Не достоин

      Катакури первый раз в своей жизни использовал по отношению к себе словосочетание «Я женат». И произошло это при… Невероятно странных обстоятельствах.

***

      Прошло уже около пяти месяцев с тех пор, как Шарлотта Катакури отправился в дальнюю экспедицию по поручению Мамы. Перед отплытием она дала ему туеву кучу заданий, которые делились на самые важные и малозначительные для Пиратов Большой Мамочки. Признаться честно, стоило ему узреть полный список его дел, у него стал дергаться глаз. А после того, как Катакури пробежался глазами по части «малозначительных» задач, он понял, что половина из них оказалась там только потому, что никто из остальных детей не собирался брать эту работу. И конечно, только Катакури способен решить эти проблемы, ведь только у него еще не ссохлись все мозги от переизбытка сладкого. Быть главным любимцем Мамочки иногда так утомительно.       Шарлотта хотел отправиться домой сразу же после выполнения всех заданий первой необходимости, правда, но Мама сказала, что пока все задания из списка не будут выполнены, в Комуги ему путь закрыт. Что ж… Слово Мамы всегда было для него законом, а потому, стиснув зубы от злости и усталости, Катакури приказал сменить курс. Из-за суровой принципиальности Мамы ему, Великому Конфетному Генералу, приходилось останавливаться чуть ли не на каждом острове, чтобы собрать те или иные растения для сладостей, сообщать о захвате территорий Йонко, искать новые Дьявольские фрукты, составлять торговые дороворы и прочее, прочее… Достаточно монотонная работа, не находите?       Из-за этого экспедиция, которая длилась бы в лучшем случае пол года, в итоге должна была растянуться на целых двенадцать месяцев (и это если учесть, что он выполнил только малую часть «малозначительных»). Его прибытие в Комуги надолго откладывалось. Да, Шарлотта оставил после себя регента, и ни на минуту не сомневался в способности Мэйбелинг управлять островом, да и Крекер, в любом случае, не оставит её одну с возникшими проблемами, но… Как бы Катакури не отрицал это, он все равно скучал и по острову, и по его жителям, и по мягкой кровати, и по вкусным сладостям, и по…       Первое время команда была недовольна увеличившимся сроком экспедиции и пыталась бунтовать, потом немного свыклась и возобновила работу, чувствуя тяжёлый взгляд капитана, а потом вновь стала падать духом. Припасы съестного кончались, команда совершенно не понимала, почему они должны плавать по Гранд Лайну из-за подобной ерунды, вид моря успел осточертеть, а долгое отсутствие женской ласки и вовсе действовало на них не хуже, чем кайросеки на фруктовиков. Поэтому, видя состояние своих подопечных и будучи понимающим капитаном, Шарлотта отдал приказ швартоваться в порту ближайшего острова для пополнения припасов. От такой новости его накама воспряли духом и работа вновь пошла активно, словно вся команда разом подсела на доппинги. Всем не терпелось ступить на твердую землю и наконец получить то, о чем так долго грезили многие на этой палубе.       Единственный городок, располагавшийся на этом острове, был достаточно маленьким и почти что заброшенным, поэтому сюда не доходила ни почта, ни другие мореплаватели. Появление в их порту огромного корабля, наполненного такими же огромными людьми, вызвало у местной публики определенный интерес, и вскоре весь порт был заполнен жителями города, которые хотели воочию поглазеть на тех, кто прибыл в их город. Лишнее внимание к своей персоне от незнакомцев часто нервировало Катакури, и чтобы решить вопрос мирно, он просто задействовал волю, давая понять, что люди с этого корабля опасны, и к ним лучше не приближаться. Сработало куда лучше угроз, уговоров или кулаков — буквально сразу же порт опустел, а команда Конфетного Генерала смогла без особых проблем пришвартоваться и спустить трап.       Пока все выгружались, Катакури критично осмотрел вид города с порта. Охарактеризовать его можно было исключительно словом «захолустье». На этом острове ловить было почти нечего, и Шарлотте пришлось остановиться здесь исключительно из-за того, что команда могла бы поднять реальный бунт. Впрочем, самому Катакури тоже не помешало бы развеяться. Мужчина дождался, пока вся команда спуститься с корабля, после чего собрал всех вокруг себя для озвучивания дальнейших указаний.       Катакури разбил команду на три группы, одну из которых отправил на скупку съестного, вторую — за деталями, которые могут пригодиться в ходе их дальнейшего плавания, а третью послал разузнать информацию об острове, на который они благополучно высадились. Он, пусть и лежал на их пути, мог оказаться попросту бесполезным для него, как для Генерала. Сам же капитан остался на корабле, расположившись на палубе и пребывая в ожидании своей команды. Только после выполнения основных задач, ради которых они и пришвартовались здесь, он позволит команде немного… Отдохнуть.       Вскоре все вновь были в сборе. Шарлотта проверил всё купленное, внимательно выслушал краткую характеристику острова и понял, что задержались они здесь не зря. Название этого острова тоже было в его списке, правда самым последним, но это не очень то важно. Самое главное, что они высадились в нужном месте. Катакури подумал немного, и всё же разрешил своим накама «развлечься». И ежу было понятно, как именно они собираются развлекаться. Как бы Катакури не ненавидел бордели и подобные им места, он, как капитан, отвечал за свою команду, так что был вынужден пойти с ними. Даже в такое гнилое место, как местный бар с красивыми и (что самое главное) дешевыми девчонками.       Если честно, он никогда не понимал, как мужчины могут спокойно находиться в борделях. Каждый раз, когда ему доводилось находиться там, он чувствовал, словно всё его тело выворачивает наизнанку, а в горле стоит ком омерзения и брезгливости. Запахи пота, приторно сладких духов, дымящихся сигарет и алкоголя заставлял его изнывать от накатывающей медленными волнами тошноты. Катакури считал себя брезгливым человеком, и просто ненавидел, когда кто-то брал его личные вещи или касался грязными руками. В борделе же абсолютно всë, по его мнению, было грязным, липким и мерзким. Словно каждая деталь интерьера впитала в себя этот запах и эту грязь, и никогда больше не отмоется. Даже воздух в борделях был грязным, прелым и отвратительным. Он, как человек настолько брезгливый, буквально заставлял себя сидеть среди этих потных, грязных и похотливых тел, только чтобы его парни не натворили невесть что. Только ради собственной команды.       Впрочем, он слукавит, если скажет, что ни разу не пользовался услугами портовых девчонок, продающих себя почти за бесценок пиратам покрупнее (пусть его и выворачивало от расцветающего внутри чувства брезгливости). Малышки, начитавшись романов про пиратскую жизнь, думали, что после «незабываемого» (по их скромному мнению) секса пират с наградой в условные сто миллионов влюбится по уши, выкупит или похитит её из борделя и осыплет её золотом, любовью и дорогими безделушками. Девочки, никогда не сталкивавшиеся с реальными пиратами, охотились за ними, словно за Ван Писом. В реальности же пират бросал её после первой же ночи, иногда даже присваивая себе еë скромные накопления, которые девушка собирала для собственного выкупа, а если и забирал на корабль, то их страсть угасала довольно быстро (максимум, который видел Катакури — один месяц), и девушка вскоре становилась «общаком» — проще говоря, корабельной шлюхой. Что оставалось от этих бедняжек ближе к концу их жизни … Мурашки по коже.       Пока Катакури решал, от какого именно чувства его тошнит, она из таких мечтательниц оказалась на его коленях. По маленьким островам слухи расползаются очень быстро, так что неудивительно, что портовые шлюхи решили выцепить именно капитана. Ведь именно он обладает самым большим количеством денег. И именно он сможет стать тем, кто выкупит беднягу из этой обители разврата и похоти.       С первого взгляда на малышку было понятно, что она изрядно пьяна, а может и накурена. Шарлотта вопросительно выгнул бровь, уперевшись взглядом в сидящую на его коленях девчушку. Она изнывала от нехватки ласк, и, не получив активного сопротивления, принялась ëрзать на его колене, плотно обхватив ногу своими бëдрами. По еë мнению, подобное должно было возбудить любого, кто провел в море большое количество времени, но Шарлотта, к еë же сожалению, не испытывал ничего, кроме отвращения. Вязаный шарф, увы, не спасал его от тяжелого амбре пота, цветочных духов, табака и алкоголя, что исходило от потаскухи. Рука Катакури, до того покоившаяся на спинке затёртого диванчика, потянулась в сторону девчонки. Та, понявшая его жест как одобрение, стала ластиться, словно течная кошка. Шарлотта в действительности подумывал воспользоваться её услугами, а после бросить на произвол судьбы, но…       Мягкие, карамельные кудри, тонкий, изящный стан, нежная кожа, сладкие духи, пленяющие, зелёные глаза… Катакури словно передернуло. Он достаточно резко спихнул с себя девушку лёгкого поведения, что вызвало в ней волну недоумения и обиды. Она надеялась сорвать большой куш, и потому попробовала заползти вновь, и при этом действии случайно схватилась за его шарф, скрывающий лицо. Шарлотту передернуло, словно от сильного удара током. Внезапно появившаяся ярость плотным кольцом обхватила его шею, сжимая глотку. Даже слабого потока Королевской воли хватило, чтобы девушку прижало к дивану, словно тяжелой кувалдой. Суровый взгляд фиолетовых глаз хлестнул по ней, словно плеть — шлюха испуганно заскулила. Мужчина встал с дивана, после чего сказал лишь два слова:       — Я женат.       После чего он быстрым шагом ретировался из борделя. Он не слушал летящие в его спину восклицания проститутки о том, что если он столь праведный, то что вообще забыл в доме удовольствий. Плевать на команду, они парни взрослые, разберутся. Если и возникнут проблемы, смогут разобраться с ними сами. В конце концов, не будет же он подтирать им задницу всë их путешествие! Он просто не может находиться в этом месте. Атмосфера слишком… Удушающая. И контингент в борделях, как обычно, тоже не самый приятный.       Шарлотта ещё долго стоял перед входом в бордель, вдыхая свежий, прохладный воздух. После тяжелых ароматов в доме удовольствий, он чувствовал настоящее наслаждение, вдыхая запахи пыли, цветущих на чьих-то балконах цветов и остатков мусора на обочине. Даже эти запахи казались ему приятнее. Ярость медленно отступала, периодически вновь напоминая о себе. Как эта шлюха посмела коснуться своими грязными, похотливыми руками шарфа, который его жена так долго и усердно вязала для него?! Он и правда собирался воспользоваться услугами этой девчонки? Что на него вообще нашло… Раньше он действительно не брезговал потаскухами, воспринимая их исключительно как очень дешевый и не самый вкусный пончик — есть можно, но удовольствия от него мало. Это было скорее необходимостью, ведь копить в себе плотские желания было очень вредно для моряка. Пусть он и пытался отрицать, что почти не чувствовал влечения подобного характера, тело каждый раз подводило. В конце концов, он был здоровым мужчиной, вполне в расцвете своих сил и возможностей, и испытывать сексуальное желание для него совершенно нормально.       Но почему он вспомнил Мэйбелинг? В ходе всей экспедиции он думал о ней лишь жалкие пару раз, да и то из-за того, что оставил на ней управление Комуги. В остальном же он почти не вспоминал о своей жене... Черт, он действительно это сказал? Во всеуслышание признал, что он женат? Да ещë и кому... Дешевой потаскухе. Но он действительно был связан брачными узами с девушкой, и связь их была закреплена Господом. Стоило ему вспомнить о том, что он супруг Мэйбелинг Санти, щеки словно обожгло.       Как он вообще мог даже на мгновение подумать о том, чтобы изменить ей? Ей, этой женщине, которую можно было считать буквальным воплощением слов «целомудрие» и «невинность». Ей! Которая является эталоном правильного воспитания и настоящей благородности. Этой прекрасной аристократке, способной заворожить кого угодно одним лишь взмахом ресниц. Катакури был уверен, что она, несмотря на внешнюю привлекательность и природную общительность, имеет настолько железные принципы, что никогда в своей жизни даже не подумает о том, чтобы разделить своё ложе с кем-то, кроме Катакури своего законного супруга (последняя мысль, отчего-то, тоже обожгла щёки). И как тогда, имея такую супругу, он мог даже на мгновение задуматься о столь мерзком поступке? Если бы Шарлотта совершил нечто подобное, то всю жизнь чувствовал бы себя грязным, похотливым пятном на еë репутации. Он не простил бы самого себя.       Но стоп... Давно он стал так трепетно относиться к Мэйбелинг? Давно стал таким принципиальным, давно стал... Ценить еë? Равняться на неë? Шарлотта моргнул пару раз, не понимая, куда его завели собственные хаотичные мысли. Он стал ценить еë? С чего вдруг? Между ними ведь всë также, и он не собирался что-либо менять. Или так сильно на него повлияло долгое отсутствие на Комуги? Всë-таки он успел привыкнуть к еë готовке, еë присутствию, аромату еë духов и тихому смеху, что иногда раздавался из еë спальни, когда она говорила со своим братом или кем-то из друзей. Катакури действительно стал ценить еë за то, что она делает для него, стал привыкать к ней. И если она вдруг исчезнет из его жизни...       Случилось то, чего Катакури так боялся. Он начал привязываться.       Очнувшись от собственных размышлений, Шарлотта решил пройтись по острову. Здесь же должны быть какие-нибудь развлечения помимо борделей и баров. Хотелось привести своей супруге чего-то необычного, чтоб захватило дух. Ему хотелось порадовать Мэйбелинг. Возможно, наградить её за хорошую работу, как временного регента. Катакури был уверен, что его жена просто не подпустит Крекера к Комуги, управляясь со всем самостоятельно. Она была волевой женщиной, и еë образования с лихвой хватало для того, чтобы грамотно и справедливо управлять. Возможно, Мэйбелинг даже сможет разобраться с теми проблемами, до которых у Катакури всë никак не доходили руки (как было с руслом гражданской почты). Губы тронула слабая ухмылка — он точно знал, что не ошибся с человеком, которого поставил себе на замену.       Мужчина медленным шагом поднимался по улице, проходил мимо закрытых витрин магазинов, без особого интереса изучая вывески. На улице было достаточно поздно, чтобы многие из них не работали, так что ничего особенного или интересного он не замечал. Но, в конце концов, его внимание привлек один магазинчик, чья вывеска ещё не потухла. Шарлотта подошел к нему поближе и принялся изучать его. Красивая, витьеватая надпись говорила о том, что перед ним ювелирный магазин. Очень необычно, что на таком бедном острове был магазин, для содержания которого нужно иметь много денег. Он задумчиво тронул вывеску рукой, проводя по ней пальцами. Взгляд вдруг уперся в руку, а именно — на безымянный палец. Кольца. У него нет кольца. И у Мэйбелинг, как он помнил, его тоже не было. В голове словно что-то щёлкнуло. Очередной косяк Мамы с его свадьбой всплыл. Вот оно. Тот подарок, что он привезет на Комуги.       Дверь магазина вдруг открылась, и оттуда вышла миловидная девушка. Держа в руках связку ключей, она, видимо, собиралась закрывать магазин. Заметив стоящего перед входной дверью гиганта, она вдрогнула и закрыла собой проход в слабой надежде, что это поможет. Девчушка пропищала что-то вроде «мы закрыты», искренне желая, чтобы неожиданный покупатель просто пожал плечами в ответ и ушел восвояси. Шарлотта промолчал, продолжая сверлить её взглядом. Поняв, что покупатель не уйдет, она устало вздохнула и зашла внутрь. Катакури зашел следом за ней, согнувшись в три погибели. Ничто здесь не подходило ему по размерам.       Он остановился у главной части прилавка, где чаще всего базируется продавец, и вскоре перед ним появилась та девушка. Выглядела она невероятно уставшей, но Шарлотту угрызения совести по поводу того, что он задерживает еë в нерабочее время не мучали совершенно. Продавщица натянула на себя вежливую улыбку и ещё раз осмотрела клиента. Катакури заметил, что её щеки заметно порозовели, а взгляд вдруг стал мягким и робким. Ясно, романы о пиратах здесь читает всё женское население острова.       — Подбираете украшение, чтобы подчеркнуть свою силу и мужество? — Шарлотта слышал, как она с ним заигрывает. Стало мерзко.       — Нет, мне нужны обручальные кольца. — он мог поклясться, что услышал звук её разбивающегося сердца. Стало радостно.       Скрипя зубами и сердцем, она натянула улыбку вновь и принялась показывать весь ассортимент свадебных украшений, периодически грустно и томно вздыхая. Шарлотту же не цепляло ничего. Всё было такое… Блеклое, однотипное и скучное. Он хаотично бегал взглядом по представленным вариантам, и всё сильнее распалялся. Какого черта эта ювелирка имеет настолько скудный выбор украшений?! Неужели тот, кто открыл этот магазин, не мог постараться лучше?!Девушка, заметив его смятение и, возможно, испугавшись возможного приступа агрессии, поспешила выяснить чуть больше деталей.       — Неужели Ваша избранница настолько капризна? Если свадьба нескоро, то…       — Мы женаты почти два года. И я, пожалуй, обойдусь без глупых советов и критики моей супруги.       Катакури сказал это с достаточной раздраженностью, чтобы продавщица стыдливо притихла. Она впервые видит такого неразговорчивого пирата, да ещë и женатого! В еë понимании, пиратом всегда был холостой и болтливый мужчина, падкий на золото и красивых женщин. Да и вообще, кто покупает обручальные кольца спустя почти два года после свадьбы?! Решив, что у пиратов свои странности, она присела на небольшой стульчик и, изредка поглядывая на часы, стала дожидаться момента, пока клиент определиться. Шарлотта же совершенно не спешил.       Почти отчаявшись, он повернулся в другую сторону, собравшись уже уходить, и заметил их. Два кольца стояли далеко друг от друга, но выделялись на фоне остальных. Одно было широким, из белого золота. В центре был расположен крупный малахит, огранённый в форме прямоугольника и играющий на свету всеми оттенками зелёного. Вокруг камня располагались маленькие бриллианты, подчеркивая и выделяя его сияние дополнительным блеском. При виде этого камня, он вспомнил глаза Мэйбелинг — то, как глубоко они иногда могут смотреть; то, как многогранно они переливаются при разном освещении; то, как она обычно смотрит на него.       Второе же кольцо кардинально отличалось. Оно было более тонким и маленьким, тоже из белого золота. Центром кольца стало прямоугольное ложе из белого золота, окаймленное маленькими бриллиантами, в котором был расположен сияющий, глубокий аметист. Красивый, фиолетовый камень слабо поблескивал в свете потолочной лампы, словно привлекая к себе внимание и заставляя покупателя задержать на себе взгляд. Катакури показалось странным то, что такую красоту никто не купил до него; при всëм при этом, он был благодарен всем покупателям этого магазина за то, что они проходили мимо этих двух самородков ювелирного искусства. Шарлотта молча указал пальцем на отсек, в котором находились эти кольца. Продавщица, также молча, повиновалась.       При ближайшем рассмотрении Катакури «влюбился» в эти кольца ещё больше. Кольцо с малахитом идеально село на его безымянный палец, плотно обхватив его. Но какой размер пальца у его жены? Ему не хотелось купить такое красивое кольцо и прогадать с размером. Шарлотта хорошо помнил тот момент, когда держал её за руку в день их свадьбы. Как еë рука утопала в его ладони, как она слабо и почти неощутимо сжимала его ладонь в ответ. Всё всплыло в его памяти так хорошо, словно он вновь переживал этот момент. Катакури взял кольцо с аметистом и легко сжал его большим и указательным пальцами, представляя на месте кольца тонкий пальчик Мэйбелинг. Да, это колечко должно прекрасно подойти.       Остановившись на этих двух кольцах, он без лишних слов оплатил покупку и покинул ювелирный магазин, отпуская, наконец, бедную продавщицу домой. В подарок к двум кольцам ему предложили красивую коробочку, и Шарлотта не отказался. Спрятав коробочку с кольцом во внутренний карман жилетки, Катакури направился в сторону корабля. Теперь его дела на этом острове закончены, так что он может вернуться на корабль и хорошенько отдохнуть.       На корабле он сразу же направился в капитанскую каюту, где устало плюхнулся на не расправленную койку. Не раздевшись, наплевав на уличную грязь и пыль, покрывавшую его тело, он лежал на чистой постели и наслаждался еë мягкостью — единственным доступным ему благом. Тяжело выдохнув, он скинул с себя ботинки, окончательно забрался на кровать и повернул голову в сторону стены. Плюшевая Мэйбелинг лежала возле подушки, смотря на него своими невинными, зелёными глазками. Он и сам не понял, почему решил взять её с собой, а не оставил в резиденции. Но сейчас, прижимая плюшевую игрушку к себе и ощущая на ней слабый аромат её духов, Катакури понял, что абсолютно не жалеет о том, что в последний момент взял её с собой. Так, лёжа в компании своей плюшевой супруги, обнимая еë и прижав к собственный груди, вдыхая сладкий, но в тоже время расслабляющий аромат еë духов, он уснул. Наверное, впервые за всë его путешествие настолько крепко.

***

      На следующий день, как только вся его команда собрала себя по кучам и отошла от жесточайшего похмелья, они отправились дальше. Шарлотта стоял на носу корабля, держа в руках списки, данные мамой. Им оставалось выполнить совсем немного поручений, и Катакури вновь будет дома. Будет в Комуги. Теперь у него появилось целых две причины с нетерпением ждать и желать возвращения на этот остров. Одна из них прямо сейчас управляла Комуги, а вторая причина была надёжно спрятана во внутреннем кармане его жилета.