Девочка Санзу

      Лёгкий дым от сигареты вьётся над головой, пока Харучиё совершенно бездумно наблюдает за тем, что происходит за окном. Санзу глубоко вдыхает вкусный вишнёвый запах, стараясь на корню задушить любую мысль о том, что в мире нет ничего вкуснее аромата мёда и кокоса. Номер два Бонтен полагает, что нельзя получить ещё одну зависимость, если наркотики уже испробованы.       Однако Вселенная лихо даёт мужчине пинка и демонстрирует — можно, смотри внимательнее. Иметь соулмейта, по мнению Харучиё, сущее проклятие, что одновременно тянет тебя на дно, и возносит до небес. Взгляд голубых глаз перескакивает на стол, где среди папок с документами лежит неприметная белая упаковка таблеток.       Подавители.       Мужчина смотрит на них, как на огромный клубок ядовитых змей, и не понимает — почему всё ещё отказывается от этого? Даже если придётся провести на них всю оставшуюся жизнь, разве это не стоит свободы от жестокой привязанности, ошейник которой уже глубоко впивается ему в кожу?       Коварная память сразу же услужливо подкидывает Санзу мысли об Амаде, и по телу проходит дрожь. Харучиё прикрывает глаза и облизывает губы, с головой ныряя в воспоминания той ночи в клубе, когда перестают существовать все мнимые рамки и барьеры внутри него. Мужчине было безумно хорошо рядом со своим соулмейтом, и он наслаждался каждой секундой, пока чувствовал жаркие объятия Симидзу и тёплые мягкие губы, оставляющие бесконечные поцелуи на его коже.       «Почему ты тогда запретил ей принимать подавители?» — ехидно звучит голос в голове мужчины. Совесть Харучиё, не иначе.       От одной только мысли, что Амада может перестать искать встречи с ним, внутри Санзу всё взрывается от злости и гнева, смешивающихся в обжигающую магму, что иссушает его вены. Харучиё заталкивает куда подальше это ощущение, но сам прекрасно знает, что является первопричиной.       Страх.       Санзу был один слишком долго, не впуская никого лишнего в свою жизнь. Для него связи — это боль, кровь и предательство. Он не может даже представить себе, как это — довериться чужому человеку, пускай это и его соулмейт, рядом с которым можно чувствовать себя, как на седьмом небе.       Впустить Амаду в свою жизнь? Позволить ей увидеть то, что Харучиё так старательно прячет за бронёй, окутавшей сердце? О, если отбросить всю браваду и тупое желание доказать самому себе, что сильнее этой навязанной связи, Санзу ещё при первой встрече похитил бы Симидзу и запер в своей квартире.       Израненное сердце и душа тянутся к источнику тепла, что исходит от Амады. Так почему Харучиё самолично продолжает «ломать» девушку и причинять боль? Возможно, чтобы, когда получит желаемое, плюнуть напоследок ядовитое: ты такая же, как и другие.       А потом уйти и умереть, потому что теперь Санзу не знает, как жить без Симидзу.       Подавители летят в мусорку.       — Всё ведь должно быть честно, мышка, правда? Я не позволяю принимать их тебе, и сам не буду, — Харучиё стряхивает пепел с сигареты и делает глоток обжигающего чёрного кофе без капли сахара. Вся сладость этого мира в любом случае сосредоточена в другом человеке. — Давай-ка мы лучше решим, что мне делать с твоим непослушанием.       Мужчина берёт в руки серебристую папку с фотографией темноволосого врача-хирурга — Рео Караги. Его отбором занимался Какучё, который проделал фантастическую работу, отыскивая среди множества претендентов настоящих профессионалов. Парень попал в число счастливчиков, что удостоились чести работать на «Бонтен».       Сказать честно, Харучиё мало интересуют остальные хирурги, кроме Симидзу, но теперь обстоятельства меняются. Санзу смотрит на фото и чувствует, как просыпается желание убивать: долго и мучительно, потому что мелкий говнюк, смотрящий на него с пластиковой картинки смеет желать ту, что принадлежит Харучиё.       Номер два Бонтен не дурак и понимает, что Амада делает это специально, вызывая в нём ревность. Однако мелкая чертовка не осознаёт масштабов проблемы, в которую ввязывается и сама, и этого ушлёпка затягивает. Харучиё не играет честно и никогда не будет, к тому же их с Симидзу совместная ночь совершенно точно показывает, как сильно они хотят друг друга.       Эту тягу невозможно унять жалкой пародией на чувства с другим, будь он хоть трижды прекрасным и идеальным парнем.       Но есть ещё что-то, что появляется, когда Харучиё смотрит на фото Рео. Какое-то гадское чувство за грудной клеткой, что крепко оплетает рёбра и позвоночник, точно острый цепкий терновник, неприятно царапающий мягкие органы и вспарывающий кости.       По биографии Караги совершенно заурядный. Круглая сирота, вырос вдали от Токио, пока жил с роднёй по материнской линии. Приехал в мегаполис, когда исполнилось восемнадцать, и выучился в университете.       И вот эта заноза здесь. Мелкая, а доставляет неудобства.       В тот день, когда Санзу понимает, у кого сейчас находится его соулмейт, ему хочется немедленно поехать домой к Рео и выпотрошить его, а Амаду посадить на цепь в своей спальне, беря девушку полностью под свой контроль. Но на этот раз Харучиё решает, что всё это будет означать — он поддаётся на провокации Симидзу.       — Акио, — зовёт номер два Бонтен, и его помощник оказывается за спиной, ожидая дальнейших приказаний. — Устрой-ка мне слежку за этим Караги. Особенно меня интересует всё, что будет происходить в его квартире.       Помощник Харучиё старательно подходит к делу, и вскоре внутри жилья Рео появляются незаметные камеры, а на его ноутбук и телефон ставятся «жучки», позволяющие отслеживать не только звонки, но и создающие полные копии всего хлама, что есть на носителях.       — Ты кажешься слишком простым, — делает заключение Харучиё, когда заканчивает с изучением содержимого смартфона и ноутбука Рео. — Так ещё и член в штанах держать не умеешь.       Может, Амада выбрала этого идиотка как раз из-за того, что он сам падок на симпатичные мордашки? А на Симидзу только слепой не взглянет. Вот только пока Харучиё наблюдает за происходящим, придумывая изощрённый способ наказания для своей мышки, внутри него бурлит такая невероятная ревность, что она запросто могла бы выжечь целые континенты.       Харучиё приводит в бешенство даже простая вежливая улыбка, брошенная Симидзу Рео, когда они пересекаются на работе. Санзу испытывает ужас и злобу всякий раз, как подключается к камерам, чтобы посмотреть на то, что происходит в квартире Караги. Однако Харучиё знает, что их смены не совпадают, так что дома Амада и Рео одновременно почти не бывают, но должного спокойствия данный факт не приносит.       Внутри организма снова растут жажда и потребность в соулмейте, и Санзу со скрупулезностью отслеживает любые изменения в Симидзу, прекрасно видя, что и ей всё хуже. Раньше они могли хотя бы спать рядом, когда Харучиё проникал тайком в квартиру девушки, теперь же это слишком рискованно.       Харучиё один единственный раз позволяет себе жадное касание к Амаде, когда они оказываются прижатыми друг к другу в переполненном офисном лифте. Девушка, кажется, даже дышать перестаёт, когда попадает под прицел внимательных голубых глаз, что манят к себе, точно свет маяка во время безумного шторма.       Санзу прикусывает щёку изнутри, пытаясь болью отрезвить себя и не впиться в розовые губы, что так манят его. Мужчина жадно вдыхает аромат Амады, а его рука против воли скользит на талию и задирает вверх белоснежную фуфайку, чтобы коснуться обнаженной кожи. Симидзу, будто забыв обо всём, подаётся вперёд, и Харучиё жадно слизывает взглядом этот жест, мечтая разложить соулмейта прямо сейчас.       — Что, мышка, его член не так хорош для тебя, как мой? — его ядом можно уничтожить всю планету, и Санзу это прекрасно известно. Да, он знает, что Симидзу не спит ни с кем, иначе уже лишилась бы жизни, но мерзкая всеобъемлющая ревность заставляет говорить ей гадости. Амада же этого хотела, правда? Чтобы Харучиё захлёбывался в ревности.       Санзу сам отпускает Симидзу до того, как она отшатывается назад, но на дне серебристых глаз — фантастически красивых — горит не обида, а злость, и Харучиё нравится это. Дикость Амады — изысканное лакомство, и Санзу испытывает возбуждение, что без проблем передаётся родственной душе.       — Неужели ревнуешь? — усмехается девушка, а Харучиё хмыкает.       — Не-а, — лениво выдаёт он, пряча ревность на самом дне. — Брезгую.       Из лифта он выходит победителем, но чувствует себя проигравшим, потому что хочется схватить Симидзу и усадить на свои бёдра, позволяя ей касаться себя так, как хочется девушке. Хочется этой приятной тяжести на своих коленях. Её запаха, разлитого в пространстве, точно дорогое шампанское, что пьянит в ту же секунду, как делаешь первый глоток.       Харучиё просто хочется быть с Амадой. И он злится на самого себя, ревнует и сходит с ума от невероятного калейдоскопа чувств и эмоций, что обрушиваются ему на голову.       — Санзу.       Номер два Бонтен тормозит в конце коридора и поворачивает голову к Рану.       — Когда вылазка?       Губ касается злая улыбка.       — Сегодня скажи жёнушке, что будешь поздно, Хайтани.

***

      И Харучиё, и Хайтани давно перешагнули ту черту, при которой приходиться выполнять всю грязную работу. Теперь они решают куда более важные вопросы, но в них продолжает жить кипучая энергия, а вместе с ней — жажда крови, и обе эти потребности следует удовлетворять. Поэтому вся троица до сих пор иногда участвует в вылазках, чтобы снова почувствовать себя безбашенными гопниками, когда-то решившими покорить криминальный мир.       Санзу натягивает на лицо маску и поправляет оружие в кобуре. Вряд ли, конечно, пригодится, потому что Харучиё отдаёт предпочтение своей катане, но с их стилем жизни надо быть готовыми ко всему. Мужчина по привычке достает из кармана свой телефон и проверяет, чем занимается его непокорный соулмейт. Во рту становится сухо, а организм начинает с бешеной скоростью выделять гормоны, потому что их контакт с родственной душой давно не поддерживался на должном уровне.       «Хочу тебя разложить прямо за столом», — Харучиё даже мысли свои контролировать не способен в данный момент, а потому скорее прячет телефон обратно в карман и пытается отгородиться от сладких назойливых фантазий, атакующих его сознание.       — Охраны почти нет, — из темноты появляется Акио. — Потайной ход от больницы до второго морга чист, внизу работают две бригады врачей.       — Периметр? — интересуется Хайтани, лениво курящий и облокотившейся локтём о капот своего джипа.       — Сигналы камер перехвачены, наши сейчас убирают за собой всех охранников снаружи.       — Ты оборудование взял? — Харучиё поворачивает голову к Рану. Тот легкомысленно машет головой.       — Риндо забрал, псина, — усмехается старший из братьев. — У Коко там появилась какая-то хакерша, просто гений, так что нам нужно лишь добраться до их серверов и подключить флешку, что дала девчонка.       — И где твой брат? — Харучиё хочется глаза закатить. — Никак не может отлипнуть от своей Кейты?       — Ты прямо весь позеленел от злобы, — догорающий бычок пролетает аккурат рядом со скулой Санзу, на мгновение обдавая бледную кожу жаром. — Не подходит к твоему цвету волос.       — Сделаешь так ещё раз, — тихо говорит Харучиё. — Мия станет вдовой.       Глаза Рана чернеют, и это видно даже в кромешной темноте, которой они окружены. Санзу гадает: он вёл бы себя так же, будь он на месте старшего Хайтани? Их с Мией связь была самой крепкой и сильной, и раньше Харучиё не мог понять, а как они не устают друг от друга? Видеть, как один из самых безжалостных и злобных руководителей «Бонтен» становится мягким и ручным рядом со своей женой — было дикостью.       А сейчас Санзу чувствует, что испытывает… зависть. Ран с радостью когда-то принял связь с родственной душой и теперь буквально огромными горстями черпает силы из этого союза.       — Не смей упоминать имя моей жены, иначе твоя Амада никогда не узнает насколько хорошо ты можешь ей отлизать, усёк?       Харучиё от такой наглости глаза застилает красной пеленой, и он уже тянется к рукояти катаны, как рядом появляется младший Хайтани, натягивающий на руки чёрные перчатки.       — Можем начинать? — интересуется он и проходит меж Санзу и Раном, напрочь снося атмосферу жуткого напряжения. — Чего уставились друг на друга?       — Идём, — отвечает ему Ран и берёт в руки свою боевую подругу, поглаживая гладкий чёрный металл. — Хочу кого-нибудь убить.       Они легко проникают в здание с той стороны, что выглядит обычным непримечательным складом для стройматериалов. Их люди предварительно зачистили местность, чтобы у группы не было никаких проблем с теми, кто работает внутри и даже не подозревает об облаве.       — Люк справа, — говорит Акио, и они продвигаются вдоль стены, чтобы затем спуститься вниз и оказаться в одной из тайных клиник Мегуры. По очереди спускаются в полную темноту, что заканчивается длинным коридором, сейчас абсолютно пустым. — Серверная с той стороны, а операционные — там.       — Разделимся, — тут же говорит Харучиё. — Хайтани, на вас данные, мы избавимся от врачей.       — Через час наверху, — отвечает Риндо, и вместе с братом и ещё одним членом «Бонтен» идут направо.       — Пошли, — Санзу ведёт за собой Акио и Тенго. Они втроём добираются до операционных, где вовсю кипит работа по извлечению органов из детей, которым в клиники Кейташи обещали излечение. — Никто не должен дышать.       Они надевают очки, что позволяют видеть в темноте, а в это время Хайтани подключаются к системе управления, и в морге полностью гаснет свет, вызывая жуткую суматоху и панику. Харучиё усмехается и вспарывает от паха до горло первого же хирурга, выскочившего из операционной. Тот издаёт удивлённый булькающий звук и валится на пол.       — ЗДЕСЬ ЧУЖИЕ! — крик раздаётся справа, а затем доносится звук рухнувшего на пол тела — Акио застрелил одного из охраны.       Неизвестно, сколько точно длится это побоище, больше напоминающее тупую мясорубку, но Санзу испытывает наслаждение и долю спокойствия: хоть так можно сбросить часть напряжения. Ему нравится слушать, как острая заточенная сталь входит в мягкие тела и разрубает их на части; нравится ощущение тёплой крови, разлитой на полу и стекающей по стенам; нравятся крики тех, кто так легко отнимает жизнь у других. Разве это добавляет тебе крутости, когда твой оппонент — ни в чём неповинный ребёнок?       — Ты, кажется, импотент, Мегура, — усмехается Санзу, добивая одного из последних охранников.       Плечо вдруг обжигает жгучей болью, что распространяется по телу подобно лавине — быстро и мощно. Харучиё охает, а сзади него падает обезглавленное тело. Акио подбегает к начальнику и хватает за здоровую руку.       — Блять, успел всё-таки. Простите, господин, — Санзу сжимает крепче зубы, чувствуя, как водолазку заливает тёплой кровью. — Глубоко вроде нож не порезал, давайте повязку наложу?       — Быстрее, — в организме гуляет столько адреналина, что боль отходит на второй план, однако Акио успевает всадить ему шприц с обезболивающим в бедро. — Сука, тебя кто просил это делать?       — Но как же, Харучиё-сама, вас же ещё нужно в больницу отвезти…       — Не нужно. Мы закончили?       — Да, Хайтани скачали всю информацию и передали Хатори, — автоматически выдаёт Акио. — Могу я?..       — От трупов не избавляться, оставь всё так. Выясните откуда дети, похороните их потом и приготовь отчёт для меня, — Санзу натягивает жгут на руку, чтобы остановить кровь и прикладывает к ране кусок ваты, который Акио обматывает бинтом. — Утром жду.       — Господин… — совершенно растерянно произносит мужчина, смотря вслед удаляющемуся Харучиё. Он закусывает губу, потому что знает, что Санзу ни за что не поедет в больницу: терпеть этого не может. Его туда может затолкать разве что сам глава. Но доступа к Манджиро нет, зато есть к Амаде. Акио достаёт из кармана телефон и набирает номер Симидзу, зная, что девушка — соулмейт его начальника. — Надеюсь, он меня не убьёт утром.

***

      В конечном итоге укол, сделанный помощником, помогает добраться туда, куда так упорно стремится всё существо Харучиё. Он упрям в своих мыслях и поступках, но сейчас здесь всё равно никого нет, так что Санзу с чистой совестью открывает дверь в квартиру Амады, откуда она сбежала, и с мучительным стоном облегчения закрывает за собой дверь, сразу же прислоняясь к ней спиной.       От шока после удара ножом, ноги еле держат, и Харучиё сползает на пол. Кое-как расшнуровывает берцы и, с трудом поднявшись из-за усталости, бредёт в небольшую комнату, служащую и гостиной, и спальней. Санзу мог бы пройти этот путь даже с закрытыми глазами. Мужчина касается покрывала на кровати и укладывается сверху, дыша глубоко и медленно, чтобы суметь насладиться сногсшибательным аромат Симидзу.       Им пропитана вся квартира; каждый предмет, и Харучиё испытывает некое облегчение, а уставший и измотанный организм с благодарностью принимает даже такую малость. Санзу прикрывает глаза, чувствуя, что плечо пульсирует всё сильнее, а кровь наверняка уже пропитала постельное бельё.       Но если честно, мужчине плевать на это. Он собирается хотя бы минимально набраться здесь сил, а затем обратиться к третьему хирургу из штата — Шеокану. Почему-то совершенно не хочется показываться в таком жалком виде Амаде, хотя даже малейшая возможность оказаться около соулмейта, кажется невероятно соблазнительной.       Однако Харучиё не готов показать ей свою слабость и беззащитность, а сейчас он чувствует, что наиболее уязвим, и не хочет облачаться в свою привычную броню ядовитого ублюдка. Если бы не упрямство Санзу, то можно было бы сразу принять их связь и пользоваться этим, но номер два Бонтен сделал только хуже, оттолкнув Симидзу. И хотя они скрепили отношения, если можно так сказать, теперь на горизонте маячит гордость Харучиё, его долбанные принципы и страхи, через которые крайне сложно перешагнуть.       — Блять, — хрипло произносит Санзу и горько усмехается, понимая, что его полное одиночество — результат собственных трудов. — Мышка…       На лестничной клетке вдруг раздаются торопливые шаги, а в замочную скважину вставляется ключ, и Харучиё замирает, кладя руку на рукоять пистолета, но его сердце уже знает — опасности гость не несёт, одно только спокойствие.       Звонок Акио переворачивает всё с ног на голову, и Амада срывается из квартиры Рео в ночь, даже не подумав заскочить на работу и взять оттуда инструменты и медикаменты, но потом вспоминает, что в её старой квартире есть всё необходимое: при подготовке к экзаменам и для закрепления навыков, Симидзу тренировалась дома на муляжах, так что имеет весь необходимый арсенал, чтобы зашить любую рану.       — Я думаю, что он в твоей квартире, — говорит Акио. — Вы же соулмейты, верно? Ему больше некуда пойти.       — Он знает, что ты позвонил мне? — Симидзу накидывает на плечи джинсовку, не заботясь о том, что под ней только тонкий шёлковый топ от пижамы.       — Нет, — звучит грустный смешок.       — Тебе это с рук не сойдёт, — замечает Амада, прекрасно зная характер своего дикого взбалмошного соулмейта.       — Зато он будет точно жив, — отрезает Акио. — Поспеши.       Симидзу распахивает дверь и сразу же натыкается взглядом на тяжёлые грубые берцы, лежащие посреди прихожей. Она захлопывает дверь и запирает на замок.       — Харучиё? — ей очень страшно, потому что девушка боится, что не услышит ответа, а значит — слишком поздно. Амада так переживает за жизнь своего соулмейта, что ей мерещится будто Санзу уже истёк кровью и умер.       — Я здесь, мышка, — звучит тихий усталый голос, и Симидзу это пугает ещё больше. Харучиё говорит ласково, без привычной ядовитой злобы, и Амада до боли закусывает губу, влетая в комнату и сразу же находя взглядом Санзу. — Испугалась?       От взгляда на бледное лицо, будто подсвеченное сияющей крошкой на фоне тёмной стены, сердце на мгновение замирает, а потом глаза цепляются за кровавое пятно, оставленное на покрывале. Симидзу отбрасывает в сторону все свои переживания и размышления на тему «сколько времени пройдёт, прежде, чем он снова станет самим собой». Для неё сейчас на первом месте здоровье Харучиё.       — Как давно тебя ранили? — Амада ставит сумку на пол и, приближаясь к кровати, завязывает волосы в высокий хвост.       — Недостаточно давно, чтобы я умер, — Санзу пытается улыбнуться, а у самого руки дрожат от близости Симидзу. Он прекрасно понимает, кто надоумил её сюда прийти, но пытки Акио подождут до завтра. Когда девушка оказывается около Харучиё, он, наплевав на ранение и боль, обнимает её здоровой рукой за талию и притягивает к себе, прижимаясь щекой к животу. — Блять, как хорошо…       По коже идут мурашки, и Симидзу на секунду закрывает глаза, а ладони опускает на широкие плечи, мягко поглаживая. Она не питает иллюзий насчёт происходящего: будь Санзу живым и невредимым, ни за чтобы так себя не вёл, но сейчас его организм ослаблен, а значит — Харучиё не может контролировать себя.       «Так вот ты какой, когда не пытаешься кусаться», — мелькает мысль, и девушка кладёт ладонь на бледную щёку, мягко поглаживая.       Харучиё поднимает к ней голову и смотрит блестящими голубыми глазами, в которых завихряется голод вместе с облегчением: Амада здесь, рядом с ним.       — Ты такой милый, когда раненый по-настоящему, — усмехается Симидзу, а затем расстёгивает на Харучиё жилет. — Но уж лучше будь ядовитым, зато здоровым.       — Я польщён, что нравлюсь тебе даже ублюдком, — мужчина позволяет раздевать себя, но когда Симидзу отходит от него, чтобы взять ножницы и срезать бинт, инстинктивно тянется за ней, не желая выпускать из своих объятий. — Курить хочу.       — Погоди, сначала тебя надо подлатать, — Амада срезает бинты, но придерживает рукой ткань, приложенную к самой ране. — Пошли в ванную.       Ощущение тепла под боком приносит спокойствие и умиротворение. Санзу жадно вдыхает аромат кокоса и мёда, исходящий от волос Симидзу, пока они идут в ванную комнату, где девушка безжалостно портит водолазку Харучиё, разрезая её и осторожно убирая в сторону давящую повязку. Кровь уже не идёт, а значит порез был не слишком глубоким. Главное, чтобы не повредил мышцы и сухожилия слишком глубоко.       — Надо обеззаразить, — Амада выходит из тесной комнаты, а затем возвращается и протягивает Харучиё бутылку с вином. — Лучше ничего нет, а делать тебе ещё один укол смысла нет, так что — пей.       Она плещет на открытую рану перекись водорода одновременно с тем, как Санзу делает первый глоток. Кровь вспенивается меж рваных краёв кожи, что демонстрируют своё яркое содержимое. Амада убирает салфеткой излишки крови, моет руки, надевает перчатки и вдевает в стерильную иглу кетгут.       — Придётся потерпеть, — предупреждает она, а Харучиё, усмехнувшись, кладёт руку ей на бедро, а голову прислоняет к тёплому боку, обдавая горячим дыханием кожу даже сквозь ткань топа.       — Я просто укушу тебя в отместку, — вот только его движения мягкие и тягучие, как у ластящегося кота, и Симидзу закусывает губу, отдавая все силы на то, чтобы не начать целовать Харучиё прямо сейчас. — Хочу тебя поцеловать, мышка…       Санзу даже не пытается контролировать свои мысли и желания. Он слишком долго сдерживает самого себя, но можно хотя бы один раз сделать так, как хочет его сердце, а не отравленный болью разум? Амада такая тёплая и нужная, так безумно вкусно пахнет, и Харучиё хочет подмять её под себя, чтобы поглотить и никогда не отпускать.       Он не чувствует боли от иглы, что пронизывает его кожу, пока Симидзу зашивает рану; мужчина активно мешает ей, потому что забирается рукой под топ и гладит голый живот и талию, рассыпая за собой стайки мурашек. Харучиё тяжело дышит, а затем задирает другой рукой ткань и оставляет влажный поцелуй около пупка, вжимаясь лицом в живот Амады.       — Мне нужно больше, — его голос полон безумия, а Симидзу до краёв наполняют эмоции и чувства Санзу, и Амада мгновенно пьянеет от их силы и количества. — Мышка, больше тебя.       — Я тебе припомню утром эти слова, — она наклоняется к Харучиё, и он пытается сразу же утянуть Симидзу в поцелуй, но девушка уклоняется. — Потерпи немного, надо же зашить до конца.       На удивление, Санзу послушно отстраняется и терпеливо ждёт, пока Амада закончит его латать и наложит на очередной порез повязку. Она убирает весь мусор в мешок и только тогда понимает, какой стресс в очередной испытала по вине этого розоволосового чудовища.       А чудовище оказывается позади неё и прижимается губами к шее, опаляя горячим дыханием. Симидзу чувствует мгновенное огненное возбуждение, пронёсшееся по венам, а Санзу уже разворачивает её к себе лицом и нагло забирается языком в приоткрытый рот. Его руки заключают в крепкое кольцо, и Амада совсем не хочет из него выбираться.       Харучиё целует жадно и глубоко, а его язык не знает никаких границ, лаская и вылизывая рот Симидзу изнутри. Санзу кусает мягкие губы, втягивает язык Симидзу и сосёт его, заставляя девушку с ума сходить от своих действий. Амада выгибается ему навстречу и понимает, что больше ни с кем не будет так хорошо, как с Харучиё.       — Моя мышка, — ревниво шепчет Санзу, так что даже Симидзу не слышит. — Только моя девочка.       Нужна ему, как воздух.