Девочка Санзу

      Амада чувствует себя неловко, однако понимает, что Харучиё прав, и теперь она не может жить под одной крышей с Рео. Девушка закусывает губу, стоя посреди светлой прихожей и ощущая в воздухе пряный аромат туалетной воды Караги. Она проходит вперёд, а взгляд останавливается на кухонном столе, за которым они сидели с Рео, когда он поцеловал её.       От этого воспоминания — сейчас как будто замутнённого, — внутри образуется неприятный липкий комок, словно плотная густая слизь стекает по органам и костям; она пахнет тиной и гниющей рыбой. Симидзу подносит руку к лицу и зажимает рот, а желудок скручивает узлом из-за спазмов, вызванных одной только мыслью о поцелуе с другим мужчиной.       — Госпожа? — сзади раздаётся обеспокоенный голос Акио и звучат быстрые шаги. — Всё в порядке?       Амада кивает, и на ум сами собой приходят успокаивающие воспоминания об утре, проведённом наедине с Харучиё. Стоит только представить своего дикого соулмейта, как на душе воцаряется покой, а организм перестаёт бунтовать и мгновенно успокаивается — воистину невероятное действие скреплённой связи, которую принимают обе стороны.       Санзу, слов на ветер не бросающий, присылает своих людей уже через час после того, как покидает квартиру Симидзу. Девушка усмехается, встречаясь взглядом с Акио, который — удивительно — выглядит целым и невредимым, хотя номер два Бонтен обещал ему по телефону кровавую расправу.       — Да, всё хорошо, — отвечает Амада, а сама прекрасно видит, что первый помощник Харучиё буквально сканирует её взглядом: наверняка доложит обо всём своему хозяину. — Много времени не потребуется.       — Помощь нужна?       — Нет, я сама сложу вещи, а потом позову вас, хорошо? — мужчина мнётся пару мгновений, потому что Санзу даёт ему кристально чёткие поручения: с Амады глаз не сводить ни при каких обстоятельствах, даже собственная смерть не будет являться уважительной причиной. — Акио?       Он поджимает губы, но чуть погодя кивает и отходит обратно к двери, замирая там послушным сторожевым псом: перенимает повадки у своего начальника. На самом деле, Акио Химура благодарен Симидзу за то, что она смогла сделать: Харучиё с трудом принимает помощь от других, но Амада особенная. Первый помощник Санзу без труда складывает дважды два, чтобы понять — номер два Бонтен и Симидзу соулмейты. Именно по этой причине Харучиё отдаёт своим людям приказы следить за перемещениями девушки.       Теперь, когда связь принята обоими, а это легко угадывается по поведению Харучиё, Акио понимает, что слежка за Амадой усилится — у Санзу появилось своё личное сокровище, и он сделает всё, что в его силах, чтобы сберечь родственную душу.       Симидзу оставляет дверь в спальню открытой: напряжение Химуры можно руками потрогать, и девушка решает не подкидывать ещё больше дров в топку его беспокойства. Амада кладёт на кровать большую спортивную сумку, что ей привёз Акио, и начинает складывать туда свои вещи. Девушка даже радуется, что не успела прожить здесь достаточно долго для того, чтобы «обрасти» множеством ненужных безделушек, которые жалко выкидывать, но слишком тягомотно перевозить с места на место.       Правда, Симидзу не покидает мерзкое чувство за грудной клеткой; оно расползается внутри мелкими трещинами, и не даёт спокойно дышать: вроде бы даже глупо, потому что Амада ничего не обещала Рео, сразу же обозначив границы их общения. Признание парня также ничего не изменило, потому что все мысли Симидзу занимает Харучиё, но девушка продолжает ощущать вину перед Караги, потому что просто использовала его, желая добиться намеченной цели.       — Блять, — вырывается у Амады едва слышно, и она прижимает к груди тёплую кофту, всеми фибрами души мечтая сейчас оказаться около Санзу и забыть обо всём на свете. В любом случае, от разговора с Караги ей никуда не деться, так что это необходимо пережить, как, например, операцию по удалению аппендицита.       Другой вопрос в том, как всё это воспримет Рео? Продолжит точно так же ждать, как было до этого или поймёт, что здесь ловить нечего?       Симидзу вздыхает, понимая, что от этих мыслей ей легче всё равно не станет, так смысл себя мучить? Будет решать проблемы по мере их поступления. К тому же, судя по поведению Караги, он быстро найдёт себе утешение, потому что не привык проводить ночи один.       — Акио, я готова, — мужчина появляется в дверном проёме и забирает сумку Амады. Он пропускает девушку вперёд, ждёт пока она закроет дверь в квартиру, а внизу любезно усаживает Симидзу в машину.       Амада чувствует себя несколько скованно, однако понимает, что правила Харучиё ей придётся принять, а он действительно помешан на контроле. Иначе как объяснить, что вместе с Акио приезжают ещё человек десять? Симидзу фыркает и откидывает голову на мягкий подголовник сидения, следя за проплывающим за окном видом — они возвращаются к дому девушки.       — Вам нужно ещё что-то, госпожа? — интересуется Акио, сидя спереди на пассажирском месте.       — Так теперь будет всегда? — говорит Амада, и мужчина пожимает плечами, без слова давая ответ на поставленный вопрос.       — Вам следует привыкнуть к такому. Все «цветы Бонтен» находятся под пристальным вниманием, и мне кажется, я не должен объяснять почему.       «А ты бы хотела вернуться к тому, что было?» — ехидный голос внутри заставляет сжать руки в кулаки. Симидзу прикрывает глаза, чтобы прийти в себя. Сейчас, узнав Харучиё совершенно с другой стороны, Амада с ужасом думает о том, что их отношения снова могут вернуться к изначальному стилю, так что готова принять любые изменения, лишь бы больше не испытывать на себе вкус ненависти Санзу.       — Я поняла, Акио, спасибо, — девушка благодарно кивает. Она готова заплатить любую цену за то, чтобы быть с Харучиё, и если для этого придётся терпеть рядом целый отряд, Симидзу сделает это.       Уже у себя в квартире, избавившись от вынужденного надзора, Амада выдыхает. Улыбка вдруг появляется на лице, и девушка заваливается обратно в кровать, ощущая, как со всех сторон её окутывает аромат Санзу: ощущение такое, будто мужчина прямо сейчас оказывается в маленькой комнате, чтобы иметь возможность обнять своего соулмейта.       В кармане звонит смартфон, и Симидзу достаёт гаджет из джинсов, чтобы ощутить сладкий спазм за грудной клеткой: не иначе её родственная душа обладает шестым чувством, раз так удачно подбирает время для звонка.       — Да?       — Какая послушная мышка, — его голос, как мягкий текучий ручей: скользит по коже, оставляя после себя море мурашек. Амада замирает на кровати, чувствуя себя так, будто оказывается обнажённой и душой, и телом, а перед ней сидит огромный злобный хищник, глядящий на девушку ледяными голубыми глазами. Но вместо того, чтобы растерзать хрупкое тело, зверь обнимает Симидзу, позволяя коснуться себя. — Неужели так сильно жаль этого пиздюка?       — Нет, — сладко тянет девушка. — Просто мой соулмейт наконец-то решил показать себя с другой стороны.       — Ах вот как, — его смех — прохладная речная галька, касающаяся мягких ладоней, — звучит так красиво, что девушка замирает на постели, вслушиваясь и желая ещё больше. — Так дело во мне?       — Разумеется.       — А мне кажется, кнут тебе тоже по душе, — Харучиё усмехается, глядя на экран телефона, где виднеется небольшая уютная комната. На кровати лежит Амада, и Санзу отчаянно хочется слизать с её губ нежную улыбку, предназначенную ему. — Правда?       — Мне следует продолжить тебя провоцировать?       — Это плохая идея, мышка. Ты или моя, или не дышишь, — мужчина хмыкает, но даже сейчас понимает, что страха Симидзу не ощущает.       — Не знала, что тебе по душе такие игры, — она смеётся, а Харучиё чувствует, как его заново охватывает жажда: хочется прижаться к соблазнительному телу, взять Амаду, заставляя смотреть себе в глаза. — Ошейник мне уже купил?       — О да, а ещё кляп, — то, как Санзу говорит это, заставляет Симидзу задохнуться от восторга. — Я приеду к восьми, мышка, будь готова.       — К чему конкретно?       — Узнаешь, — усмехается Харучиё и отключается. У него как раз запланирована на вечер встреча с одним из главарей наркокартеля, что хочет предложить «Бонтен» сотрудничество по сбыту кокаина на территории Японии, так чем не повод вывести в свет свой цветок? Точнее, показать её издалека. Санзу испытывает двойственные чувства: хочется похвастаться на весь мир, как Ран, а с другой стороны — спрятать Амаду туда, где никто не сможет найти её. Никто, кроме самого Харучиё. — Только моя мышка.       Амада, когда Санзу сбрасывает звонок, какое-то время пребывает в ступоре, не понимая, что задумал её взбалмошный соулмейт, но решает, что по большому счёту, ей всё равно. Харучиё — природное бедствие, и ему стоит просто покориться.       Через пару часов на пороге квартиры появляется Акио с пакетами и свёртками. Мужчина оставляет всё это Симидзу и, вежливо поклонившись, уходит, а девушка понимает, что намечается очередной выход в свет.       — Да, а вкусы-то вообще не похожи, — она усмехается, вспоминая жемчужное платье, присланное Какучё. Харучиё во вкусе также не откажешь, но здесь и цвет, и длина выбраны так, чтобы привлечь больше внимания. Симидзу надевает платье богатого винного оттенка и встаёт перед зеркалом: наряд полностью открывает вид на шею и плечи, усыпанные засосами, а ещё демонстрирует ноги, и если бы юбка была чуть выше, то и здесь можно было бы запросто разглядеть следы неукротимой страсти Санзу.       Амада закалывает волосы на затылке, оставляя спереди пару свободных прядок: она понимает почему выбран подобный фасон — чтобы каждый мог увидеть, что девушка занята, и её партнёр — ревнивый собственник. Никаких украшений на шее, но зато среди пакетов находится небольшая коробочка с роскошными бриллиантовыми серьгами-каплями и парой широких браслетов — как наручники.       Девушка хмыкает от этих ассоциаций, но они удивительно подходят Санзу, желающему полностью присвоить Симидзу себе. Амада завершает образ изящными туфлями на шпильке, понимая, что выглядит, как дорогая конфета в шикарной обёртке, которую хочется немедленно развернуть.       К тому моменту, когда в замке поворачивается ключ, Симидзу успевает нанести на губы помаду и застыть на месте, ощущая между лопаток огненный изучающий взгляд, слишком откровенно рассматривающий её.       — Я уже начинаю жалеть о том, что согласился на сегодняшнюю встречу, — Амада разворачивается к мужчине лицом, буквально задыхаясь от жаркой волны похоти в его взгляде. Девушка готова разделить это ощущение, смотря на Харучиё, облачённого в строгий костюм-тройку точно такого же цвета, как и её платье.       От осознания того, что их образы подобраны специально парными, за грудной клеткой рассыпаются золотистые шары, опаляющие мёдом все внутренности. Симидзу хочется коснуться широкого разворота плеч и твёрдой крепкой груди, чтобы ощутить под ладонями силу и мощь своего соулмейта.       — Иди ко мне, — его голос наполняется желанием, и Амада сама не замечает, как делает шаги в объятия зверя. Голубые глаза темнеют, а в следующее мгновение сильные руки смыкаются на тонкой талии, и Симидзу оказывается в тесном плену Харучиё, ощущая, как на голые плечи опускается его аромат: острый и свежий. — Привет, мышка.       — Привет, — девушка мягко выдыхает, а Санзу легко проскальзывает языком меж манящих приоткрытых губ и наконец-то целует свою родственную душу, ощущая, как Амада тает в его руках. Все поцелуи с ней — рождение новой вселенной; ощущение такое, будто вокруг взрываются фейерверки, оседая золотистой пыльцой на телах. Харучиё сходит с ума, терзая упругие, как суфле, губы Симидзу; он гладит язык девушки и забирается все глубже во влажную глубину, зверея от стойкого нежного вкуса мёда и кокоса.       — Идём, мышка, пока я не передумал, — «и не сорвал сделку на сотни миллионов только потому, что хочу тебя разложить прямо сейчас».       Амада хмурится, ощущая лёгкие волны раздражения, идущие от Санзу, но внешне мужчина остаётся абсолютно спокойным. Он набрасывает на плечи Симидзу свой пиджак, чтобы она не замёрзла, пока они будут спускаться к машине, и это явное проявление заботы заставляет девушку затрепетать, будто у неё все органы обрастают множеством бабочек. Симидзу закусывает губу, а Харучиё уже переплетает их пальцы и ведёт за собой.       У подъезда ждёт автомобиль с работающим двигателем, но это не машина Санзу, на которой он обычно ездит. Амада логично решает, что вряд ли у такого, как Харучиё, только одно средство передвижения. Авто выглядит дорого и красиво блестит даже в тусклом свете уличных фонарей; внутри пахнет кожей и вишнёвыми сигаретами.       Когда они устраиваются на заднем сидении — за рулём находится Акио, — Амада поднимает голову вверх и видит стеклянную крышу, демонстрирующую тёмно-синее вечернее небо и первые звёзды, загорающиеся на нём. Так и тянет протянуть руку и коснуться, но тонкие пальцы уже оказываются в плену Харучиё. Он, хоть и выглядит для остальных диким и нелюдимым, перед Симидзу предстаёт ужасно тактильным человеком.       — Даже не спросишь, куда мы? — интересуется номер два Бонтен, а затем затягивается сигаретой, и по салону плывёт яркий аромат вишни.       — Мне с трудом верится, что ты мог передумать насчёт «сопливых» свиданий, так что… какие-то дела группировки, — честно сказать, Амаде вообще плевать на это. Она так сильно устала от эмоциональных качелей, на которых её катал Санзу, что сейчас готова радоваться чему угодно, лишь бы быть рядом с Харучиё.       Мужчина хмыкает и прячет улыбку, отворачиваясь к окну. Он и сам не до конца осознаёт, почему взял с собой родственную душу. Наверное, нарастающее с каждой секундой желание увидеть Симидзу, перевешивает любую паранойю насчёт безопасности Амады. Вон Ран на всю Японию демонстрирует свою связь и готов снести голову любому, кто как-то не так посмотрит на его жену. Харучиё до сих пор не объявляет, что в их цветнике пополнение, но после этой ночи всё изменится.       Под защитой Майки окажется ещё один великолепный — самый красивый — цветок. Санзу украдкой любуется Симидзу, желая коснуться гладких густых волос и распустить их, чтобы зарыться в эту копну руками; снять с Амады платье, потому что она выглядит в нём слишком соблазнительно, и Харучиё уверен: все взгляды в клубе будут направлены на девушку. И совсем не потому, что она пришла туда в паре с номер два Бонтен.       — Будь хорошей девочкой, мышка, и не смей дразнить меня, — голос Санзу становится на тон тише, будто он специально изводит Симидзу. Она отворачивается от окна, сосредотачивая всё своё внимание на соулмейте и в очередной раз поражаясь звериной притягательности Харучиё, больше напоминающего грозного хищника в разгар охоты.       Амада склоняет голову набок и усмехается, а затем придвигается ближе к мужчине, так что их бёдра соприкасаются. Она кладёт узкую ладонь на ногу Санзу и медленно ведёт вверх, продолжая смотреть в ледяные голубые глаза, стремительно становящиеся грозовым небом.       — Так? — невинно интересуется Симидзу. Возбуждение накрывает их обоих, точно плотный колпак, не пропускающий внутрь ничего лишнего. Девушка ойкает, когда Харучиё молниеносно выкидывает вперёд руку и притягивает её к себе, так что их дыхание смешивается. Он тушит сигарету, и большая тёплая ладонь ложится на тонкую шею, слегка сжимая.       — Мне кажется, что тебе просто необходима порка, — его слова бархатным шёпотом разбиваются о приоткрытые губы Амады, и Харучиё ухмыляется, видя в серебристых глазах отражение своего голода. — Теперь, мышка, есть только я, поняла?       — Да, — выдыхает она, умирая от жуткого желания получить поцелуй палача Сано.       — «Да, Хару», — мужчина обнимает Симидзу за талию и пересаживает на свои колени, благо просторный салон позволяет совершать и не такие телодвижения. Тяжесть женского тела будоражит, и Санзу с трудом удаётся держать себя в руках, чтобы не наброситься голодным волком на Амаду.       — Да, Хару, — номер два знает, что Симидзу тот ещё чертёнок, но от этой покорности просто голову сносит, и Санзу больше не хочет ждать, а вместо этого целует Амаду, жадно касаясь влажных розовых губ своими, чтобы утянуть в горячий страстный поцелуй. Девушка отвечает ему, обнимая за шею и запуская пальцы в длинные волосы на затылке. Вторая рука ложится на твёрдую тёплую грудь, скрытую чёрной тканью рубашки и винной жилеткой.       Этот поцелуй — прозрачный ответ на вопрос о чувствах друг к другу; оба сгорают от обоюдной жадности; от терпкой страсти, копившейся внутри все эти недели и сейчас выплёскивающейся, точно буйная река по весне, готовая затопить всю местность вокруг. Харучиё никогда не чувствовал подобного, и ему одновременно и страшно, и безумно хорошо.       Амада принадлежит только ему.       — Господин, мы на месте, — деликатно докладывает Акио, успешно притворяясь глухим. Он останавливает машину около шикарного здания полностью отделанного стеклом. На верхнем этаже высотки располагается элитный закрытый клуб для сильных мира сего — «Purple fire». Вывеска переливается неоном и сияет, словно маяк для людей, сорящих деньгами.       — Идём, мышка, — мужчина помогает выйти Амаде из автомобиля и оглядывает её, а затем кладёт ладонь на маленькую упругую ягодицу и слегка сжимает, заставляя девушку вздрогнуть и прижаться вплотную к мужскому боку. — Ни шагу от меня, иначе загрызу.       Симидзу чувствует себя не в своей тарелке, пока они поднимаются в клуб, потому что этот мир ей не знаком, но присутствии Харучиё всё сглаживает: он мастерски транслирует абсолютный пофигизм на лице, и отчасти его уверенность и равнодушие передаются Амаде. Перед тем, как оказаться в зале, где каждый предмет интерьера был наполнен пафосом буквально изнутри, Санзу на мгновение прижимается губами в светлой макушке Симидзу, и это мимолётное проявление ласки придаёт девушке душевных сил.       От грохота музыки уши начинают побаливать в первые же секунды, но Харучиё почти сразу сворачивает к лестнице, ведя за собой девушку; за ними следует Акио и ещё парочка крепких парней из личной гвардии Санзу. Процессия поднимается наверх, где находятся персональные залы и отгороженные зоны отдыха тех, кто устал трястись на танцполе.       — Господин Харучиё, — перед ними возникает представительный молодой человек, облачённый в строгий костюм мягкого кофейного оттенка, что слегка сглаживает общее впечатление чопорности и занудства. Парень выглядит так, будто совершенно не одобряет происходящего вокруг. — Мы рады видеть Вас в нашем скромном заведении.       Амаде на этих словах хочется неприлично громко хрюкнуть, потому что данное заведение уж никак не подпадает под такой эпитет. Очевидно, скепсис всё же проступает на её лице, потому что молодой человек кидает на неё явно неодобрительный взгляд, посчитав, очевидно, девушкой из эскорта.       — Мы… — начинает он говорить, но затыкается на полуслове, когда чувствует остриё ножа около своего горла. Санзу остаётся абсолютно спокойным, будто не держит опасное оружие около шеи другого человека.       — Ты, падаль, даже мимолётного взгляда на неё кидать не имеешь права, — говорит холодно Харучиё, а Симидзу вместо этого ощущает жар, потому что её родственная душа в сильнейшей ярости. — Но мало того, что делаешь это, так ещё и субтитры на своём ебле отключить не можешь.       — Я-ая… — вся спесь мгновенно слетает с парня, и он начинает напоминать обоссавшегося щенка, пытающегося вымолить прощения у хозяина. — Я… Прошу Вас, господин, примите мои извинения! Вы неправильно поняли, я всего лишь…       — Что? — жуткая улыбка, возникшая на бледном лице, заставляет молодого человека практически сжаться в комок. — Решил, что моя девочка — блядь?       Удивительно, как контрастно звучат слова Санзу, потому что это словосочетание «моя девочка», Харучиё произносит мягко и нежно, но вся остальная фраза — сплошная агрессия зверя, почуявшего опасность.       — Санзу, друг мой! — в конце коридора появляется смуглый темноволосый мужчина с бородкой, спешащий к своим гостям. В карих глаз горит непонимание, а вид ножа, приставленного к горлу хостес, заставляет кровь стыть в жилах. — Что, во имя Девы Марии, здесь стряслось?       — Твой работник? — Харучиё переводит колючий взгляд на подошедшего Матео Конти, того самого эксцентричного испанца, решившего заключить взаимовыгодные отношения с «Бонтен» и сбывать на территории Японии свой кокаин.       — Мой, Лоренцо новенький, я прошу прощения, если он как-то обидел вас, — но даже по лицу испанца становится ясно — юный Лоренцо до утра не доживёт. — Так что случилось?       — Господин Конти, я Вас прошу! — парень переводит взгляд на своего хозяина, ища поддержки. — Я всего лишь вышел поприветствовать гостей, как Вы и велели мне, однако господин Санзу решил, что я оскорбил его спутницу!       — А это действительно так? — интересуется Матео. Естественно, что и его немало удивляет факт присутствия совершенно незнакомой девушки на их встрече, хотя до этого момента испанец был свято уверен — Харучиё не из тех, кто заводит постоянные отношения. Однако сейчас одного взгляда хватает понять, что красивая девушка, стоящая чуть позади Санзу и цепляющаяся пальцами за его предплечье, не мимолётное увлечение — таких не тащат с собой на переговоры. О нет, эта юная особа очень важна для Харучиё.       — Разумеется, нет! — заявляет парень, а Санзу, фыркнув, наносит ему точный удар ручкой ножа в кадык, заставляя Лоренцо захлебнуться собственным воплем и схватиться за шею.       — Сдаётся мне, что тебе стоит вырвать глаза, отброс: язык ты за зубами держать научился, а вот свой взгляд — нет. Мне нужны его глаза, Матео, иначе сделки не будет. И, разумеется, он должен извиниться перед Амадой, — его тон не терпит никаких возражений, а Конти прекрасно понимает: без поддержки «Бонтен» свой бизнес здесь не разовьёшь; быстрее окажешься на дне залива, кормя местных радиоактивных крабов.       — Хару, — мягко говорит Симидзу, но и ей одного взгляда Санзу, брошенного через плечо, хватает, чтобы понять — эта та ситуация, когда следует заткнуться и не перечить.       — Сеньорита, — обращается к ней Конти. — Примите мои искренние извинения, я не имел чести видеть Вас ранее, но мне безумно жаль, что в нашу первую встречу, мой работник позволил себе нанести Вам оскорбление. Вы?..       — Цветок «Бонтен», — говорит Харучиё, и Матео захлопывает рот, понимая, какие на самом деле неприятности на него навлёк этот идиот Лоренцо. — Мой Цветок.       — Его глаза, как и язык, будут у тебя до конца вечера, — учтиво сообщает Конти и щёлкает пальцами, чтобы два крепких охранника уволокли Лоренцо подальше от них. Парни, не церемонясь, вырубают истерящего парня и уносят, словно тюк с сеном. — Я ещё раз прошу у Вас обоих прощения за этот инцидент. Прошу, пойдёмте.       Симидзу прикусывает изнутри щёку, пребывая в раздрае от произошедшего, но разве она изначально не знала, кто такой Санзу Харучиё? Он не решает спорные ситуации словами; это не стиль номер два Бонтен. Харучиё только что защитил честь Симидзу так, как умеет лучше всего. Эгоистичная сторона Амады пребывает в экстазе, потому что Санзу публично назвал её своим цветком, давая понять, что они — пара, но другая сторона — в ужасе от случившегося.       Из-за одного взгляда, не понравившегося Харучиё, человек останется калекой на всю оставшуюся жизнь.       «И что теперь? Попросишь его бросить это и стать добропорядочным мальчиком?» — ехидно интересуется подсознание. — «Не ври хотя бы самой себе, Амада, ты хочешь его именно таким!»       И у Симидзу действительно не находится аргументов в противовес сказанному. Она не слепая: видит и знает, чем занимается Харучиё, а значит единственно верный выход из этой ситуации — смириться. В конце концов, как бы страшно не было это признавать, Амада готова принять Санзу любым, лишь бы он был рядом с ней.       Они оказываются в отдельном помещении с панорамными окнами и огромными мягкими диванами, стоящими полукругом в центре комнаты. На столе, находящимся в середине, расставлены напитки и закуски, изобилующие богатым выбором на любой — даже самый притязательный — вкус. На стенах висят картины, а освещение слегка приглушено, создавая располагающую к беседе атмосферу.       Симидзу поворачивает голову и видит небольшой бар, где за стойкой стоит вышколенный бармен, ждущий сигнала хозяина. Около него пара официантов в накрахмаленных белых передниках.       — Прошу, располагайтесь и чувствуйте себя, как дома, — любезно говорит Конти. Около него оказываются две чёрных кожаных папки, и Симидзу сразу же понимает, что на сегодняшней встрече будет обсуждаться что-то важное. Однако сначала хозяин данного клуба решает проявить вежливость и загладить вину перед палачом Сано и его прелестной спутницей. — Думаю, дела мы успеем обсудить и позже.       — Матео, дашь нам полчаса наедине? Потом я отправлю Амаду домой, и мы сможем поговорить.       Испанец понимающе кивает, кидая украдкой взгляд на девушку, а затем выходит через небольшую дверь в соседнее помещение. Вместе с ним испаряется и обслуживающий персонал, а люди Харучиё становятся с другой стороны двойных дверей, чтобы никто не мог побеспокоить их хозяина.       По коже ползут мурашки, когда Симидзу чувствует горячее дыхание на затылке, а ей на талию ложатся мужские руки, притягивая к каменной груди жадным собственническим жестом. Это действует на Амаду, как разряд молнии; она поднимает взгляд и видит их полупрозрачное отражение в огромных окнах. Санзу возвышается позади неё, точно цербер — адский пёс — охраняющий своё сокровище.       — Разочарована, мышка? — мужчина усмехается, глубоко вдыхая сладкий аромат кокоса и мёда, но внутри него зреет страх, потому что Харучиё не может контролировать себя в подобных ситуациях. Их отношения с Симидзу сейчас — хождение по тонкому льду.       — Ты меньше всего походишь на принца из сказок, — чуть погодя отвечает Амада, а её ладони накрывают руки Санзу, лежащие на животе девушки. Этот контраст кажется невероятным, потому что Симидзу знает насколько нежным может быть её соулмейт. — Но врать не буду — это было неожиданно.       — Не боишься меня такого? — он тянется рукой к заколке в волосах Амады и вытаскивает её, позволяя густой шёлковой реке растечься по узким плечам и хрупкой спине. Харучиё касается губами светловолосого затылка и закрывает глаза, понимая, что — кажется — абсолютно и безоговорочно счастлив.       — Просто не становись как прежде — мудаком, — хмыкает Симидзу и слышит смешок позади себя, а потом Санзу разворачивает девушку к себе лицом и целует, заставляя забыть обо всём на свете.       Их языки тесно сплетаются, как и сердца — ни за что не разорвёшься. Амада чувствует властную хватку на своих талии и затылке; она выгибается, подчиняясь, потому что изнутри вдруг прошибает осознание — Харучиё, приняв их связь, костьми ляжет, но сделает всё, чтобы сберечь этот дар. Он будет всегда рядом.       «Только не предавай меня», — мысленно умоляет мужчина, теряясь в собственных чувствах, которые так долго подавлял. Теперь даже час без Симидзу, как бесконечная пытка; ощущение такое, что каждая клетка в организме срастается с соулмейтом и требует его присутствия.       Харучиё, осторожно ступая назад, усаживается на диван, а Амада оказывается на его коленях, седлая. Короткая юбка платья задирается неприлично высоко, и девушка глухо стонет сквозь поцелуй, чувствуя жадные касания рук к своим ногам. Санзу прижимается ближе, так что Симидзу легко может ощутить его возбуждение, давящее ей на промежность.       — Знаешь, — мягко шепчет девушка, разорвав поцелуй, но продолжая касаться губами бледной щеки, от чего Харучиё выгибается, точно кот. Он чувствует, что стремительно сходит с ума. — А я бы воспользовалась твоим кляпом.       Мозг пронзает слепящий свет, точно острая стрела, разрывающая мягкие ткани. Санзу резко поворачивает к Симидзу голову, глядя в хитрые серебристые глаза, смотрящие ему не то что в лицо — сразу в душу, и мужчина хочет немедленно подмять девушку под себя.       — Я же просил не дразнить меня, — тембр голоса становится тише, а широкая ладонь ложится на упругую ягодицу и сжимает, так что Амада тихо стонет.       — Я помню, — она улыбается, а рукой скользит вниз от твёрдой груди к напряжённому паху, накрывая стоящий колом член Харучиё, скрытый двумя слоями ткани.       — Тебе придётся дойти до конца, мышка, — голубые глаза темнеют, наполняясь предвкушением и возбуждением, что рассыпается в чёрных зрачкам красными углями. — Сможешь?       — С тобой — да, — от этой дерзкой нахальной улыбки, у Санзу кровь вскипает до состояния раскалённой магмы, и он чувствует себя, как пубертатный подросток, впервые оставшийся с девчонкой наедине. Амада невероятно притягательная, как наркотик, и Харучиё хочет ещё больше с каждым разом.       Он откидывает голову назад, позволяя ласковым губам касаться своей шеи. Отчасти его умиляет, что Симидзу не позволяет себе оставлять на нём своих следов, тогда как сам Харучиё на подобные жесты не скупится. Придёт время и, Санзу в этом уверен, он позволит девушке подарить себе ошейник из багровых отметин, опоясывающих его шею.       Ловкие пальцы пробегают по пуговицам жилетки, но не трогают их, вместо этого ложась на пряжку ремня, а в это время Амада снова целует Харучиё, и он отвечает ей, будто изголодавшийся по ласке зверь, у которого совсем нет чувства насыщения. Они кусают друг друга, пытаясь продемонстрировать хотя бы малую долю своей жажды, а поцелуям нет конца и края.       Симидзу расправляется с ремнём и пуговицей на брюках мужчины, чувствуя, как низ живота стягивает от жаркого спазма предвкушения. Весь стыд и смущение исчезают, потому что Амада хочет, а главное — может, касаться Харучиё так, как вздумается именно ей, и он не отталкивает больше от себя родственную душу.       Наоборот, его жадность только растёт, как и голод.       — Ты… — «моя жизнь». Он вовремя захлопывает рот, не решаясь произносить подобного вслух, потому что от стремительности происходящего голова идёт кругом, но номер два Бонтен не жалеет. Санзу слишком устал отказываться от собственного счастья.       Сознание застилает плотное красное марево, когда Харучиё видит, как эта дьяволица — немудрено, что они родственные души, — смотря ему прямо в глаза, оказывается на полу между его ног. Дыхание спирает от жарких касаний рук, что стягивают ткань с мужских бёдер, а Санзу позволяет, стараясь сохранить на лице хотя бы толику безразличия. Вот только Амаду не обмануть подобным — она знает, что мужчина перед ней наполнен возбуждением до краёв, как кувшин с вином.       Харучиё хочется жёстче, потому что он не привык ждать, но парадокс в том, что конкретно сейчас мужчина мечтает растянуть эти дивные минуты на сладкую вечность, где не будет никого, кроме него и Симидзу. Он до крови закусывает губу, когда дерзкий влажный язык осторожно обводит головку члена, слизывая прозрачный предэякулят.       Амада продолжает дразнить Санзу лёгкими прикосновениями, ощущающимися как яркие искры электричества; они расцветают на теле мужчины, и он хочет ещё. Симидзу любуется своим соулмейтом, думая, что в этот мире точно нет мужчины красивее, чем Харучиё. И он — сгусток сладостного греха — прекрасен везде; хоть и компенсирует это дрянным характером.       Гибкий язык продолжает обводить крупную головку, а затем Амада опускает голову ниже, вбирая в рот твёрдый изнывающий член Санзу. Над головой раздаётся сдавленный стон, и он проходит огненным всполохом по позвоночнику Симидзу. Она замирает, ощущая, как плоть во рту становится больше, а дыхание Харучиё утяжеляется.       Мужчина не касается Амады, но она чувствует, как сильно ему хочется сделать это; заставить её буквально давиться своим членом, так что из серебристых глаз потекут хрустальные слёзы. Симидзу усмехается, и это дразнящей вибрацией проходится по горячей плоти, а затем девушка начинает двигать головой. Она сжимает щёки, создавая вакуум вокруг мужского члена, чтобы сделать как можно приятнее; гладит кончиком языка выпуклые вены и ласкает чувствительную уздечку.       У Санзу сознание улетает в космос, с тело, наполненное возбуждением, рассыпается на атомы от каждого движения языка и нежных губ, порхающих по его члену. Невероятная картина, о которой он фантазировал слишком часто. Харучиё хочется схватить Амаду за гриву светлых волос и заставить выгнуться назад, чтобы он мог опрокинуть её на стол и взять прямо здесь.       — Блять, — шипит Санзу, когда девушка опускает голову ниже, а его член достаёт до задней стенки глотки, со всех сторон окружённый влажным теплом, что заставляет трепетать все нервные окончания. Мужчина не может сдержаться и начинает подмахивать бёдрами навстречу, умирая от желания кончить.       Просторное помещение наполняется терпким наслаждением, что разливается пряной субстанцией на всех поверхностях, а Харучиё и Амада — два небесных тела в огромном космосе, и они притягиваются друг к другу, не в силах преодолеть столь сильное притяжение. Их отношения и чувства — яркая вспышка, способная ослепить своим светом всю Вселенную.       Санзу в конце концов не выдерживает и кладёт ладонь на макушку Симидзу, вбиваясь в тугое горло и задавая свой ритм. Удовольствие затапливает его с новой силой, потому что Амада снова подчиняется, позволяя использовать себя, и Харучиё стонет, никак не контролируя себя — он готов на коленях за ней ползать теперь, лишь бы не потерять.       Знает, если Симидзу предаст его, он погибнет.       В рот ударяет тугая струя семени, и Амада чувствует пульсацию на языке, пока Санзу кончает с её именем на губах. Девушка не успевает в себя прийти, как оказывается на коленях мужчины, и он целует её, чувствуя собственный вкус во рту родственной души. Харучиё дарит Симидзу страстный поцелуй, наполненный горячим терпким обещанием того, что сделает с ней ночью, а он хочет так много всего сотворить с роскошным обожаемым телом своей родственной души.       — Мой кляп пришёлся тебе по вкусу? — интересуется Санзу, а Амада слегка привстаёт, чтобы мужчина мог надеть бельё и брюки.       — Да, — она усмехается, а Харучиё готов плюнуть на всё и уволочь девушку отсюда прямо сейчас, чтобы поиметь прямо в машине. — Пользоваться им запросто может сойти за привычку.       — Мышка, ты испытываешь моё терпение, — Санзу оставляет очередной засос на тонкой шее. — Акио отвезёт тебя домой, дождись меня, поняла?       — Да, господин Харучиё, — она усмехается и, прежде, чем Санзу успевает схватить её, соскальзывает с мужских коленей и идёт к двери. — Буду ждать.       «Я съем тебя», — думает номер два Бонтен, пока приводит себя в порядок. Но прежде, чем сделать это, ему предстоит провести переговоры с Матео и забрать причитающиеся ему глазные яблоки и язык ублюдка, не умеющего себя вести в обществе преступников. — «Да начнётся игра!»