Личный дневник Лорда Эль-Меллоя II

~29 февраля 2004: Воскресное утро, сладкие сны и проблемы Алекса~

      Самое приятное время суток — когда просыпаешься утром и понимаешь, что впереди весь выходной день. Наконец-то, после напряжённых будней! После улаживания конфликтов в Часовой Башне, которые породил доктор Хартлесс, после заседания Суда Великих, после отстройки Слюр-стрит и — вишенка на торте — закрытия накопившихся хвостов по работе. Профессор Шардан, конечно, пытался держать в узде класс Эль-Меллоев, но слишком их распустил на взгляд Вэйвера.       Зима, как и осень, выдалась сумбурная и деятельная, вздохнуть некогда. Но добило именно безбожное отставание от учебной программы, из-за чего Вэйвер даже не выяснял ещё, чем закончилась Пятая Война за Святой Грааль. Сто́ило ему осознать, что он не примет в ней участия, как интерес резко угас, а Вэйвер так и не разобрал, чего жаждал больше: доказать, что Искандер, победитель по определению, не мог не выиграть эту битву, а в поражении виноват лишь бестолковый Мастер, или исполнить его мечту посредством трофейного Грааля: снова жить в этом мире. Наверное, все Слуги так или иначе хотели получить второй шанс.       Но возродился бы Искандер — и что дальше? Чего бы он добился? Завоевал мир, сгорая в пожаре сражений на пути к мечте? На Земле и без него хватает фанатиков, террористов и поборников демократий, да и времена изменились. Или наоборот, десять лет бездеятельно коптил бы небо в Лондоне, так что в итоге походил бы на слабую тень былого себя?       В первом случае Вэйвер остался бы прозябать на обочине, глотая пыль из-под копыт или, скорее, колёс мотоцикла, которым Райдер наверняка обзавёлся бы, или, чем чёрт не шутит, может, и танком. Во втором — мучился, глядя, как угасает пламя, что некогда было его царём, его Александром Завоевателем.       Телефон заиграл стандартный «Grande Valse», и Вэйвер вынырнул из полусонных раздумий. Начал просыпаться ещё до будильника. Издержки привычки.       За окном уже светало, а не темнело, как всего месяц назад в это же время. Вэйвер, зевая и пытаясь собрать себя в человека, на автопилоте спустился в ванную, а потом на кухню как был, в пижаме. От этого фланелевого комплекта наличествовал ещё колпак, покоящийся в недрах дорожной сумки, что в свою очередь ожидала в платяном шкафу. Удобно под него прятать волосы на ночь, чтобы не возиться с ними в командировках. С длинными патлами полно мороки, но они прекрасно аккумулируют прану, которой у Вэйвера жалкие крохи. Типично женская или омежья уловка.       Он поставил на плиту чайник, ещё со вчера наполненный до краёв. Пара кусков багета для тостов, креманка с творогом — всё перемещалось на барный стол согласно заведённому порядку. Кухня была тесной, потому что принимать пищу принято в столовой, но в целях экономии времени Вэйвер установил у посудомойки барный стол, где они с Алексом вполне неплохо размещались. За поднятыми жалюзи гасли фонари на Рочестер-Роу, со стороны двора миссис Хатауэй расчирикались воробьи — устроили очередную сходку у кормушки.       Вэйвер критически оглядел результаты своих трудов. Миска с овсяными хлопьями (когда он ездил в Самарканд, там это блюдо почему-то называли «Геркулесом»), подогретое в ковше молоко, закрытое первой попавшейся крышкой, чтобы не остыло, чашка с символикой UEFA с заваркой и двумя кусочками сахара, а также три банана в пищевой плёнке, чтобы было, чем перекусить перед тренировкой. Вроде ничего не забыл.       Наверху запищал электронный будильник. Тонкие стены обеспечивали слышимость даже на первом этаже.       6:30       — Алекс! — крикнул Вэйвер. — Подъём!       — М-м! — донеслось в ответ недовольное.       — У тебя тренировка через час!       — Ну-у мф-ф…       — Как вам будет угодно, мистер Вельвет, — заметил на это Вэйвер. — Место в «Арсенале» займёт кто-то трудолюбивый, а вы спите дальше.       В комнате сына что-то упало, будильник прекратил пищать, а после взлохмаченный, спящий на ходу Алекс прошлёпал босыми пятками по лестнице к туалету.       На этом Вэйвер посчитал свою задачу выполненной. Алекс был лёгким на подъём и жаворонком от природы, можно не волноваться, что он опоздает. Вэйвер, напротив, родился закостенелой совой, но считал, что шести часов сна ему хватает для нормального функционирования организма, правда, мешки под глазами считали иначе. Но Алекс его переплюнул, ему требовалось и того меньше, днями он выматывал себя на стадионе и в школе, зато все ночи были его. Компьютерные игры, в отличие от папы, сына не прельщали, он выбирал трактаты из домашней библиотеки, развенчивая в пух и прах стереотипы о тупых спортсменах.       В кого у него такие биоритмы? В полуночника Вэйвера, но в запущенном варианте? Или в отца? Вэйвер понятия не имел, сколько требовалось Искандеру на сон. Слуги не нуждались, но всегда, когда Вэйвер просыпался в их комнате, он неизменно заставал Райдера с атласом мира или пультом от телевизора. Его царь поддерживал образ недалёкого воротилы, но умел ошарашить цитатой из Гомера или критикой «Метафизики» Аристотеля.       — Утречка-а-а… — приветствовал Алекс, вваливаясь на кухню. С закрытыми глазами.       — Доброго, — кивнул Вэйвер. — Грэй за тобой зайдёт.       — О’ке-е-ей…       В последнее время Алекс ходил, как в воду опущенный. Но не говорил, в чём дело, а Вэйвер не выпытывал клещами правду, хотя, может, и следовало бы… Сам приучил сына единолично решать проблемы и только в крайнем случае обращаться за помощью. Вэйвер и забыл, когда последний раз проверял у него домашнее задание, но с оценками трудностей не возникало (это твоя зона ответственности, и будь добр, не подкачай!)       Так воспитывали когда-то Вэйвера. Так казалось, что Алекс вырастет самодостаточным. А если нет? Если они отчуждаются друг от друга? А если это не самостоятельность, а брошенность? А кое-кто пытается оправдаться тем, что ему тупо не хватает времени и на преподавательскую деятельность, и на ребёнка?       А куда деваться?       Вэйвер залил хлопья молоком, подвинул сыну ложку и, так как Алекс не был настроен разговаривать, отправился досыпать. За окном небо наливалось белым светом и соседские крыши утопали в дымке тумана.        В спальне за стеной на полную громкость заиграла заставка BBC Breakfast — проснулась миссис Хатауэй. И под это бормотание TV было очень приятно расслабляться. А в первые дни после заселения, помнится, он никак не мог привыкнуть. У Алекса как раз резались вторые моляры, и не помогали ни зубной гель, ни массаж дёсен. Вэйвер курсировал с надрывающимся, покрасневшим до кончиков волос сыном на руках по коридору (да когда же ты угомонишься и дашь мне поработать над профессорской? Хотя бы над титульником!) и через стены слушал набившую оскомину вступительную мелодию «Твин Пикса». К середине второго сезона у него оформилась парочка версий того, кто убил Лору Палмер. И одна оказалась верной. Потом были «Пуаро» и «Она написала убийство», и Вэйвер и тут затесался в невольные слушатели. До этого он знал, конечно, о существовании детективного жанра, но и только.       Однажды он позвонил в дверь соседки. С пончиками из кондитерской в одной руке и Алексом — в другой. Которому было поручено держать цветок ириса в подарок. Которому пять минут назад папа шепнул: «Веди себя прилично. И давай, очаровывай соседку, как ты умеешь. Тактика ясна?»       Вэйвер протянул пакет с пончиками, хорошо, что не перепутал с Алексом:       — Примите, пожалуйста, в качестве моральной компенсации. Мы, наверное, отвлекаем вас плачем…       — О, да что вы! — всплеснула одной рукой миссис Хатауэй, второй настраивая аппарат, висящий за ухом. — Вы меня совсем не беспокоите. Такие тихие соседи! Очаровательный малыш, это цветы для старенькой леди?       Алекс улыбнулся, демонстрируя многострадальные зубы, и выдал:       — На!       — Вы обращайтесь, если что, — сказала миссис Хатауэй, наверняка, как любительница детективов, считав бедственное положение омеги-одиночки с ребёнком на руках. — Я все дни дома.       Это Вэйвер уже понял.       — Не хочется вас утруждать, мне неудобно… Если вам что-то потребуется взамен…       — Ах, не сто́ит! Разве что расскажу, какая оказия у меня приключилась с перегоревшей лампочкой. Вызвала электрика… Боже мой, пришёл самый настоящий талиб, ни слова не понимает по-английски! Нет, я не пустила его даже на порог, я хотела в Скотланд-Ярд обращаться, мало ли какую взрывчатку он у меня спрячет, как в схроне! Если вас не затруднит, конечно, мистер Вельвет! Потолки высокие, видите ли, а я в прошлом году уже падала с банкетки и заработала трещину в ребре. Теперь так боюсь высоты, так боюсь, вы бы знали!       — Какая жалость, — посочувствовал Вэйвер, пока Алекс сосредоточенно жевал лепестки ириса. — Я могу посмотреть на вашу проблему, если позволите, — ему было не трудно и лампочку поменять, и другие мелкие неурядицы решить с помощью бытовой магии. Так началось их добрососедство.       А гул TV… А дьявол с ним! Вэйвер научился засыпать под любой шум, будь то вечерние новости, тиканье часов, отбойный молоток или ежегодный доклад Лорда Юлифиса с Факультета Духовных Эвокаций.       Вэйвер с наслаждением улёгся в кровать, под одеялом ещё не успевшую остыть. Чистой воды кайф — возвращаться на своё спальное место, зная, что в ближайшее время никто не потревожит! В детстве, да и сейчас он любил именно утром поспать подольше (ну ещё пять минуточек. Ну ещё две минуточки. Ну одну с половиной. Одну на ниточке, на липочке!) Наличие сына приучило к порядку, и не только в плане режима, но и в том, чтобы не разводить творческий бардак, по часам принимать пищу, и нормальную, а не фастфуд, научиться готовить в конце концов… Зато время с десяти вечера до послеполуночи принадлежало Вэйверу и тратилось на игры, или составление учебного плана, или приготовление рагу на завтра, когда проклятое рагу помешивалось одной рукой, а второй перелистывались рефераты студентов. А когда Алекс болел и приходилось дежурить возле него и менять компрессы на лбу, Вэйвер умудрялся одновременно читать «Тайную доктрину» Блаватской и отпускать комментарии: «Ну ты смотри, как тётя Хелен заворачивает, она это серьёзно или была под опиумом?» Многозадачность дисциплинировала не терять свободные мгновения зря, а тратить на что-то важное.       Но сын рос. И к Вэйверу возвращались ленивые воскресные утра. Дремать под стук посуды, возню Алекса (что его всё-таки беспокоит в последнее время?), плеск воды в мойке не получилось, но просто лежать с закрытыми глазами — уже благо, особенно после вчерашнего, когда экзамен на Прайда сдавала мисс ван дер Меер с Факультета Антропологии и Археологии. Вэйвер числился как гребучий «член комиссии» и чувствовал себя соответственно. Девушка была талантлива, но до ранга не дотягивала самую чуточку — плавала в восточной философии, путая Шамбалу с Агартхой, хорошо хоть не с камбалой. И Вэйвер закрыл бы глаза, всё-таки не его выпускница, со своей он три шкуры спустил бы, и дело не в скверном характере, хотя и в нём тоже, но в том, что будущий маг обязан строить причинно-следственные связи, анализировать и понимать информацию. Но остальная комиссия честно пыталась дотянуть студентку ван дер Меер до Прайда, просидели до двух ночи и в итоге сошлись на ранге Фес. На душе́ послевкусием горчил осадок, как бывает, когда приходится подрезать кому-то крылья. Говорить «нет» куда тяжелее, чем «да». И остаётся лишь надеяться, что девушка не опустит руки от первой неудачи.       Вэйвер вернулся домой в три часа ночи, когда его уже натурально тошнило от кофе и горького никотина, осевшего в горле чуть ли не хлопьям. Смотреть на еду не хотелось в принципе, разве что мечталось о холодной воде, спасибо хоть башка не сильно трещала. И он решил, что имеет полное право дрыхнуть до обеда. Сегодня странный високосный день — двадцать девятое февраля, которого будто и нет, так что лишнюю дату можно с чистой совестью потратить на безделье, иногда это полезно. А завтра в Уэльсе будут отмечать День Святого Давида, не забыть бы поздравить Грэй…       А вот, кстати, и она, сама пунктуальность, не звонит в дверь, чтобы никого не будить, а открывает своим ключом. «Он поздно пришёл, отсыпается», — донёсся с первого этажа громкий шёпот Алекса. Вэйвер знал, что к нему в спальню не вломятся, но всё-таки натянул одеяло повыше — так комфортнее. Вот на цыпочках прокралась ученица, вот так же якобы бесшумно, а на деле топая, как слон, промчался Алекс. Звякнули ключи, щёлкнул замок, и в опустевшем доме стало тихо.       Но сон не шёл. Может, прямо в таком виде, не завтракая и не умываясь, загамать недавно доставленную по почте «Sakura Taisen 2», но лень переводить реплики со словарём. Лингвомагия когда-то обеспечила Вэйверу разговорное владение японским, но имела и недостатки: в хирагане он не особо смыслил. Вспомнился профессор Эспландорэ, как раз лингвомаг, вынужденный уйти на простой из-за ремонтных работ на Слюр-стрит, который хвастал, что в первый же день пробудился пораньше и, не вставая с постели, включил по DVD-плееру диск c новым сериалом и с удовольствием провёл утро.       DVD-проигрывателя у Вэйвера не водилось, зато имелся компьютер. Правда, не в спальне, а в гостиной. И диск был взят на прокат, как числилось на чеке «продажа с обменом», в DVD Store. Назывался шедевр кинематографа «Книжная лавка Блэка». Парень на кассе утверждал, что ничего смешнее в жизни не видывал. Что ж. Заценим. Чужое мнение Вэйвер не принимал на веру, даже если это было мнение большинства. Предпочитал составлять собственное.       Пока загружался компьютер, Вэйвер передислоцировал на диван в гостиной подушку и одеяло. Слишком уж с ними, такими уютными, породнился. Туман тем временем рассеивался, и вид за окном расступался, обрастая подробностями. Выплывали из молочной пелены соседние таунхаусы, а за ними, чуть в стороне, многоквартирные дома, в иных окнах горел свет. Кто-то собрался на работу даже в воскресенье, и наблюдать с дивана из положения лёжа за копошениями горожан, которым не удастся понежиться в патоке безделья, обернулось своего рода медитацией. Самую малость было стыдно перед Алексом, у которого выходных не предвиделось из-за футбола. А нечего было в четыре года, впервые увидев матч по ящику в кафе P.B., зависать, как приклеенный, а после вопить: «Я тоже так хочу!» — вызывая шквал одобрения у собравшихся болельщиков и срывая пивные тосты за «большое будущее мальца в футболе». То были первые мгновения славы сына, и ему понравилось. Занесло же Вэйвера именно в тот момент в кафе, будто нельзя дома поужинать! А точнее, кому-то было неохота готовить. Так что папаша сам виноват, что пришлось после тратиться на спортивные секции, а сынуля тоже виноват, что теперь вставал ни свет ни заря. Зато тренеры все как один подходили к Вэйверу и говорили, что у мальчика неплохие задатки и бросать спорт ему нельзя, хотелось бы верить, что искренне, а не затем, чтобы выбивать деньги за обучение.       Может, у сына в секции происходит что-то нехорошее, что его гнетёт? Не в школе же, школу Алекс не считал частью своей жизни, так, обязаловка, полдня там проторчать и забыть. А футбольный клуб на днях покинул капитан команды, потому что его родители переехали. Но глупо из-за этого переживать, не учили ли Алекса спокойно принимать те обстоятельства, которые не зависят от него? Чего нервы зря трепать?       В который раз Вэйвер подумал, что он слишком сухой, чёрствый, что не показывает сыну, как много тот для него значит, недодаёт заботы. Ну не умеет он! И на первое место, похоже, ставит свои принципы, стремления и обязательства. Может, Алекс на него обижен. Может, Алекс недолюблен.       Хотя сын и сказал однажды, что, мол, спасибо, что не звонишь мне каждые пять минут, как звонят Фрэнку, и не спрашиваешь, что я кушал на обед. Значит ли это, что Алекс ценил свободу и компанию самого себя, как и Вэйвер? Не разобрать.       Какая-то у них безэмоциональная, чересчур рациональная семья, если сравнивать с другими. Вэйвер до мозга костей холодный интеллектуал, и вряд ли Алекс его однажды поймёт и разделит убеждения. Скорее, отдалится.       Что вообще для Алекса любовь? Что любовь для Вэйвера? Сам он никогда бы не подумал, но, оказывается, был очень тактильным. В детстве мама обязательно обнимала его перед сном и целовала в щёку — их своеобразный ритуал. Но это дома, а в Часовой Башне Вэйвер держался отчуждённо и никого в личное пространство не пускал. Так было удобнее. И он уверился, что прикосновения ему не нужны, пока в его жизнь не ворвался Райдер, не признающий границ, треплющий по волосам, приобнимающий, хлопающий по спине и раздающий щелбаны. Садящийся смотреть новости нога к ноге вплотную, бок к боку. Потешающийся над очередной глупостью про себя в «Биографиях великих людей» и от смеха падающий головой Вэйверу на колени, из-за чего тот разливал дорогущие реактивы, над которыми корпел. И заинтересованно наблюдающий результаты трудов горе-Мастера, подкравшись со спины и уложив подбородок на плечо, при этом колющий щетиной неимоверно, так, что хотелось встряхнуться… и подобраться поближе к яркому запаху альфы. Такому манящему, недоступному. Который никогда не раскроется перед Вэйвером всеми оттенками феромонов, как перед омегой, в том самом смысле…       Раскрылся.       И как потом Райдер садился напротив него, замершего на кровати в одной лишь наброшенной на плечи простыне, струящейся складками гиматия. Брал его ладони, растирал пальцами, постепенно поднимаясь по запястьям и предплечьям до локтей, согревая, расслабляя, очень мягко привлекая к себе для поцелуя.       И Вэйвер отвечал мимолётно на касание губ, но затем чуть отстранялся, соприкасаясь лбами, смешивая жаркие дыхания в одно, дразнящее уходил от поцелуев, растягивая предвкушение, замирая на грани, чтобы самому вдруг потянуться навстречу, укусить за нижнюю губу, обвести её языком. Опять не даться, жарко простонать, обхватить ладонями лицо своего альфы и наконец поцеловать глубоко, взасос, запоздало понимая, что простыни на нём уже нет. Ткань в эти дни слишком колко ощущалась на чувствительной коже, а вот ладони, изучившие его тело лучше него самого, были нужнее всего на свете.       Искандер пробудил в нём жажду прикосновений. Показал, каким Вэйвер может быть. Каким ему нравится быть. Наверняка он выглядел ужасно нелепо… но мнил себя чёрт те чем, горячей штучкой. Ну-ну. Ловил из-под полуопущенных ресниц шальной взгляд напротив и упивался тем, что его… его!.. так хотят. Альфу вела запредельная концентрация омежьего мускуса, всего-то… Но Вэйвер закрывал глаза, погружаясь в клубящуюся темноту, прошитую разноцветными пятнами. Темнота пахла сексом и была желанна. Так острее чувствовались ласки, так самому было невыносимо приятно считывать шикарнейшее тело альфы с кончиков пальцев, пока низ живота тянуло, не болезненно, как прежде в эструсы, а сладко до умоляющих несдержанных стонов.       Никто больше не касался Вэйвера так. Только и оставалось ночами, пока никто не видит, обнимать себя за плечи, за спину. Жалкая имитация тех объятий.       Вэйвер ведь видел Его совсем недавно, на расстоянии вытянутой руки, которую так и не решился протянуть, когда доктор Хартлесс призвал Искандера в качестве основы для воплощения бога магов. Считая, что их чароплетствующей братии, весь век пытающейся перегрызться и каким-то чудом ещё не сдохнувшей, именно этого не хватает для полного счастья.       Но пусть краткий миг, но Вэйвер смотрел Ему в глаза, пусть с иного ракурса, всё-таки он подрос — после гормональной бури (а беременность, безусловно, сильнейшая эндокринная встряска) формирующийся ещё организм пошёл в рост. Вокруг бушевали красноватые пески ближневосточных пустынь, и стояли плечом к плечу Ионийские гетайры, но на этот раз, не как десять лет назад, Вэйвер их узнавал: Птолемей, Гефестион, Лисимах, Эвмен, Михран. Даже Таис Афинская и махараджа Пурушоттама, которого македонцы называли Пором, были в их рядах. Но не наблюдалось безымянной Фэйкер, сестры-близнеца Гефестиона и тени царя, как не было и его омег: законных ли жён или наложников и наложниц. Сыновей, впрочем, тоже. Потому что они не разделяли его убеждений, не верили в его мечту и не горели ею?       Вэйвер шёл сквозь расступающиеся ряды гетайров и ловил на себе оценивающие взгляды, будто входил в аудиторию первого своего класса. Страх был такой же. Он украл внимание их царя, будто имел на это право. Будто прошёл с ним, подобно гетайрам, все войны, грязь, лишения и боль. Но он упрямо распрямлял плечи и не опускал глаз, хотя Магические цепи выламывало от потока божественной первозданности, а желудок сводило от нервов.       Вэйвер всегда держал обещания. Разве что приучился не бросаться ими бездумно, чтобы не быть связанным по рукам и ногам. Если он поклялся исполнить желание своего царя жить, он его исполнит, но существование в виде абстрактного бога магов — Искандер такого себе не захотел бы. И потому Вэйвер найдёт иной способ или потратит всю жизнь на поиски, ведь океан в конце пути — цель, которая ценна не достижением как таковым, а самой дорогой к ней.       А после смерти, если повезёт и если на это имеют право подданные, присягнувшие на верность не при жизни царя, а много, много позже, он вступит в ряды Ионийских гетайров. Жаль, что их разбросало по вехам истории. Искандер явно был на своём месте, значит, это Вэйвер родился слишком поздно? Встретились бы они тогда? Были бы вместе? И сумел бы Вэйвер уберечь его от предательства и убийства? А Алекс… Алекс вряд ли окажется в Зеркале души Искандера, его судьба иная… Это и к лучшему, сын не обязан жить мечтами родителей. Он волен создавать свои. Лишь бы был счастлив, что бы он там себе не выбрал.       Бытует мнение, что истинные альфа и омега, с биологической точки зрения стопроцентно подходящие друг другу, настолько зациклены на этой связи, что ставят партнёра выше детей. У Вэйвера не имелось мнения на сей счёт, он никогда не стоял перед таким выбором. Все его близкие люди: мама, альфа, сын — жили в разные периоды времени. Будто кто-то свыше наложил ограничения, что больше двух человек в семье Вельветов существовать не может. А когда была жива бабушка… сердце тисками сдавило от горьких воспоминаний. Вэйвер запомнил её очень больной. Если мама погибла неожиданно в авиакатастрофе при Кегворте, когда летела к отцу в Белфаст, то бабушка угасала на глазах семьи. Ишемическая болезнь и бронхиальная астма, постоянные приступы удушья и потери сознания, когда только и оставалось, что сидеть рядом, держать её за руку, пытаясь своим теплом удержать в этом мире, и считать мучительные минуты до приезда неотложки. Но бабушка боролась, не унывала, улыбалась даже будучи совсем слабой, но судьба оказалась сильнее. Как всегда, впрочем.       Был и ещё один не проясненный момент. Помнят ли Героические души события, происходившие с ними во время призыва? Сколько было магов — столько и мнений на сей счёт, перечислять все — никакого времени не хватит.       Но Искандер откликнулся на «Райдер». И сказал то, что мог услышать лишь его Мастер и, возможно, чувствительная к загробному Грэй, но та ни словом не обмолвилась. Это не были обычные слова, скорее, Его мысли:        «Значит, тебе удалось победить мою тень?»       Тень. Фэйкер.       «Жаль, никакого времени не хватит наговориться с тобою. И знаю, ты для себя ничего не попросишь, такой уж ты человек».       И далее обращение к Грэй:       «Но твою маленькую подданную нужно наградить за свершения. Однако сейчас я не поручусь даже за собственное существование. Но раз уж был призван как, тьфу ты, божество магов, пусть примет в дар чудо. Маленькое, ну так и мечты у неё маленькие, всё по чести».       Это был тот же Искандер. Он, именно он, а не иная ипостась его образа! Получил ли он в момент призыва воспоминания своего Мастера или воспоминания Фэйкер, или существовал как одна-единственная душа, которая ведаёт всё и приглядывает за близкими, оставшимися на грешной земле, как верят в Святой Церкви, или обитал в Троне героев, помня эпизоды пребывания в мире смертных, когда его туда вызывали — кто ведает. Но главное — Райдер его не забыл, и неважно, как воспринимал: как ученика, глупого мальчишку, свалившегося обузой по прихоти судьбы, соратника по битве или любовника.       Тогда каждая секунда была на счету. И много свидетелей. И поговорить бы не вышло, как и перемолвиться хотя бы парой слов об Алексе. Вэйвер жадно выжигал Его образ на сетчатке, чтобы после вспоминать, и глаза слезились, как при взгляде на солнце. Показным жестом снял перчатку, под которой тавром багровело командное заклинание, переданное Лувией. Свои первоначальные он истратил на Четвёртой Войне, но до сих пор казалось, что они горят под кожей.       — Райдер… Ты опять пришёл слишком рано, ты слишком нетерпеливый. Подожди ещё чуть-чуть, вот увидишь, твой подданный… сделает всё от него зависящее… И будет стоять вровень с тобой, — каждое слово давалось всё тяжелее. — Райдер, командным заклинанием я приказываю… нет, друг мой. Я отпускаю тебя!       Растворились, словно в лондонском тумане, и гетайры, и красные пески пустыни, и царь завоевателей. А Вэйвер стоял с каменным лицом и гордо выпрямленной спиной, как подобает Лорду, не понимая, проиграл он или одержал победу. Но никто не увидел, как после всех проволочек, оставшись наедине с самим собой в выделенных больничных покоях Тайного отдела вскрытия, он съехал вниз по стене и, наконец, позволил себе тихо заплакать.       Доктор Хартлесс понимал, как играть на нервах оппонента. Возможно, потому что знал, что такое отдать своё сердце тому, кого или что любишь...       Сериал не зацепил. Нет, ясно, почему сотрудник DVD Store его нахваливал: юмор был заточен под работников сферы обслуживания. У преподавателей, похоже, своя специфика, хотя взять в руки метлу и выпроводить школяров с малоцензурными криками: «Пшли вон, говнюки мелкие, достали, надоели, я устал! Bugger off!» — Вэйверу тоже порой ой как хотелось. И часто снился сон, в котором занятия уже завершились, а придурки всё валили и валили толпой в аудиторию.       Сон…       Сон, в которой Вэйвер и соскальзывал. Веки становились тяжёлыми, происходящее на экране смазывалось, из повествования вылетали целые куски, путалась нить сюжета, если она там вообще была.       На моменте, когда какой-то альфач качал права перед главным героем (пьющим ирландцем для пущей комичности) и поучал «вот так вот постучать пальцами по клавиатуре и найти книгу», в ответ получая, что «вот это у нас вот так вот не работает» и последующий крик: «На колени! Стеллаж музыки здесь, от нижней полки и до поворота! Ищи!» — Вэйвер даже хмыкнул, повыше устраиваясь на подушке и заворачиваясь в одеяло. Взять бы на вооружение, чтобы ставить на место учеников. Мол, на колени, десятикилограммовый талмуд эпохи Генриха II тебе в руки, стих с пятого по двадцатый, читай! И думай тем, чем читаешь! Там латинским по белому всё написано, что тебе, имбецилу, не понятно? Почему я должен в сотый раз одну и ту же элементарщину разжёвывать? Мне этого никто не объяснял, я сам как-то догнал, почему ты не можешь?       Хотя… Если разобраться, Вэйвер не особо церемонился. Даже с первым выпущенным классом, где ребята были ненамного младше него, оставшиеся без наставника и перебрасываемые от одного преподавателя к другому. Вэйвер принял их и отчаянно, пока сам не соображая, как, пытался привить хоть какую-то системность знаний. Продираясь через непонимание лекторов, недоверие самих учеников, ежеминутно доказывая, что достоин… иногда казалось, что он сломается, не выдержит этой нагрузки… руки опускались, когда становилось непонятно, за что браться в первую очередь, а обязанности росли как снежный ком, так что он застывал в ступоре, чуть не плача... но вспоминал, как Райдер стремился к океану на краю света, не позволяя себе даже усомниться в том, что не сможет… и Вэйвер шёл. Каким-то чудом реализуясь во всех плоскостях жизни, хотя спроси его раньше, можно ли совмещать карьеру и родительство, он ответил бы, что это нереально, тем более если нет родных, которые могли бы посидеть с ребёнком. Чем-то придётся жертвовать. И Вэйвер жертвовал, спихивая Алекса кому попало, когда подворачивалась оказия. Одновременно за него переживая, паникуя, что похитят, и приглядывая через фамильяров.       Шла зимняя сессия 1996 года. Он ещё не добрался до аудитории, где предстояло проводить коллоквиум, а уже услышал пересуды ученичков.       — Ладно, омеги, — вещал один, судя по американскому акценту, Стивен. — Животные инстинкты, туда-сюда, они просто не умеют себя сдерживать! Но Питанга, бета ведь…       — Рассчитывает, что сдаст благодаря пузу, — поддакнули в ответ. — И ладно бы партия была подходящей, но выскакивать за обычного человека! Боже...       Питанга Жуана Мануэлу Ферраш, одна из студенток, в чьём имени Вэйвер долго разбирался, где собственно имя, а где фамилия, была глубоко беременна. И последние лекции не посещала, но вместо госпитализации, так как срок уже подходил, героически явилась на коллоквиум, чем вызвала фурор. Вэйвер поджал губы. Сейчас он ученичков ещё больше шокирует.       И вошёл в аудиторию под смолкшие разговоры и удивлённые взгляды. На руках у него Алекс видел десятый послеобеденный сон. Обычно Вэйвер оставлял его на кафедре на попечение лектора Андреа, которая сама в одиночку воспитывала дочь — ровесницу Алекса. Они приспособились меняться: когда был свободен Вэйвер, он сидел с детьми, и наоборот. Сейчас у знакомой нашлись неотложные дела, и пришлось тащить Алекса в аудиторию. Вэйвер и так чувствовал вину перед сыном, что не даёт тому нормального детства, таскает на работу и вообще… И вину перед окружающими — студентами, коллегами, продавцами в маркетах, работниками госучреждений, где он оформлял социальное пособие — кривящимися, едва завидев маленького ребёнка, будто тот собака без намордника, от которой только и жди баловства. Надо сказать, они были недалеки от истины.       — Оу, это ваш! — всплеснула руками Питанга, сидящая боком на лавочке первого аудиторного стола — за сам стол она уже не помещалась.       — Мой, — прошептал Вэйвер, расправляя плечи для внушения самому себе уверенности. Ощущал себя как под прицелом двух десятков пар враждебных глаз. Пусть попробуют вякнуть! — Если будем вести себя тихо, он не проснётся, никого не потревожит, а мы не потеряем время на его успокоение. Поверьте, никому из нас такой радости не надо. Тогда коллоквиум не затянется, и вы очень скоро будете свободны, а свободное время — самый ценный ресурс, с этим, полагаю, все согласны?       Кто-то кивнул, кто-то усмехнулся.       — А как его зовут? — вполголоса спросила Питанга, держа руку на животе таким знакомым и привычным Вэйверу жестом.       — Алекс.       — Алехандринью!       Стивен захихикал в кулак, и на него шикнула сидящая рядом Мэри Лил:       — Тш-ш-ш! Не шуми! Ты что, не понимаешь, на какие жертвы лектор идёт ради нас? Или забыл, что обязан ему, когда тебя чуть не отчислили за пьяный дебош?       Взгляды из недовольных становились другими. Любопытными.       Алекса поместили на заднюю парту. Питанга отвечала первой, нечего её задерживать, а то и правда родит. Вэйвер и хотел бы отнестись к ней из солидарности помягче, но не мог дать слабину при других учениках и прогнал по темам курса знатно, но та подготовилась. Хороший маг получится.       — Я пригляжу за ним с вашего позволения, всё равно мне не сдавать, — шепнула Клэр, личная ученица Мэри. Магам, даже самым юным, не запрещено брать подмастерий и таскать их за собой по занятиям Часовой Башни. Мэри Лил Фарго и её ученица и одновременно служанка дома Фарго не разлучались ни на миг.       Далее коллоквиум проходил в тишине и шёпотом. Краем глаза Вэйвер следил, как там Алекс, но едва тот принимался крутиться или чмокать во сне губами, как воркование Клэр его убаюкивало: «Тише, тише, Алехандру, спи…» Сокращение имени, бессистемное и непосредственное, как и всё у португальцев, приклеилось к сыну моментально.       — Тридцать седьмая меридиана проходит через холм Луны и на холм Венеры, в самый центр, — отвечала Мэри. Вэйвер не любил, когда ученики зубрили текст, он ценил понимание, но Мэри от природы обладала фотографической памятью. — При натяжении второго порядка происходит резонанс с нижним поясом Магических цепей, соответственно, воздействуя на меридиану оппонента, мы можем вызвать реакцию в цепях…       — Продемонстрируй, — перебил Вэйвер, протягивая ладонь.       Практические демонстрации вызывали неподдельный интерес, в этом он убедился. Сухая теория ничего не даёт ученикам, в этом он тоже убедился. Как и в том, что живой диалог почему-то лучше формализма.       А сейчас он поступал вообще не как маг. Отдавать свои Магические цепи в распоряжение другого — немыслимая самонадеянность, даже если Вэйвер считал себя посредственным волшебником, которому терять нечего. На горизонте замаячило поражение Мэри Лил, элитной альфы из самих Фарго, которая пусть негласно, но исподволь претендовала на роль лидера класса, и в аудитории запахло жареным.       Вэйвер внимательно смотрел в породистое лицо Мэри. Видел тень сомнений. Но она коснулась пальцами его ладони. Храбрится, боится, но прыгает в омут с головой, и ему это импонировало. Напоминало самого себя.       Мэри перевелась в класс Эль-Меллоев с Факультета Небесных Тел, где училась изначально из-за родства с Анимусфер. Но там случился некий личностный конфликт, подробности замяли, но, как выяснил Вэйвер, дело было связано с посягательством на честь Клэр, за которую чересчур грубо вступилась её госпожа. В итоге преподаватели открещивались от Мэри с её скандальной славой, и только непритязательный Вэйвер не воротил нос. В результате она априори выступала на его стороне, так что сейчас не мешало бы укрепить её авторитет.       Это если рассуждать как маг. Но Вэйвер думал ещё и как человек — неоценимый урок, полученный во время Войны за Грааль. И ему хотелось внушить ей уверенность в себе, раскрыть, как волшебника. Ведь она куда талантливее, чем те же Питанга или Стивен, но внутренние блоки не дают развиваться.       Он почувствовал укол в центр ладони. И только. Магические цепи не откликались, сила Мэри текла всуе.       Алекс завозился и закапризничал, внимание класса отвлеклось на него.       И в поднявшемся шуме Вэйвер тихо-тихо шепнул:       — Ты из Анимусферов… Если не получается воздействовать на цепи праной напрямую, почему бы не использовать астрологию? Каждый сантиметр человеческого тела связан с управляющей планетой… Полагаю, атласы анатомии ты помнишь наизусть.       — Но отец говорит, что не нужно самодеятельности, лучше он сам сделает, так как я делаю плохо…       — Твоего отца здесь нет, — отрезал Вэйвер.       Алекс размеренно засопел. Снова воцарялась звенящая тишина, в которой было слышно каждое слово Вэйвера:       — Давай через звенья планетарной энергии. Луна, Венера, дальше что?       — Марс-Юпитер-Луна-Меркурий-Меркурий-Марс… — зашептала Мэри.       От руки до поясницы тело пронзила незнакомая прежде сила. Она казалась разноцветной… разнонаправленной… высокой… однородной, как некий исток… приходящей извне, свыше, сквозь движения небесных сфер…       Раньше он летал только в детстве, во сне. Сейчас это случилось наяву. Вэйвера подбросило в воздух со стула, будто он стал невесомым. И лишь держащая за ладонь Мэри приковывала к бренной земле. Аудитория ахнула.       — Обратная сила хиромантии в действии, — огласил парящий Вэйвер, ощущая себя пафосно и глупо одновременно. Как Винни-Пух на воздушном шарике перед роем пчёл — смотрели вчера мультик. — Особенности нашего тела, нашей конституции и наша же судьба отпечатываются на ладонях. Но механическим воздействием на руку, например, хирургической пластикой, можно изменить базовые настройки тела вплоть до энергетических аур и кармы, что мы и изучали последние полгода. Достаточно, мисс Фарго, опускай меня.       Позже его назовут разрушителем таинств. Потому что он будет парой слов раскрывать суть магии противников. Провозглашать во всеуслышание их ухищрения и пределы возможностей. Но для учеников он был создателем таинств. Их собственных индивидуальных таинств. Как сейчас своим обзавелась Мэри.       С тех пор парочка девочек-неразлучниц стали его негласными помощницами. После коллоквиума Клэр с чопорным книксеном предложила, что если потребуется, они станут бебиситтерами для Алехандринью.       А через некоторое время, когда его класс благополучно выпустился по традиции на мартовские иды, Вэйвер, закрыв крышкой плиту, на которой за неимением в квартире других ровных поверхностей подшивал рекомендации на бывших учеников, чувствовал странную ностальгию… поначалу он их боялся, а теперь… будет скучать…       А на полу, на детском нескользящем коврике, Мэри и Клэр собирали верещащего Алекса на прогулку. Одеваться тот не любил и всегда принимался плакать, вот только слезам его верить было нельзя. Потому что он одновременно умудрялся улыбаться, хлопая мокрыми, в крупных слезинках ресницами. Мэри отвлекала Алекса игрушкой с пищалкой, тогда как Клэр пыталась одеть десять без преувеличения одёжек — маечку, рубашку, кофту, колготки, штаны, носки, шапочку, комбинезон и прочее, и прочее… кто вообще придумал холодный сезон, особенно когда тебе полтора года? Впрочем, справедливо так же и то, что когда тебе полтора, весь мир пляшет и вращается вокруг тебя.       — О, варежка, — отвлеклась Клэр, сидящая в ворохе книжек, кубиков и одежды. Вэйвер убирал этот бардак простым сгруживанием ногой в угол. — Малюсенькая… А пальчик надо отдельно запихнуть?       — Не знаю, я этот квест никогда не проходил, — признался Вэйвер, чуть было не пришпилив степлером сопроводительное письмо на Стивена к личному делу Питанги, уже молодой мамочки. — Я тупо собираю все пальцы вместе, а варежку, как чехол, напяливаю сверху. Алекс, хватит ныть, что ты как маленький!       — Мы посовещались и решили… — подала голос Мэри, — половину таунхауса, который мы снимали на время учёбы, передать вам.       — Что? — Вэйвер решил, что ослышался.       — В тесном помещении не место для подрастающего ребёнка, — традиционно вежливо ответила Мэри. — Алехандринью нужно пространство. И вам полегче станет, и соседи перестанут возмущаться. И так забот непроворот, вам ещё их кляуз не хватало! А наша соседка Дебора Хатауэй — добрейшей души леди. Подождите, лектор Вельвет, ничего не говорите! Владелец таунхауса намерен выставить его на торги, нам, как Фарго, сделает хорошую скидку. Первый взнос от вашего лица внесём мы с Клэр из карманных денег, — Вэйвера укололо, что у него таких карманных не водилось отродясь, — остальное вы погасите кредитом, ну а кредит потом выплатите банку постепенно. И домом будете владеть вы и миссис Хатауэй. Выгодно же, соглашайтесь! И от Рочестер-Роу до Часовой рукой подать.       — Я поддерживаю, — поддакнула Клэр.       — Нет… — пошёл на попятную Вэйвер. Сложил на плиту папки. — Я не могу такое принять… это как-то слишком…       — Вы для нас больше сделали! — возразила Клэр, застёгивая уже успокоившемуся, но вертящемуся Алексу комбинезон. Мэри отошла открывать окно, чтобы тот не взопрел. — Когда открыли талант госпожи…       Для «нас» сделали… Талант госпожи Клэр воспринимала, как собственный… Что неудивительно — Вэйвер давно учуял, что их запахи переплетаются, «пляшут» на коже друг друга. Такое случается, когда альфа и омега очень близки.       — Я всего лишь сделал то, что обязан был как преподаватель…       — Другие преподаватели этим не озабочены, — обернулась у окна худенькая, хрупкая, не похожая на альфу, но удивительно стойкая Мэри. — Благодаря вам я не ущербная.       — Ты не ущербная благодаря себе! Девочки, хватит придумывать!       — Нам всё равно эта жилплощадь не нужна, мы возвращаемся домой!       — Я тоже справлюсь.       — Тогда мы выкупим этот таунхаус и оставим вам дарственную. И делайте с этим, что хотите! Верно, Клэр?       Та кивнула.       — Так первый вариант или второй? — вздёрнула нос Мэри. Да уж, в будущем с ней не захочется иметь дел…       Вэйвер покачал головой. Он не готов был ответить здесь и сейчас… Он-то думал, что девчонки обрадуются, что их не будут припрягать сидеть с чужим ребёнком, что скинут с себя ответственность… А они… да как им такое в голову пришло?       — А я надела варежки! — воскликнула вдруг Клэр, и на ультразвуке радостно взвизгнул Алекс, наверняка опять вызвав приступ мигрени у соседей.       Вэйвер неверяще присел перед сыном, взял его крошечные ладошки. В отделениях для больших пальцев прощупывались мизинцы. Ну и ладно.       — На прогулку! — скомандовал он.       Через неделю Вельветы переехали.       Этой осенью он смог отплатить Мэри за услугу. Закрыв глаза на то, что она в свою очередь закрыла глаза на самоубийственную авантюру, в которую ввязался её отец. Умолчав об опасности, Мэри позволила сэру Эрнесту Фарго умереть во славу собственных амбиций и тем самым освободилась от его гнёта и вытащила из его постели и из-под кулаков свою Клэр. Не надо быть великим детективом, чтобы предугадать, что, когда минет траур, Вэйвер получит приглашение на свадьбу.       Он потянулся, разметавшись по подушке, под бормотание колонок компьютера. Его дом, его семья, его ученики и работа… и… и…       Если бы сейчас его коснулись другие руки… надёжные и крепкие. Обняли за плечо, мягко разворачивая к себе, чужой нос уткнулся бы за ворот пижамы, жадно вдыхая тёплый сонный запах своего омеги…       — Райдер… — сморгнул Вэйвер. Перед слипающимися веками расплывался туман. Не хотелось видеть пустую гостиную, наоборот, закрыть бы глаза, чтобы не потерять это ощущение присутствия между грёзами и явью. В момент, когда рассеиваются утренние сумерки и сны, превращаясь в чёткий ясный день.       — Ты преступно милый, когда спишь, — донёсся знакомый низкий голос с хрипотцой, дыхание опалило шею, а следом ключицу чуть прихватили зубами. И Вэйвер по-омежьи заурчал, отдаваясь во власть тепла и яркого взрывного феромона.       — Откуда ты… здесь?..       — Вот те на! Запамятовал? С пробежки я вернулся.       Вэйвер крепко зажмурился, лишь бы не потерять Его… не остаться снова одному… Мозолистая от оружия ладонь огладила щёку, и он потёрся о неё.       — Живём вместе столько, сколько троянская война не длилась, а он ещё спрашивает, откуда я. Давай, просыпайся, у нас билеты в The Old Vic, там вечером «Алкесту» дают.       — Мы хотели завоевать Грааль, — выдохнул Вэйвер, — чтобы тот вернул тебя к жизни. И я сам себе обещал не отдавать тебя смерти опять… Райдер… Александр! Царь мой, я просто хочу, чтобы ты жил, неважно, со мной или нет, это правда не важно! И что бы ни случилось... станешь ты властителем мира или простым обывателем, мне всё равно! Я всегда буду очень тебя ждать, любого!.. Хотя ты не сможешь не победить, я знаю. Я такой тебе, богу в зените славы, конечно, ни к чему, но… oh shit, я согласен смотреть на расстоянии, лишь бы видеть…       — Я что же, не человек, по-твоему?       Вэйвер всё-таки распахнул глаза. Райдер сидел на полу, левой рукой гладил его щёку, шею, плечо, правой же опирался локтём о диван рядом с подушкой. Так близко, что его феромоны накрывали, словно знойное средиземноморское лето в промозглом Лондоне. Знакомая футболка туго облепляла литые мышцы груди, так что рисунок материков растягивался при каждом вдохе.       — Нет, конечно, олимпийская эта клятая кровь во мне тоже течёт… — Искандер подцепил длинную тёмную прядь волос, с наслаждением пропуская сквозь пальцы. На безымянном мелькнул золотой проблеск. — Эти мои аидовы биографы не разобрались и знай себе слухи распускали, что я чуть ли не от Зевса рождён. Вздор. Рожей я в Филиппа, значит, его отпрыск. А вот то, что маменька сама от громовержца, вот это истина. Её ж поэтому царь Эпира от себя гнал, как свидетельство своего позора, бил да убить боялся, как бы гнев Кронида не накликать. И всё пытался куда-то эту кобру пристроить с глаз долой, сначала жрицей в храм кабиров зевсовых пестунов, потом вот замуж, — Вэйвер знал эту историю — Райдер рассказал, читая по вечерам вслух японский перевод «Романа о боге» Мориса Дрюона и поминутно взрываясь гомерическим хохотом. — То бишь есть во мне эта кровяка, не отвертишься, но я человек. И горжусь этим. А ты, супружник мой, вроде как умный, а балда балдой. Мне что ж, нельзя, как нормальному человеку, влюбиться?       Вэйвер забыл, как дышать.       — И выбрать тебя, а не этот дерьмовый мир?       И влажный щекотный поцелуй в шею. Где пылала метка принадлежности. Как положено в семье из альфы, омеги и…       Хлопнула входная дверь, как всегда слишком громко, когда её распахивают со всей дури и закрывают за собой ногой.       — О! — Райдер отстранился, оборачиваясь. — Сын пришёл.       — …что? — прошептал Вэйвер, потянулся рукой, отчаянно пытаясь ухватиться, но сжал в ладони воздух. Издали донеслось мерное тиканье напольных часов. Мешались перед глазами краски, бегущие титры на чёрном мониторе, пустая гостиная с картиной «Битва при Гавгамелах» Шарля Лебрена, подлинник, кстати, в отличие от того, что выставлено в Лувре. Предыдущий класс знал, что дарить на выпуск своему профессору и как это достать.       Вэйвер потёр глаза, приподнимаясь на диване. Любимый феромон пропал. И даже ни одного огненно-рыжего волоса не осталось на съехавшей с подлокотника подушке.       — Папа?       Он перевёл взгляд с озарённой фигуры всадника на буланом коне, врезающегося в ряды персов, на застывшего в полуметре в дверном проёме Алекса.       — Ты заболел? — забеспокоился сын, швыряя на пол рюкзак. — Па?       — Всё хорошо, не волнуйся! — Вэйвер бодро улыбнулся. И сразу же ненарочно зевнул. — Вот, с сериалом знакомился… — и заснул под него, как старый дед. Да, похоже, это времяпрепровождение не для Вэйвера. — Ты почему такой хмурый?       — Не хмурый я, — упёрся Алекс. — Всё норм.       У него всегда всё норм. Возможно, не сто́ит копать дальше. Вдруг сыну банально не хватает денег на подарок ко Дню Родителей, вот и ходит на взводе? А Вэйвер из него, получается, будет выпытывать сюрприз самому себе.       Часы пробили десять. Он неосознанно провёл рукой по шее, где, разумеется, не обнаружил никаких меток.       — Там Грэй принесла твои боты, она их почистила, — бросил Алекс. — Пойду поставлю в обувницу.       А взгляд потухший. Нет, это не из-за презента.       — Стой! — позвал Вэйвер. — Что у тебя происходит?       — Ничего! — сжал кулаки Алекс. И вдруг тоже зевнул. Зевота — это очень заразительно. Как и желание понежиться и ничего не делать. — Из нас на трене выжали все соки.       — Давай дремать, — предложил Вэйвер. Давненько он так не делал, с тех пор, похоже, как Алекс в школу пошёл. — До обеда, а потом убираться будем, да?       — Ага, — скуксился Алекс, забираясь под одеяло и сворачиваясь рядом с Вэйвером клубком. Не как котёнок, а как защищающийся ёжик. Может, прав был Стивен Армстронг, что есть в статусных нечто звериное. Когда общаешься запахами, прикосновениями, совсем иным уровнем восприятия, более честным, где ничего не скрыть и не подделать. Или это всё антинаучно, а Алекс всего-навсего такой же тактильный по натуре, как и его непутёвый папка.       Вэйвер обернулся вокруг сына, забирая в объятия, успокаивая и согревая своим запахом, прижимаясь щекой к взъерошенной макушке. Как было воронье гнездо с утра, так и осталось, хорошо хоть на вьющихся волосах лохматость не заметна.       Приятно лежать рядышком в тишине комнаты под чёрт знает какую серию чёрт знает какого сезона чёрт знает о чём. И вообще, кажется, кто-то опять выставил в плеере рандомный порядок воспроизведения, и если это не Вэйвер, вывод напрашивался один. Но какое всё-таки чудо, что Алекс существует! Иногда Вэйвер не верил, ведь не должно же было его быть! В дешёвом номере Hotel Golden Oasis Delhi он лежал на полу и невидяще смотрел на две, мать их, полоски, не поминая, откуда они там взялись, хотя организм давно подсказывал очевидное. Нет, Вэйвер не брал в Фуюки контрацептивы, даже банальные презервативы, потому что ни разу ими не пользовался, не умел (да так и не научился) и стопроцентно не собирался на Войне за Грааль заниматься сексом! Тем более учитывая, что нельзя залететь от того, кто лишь видимость материального, если, конечно, не вмешается случай, золотой такой случай на миллион урукских слитков. А вдруг и Алекс растает в утреннем мороке? А вдруг эта жизнь Вэйверу приснилась, а на самом деле он совсем один в грязной квартире на Друид-стрит, в бардаке и сигарном чаде?       И всё-таки у сына что-то не в порядке, судя по сопению.       — Может, скажешь? — спросил тихо, чтобы не спугнуть. — Я хотя бы выслушаю. Иногда полезно высказаться, даже не ради совета. Когда ты облекаешь проблемы в слова, они структурируются, понимаешь? Становятся понятнее, и в голове многое проясняется. А если совсем нераспутываемый гордиев узел, то напиши…       — Чё я, дурак что ли, писать? — перебил Алекс, не поднимая головы. — А вдруг кто прочитает? Улика же!       — Мне что, применять whydunit?       — Ещё дедукцию примени! — но Алекс не отстранился, устроился поудобнее и ворчал беззлобно, полусонно.       — Сэр Артур Конан Дойл всех запутал неверным употреблением терминов, — хмыкнул Вэйвер. — Дедуктивный метод — это от общего к частному. Когда сначала придумываешь идею, а после под неё ищешь подтверждающие детали, тем самым либо доказывая, либо опровергая. То, что использовал его герой Холмс — индукция, от фактов к некоей гипотезе. Когда видишь множество мелочей, а после из них составляешь картину.       — Ну используй интуиктивный метод.       — Индуктивный. Мне известно, что капитан вашей команды Тэд уходит. Следовательно, будут назначать нового. А ты позавчера за ужином спрашивал, каково это — руководить.       — Назначили Фрэнка. Гр-р-р, этого маменькиного сыночка, прикинь! Какой из него капитан? — а вот и истина вскрылась.       — Надеюсь, ты не бурно выказывал недовольство? — насторожился Вэйвер.       — Не, ну я ж свой. Они мне свои… Я и Фрэнка поздравил, ну так-то вроде рад, но почему-то ну… ну вот тут, — Алекс сжал футболку у горла. — Жмёт и душит.       Вэйвер откашлялся в кулак, как перед лекцией.       — Знаешь, я бы сказал, что это несправедливо, чтобы показать, что я на твоей стороне… Но я так не считаю. Ты и сам упоминал, что Фрэнк очень ответственный. И за ребят горой. И потом, возраст… Объективно лучшие капитаны получаются из тех, кто старше, пока вам мало лет, даже разница в несколько месяцев имеет значение. И в физическом, и в психологическом плане.       Алекс молчал. Слушал. Неизвестно, всё ли понимал, но впитывал, как губка.       — Лидеры бывают разные. Бывают номинальные, те, кого назначили. А бывают неформальные. Те, которых называют душой компании. И не всегда это один и тот же человек. Быть хорошим лидером в команде — это не значит быть главным, понимаешь? Это значит знать всё про всех, помогать, поддерживать, не просить от них того, на что они не способны. Не перекладывать на их плечи то, что неохота делать самому, а в индивидуальном порядке распределять обязанности, которые каждому под силу. Хороший лидер — как родитель, а остальные ему как дети. Во всяком случае, я так думал. Пришёл к выводу от противного, насмотревшись на своего учителя Кайнэта, он в моём представлении толковым лидером не был. А потом я услышал иную точку зрения. Тоже верную, потому что сколько людей, столько и истин. Мне сказали, что лидер — это тот, кто самый яркий и самый лучший среди равных. Кто делает работу круче всех. Кто пример для подражания. На кого хочется быть похожим, меняться, соответствовать, расти над собой. Идти вслед за ним.       — Звучит так, будто быть главным — беспонтово. А я думал, это весело, — Алекс поднял наконец голову и недоверчиво сощурился. — Одни обязанности, не продохнуть. Как ты меня заставляешь всё делать. Вот когда я жил у крёстного, меня ничего не заставляли!       Во время разбирательств с доктором Хартлессом Эль-Меллои оказались под ударом, и пришлось спихнуть Алекса к Вэйнсам. И, как обычно, там его разбаловали.       — Всё понятно, крёстный лучше, чем я. Тоже своего рода лидерство, которое покупается подачками.       — Пф-ф! Да вы оба хорошие! Но по-разному, — рассудил Алекс.       — Не переживай, всё к тебе придёт, если ты этого захочешь, вот только подрастёшь.       — Я вообще-то не маленький! Мне девять! Ну почти девять!       — Будет через полгода! — напомнил Вэйвер. Сын рос всё быстрее и быстрее, как бы не хотелось обратного.       — Пример для подражания… — Алекс откинулся на подушку, разворачиваясь из своего защитного клубка, забросил за голову согнутую в локте руку. — Быть самым ярким…. Заботиться об остальных… Уметь делать всё то, что поручаешь им… Не-е, пусть Фрэнк отдувается! Я буду просто со всеми дружить!       — Тоже верно, — взлохматил его волосы Вэйвер. — Живи в своё удовольствие. Играй и не сияй слишком ярко. А то перегоришь, как супернова.       — Но зато суперновы самые суперские на небе, все их знают… — Алекс зевнул и подкатился Вэйверу под бок, уткнувшись в плечо носом. И Вэйвер погладил его по спине, сам скатываясь в дремоту.       Да, суперновы, гибнущие в грандиознейших взрывах, маяками освещают путь в ночи, маня за собой и поражая воображение: неужели такое могло возникнуть на самом деле?       Но жизнь креативнее любого выдумщика. Та самая жизнь, что неизбывно случается, когда у тебя собственные планы.       В гостиную заглянуло солнце, озаряя и часы, и людей, и забытый компьютер: всё созданное из элементов, родившихся при взрыве очередной звезды-сверхгиганта. Ведь что ни на есть на Земле — всё по сути своей звёздная пыль, и в пыль обратится.       Медленно отсчитывались минуты дня, которого обычно на календаре не существует, и таял за окном последний снег в углах штакетника и в тенях у дома.       А завтра начиналась весна.