Девочка Санзу

      Он медленно открывает глаза. Можно сказать не хотя, потому что давно не ощущал такого спокойствия и умиротворения, что накрывают сверху дополнительным одеялом. Харучиё слышит частый стук капель за окном, и поворачивает туда голову — тихо, чтобы не разбудить Амаду. Сквозь неплотно закрытые шторы проглядывает кусок серого неба, полностью покрытого тяжёлыми свинцовыми тучами, из которых на землю обрушивается мощь водяной стихии.       Санзу этот звук — барабанящих по подоконнику капель, — кажется уютным и приятным, так что мужчина испытывает тихую радость от того, что творится за окном: можно запросто представить, что сама природа отгораживает его с Симидзу от всего остального мира плотной завесой. Сюда никто не придёт и не помешает спокойствию, так остро необходимому номер два Бонтен.       Взгляд вновь возвращается к Амаде, тесно прижатой к его телу. Девушка спит на руке Харучиё, а вторая покоится на её животе, не позволяя отстраниться ни на миллиметр. Под ладонью чувствуется тёплая бархатистость кожи, и мужчине до дрожи нравится это. Санзу слегка опускает голову и зарывается носом в густые светлые волосы на макушке Симидзу, чтобы иметь возможность жадно вдыхать так полюбившийся аромат мёда и кокоса.       Харучиё дышит глубоко, стараясь насытить лёгкие запахом своего соулмейта, пока девушка спит и даже не подозревает о том, чем занимается мужчина. Конечно, он не мог не заметить яркие следы зубов и багровых пятен, разбросанных по плечам и шее Амады — сам же ставил их ночью, пока они с Симидзу сливались в одно целое снова и снова.       Начали, наверное, ещё в ванной, когда Санзу, ослабленный ранением, решает послать свои гордость и принципы куда подальше и хотя бы на одну ночь стать полностью счастливым. Услужливая память стирает из воспоминаний почти все слова, что Харучиё мог сказать вчера Амаде, но какие-то обрывки въедаются слишком глубоко в сознание. Например о том, что Симидзу нужна ему, как воздух.       Удивительно, но Санзу не пытается сейчас отбрыкиваться от этого. Даже с самим собой наедине. Обстановка, царящая в маленькой квартире Амады, располагает к откровениям, а не к очередной попытке обмануть самого себя. Для чего на этот раз, если Харучиё чувствует себя необычайно хорошо? Он тихо усмехается, ощущая приятную усталость во всём теле, потому что оно насыщено долгими часами секса со своей родственной душой.       Им двоим бесконечно мало друг друга, поэтому секс получается каждый раз наполненный страстью и жадностью, что сквозят в каждом движении и слове. Санзу уверен, что если сейчас посмотрит на себя в зеркало, то обнаружит на шее засосы: от мысли, что он позволил Амаде оставить следы на себе, внутри всё наполняется удовлетворением и недоумением с себя же.       Харучиё знает, что начнёт «жрать» себя сразу же, как выйдет за пределы этого уютного мира, где нет никого, кроме него и Симидзу. А ещё знает, что будет искать возможность попасть сюда снова и снова. Внутренние страхи и противоречия вступают в сражение с желаниями сердца и души, которым лучше всех известно, что на самом деле необходимо Санзу.       Точнее, кто.       Амада тёплая и податливая. Единственная, кто смотрит на Харучиё так, будто он — весь мир, заключённый в одном человеке. Впрочем, для родственных душ так и есть. Зачем врать себе же, если Санзу уже осознаёт простую истину? Симидзу легко заменит ему сердце и душу, становясь надёжным якорем в бушующем море жизни; она примет его любым, даже чудовищем, которым он и является.       Ночью, пока длятся их бесконечные поцелуи, Амада доверчиво и трепетно льнёт к рукам Харучиё, по локоть обагрённым кровью, и он замирает каждый раз, как нежные губы проходятся по пальцам и узелкам вен у их оснований. Симидзу не видит в нём зверя, не видит убийцу. Она просто принимает все стороны Санзу, даже самые мерзкие и неприглядные; все его лживые маски, за которыми прячется испуганный ребёнок, совершенно не умеющий доверять людям.       Но готов ли он сам к этому? Палач Манджиро слишком привык к своему одиночеству, прячась в абсолютной темноте, куда не мог проникнуть ни один лучик света. Не мог, пока не появляется Амада Симидзу — желанная до дрожи; она не боится тьмы, окружавшей Харучиё, хотя сам мужчина без конца делает девушке больно, не скупясь на оскорбления и поступки, способные раз и навсегда отвергать от себя родственную душу.       И всё же, вот они снова вместе. Лежат в одной постели, тесно прижавшись друг к другу, и Санзу впервые плевать на всё остальное в жизни. Ему просто хорошо, и мужчина эгоистично готов продлить этот сладкий момент. Правда, сначала всё же следует принять обезболивающее: вчерашнее ранение в плечо даёт о себе знать ноющей болью, волнами расходящейся по всему телу.       Санзу тихо выбирается из постели и, полностью обнажённый, идёт в ванную, где, как помнит, осталась лежать аптечка. Он находит таблетки и кидает в рот сразу три штуки, запивая водой из-под крана, а потом выпрямляется и взгляд сам собой цепляется за насыщенные засосы, сиявшие багровыми огнями на бледной шее и груди в зеркальном отражении. Кое-где их дополняют царапины, но большая их концентрация ощущается на спине, слегка саднящей.       — Маленькая дикая мышка, — на губах почему-то появляется идиотская улыбка, но Санзу безумно нравится темперамент Амады в постели. Или всё дело в том, что они — соулмейты, без проблем угадывающие желания друг друга? Харучиё не терпит нежность и приторную воздушность, именуемую занятиями любовью; никогда не любил ваниль. Симидзу же оказывается насквозь пропитанной изнутри страстью и жгучим желанием заниматься почти животным сексом с примесью боли. — Даже интересно взглянуть на твоё тело сейчас.       Санзу возвращается в спальню и ненадолго откидывает одеяло в сторону, чувствуя, как дыхание утяжеляется от вида следов своих же пальцев на упругих ягодицах и бёдрах; фиолетовые синяки говорят лучше любых слов — девушка занята, и её соулмейт необычайно жадный и ревнивый мужчина. Амада хмурится, чувствуя прохладу воздуха, скользящего по коже, и Харучиё спешит улечься рядом, снова привлекая девушку к себе, чтобы согреть.       Однако Симидзу больше не хочет спать в той же позе: она переворачивается на другой бок и устраивает голову на груди Санзу, а ногу перекидывает через его бёдра, и Харучиё стискивает зубы, ощущая каждый соблазнительный изгиб желаемого — обожаемого до аритмии — тела. Низ живота снова наливается возбуждением, сворачивающимся огненными кольцами и заставляющим желать большего.       Это же испытывает Ран и Риндо, находясь рядом со своими соулмейтами? Какая-то изощрённая каждодневная пытка, которой подвергаешься добровольно. Санзу сам поражается своей наивности в том плане, что искренне полагал: скрепление связи позволит хотя бы ненадолго искоренить голод по отношению к родственной душе. По итогу всё стало только хуже — Харучиё с ума сходит от иссушающей вены жажды, множащейся внутри его тела.       А её источник спокойно спит с ним рядом, буквально источая притягательность каждой клеткой тела. Так зачем отказываться от этого?       «Потому что ты не можешь быть с кем-то», — с веселой злобой выдаёт монстр, живущий внутри. — «Она может предать тебя. Посмотри правде в глаза, Санзу, если бы не связь соулмейтов, то твоя мышка и близко не подошла бы к тебе!»       — Просто заткнись, — шепчет Харучиё, и, вот чудо-то, его внутренний голос замолкает, а сердце заходится галопом, потому что организм против воли ощущает капли страха, пришедшего вместе со словами монстра. Его деятельность слишком тесно связана с теми, кто запросто может предать; Санзу никому не доверяет даже на тридцать процентов. Исключением является лишь его король — Манджиро Сано.       «А если Амада как раз и дана тебе, как спасение из этой тьмы?» — это совершенно точно шёпот сердца, ощущающего себя живым впервые за долгое время. — «Как ты узнаешь, если не перестанешь отталкивать её?»       Сложнее всего бороться только с одним противником — собой. Особенно, если вся твоя жизнь — сплошные противоречия. Харучиё закусывает губу, чтобы не застонать от мыслей, пронзающих его голову тысячью острых игл. Но одно мужчина знает точно — теперь, узнав эту запретную для себя сладость, — он не сможет отказаться от связи с Амадой и будет искать возможность быть рядом снова и снова.       К тому же, Санзу — ревностный собственник, и нахождение потенциального соперника рядом с Симидзу приводит его в бешенство. Как тут вообще сохранять минимальное спокойствие, если даже здесь нет доверия к людям? В отношении соулмейтов есть хоть какой-то пример перед глазами в виде Рана и Мии, но если Харучиё не перестанет вести себя, как конченный мудак, надолго ли хватит Амаду?       Сознание озаряет яркой вспышкой, и Санзу замирает, а взгляд сам собой останавливается на лице Симидзу, спокойно спящей на его груди. Длинные ресницы слегка подрагивают, как будто девушке что-то снится, а опухшие, всё ещё красные губы, слегка приоткрыты, и Харучиё хочется коснуться их своими. А если бы Санзу не остановился в своём желании разрушить Симидзу, и она, в конце концов, не выдержав, умерла?       От одной только мысли о том, что его мышки может не стать, внутренности обдаёт ледяным ужасом, и перед ним меркнет страх предательства. Пусть предаст, но будет живой.       «С чего ты вообще взял, что Амада предаст тебя?» — резонно интересуется голос здравого смысла. — «Хотя, с твоим ёбнутым отношением к ней, такой исход вполне ожидаем, но исключительно по твоей вине!»       — Выходит, что связь — не проклятие, а спасение, — беззвучно шепчет Харучиё и сам не осознаёт, как крепче сжимает руку на талии Симидзу, чувствуя тревогу — как будто теперь, когда на него снисходит озарение, девушка может исчезнуть, как наказание за поведение Санзу.       Однако Харучиё знает, что многолетняя привычка никому не доверять, не позволит ему сразу же избавиться от желания вести себя, как конченный мудак. Да и, признаться честно, Санзу вообще понятия не имеет, как это — быть заботливым и… любящим.       Умеет ли он вообще любить?       За всеми этими мыслями, Харучиё не замечает, как снова засыпает, так и не поняв, что сумел максимально расслабиться рядом с другим человеком, чего не позволял себе уже долгие годы. Его тело полностью доверяет Амаде, в отличие от хозяина.

***

      Амада открывает глаза в тот же миг, как понимает, что Харучиё снова засыпает. Она некоторое время лежит, слушая размеренное дыхание своего соулмейта и стук незатихающего ливня; по стеклу ползут серебристые ручейки, делая пейзаж за окном размытым и нечётким, но Симидзу легко может представить, насколько сейчас на улице холодно и промозгло, но здесь — в этой комнате — тепло и уютно.       Девушка и подумать никогда не могла, что сможет однажды проснуться вот так, в руках Харучиё, который не излучает ярость и злобу, а является сосредоточением уюта. Личного островка счастья для Амады. На самом деле, девушка не спит с того момента, как Санзу ненадолго покидал постель. В первое мгновение Симидзу чувствует болезненный спазм за грудной клеткой, потому что уже имеется опыт подобной ночи, когда после обжигающей страсти следует презрение и ядовитый сарказм.       Тело сладко ноет от жадных страстных ласк, которыми Харучиё одаривал Амаду ночью. К тому же, ей так не хочется снова видеть рядом с собой дикое кусачее животное после того, как девушка смогла лицезреть другую сторону Санзу: искреннюю и вполне дружелюбную. Его слова о том, что он хочет поцеловать её и ему нужно больше Амады, вызывают неконтролируемую дрожь, расходящуюся электричеством по организму.       Неужели и сегодня он исчезнет, молча одевшись и сделав вид, что их ничего не связывает? Это глупо, учитывая, что ночью тело Харучиё говорило совсем о другом: его жадность и голод ясно показывает, насколько сильно Санзу нуждается в этой связи, а не просто в сексе. Да и потом, номер два Бонтен, получив ранение, приходит не куда-нибудь, а к Симидзу домой, как зверь, ищущий убежища там, где чувствует себя в безопасности.       — Не уходи, пожалуйста, — еле слышно выдыхает Симидзу, наплевав на свою гордость. Девушке меньше всего хочется снова играть в игры и надевать маску из безразличия и ненависти. Если Харучиё не выскользнет из квартиры, то Амада обещает сама себе — поговорит с ним, чтобы попытаться узнать причину его агрессии по отношению к себе.       И когда на коже ощущается холод, заставляющий поёжиться, а следом — обжигающее тепло мужского тела, сгребающего Амаду в объятия, она разворачивается к Санзу и обхватывает конечностями, в попытке удержать как можно дольше. Девушка лежит неподвижно, слушая сердцебиение Харучиё и понимая, что его голова полна мыслей, от которых сердцебиение то ускоряется, то замедляется.       Не значит ли это, что Санзу испытывает те же сомнения, что и Симидзу сейчас? Раздумывает над тем, что делать со связью соулмейтов?       «Прими её, прошу, Харучиё», — раз за разом мысленно просит Амада. — «Я не хочу больше быть без тебя!»       Примерно через сорок минут Симидзу, убедившись, что Санзу крепко спит, приподнимается над ним и осматривает плечо, чтобы убедиться, что с раной всё в порядке. Естественно, что останется шрам, но за ночь швы не разошлись и края не покраснели, сигнализируя о возможном воспалении, а значит пока можно не переживать. Девушка выбирается из кровати и, накинув на себя длинную футболку, выходит из комнаты. Она не ела ничего со вчерашнего вечера, а калорий за ночь потратила достаточно, да и Харучиё нужны силы: наверняка же отлёживаться дома не в его стиле.       Глоток обжигающего кофе кажется невероятно вкусным, а сама атмосфера этого утра больше напоминает сцену из мелодрамы: сопливая сцена на кухне, где счастливая избранница готовит еду своему парню. Амада хрюкает с этого сравнения, но улыбка всё равно появляется на губах. Почему бы не пофантазировать об этом? Ведь велика вероятность того, что, как только Санзу проснётся, вместе с ним вернётся и ядовитая манера общения.       — Отраву туда уже подсыпала? — Симидзу испуганно вздрагивает, а Харучиё ставит руки по обе стороны от её тела и зажимает в ловушку, наблюдая через плечо, как Амада готовит бульон, от которого пахнет восхитительно вкусно. Или это Санзу очень голодный.       — Нет, она в шкафчике на второй полке. Подашь? — отвечает Симидзу, справившись с первым шоком. Второй пока не проходит, потому что вместо ожидаемого холода, девушка отчётливо слышит в интонации и настроении своего соулмейта умиротворение. А вопрос про отраву — всего лишь шутка, хотя и в стиле Харучиё.       — Тебе придётся съесть половину, — его шёпот разбивается о тонкую коже шеи, заставляя её покрываться мурашками. — Я не уйду один.       И почему-то в этой фразе отчаянно хочется найти двойное дно. Симидзу поворачивает к мужчине голову, чувствуя себя загипнотизированной взглядом холодных голубых глаз, но даже в них она готова найти желанную искру тепла, которой надо слегка помочь, чтобы она смогла стать пожаром.       — Из нас двоих ранили только тебя, — замечает Амада, а сознание улетает, потому что Харучиё прижимается к ней сзади, одетый в одни только чёрные штаны. В его объятиях ад встречается с раем, и это заставляет сердце рваться на куски. Он первым подаётся вперёд и жадно приникает к губам Симидзу, раздвигая их языком, целуя влажно и горячо, так что дыхание спирает моментально.       Это другой поцелуй, отличающийся даже от тех, что были ночью. Как будто с его помощью мужчина пытается донести то, чего не мог озвучить до этого момента. Движения губ и языка заставляют кровь вскипать, а возбуждение — набирать обороты, усиленные за счёт чувств соулмейта. Они оба — источники термоядерного топлива, и если перестанут кусать друг друга, весь мир могут поставить на колени.       — Никто не может ранить меня сильнее, чем ты, — его откровенность вгоняет в ступор, потому что до этого момента Амада в самых смелых фантазиях не могла представить, что Санзу способен говорить подобные вещи.       — Я не сделаю этого, — Симидзу смотрит прямо, не отводя серебристых глаз от лица своей родственной души, потому что ей нечего скрывать. Она готова доказать это Харучиё, если тот потребует чего-то подобного. Мужчина склоняет голову набок, очевидно, пытаясь отыскать в мимике Амады ложь или недосказанность, но оба знают — их нет. С её стороны не было с самого начала.       — Покорми меня, — говорит вдруг Санзу, на мгновение сбивая девушку с толка. — Нет желания вести такие серьёзные диалоги на голодный желудок.       Скорость смены его настроения — невероятная, и это то, к чему привыкнуть слишком сложно. Симидзу слышит копошение позади себя, когда Харучиё усаживается на стул, разворачивая его и седлая. По небольшой кухне, помимо запаха кофе и почти готового супа, разлетается запах дыма от вишнёвых сигарет. Амада ощущает внимательный взгляд на своей спине, а затем — просто жидкой лавой обжигает — на обнажённых ногах.       — Такое странное чувство, — говорит Санзу. — Мне доставляет удовольствие мысль о том, что тебе нравится боль в сексе со мной.       Симидзу хмыкает, вспоминая, что ей не то чтобы боль нравится, а скорее ревнивый голод Харучиё, и как отчаянно он пытается заклеймить Амаду, кусая и засасывая любой участок её тела.       — Не будь я мазохисткой, то вряд ли стала бы твоим соулмейтом, — отвечает девушка и слышит позади себя смешок, заставляющий сердце забиться чаще: она ни разу не слышала смеха Санзу, когда ему действительно весело.       — Я должен сказать «спасибо»? — ехидно, но не злобно интересуется мужчина, а внутри чувствуя наслаждение от этого диалога, не наполненного раздражительностью и злобой. Харучиё, оказывается, нравится просто болтать с Симидзу — дерзкой и острой на язык, но всё равно удивительно милой и… его.       «Извинись лучше, козлина, за своё поведение передо мной», — фыркает про себя девушка, но сейчас не подходящий момент для того, чтобы выражать своё недовольство. Амада отдаёт себе отчёт в том, что любое неправильное слово или действие могут проломить тонкий лёд, и их отношения снова станут прежними.       — Вселенной, разве что.       Харучиё почему-то такой ответ не устраивает, и он хмурится, смотря на Симидзу, уже наливающую суп в глубокую тарелку. Себе она наливает вторую половину, и Санзу против воли улыбается, пряча улыбку за ладонью. Один он не уйдёт: ни из жизни, ни из этой квартиры.       — Послушай, мышка, — он смотрит на неё через стол, когда Амада усаживается напротив, поставив перед мужчиной еду и ещё одну чашку кофе. Девушка поднимает голову, всем своим видом выражая, что вся во внимании, а Харучиё испытывает острую потребность узнать ответ на свой вопрос. — А если бы не связь соулмейтов, ты бы отважилась подойти ко мне?       Вопрос сначала застаёт врасплох, потому что Симидзу не понимает, почему вдруг Санзу стали интересовать подобные вещи.       — Если смотреть правде в глаза, ты бы сам вряд ли обратил на меня внимание, — с горьким сожалением произносит Амада, не догадываясь о той волне возмущения, что поднимается внутри Харучиё. Он сейчас искренне уверен в том, что, даже если бы не связь вселенной, со временем проявил бы интерес с Симидзу. — Скорее всего, я бы наблюдала издалека, боясь подойти, потому что понимаю кто ты…       — То есть, ты всё-таки боишься меня? — Санзу пытается скрыть разочарование, но оно ощущается горькими каплями на языке, и Амада хмыкает, чем немало удивляет Харучиё.       — Инстинкт самосохранения, конечно, велит держаться от тебя подальше любому здравомыслящему человеку, но я имела ввиду другое. Ты в курсе вообще, что почти все медсёстры только о тебе и говорят?       Санзу безразлично пожимает плечами, потому что ему никогда не было интересно, кто из женской части офиса может им интересоваться, хотя, разумеется, взгляды на себе ловит постоянно. Однако его репутация служит очень прочным щитом, отпугивая потенциальных охотниц за влиятельным якудза. Харучиё сам привык выбирать развлечения на один вечер, пока в его жизнь не вошла Амада.       — Я бы предприняла попытку подойди, — усмехается Симидзу. — Даже и без связи соулмейтов, если тебе это интересно.       По тому, как Санзу расслабляется, Амада делает вывод, что его этот вопрос очень терзал, но всё равно не понимает почему именно. Однако у девушки есть свои вопросы.       Какое-то время на кухне стоит тишина, нарушаемая лишь звяканьем приборов, но никто не спешит нарушать её, явно наслаждаясь. И всё же Симидзу знает, что всему хорошему придёт конец: Харучиё не рядовой служащий, отсутствие которого могут простить, а значит — скоро он уйдёт, чтобы снова решать бесконечные задачи и дела.       — Лопнешь же сейчас, — замечает Санзу и отставляет в сторону пустую тарелку. —Спрашивай.       — Лимит есть? — хмыкает Амада, а Харучиё прислоняется спиной к стене и мягко хлопает по своим коленям, давая прямое указание — иди ко мне. Девушка, слегка робея, чем явно веселит номер два Бонтен, встаёт и подходит к мужчине. Санзу ухмыляется, следя взглядом хищника за своей мышкой: осмелиться или нет? Но в конце концов, она же его соулмейт — ебанутость живёт и в Симидзу.       Тяжесть на своих коленях кажется идеальной, и Харучиё обвивает руку вокруг тонкой талии, заставляя Амаду слегка завалиться на себя, чтобы мочь ощутить её как можно ближе.       — Я всё равно скоро уйду, так что не теряй времени зря.       — Два вопроса, — говорит Симидзу, и Санзу кивает, слушая.       — Дело конкретно во мне или ты по другой причине так рьяно стараешься отвергнуть нашу связь?       — Я сейчас меньше всего похожу на человека, отвергающего свою связь с родственной душой, не находишь? — ехидно интересуется Харучиё, а его вторая рука, на которую пришлось ранение, ложится на голое колено Амады. Девушка фыркает, и Санзу, не сдержавшись, притягивает её к себе и целует, получая наслаждение и от поцелуя, и от того, что не пытается противиться своим желаниям. — Дело в том, что я не доверяю людям в принципе и наличие слабого места сделает меня лёгкой мишенью.       — Это я — слабое место? — скептически интересуется девушка, но взгляд голубых глаз не оставляет сомнений: именно она. От этой мысли внутри разливается тепло, но с другой стороны Амада осознаёт, почему Харучиё так отчаянно старается подавить их обоюдное влечение: его недоверие заставляет везде искать подвох, а значит он может заподозрить и её. Симидзу без особых проблем сумеет подобраться к Санзу и, при желании, выпытать любую информацию. — Вот почему ты так взбесился, когда узнал, что Мегура приходил ко мне.       — Открыла Америку, — аж глаза закатить тянет, но почему-то тот факт, что Симидзу легко смогла понять причину его бешенства, заставляет ощутить внутри то, чего Харучиё не мог почувствовать уже очень давно — надежду. — Да.       — Хорошо, я поняла.       — Второй вопрос?       — Как теперь мы будем взаимодействовать друг с другом? — Санзу подкупает тот факт, что Амада не пытается завуалировать то, что её волнует. Она говорит прямо, что приносит ей волнение, но при этом не старается «укусить» Харучиё, хотя может — из-за него ей пришлось много страдать.       — Во-первых, ты съедешь от этого пиздюка Рео, — жёстко произносит Санзу, глядя в лицо Симидзу. — Иначе я распорю ему брюхо и повешу на его же кишках. Во-вторых, тебе придётся смириться с моим контролем, потому что я не хочу даже думать о том, что теперь с тобой может что-то случится. И, в-третьих, не жди типичных романтичных соплей, я для этого вообще не создан, но могу тебе обещать, что того, что было между нами до этого дня, не будет.       — Да это уже прогресс, — не может сдержаться девушка и смеётся, но тут же ойкает, ощущая острые зубы, сильно, но без боли, прихватившие её кожу на шее.       — Я сейчас положу тебя на этот стол, задеру футболку и хорошенько отшлёпаю, — от его голоса можно запросто кончить, и Симидзу сжимает крепче бёдра, ощущая не только своё возбуждение, но и его — аккурат под своей попой. — Да, я тоже тебя хочу, мышка.       И всё бы на этом столе и закончилось, не зазвони у Санзу мобильный телефон, ясно дающий понять, что их время наедине окончено. Мужчина оставляет больной засос на шее Амады, как обещание скорой расправы в горизонтальном положении, и ссаживает её со своих коленей, чтобы уйти в спальню и ответить на звонок.       — Ну? — доносится его голос. — Акио, я ещё не решил: убью тебя или ты отделаешься вырванным языком, поэтому не беси меня сейчас. Я приеду в офис через сорок минут, пусть Хайтани не нервничают, а Ран усмирит свои аппетиты: не быть ему вторым номером. Мышка?       Девушка поднимается и идёт в комнату, чтобы застать Харучиё, любующегося своей водолазкой, безжалостно разрезанной на лоскуты.       — Что?       — Я одновременно и расстроюсь, и обрадуюсь, если у тебя найдётся мужская одежда.       Симидзу фыркает, а потом достаёт из шкафа чёрную однотонную футболку и отдаёт Харучиё, стараясь не начать смеяться с немого вопроса в его глазах.       — Это папина, — наконец поясняет Амада, сгребая с кровати куски испорченной навсегда водолазки. — Устроит?       — Да, — он одевается, чувствуя, как внезапно вспыхнувшая ревность исчезает, а значит на время можно успокоиться. — На работу можешь сегодня не приходить.       — Почему это? — удивлённо спрашивает Симидзу, а Харучиё подходит к ней и присасывается к губам, лаская языком каждый миллиметр влажного рта, чтобы насытиться перед тем, как он исчезнет отсюда на весь день. Он целует девушку долго, и обоим это нравится, потому что теперь нет страха очередной игры в кошки-мышки.       — Потому что будешь занята переездом. Я пришлю людей, чтобы помогли, — спокойно говорит Санзу и, бегло мазнув губами по лбу Амады, выходит в коридор. Дверь хлопает, оставляя обалдевшую девушку одиночестве.       В одиночестве, но больше не одну.