Личный дневник Лорда Эль-Меллоя II

~31 декабря 2003: Гормоны, брошь и Новый год~

Fate…       Судьба в этом году явно издевалась. Сначала на Рождество случился переполох с возвращением в собственное детство и встречей выпускников, где Лорд Эль-Меллой II, он же Вэйвер Вельвет, произвёл самый настоящий нежеланный фурор, а после разбирательства с Камю и теми, кто её в это втянул. Единственные надежды, которые он возлагал на приключившийся дурдом, связывались с тем, что трансформации тела то в юношескую, то в зрелую форму разбалансируют, сместят цикл, но не тут-то было! Эструс пришёл строго по календарю, за четыре дня до Нового года. И теперь ни одних праздников, ни других, хотя нужна была эта мишура занятому по горло Лорду Эль-Меллою II, главе Факультета Современной Магии, как пятое колесо. Приходилось, конечно, притворяться для человека, живущего под боком и обожающего рождественскую суету, но как же бесила атмосфера долбанного веселья, бесили фальшивые улыбки на экране, бесила одна и та же музыка, хорошо хоть «Jingle Bells» после наступления Рождества заткнулись, зато отовсюду долбило:

Who can say what we’ll find,

What lies waiting down the line

In the end of eighty-nine?

      И ведь все, как идиоты, подпевали. Действительно, что нас ждёт после 1989-го? Очень актуальный вопрос в двухтысячных!       Проевшие мозг студенты, кроме тех, кому некуда возвращаться, на каникулы разъехались по домам. Преподаватели Часовой Башни позажиточнее сорвались кто куда. А Вэйвер даже искусственную ёлку не достал бы с чердака, если бы не самое родное существо рядом, для которого Новый год оставался волшебством с запахами корицы и яблочного штруделя, с узорами на стёклах и шуршанием снега за окном, с чудом декабрьской ночи, что кралась неслышно во все дома, даря чуточку семейного тепла и исполнение желаний. Он, этот шумный домочадец, непременно развешивал старые носки, хорошо хоть постиранные, над газовым котлом, наряжал ёлку, вслух выдумывая приключения стеклянных игрушек, так, что это становилось уже не банальное дерево, а многоярусный город с мишурой-дорогами и гирляндами-лифтами. С нетерпением отсчитывал дни — ну когда же, когда? Чтобы потом жаловаться, что вот и наступило двадцать пятое декабря, а следом первое января, и торжество уходит, и опять его ждать, и неужели не могли предпраздничные часы идти помедленнее?       Сам Вэйвер давно вырос из Рождества и Нового года. Время бежит быстрее и быстрее, а вокруг одно и то же. Вот и Новогодье — привычка, которую нужно соблюсти, потому и не радует. Опустим завалы на работе, когда надо подытожить триместр, а попутно закрыть сессию, забывая о сне. Но ведь и по дому следует убраться, и подарки закупить на распродаже, и что-то съедобное приготовить или хотя бы заказать еду, чтобы после вечером сидеть за накрытым столом без задних лап и клевать носом.       Бытует мнение, что родные, с которыми будешь поглощать угощения и распевать традиционную шотландщину, обеспечат хорошее настроение. Раньше с Вэйвером была мама, но её давно нет — умерла, когда он стал студентом Часовой Башни. Отец, третьесортный маг, фамилию которого Вэйвер даже не носил, их жизнью никогда не интересовался. Теперь же… семья Вельветов стала чуть больше, чем один человек. Потому и пришлось в последнюю минуту перед сочельником украшать пыльное, видавшее виды псевдохвойное, ворча, что несчастное дерево будет долго торчать в углу и мешаться, потому что некогда разбирать. Спутник жизни Вэйвера наверняка уставится в телевизор — развлекательные шоу и дебильные сериалы про мистера Бина ему по-прежнему интересны, а сам Вэйвер выпьет пунша, в полночь — шампанского, потом бренди из подношений студентов за сдачу научных работ, а там в ход пойдут настройки заглянувшей с поздравлениями соседки миссис Хатауэй, любительницы мыльных опер на полную громкость. И в итоге, когда в первое воскресенье января по ящику станут крутить повторы шоу, даже занятно будет отмечать, что начало ты помнишь, здесь — местами, а тут — вообще забыл!       Жизнь — рутина, серость и груз ответственности.       Хотя почему она неприменно дрянь? Может, это один зазнавшийся профессор — дрянь?       И пришедший по графику, но всегда так не вовремя эструс — тоже дрянь!       Быть омегой — та ещё запара, хотя и альфой — запара не меньшая. Если на сооружение завтраков, обедов и ужинов у Вэйвера едва находились силы, оставшееся время он валялся в кровати, закусив уголок подушки и сворачиваясь в комочек. Хорош же комочек из костлявой жилистой жерди, как он!       Но на четвёртый день, как оно водится, стало отпускать. Настолько, что Вэйвер закинулся анальгетиком, вооружился тампоном и прокладкой одновременно и, накинув плед на плечи, уселся на стул без обивки (чтобы не запачкать ненароком, если что-то пойдёт не так) проверять курсовые ученичков.       На улице лёгкий снежок оседал в лужах, на грязном газоне и на уцелевшей с осени листве грабов. Окна гостиной выходили на задний двор с белым штакетником, всё как положено в фильмах о благополучных семьях. Жил бы Вэйвер один, выбил бы в служебном жилом фонде квартиру попроще, но пришлось раскошелиться на половину таунхауса послевоенной постройки, поближе к Часовой Башне, на Рочестер-Роу. Жалование главы Факультета вполне позволяло оплачивать такую площадь, хотя долг семьи Эль-Меллой в результате таял не столь активно, как хотелось бы.       Вэйвер вздохнул, забраковывая курсовую Иветт Л. Лерман. Девушка попала на обучение благодаря куче денег, которую за неё отваливала родня, и средства эти красивыми цифрами оседали на счёте Эль-Меллоев. А всё потому, что Вэйвер, самый молодой Лорд Часовой Башни, воспитал за короткое время двадцать шесть Фесов и даже восемь Прайдов, а в перспективе и Брандов. Таких достижений никто не показывал, желающих попасть к нему в класс было хоть отбавляй, и благодаря взносам некоторых вольнослушателей, например таких, как Лувиагелита, удалось погасить последний взнос за дом и стать полноправным собственником. Вот только за деньги успех в магическом ремесле не купишь.       Как не купишь и курсовую. Да, бездельнице Иветт по карману заказать лучшую работу, даже дискету приложить с оной в формате .doc, но Вэйвер предпочёл бы читать недалёкую отсебятину, зато её личную. Пусть отдыхает на своих Сейшелах, по возвращении перепишет.       Интересно, поздравит ли Иветт, привезёт ли подарок? Боже упаси, зная её, придётся демонстративно выбрасывать что-то вроде плавок-стрингов в коробке с сердечками. От коллег по работе презентов не дождёшься, закостенелые маги с усмешкой смотрят на людские обычаи. Из оставшихся же… Грэй наверняка что-то приготовила. Райнес тоже, но не от чистого сердца, а в издёвку. Флат… а чем чёрт не шутит, может, и Флат. И тогда нужно заранее эвакуировать Вестминстер.       Положа руку на сердце, сам Вэйвер поздравлять никого не собирался, но уже была куплена стопка почтовых открыток со старомодными марками и подписана нетвёрдым размашистым почерком: «Happy New Year to you! Mr A.Velvet». Теперь не отвертишься…       Живот несильно, но свело, и между бёдрами влажно зазудело.       Вэйвер до носа натянул застиранную до мелких дырочек футболку. Ту самую, с картой мира на груди. За годы феромон выветрился напрочь, но в минуты печали, когда в доме только напольные часы-ходики тикали, а за окнами тишиной обрушивался снег, фантомный запах, ассоциирующийся с раскалённым песком, мерещился так явственно, что лишь он и спасал. Последние четыре дня Вэйвер позорно не вылезал из любимого предмета гардероба.       Когда-то этот запах можно было пить всеми лёгкими. И только руку протяни…       Было, было, было и прошло…       Звонок в дверь вырвал из раздумий. Вэйвер стянул в хвост волосы, едва приведённые в порядок после бдений на жёлтой от пота подушке, накинул безупречное твидовое пальто, странно сочетающееся с домашними фланелевыми штанами и тапочками из овчины, впрочем, истинный британец держит лицо на людях, а дома позволяет себе быть собой. Приободрился и пошёл открывать.       На высоком крыльце переминался с ноги на ногу Свен Глашайт со скрученными в трубочку листами формата А4 в дешёвой, купленной в ближайшей лавке канцтоваров папке-скоросшивателе. И снежинки каплями оседали на курсовой, грозясь сделать её нечитаемой.       Глашайт, с его-то обострённым обонянием, до того смотрящий в сторону, на воркующих на чугунной ограде голубей, встрепенулся, побледнел как полотно и стиснул зубы.       Вэйвер выгнул бровь.       — Профессор, вы… — обычно уверенный в себе Свен невнятно лепетал. Ему всегда было жарко, потому неказисто выглядели утонувшие в слякоти ботинки на тонкой подошве и завившиеся кудрями под тающим снегом волосы. Бежевый дафлкот едва наброшен на плечи, и Вэйвер вдруг всей сущностью омеги ощутил исходящий от юного альфы зной.       Над той узкой кроватью, заправленной бело-синим постельным бельём, будто в насмешку подобранным в цветах Греции, тоже висел бежевый дафлкот — Вэйвер носил такой лет десять назад. И бомбер, потому что он рассудил, что зимой в Японии холодно, в лондонских домах, например, температура не поднималась выше восемнадцати по Цельсию. Но замёрзнуть ему не дали. И одежда, распятая на вешалках, плыла перед глазами, будто в качку, посреди бело-синих волн…       — Эм, я… Я курсовую не успел тогда… Со всеми…       Запинающийся Глашайт — это из разряда фантастики.       Несчастную курсовую ткнули по направлению к Вэйверу, словно заклиная не приближаться. Ноздри Глашайта раздувались, а зрачки окрашивались в фосфоресцирующий цвет под стать хищнику. Коим он и являлся.       — Держи себя в руках, — спокойно изрёк Вэйвер. Выходить на улицу пусть в предпоследний, но всё-таки день эструса, быть может, легкомысленно, но раньше проблем не возникало. — Я полагал, ты уже дома.       — У меня вылет в три пополудни… — выдавил Глашайт, замерший прямо-таки прекрасным изваянием имени себя. Dammit! Что прекрасного в неоперившемся юнце, это же Свен! Но внутренняя омега готова была поспорить. — Вечером буду в родовом замке, до наступления Нового года успею… Если рейс не задержат… По высчитанным паутинам вероятностей не должны… — и выпалил: — Если надо, я не поеду! Если вы скажете… не поеду!       Ситуация медленно, но верно выходила из-под контроля. Спрашивается, чего Глашайт притащился? Весь класс был осведомлён о вторичном гендере своего профессора. И отлично знал, что если тот берёт недельный больничный зимой или летом, это означает лишь одно. Даже умница Грэй догадалась не появляться на пороге в ЭТИ дни.       Но у Свена Глашайта пересилила тяга к учёбе. Один из лучших студентов Факультета Современной Магии, разве мог он уступить пальму первенства Каулесу Форведжу, недавно переведшемуся выскочке?       — Свен, я тебя услышал, — Вэйвер потянул свёрнутую курсовую на себя. Но Глашайт отдавать не собирался. Смотрел заворожено. Что же, сорвать с дверей соседки венок омелы и треснуть им по башке? С Флатом сработало бы, на балбеса Флата, если честно, кроме рукоприкладства ничего и не действовало. — Поспеши, сегодня пробки, такси будет долго добираться до Хитроу.       — Профессор, я не полечу! Вам плохо? — участливо прошептал мальчишка. Красивый, зараза. Шикарный альфа из него вырастет, когда заматереет. Да у него и сейчас фигура, как у греческих статуй. — Вам помочь?       Да иди ты со своей помощью! Ни хера себе новогодний подарочек!       — О, Вэйвер Вельвет! — донёся ещё один голос, слышать который сегодня Вэйвер не желал бы. И без того настроение ни к чёрту, и живот тянет. А пышущие феромоны молоденького альфы на пороге грозят и вовсе вместо застолья с индейкой из супермаркета и инжирным пудингом из кафе напротив, загнать в собственную спальню за закрытые двери, в новый виток жара, спазмов, пересохшего горла и фантомного запаха, песочного, горячего… Ощущения тех ладоней на теле… нет их, и не будет. И как же бесит думать в таком ключе, ломая уважение, бесконечную преданность, дружбу, что возникли между ними. Недостижимый идеал Вэйвера, тот, на кого следует равняться, тот, кто всегда впереди, а ты лишь бежишь по пятам, пытаясь не отстать, и не сводишь глаз, как с путеводного маяка, с подбитого мехом красного плаща, который носил Он на крыше мира, в предгорьях Кашмира…       А чего достиг Вэйвер? Подрос на дюжину дюймов? Получил звание Лорда Эль-Меллоя, к которому все забывали прибавлять «Второй», хотя этим он доказывал, что он — не Кайнэт. Он — другой. Это звание, как драгоценный ошейник, надела сестрица Райнес. Этим званием его величает магический мир, кто с уважением, кто с презрением. И лишь единицы позволяют себе обращение…       — Вэйвер! — Мэлвин помахал левой рукой, правой прижимая к груди бумажный пакет, судя по запаху, из того самого кафе напротив под полосатым навесом. За плечами приятеля красовался неизменный футляр со скрипкой. — Я пришёл, как ты и просил! Извини, что заставил ждать, соскучился?       Вэйвер с дуба-ясеня не падал, чтобы что-то у кого-то просить!       Но свежий, похожий на тающий снег запах Мэлвина хлестнул по ставшему чересчур чувствительным обонянию. Захотелось взвыть.       Но вместо этого получилось отвоевать себе курсовую.       — Простите… что помешал… Я не знал… — стушевался Глашайт и бросился прочь. Вэйвер заторможено смотрел вслед этому новому парнишке, не похожему на его ученика Свена.       — До чего вы воспитанников доводите, многоуважаемый профессор? — Мэлвин поравнялся с ним, тактично принюхался, не водя шумно носом, а махая по направлению к лицу ладонью в перчатке. — Пиши пропало, мальчишка на тебя запал, пороги оббивать будет, страдать. Нет повести печальнее на свете…       — …чем кризис, напечатанный в газете, — фыркнул Вэйвер. — Проходи, раз пришёл. Чего стряслось-то?       — Вэйвер, Вэйвер, не меняешься. Верёвки из людей вьёшь, — и Мэлвин закашлялся, вытирая губы вышитым платком. Приятель казался ожившим снеговиком — платиновые волосы, белая кожа, светлые брюки, только пуховик чёрный, да на губах остался кроваво-красный росчерк крови. Болезнь Магических цепей, ничего общего с туберкулёзом не имеющая. — А я всё гадал, отчего ты во время утреннего звонка отказался приезжать лично… А у тебя такой деликатный период, ай-яй-яй… Нет, право слово, стоять на улице в таком состоянии — преступление!       Вэйвер не видел ничего криминального. День считался рабочим номинально, на деле горожане уже сидели по своим углам, готовились к празднику. Обычно многолюдная Рочестер-Роу, украшенная гирляндами, опустела. Проезжали временами автомобили, да через семь домов у индийского ресторанчика толпились иммигранты. На иллюминацию, конечно, городские власти раскошелились. Ночной Лондон перед Рождеством особенно красив.       — Пройдём под крышу, здесь слишком людно, — настоял Мэлвин.       — Только переобуться не забудь, — в Японии Вэйвер заразился привычкой разуваться, даже завёл целую батарею домашних туфель для гостей. Терпеть не мог, когда несли уличную грязь на его нидерландские ковролины.       В прихожей пришлось долго отряхиваться от снега, а после буквально толкать Мэлвина в гостиную, поближе к радиатору. Приятель славился болезненностью. Ещё больше он славился прилипчивостью и беспардонностью.       — Заманил альфу в своё логово, какой пассаж! — деланно воскликнул Мэлвин, стягивая шарф.       — Сам напросился. К тому же я себя контролирую, — Вэйвер уселся на облюбованный, хотя и неудобный стул, потянулся за пледом. Поморщился — всё-таки от тампона тот ещё дискомфорт, не-омегам не понять. — Не несёт от меня ничем, утром вылил на себя целый литр геля для душа с антиферомоновой отдушкой, и одеколон у меня фармакологический, запирающий запах.       — Оу, не спасает. Позволь я окно открою.       — Я, между прочим, электроэнергию экономлю! Бойлер включен на минимум, а ты мне собрался тепло выстужать? — возмутился Вэйвер, но Мэлвин уже приподнял створку вверх и закрепил. Усмехнулся:       — Видел, как на тебя несчастный парнишка взирал? У ног был готов валяться за один благосклонный взгляд. Как он этим своим докладом тыкал, я уж думал, всё, намёк прозрачен, и ты ему сейчас сломаешь о колено и доклад, и альфову гордость, и саму жизнь. Да и я слышу твой мускус, будь ты неладен. Ещё и про душ заикнулся, я ж сразу представил!       Представил он, как же! Человек, у которого в доме девятнадцатого века не водилось даже банальных смесителей, так что под душем не мылись, а споласкивались! Всё же не зря Вэйвер приобщился в отсталой Японии к комфорту и первым делом в собственном жилье заказал ремонт ванной комнаты.       — И нет в этой фантазии ничего такого! — происходящее злило. На гормонах и без того желчный характер становился в край невыносимым, Вэйвер это осознавал, но ничего не мог поделать. — Не мели чепухи.       И правда, кого тощая задница Вэйвера может заинтересовать? Высокий, с кругами под глазами, которые уже его визитная карточка, с кислой рожей, потому что опять не выспался и потому что весь мир обрыднул. Усталость, вечные проблемы, если не от студентоты, то от Райнес и её новых авантюр по покрытию долга. Или, как сейчас, оттого, что ещё вчера глушил подушкой скулёж, вспоминая чужой член в заднице, ну не мерзость ли марать то чистое, что между ними было, грязными фантазиями? И запах Вэйвер маскировал, и курил, от чего звонкий когда-то голос огрубел, а всё равно находились полудурки, которое досаждали вниманием. На экзотику, что ли, велись? Нормальные омеги, которые новогоднюю ночь будут встречать в паре, — они ладные, милые, домашние и хозяйственные. Из тех, кого замечают в любых компаниях, с кем шутят и смеются, запоминают после вечеринок и при встрече спрашивают, как дела. А он?       Вэйвер и без дипломированных эскулапов знал свой диагноз. Недостаточный гормональный фон. Омежьих гормонов едва хватает, чтобы держать более-менее стабильный цикл. Потому и не интересны ему альфы, отношения и всё вытекающее и подтекающее. Банальная гормональная терапия решила бы его проблемы в два счёта, превратила в тупую овуляшку, толкнула на сайт знакомств и усадила на один диван к сериалам миссис Хатауэй, но тогда Вэйвер растерял бы свой отточенный, как бритва, интеллект. Потому что мозг — это его богатство, гордость и главное оружие. То, за что он себя любит. И лучше он останется без альфы, но зато самим собой.       Да и потом… он ведь не одинок.       — Ничего-то ты в себе не смыслишь, — хмыкнул Мэлвин, на всякий случай отсаживаясь подальше, за компьютер, и натягивая на нос горловину свитера, разумеется, белого. — Ох, и доказал бы я, но с тобой связываться — себе дороже. Ты один?       — Как видишь. У них в клубе праздничное мероприятие. В такой-то снег. Ну не дебилы?       — Ясно. Это для вас, — бумажный пакет с ароматами выпечки и ванили был водружён на компьютерный стол, едва уместившись между стопками CD с играми. — А это, — Мэлвин достал из заднего кармана брюк мини-диск, — то, зачем я пришёл. И почему до сих пор не отбыл в Альпы, как планировал.       Вэйвер вместе со стулом пододвинулся, но не слишком близко, уважая чужое пространство и альфачьи нервы. На зрение не жаловался. На диске Мэлвин принёс фотографии. Много фотографий интерьеров.       — Ты заделался риэлтором? — Вэйвер покосился на курсовую Глашайта. «Корреляция интенсивности полей пирокинеза и эмоционального состояния инициатора». Она, пожалуй, позанятнее будет.       — Особняк моей тётушки, — пояснил Мэлвин, щёлкая натёртой от частых игр до блеска мышью. — Она недавно повторно вышла замуж, за представителя средней магической линии, зато с достатком. В их возрасте, знаешь ли, браки заключаются уже не ради общих детей с перспективной наследственностью. И супруг подарил ей на Рождество сапфировую брошь, — искомое украшение возникло на мониторе. Овальный огранённый сапфир в окружении друзей девушек и, как оказалось, бабушек — бриллиантов. — А брошь исчезла. Испарилась. И если тётушка не приколет её на званный новогодний вечер…       — Спасибо, «Трёх мушкетёров» я читал. Д’Артаньян, и, полагаю, я — мрачный Атос, ты хочешь, чтобы мы забрали брошь у любовника твоей тётушки?       Мэлвин рассмеялся, снова закашлялся, на сей раз без крови, хотя по звукам его знатно выворачивало.       — Нет, — он красноречиво покосился на любимую «Страдивари», — я всецело надеялся застать здесь Шерлока Холмса.       — У него сегодня неприёмный день.       — Разве не так тебя величают после серии блестяще раскрытых дел?       — Во-первых, я ничего не раскрывал, — буркнул Вэйвер, с досадой отмечая, что его начинает знобить. Пошёл процесс, ну спасибо. «Раскройся, вот так, шире…» — прохрипел знакомый голос в мыслях. Вот не надо сейчас! — Во-вторых, мне просто повезло. В-третьих, неприятности сами меня нашли, пришлось проявить смекалку, чтобы выкарабкаться.       — Не принижай себя. Твои версии?       — Какие версии, проверь вороватых слуг.       — Чисто.       — Кто бывал в гостях? Не случалось ли ложного срабатывания сигнализации? Маленькие дети, домашние животные? В конце концов, учитывая возраст твоей тёти, у неё может быть банальный склероз.       — Домашних животных и детей нет; из гостей заходили лишь мы с родителями; у тётушки, может, и возраст, а драгоценности, как и деньги, она считает отменно. Я проверил остаточный фон маны, никаких процедур, кроме косметической магии, в особняке не проводили. Я снял тебе всё…       Снял он всё… Fuck the mouth!       — Мэлвин, — покачал головой Вэйвер, — ты меня с кем-то путаешь. Я не экстрасенс, чтобы лечить или раскрывать преступления по фотографии.       — У меня другого выхода нет.       — Другого выхода нет. Сколько, говоришь, твоя течь длится? Пять-шесть дней? Долго.       — Я не хотел, — хныкал Вэйвер. Натурально хныкал. И ненавидел себя за то, как сбоят гормоны, как из-за них он превращается из дерзкого интеллектуала в размазню. В голове кипела овсянка из ошмёток мыслей.       Идиотская ситуация!       Его цикл стал регулярным всего пару лет назад. Он знал, что период выпадет на зиму. Но надеялся, что управятся с Войной за Святой Грааль быстрее. Или что акклиматизация и чрезмерное напряжение Магических цепей отсрочит неизбежное, как у него уже бывало на практике. Да и потом, его эструсы проходили тихо, хлопот не доставляли.       А тут живот скрутило так, хоть вой. Никаких тебе нескольких дней на подготовку организма, все прелести в виде колик и очищения кишечника прошли в ускоренном темпе, стоило только вернуться после изнурительного боя с Кастером. Вэйвер пытался скрыть. Списать на отравление или стресс. И если чета МакКензи, как беты, поверили, то Райдер только носом повёл и изрёк:       — А вот и Ахилессова пята подъехала. Как всегда, великие планы накрываются задницей через чью-то сладкую омежью задницу, уж не серчай!       Вэйвер обиженно засопел. Он справится. На блокаторах, на обезболе, с ворохом тампонов, энергетиками и кофе, с фармакологическими антиперспирантами справится.       Но живот отчаянно тянуло. Не привычной резью, которую можно вытерпеть, а тягуче, томно. Ноги подкашивались, а запах альфы затягивал в омут без дна.       Наверное, это из-за того, что впервые в жизни альфа присутствовал рядом 24 на 7. Или из-за чёртовой Войны. После мясорубки очень хочется почувствовать себя живым, удовлетворяя физические потребности тела, Вэйвер о таком читал.       Но они израсходовали море сил. Нельзя их тандему расслабляться, враги повсюду. Вэйвер должен быть достойным поставщиком энергии для Слуги, а не в разобранном состоянии!       — Я приму блокатор, — прошипел он, на трясущихся ногах подходя к чемодану, роясь и разбрасывая вещи в поисках аптечки. Хоть и знал, что после убойной дозы три дня будет в состоянии поднятого из могилы зомбака. — Вязка, скажешь тоже! Средневековье какое-то! Есть же прогрессивные методы!       — Не Средневековье, а Античность, — не обиделся Райдер. — Не трусь, я аккуратно. Знаешь, сколько девственников через меня прошло? Никто не умер. Да и у тебя, омеги, там всё мягкое и податливое, особливо в такую пору, растянется.       Вэйвер заехал кулаком по дверце шкафа и всхлипнул, на этот раз от боли. Быть нецелованным девственником в девятнадцать лет казалось отстойным. А тем более когда в это тыкали носом. Захочет — проживёт всю жизнь асексуалом, это его выбор и его личное дело! Он же никого не заставляет разделять свои взгляды, никому не мешает! И никакой он не лузер!       — После годной вязки течь закруглится. Омега получит, чего хочет, и успокоится. Как раз за это время поднакопишь волшбы своей. И снова в бой. Тебе — Грааль, мне — жизнь. Чтоб вкушать все удовольствия мира… разные удовольствия. Плотские например. Хотя чего ждать, а? Тем более я ж поднятая тень из Аида, чай не понесёшь от эросовых забав.       Не знай Вэйвер своего Слугу, решил бы, что его клеят. Но Райдера интересовала лишь победа, ради которой следовало приводить в чувство Мастера. А ещё, как оно принято у древних греков, в совокуплении нет ничего постыдного, запретного или стоящего внимания. Пообжимались по-дружески, разошлись, дел-то!       Проблема крылась в самом Вэйвере. Он слишком уважал Слугу, чуть ли не боготворил. Слишком проникся. Любовался исподтишка. И не хотел, чтобы кто-то решил… догадался… нет, нет, не даст он хода этим чувствам, запрёт в самом тёмном чулане!       Но кто бы знал, как Вэйвера с первой их встречи покорил этот запах, словно пронизанный солнцем... Словно раскалённый песок Средиземноморья…       В среде магов сушествует практика так называемой Ярмарки женихов и невест. Когда в базу Ассоциации отправляют данные молодых альф и омег. Медицинские карты, анализ крови, спектрограмма Магических цепей. Чтобы легче составлять пары для будущей селекции. Вся философия магов сводится к тому, чтобы оставить после себя прогрессивное потомство, чтобы род процветал и двигался к Истоку.       Ярмарка — инициатива добровольная, но мама Вэйвера, ещё когда была жива, отправила его данные. Как же, такая удача, первая омега в роду бет! Но результат ошеломил: мало-мальски подходящей пары юному Вельвету не нашлось. Он старался не вспоминать об этом, но занозой засело понимание, что он — дефектный. Медленно рос. Созревал тоже медленно, без гормональных бурь. Не интересовался противоположным полом от слова совсем. Почти не пах. И привык, что сверстники не обращают на него внимания, кроме негативного.       Что ж, всю жизнь проживёт пустоцветом. Зато отвоюет себе место под солнцем интеллектуальными свершениями!       И вот оказалось, что пары ему не досталось потому, что истинный, если эти истинные существовали, а не были выдумкой сестёр Бронте, просто-напросто родился за две с лишним тысячи лет до Вэйвера!       — Не надо мне жалости, — буркнул он и согнулся пополам над выпотрошенным чемоданом, так как между ног всё свело. Бельё намокло.       Чёр-р-рт… Чёрт. Чёрт!       Сознание явно уплывало, потому что в следующий миг он обнаружил себя в чужих руках. К нему прижимались со спины, гладили ноющий живот по часовой стрелке и вылизывали за ухом.       — Нет!! — ужом извернулся Вэйвер. — Ты меня не хочешь! Не заставляй себя!       — Кто сказал, что не хочу? — и пониже спины ткнулось доказательство. Та-а-акое доказательство, что Вэйвер замер в шоке в кольце чужих рук. И даже как рыпаться, забыл.       — Нафига я тебе, такой мелкий и страшный?       — А ну на меня глянь, — Вэйвер зажмурился, ожидая щелбана, но вместо этого руку положили ему на макушку и заставили повернуться и посмотреть в глаза. — Ты такой… весьма ничего себе, когда не хмуришься. Вполне в моём вкусе. Откормить бы ещё, но не сильно, твоя гибкость мне больше по душе. И я знавал таковых омег, поздних… Сам долго созревал, отец говорил, толку с меня, недороска, не дождёшься. А сейчас, полюбуйся! А? Это покамест у тебя скучный запах, как у ягнёнка без греха, тебе надо, чтобы тебя покрыл альфа, чтобы засадил в самые потроха, раскрыл матку. И тогда самый нутряной твой аромат раскроется, как нагорные цветники среброногой Майи. Ещё будешь всеми альфами вертеть, как захочешь… вот как моя мать-перемать, чтоб ей в Аиде заикалось. И обязательно рожай, твоему телу только на пользу. Никак не меньше, чем двух.       Вэйвер слушал, и все колкие обвинения в сексизме растворялись, не успев оформиться в слова.       — Я ж как представлю, что ты весь мокрый там… Из штанов выпрыгиваю. Я и до того в толк взять не мог, соблазняешь ты меня иль как. Вот когда прогибался в спине по-кошачьи на ложе. Или садился супротив меня, а ноги раскидывал, хоть падай и нюхай.       Вэйвер закусил губу. Он думал, что держит себя в руках. Но, получается, язык тела выдавал с головой…       — Талдычил себе, мол не до того сейчас, вот мир завоюю и этой омеги добьюсь, как раз подрастёт. Но раз так повернулось… Хватит лясы точить, раздевайся давай. Что за эпоха, у нас застёжку рванёшь, и все тряпки долой. От философий до любви один шаг.       Вэйвера оставили на полу, на коленях у чемодана. Раздавленного и опешившего. Да что он в самом деле ломается? У него и шанса такого больше не будет!       А ещё хотелось скулить, потому что альфа уже не обнимал, альфа ушёл…       Альфа как раз разделся догола, уселся посреди кровати, заняв её всю. Он привык нагишом рассекать в своей жаркой Элладе.       А Вэйвер из туманного Альбиона смотрел на всё это великолепие из-под упавших на лицо волос. И краснел так, что тронь щёку — ошпаришься. Он впервые видел ЭТО таким… возбуждённым. Огромным. У них ничего не выйдет! Не войдёт…       Загорелая кожа, металлические наручи, шрамы, змеящиеся вдоль рельефно очерченных мышц. К ногам такого альфы омеги падать должны.       Вэйвер, ссутулившись, со злостью принялся срывать одежду. Путаясь в пуговицах жакета и штанинах. В промежности так сводило от налитой крови, что движения стали неловкими. Хотелось провалиться сквозь пол, но, как назло, на первом этаже располагалась столовая стариков МакКензи.       Он же, чёр-р-рт, и не сбрил ничего… Он не планировал! В эпоху Райдера… а кто знает, как ухаживали за собой омеги в те времена!       Ладно, ладно, сердито думал Вэйвер, стягивая через голову так и не расстёгнутую рубашку, этот варвар потерпит. У самого вон ноги волосатые, что там пух на икрах Вэйвера! Но вот в паху…       Как хорошо, что за окном стремительно, как и всегда зимой, темнело. И Вэйвер, повернувшись боком, чтобы его обнажённого тела было видно по минимуму, едва не падая, переступая ногами, стянул трусы. Чёрная поросль вся мокрая и прилипшая. Может, не заметит?       И руки в пятнах чернил, и под ногтями следы угольного порошка для опытов…       Кому такой замухрыш нужен?       А может, не надо?..       — Я думал, не вздремнуть ли, пока ты час копаться будешь, — хохотнул Райдер и вдруг сказал ниже, с придыханием, отчего все волоски на теле встали дыбом. — Пойдём ко мне на колени.       И Вэйвер каким-то чудом подошёл. Сам. Чувствуя себя круглым идиотом. Аккуратно присел на массивное колено краешком бедра, чтобы не касаться гениталиями. И тут же был перехвачен за поясницу, поднят в воздух и усажен верхом. Проезжаясь членом по члену.       — М-н-н-ха-а-а!       — Поможешь? Хотя бы посмотри.        «Открой глаза. Не бойся. Посмотри на меня».       Аж ушам жарко. Ещё не хватало вспотеть.       А снег за окном почти прекратился. И всё равно прохладно, и сквозняк обдувает лицо…       И тогда окна угловой комнаты оставались приоткрытыми. И ветер доносился сквозь плотно задвинутые зелёные жалюзи, и холодил кожу, покрытую испариной. И тоже властвовала зима, ненормально тёплая, прогретая водами океана, пахнущая востоком и японской экзотикой. А ещё пиццей, сладкими каштанами, крекерами и чипсами, валяющимися повсюду, пластиком новенькой приставки, типографской краской книг и реактивами Вэйвера.       И их спутанными в ночи запахами, которые вкупе со звуками не выходили за установленный барьер.       Надо сосредоточиться на деле. Не потерять лицо умного профессора, немного истеричного… но разве экстравагантность — не привилегия каждого уважающего себя британца, даже больше — лондонца во втором поколении?       Как там Вэйвер твердил? В мире магии бесполезно спрашивать, как это было сделано, лучше спроси, ради чего.       Знаменитое «Whydunit» Лорда Эль-Меллоя II. Но сегодня по понятным причинам в этом направлении не думалось. В принципе не думалось.       — Раскрывать странные дела — это ведь твоё хобби? — подначивал Мэлвин. Он альфа. Ох, каким тяжёлым может стать его запах, сейчас вроде свежий, но если напитается землистой амброй…       И всё равно не то… не тот.       — Хобби — это святое, не так ли? Вот моё, например, наблюдать за тобой. Ты весьма любопытный экземпляр.       — Кто бы говорил, — и Вэйвер перехватил мышку, листая фотографии. Пока сознание окончательно не уплыло, помахав ручкой, как недавно на перроне Паддингтона махала Камю.       Всё-таки не умел Вэйвер дружить. Зато умел пилить себя и когда, как не в последний день года, подбить все долги, расставить точки на i, написать в блокноте «новогодние зароки»? Что у него, чёрствого сухаря, есть? Почему он не ценит Мэлвина, потому что до сих пор считает, что тот крутится рядом в надежде вернуть долг? Так ведь нет, Мэлвин доказал, что деньги его мало волнуют, сколько он их насорил в адрес Вэйвера, он и сам, похоже, не помнил. Но и Вэйвер вроде как считал его приятелем. Просто их дружба не работала без подколов и ерничаний. Опять же, типично британская черта.       Мэлвин позволял себе скабрезные шутки насчет Вэйвера и всякого гендерно-горизонтально-постельного, Вэйвер привычно его посылал всерьёз и надолго, впрочем, тот далеко не уходил.       Но Вэйвер поклялся в верности другому человеку. Раз взглянув на солнце, ты, возможно, ослепнешь… но после весь блеск огней большого города тебя не прельстит.       На мониторе мелькали интерьеры. Чужая роскошная жизнь не вызывала зависти, Вэйвер привык довольствоваться малым. У него было лишь то, что необходимо, остальное могло идти в задницу. Да уж, мысли сегодня только о задницах. И неважно, что самым необходимым Вэйвер считал содержимое уже пяти книжных шкафов: трёх в рабочем кабинете в Часовой Башне, и двух — дома. И живопись любил, особенно с сюжетами на античную тематику. И ещё компьютерные игры, надоевшие выбросить рука не поднималась, хорошо, что можно без зазрения совести навязать студентам.       — Окно и зимой остаётся открытым? — зацепился за незначительную деталь Вэйвер, повёл плечами, поправляя плед. Горячего чая бы. И поджать ноги, чтобы не ныл напряжённый, налитый, точно барабан, живот.       Он откуда-то знал, как помочь. Горячая ладонь, гладящая по кругу, снимала любую боль, расслабляла. Сейчас же, тёмными лондонскими ночами, никакие грелки не спасали.       Настенные часы за стеклянной дверцей, скрипнув ключом заводного механизма, пробили полдень. И эхом откликнулся Биг-Бен, который сегодня, во время фейерверка над загаженной Темзой, возвестит начало Нового года. Года, когда пройдёт Пятая Война за Святой Грааль, по всему выходит, что без Вэйвера…       — Тётушка принимает сердечные капли, — пояснил Мэлвин. — Сосудорасширяющие. Оттого ей всегда жарко. Мы, родственники, привыкли в её присутствии открывать окна, даже если бушует непогода.       Вэйвер кивнул. Туалетный столик располагался недалеко от окна, этакий старомодный трельяж с венецианскими зеркалами. Затем следовал снимок спальни с иного ракурса. Кровать под балдахином превышала по площади всю гостиную Вэйвера. Целый траходром, в их-то возрасте это уже избыточная пошлость.       Фотография в спешке перелистнулась, Вэйвер пережал кнопку, и его выбросило в обзорное окно программы-просмотрщика иллюстраций. Кашлянул, искоса глянув на Мэлвина. Заметил ли? Тот нервно мял пальцы, отстукивая по подлокотнику музыкальный ритм, потом потянулся за скрипкой. Всё же феромоны и на него накатывали.       Вэйвер вернулся к фотографиям. Столовая, гостевые комнаты, гардеробная… Горизонтальных поверхностей встречалось множество, но кровать под балдахином продолжала стоять перед глазами искушением.       Мэлвин заиграл «Por Una Cabeza». Слишком тонкая и чувственная мелодия. И живот свело очередным спазмом. А ведь музыка Мэлвина призвана умиротворять, что же ты, приятель… Сыграл бы «We Wish You a Merry Christmas and Happy New Year».       Не было тогда у Вэйвера огромной постели, только узкая кровать с полосатым матрасом, принадлежащая когда-то внуку четы МакКензи. И времени на нежности не было. И опыта тоже.       Желание крыло. Воздух обжигал горло при каждом вдохе. Острый запах чужого пота и терпкий, солоноватый — желания, впервые прочувствованные так близко, мутили мысли. Комната плыла перед глазами, и Вэйвер зажмурился. Спрятал нос на чужой груди — так не столь стыдно от собственного падения. Хорош Мастер, нечего сказать! Так своего Слугу ещё никто не пользовал!       И всё, что сейчас происходило, для Райдера, спокойно сидящего на кровати и прижимающего к себе распластанного по нему омегу — не любовь. В сражении за Грааль возникла помеха, и он её устраняет. Так, как ему проще и привычнее.       От злых слёз защипало в носу. Внутри живота что-то дёрнулось. Не так, как обычно, без боли, но на внутренней стороне бедра не просто щекочущее выступила смазка. Она пролилась вязкой струёй.       Вэйвер хрипло застонал. Он не хотел, чтобы это видели. Но его крутило и ломало, и пальцы сами собой гладили, бежали по железному рельефу мышц. И, задыхаясь, хотелось прокричать, что это его альфа, и что лишь такому альфе и сто́ит отдаться. И что с ним будет хорошо.       Он расплакался, как девчонка. Эмоций было слишком много, они не удерживались внутри.       — Малец, ну ты чего? — Райдер поднял его за подбородок. Золотисто-карие, отливающие в алый глаза. Красные глаза — знак божественной крови. И хищный блеск, и бисер пота на висках… Альфа такой из-за него?.. из-за Вэйвера? — Ежели супротив желания, давай прекратим.       — Й-я д-думал… т-ты завоёвываешь своё… — зубы выбивали дробь.       — Мне по сердцу, ежели этот город сам распахнёт врата.       Глупая слащавая романтика. Не место ей здесь, бесила! Но щёки зарделись, и Вэйвер, привстав на колени, сам прикоснулся губами к чужим, сухим и твёрдым, чтобы в следующий миг его смяли властным поцелуем, вжали в себя одной лапищей, удерживающей за поясницу. Вэйвер ахнул в поцелуй, не соображая, что делать и как отвечать, кроме того, чтобы отрывать рот, поворачивать голову и так, и эдак, и до одури вдыхать запах распалённого альфы. Взмокшие от волнения ладони скользили по литым мускулам рук, по груди, проехались по соскам и там и остались, трогая неожиданно тонкую шёлковую кожу.       Райдер усмехнулся, прохрипел:       — Маленький ты развратник… и что из тебя вырастет…       В другое время Вэйвер разозлился бы на развратника, но сейчас проглатывал всё как должное. Его альфы было слишком много. Его руки были везде, и губы, и язык, и опаляющее дыхание, и слова, половина которых пролетала мимо разрумянившихся ушей, на которые их нашёптывали. Оглаживание под коленями сместилось выше, на ягодицы, а после чужая рука уже свободно ласкала между ног: Вэйвер не успевал фиксировать изменения. Кровь, вмиг потяжелевшая, скопилась внизу живота, тягучее ощущение завязывало узлом, и он ёрзал, то и дело подтягивая себя вверх, не зная, как уйти от слишком ярких чувств. Палец, ввинтившийся внутрь, заставил вскрикнуть от неожиданности.       — Тише, тише… — палец вышел, дразнящее прошёлся по яичкам.       — Ауч…       — Не жмись так. Я рвать тебя не буду, слышишь? Но и ты подсоби. Постельные утехи только тогда хороши, когда оба принимают участие в упражнениях, понял?       Вэйвер мелко закивал, снова зажмурился, уткнувшись носом в шею. Вдыхая будоражащий запах, чувствуя, как анус сам расслабляется, становится слишком податливым. Опять потекла смазка, да столько её…       Снова внутри палец. Непонятно, насколько глубоко. Это не то чтобы больно, но непривычно, дискомфортно. И страшно, и хочется, и сердце сейчас выпрыгнет из груди. Но Вэйвер, коротко целуя подставленную загорелую шею, прогнулся в спине, выпячивая пятую точку навстречу проникновению. И потерялся в одобряющем гортанном рыке альфы. Вот, значит, как он звучит…       — Александр… — впервые позвал Вэйвер. Это имя он был готов выстанывать вечно. — Искандер, мой царь… Искандер... люблю...       И та самая любовь обрушилась на него и раскатала, похоронив всякое понимание ситуации. Он отпустил себя. Он уже ничего не осознавал. Прикосновения, самые глубокие и постыдные, мозолистая горячая ладонь, тесно сомкнувшаяся на члене, мокрая и скользкая от омежьей смазки, и снова пальцы внутри… уже не один. От каждого толчка било током по всему телу, хотелось двигаться, тянуться за ускользающим проникновением.       — Вот так, молодец, подмахивай…       Это и называется «подмахивать»? Или что-то другое? К чёрту. Всё к чёрту!       — Пошире ноги.       Куда ещё шире? Его и так рвало напополам.       Вэйвер коснулся кончиком носа чужого уха, провёл по кромке языком. Пальцы запутались в буйных медно-красных волосах. Поцеловал обветренную щёку, потом в сомкнутые веки.       Его под бёдра держали на весу как пушинку. А после ладони переместились на ягодицы и грубо развели их, до протестующего шипения Вэйвера. Сквозь полуприкрытые дрожащие ресницы он глянул вниз, но в комнате было слишком темно. Да и хотел ли он видеть себя, тщедушного, со вставшим членом, с нитями слизи, капающими из расхлябанной дырки?       Пальцы альфы с нажимом пробежались по кромке растянутого сфинктера. Вэйвер не уловил момента, когда они сменились на член. Сначала было даже приятно это новое распирающее чувство, что разгоняло застоявшуюся кровь в малом тазу. А после стало слишком сильно. Слишком мощно. Слишком на полную.       Сердце, бешено качающее кровь, подпрыгнуло в груди. Вэйвера прошиб холодный пот. В сладком мускусе повеяло кислинкой паники. Он не сможет. Он разорвётся сейчас. И истечёт кровью.       — Нет… — замотал он головой. Волосы налипли на мокрое лицо. — Нет, нет, нет. Не могу-у-у!!       Напряжение стало слишком интенсивным. Не пульсировало, как обычная боль, когда можно в паузах передохнуть, а нарастало, не снижая накала. Сердце, кажется, не билось, и воздух никак не получилось вдохнуть.       — Дыши, — зашептали ему. — Слышишь, дыши. Не запирай дыхание, так ты в обморок грохнешься. Дыши размеренно, спокойно… Малец, не скули! Ну! Взгляни на меня! Давай вместе, ты со мной? Ты здесь?       Вэйвер, стукнувшись с Искандером лбом, спрятался за прядями волос. Дрожь колотила.       — Глубокий вдох — выдох. Глубокий вдох — выдох. Ещё! Вдох — выдох. Молодец. Размеренно, глубоко… Эринии Аида, как мне-то быть размеренным, ты меня с ума сведёшь… Мой медовый омега…       Вэйвер проглотил и это. Дышал с альфой в одном ритме. В голове стало проясняться, звон из ушей уходил.       — Никогда не забывай дышать, иначе ничего не сможешь вытерпеть. Утихомирился?       — М-м-м…       — Я ж не отступлю… Я уже не сумею… Ты меня раздраконил как не в себя. Что ты со мной делаешь-то… Как ты пахнешь, как покров Афродиты, с ума просто сведёшь… Давай сам, ну, двигайся, пробуй.       И Искандер сцепил зубы. До выступившей капельки крови на губе, которую Вэйвер не глазами увидел, потому что было темно, но как-то понял, почувствовал. Слизал, раскатывая железистый вкус на языке.       Чуть приподнялся, опустился. Внутри словно поршень ходил. На грани его возможностей, но…       — Х-а-аха!       Удовольствие прошило до кончиков пальцев. Вэйвер потянулся за ним по наитию, повторил и тихонько застонал, улыбаясь и одновременно ощущая, как в уголках глаз выступают слёзы.       — Ты ж маленькое сокровище… Как бы я тебя выучил всему, кабы не время… Медовый омега…       Ноги тряслись, и всё плыло, и казалось, движения выходили рваными и неверными, но его направляли сильные руки. А потом стало почти что мучительно, и жутко смущающий хлюпающий звук дополнился хлопком плоти о плоть. Вэйвер пискнул.       — Вот молодец…       Внизу живота пульсировало. Анальные мышцы казались резиной надутого воздушного шара. Тронь — и лопнет.       Но помимо этого глубоко внутри его вдруг коснулось что-то… рассыпая вихрь искр. И удовольствие захлестнуло волной.       — Глянь, ты моя колючка, а внутри медовый сладкий каштанчик. Ты целиком меня принял, а говорил, не сможешь. А?       Вэйвер запрокинул голову, широко распахивая от шока глаза. Протяжно застонал, кончая и то растекаясь, то сжимаясь вокруг члена. Он уже не трепыхался. Обессилено замер, как прикованный цепями, пленённый Прометей. Тоже ведь ратовал за прогресс и торжество разума, и к чему пришёл?       — Не смотри… — процедил сквозь сжатые зубы. Но его заткнули поцелуем. Вэйвер несмело обхватил чужие щёки. Щетина колола пальцы… так странно...       — Попробуй с тобой сдержись… — шепнул ему прямо в раскрытые губы Искандер. — Повалить бы тебя на ложе да драть всю течь. Но как глянешь в твои глаза-омуты… И всю-то жизнь меня окружают омеги колдовского толка… Что матерь, что Роксана Бактрийская стервятина… Но ты маленький колдун… ты единственный ничего от меня не требуешь. Тебе одному нужен я, а не это всё…       Вэйвер ничего не понимал, лишь слабо мычал, когда альфа, сжав пальцы в тугое кольцо, ласкал и возбуждал его член. Смазка хлюпала. А после чуть не потерял опору, когда Искандер откинулся назад. Протянул руку к этажерке у изголовья, где рядом с комнатной пальмой стояла бутылка воды.       — Пей.       — Что?       — Пей, говорю. У тебя так обезвоживание наступит, — он сам хлебнул первый глоток, жадно, отфыркиваясь, и протянул бутылку Вэйверу. Двигаться самостоятельно, когда ты пришпилен стоящим колом членом в твоей заднице — так себе идея. Не вырваться. Словно иглой и нитью связывали их воедино узы альфы и омеги. — Ты бы знал, как сейчас выглядишь, — и Вэйвер понял, что в окна заглянула яркая луна, предательски высвечивая его раскрасневшуюся моську. — Развратный. Румяный. Глазищи блестят. Губы полные, так и зовут. И кожа по-омежьи нежная. Хочу закусать.       Вода оказалась желанна до безумия. Вэйвер выхлебал половину, обливаясь, жидкость стекала по подбородку, по шее на грудь, и Искандер собрал её языком, отшвыривая из слабых рук Вэйвера бутылку. И снова откинулся назад, едва умещаясь на узкой кровати.       Какой он был жаркий. Напряжённый. Взмокший до корней волос. Как он ещё держался, уму непостижимо…       — По-хорошему остановиться бы на этом, дать тебе роздых, но времени на баловство нет. Ты у меня готов?       Вэйвер, сидя верхом на альфе, не улавливал смысл слов. Чужие пальцы пробежали вдоль позвоночника, размяли поясницу так, что ноги растеклись в желе, тронули, оттягивая, кольцо мышц.       — Доказать, какой ты стал мягкий? — Искандер обхватил лапищами его талию, большими пальцами прижимая безвольные бёдра Вэйвера к груди. Тот, сложенный пополам, возмущённо промычал.       — Тише, птенчик мой тончавый, тише. Не сдавливай, — Вэйвер послушно расслабился. — И дай мне ещё своего нектара. Больше.       Сказано было с рыком, феромон альфы хлеснул по обонянию, и Вэйвер почувствовал, как напряжение в животе рассасывается, а смазка выходит из тела с хлюпаньем, толчками, пока пальцы давят на его поясницу, точно зная, куда прилагать усилия.       А в следующую секунду его развернули на сто восемьдесят градусов.       Что? Как?       Что это было??       От движения внутри все органы болезненно перевернулись и перетряслись. Вэйвер застонал. С пузырением выплеснулась новая порция смазки. Он тут всю кровать залил!       — Видишь, каковые вы, омеги? Теперь ты готов.       Готов?       Воздух насквозь пропитался приторностью мускуса и животным запахом спермы, не продохнуть. И не хотелось. И прикосновения ткани к коже не хотелось. Лежать бы на своём альфе, облизывая его, вымазаться с ног до головы в этих запахах…       — Скулишь и зовёшь меня? Опять уплывешь?       Вэйвер потряс головой. Он стоял в нелепой позе лягушки, опираясь носочками и ладонями. Ухватился рукой за ногу альфы. Всё его существо вибрировало, как туго натянутая струна. Что от него хотят?       Оставаться в таком положении было невыносимо.       Он соскользнул с члена, по-омежьи позорно заныл от ощущения пустоты. И тут же его руку скинули с ноги, с силой толкнули лицом в матрас, вздёрнули на колени и засадили до упора, до слёз из глаз.       — Ах-ха!       — Ну что, ты уже налился желанием? Хочешь альфу?       — М…       — Не слышу.       — Да-а-а!       Вэйвер подавился собственным воплем. Где-то на периферии забилась мысль, держится ли ещё его изолирующий барьер. Ритм был задан жёсткий, но неожиданно именно такой, какой нужен. Вэйвер сам этого не осознавал, но подавался навстречу каждый раз, крича в голос, утыкаясь в мокрый от слюней и слёз матрас, не пытаясь даже подстроиться — это было и не нужно. Кровать ходила ходуном, и скрипела, и стучала, раскрытый вход саднил, но этой тонкой полуболи хотелось ещё и ещё. Волосы налипли на лицо, лезли в глаза, один попал в рот, мешая нормально дышать, но не было никаких сил и возможности выплюнуть или достать его. Мозолистые от оружия и поводьев ладони, умеющие и убивать, и дарить любовь, пересчитывали рёбра, косточки таза, мяли соски, и это каждый раз прошивало, словно булавками.       В горниле бешеной гонки паника, дикое смущение, отчаянное желание и непонятные, но такие яркие физические ощущения переплавились в чистое, огромное, сметающее наслаждение.       И всего было мало.       В какой-то момент Искандер попытался отстраниться, но Вэйвер завёл руку за спину, выгнулся кошкой, с которой его тут сравнивали, и перехватил чужую ягодицу, вминая в себя, впиваясь ногтями.       Искандер охнул, протяжно застонал, срываясь на рык, и сомкнул клыки на плече Вэйвера. Того подбросило, член выстрелил бесплодной омежьей спермой, а внутри разлилось обжигающее, пекущее, так что он с испуга втянул живот.       Его распирало ещё сильнее. Хотя куда уж… Всё словно онемело там, внизу.       — Гекатово дерьмо… — прорычали ему в искусанное плечо. — Малец, ты что творишь… Не хотел я тебя с первого разу на узел брать…       Вэйверу было без разницы. Перед глазами плясали разноцветные пятна. Хотелось ластиться к альфе и дарить ему всего себя. Пусть хоть разорвёт на части, хоть съест, не жалко.       Он то ли отключился в процессе, то ли опять упустил момент, когда они аккуратно улеглись набок. Головой в изножье кровати, ногами на позабытую подушку. Как они уместились вдвоём — загадка.       От каждого движения член альфы внутри напрягался, пульсировал и извергался семенем. И Вэйвера снова и снова крыло мелкими волнами оргазма. И даже боль от зуда забывалась, вытесняясь запредельным удовольствием. Особенно когда остатки её стёрли поглаживающие низ живота большие ладони. А потом они прижали руку Вэйвера. И он почувствовал, как член выпирает сквозь переднюю стенку живота.       — Нравится?       — Пометь меня, — промурлыкал Вэйвер. Обернулся, мазнув тыльной стороной ладони по заросшей щеке. — Я твой. Твой. Больше ничей. Не хочу никого другого.       — Ох, малец, кто мне только такого не говорил…       Вэйверу уткнулись носом в шею, с шумом втянули воздух, вылизали тщательно, но не укусили.       — Как ты пахнешь… Не могу просто… Не проси, у тебя вся жизнь впереди. Не ломай её. Каким же ты станешь… Боюсь представить. Тончавый, гибкий как лоза, а глаза красивые-глубокие… Отдыхай, не играй со мной, а то ведь порву до крови.       Вэйвер уже задрёмывал, убаюканный пеленой наслаждения, ощущением наполненности, объятиями альфы и тихим голосом, который то ли звучал в реальности, то ли пригрезился:       — Маленький… Храбрый. Медовый. Вэйвер мой…       Искренни ли эти слова? Или такое ещё со времён Древнего Мира шептали всем глупым-глупым омегам?       Но Вэйвер, как и все омеги, верил.       Он найдёт способ быть со своим альфой. Не отпустит. Не отдаст обратно Трону героев. Всегда будет рядом.

…Forever with You

      — Мыши.       — Что-что? — вынырнул из воспоминаний Вэйвер. Перевёл взгляд на компьютерную мышь, которую терзал неизвестно сколько, нажимая кнопку «Следующее», хотя фотографии давным-давно закончились.       Мэлвин повыше натянул горловину свитера. Скрипку, как оказалось, он уже отложил. Снежинки за окном закончили хоровод, и небо просветлело, становясь больше и выше.       — Отправь своих фамильяров на разведку в особняк, — подсказал Мэлвин. — Они у тебя забавные, обычные мышки. И возьми феромоны под контроль, Бога ради!       Мыши… тогда мыши держали барьер вокруг комнаты на втором этаже. Где Вэйвера имели снова и снова, во всех позах, так что он уже не знал в итоге, жив или как. Эструс сбавил обороты через сутки, а на следующее утро для восстановления энергии Вэйвер рискнул на вылазку в парк, где впервые призвал Райдера. А к вечеру его отпустило. И они снова смотрели друг на друга без поволоки желания, и отношения стали приличествующими Слуге и Мастеру. Вэйвер списал быстротечность эструса на то, что провёл его с альфой.       Но всё же произошедшее между ними не было просто услугой. Слишком заполошно бились сердца. Слишком отчаянно они вжимались друг в друга. Словно знали, что есть лишь эти считанные часы и больше ничего; мгновения счастья, что бережно сохранятся в воспоминаниях на всю горькую вечность разлуки. Солнце вставало и падало. Два рассвета и один закат — вот и всё отпущенное время для нашедшей друг друга пары, так много и так ничтожно мало…       — Если бы пропали промасленные купюры, — Вэйвер задумчиво глядел поверх раскалённого, как кое-чья кожа, пахнущего горячей пылью громоздкого электронно-лучевого монитора, — я бы решил, что их сгрызли мыши.       — Очень смешно, — отозвался Мэлвин.       Входная дверь шарахнула так, что картины на тему битвы при Гавгамелах закачались на стенах.       — Мы победили! — раздался крик на весь дом. — Противник был сильнее, но оборона у них вся в брешах! Мы их подпустили, а потом как сломали, как наподдали! Я лично возглавил атаку на правом фланге! Мы их вынесли! Ты бы видел! Это чистая виктори! Пять — один!       Порыв ветра со снежинками ворвался через створку окна и вернул в реальность, остужая кипящие мысли.       — А вот и мой любимый крестник! — подскочил с места Мэлвин, раскидывая в приветствии руки. У его семьи была причуда следовать людским обычаям. Что магам Святая Церковь? Но Мэлвин настоял на крещении.       — Крёстный! — в гостиную влетел рыжий ураган.       — Счастливого Нового года, Алекс!       Мальчишка повис на нём обезьянкой.       — Профессор, — заглянул в гостиную Флат Эскардос, похожий на Свена как родной брат. Два несносных голубоглазых блондина на потоке. Чтобы различаться, Флат даже стригся коротко, отчего его волнистые волосы казались прямее. — Миссия А-ранга по сопровождению вашего сына выполнена!       — Даже не хочу знать, откуда эта фраза.       — Оле-оле-оле-оле! — затянул Флат. И этого подсадили на футбол?       — Мы-ы чемпио-оны! — подхватил Алекс. — Почему в Олимпиаде нет футбола? Я хочу стать олимпийским чемпионом по футболу!       — И тогда я твою старую форму продам за кучу бабла!       — Коммерсант хренов, — вынес вердикт Вэйвер. — За курсовую зачёт.       — Йес! — сжал кулак Флат. Ну да, Вэйвер злоупотреблял служебным положением. Иногда. Флату был обещан зачёт в обмен на то, что он побудет с Алексом. Можно было припрячь и Грэй, но страшно представить несоциализированную девочку в запутанном метрополитене во время рождественских гуляний. Тут ещё вопрос, кто бы за кем присматривал!       — А вы читали мою работу? — засиял Флат, и два гранатовых гвоздика в его ухе сверкнули в лучах выглянувшего солнца. Флат принюхался, но из омежьей солидарности не подал виду, что здесь кое-кто почти что подтекает.       — Я разрешил тебе не писать. Хотя ты и не писал, ты нарисовал, — Вэйвер поморщился, вспоминая авангардные каракули.       — Мне так легче выражать мысли. Ну как вам моя манга?       — А дай почитать! — подобрался Алекс. Они удивительно быстро спелись с первого дня знакомства четыре года назад. Наверное, находились тогда на одном уровне умственного развития. Правда, с тех пор Алекс заметно вырвался вперёд.       — Никаких почитать! — строго отрезал Вэйвер. — Дуй в горячий душ! Вы же там не по газону мяч гоняли, а по натуральному снегу грязь месили!       — Я уже вымылся в клубе.       — Алекс! Я кому сказал!       Серо-зелёные глаза Алекса, которые греки назвали бы болотными, а на британских островах принято было величать ореховыми, возмущённо заблестели. Но он фыркнул и поплелся к ванной.       — Одежду сменную не забудь!       — Ла-адно…       — Здрасьте, — спохватился Флат, только сейчас замечая Мэлвина. И плюхнулся на диван, путаясь в висящих до колен подтяжках. Вэйвер и сам когда-то любил приспускать одну, но аккуратно, а не так! — Профессор, Алекс правда классно играл. Против их команды выставили лбов-подростков, а эти мелкие пошушукались, чего-то помозговали и как понеслись, как шустрые мухи, их обходить! Я и не думал, что мне так зайдёт футбол! Аж горло сорвал, пока болел.       — Смотри не заболей, — хмыкнул Вэйвер. — Кто придумал этот благотворительный матч под Новый год? Холодно же, а они дети!       — У них зимняя форма и термобельё, — не согласился Флат, — и потом, на трибунах жара! А уж на поле — термояд… Профессор, вы правильно делаете, что не тащите его в магию, у него на поле глаза горят. Три раза с его паса забили, а ещё один — он сам. Так красиво, как это называется… А, точняк, угловой! Бэкхем в сторонке нервно жуёт футболку. А я помню, как вам было тяжело. Как дорого эти секции стоят. Как вы возили Алекса на трени ни свет ни заря и обратно, как машину купили, чтобы успевать на другой конец Лондона, как за руль сели. А помните, со мной на права сдавали, чтобы я внимание инспектора отвлекал?       Мэлвин захихикал в кулак. Представил, наверное, во всех красках.       — Деток с одиннадцати набирают в молодёжный резерв «Челси», — сказал он. — И не будь я Мэлвин Вэйнс, если не устрою крестника туда. С русскими я всегда договорюсь, у них такие же печальные глаза, как у нас. У них ведь тоже была империя…       — Алекс болеет за «Арсенал», — возразил Вэйвер. — И ты не представляешь, что такое большой футбол.       — Что ж… прорвёмся, да? Вот как ты когда-то в Японии, прорвался же? Вэйвер, — протянул Мэлвин вкрадчиво, — а чей всё-таки сын Александр Рэймонд Вельвет? Одного взгляда достаточно, чтобы понять, что ориентальной крови в нём — ни капли. Где ты подцепил европейца в той закрытой, шарахающейся от иностранцев стране?       — Мэлвин! — рявкнул Вэйвер. — Тебе гормоны в башку ударили, что ты дурь всякую мелешь?       Флат сидел с открытым ртом.       Довольный, яростно трущий полотенцем рыжие лохмы Алекс ввалился в гостиную, шлёпнулся рядом с Флатом.       — Крёстный Мэлвин, а передайте спасибо Санта-Клаусу за бутсы от вас. Ваще огонь!       Вэйвер поджал губы. Огонь. У него на такие денег не хватало. Алекс поэтому весь прошлый год доигрывал в истоптанных.       — Передам, — подмигнул Мэлвин. — Против кого играли? Флат Эскардос… Флат Эскардос, верно? Не смущайся, ты в некотором роде личность известная в Часовой Башне. Так вот Эскардос сказал, что противники были старше вас.       — А мы по жизни с ними соперничаем, — отмахнулся Алекс, дрыгая ногами. Опять разные носки нацепил, даром что и тот, и другой серые. — Папа знает. «Семь соро́к».       — Сорока… — воскликнул Вэйвер ещё раньше, чем сообразил.       — Не понял… — удивился Мэлвин.       — Сорока! — порывисто обернулся Вэйвер, и улыбка озарила его хмурое лицо, как луч солнца за окном разогнал серость. И Мэлвин сглотнул. — Сорока, сорока!       — Что ты заладил? — набычился Мэлвин. — Что-то я не разберу…       Вэйвер рванул к компьютеру, защёлкал мышкой, ища в ворохе фотографий ту самую. Развернул на весь экран. Шипя от мимолётного спазма в животе, указал курсором на раскрытое окно и за ним, в правом верхнем углу, чёрно-белое пятно.       — Сорока же! Мэлвин, проверь, за окном живут сороки? Барьер как настроен? На тепло? Какое по количеству и объёму тепло? Или на движение, вопросы аналогичны. Или из модерновых разработок Факультета Общих Основ: барьеры, которые реагируют на деструктивные намерения? Заметь, намерения разумных существ, а не животных!       — Твою ж, Вэйвер… — изумился Мэлвин. — Сейчас уточню. И если найдём брошь в сорочином гнезде, или где эти птицы обитают в зимний период…       — Magnifique! Вот это я понимаю, звезда лондонского Биг-Бена! — в восторге заорал Флат.       — Цыц! — осадил Вэйвер, хотя и было приятно. И пусть похвала не по делу, он же не анализировал, не применял свой Whydunit…       — Па, а давай Флат с нами встретит Новый год, а то ему некуда идти…       — Не папкай мне тут!       — Ну блин… Родители его не любят и не ждут, а нельзя грустить в новогоднюю ночь!       — Они просто далеко, — ответил Вэйвер, не желая в очередной раз демонстрировать Алексу, как хреново устроен мир. А потом глянул на понурого Флата. И подумал, что Алексу с одним только папой будет скучновато… А у ребёнка праздник… он сегодня выиграл… И, понимая, что потом пожалеет, но размякнув от беснующихся в крови гормонов, выдохнул: — Ну пусть приходит. И тогда уж Грэй прихватит… Нечего ей одной сидеть на кампусе в компании плесени. Мэлвин… если не имеешь ничего против общества омег… а то я с этим детским садом и пунша не выпью… Я не просто так, не думай! В счёт уплаты долга! Вход на наше мероприятие — сто фунтов!       — Если омеги будут держать в узде феромоны, кто ж откажется? — Мэлвин уложил скрипку в футляр. — Живая музыка, угощения из лучшего ресторана — это обеспечу. Хитрый ты лис, сокурсник. Но с вами точно веселее, чем с родными на приёме. Вот только закончу дельце с брошью тётушки…       — А я замучу фаер-шоу! У меня ж курсач по пирокинезу! — и Флат дал пять Алексу. Сговорились за спиной взрослых?       — Вот этого не надо! — воскликнули остальные       Да… жизнь, может, и дрянь… но всё-таки ёлку в этом году Вэйвер ставил не зря.