух, Огонь. С другой стороны доски возникла стрелка «East». — Теперь перенесёмся к другому очагу цивилизации, на Дальний Восток. Китай, Индия, система фэн-шуй. Сейчас это проникает в нашу культурную среду...       — С аниме! — конечно же ввернул Флат.       — Хотя бы так, — вздохнул профессор. — На самом деле упущение Часовой Башни в том, что, например, древнекитайский У-син изучается крайне мало. Это в прерогативе Блуждающего Моря, которое вбирает в себя все местные традиции без разбора и какой-либо структуры, ровно как и магов. По сути, нам бы сейчас остановиться на четырёх базовых столпах и углубиться в их изучение, но тогда ваша картина мира будет не полной. Поэтому… Что мы имеем по философии У-син, какие основополагающие стихии? Кто может назвать?       — Огонь, Вода, Дерево, Металл, Земля, — ответила Лувиагелита Эдельфельт. Безупречна, как всегда.       — Э-э, не понял — раздался голосок Алекса. — А как же Стихия Молнии — Чидори? И Стихия Ветра у них тоже была!       — Йэ, — подхватил Флат. — Респект, бро! Дай пять!       А не ты ли, Флат, подсадил его на эти китайские порномультики?       — Ещё одно слово, и кое-кто отправится к миссис Хатауэй в тридцать пятый раз пересматривать «Гордость и предубеждение».       Угроза возымела действие. Алекс с удвоенным рвением уткнулся в альбом.       — Ах, мистер Дарси, не будете ли вы так любезны не подкатывать свои шары к невинной леди? Как вам не стыдно! Продолжайте! — жеманно пролепетала Радия.       Она-то этого откуда понабралась?       Зоопарк уже веселился вовсю.       — А ну прекратили балаган! — строгий оклик моментально возымел действие. — Поразвлечься вы имеете право, не спорю, но тогда тему будете читать сами в учебниках.       Аудитория единогласно простонала.       — Тогда всем shut up, пока я не разрешу! Вопрос: почему именно такие стихии? Ещё раз повторю, что человек правильно видит мир. Почему с точки зрения китайца Воздух — не стихия, и что есть Дерево и Металл? Касаемо Молнии, точнее электричества, если уж её затронули, семантически она воспринималась разновидностью Огня, не случайно первый огонь на заре цивилизации получили из молнии, ударившей в сухое дерево. Опять же плазма — упорядоченный ионизированный газ — возникает и там, и там. Не случайно во многих культурах молнии именовали небесным огнём. Электронных приборов тогда не существовало, иначе наверняка выделили бы стихию мировой помойки… простите, информации. Итак? Набрасываем теории, мысленно переносимся в древность, не стесняемся. Устроим мозговой штурм.       Это было то, чего все ждали. Ради чего в аудиторию забежали ещё два парня из Зоопарка со словами: «Мы много пропустили?» Студенты зашумели… кто-то сравнил бы это с растревоженным ульем, а Свену слышался птичий базар.       — Ну, Воздух в принципе не видно, из него ничего не сделаешь, руками не потрогаешь и не продашь. А китайцы — ребята практичные, — высказался Эллиот с Зоологии, с которым Свен проходил курсы у профессора Эспландорэ.       — Верно. Ролан, прими на заметку, когда в следующий раз соберёшься на разборки в Чайна-таун.       — Я была и на Западе, и на Востоке, — со скучающим видом доложила Эдельфельт, и её голос оперной дивы поневоле обратил на себя внимание. — В регионе Средиземноморья, неважно Пелопоннес, Апеннины, Египет, Карфаген или восточное побережье с Палестиной, Сирией и всем остальным — там мало деревьев. Именно деревьев, а не кустарниковых форм. В отличие от Китая. Тем более Индии. Допускаю, что в древности из-за другого климата растительности произрастало больше, но не критично. Поэтому дерево как стройматериал не обосабливается. Песок, камень, древесина — всё было одним и тем же — твёрдым. Тем, что приходит из земли. Землёй.       — Неплохо, — похвалил Лорд. — Мисс Эдельфельт, попрошу к кафедре, будете представлять гречанку-философа, ученицу Эмпедокла.       — Ва-а-у-у-у! — донеслось со всех сторон, кто-то даже зааплодировал. Свен был уверен, что смельчака Лувия уже взяла на карандаш.       — Ещё мысли?       Тишина.       — Смелее! Что же сейчас юмористы замолчали? Вы все этим пользуетесь в повседневной жизни. Моя стихия Земля. У сестёр Пентел — Вода. У Эрика — Огонь. Попробуйте представить, что вы чувствуете, управляя этим. Эрик, умоляю, не надо учебник листать, его, конечно, образованный маг писал, но это не значит, что он всё понимал. Допускаю, что в вопросе он мог разбираться ещё хуже, чем ты сейчас. По себе сужу, что я, научные труды не ваял, что ли? Поэтому верьте только себе и тому, что видите. Мне, кстати, верить тоже не надо. Что ж, если все молчат, пригласим добровольца на роль придворного учёного династии Хань. Кто готов?       — Можно я, профессор? — подскочил на месте Флат. — Только я хочу быть японским ниндзя!       — Никаких «можно я», пока не перепишешь доклад. Я тебя уже предупреждал.       — Но я ж своими словами, как вы просили!       — Всё хорошо в рамках разумного. Ты лично пробовал читать свою писанину? Это положительно невозможно! Мне кажется, ты просто сел на клавиатуру.       Теперь ржали все, и даже безупречная Лувия у кафедры хихикала, прикрыв рот изящной лапкой.       — Ну блин… — Флат плюхнулся на место.       — Угомонись уже, — шикнул на него Свен и рьяно почесал затылок.       — Эллиот, мысль насчёт Воздуха была здравой. Попробуете?       — Родина тебя не забудет! — оживился зоопарковец со славянским акцентом.       Эллиот нехотя вышел к кафедре. Самец и альфа, он чуть ли не съёжился под высокомерным взглядом девушки-омеги Эдельфельт. Реалии нынешнего общества.       — Попробуем разложить Восток в призме мировоззрений Запада.       — Она точно разложит Эллиота. Полностью, — фыркнул один из новоприбывших зоологов.       — Не будем углубляться в фэн-шуй и досконально следовать букве Дао. Нас интересует чисто практическая точка зрения. Как соотнести восточную систему столпов с нашей и использовать её привычными способами. А для этого нужно переосмыслить её в привычных нам категориях. Предоставим слово гостю с Востока.       — Но я не знаю… — начал Эллиот.       — Я подскажу, — кивнул профессор. — Как у каждого с Зоологии, у тебя есть химера-компаньон, верно?       — Угу. Ку Ши.       — И мобильный у тебя есть? Так, теперь представь, что телефон превратился в веер с гербом — знаком отличия твоего рода при дворе императора, а твой Ку Ши — любимая хохлатая собачка.       Флат хрюкнул, душа́ в себе хохот, и громко зашептал, ложась на парту и пытаясь через Свена и ещё один пролёт докричаться до Грэй:       — Грэй, а Грэй, а как по-валлийски будет «собака»?       Свен всё-таки врезал ему ногой, и Флат заскулил.       Грэй низко опустила голову в капюшоне.       — Эскардос, мешаешь! — одёрнул профессор.       — Э-э… — совсем растерялась Грэй — Cŵn…       — Le Chien, ты хохлатый куун! Куун-кун! Le Chien-кун! Рике с хохолком!       — Ещё одно слово не по делу, и нарушитель — любой! — вылетит за дверь! Эллиот, как придворный при императоре Хань, лично выпишет назначение на казнь. Эллиот в одеждах из нитей шелкопряда, который в свою очередь поедает листья шелковицы или тута. Твой кабинет отделан древесиной павловнии. Набор для чаепития на твоём столе — из глины, добываемой из земли. На стене — коллекция холодного оружия, и в твоём веере железные иглы-рёбра, чтобы обезопасить себя от покушений. На какие составные части ты разложил бы свой мир? Что-то, что сделано природой, как твой питомец… — подсказал профессор.       — И что-то, что сделано руками людей. Как телефон… то есть веер. Дерево-природа и Металл-неживое, да, профессор?       — Именно. Дерево и Металл в таблице У-син находятся в оппозиции. Как неживая и живая природа. Некроманты назвали бы последнее стихией Плоти. Если брать самодвижущиеся изделия магов, то на начале Металла будут базироваться глиняные големы и железные автоматоны, а на начале Плоти, оно же Дерево — гомункулы и кадавры.       — А как же атронахи? Упс, можно вопрос? — опомнился, вскидывая руку, Алекс. — Грозовые, Огненные и Ледяные?       Тут уже не выдержал Свен, услышав родные нордические мотивы:       — Ты о инеистых ётунах?       — Он о Morrowind-е, — отрезал профессор. — Ты вроде не геймер, и вообще лимит твоего времени за компьютером — час.       — Я и не играл! Я смотрел, как ты играл!       — Дверь — там.       — Но, пап!       — Я, kso, жуть как не люблю повторять дважды! Красная карточка.       — Омежий курятник сестёр Беннет ждёт! — подколола Радия. Впрочем, остальные могли спутать её с Назикой. Свен не путал. Да, природный запах у них идентичный, но от Назики тянуло ещё и бумагой, типографской краской и чернилами.       И курятник... Что-то вскинулось внутри при слове курятник...       — «Гордость и предупреждение?» — всполошилась Грэй. — Предупреждение чего? Нужна моя защита?       — Грэй, туда же!       — Профессор Харизма, да чё Сандрэ́ спросил-то не так? — недоумевал Флат. — Атронахи — они ж стихийные! Их к своей стихии отнести или к Металлу? Вот смотрите, сейчас на примере покажу. Берём Огонь, формируем, то есть руками воздействуем, чтобы придать форму…       Свен обречённо возвёл очи к потолку, от которого ещё не отскоблили копоть от последнего «примера» Флата.       — Потрудись сначала не путать элементалей с атронахами из компьютерной игры! — мел сломался пополам в пальцах профессора. — Вон!       — Но я ж!       — Ты заткнёшься сегодня или нет? — прорычал Свен.       — И Глашайт тоже.       Вот это было уже несправедливо!!!       После лекции Вэйвер ожидаемо не обнаружил проштрафившихся в коридоре. Первым делом отправился в свой кабинет. После кражи реликвии он переделал систему защиты, и теперь дверь открывалась на отпечаток даже не ладони, а тока Магических цепей, что невозможно провернуть с отсечённой конечностью или в бессознательном состоянии. Защита откликалась на него самого, Алекса и Грэй.       Кабинет встретил первозданной чистотой — спасибо Грэй — и порядком. А ещё разрядившимся мобильником, так что ученикам и не позвонишь. И номера телефонов из одиннадцати цифр не запоминались, возможно что и зря.       Куда олухи подевались?       Студенческий кафетерий после занятий опустел. В библиотеке искать глупо, это Вэйвер заседал там в период своего ученичества, но не его оболтусы. На всякий случай заглянул и туда.       Ни души.       Алекс пропал.       Стало самую чуточку тревожно.       Было ещё одно место, и, чертыхаясь и проклиная всё на свете, он выбрался на крышу корпуса Нориджа, распугав голубей. Высоты Вэйвер побаивался. И сейчас, топчась на раскалённых под солнцем жестяных листах, судорожно вцепился в ограждения.       Алексу только волю дай забраться куда повыше. В ракурсе сверху определённо присутствовал шарм — привычный мир, оставаясь самим собой, открывался с незнакомой стороны. Здания, дороги, люди, серебристые чешуйки буксующих в заторах автомобилей — всё лежало как на ладони, словно в игре-стратегии. Так, похоже, видели мир старые боги. В подобные минуты жалеешь, что нет с собой фотоаппарата, хотя линзы и плёнка не передадут красоты, что доступна в едином моменте человеческому глазу. Восходящие потоки воздуха ласково касались открытой кожи, и волосы пришлось заправить за уши, чтобы не лезли в лицо. Пахло хлебом, почему-то именно такие ассоциации возникали у Вэйвера в связи с первыми тёплыми ветерками, может, по памяти о бабушке, которая по весне всегда пекла румяные, надрезанные сверху крест-накрест булочки экмек. А возможно, неподалёку располагался пищеблок, и там что-то кашеварили… любопытно, как туристы и обитатели Вестминстерского дворца объясняли себе эти доносящиеся ароматы съестного?       Учебные корпуса Часовой Башни располагались в северной части дворцового комплекса и отчасти затрагивали Биг-Бен — там заседала администрация. Всё это огораживалось барьером невнимания, обычные люди сюда даже не смотрели и не догадывались, что на значительной части Вестминстера находится что-то ещё, прямо под их носом. Если бы кому-то взбрело в голову обойти дворцовый комплекс по периметру и посчитать площадь, а после измерить то же самое изнутри: парки, здания, доступные для туристов и доступные для высших чинов парламента, он бы очень удивился, не добрав огромной территории. Той самой, на которой за барьером расположились двенадцать учебных корпусов, оранжерея, административные помещения, полигоны, общежития и спортивные площадки.       Норидж, как последний появившийся, выдвигался новостроем за периметр Вестминстерского дворца и представлял собой замкнутые квадратом кирпичные здания, увитые плющом, и в центре — небольшой дворик. С могилой приснопамятной кошки, ходили слухи, что её призрак бродит по Факультету Современной Магии, увидеть его — к удаче, а накануне экзаменов и вовсе появилась традиция просить у кошачьего фантома халяву. Всё вместе это называлось Слюр-стрит, хотя, конечно, никакой улицы не было и в помине.       Если смотреть с крыши родного Факультета, за правым плечом высился Биг-Бен, а за левым помпезно тянулась к небу неоготическая громада Мистриля и далее — слепящий бликами хай-тек Факультета Созидания.       На восток выгибалась петлёй Темза, закованная в вереницу мостов, а за ней сквозь ажурный Лондонский Глаз хаотично сменяли друг друга современная высотная застройка и старые кирпичные дома. Отсюда не видно, но Вэйвер на всю жизнь запомнил, что петляла там и улочка Друид-стрит, которую не на всех картах отыщешь, с похожим на Бастилию трёхэтажным зданием — доходным домом Эль-Меллоев, построенным ещё в девятнадцатом веке. После своего возвращения в Лондон Вэйвер снял там угол, чтобы хоть так, выплачивая семье Кайнэта аренду, искупить вину за его смерть. Быть может, он продолжал бы там жить и поныне, если бы не Алекс. Сын, хоть и был в младенчестве тихим и покладистым, к году смекнул, что плач — это отличный инструмент манипуляции, и от его визга стёкла дребезжали. Соседи, понятное дело, жаловались, да и сохнущие в общем коридоре под потолком детские вещи, полотенчики и одеяльца всех изрядно достали. А что делать, если каждый приём пищи заканчивался отмыванием кухонного угла, стиркой одежды и самого Алекса? Да и Вэйвер понимал, что малометражное жильё — не место для ребёнка, потому и ухватился за предложение таунхауса на Рочестер-Роу.       За далёким Лондонским мостом, уже на пределе видимости, выделялось монструозное здание, овитое системами жестяных труб, словно сошедшее из игры в стиле стимпанк — первый кампус Часовой Башни. Всего таких общежитий было построено порядка десяти, самые элитные — уже в пригороде, где и воздух чище, и суеты меньше. А ещё по Лондону насчитывалось пять дополнительных учебных корпусов, также замаскированных барьером, самый большой из который — в Британском музее.       Среда обитания Лорда Эль-Меллоя II. По-своему прекрасная с высоты птичьего полёта.       Но куда всё-таки подевался Алекс? Нет, похитить его не похитят, Райнес чётко выполняла условия договора — один из её людей постоянно рядом, незримо и невидимо. Настолько, что Вэйвер не всегда этих телохранителей замечал, хотя, разумеется, знал по имени и даже общался.       И всё-таки червячок беспокойства подтачивал душу. И ведь сам сына выгнал… Подумаешь, мешал вести занятие! Не больше, чем остальные! Не надо было и приводить, если уж на то пошло́!       Вэйвер спустился через слуховое окно вниз, дальше — по винтовой лестнице, толкнул дверь на кафедру. Пусто, лишь голем мыл высокие узкие окна.       — Где профессор Шардан?       — На планёрке в переговорной номер четыре, Лорд Эль-Меллой II.       Происходящее всё больше напоминало то ли первоапрельский розыгрыш, то ли квест. Вэйвер бегом пересёк сводчатую галерею, соединяющую Норидж с административными помещениями Биг-Бена на третьем этаже. В переговорном зале профессор Шардан сдержанно поздоровался и вернулся к обсуждению с доктором Бен-Хаимом… ага, разбежались, учебного процесса!.. вчерашнего матча регби. В уголочке тянул чай Белфебан.       — Кхм, — Вэйвер решительно прошёл внутрь. — Алекс мой не заходил?       — А что, он в Часовой? — поправил круглые очки Белфебан. — Нет, не видел. Я, помню, любил прятаться в винном погребе… Хотя нет, я был всё-таки постарше… — подхватил подпрыгнувший от звонка медный телефон. — Андреа, голубушка, вы ли это? Что случилось? Не убивайтесь так, право, не сто́ит… Да, помню, вы обещали профессору Примавере Ламоль заменить её на камерах видеонаблюдения… И что? Отвлеклись? С кем не бывает, голубушка, с кем… Что-что? Понял. Да, будем разбираться. Конечно.       Вэйвер вопросительно склонил голову:       — Довязалась?       — Сейчас мы тут все свяжемся по рукам и ногам Факультетом Политики… — пошептал Белфебан. — Без первоапрельских шуток. Ламоль — за то, что ушла с поста. Андреа — за то, что не уследила. И мы — за то, что не пресекли. Абрамович сбежал.       Вэйвер громко сглотнул.       — Сам?..       — Собственной персоной. Надо возвращать, пока не напугал до колик горожан. Только где его искать, по каким канализациям?       — У меня есть догадка, — огорошил коллег Вэйвер.       Объяснять времени не было, хотя на него и смотрели с любопытством. Вэйвер присел на одно колено, приложил к потемневшему от времени паркету руку. Синхронизировал струящиеся по Магическим цепям од с разлитой в природе маной. Выплавляя из этого коктейля пригодную для магии прану. И послал тонкий зов.       Его услышали. При парламенте содержались коты, предназначенные для отлова грызунов, но, разжиревшие на консервах и подачках восторженных туристов, они отлынивали от работы. Из-под дальнего шкафа в руку Вэйвера прыгнула мышь. Сознание мгновенно раздробилось на целую сеть грызунов, обитающих в Вестминстере и окрестностях. И Вэйвер влил в эту паутину свою волю.       Он ждал минут пять. Пока перед глазами не возникла картинка, передаваемая крысой на расстоянии примерно в милю. Вот только то, что Вэйвер увидел, показалось если не безумным розыгрышем, то нереальной насмешкой судьбы.       На него, точнее, на крысу, ставшую временным фамильяром, смотрел Алекс. В лавровом венке. У белой колонны, увитой виноградной лозой. Сзади среди ракушек угадывалась мраморная плита с надписью:

Ό,τι γράφει η μοίρα, δεν ξεγράφει η χείρα.

      — Алекс? — с замиранием сердца выдохнул Вэйвер.       — Папа? — эхом ответил тот.       Флат, разумеется, не смог усидеть в такую редкую ясную погоду в четырёх стенах. Складывалось впечатление, что он даже обрадовался тому, что его вытурили с лекции. Алекс, разумеется, увязался за ним, потому что воспринимал Флата как ролевую модель поведения. Грэй, разумеется, не могла оставить детёныша учителя без присмотра, она и без того винилась, что вела себя плохо, была выставлена за дверь и не оправдала ожиданий. А Свен, разумеется, не мог отпустить с этими дегенератами свою милую Грэй. Тем более во враждебный внешний мир, ведь переступи порог Часовой, и ты окажешься в вывернутом наизнанку обществе, где беты — доминирующее большинство, на сословные различия плюют, а магии и вовсе не существует. Но Свен привыкал понимать людей. И радовался каждой минуте, проведённой с Грэй. И не беда, что его милая глаз не сводила с профессора. Тут ничего серьёзного, между двумя омегами, как между двумя подружками, возможна лишь дружба, как бы ни агитировала Иветт сходить всем классом в качестве поддержки на гей-парад странных созданий, зачем-то предпочитающих объединяться в пары в рамках своего вторичного гендера. Пока поддержки не нашла даже сама Иветт.       И вот теперь они вчетвером, рассудив, что кафе P.B. на Друид-стрит слишком любимо профессором, а Алекс и Флат на него как бы обижены и лишний раз видеть не хотят, надо бы поискать другое место для посиделок. И в результате остановились на южном берегу Темзы, на стыке парка, железнодорожных путей и Геркулес-роуд, у здания с арочными окнами, на которых развивались синие занавеси и застыли на подоконниках непропорционально вытянутые глиняные кошки. Очертания букв на вывеске «The Sirtaki» были угловатые и весьма характерные.       — Это блюдо такое? — шепнула Грэй.       — Не, вроде песня, — ответил Алекс. — Только разве она пишется не Syrtaki?       — Это танец. Могу напеть, — оживился Флат.       — Не надо, — отрезал Свен. — Ты сегодня уже навыступался. Идём?       — А чего я, чего опять я? — взвился Флат, но поплёлся вслед за всеми.       Интерьер оказался выполнен в бело-синих тонах, сразу вызвав у Свена ностальгию по морю. От Лондона до побережья недалеко, но Свен так до него и не доехал за все годы обучения. Столики были разделены на зоны плетёными оградами и колоннами, а на стенах красовались фотографии с видами Греции в рамках из ракушек, гипсовые бюсты олимпийских богов и какие-то надписи, Свен не знал языка.       — А где тут брать подносы и заказывать еду?.. — совсем стушевалась Грэй, опустив голову так, что капюшон закрыл лицо. Но Алекса за руку держала крепко.       Флат рассмеялся, Свену захотелось отвесить ему подзатыльник.       — Милая Грэй, это не студенческая столовая, — засуетился он, — тут к тебе официант сам подойдёт, ты только сиди и получай удовольствие, — и сам раскраснелся от своих слов.       — Вон за тот столик хочу, — Алекс, как всегда, всё за всех решил и протопал к синему диванчику с подушками в аппликациях забавных кошек. Свен этих тварей терпеть не мог, но ради Грэй готов был на что угодно!       Время перевалило далеко за полдень, когда ланчи и бранчи уже миновали — неудивительно, что посетителей оказалось немного. Кроме их компании ещё три почтенные леди, а у окна — неформал с пентаграммой на чёрной футболке, которому принесли на блюде длиннющую лепёшку. Свен не поверил своим глазам: разве можно столько съесть в одиночку? Он бы этому парню не советовал, с его-то явным ожирением второй степени! Но, впрочем, Свена, что ли, дело…       — Тут, наверно, очень дорого… — Грэй присела рядом с Алексом на краешек дивана, будто её могли в любой миг прогнать.       — Я заплачу, — уверил Свен. Он был готов водить Грэй хоть в «Le Pont de la Tour», где один аперитив стоил как вся его стипуха. Здесь точно дешевле — заведение средней руки.       Вознамерился сесть напротив Грэй, чтобы смотреть, смотреть и смотреть ей в глаза, но Флат толкнул его дальше, так, что Свен со своей ненаглядной оказались по диагонали.       — Тебе запретили приближаться к Грэй, Le Chien! — назидательно погрозил Флат.       — А не пошёл бы ты!       — А не подумал бы ты над своим поведением! Ты её пугаешь!       — Это она тебе сказала?       — Не надо, пожалуйста! Не ссорьтесь! — испугалась Грэй.       — Конечно, — вздёрнул нос Флат. — Ты зачем мобильник купил? Чтобы писать ей каждый вечер по десять раз «Спокойной ночи»? Она уже не знает, куда от тебя деваться!       — Я… — Свен перевёл несчастный взгляд на Грэй. — Тебе неприятно?       — Нет, я… — Грэй было почти не слышно. Зато её крайнее смущение, характеризуемое расширившимися сосудами и чуть подскочившим, но не критично, потоотделением, можно было регистрировать и вдыхать всем носом. Ещё бы только этот самый нос не чесался! Свен рассчитывал, что за пределами Часовой его раздражение сойдёт на нет, но кожа зудела всё сильнее.       — Le Chien, держи себя в руках! — покачал пальцем у него перед носом Флат. — Не обнюхивай Грэй!       — Да я не!.. Ты меня провоцируешь, придурок?       — Сам ты придурок! — Флат вцепился ему в ворот жилета.       — Добро пожаловать, — перебил незнакомый голос и запах.       У столика застыла юная официантка, симпатичная, но не симпатичнее Грэй, с волосами, накрученными на ленту и собранными на затылке, и ободком в виде золотого лаврового венка, искусственного, разумеется. Фартук с характерным квадратным орнаментом был перевязан наподобие тоги. Хотя нет, это латинское слово, в Греции как-то иначе называлось…       — Простите нас, — извинилась Грэй.       — Меня зовут Елена, я буду вашей помощницей, — улыбнулась официантка.       — Елена Прекрасная? — моментально переключился на неё Флат. — Tu es très belle! Я бы вам вручил яблоко «Прекраснейшей», не задумываясь!       И его французский акцент, конечно же, выжег нежный румянец на щеках Елены. Которая, ещё большой вопрос, действительно ли была гречанкой Еленой, или её звали Элен, или Хелен, или вообще… Саманта.       Подумаешь, картавость… Свену прононс Флата казался противным. И что другие в нём находят?       — Золотое яблоко вручили Афродите, идиот, — поставил этого недофранцуза на место Свен. — Учи матчасть.       — Эй-эй, пёсиков только не спросили! Не обращайте на него внимания, он у нас плохо дрессированный, — улыбался Флат, пока Елена раскладывала перед ними меню. В последний миг заменив карту вин на карту безалкогольных напитков. Свен насупился — он считал, что выглядит взрослее.       — А у вас такой клёвый венок! — выглянул со своего места Алекс. — Прям как у олимпийской чемпионки! В этом году Олимпиада будет проходить в Афинах, по BBC говорили, там с медалями будут вручать венки! — когда Алекс тараторил, перебить его было невозможно. — Я тоже хочу стать чемпионом!       — А ты спортсмен? — подмигнула Елена. — Тогда обязательно станешь!       — Я футболист… — поник Алекс. — А футбола почему-то нет в Олимпийских играх, только любительский, а я профи…       — Не переживай, сбудется твоя мечта, и профессионалам разрешат выступать на играх! — Елена сняла ободок и водрузила на голову Алекса. — Это тебе авансом, маленький победитель, пока ты у нас в гостях.       — Вау, спасибо! — состроил довольную мордашку Алекс. Свен покачал головой.       — Тебе очень идёт, — заметила Елена. Свен глянул оценивающе — ну да… почему-то сложно было отделаться от ощущения, что на кудрях профессорского щеночка старомодное украшение смотрелось удивительно органично. — А как тебя зовут?       — Алекс.       — А ты знаешь, что у тебя греческое имя?       — Да?       — «Александр» переводится как «защитник людей».       — Крутяк… — восхитился Алекс. — А это Грэй, и Флат, и Свен. А у них какие имена?       — Хм? Явно не греческие. Ладно, принесу чемпиону нашу чемпионскую висинаду как комплимент за ожидание. Подойду через несколько минут, кнопка вызова на столе. Если возникнут вопросы по меню, отвечу с удовольствием.       С удовольствием она ответит, как же! Профессионально зарабатывает чаевые, ничего не скажешь.       Но в целом Свен радовался, что проводит время с Грэй, хоть и с идиотами в довесок. Алекс крутился по сторонам так, что ободок съехал набекрень, дай ему волю, он бы у официантов и тогу отжал, и уже успел проинспектировать, живые кругом растения или нет. Лопал заказанный гирос с лососем, хотя Грэй и Флат хором уточняли, не навредит ли это спортивной диете, но у Алекса всё было «под контролем», в чём Свен сильно сомневался. С такой неуёмной энергией его только на поводок сажать. Вспомнились слова профессора, что он так и не нашёл, где у сына кнопка «Выкл».       — Вкуснотища!       Чем ребёнка дома кормят, если для него похожая на фастфуд еда — вкуснотища?       — А интересно… — перегнулся через стол Флат и заговорщицки подмигнул, — как готовит профессор Харизма, а, Санчо? Я б попробовал!       — Ну-у… — задумался Алекс. — Нормально папа готовит. Просто готовит. Я вот, например, рыбу люблю, особенно речную, она такая… не жирная совсем, мягонькая. А папа говорит, что окосеешь из неё кости вытаскивать. Типа можно столько дел переделать, а ты сидишь битый час и в рыбе колупаешься. Его это бесит. Зато тётушка Райнес на приёмах всегда подаёт нам рыбу!       Грэй заказала самый дешёвый салат из тыквы с семенами чиа, ела медленно, чтобы не сидеть с пустой тарелкой, пока остальные будут кормиться. И обнимала левой рукой подушку с котиком. Свен решил, что купит ей такую же.       — Да сними ты капюшон, профессора всё равно рядом нет, — посоветовал Флат.       Грэй подчинилась с тихим: «Угу». Свен не понимал, что у них за заморочки с лицом Грэй, но видеть её без капюшона было во сто крат приятнее! В милой Грэй прекрасно всё: от пепельных локонов, уложенных волосок к волоску в пучок, и чёрной толстовки до клетчатой юбки и грубоватых, зато практичных ботинок. Неповторимый валлийский выговор… он так ей шёл… коренная жительница этих мест, дева-фэйри, или как их называют, ши? Бин Сидхе? Свен безбожно путался в произношении кельтских слов.       Но самое главное — искусственный аромат с минимумом животного начала, а потому не напрягающий. В первые дни в окружении огромного числа людей Свена сильнее всего раздражали их запахи. Он и сейчас кривился, вынужденно обоняя грязные носки, сальные волосы, перегар или грязную фармакологию наркотиков, все эти феромоны… Свен мог даже определить, мыл человек руки после туалета или нет! Но больше всего добивал запах изо рта, вроде не самый резкий, но с такой навязчивой тошнотворной ноткой… Любые заболевания зубов, дёсен или желудка сказывались на свежести дыхания, и ладно бы только это! Но люди будто специально не хотели лечиться и лезли со своими разговорами прямо в морду Свену!       И как он с ума не сошёл?       Грэй тоже было неуютно в большом городе, но вместе они справятся. И почему они раньше никуда не выбирались? Хотя нет, в P.B. ходили с профессором, но это не то! И за одним столиком в столовке — не то! Опять же, Флат пробовал вытащить их на свой день рождения, но ничего лучше не придумал, как запереться в дешёвый паб. Свен со словами, что девушке не место в пивной, гордо оттуда ушёл, с не меньшей гордостью слыша шажочки Грэй за спиной. На слух не робкие, а пружинистые — поступь спортсменки. Или воина, кем она и являлась.       А вот Флат откровенно раздражал. Хотя бы тем, что Грэй запросто с ним снюхалась, а на Свена кидала запуганный взгляд. И Алекс с ними двумя легко общался. И только Свен оставался в стороне.       Флат вообще отличился ещё в первую их встречу в Госпитале Томаса Гая. Свен тогда проучился один лишь месяц, шугался буквально всего, но, как крутой альфа, только ерепенился и задирал нос, при этом позорно поджимая хвост, и хорошо, что в гуманоидной форме хвоста у него не водилось. Осмотр в ветеринарке не сулил проблем, если бы Свен не столкнулся нос к носу с Флатом Эскардосом. Которого тогда знать не знал. Который пах… Жёлтым, ярким, бурливым, беспорядочным. Шальным. Его омежий мускус, ещё не вырабатываемый на полную катушку, давал горьковатые нотки, а Свен тогда на вкус не пробовал то, что позже соотнесёт с феромоном чёртового Эскардоса.       Шампанское. Чистый брют.       И всё это было бы завораживающим, дающим в голову, если бы не примешанный запах грязи. Не дорожной, а органической, чего-то гниющего, как содержимое помойного ведра.       Свен не разобрал сперва, что это. Вонь была резкая, но таких феромонов он не обонял ни разу. Совсем непохожие на человеческие, даже на трупные. Свен тогда решил, что это смешение феромонов многих альф. От омеги, его ровесника, вместо тонкого непорочного аромата несло так, словно его поимела свора кобелей. Что, невтерпеж было ноги раздвинуть?       И почему-то стало очень обидно.       Свен не помнил, что наговорил в запале. Надеялся больше не видеть, не вспоминать, не представлять, как был бы прекрасен этот искрящийся запах без коросты грязи. Но на следующий день профессор притащил шлюховатого мальчишку в класс и представил, как их нового однокашника в перспективе.       — Профессор! Можно я его сломаю? — буркнул со своего места Свен. От него привычно отшатнулись. Тогда он ещё не умел подбирать слова в обществе. — Мне не нравится, чем от него пасёт. Это неприлично, профессор!       Лорд Эль-Меллой II нахмурился:       — Тогда ты ему и поможешь освоиться. Тебе не хватает его открытости. А ему — твоей рассудительности. И потом, ты его старшой, пусть всего на месяц, так что он будет сидеть рядом с тобой. И конспекты ты ему одолжишь, чтобы он догнал программу. И это не просьба, Глашайт. Это моё задание. Моя команда, — добавил с нажимом.       Команды исполнять Свена натаскали. Это теперь он научился быть человеком и не слушаться. Но Флат по-прежнему оставался рядом с ним. Нет, Свен распознал, что грязь не являлась вонью никаких альф. Это было вообще на амбру не похоже. Что-то глубинное, даже не запах, потому что ни другие маги, ни животные его не слышали. Грязь была эфемерна, нематериальна, что-то вроде ауры, которую Свен уловил. И пришлось принюхаться и привыкнуть, но иногда прижимало. Порой эта грязь брала верх. Порой почти исчезала. И тогда Свена захлёстывал толком не раскрывшийся естественный аромат Флата, и мигом возникали перед внутренним взором спускающее к побережью, залитые солнцем шпалеры винограда, с ягодами, лопающимися от сока. И яркие гвоздики-гранаты в левом ухе цепляли взгляд. Флат три года назад вознамерился сделать тоннелирование, как у героя каких-то своих порно-мультиков, на что Свен нарычал, что Флата с дырищей в ухе он точно не потерпит, блевать устанет! Так появилось два гвоздика, сначала бесцветных, теперь вот красных… Омега… Черт возьми, настоящий омега. Висящие где-то в районе задницы подтяжки, белые рубашки, мятые правда, с засученными рукавами, обнажающими тонкие запястья, поднятыми воротниками и расстёгнутой верхней пуговицей, чтобы открыть ключицы… Тьфу на тебя, Эскардос!       Хорошо хоть, он не созрел. Шестнадцать лет — это вроде рано бить тревогу? Течки начинаются с одиннадцати до шестнадцати, у Флата ещё полгода в запасе. Взрослыми феромонами не тянет, иначе…       А что иначе? Свену Грэй нравилась! И это ничто не изменит!       Хотя какого хрена он сейчас заказал долмидос с телятиной? Из-за того ведь, чтобы попробовать эти сучьи виноградные листья… Оказавшиеся почти безвкусными, вот мясо было отличнейшим.       — А что, консьерж первого кампуса всё ещё Кришна? — болтал Флат, не обращая внимания на хмурого Свена, расчёсывающего локоть докрасна.       — Да, — ответила проживающая там Грэй. — Я пыталась запомнить его индийское имя, но… Я не достаточно способная…       — Да брось, никто не выговаривает, вот он и разрешает: зовите Кришной! А может, ему самому в кайф. Зато воняет на весь кампус карри, я помню, потом на карри из супермаркета смотреть не мог.       Грэй тихонько улыбнулась. Словно лучик солнышка. И музыка такая замечательная играла, на удивительном греческом языке, в который будто вплёлся рокот волн и переливчатые ноты Востока.       — А ты жил в первом кампусе? — поинтересовалась Грэй.       — Да, пока не перевёлся на Факультет Современной Магии и перебрался поближе, прямо на Слюр-стрит.        «А скорее, из первого кампуса его попросили», — решил Свен.       — Но мне там нравилось, такая вот старина на фоне высоток. Хотя… Под мостом темновато. И собаки лают, там рядом питомник для беспризорных животных при Церкви Святого Магнуса. Комары опять же с реки.       — Жуткое местечко, — пробурчал Свен. — Темно, собаки бегают и Флаты ходят.       — Чё вякнул? — повысил голос Флат, чтобы в следующую секунду беспечно отмахнуться. — Ну так вот… Перебирайся к нам на Слюр-стрит, у нас прикольно! Каулес знаешь какой сабвуфер притаранил! Закачаешься! А к сёстрам Пентел всегда можно завалиться на киноху с попкорном. У них есть ключ от проекторской. И не надо будет ездить каждый день от кампуса до Часовой.       — Если по южному берегу Темзы, где людей и машин меньше… — откликнулась Грэй, — то я за сорок минут дохожу пешком.       — Хм, а я ездил на автобусе RV1. Le Chien, хватит чесаться! У всех блохи как блохи, а у тебя звери какие-то!       Свен оторвался от растирания руки. Поймал на себе одновременно смешливый и сочувствующий взгляд Алекса, сидящего напротив.       — Le Chien вон мечтает видеть тебя каждый день, — сдал его с потрохами Флат. — А я мечтаю...       — Переписать доклад? — подсказал Свен.       — Non, — отмахнулся Флат так, что стало понятно, что об этом докладе никто и не вспоминал. — Где бы разжиться значками… Заказывать из Японии — ну это ваще жутко долго и дорого. И сайт с барахолкой, этот Mandarake, у них весь глючный. Вот бы было круто, если у нас появились аниме-маркеты… И все тащились бы по моэ, и не было бы в этом ничего такого… По улице ходили, коспеели, каваились, волосы красили… или вот ушки носили… ня! Или шапки с ушками, с длинными кроличьими… или в виде лягух. И вообще кто как хотел, так и одевался бы! Хоть в нестиранное или неглаженное, и чтобы косо не смотрели и из кафе не выгоняли, и…       — …и не дай Бог дожить! — проворчал Свен. — Ты же тогда все деньги спустишь на страшные фигурки. Какой вообще толк в этих пылесборниках?       — Почему страшные? Они сугойные!       — Потому что я видел, забирал с тобой с почты последнюю.       — Э, не трожь мою Арсию-чан, Деву Серебра! Это моя любимая жена!       — Не случится никогда бреда, какой ты себе воображаешь, потому что в обществе не наберётся и двадцати таких придурков, как ты! И знаешь… если твои большеглазые уродцы станут популярны, они из элитарного превратятся в товар широкого потребления. Качество перейдёт в количество, как Лорд Эль-Меллой II учит. И ты ещё первый плеваться начнёшь. А как насчёт Алекса? Ты о чём мечтаешь, об олимпийском золоте?       — Это не мечта, — отозвался Алекс с набитым ртом. — Это цель, и я её достигну. А мечтаю… о домашнем питомце. Но папа не разрешит. У миссис Хатауэй жили улитки… Мы их иногда забирали к себе, когда она улетала к дочери в Новую Зеландию.       Свен об этой стране ничего не знал, кроме того, что там снимали обожаемую близняшками Пентел «Зену». Они пытались подсадить одноклассников на новозеландские сериалы под лозунгом: «Это про Древнюю Грецию, а наш Лорд уважает всё греческое, так что мы обязаны ознакомиться для общего развития!» — но Свена образовательная программа Пентел не проняла, он из сказочек вырос, тем более таких псевдоисторических, да и вообще, кажется, никогда в них не верил.       И Свен снова почесал щёку. Принюхался. Скосился на рекламу ланчей с куриным бульоном и понял, что его так беспокоило. Запах, как в курятнике. Словно цыплячий пух и мелкие пёрышки лезли в нос. Но откуда в центре Лондона куры? Не из-за того же, что чудаковатые британцы обзывали жертв первоапрельских розыгрышей «кукухами»! И разыгрывать здесь принято до полудня, а полдень уже минул…       — Папа так орал, когда улитки заползли в ванную и в ду́ше на него с потолка попа́дали! — смеялся тем временем Алекс. — Но они все умерли от старости… Последним — месяц назад комиссар Каттани.       — Да заведи Le Chien-а, — посоветовал Флат, заработав ещё один тычок ногой. И Свен поймал себя на мысли, как, наверное, расцветут синяки на светлой коже. — Отдам в добрые руки. Привит, от паразитов обработан, к лотку приучен. Выгуливать дважды в день. Он даже вполне социализируется. Ты только купи ему «Маугли». Грэй, а ты о чём мечтаешь?       Свен весь обратился в слух, позабыв про куриную загадку.       — Я… — она уткнулась в недоеденный салат. — Ни о чём таком…       — Хе-хе-хе! — раздался из-под её плаща металлический голос. — Расскажи уже, глупая Грэй, какие желания тебя посещают, м? Особенно одинокими вечерами, хе-хе!       — Адд, помолчи! — строго осадила она.       Адд являлся её Тайным знаком. Слышать его голос могли лишь те, кого Грэй считала своим кругом. Значит, и Свен был к ней приближен…       Ему хотелось бы, чтобы Грэй мечтала… о нём, например. У него не ладилось с омегами. И если Флата игнорировали, потому что считали буйнопомешанным, то Свена боялись, потому что приписали к отмороженным. А Ролан и вовсе подкалывал: «Конечно, не лезут, все ж думают, что ты с Флатом!» Почему с Флатом-то? Он просто контролирует этого городского сумасшедшего! Почему не с Грэй? Хотя да, Грэй появилась в Часовой меньше года назад, тогда как с Флатом они вынужденно ходили парой уже четыре.       Но воспринимать Флата как омегу? Чьего-то супруга, будущего родителя… детёныши Флата — это ж в кошмарном сне такое не привидится! Мысли поневоле потекли в том направлении, откуда эти самые детёныши берутся. Щенный Флат, Флат, выгибающийся под кем-то… Его светлая кожа, облитая сладостью с горчинкой, что так искрит на языке, острые лопатки, напряжённая спина. Откинутые на плечо волосы, непременно длинные, такие красят омег куда лучше коротких… открытая шея, чистая, без меток, в которую так и манит вцепиться клыками, заявляя свои права. И гранатовые серёжки, облизать их, обводя шероховатость и колкость металла языком, а после прихватить губами тёплую кромку уха.       И заработать удар локтём под дых.       Да ну, бред это всё. Выкинуть мысли из головы, пока не станет слишком поздно и не придётся мчаться в туалет, над которым пестрела надпись «Философская комната» и фото Роденовского Мыслителя. Как нарочно, чтобы выйти из-за стола, придётся сначала согнать Флата, потому что он мешался.       О Грэй Свен в таком ключе и помыслить не мог! Грэй — незапятнанный идеал!       — «Маугли», кажется, правильно называется «Книгой джунглей», — предположил между тем Алекс.       — А тебе откуда знать? — спросил Флат, не подозревающий, в каком виде его только что мысленно раскладывали. — Профессор на ночь рассказывал? Быть не может, бьюсь об заклад, тебе точняк вместо сказок читали «Практическую магию» Папюса! Семь лет назад…       — Едем, едем на пожар, едем, едем на пожар, — напевал Вэйвер, катая туда-сюда перед сыном книжку в виде пожарной машины на колёсах. — А это кто за рулём? Кто? Собачка! Со-ба-ка! Как собачка делает?       — Ву-у-ву-у! — крикнул Алекс с горящими глазами и ударил кулачками по полу.       — Вуф-вуф! — подхватил Вэйвер. Потому что жизнь быстро ткнула его носом в осознание, что язык Диккенса не прокатит маленьким детям: не воспримут и тем более не воспроизведут вслух. — Вуф-вуф. Покажи, где вуф-вуф? Молодец! А эта машинка тушит пожары. А давай дальше почитаем, о, а это что? А это неотложка! Как сирена воет? У-а, у-а, у-а… поехали-поехали-поехали спасать жизнь мишутке. Др-р-р!       — У-и-а-а! — восторженно подхватил Алекс, ковыряя дырку в носке.       — Наверно… — предположил Алекс, отхлёбывая уже третью порцию понравившейся чемпионской висинады. — А может, Плутарха или Геродота. Я уже не помню. Я бы тоже переселился к вам на кампус, только мне не разрешат. Щелбан отвесят… не больно, но обидно. Зато на кампусе папа не будет вокруг ходить и бубнить, что я всё делаю неправильно. Вот тогда-то он по мне поскучает, вот тогда-то поймёт! А вы по дому скучаете?       Свен не был уверен. Дома он гостил на весеннее равноденствие. С каждым приездом окружающее казалось всё более и более чужим. В северные леса весна только добралась, даже снег ещё не сошёл. Потому холодно было сидеть вечером у костра под открытым небом на свадебной церемонии.       Трудно поверить, что всего в сотне миль лежал цивилизованный, сияющий в ночи Гётеборг, подсвечивая небо фальшивым северным сиянием. А в горах простирались чащобы владений Глашайтов. Костёр озарял длинный дубовый стол, ломящийся от дичи и круглых пирогов, символизирующих вернувшееся солнце, и старинные гортанные песни, в которых уже и половины слов не разобрать, тревожили в сердце что-то первобытное.       Проходила свадьба Уве Нильсона и Маргареты Снорри из подвластных семей. Традиционно договорной брак. Пели никельхарпы, отбивали ритм барабаны, молодёжь рода, обернувшись фантазменными волками, резвилась на пригорке. Свен чинно сидел за столом, как наследник. Ему уже и неловко было с остальными. И когда он успел отдалиться?       Наконец, когда взошла луна и старейшины ударили в гонг, невеста — тёмно-серая ладная волчица — прянула с поляны в лес. И жених бросился за ней под громогласный вой, повизгивания и улюлюканья.       Почему-то Свен хотел, чтобы Гретхен, с которой он рос с молочных клыков, сбежала. Брак не состоится, если омега вырвется из леса, значит, альфа покажет себя никчёмным охотником. Но нет, спустя четверть часа поджарый Уве вытащил её за загривок к свадебному столу под новый взрыв поздравлений и пожелания счастья молодым. И Свен с непонятным чувством смотрел, как они, уже в людском обличие, пахнущие лесом, грязью, талым снегом и своими незамутненными запахами, причём Уве — с явным элементом похоти — рассаживаются по правую руку от родителей. Церемониальные одежды из волчьих шкур на голое тело, заплетённые в косицы волосы и нанесённые на кожу сложные геометрические узоры из жертвенной оленьей крови и ягодного сока (перезимовавшая под снегом клюква самая сладкая) — всё это будоражило кровь в жилах. И особенно ярко ощущалось, что вот она, весна, пришла во всей своей власти и жаре любви.       — Добрые будут щенки, — заметил отец, поворачиваясь к Свену. — Как тебе молоденькая сучка, хороша? Как наследник, можешь взять право первого раза.       — Не хочу, — двинул плечом Свен. Его отправили в Лондон ещё незрелым волчонком, и ни в каких взрослых инициациях он не участвовал. И первый гон пережил уже на чужбине. Ничего приятного, кто сказал, что только омегам в их периоды плохо? Два дня просидеть взаперти, бесясь из-за всего, бросаясь на стены, выблёвывая лёгкие из-за обрушившихся стеной тошнотворных запахов окружающего мира — то ещё удовольствие. Когда Свен не обнимался с унитазом, благо ванные комнаты у щепетильных британцев были оборудованы в каждой комнате кампуса, он грязно дрочил, до боли, и всё равно помогало слабо. И возбуждение не спадало, и кончать толком не получалось, а под финал цикла уже и нечем. Отныне два, а когда особенно «везло», и три раза в год Свен выбирался из добровольного заточения живым мертвецом. Когда ему подберут омегу, его циклы подстроятся под её, и всё станет замечательно: и напряжение будет, с кем скинуть, и чьим приятным запахом дышать, а не всем этим смрадом. Но Свен не торопился. И сам не осознавал, что его останавливало. И предпочитал переживать этот период вдали от семьи, так как дома ему точно подсунули бы самку. Если бы он попросил, то и накачанную стимуляторами для вызывания течки. Без далеко идущих связей, просто омегу из прислуги, а если будут последствия… то и пусть, дозволено, даже хорошо — род должен множиться. Свен, например, знал, что живущие в замке Ларс, Рагнар и Анике — его единокровные братья и сестра по отцу. Не зря им даже фамилии дали Йохансен и Йохандоттер соответственно. И если что-то случится со Свеном, Магическую метку рода со всем вытекающим подхватит кто-то из этой троицы. Например, его ровесник Ларс. Который этой зимой обрюхатил какую-то городскую бету, и теперь отец голову ломал, как забрать от неё кутёнка, когда тот родится.       А Свен… даже не целовался никогда. Не случилось.       Он не дождался окончания праздника — в полночь сбежал в лес. Так и не понял, что хотел там найти среди шороха ветвей и запахов косуль и белок…       На следующий день папенька позвал Свена в восточную башню.       — Мне нравится твой контроль Зверя, — удовлетворённо кивнул он, кутаясь в соболиные меха, хотя в комнате жарко горел камин. — Думаю, Часовая Башня выполнила то, что мы от неё ждали. Не желаешь ли вернуться?       — Я, с вашего позволения, продолжу, — заявил Свен. Обучение в Часовой защищало бронёй от семейных обычаев. Но оно же и отдаляло.       — Поведаешь папеньке, как дела? А то накануне времени не выдалось.       — Всё то же, — односложно ответил он. Не умел говорить много о чём-то отвлечённом.       — Хотя бы похвались фотографией своего класса. Обещал ещё зимой.       На раскладушке Свена были запечатлены одноклассники. Завелась у них забава фотографировать друг друга «на звонок». Ролан даже шутил, что когда его набирает Бьянка, она у него на экране выплывает с банкой пива. Типа, накатим, дружище?       Свен вздохнул, подсел на софу к папеньке. Родной феромон захлестнул, захотелось, как в детстве, свернуться клубком, слушая папенькино урчание, чувствуя его руку в волосах. Свен даже помнил запах молока, как что-то невнятное, словно ускользающий образ в глубинах сознания — кутят у Глашайтов было принято вскармливать долго. Вот только его уже давно отвадили от родителя. И отношения поменялись, всё-таки не самочку из Свена воспитывали, а сильного альфу.       Он открыл на телефоне галерею, зная, что разрешение фотографий не очень. Папенька наклонился, убирая за спину тяжёлую косу светлых волос.       — Так, этот мне неизвестен. И эта тоже, хотя знакомое что-то в лице…       — Иветт Л. Лерман, — пояснил Свен, перелистывая фотографии.       — А, Лерманы, эти французишки. Выскочки, знаем, знаем. Моему отцу, твоему дедушке, настраивали Мистические глаза, столько гонорара запросили, канальи. А это, сдаётся мне, одна из дев Эдельфельт? Старшая?       Свен молча кивнул.       — Младшая, как я слышал, подле родителей. Соседи, как-никак, живём через Ботнический залив. А когда-то финны сидели смирно под нашей властию, даже разговаривали на шведском языке. А сейчас полюбуйся, Глашайты и Эдельфельты имеют дело друг с другом на равных! Этот мне тоже не знаком.       — Каулес Форведж. Я бы сказал, что друг…       — Статусный?       — Бета.       — Тогда не сто́ит внимания. Хм… Не понимаю, фотография задвоилась, что-то сломалось?       — Нет, это сёстры Пентел.       — Ах, вот в чём дело… Наёмники Пентел, магические узы близнецов. Как же, наслышаны. В их роду, право, такие беспорядочные связи, столько кровей намешано… Девочек явно подпортили персидскими или индийскими. Жаль, весьма жаль.       — А следующая… — Свен сглотнул. — Грэй…       — Эта? — папенька прищурился, всматриваясь в пиксельный экран. — Ничего не разобрать, один капюшон вижу, — и развернул Свена за подбородок к себе. — Омега?       — Да.       — Твоя?       — Нет, но…       — Какого рода?       Свен опешил. Нет, он думал привести Грэй в семью, но не таким образом! И какая у неё фамилия… он вдруг понял, что не знает! Вообще очень мало знает о Грэй! Профессор, приведя её впервые в класс, назвал только имя, которое они по незнанию приняли за фамилию, и больше ничего! Но какая разница, что у неё записано в паспорте, ведь она станет Грэй Глашайт!       — Просто Грэй.       — Спонтанно пробудившийся маг в первом поколении? Ты не ставил на неё метку, на это тебе ума хватило?       — Нет. Папа…       — Не тявкай! — осадил папенька. — Если ты её не пометил, ещё не всё потеряно. Ётун знает кто, без рода без племени, Магические цепи наверняка — дешёвка. Свен, сын Йохана, я даже играться тебе с ней запрещаю, ясно? Никаких садок! Нам не нужны проблемы такого сорта.       — Вы ничего не знаете…       — Я знаю достаточно. Так как твои данные, которые мы послали на Ярмарку женихов и невест… — Свен поморщился. Он догадывался, что его медкарта и гормональные анализы будут отправлены в базу данных Ассоциации Магов с целью найти подходящие экземпляры для спаривания, но его не поставили в известность, и он не ожидал, что сейчас это ему под нос сунут! —... нашли соответствие только в шестьдесят процентов, а это исчезающе мало, мы выбрали для тебя фрёкен Альвстрём. Отец выбрал. Я не в восторге, я считаю, что твои гены нельзя смешивать с такой же по сути волчицей. Мы тебя еле вытащили из состояния зверя, — они вытащили, как же! Нечего приписывать себе заслуги профессора! — Ваши щенки получатся на шаг ближе к первопредку. Изменения могут быть необратимыми, — Свен помнил эту картонную папку на тесёмках, озаглавленную «Волчатки», которую вёл папенька. Где он собирал фотографии, вырезки, собственные наблюдения претендентов на роль омеги сына.       — Мне никогда не нравилась фрёкен Альвстрём. И она старше меня на десять лет.       — Мне тоже не нравится, я считаю, что в спутники жизни тебе необходим юноша. Ни одна дева не вынесет твоего характера и темперамента. По себе и твоему отцу сужу. Но ни единой кандидатуры на примете. Микаэль, сын Руни, был, пожалуй, лучшим вариантом, но Бьорки его уже просватали, увели прямо из-под носа! Я питал надежды, что ты приглядишь кого-то в Часовой Башне. Всё-таки сосредоточие магов Старого Света, древние рода, выточенные в веках Магические цепи и ничего волчьего.       — Я и выбрал Грэй… — неуверенно прошептал Свен.       — Это блажь. Эдельфельт, конечно, достойна, но её нам не отдадут. Она наверняка уже носит Магическую метку семьи, они не станут её изымать, чтобы отдать в наш род свою деву, нет… Эдельфельты скорее возьмут ей альфу в семью.       — Я Лувией не интересуюсь.       — О боги, а это кто? — вгляделся в новую фотографию папенька. Отсветы каминного огня инфернально ложились на его лицо. — Что это на голове?       — Ирокез, — устало пояснил Свен. — Ну то есть он пытался, но вышло не очень, и он уже постригся…       — Индеец?       — Поляк. Ролан Бержински. Альфа. Панк.       — Дикость какая. А это?       Свену уже надоел глупый допрос с единственной целью.       — Флат Эскардос.       — Гендер? Боги, Свен, сын Йохана, почему из тебя каждое слово тянуть приходится, как жилы из загнанного оленя?       — Потому что вам всё равно плевать на моих друзей! Так что какая разница? Ну омега он.       — Ну омега? — папенька проницательно улыбнулся. — Эскардосы… Потомки рыцарей Ордена Монтесы… Эспаньолская кровь, это, несомненно, проблемно… — от испанцев у Флата была разве что фамилия. — Но хорош, ничего не скажешь, хорош… Худой, но это поправимо. Но каков экстерьер, какова масть! — папенька отодвинул телефон так, чтобы сравнить фотографию идиотски подмигивающего Флата и недовольную физию Свена. — У меня слабость на блондинов, ты знаешь, на волков, что белые, как снег, с глазами голубыми, что небо… Я был так счастлив, что твой отец передал тебе именно гены твоей бабушки, какая у неё была шикарная молочно-белая шерсть, аж с отливом в синь, жаль, ты не застал… И в моём роду все серебристые. И вот ты — чистой масти… С таким омегой ты чистую масть передашь дальше. Весьма дельный экземпляр. Он девственен?       — Папенька! — вскочил на ноги Свен. — Я не собираюсь в этом участвовать! И не хочу, чтобы вы решали, с кем мне жить и с кем спать!       — Не забывайся!       — Я и не забываюсь! — но съехать с повышенных нот не получилось. — Даже не думайте созваниваться с Эскардосами! Мне глубоко безразличен Флат! И я уже сказал, что Грэй…       — Это всё Лондон, он тебя испортил. Следует немедля вытаскивать тебя…       — Я не брошу учёбу! — несло Свена. — И в ближайшее время не женюсь! А если и женюсь, то на Грэй, и приведу её жить в Гётеборг, но никак не сюда! — перед глазами мелькнуло видение — Грэй с геометрическими рисунками на коже… которые можно стирать пальцами и языком всю долгую ночь равноденствия, сантиметр за сантиметром. Вкус диких ягод на губах. Горячим румянцем расцветающее смущение его милой Грэй… Нет, слишком будоражащий образ…       Или Флат с такими же рисунками… Но он бы сбежал через лес. Он бы не дался и нашёл способ… Но так явственно примерещился холод ранней весны, лунный свет на волнистых волосах, запах прелой листвы, дым далёких костров и сладко-горький феромон, так напоминающий брют, тающий путеводной дорожкой во тьме…       — Свен, сын Йохана! Эта беспородная сучка задурила тебе голову! Как ты не видишь, ей же только и нужно, что пролезть в родовитую стаю!       — Не смейте оскорблять Грэй! И фрёкен мне ваша не нужна, так и передайте отцу! И я не ваша вещь!       — Ты наследник, и ты обязан!       — Сделайте наследником Ларса Йохансена! Он ради этого с радостью повиляет перед вами хвостом и поползает на брюхе! А я не собираюсь жить, как вы, в сплошном вранье! Вы же видели, как отец вчера воспользовался правом первой ночи, но все делают вид, будто ничего не случилось! А как же сказка про волчьи пары на всю жизнь? Вас не оскорбляет? Меня, как вашего сына, ещё как! И я не…       Папенька поднялся с софы и залепил Свену пощёчину. Но так как в предках у папеньки числились берсерки, что полураздетые в мороз спрыгивали с драккаров и с воплями мчались грудью на вражеские пики, от пощёчины Свен кубарем отлетел в дальний угол. В голове зашумело, перед глазами заплясали чёрные мушки.       — Вон! — процедил папенька, разминая руку в плечевом суставе. — И не показывайся мне на глаза, пока не призову, недопесок.       Свен рыкнул и вышел прочь. На следующий день он взял такси до Йёнчёпинга и вылетел в Лондон.       — Папа? — воскликнул Алекс. Оказывается, на его коленях сидела на задних лапках крыса. Причём в «The Sirtaki» наверняка не было проблем с антисанитарией. И это значит…       Фамильяр профессора.       Крыса запищала, Флат протянул руку, между пальцами вспыхнули золотые искры.       — Game select! — скомандовал он. — Транслитерация!       — Она что-то передаёт? — забеспокоился Алекс. — Что-то с папой?       — Оставайся на месте, — перевёл Флат. — Ничего не предпринимай. Скоро буду.       Свен громко чихнул, потому что раздражение, от которого зудела кожа и пощипывало уголки глаз, стало невыносимым. Куриная пыль взвесью висела в воздухе.       — Там! — порывисто шепнула Грэй.       За окнами, отодвинув чугунную крышку канализации с отлитым на ней королевским гербом, выползло нечто. Змеиное тело в диаметре достигало полуметра, а в длину — добрый десяток, если не больше. По воздуху секли два хвоста, причём один — со скорпионьим жалом. На спине трепетали мелкие нетопыриные крылья, непригодные пока к полёту. Морда при этом оказалась петушиной, а глаза… Свен вовремя вспомнил, что в буркалы этой твари смотреть нельзя, потому что это не просто органы зрения пресмыкающегося или птицы (птица по сути недалеко ушла от рептилии, разве что перьями покрылась), это Мистические глаза окаменения.       — Надо всех спасать! — заорал Алекс. Игнорируя предупреждения профессора, нырнул под стол, прокатился мимо их ног и ринулся к двери. Свен не ожидал такой выходки, поэтому и поймать не успел. Вскочил на стол уже фантазменными волчьими лапами.       Грэй бросилась за Алексом, перехватила его за стеклянной дверью на ступенях.       — Адд! Снять ограничитель первого уровня!       Куб в её правой руке трансформировался в щит, за которым Грэй присела, прижав к себе Алекса.       Свен крепко зажмурил глаза, чтобы не угодить под взгляд твари, вылетел наружу, перепрыгнул Грэй и Алекса и по запаху понёсся в бой. Увернулся от хвоста с жалом, полоснул когтями по чешуе, но не пробил.       — Как-э-ду-э-ду-у! — завопила тварь.       Свен, прищурив один глаз, поймал в оконном стекле отражение Флата, который ставил барьер. За неимением магического круга он схватил за шиворот неформала, не успевшего доесть пиде, и впечатал раскрытой ладонью ему в грудь, прямо по перевёрнутой пентаграмме на футболке.       — New game! Pause!       Мир застыл в стазисе. Даже пыль, поднятая хвостами твари, зависла в воздухе, и замер летящий голубь, и лишь маги двигались. Свен, снова зажмурившись, пригнулся, чтобы не попасть под хлещущее скорпионье жало, прянул назад.       — Очистить сэйвы! — орал из-за стёкол Флат, затирая память невольным свидетелям. Голос доносился глухо, на грани слышимости.       — Это химера с Зоологии? — крикнула Грэй.       — Скорее всего. Кокатрикс.       — И как с ним бороться? — запаниковал Флат. — Мне ничё в башку не приходит, одни стихии из лекции на уме, толку от них?       — Главное — не смотри в глаза. И… чёр-р-рт его знает! — Свен развернулся волчком за спиной кокатрикса, принюхался и прыгнул в самое сосредоточие запаха, напитав магическим усилением атакующие лапы.       Он не подрассчитал, что хвосты кокатрикса свёрнуты в спираль. Получилось, как на карикатурах, где лыжник несётся на дерево, а потом оборачивается и видит, что след его полозьев раздвоился, огибая ствол с обеих сторон. Только наоборот. Хвосты перед Свеном расплелись, он пролетел между ними и, не совладав с инерцией, шмякнулся на щит Грэй.       — Свен!       — Без паники! — спина от удара болела. — Ты как Персей перед Медузой. Он обошёл её глаза окаменения, глядя в зеркальный щит.       — Но Адд не зеркальный…       — Я где-то читал, — донёсся крик Флата из кафе, — что Македонский пялился на василиска, и его не парализовало! Значит, есть способ!       Разумно, учитывая, что василиски и кокатриксы родственны.       — Скорее, это была женщина с глазами окаменения, а не василиск… — непонятно ответила Грэй.       Свену было слегка не до разговоров — он с закрытыми глазами плясал перед тварью, уводя от Грэй и Алекса. Запрыгнул на застывшую, провонявшую бензином и выхлопными газами тачку. Что прикажете с химерой делать, не голыми же лапами держать, да и не обхватишь!       — Ка-ка-э-ду! — кокатрикс клюнул то ли фару, то ли бампер. Что-то заскрежетало.       — Вы ходили на «Гарри Поттера», Бьянка рассказывала, что там тоже был василиск! — вспомнила Грэй. — Что с ним стало?       — Не в кур-рсе, — огрызнулся Свен, сдерживая порыв расчихаться от перьев, летящих с башки кокатрикса. Пронёсся под его пузом, но когти опять лишь оцарапали чешую. — Флат весь фильм р-р-ржал мне в ухо и комментир-ровал! Грохнули его, кажется.       Теперь заорал Алекс:       — Нельзя так с живой природой, нам в школе рассказывали! Браконьеры! Я его спасу!       Судя по крику Флата: «Merde!» — ничего хорошего не произошло.       Свен прищурился, повернулся, ориентируясь на обоняние, к окнам «The Sirtaki». В отражении увидел, как Алекс, опустив на нос и закрыв глаза ободком с лавровыми листьями, мчится к кокатриксу. Как бежит за ним с низкого старта Грэй, пытаясь поймать. Свен бросился наперерез. За детёныша профессора они отвечали головой.       Но Алекса учили профессионально обходить любых защитников и полузащитников. Он в подкате проскользнул под лапами Свена и оказался прямо перед мордой кудахчущей твари.       — Тише-тише-тише! — зачастил он. — Ты испугался, знаю. Мы тоже боимся! Но зла тебе не причиним! Тише… тише… вот хорошо. Хороший мальчик.       Свен неверяще смотрел в окно. Кокатрикс склонился перед Алексом, потом с утробным «по-о-ок-пок-пок-пок» потёрся клювом о протянутую ладонь и принялся сворачиваться кольцами. Алекс, поглаживая налитый кровью гребень, взобрался за голову твари, что-то шепча, но слов даже Свен со своим слухом не разобрал.       — Сан-Сан, ты в этой защите глаз прям Циклоп! — восхитился Флат, и Свен почему-то был уверен, что это сравнение не имеет никакого отношения к греческой мифологии.       Ориентируясь на координаты крысы, Вэйвер быстро вычислил, где находится Алекс. Недалеко, через Вестминстерский мост, на стыке парка Арчбишопс и Геркулес-роуд. Внешний вид сына деморализовал, но собственноручно купленный ему бомбер с надписью «Ronaldo» вернул с небес на землю. Ни в какой он не Элладе.       Абрамовичем назвали кокатрикса из последнего выводка. Эти рептилоидные химеры вылуплялись из яиц, снесённых семилетними чёрными петухами-омегами, которые высиживали жабы, как дань традиции и как самые подходящие по температуре тела животные. Жабы гибли первые от Мистических глаз окаменения, впрочем, в земноводных недостатка не наблюдалось. Лишь в определённые циклы Сириуса вылуплялись благородные василиски, в остальное же время — кокатриксы, впрочем, Часовая Башня активно их использовала, ведь кровь кокатриксов, смешанная с киноварью — первоклассный антидот и катализатор заклинаний. Правда, из-за врождённых Мистических глаз химер содержали в террариумах с особыми стёклами, в катакомбах под Британским музеем.       И вот кокатрикс Абрамович сбежал. И Вэйвер надеялся, не наделал непоправимого. А так как по сути бегунок был змеёй, можно предположить, что кое-кто, унаследовавший от папы стихию Земли и от бабушки по отцовской линии сродство с хтоническими персонификациями Земли — змеями, будет воспринят, как магнит. Или как хозяин.       На бегу Вэйвер успел набрать Андреа и прокричать координаты. Никогда не был силён в магическом укреплении тела, но на адреналине получилось само собой. Белфебан увязался следом, но быстро отстал. И к лучшему: не наблюдал картину, которая предстала взору Вэйвера, когда тот, мучаясь отдышкой, ворвался в пузырь стазиса на Геркулес-роуд. Хотел закрыть лицо руками, спасаясь от окаменения, но в этом уже не было надобности. Зато получилось хлопнуть себя по лбу.       Абрамович, свернувшись кольцами, квохтал от удовольствия, прикрыв глаза, а сидящий за его шеей Алекс с висящим на ухе дурацким пластиковым венком «made in China» наглаживал жёсткие ядовито-жёлтые перья, переходящие в чешуйки. Рядом топтались Свен в частичной трансформации и Грэй со щитом, хорошо хоть, не на щите.       — Стазис? — резко бросил Вэйвер.       — Я держу, профессор! — проорал из-за окон Флат. Какое-то кафе, судя по интерьеру, то самое, где крыса нашла Алекса. Мимоходом мелькнул огонёк интереса — наведаться бы сюда…       Плитка мостовой вокруг раскрошилась. А ближайшая машина на проезжей части…       — Свен, ты зачем «Лексусу» бампер оторвал?       — Это не я! — возмутился тот, пряча за спину руки с модифицированными когтями.       — Грэй молодец. Флата за стеклом не слышно, замечательно, почаще бы так. Алекс?       — Я норм, — пожал плечами сын. — Пасиб, что вспомнил.       Вспомнил? Да Вэйвер все нервы себе вытрепал! И видеть сейчас сына верхом на опаснейшей химере… долго ли она будет слушаться? Пора бы привыкнуть к особым отношениям Алекса с пресмыкающимися, но Вэйвера раз за разом захлёстывала иррациональная паника.       С противоположной стороны в стазис на полном ходу, визжа тормозами, въехал кэб. Судя по стеклянным глазам водителя, его зачаровали. С заднего сиденья выбралась Андреа, впрочем, её сумочка зацепилась за дверцу, и экономистка принялась неуклюже её дёргать.       — Ах!.. — только и вырвалось у Андреа при взгляде на бедлам. — Я ж не знала… Вэйв! И… Алекс? Ты что, Абрамовича укротил?       — Здравствуйте, няня Андреа! Не бойтесь, он не кусается!       — Зато зыр-рится, — буркнул Свен.       — Я думала, чего ж на камеры всё время смотреть? — она наконец высвободила многострадальную сумку. — Зоологи тем более террариумы чистили, они приглядели бы. А потом телефон ка-ак зазвонит! Ошиблись номером. А потом я ка-ак вижу… а студентиков нет ни единого! И Абрамовича III тоже нет! А он, шалопай, всё время порывается удрать, мне Примавера рассказывала… Оу, и как же его, такого большенького, транспортировать? Он же в багажник кэба не влезет, да?       — Главное, чтоб глаза не открыл, — успокоил её Вэйвер. — Алекс, ты его контролируешь?       — Немнож… Оуч! — сына слегка подбросило, потому что Абрамович повернул голову другим боком. Мол, почеши и здесь.       — Держи дальше. Андреа, у тебя рукоделие с собой? Тот пёстрый мешок?       — Пижамница? Да… — она полезла в сумку. — А зачем… Она же не готова. И я Алексу другую сдела…       — Ты маг, и значит, неосознанно вплела чары. Не могла не вплести. Лучше бы, конечно, подошли растительные нити вроде крапивных волокон, или волосы, но на первое время сойдёт. Как ловчий мешок полчаса выдержит взгляд кокатрикса, как раз профессор Белфебан подоспеет, мёртвых из земли поднимет в качестве грузчиков. Грэй не даст соврать, Лондон стоит на костях.       Ученицу передёрнуло. После она спохватилась и надвинула на голову капюшон.       Андреа вытащила спицы из своего вязания. Вэйвер принял пижамницу, размахнулся и метнул сыну. Алекс поймал.       — Надень кокатриксу на голову.       — А ему ничего не будет?       — Алекс, не упрямься, мы время теря…       — Так-так-так, а что это здесь происходит?       Новый голос заставил замереть не хуже, чем под Мистическими глазами окаменения. Вэйвер почувствовал, как под рубашкой капля ледяного пота скатывается вдоль позвоночника.       На сцену семенящими шажочками вышло новое действующее лицо, которое никто не ждал. В мрачном фурисодэ, с распущенными волосами до пят, в неизменных очках, за которыми так удобно прятать лживые глаза. Deus ex machina. Главный бич Факультета Политики. Истинная змея.       Змеи её и сопровождали. Две шипящие рептилии, чьи тела постепенно превращались в полотна ткани, а те — в длинные рукава фурисодэ.       — Adashino-san mata a ta ne, — выдохнул Вэйвер.       — О, предпочту английский, я не сильна в наречии своих предков, — протянула Адашино Хишири. — Вижу, уже справились без помощи Факультета Политики, и даже весьма искусно скрыли таинство от посторонних, — она кивнула Флату, и тот в ответ, растерявшись, показал язык и вскинул знак «виктори», потрепав по макушке застывшего парня, служащего магическим кругом. — Что ж, благодарю за содействие, гомункулы сделают всё остальное. А вы, мисс?.. Кажется, лектор по менеджменту?       — Я давно перевелась в экономический отдел, — пискнула Андреа, замершая, как пушистый кролик перед чёрным удавом.       — И что же экономист делает на операции, как я понимаю, Факультета Современной Магии?       — Я… Так ведь террариум опустел, и я…       — Я её позвал, — перебил Вэйвер. — Она привезла ловчую сеть.       Адашино даже не обернулась в его сторону. Гипнотизировала Андреа.       Свен и Грэй смотрели волчатами. А Вэйвер косился на сына, боясь, что он в любой миг потеряет контроль.       — А откуда экономист знает об опустевшем террариуме?       — Я рассказал, — резко ответил Вэйвер. — А мне рассказали студенты Факультета Зоологии. Сегодня читал им лекцию. Проходили практику в Британском музее, увидели пустой террариум и сообщили мне.       — И ты не передал сведения Факультету Политики? — наконец обернулась к нему Адашино. Нашла добычу покрупнее и позанятнее. Клюнула.       — А разве бытовые проблемы затрагивают интересы каких-либо фракций?       Адашино ехидно улыбнулась. Мелкими шагами двинулась к кокатриксу, кивнула Алексу:       — Ну же, блокируй химеру, малыш.       Кокатрикс тревожно вскудахтнул. Вэйвер на автопилоте вскинул руку с подвешенным Гандром. Адашино успокоила рептилию одним лишь взмахом рукава. Шёлк изысканно струился по весеннему ветру.       — Вы его накажете? — нахмурился Алекс. — Что вы с ним сделаете?       — Он ценное сырьё.       — Я так и думал! Пообещайте, что ничего не сделаете Абри…       Абри?       — …и тогда я вам помогу! Вы его и пальцем не тронете, идёт?       — Малыш, ты не понимаешь, — вкрадчиво пропела Адашино.       — Это вы не понимаете! Я не предатель! Абри мне верит! И Абри боится! Дайте мне честное слово!        «Ты действительно ей доверишься? — покачал головой Вэйвер. — Данное слово ничего не значит, работают лишь сделки. Ты — мне, я — тебе. И то в рукаве желательно иметь компромат для подстраховки».       Адашино нежно погладила пёрышки у клюва Абрамовича III.       — Твоя взяла. Видишь, я сама способна укротить кокатрикса. Но ты заслужил, выиграл для него жизнь. Я даю слово, что данный экземпляр…       — Абри!       — Да, конечно, условия договора должны быть чётко оговорены, ты верно мыслишь. Я, глава Факультета Политики, Адашино Хишири, даю слово, что Абри до конца дней своих будет счастливо жить в довольстве и чистоте, содержаться в террариуме, и никто не посмеет использовать его в своих целях. Ты можешь навещать его, когда пожелаешь, чтобы контролировать, как соблюдается сделка.       — Ладно, — важно кивнул Алекс. — Абри, прости, потерпи, это для твоего блага, а то на свободе тебя люди поймают и разберут на опыты, — и надел на голову кокатриксу недовязанную пижамницу.       Абрамович протяжно вздохнул, совсем как человек, и погрузился в крепкий сладкий сон, тот самый, что наверняка подсознательно желала дочери Андреа, пока вязала эту вещицу.       Алекс скатился вниз по чешуйчатым кольцам. Вэйвер протянул руки, чтобы поймать, но сын уклонился. В стазис со стороны далёких железнодорожных путей вырулил большегруз под управлением гомункулов Гордэса Мьюзика.       Адашино льстиво улыбнулась Алексу, потом присела перед ним на корточки, впрочем, показушный жест не возымел эффекта: сын перерос этот возраст и смотрел на неё откровенно сверху вниз.       — Хм, раньше мы не встречались, но я рада, что отныне знакомы лично. Моё имя ты слышал. А я читала о тебе в личном деле твоего папы. Ты же дитя Лорда Эль-Меллоя II, верно?       — И что?       — Как тебя зовут?       — Александр Рэймонд Вельвет.       — Будем знакомы. Я родом из Японии, а в Японии существует имя Рэй. Могу я обращаться к тебе Рэй-чан?       — Мне всё равно. Сегодня все к моему имени цепляются.       — Алекс! — осадил Вэйвер.       — Ничего, — успокоила Адашино. — Недоверие — полезное качество для волшебника. Ты не планируешь учиться магии? Папа говорил тебе, что ты заклинатель змей, серпентариус? По латинскому наименованию Змееносца. Считается, что истинные заклинатели змей зачинаются или рождаются под этим созвездием.       Вэйвер старался, чтоб ни единый мускул на лице не дрогнул. На что она намекает? По официальной версии собственного сочинения он «обзавёлся» Алексом в Дели, то есть в феврале, а Солнце в созвездии Змееносца находилось как раз в то время, когда шла Четвёртая Война за Святой Грааль...       — Редкий дар, с такими начатками ты далеко пойдёшь, — увещивала Адашино. — Я тоже серпентариус, я могла бы стать твоим ментором. Ты желал бы этого?       — Я желаю вместе с командой в этом сезоне выйти из группы.       Адашино вопросительно посмотрела на Вэйвера.       — Городской чемпионат по футболу, — пояснил он. — У Алекса пока другая сфера интересов.       — Вот как. Но ты подумай, Рэй-чан. Буду ждать. Дейрдре! — скомандовала она подчинённой. — Не прохлаждаемся, работаем, работаем! — и прищурилась, глядя Вэйверу прямо в глаза. — До скорого свидания.       В мыслях он пожелал ей прикусить язык и захлебнуться своим же ядом.       Абрамовича погрузили в фуру и отвезли. Андреа что-то шепнула кэбмену и укатила навстречу потерявшемуся по пути Белфебану. Вэйвер не думал, что выгородил её или в чём-то спас. Он вполне допускал, что побег Абрамовича могла организовать Адашино, чтобы затем подловить его лично. Потому что вон как шустро прискакала, кто ей растрезвонил? И подругу Андреа ни с того ни с сего выдернули во внеурочное время в ателье...       — Флат, отпусти уже заложника и снимай стазис, — махнул рукой Вэйвер.       Мир вернулся в привычное состояние. Разве что у «Лексуса», возобновившего движение, отвалился бампер, водитель затормозил, за ним затормозили другие, и на дороге образовались пробка и ругань.       Флат глупо улыбнулся неформалу, который лупил на него глаза, не понимая, откуда этот мальчишка перед ним взялся. Подоспевшая Грэй сняла с уха Алекса пластиковую безделицу, прошептала:       — Пойду отдам Елене. И заберу рюкзак Алекса.       — Oui, — высунулся из дверей Флат, — а Le Chien пойдёт извиняться и расплачиваться, а то персонал уже волнуется! Думают, мы сбежать хотим!       — Не понял, а почему это я? — кинулся в кафе Свен.       — Потому что порядочный альфа должен платить за омег и детей! И ты сам обещал.       — Что??       Дальнейших препираний учеников, скрывшихся за дверьми, Вэйвер не слышал. Посмотрел на хмурого сына.       — Да уж, заставил ты меня поволноваться, — признал наконец.       — Опять я виноват? — пробурчал Алекс, не глядя в его сторону и не поднимая головы. — Ну прости, что я не маг. Ну прости, что не такой хороший, как тебе надо. Ну прости, что от меня одни проблемы и что я дурак. Если я тебя позорю, мешаюсь, сдай в приют!       — Зачем ты так? — Вэйвер хотел потрепать лохматые кудри, но Алекс вывернулся из-под ладони. — Алекс? С чего ты взял?       — Ты сам так сказал!       — Когда? — опешил Вэйвер. Он ровным счётом ничего не понимал! Кроме того, что где-то очень сильно накосячил.       — Сегодня! Когда сказал при всех, что я спортсмен, а спортсмены тупые! — Алекс наконец повернулся к нему. Глаза блестели от возмущения. — Ну прости, что я футболист! Только я футбол всё равно не брошу, вот! И при всех было обязательно говорить, да? Ну конечно. Они ж крутые маги, а я так, не получился!       Вэйвер мысленно отвесил себе оплеуху. Хотя он по-прежнему не помнил, когда подобное произнёс, но в запале мог и не такое брякнуть, язык у него часто опережал мысли. Явственно вспомнились упрёки мамы:        «Почему ты не можешь стабилизировать прану? Твоя бабушка добилась этого в одиночку! А ей, спонтанному магу, было тяжелее, чем тебе! Твой дед её совсем не учил, ей обманом приходилось выпытывать у него крупицы ремесла!»        «Ты должен стать прилежным магом в память о бабушке! Как я всю жизнь трудилась в память о ней! С Часовой Башней у меня не сложилось, сам знаешь. Но твой отец тоже маг, и твои Магические цепи мощнее».        «У тебя целые учебники в Часовой, и ты показываешь такие жалкие результаты? У бабушки были только её записи, и у меня тоже, да ещё парочка манускриптов твоего отца…»        «Я первый неуд схватила только на третьем году обучения, почему ты — на первом?»        «Ты же наш долгожданный омега, одевайся поинтереснее, почему совсем не хочешь покупать новые вещи? Надо подавать себя выгодно! Ты должен стать достойным, чтобы на тебя посмотрел достойный альфа! Если будешь такой посредственностью, то и позарится на тебя только посредственность!»        «Начни, пожалуйста, хоть с кем-то встречаться, хотя бы попробуй, Бог мой, Вэйвер, почему тебе это так безразлично, это же твоя жизнь, инвестиции в будущее! Тебе дали имя, символизирующее свежий ветер и перемены к лучшему. Но у тебя это стало синонимом пугливости?»       Он всю жизнь что-то доказывал. Всю жизнь пытался соответствовать, но слышал только, что не оправдывает ожиданий. Презирал иерархическую систему Ассоциации, где ценились не талант, а происхождение, ту систему, из-за которой дед и отец сочли ниже своего достоинства связать себя узами брака с женщинами рода Вельвет, ту систему, которая выгнала из Часовой Башни его маму за «несоответствие врождённого дара и образовательной программы», ту систему, которой пришлось платить баснословный взнос за его обучение и закладывать ради этого родительскую квартиру, ту систему, против которой он шёл всю жизнь, но в итоге то ли стал, то ли не стал её частью — не разобрать.       Он любил учиться. От природы обожал узнавать что-то новое. И он хотел стать лучшим магом. Может, не был самым сильным на потоке, но верил, что самым умным. Пока кровавой зимой в Фуюки не осознал, что за пределами Лондона лежит кардинально другой мир. И что простые люди вроде четы МакКензи честнее и порядочные, чем «благородные» маги, в чей круг Вэйвер так стремился попасть. И что жизнь куда больше и прекраснее, чем пыльные библиотеки. И что чувства могут быть сильнее и трепетнее, чем удовольствие даже от самой великолепной книги.       Через что он прошёл, чтобы поднять с пола свою самооценку и возвести её хоть на какой-либо приемлемый уровень? Почему сейчас более тёплые чувства возникают при воспоминаниях о бабушке, которая ему условий не ставила, в отличие от мамы? Но бабушка весьма строго учила поступать по чести и совести, вплоть до того, что он отчитывался ей, на что потратил карманные деньги, и терпел поучения, если спустил их на глупость вроде конфет.       Да, годы спустя он понял, что родные желали ему только добра. То, каким он стал, это и их заслуга. Да, он себя несомненно любил, но был ли абсолютно доволен тем, что из него получилось в итоге?       Может, он с сыном попадает в ту же ловушку?       И почему чужих детей он читает, как раскрытую книгу, а с собственным ребёнком не получается? Не получается порой настолько, что хочется пилить себя и называть никчёмным родителем.       — Алекс… Прости меня, пожалуйста.       И наткнулся на вопросительный взгляд. В кафе Свен считал купюры в бумажнике, рядом размахивал руками Флат, а за его спиной пряталась Грэй. Со стороны проезжей части гудели автомобили, затор рос, как и недовольство.       — Алекс, я не со зла, и я так не думаю! Это был элемент воспитания, даже не тебя, а учеников, чтоб их призвать к дисциплине! Я не должен был использовать тебя как инструмент. Когда ты пропал, я испугался! Искал тебя везде! И рад, что нашёл, — и вовремя прикусил язык, чтобы не добавить: «и что не стало слишком поздно». — И рад, что ты справился сам. Ты молодец. И я тобой горжусь. Но не могу же я всё время хвалить, вдруг у тебя характер испортится? Когда я перехваливаю студентов, они резко учиться перестают! Алекс! Ну хватит, не грусти! А то я тоже загрущу!       — И всё равно… мне до тебя далеко…       — И не надо на меня равняться! У тебя свой путь. И мы оба будем становиться лучше, но каждый по-своему. И каждый на своём поле битвы. Главное — идти за мечтой…       — К океану на краю света, — кисло процитировал Алекс.       — Я что, часто так говорю?       — Постоянно.       — Тогда я буду искать Тихий, — хотя этих самых океанов у Вэйвера развелось многовато, — а ты…       — Индийский. А то до Атлантического слишком близко, за полдня доехать можно.       — Как скажешь. И в приют я тебя отдавать не собираюсь. Ты же моя семья! Ну? Мир?       — Отправишь меня сейчас к миссис Хатауэй?       — Если хочешь, вернёмся ко мне работу. Мне ещё составлять учебный план на завтра, а ты посидишь рядом, доведёшь до ума домашку по рисованию.       — А можно?.. — даже привстал на цыпочки Алекс.       — Можно. И вообще я подумываю купить тебе мобильный, а то со связью через фамильяров поседею весь, — сорвалось с языка. Непедагогично. И слишком поздно Вэйвер спохватился.       — Мобила? — моментально среагировал Алекс. — Nokia 6600?       Желудок свело психосоматической болью.       — А может, обычный Siemens?       — Не-не, — взял быка за рога Алекс, — если мобилу, я хочу Nokia 6600, согласен ждать, сколько надо! Там и киношки смотреть можно, и музычку слушать, и даже ролики снимать на камеру, а ещё слот для наращивания памяти, и Bluetooth, и полифония, и GPRS для Инета…       — Я понял, понял, но мне надо обдумать… Я смотрю, у кое-кого непритязательный вкус, ему вполне достаточно самого лучшего… Но семейный бюджет такого не выдержит!       — Я его не сломаю, не разобью, ну папа, папа, ну пожалуйста! Можно и с крёстным сброситься, он не откажет, видишь, какая классная идея! А можно типа в долг, я тебе отдам, когда буду играть за «Арсенал»! Футболисты очень много получают, я слышал!       — Пока что только я за тебя очень много плачу́ клубу… — проворчал Вэйвер.       — Опять я плохой, да?       — Да нет же! Ты! Ты, маленький манипулятор, вот ты кто! Ты меня сейчас на мобильник развёл, да?       — Ничего я не разводил! — самым искренним образом возмутился Алекс. — И от меня всё-таки одни проблемы, так и знал! Ты меня не любишь, — сын вздохнул, — наверно, меня тебе подкинули. Я ж на тебя не похож, ваще ни на кого не похож, вот Бет на няню Андреа похожа…       Вэйвера посещали такие мысли в первые недели после выписки, когда он придирчиво осматривал Алекса. А вдруг младенцев перепутали, они же все одинаковые! Вдруг ИХ ребёнок в посторонней семье, вдруг ему сейчас плохо? Постепенно сомнения развеялись, зато появилась другая навязчивая идея: вот он без Алекса жизни не мыслит, а Алекс? А если сына в его полгода или год отдать в чужие руки, он ведь, наверное, и разницы не заметит, и быстро привыкнет, лишь бы кормили и заботились, а остальное всё едино.       Да уж, скачущие гормоны знатно тогда проехались по психике Вэйвера.       — Ну конечно ты мой, — уверил он. — У тебя глаза мои. Сам в зеркало на досуге погляди. И я тебя люблю. Понял?       — Правда? — внимательно заглянул ему в лицо Алекс.       — Правда. Особенно если ты на тренировке, в школе или спишь.       — Папа!!!