Тени прошлого

После случая на матче школа обратилась в Министерство с опасениями по поводу дементоров и просьбой либо убрать существ ещё дальше, либо отозвать вообще, но Фадж почему-то наглухо отказался. Дамблдор, которому, судя по всему, твари тоже давили на мозг, раздражённо бормотал, что у жалкого ублюдка просто яйца поджимаются от страха при мысли о Блэке. Рей его слова тактично "не слышал", но был позабавлен. В связи с этими событиями он понял, что детей срочно нужно учить патронусу. Они вышли всё на ту же полянку, на которой играли в снежки, но, как оказалось, три года усиленных тренировок не прошли даром, и совершенно все освоили заклинание практически с первого раза. Год, в общем-то, заканчивался. Единственное, что покоробило ленивое течение времени, это казнь Клювокрыла. Точнее, реакция Гермионы на неё. Рей, если быть честным, даже не помнил, кто это, но потом зверушка всплыла в памяти, и он почувствовал лёгкое возмущение. Действительно, за что? Хотя Драко получил, вроде как, незаслуженно. И всë бы ничего — Малфой обязательно героически попросил бы отца (или деда) об отмене этой карательной процедуры, если бы девочка за каким-то чертом не решила справиться самостоятельно. Они узнали об этом почти случайно. Гермиона пошла спать в башню Гриффиндора, пока оставшиеся "мальчишки" продолжали сидеть в тайной комнате. Только вот, когда она ушла, Драко с Реем и Невиллом решили прогуляться по замку. Не цели ради, а идеи для. Какого же было их удивление, когда они увидели девочку, идущую в сторону хижины Хагрида. Обычно она никогда не врала о том, что собирается делать и куда идёт. Они подошли к месту разворачивающейся драмы, когда Гермиона отвязывала животное от своей привязи. -- Ну привет, спящая красавица. Девочка от тихого голоса Гарри вздрогнула, резко оборачиваясь. -- Рей!? Вы что тут... делаете? Смит закатил глаза: -- Гуляем, блин. Ты-то что делать собралась? Отпустить его? Грейнджер нахмурила нос: -- Ну да... Рей вздохнул: -- Отлично. Великолепный план. А потом его пропажу обнаружат и отправят сюда драконоборцев. И тогда уже шансов на спасение у него точно нет. Девочка встрепенулась, недоумевая: -- Зачем драконоборцев? Он убежит — и дело с концом! Смит покачал головой, осматривая животное. Посмотрел на неё, оглядывая с ног до головы, замечая блеск какой-то цепочки на шее. Прикоснулся к булавке под мантией. Вздохнул: -- Его не могут убить "просто потому что". Нападение на ученика — наверняка было разбирательство, в котором определяли, кто виноват, и насколько само животное опасно для остальных детей. Раз собрались убивать — то признали опасным для общества. В таком случае, если он исчезнет, то нельзя просто оставить это как есть. Герми, эта штука, по бумагам, потенциально может навредить другим детям, и нет никакой гарантии, что он, -- Смит кивнул на Клювокрыла, -- Улетит далеко. Потому что тут, вообще-то, его стая. Поэтому его будут искать. И найдут. Ведь он сделает что? Правильно. Вернётся в стаю. Конец грустной истории. Гермиона поджала губы, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы. -- И что делать? Рей вздохнул: -- Ну, для начала, попросить главного пострадавшего о помощи. Это же семья Драко начала балаган. Может, он сможет уговорить их пощадить зверюшку. Грейнджер посмотрела на молчавшего Малфоя с немой просьбой. Драко развёл руками: -- Конечно и само собой — ты могла бы просто спросить. -- Ага. Смит покивал сам себе, а затем нахмурился. -- Знаешь, Герми. Девочка посмотрела на него: -- Что? Рей кивнул головой в сторону замка: -- Почему близнецы только что сказали мне, что ты спишь в своей кровати? Гермиона побледнела и приоткрыла рот, явно отчаянно пытаясь придумать оправдание. Малфой с Невиллом удивлённо переглянулись. Драко переспросил: -- Прости, что? Рей ему не ответил, протягивая к девочке руку: -- Помниться, ты никогда не носила украшений, правда? Руки у Грейнджер обессиленно упали. Она посмотрела на него грустным взглядом, как человек, точно знающий, что смысла продолжать блеф нет. Потянула руки к шее и легонько вытянула из-под кофты артефакт, протягивая его Смиту. Он взял его в руки и внезапно стал... взрослой версией себя. Парни в недоумении посмотрели на него, но он развеял их вопросы тут же: -- Мне тяжело ругать тебя, когда я выгляжу твоим ровесником. Голос взрослого Гарри действительно звучал более внушительно. Значительно ниже и глубже. И его хотелось слушать. Однако вместе с этим он пугал. Страшно было видеть его таким — слишком серьёзным, уставшим и неулыбающимся. Рей положил артефакт себе на ладонь, из которой в миг вырвались тонкие ниточки зеленоватого света и буквально прошли насквозь железных деталей, просвечивая сферу на цепочке практически полностью. Смит сжал артефакт в ладони и магия искорками рассеялась. -- Маховик. Впрочем, как я и предполагал. Он прикрыл глаза, тяжело вздыхая. Открыл, смотря на Гермиону. -- Послушай. Это... -- Он взмахнул ладонью, описывая в воздухе неясную фигуру, -- Скажем так, плохой способ справиться с нехваткой суток. Исследования на тему нарушения времени велись уже давно, но все они имеют свои минусы. Маховики — не самый опасный, но очень удачный пример. А тебя наверняка не предупреждали. Ты пользовалась им каждый день? Девочка кивнула, взволнованно переглядываясь с Драко. Рей, поначалу смотрящий на неё со смирением, поднял бровь и повернулся к Малфою, буквально шепча: -- Ты что, знал? Парень смущённо кивнул. Смит сжал переносицу: -- Актёры без Оскара и мозгов. Чудно. -- Хлопнул в ладоши, указывая на детей, -- А теперь слушайте сюда, герои нашего времени. Гермиона — магглорожденная, и ей, без объяснения хуйни, запихнули опасный артефакт, который не только ускорил её физиологический рост, но и постоянно жрал уйму магии, наверняка знатно так подпортив магические каналы. Это я про то, что ей сейчас уже не тринадцать, а четырнадцать. Грейнджер в шоке раскрыла глаза, заикнувшись: -- Ч-что? Драко в ужасе посмотрел на девочку: -- Каналы повреждены? Рей покачал головой, щурясь: -- Ну, скорее всего. Это сильный артефакт, искажающий время, постоянно забиравший у тебя магию каждый день без отдыха. Как ты думаешь, насколько это полезно? Грейнджер открыла рот, но вскрикнула, когда Смит, вмиг оказавшись за её спиной, с силой шлёпнул её по лопаткам, выжигая на коже магический символ. Неясная руна просветилась сквозь рубашку слабым синим цветом и потухла. Девочка развернулась к нему: -- Что ты...? -- Рей ткнул её указательным пальцем в лоб с такой силой, что она оступилась и почти упала, подхваченная Малфоем. Смит развёл руками, смотря кивая в сторону замершего Невилла: -- Вот он должен знать, я его учу. Ты узнал связку? -- Лонгботтом в отрицании покачал головой, смущённый. Смит закатил глаза: -- Ладно. Я ограничил твою магию, не сильно, но... Гермиона не дала ему договорить, в ужасе схватившись за голову: -- Ты — что?! У нас же экзамены через неделю! Рей пожал плечами: -- Лучше неуд, чем выжженные магические каналы и становление сквибом. Ты вообще понимаешь степень угрозы? Невилл с Драко побледнели. Грейнджер продолжила хмуриться, смотря на него: -- Но почему сейчас!? Я могу...! Могу не пользоваться им! Сдам экзамены и тогда можешь... -- Нет. Смит этим своим словом поставил точку настолько ощутимую, что девочка запнулась, замолкая. Рей посмотрел на неё серьёзно: -- Пора начать заботиться о себе, а не о табеле с оценкам. И не брать ничего у Дамблдора. Он развернулся, возвращаясь к своему прежнему облику, и пошёл в сторону Хогвартса. Гермиона почувствовала слезы, наворачивающиеся на глаза: -- Почему он...! Почему...? Драко подошёл к ней и легонько приобнял: -- Герми, не надо. Он прав. Выжигание каналов — это страшно. Лучше не идеальные оценки, чем вообще лишиться магии. Невилл похлопал её по плечу: -- Ничего. Всё нормально. Ты и без этой... штуки сдашь. Ты же всё учила. -- Учила... Парни улыбнулись: -- Ну вот и хорошо. Пойдём в хог. Они тихим шагом, надеясь, что их никто не заметит, пошли к школе. Лонгботтом пытался придерживать её за предплечье, но получил говорящий взгляд от Малфоя и в примирении поднял ладони. Весь путь до замка Драко обнимал девочку, прижимая к себе за плечо.

***

У Малфоев была своя особенная магия — деньги. Ещё, конечно, связи и симпатичные мордашки, но деньги, конечно, были основой. По мнению Рона, к примеру. Смит же считал, что основной их чертой была харизма. В общем, как бы там ни было, а Клювокрыла решили не убивать. Вместо этого была выражена идея увезти его от Хога подальше и поселить в любом другом лесу. И его стаю тоже, если уж на то пошло. В конце концов, эти животные были довольно опасны для детей. Сложно было описать лица несчастных работников министерства, когда Абраксас Малфой, не теряя своего "я всегда прав" выражения лица, снова прописался у них на неделю, решая вопрос. Да все уже были и так готовы подписать нужные бумаги, но старому магу словно заняться было нечем, и он уходить просто так не желал, требуя соблюдения всей бюрократии. Видит Мерлин, он бы и до проблемы с дементорами достучался, но Драко на это не жаловался, поэтому Малфои о ней и не знали. Перед экзаменами уволили Хагрида. Состоялось заседание в Визенгамоте, и великана всё же приговорили к заключению на нижних этажах тюрьмы, пусть и всего на год. Абраксас Малфой лично сопроводил великана до тюрьмы и даже убедился, что его действительно посадили в камеру. Как будто могли сделать что-то другое. В связи с этими событиями многие решили, что Малфой уже совсем натурально поехал головой. Самому Абраксасу на это, в общем-то, было глубоко фиолетово. Гермиона, счастливая за зверушку до невозможности, впала в апатию из-за судьбы несчастного лесника. Здесь Драко уже только руками мог развести. Её жалели, конечно. Дети тоже не очень понимали, за что полувеликана отправили в Азкабан, но Рей выглядел так, словно это было ожидаемым событием, и спрашивать никто ничего не стал. Перед первым экзаменом в тайную комнату заявился Люпин, пришедший подбодрить ребят перед трудными деньками. Сириус за его спиной светился яркой звездой, обещал помочь с подготовкой, но в первый же час свалил к Северусу. Смит честно предупредил его, что не собирается спасать от Дамблдора, если тот наглого придурка всё же заметит. Привидения, к счастью, всё ещё не выдавали Дамблдору ни слова, но порой, замечая их, Рей начинал думать об упокоении этих несчастных душ. На всякий случай. Под вечер Смит вызвался проводить двоих нелегалов до границы антиаппарационного купола. Солнце уже почти зашло и стояли лёгкие сумерки. -- Больше ни ногой сюда. Вот я серьёзно. Дамблдор в последнее время как с цепи сорвался, он вас сразу пришибëт. Мужчины согласно кивали, и по их лицу было понятно, что нихрена они его слушать не собираются. Рей обратился в женщину, чтобы, если что, можно было легально отбиваться от головорезов Директора (Орден Феникса, с его слов), иногда ошивавшихся рядом с Хогом. Ремус окинул его взглядом и пробормотал: -- Фенрир сказал, что когда "женщина" перед Томом разделась — он возбудился. Рей поперхнулся воздухом: -- Сивый!? Люпин закатил глаза, рыча: -- Том! Том возбудился! Смит хохотнул и, почесав щеку, посмотрел на свою грудь: -- Ну, наверное, это нормально? Голая женщина и меня может взбудоражить слегка. Ремус покачал головой: -- Ну, там, судя по ауре и запаху Гонта, было совсем не слегка. Сириус поднял брови: -- Мы сейчас на полном серьёзе обсуждаем, что у Воландеморта встал на его мужа, который временно женщина? Люпин поднял палец: -- Но-но-но! Не встал! Есть разница между возбуждением! Я бы сказал... полувстал. Там не очень понятно, конечно, по запаху, но... Смит закрыл лицо ладонями, недовольно стоня в руки: -- О Мерлин, вы же всё чуете... Ремус покивал: -- Ну знаешь, вообще, чаще всего мы сосредотачиваемся на запахе эмоций... Блэк покачал головой: -- У эмоций нет запаха... -- ...Я не собираюсь вести эту дискуссию в третий раз, отстань. Рей покачал головой: -- Ага, ага. У Тома на меня встал, отлично. Это хорошая новость. Что ещё? Люпин пожал плечами: -- Фенрир сказал, что женщина тоже возбудилась. А ещё он узнаёт твой запах, но не может вспомнить, кого он напоминает. Смит замер. Черт возьми. Его план всё больше начинал трещать по швам. Ему нужно было быстрее убить Дамблдора, пока тот ещё считал Гарри своим человеком. Рей прикусил губу. Идея была классной, конечно. Только вот сил у него пока что не хватало. -- И как часто Том возбуждается? Сириус завыл, прикрывая уши ладонями: -- Рей, во имя Мерлина, давайте мы закроем эту тему. Смит пожал плечами. Ему это обсуждение нравилось. Было приятно от мысли, что он мужу понравился даже в женском облике. Конечно, Том не знает, что это он, но... Рей задумался. Если так подумать, то Гонт, чисто теоритически, желал другого человека. Не его. Это было так... странно. Они тридцать лет вместе были и всегда всё подобное касалось только их двоих. А ведь Том, за тринадцать, уже почти четырнадцать лет, давно мог найти себе кого-то другого. Нового, в смысле. В груди потяжелело. Стало как-то неприятно, и он севшим женским голосом спросил: -- А Том... он же, ну... ни с кем не встречался, пока... после моей смерти имею в виду? Ремус посмотрел на него как на больного. Почти пальцем у виска покрутил, выгибая бровь: Ты меня прости, конечно, я понимаю, что ты был "мёртв" и всё такое, но даже я, видевший его раз в год, знал о... "Великой депрессии". Твой муж, Рей, убивался по тебе вплоть до твоего поступления в Хог, если не дольше. Ты знаешь, что он тебе письма каждый вечер пишет? Смит почувствовал, как ком встал в груди, и воздух перестал проходить в лёгкие. Письма каждый вечер? Он остановился. Закрыл глаза, прикрывая лицо ладонями. -- Боже. Господи, прости меня. Рей знал, что Том любит его. Конечно. Но... он почему-то думал, что Гонт быстро отойдёт. Потому что Том всегда был... таким волевым. Крепким. Почти никогда не переживал даже в моменты полного развала всего. И, конечно, Смит знал, что его смерть причинила мужу огромную боль. Но он никак не мог подумать, что закончит жизнь в тот злосчастный день. А вот скрывать своë... осознанное существование он решил вполне самостоятельно. Но он не собирался причинять Тому боль. Ведь... ведь он и так уже умер? И Гонт просто... не знает, что он жив, ему не должно быть больнее, чем когда он держал его мёртвое тело. Внезапно его сознание на несколько секунд перевернуло ситуацию. Перед лицом возник образ, показанный богартом на уроке Люпина, и Рей побледнел. Обычно он не привык думать о будущем и последствиях своих действий. Блэк с Ремусом переглянулись. -- Ты в порядке? Рей поднял на них взгляд и железно проговорил: -- Если я не убью Дамблдора до сентября, то вернусь к Тому. Люпин аж рот приоткрыл: -- Воу... это... я сейчас услышал от тебя чёткий план с существующей датой? Смит закатил глаза. Внезапно по спине пробежались мурашки, и интуиция боевого мага встрепенулась, всем своим существом сосредотачиваясь на внезапном вторженце. Рей кинулся в сторону и ловким движением схватил что-то в траве. Блэк с Ремусом даже палочки выхватить не успели. Женщина встала, держа в руках крысу. Грызун задëргался и, поняв, что освободиться не получится, начал меняться, превращаясь в человека. Сириус с Люпиным переглянулись, удивлённо поднимая брови. Блэк присвистнул: -- Питер! Вот это встреча. Не ожидал. Питегрю заискивающе улыбнулся, страшно горбясь, боясь поднимать глаза. Мужчина не знал, что ему делать и как себя вести. Он до ужаса боялся Блэка, но и... пожирателей тоже боялся. А Люпин был... Питер нервно оглянулся, смотря на женщину. Лицо её было бесстрастным и пустым. Он никогда её не видел. Она напоминала ему Беллатрису, но почему-то вызывала ещё более жуткий страх. Петтигрю отчётливо понял — её здесь нужно опасаться больше всего. Мужчина перевёл взгляд на магов, рассматривающих его с интересом. Его мозг лихорадочно пытался вспомнить всё, что он знал. А будучи предателем, пытавшимся усидеть на двух стульях одновременно, знал он много. Во-первых, по началу Ремус был за светлую сторону. У него были какие-то очень сложные отношения с Фенениром, и крепкая дружба с их компанией. С компанией Джеймса. Потом пришло понимание, что дружба, как таковая, была в остальном с Блэком. Джеймс к тому моменту уже очень плотно погряз в Лили и перестал с ними нормально общаться. В то время получалось, что Блэк и Люпин на стороне Министерства и Дамблдора. А потом, попав на собрание пожирателей, Питер увидел Ремуса. Он был... отстранённым. Когда начались серьёзные обсуждения — вообще ушёл. Петтигрю пытался найти его в огромном замке Розье позже, чтобы узнать. Возможно, пошантажировать. Но наткнулся на зрелище, которое видеть был не должен. Фенрир вжимал его в стену и целовал с такой животной дикостью, словно сожрать хотел. И Люпин, драклл бы его побрал, выглядел возмутительно наигранно недовольным. Отбивался и рычал в ответ настолько вяло, что даже самый тупой человек бы ему не поверил. Питер, конечно, сбежал. Надеялся, что его не заметили, но Сивый его потом нашёл. И сказал, чтобы он помалкивал о Ремусе, иначе будет очень плохо. Петтигрю "очень плохо" Фенрира видел со стороны и с тех пор постарался даже имя Люпина забыть. Однако ответов это всё не дало. Но, основываясь на знании того, что люди Дамблдора крыли Ремуса матом, решил думать, что оборотень всё же с пожирателями. Куда сложнее, однако, было с Блэком, который вообще был одним сплошным вопросом. Его Питер сторонился ещё со школы. И пусть они буквально были в одной компании — это не делало Сириуса менее пугающим и больным ублюдком. Петтигрю сам про себя решил, что у Блэка биполярное расстройство — настолько быстро и неумолимо менялось его настроение. На начало войны Сириус был аврором. Одним из сильнейших, одним из самых жестоких. Петтигрю всего пару раз видел Блэка в деле, и оба этих раза снились ему в кошмарах до сих пор. Питер не знал, каким чудом ему удалось спастись от Сириуса в тот раз. Не знал, как так получилось, что Блэка привязали к Пожирателям. Но был благодарен магии за это глупое совпадение. И сейчас бы приписал Сириуса к светлой стороне, потому что других вариантов не было. Но знал, что Дамблдор хочет Сириуса убить. Не знал, правда, почему. Слышал урывками от наëмников, бродящих по территории школы. В общем и целом — был совершенно без понятия, что говорить, делать и как выкручиваться. И это было слишком явно выражено на его лице. Сириус вздохнул, качая головой: -- Я даже не знаю, что чувствую по этому поводу теперь. Хотел убить, а сейчас... Люпин пожал плечами: -- Ну, он как минимум видел нас с тобой вдвоём. Отпускать уже точно нельзя. Петтигрю нервно улыбнулся, делая шаг назад. До границы антиаппарационного купола осталось совсем ничего, и он мог бы... На плечо опустилась удивительно тяжёлая для женщины рука, и мужчина почувствовал, как его тело в миг потеряло силы. Он упал на землю, видя теперь только чужие ботинки. Женщина заговорила: -- Забери его в Мэнор, потом разберешься. -- На несколько секунд повисла тишина, затем незнакомка продолжила, -- Итак, письма и стояки. Рем, вот ты мне искренне скажи, если я к нему сейчас вернусь, он меня сильно нахуй пошлёт? Люпин, усталым голосом, ответил: -- Он тебя лишит магии, запрет в Мэноре и будет периодически кормить. Женщина, с нервным восторгом, пробормотала: -- До окончания моей свободы осталось три с половиной месяца. Мне нравится эта идея. Блэк фыркнул: -- То есть ты не уверен, что сможешь убить Дамблдора? Питер почувствовал недоумение и странный страх. "Уверен"? Это мужчина? Оборотка? И... почему Сириус говорит так, словно убийство Дамблдора для этого человека должно быть чем-то возможным? Даже Воландеморт так и не смог! Его тело поднялось в воздух, и теперь он видел только звезды. Они двинулись к границе. Женщина ответила: -- Я правда очень сильно ослаб. Это же новое тело, ты забыл? Недоумение усилилось. Новое тело? Не оборотка? Петтигрю попытался вспомнить хоть что-то, что могло бы создать новое тело, но его знания были довольно скудны. Люпин, судя по звуку, неуверенно наклонил голову: -- Зато молодое. Какие открываются масштабы! Незнакомка фыркнула: -- Ага, особенно подростковый стояк в любой момент — это то, что я действительно хотел. Смущение кольнуло Питера. Он никогда не обладал людьми, с которыми мог бы так открыто обсуждались такие неловкие темы. И... подождите, "подростковый"? Что за хрень? Эта женщина не выглядела как ребёнок... СТОЯК? Но это же женщина! Да что происходит!? Блэк на чужую реплику лишь застонал: -- О Мерлин, во имя всего магического, давайте мы отодвинем тему секса и любых на него намёков! Я оставил своего любимого одного в постели и не очень хочу думать о том, что мог бы сейчас с ним делать! Любимого? У Сириуса есть "любимый"? И где он, если Блэк, судя по всему, не может сейчас к нему прийти? Насколько сильно всё изменилось, пока он притворялся питомцем? Женщина пакостливо засмеялась: -- Сиськи, жопа, губы, член... Люпин прервал его перечисление: --...Рей! Ну как ребёнок! И Петтигрю почувствовал, как ужас заполняет всё его сознание. Если и был на свете человек, которого он боялся больше Тома Гонта, то им был его муж. Смит был ебанутым. Без тормозов и, судя по всему, с каким-то отклонением или кучей психических травм, потому что нормальные люди себя так не ведут. Смит был как Сириус. Только хуже. Как Дамблдор. Только куда более жестоким. Ближний круг его любил, как отца или старшего брата, а Питер никогда понять не мог, как можно любить человека, сознательно издевающегося над тобой часами. Он назвал это тренировкой. Петтигрю не знал, что можно тренировать таким образом. Хуже всего было то, что Гонт, вечно жёсткий и серьёзный, на этого человека реагировал как на авторитет. Соглашался с ним, позволял неделями не сообщать о себе, из-за чего периодически ходил нервный, не зная, всё ли со Смитом в порядке. Питер был готов идти за Воландемортом. Но уже точно не за его мужем. А потом Смит умер, и Гонт слетел с катушек. И сейчас, по какой-то причине, к неизвестной женщине обратились на то имя, которое Питегрю боялся называть даже в своих мыслях. Конечно же, это было совпадением. Конечно же... Но разве можно было придумать ещё какого-нибудь человека, который мог бы оказаться и женщиной, и мужчиной одновременно? Кого-то, кто так спокойно бы общался с Блэком? Женщина смеялась над Сириусом. Питегрю казалось, что он одной ногой в могиле, а другой в аду. Хотелось исчезнуть из этого мира, но тело его всё ещё было неподвижным. Даже плакать не получалось. Единственное, что он действительно мог делать, — это отчаянно отрицать возможность воскрешения Смита. Маги тем временем попрощались, и Питер почувствовал, как его с силой протащило по узкой трубе — по крайней мере для него аппарация всегда ощущалась так, словно тебя протаскивают через соломинку. И его перепуганное сознание этого не выдержало, наконец погружаясь в спасительную тьму.

***

В жизни Перси было много плохих вещей. Гораздо больше, чем хороших. Однако после того, как он стал Флинтом, чаша весов начала стремительно меняться. Если раньше он мог по пальцам пересчитать хорошие дни, то теперь такое же правило подходило к плохим. Потому что каждый его день был прекрасным. Парень нахмурил нос и сильнее вжался в одеяло, чувствуя, как по позвоночнику проходятся мурашки от легких поцелуев в шею. Он был недоволен внезапным пробуждением, но затопившая грудь нежность быстро вытеснила это чувство. Маркус, попытавшегося убежать от щекотных прикосновений, мужа, подтянул к себе за талию и легонько прихватил зубами кожу на чужой холке. Рыжеволосый поджал пальцы на ногах, развернулся к нему лицом и, не открывая глаз, вжался носом куда-то в шею, всё ещё сонно бормоча: -- Сколько времени? Маркус запустил ладонь в его волосы и, пропустив локоны сквозь пальцы, начал легонько поглаживать затылок: -- М-м-м... часов восемь утра. Перси мог бы возмутиться. Что он и делал первое время, пока не узнал, что обычно Флинты вставали в шесть. Он, привыкший просыпаться, дай Мерлин, в одиннадцать, совершенно этого понять не мог. Но Маркус теперь затаскивал его в постель ровно в девять, и просыпаться в такую рань стало куда легче. Не считая тех дней, когда после попадания в кровать засыпали они только ближе к двум часам ночи. Гриффиндорец покраснел и сильнее прижался к Флинту. Первое время он очень стеснялся даже целоваться в стенах чужого дома. Потом, конечно, попривык. Но отдельным шоком для него стало то, насколько же всё равно было отцу Маркуса. Флинт-старший как-то застал их в малой гостиной за... не очень приличными вещами. Но отреагировал так, словно... ничего не происходило. У него даже ни один мускул на лице не дрогнул. Он тогда только устало кинул на кофейный столик какие-то бумаги, сказал Маркусу разобраться, как будет время, и... ушёл. Перси ему на глаза попадаться не мог ещё неделю, сгорая от стыда и неловкости. А Маркус... Да он тоже вëл себя так, словно ничего не произошло. Постепенно гриффиндорец понял, что это, в общем-то, нормально. Эдвард Флинт, возможно, не знал, что такое личное пространство. По крайней мере, до появления в их доме нового человека. Потому что Флинты оба игнорировали закрытые двери и любые неловкие моменты. Единственное, что Эдвард делал, это стучался, когда Перси был один, без мужа. Гриффиндорец принимал эти жесты глубоко к сердцу, догадываясь, что такая вежливость была лишь для него. Маркус легонько прошёлся ногтями по его затылку, вызывая щекотку, и под недовольное фырчание поцеловал в макушку. Его рука начала спускаться по спине вниз, пересчитывая позвонки. Он слегка подтянул Перси повыше и прихватил губами его шею, поглаживая мягкие бока. Довольно вздохнул, чувствуя мягкость чужой кожи. После свадьбы неожиданным открытием стало то, что у гриффиндорца были небольшие проблемы с едой и, в результате, с весом. Точнее, с его отсутствием. Нет, Перси не был дистрофичным. Просто... гораздо тоньше, чем стоило. И очень плохо ел, всегда накладывая мало еды. Маркус не знал, как начать разговор об этом, боясь, что муж начнёт думать, будто бы ему что-то не нравится в его внешности. Но Перси продолжал питаться как птичка, заставляя Флинта сильно волноваться, и разговор состоялся. Как оказалось, гриффиндорец даже не замечал этого за собой. Он рассказал, что Молли, какой бы плохой матерью ни была, в еде никогда не ограничивала. Лишь изредка, когда сын плохо показывал себя на тренировках. Вскоре Перси и сам стал ограничивать себя в еде, чувствуя вину за свою слабость, пытаясь таким образом наказать себя. Потом он вырос, понял, что семья у него, мягко говоря, не очень нормальная, и наказывать себя перестал. Но привычка нормально есть не вернулась, а потом близнецы выросли, стали съедать гораздо больше, и он, как хороший старший брат, старался оставить им как можно больше. Именно так они пришли к тому, что проблемы, в принципе, не было. Перси просто не привык хорошо наедаться. И Маркус начал ему напоминать. И вот, спустя полгода, Перси наконец набрал нормальный вес. Всё такой же красивый. Хорошенький. Слизеринец не выдержал — тёплые бока и родной запах заставляли его плавиться от наслаждения, тихое дыхание мужа сквозь утреннюю тишину вплавляло в кожу что-то мягкое, и Маркус, с тихим вздохом, поймал чужие губы, легко вжимая Перси в подушки. Рыжеволосый издал негромкий, довольный стон и, закинув руки на его шею, податливо приоткрыл рот, щурясь. Сползшее одеяло открыло его плечо, но разгорячившееся тело не почувствовало дуновение утренней прохлады. Они целовались с упоением, но неторопливо, иногда открывая глаза, рассматривая лица друг друга, и снова припадая к теплым губам. Руки скользили по коже, и эти ленивые, утренние ласки могли перейти к чему-то большему, но внезапно дверь в комнату открылась, и на пороге возник Флинт-старший: -- Маркус! Я ебал этих Малфоев, ты посмотри, что они... Эдвард игнорировал очевидную занятость супругов, и Перси, слишком часто попадающий в такие ситуации, посмотрел на мужчину: -- Лорд, я вас умоляю, идите отсюда. Маркус уже понял, что нужно спуститься, и скоро будет. Флинт-старший, неясно почему, с гордостью усмехнулся, окидывая их взглядом, и действительно вышел, закрывая дверь. Перси вздохнул, поворачивая голову к мужу. В недоумении моргнул, видя на лице Маркуса такое же неясно довольное выражение: -- Что? Флинт покачал головой: -- Ничего. Хороший сегодня выходной, да? Перси поднял бровь: -- Да...? Маркус усмехнулся и, поцеловав его в кончик носа, с кряхтением выбрался из-под одеяла. Ухватившись за край, плотнее прикрыл Перси, подтыкая покрывало под него: -- Спи, Морковка. Пойду узнаю, что там случилось, и, может быть, вернусь. Несмотря на показанную ленивость, Флинт быстро оделся и вышел из комнаты. Гриффиндорец вздохнул, заползая ещё глубже в одеяло, укладываясь на бок. Он не знал, для чего и как тренировали Маркуса, но одеться за полминуты — вот это настоящая магия. Второй раз Перси проснулся в одиннадцать и, горя интересом, пошёл узнавать, что же такого натворили Малфои. Описать словами произошедшее было тяжело. Признаться честно, даже вежливый по жизни Перси в сердцах сказал что-то похожее на "Это что за хуйня...?" Впрочем, ответа на его вопрос никто не знал. Может быть, только Драко с Абраксасом. Которые, собственно, и отправили им стаю из гиппогрифов на постоянное проживание, без возможности отказаться. Потом Маркус с Эдвардом разобрались, конечно, что звери должны жить в близрастущих лесах, а не на территории мэнора, но это всё равно была сомнительная идея. Пришедший камином Абраксас только пожал плечами: -- Мы можем их убить, если хотите. Мешать не будут. Отец с сыном выдали моментальное единогласное решение: -- Убиваем. Перси поперхнулся чаем и свёл брови: -- Вы охренели? Никаких убийств ни в чем не повинных животных! Что за живодёрство?! И ушёл распоряжаться определением гиппогрифов в нужный лес. Малфой на всё это только головой покачал, видя покорное согласие на лицах Флинтов: -- Совсем размякли. Маги переглянулись. Маркус, стараясь скрыть лёгкую улыбку, покачал головой: -- Нет. Это мы не размякли, а больше не ответственны за этот табун. Перси теперь нас к ним и на пять заклинаний не подпустит. Абраксас поднял бровь: -- И когда у вас появились мозги? Парень закатил глаза: -- Пользоваться было незачем. Старшие маги на это лишь головами покачали, посмеиваясь. Действительно. ㅤ