Венец ветвей терновника

Ему не редко казалось, что в его жизни слишком много несправедливости. Хотя раньше на такие размышления особо времени не было. Не то что сейчас. Теперь то у него много времени на то, чтобы подумать. Даже слишком много.

***

Бежать! Бежать, как можно быстрее и дальше. Бежать на пределе своих возможностей. Лишь это он мог предпринять против злобных собак тети Мардж, такой же злобной, как и ее собаки, если не хуже. Но сейчас это не важно, нужно лишь спастись. И вот он перескакивает через небольшое ограждение чьего-то сада и с невероятной прыткостью взбирается по стволу щедрого на ветви и листву дуба. Ненавистные ему собаки, покрутившись вокруг дерева и напоследок принюхавшись, рысью рванули к своей хозяйке. Обстановка чуть шелестящей на ветру кроны и мелькающих солнечных лучей, которые все же редкость для хмурой Англии, могла бы быть приятной если бы не бешенный стук сердца, что кажется готово разорваться от подобной нагрузки, туман в глазах и все ещё звенящий в ушах лай этих проклятых собак. Однако попытка отдышаться была прервана громогласным криком из окна второго этажа дома, на территорию которого он проник. Звон в ушах не позволял разобрать хоть слово, но вероятно кричит хозяин дома и явно на него. А потому собирая остатки сил, Гарри спрыгнул с ветви и опять побежал, но зацепившись ногой за все ту же низкую ограду, только уже на другой стороне сада, он полетел вниз. И все бы ничего — как никак он много падал и далеко не всегда удачно. Только вот полетел он на заросли не особо высокого терновника. В другой ситуации он бы порадовался этой находке, ведь ягоды колючей сливы были хоть и кислыми, но невероятно вкусными, особенно с гарниром в виде постоянных недоеданий и вынужденных голодовок. Только ситуация не располагала. Словно зубы дикого зверя, толстые шипы вонзились в кожу покрываясь кровью, но не это было основной проблемой. Глаза, что сквозь плотно закрытые веки были настигнуты орудием дикой природы, обдало невыносимой болью и истошный крик вырвался сам собой привлекая внимание всех находящихся неподалеку людей. Уже скоро Гарри Поттер, национальный герой и надежда магической Британии, а также урод из дома 4 на Тисовой улице сидел в палате больницы после операции на глазных яблоках. Анатомическая целостность глаз, конечно, была восстановлена, только вот хрусталики были удалены и теперь он абсолютно слеп. Даже если бы уже и научились делать пересадку хрусталика, Петунья Дурсль, его самая нелюбимая тетушка, ни за что бы ни отдала и фунта на операцию. Это он знал. В больнице, однако было куда лучше, чем в доме его родственником. Здесь на него никто не кричал, не заставлял работать, не бил и не морил голодом. Только вот то ничего, что он видел было хуже темноты чулана. В его чулан проникали проблески света из гостиной, когда по вечерам они его закрывали, а сами проводили семейные просмотры фильмов. И даже теснота чулана была лучше давящей пустоты, теперь он даже не знает где край его койки и от этого тошнило. Так больно ему не было никогда, больно телом и больно душой, поныне уже истерзанной. За каких-то семь лет он потерял даже больше, чем было дано ему при рождении. Уже через неделю ставшие привычными голоса мед сестер и посещавших его по утрам врачей были покинуты. А от сидя на заднем сидении машины своего дяди понимал, что едут они не домой и сознание подкидывало мысли одну за другой. «Теперь то они решили избавиться от меня.» «Ну да, я ведь и так обуза их семьи, мало того, что лишний рот, так теперь ещё и бесполезный.» «В приют берут слепых?» Однако это был не совсем приют — «Интернат для глухонемых и слепых» теперь новый дом Гарри Джеймса Поттера.

***

Освоиться в подобном месте как это было не легко, но выбора не давали никому из находящихся здесь детей. Сам интернат, как понял Гарри из разговоров находится в Лондоне, а так как подобные заведения в стране можно пересчитать на пальцах одной руки, то детей было много. Но при этом и в общих комнатах, и в спальнях и даже в кабинетах, где для них проводят уроки, было тихо. И к этой тишине Гарри ещё не привык. Создавалось ощущение, что он не просто ослеп, но и оглох. Лишь шуршащий шепот детских голосов, тяжелые книги на языке Брайля, и преподаватели, что учили их жить в вечной пустоте. И так день за днем. Образование здесь было скудным, заметить это было не сложно, ведь даже то, что он уже знал, было для здешних детей его возраста чем-то далеким. Однако эти дети по крайней мере умели жить, а он лишь существовал, пытаясь выползти из-под оползня отчаяния и разочарования. Так ему исполнилось восемь лет. Позже и девять И он начал понимать, что есть то, чем отличается от других детей. Он видит. Не формы и цвета. Не лица и образы. Он видит тонкие нити, все чаще появляющиеся вокруг него сперва лишь одиночными змейками расползаясь в разные стороны. И было бы слишком нагло назвать это зрением. Нет, он чувствует. Чувствует, как нечто прохладное и нежное, словно апрельский ветерок взрастает внутри и каждым касанием от передает немного этого нечта миру. Незаметно ему исполнилось десять. Жизнь в интернате уже не казалось такой ничтожной и холодной и теперь он, по своей природе ребенок все же общительный, общался с другими, все тем же шипящим шепотом, что раньше казался ему таким далеким и пугающим. Не сразу, но он стал частью этого тихого шипящего дома. Скудный детский смех и тихие всхлипы, чужая горечь, такая знакомая всем здешним и такая родная. Быть может именно так он и обрел свой дом. Одиннадцатый день рождения стал для Гарри знаменательным, хотя сам он 24-го июля об этом ещё не подозревает.