Больше, чем политика

На следующий день Жордан остался дома. У него не было ни сил, ни желания идти на работу или встречаться с кем-либо, а мысль о необходимости притворяться, будто все в порядке, была невыносима. Он отключил рабочий телефон, не желая слышать деловые звонки, которые теперь казались абсолютно бессмысленными. Сидя на диване, Жордан равнодушно смотрел на свой личный телефон, лежащий на журнальном столике перед ним. Его взгляд был пустой, безжизненный. Холодная, мертвая тишина квартиры гнетущим грузом нависла над ним, усиливая его отчаяние. Казалось, что каждый угол, каждая стена отражают его тревогу, возвращая её обратно с удвоенной силой. Ночь тянулась бесконечно. Жордан пытался уснуть, но его мысли вновь и вновь возвращались к тому, что происходило сейчас со Стефаном. Он не мог выбросить из головы мысли о том, что тот сейчас где-то один, возможно, напуганный и беспомощный. Страх перед неизвестностью сковывал его, а воображение рисовало самые страшные картины. Где он? Жив ли? Страдает ли? Эти вопросы терзали Жордана, вытягивая из него последние силы. С каждой минутой тревога усиливалась, превращаясь в мучительную, разъедающую его изнутри безысходность. Утро не принесло облегчения. Солнечный свет проник в комнату, но его появление ничего не изменило. Время для Жордана потеряло значение — он не мог бы сказать, было ли это утро или день. Часы проходили мимо, а он оставался замкнутым в своем беспокойстве. Единственной ниточкой, которая связывала его с реальностью, был телефон. Он стал для него символом надежды, от которой Жордан не мог окончательно отказаться, несмотря на отчаяние. Он смотрел на него, ожидая звонка от Габриэля, но телефон молчал, как и весь остальной мир. Каждый час тишины лишь усиливал внутреннюю борьбу, в которой Жордан сопротивлялся отчаянию и беспомощности, упрямо цепляясь за призрачные нити надежды. Но одна за другой они рвались, и он снова падал в бездну собственных страхов. Когда телефон зазвонил, Жордан вздрогнул. Сердце его забилось чаще, и в нем вспыхнула надежда: неужели это долгожданные новости о Стефане? Он поспешно схватил трубку, даже не взглянув на экран, ожидая услышать голос Габриэля. Однако, вместо этого он услышал знакомый, но не тот голос — это была Марин. Волна разочарования резко накрыла Жордана, придавливая к дивану. Он выдохнул, чувствуя, как последние остатки надежды покидают его, и обмяк. Его взгляд потух, а вместе с ним угасла и та крохотная искра, за которую он цеплялся все это время. — Жордан, что случилось? Почему твой рабочий телефон отключен? Вся команда беспокоится из-за твоего отсутствия, — голос Марин прозвучал обеспокоенно. — Марин, я… — Жордан запнулся, подбирая слова, которые казались чужими и трудными. — Всё в порядке… Я сегодня останусь дома, если ты не против, — в его голосе звучала слабость и усталость. — Я приеду…— ответила она решительно. Но Жордан тут же перебил её, и в его голосе неожиданно зазвучала необычная для него настойчивость. — Марин, не надо, — сдержанно, но с едва уловимой мольбой в голосе, ответил он. — Всё нормально. Завтра я буду на работе. Он говорил так, будто хотел спрятаться за привычную маску и избежать ненужных разговоров. В наступившей тишине Жордан слышал её напряжённое дыхание. Несколько секунд Марин молчала, прежде чем ответила, почти шёпотом. Её голос дрожал от боли, которую она больше не могла скрывать. — Жордан, пожалуйста… Дело не в работе, — мягко сказала она, с заботой и беспокойством. — В последние дни ты сам не свой, а я не знаю, как тебе помочь, потому что ты отдаляешься всё больше и больше. Я переживаю за тебя… — её слова прозвучали как мольба, словно она чувствовала, что теряет его, и не знала, как вернуть. Слова Марин, её тихая, щемящая боль, наконец пробили стену, которой Жордан так долго ограждался. До него дошло, насколько он отдалился, и волна вины и стыда накрыла его с головой. Он вспомнил, как Марин всегда была рядом, поддерживала его во всех испытаниях, принимала со всеми недостатками. Теперь же он сам её отталкивал, закрываясь в коконе своей боли и тревоги. Слова застряли в горле. Жордан тихо и подавленно произнёс: — Хорошо… Я… Но вдруг он почувствовал, как по щекам покатились горячие слёзы. Это осознание пришло к нему неожиданно. Он даже не понял, когда начал плакать. Все эмоции, которые он так долго подавлял, вырвались наружу, и, не сдержавшись, он всхлипнул. Его лицо исказилось от едва сдерживаемых рыданий, и, наконец отпустив все свои стены, он прошептал почти с мольбой: — Пожалуйста, приезжай скорее… Он не мог поверить, что сказал это вслух, не мог поверить, что только что попросил помощи — не как рациональный, сдержанный человек, каким старался быть, а как тот, кто больше не мог справляться в одиночку. Ему нужна была Марин, её поддержка, её присутствие. Его голос дрожал, а слезы продолжали течь. Голос Марин моментально изменился. Её тревога теперь переросла в явное волнение. Она быстро, почти торопливо, начала успокаивать его: — Жордан! Жордан, всё будет хорошо, слышишь? Но Жордан уже не мог ответить. Он молчал, охваченный переполнившей его болью, а слёзы текли по лицу, срываясь с подбородка. Марин, не дождавшись ответа, торопливо добавила решительно: — Я сейчас приеду. И связь оборвалась. Жордан сжал телефон так сильно, что пальцы побелели, но он этого не заметил. Согнувшись, он закрыл лицо руками и тихо заплакал, наконец позволив себе выпустить чувства, которые не мог сдерживать последние сутки. Это был не громкий, а приглушённый, почти беззвучный плач — тот самый, что вырывается из глубины души, когда сил больше нет. Он утонул в своих мыслях о Стефане. Перед глазами всплывали образы, такие ясные, как будто он мог протянуть руку и коснуться их. Он мечтал снова почувствовать его близость, обнять, убедиться, что всё это было лишь кошмаром. Жордан представлял, как положит голову на его плечо, вдыхая его родной запах, как Стефан мягко улыбнется, успокаивая одним лишь взглядом. В голове эхом звучал его тихий смех, и сердце рвалось услышать его снова. Жордану не нужно было ничего — ни деньги, ни власть, ни карьера — ему нужен был только его Стефан, здоровый и невредимый, рядом с ним. Его нежный голос, тёплые прикосновения, его жизнь и присутствие — это было всё, что имело значение. Утопая в этих воспоминаниях и желаниях, Жордан не заметил, как пролетело время. Его реальность слилась в тягостное ожидание. Он не услышал, как раздался звонок в дверь, и лишь когда звук настойчиво повторился, его сознание вернулось в этот мир. Медленно поднявшись с дивана, он с трудом заставил себя сделать шаг: тело не слушалось, как будто каждая клетка сопротивлялась движению. Ноги подкашивались, и он едва удержался, чтобы не рухнуть обратно, но, собрав остатки сил, побрёл к двери. Открыв её, Жордан увидел Марин. Она стояла перед ним с тревогой и беспокойством во взгляде. В их взглядах встретились два мира — её забота и его невыносимая боль. Она сразу уловила его состояние: опущенные плечи, красные от слёз глаза, бледное лицо, выражение полной усталости. Её сердце сжалось. — Ох, Жордан… Она сделала шаг вперёд и крепко обняла его. Жордан почувствовал, как её руки обвили его, притягивая ближе, как будто стараясь защитить его от всего мира. Он закрыл дверь и, уже не сдержавшись, прижался к её плечу. Он молчал, но его тело предательски выдавало всю ту боль, которую он пытался скрыть. Его лицо утонуло в её одежде, и он позволил себе полностью раствориться в моменте, чувствуя, как его руки дрожат, сжимая ткань ее пиджака на спине. Его тело содрогалось от беззвучных рыданий, которые рвались из самой глубины души. Каждый всхлип был наполнен накопленным отчаянием и бессилием. Марин, подавляя собственные эмоции, молча гладила его по спине, чертя пальцами круги, чтобы он чувствовал её поддержку. Она молчала, понимая, что любые слова сейчас были бы лишними. Она просто оставалась рядом, позволяя ему выговориться через это молчание и этот жест, который говорил больше, чем могли бы выразить слова. Когда его рыдания постепенно стихли, Жордан немного отстранился. Его глаза покраснели, а щеки ещё были влажными от слёз. Он неловко вытирал их, словно стыдясь того, что дал волю своим чувствам перед Марин. Но когда он поднял взгляд, то встретил её мягкий, полный понимания и сострадания взгляд. Там не было ни осуждения, ни жалости — только искренняя готовность поддержать, какой бы тяжелой ни была ситуация. Этот взгляд заставил Жордана на миг закрыть глаза, будто защищаясь от новой волны эмоций. Отступив на шаг, он попытался заговорить, но его голос был хриплым и надломленным: — Извини, я… Но Марин тут же мягко перебила его: — Жордан, не надо. Она смотрела на него с теплотой, и в её глазах отражалась та же боль, что и в его. Она видела, как ему тяжело, и в этот момент не было нужды в извинениях. Он мог быть уязвимым, мог расклеиться — она была здесь для него, чтобы помочь ему удержаться на плаву. — Я здесь ради тебя. Жордан видел это в её глазах, и от этого он снова почувствовал, как к горлу подступает новый ком, готовый прорваться слезами, но он сдержался. Собрав остатки самообладания, он вяло махнул рукой в сторону гостиной, тихо произнося: — Я сделаю чай… Тебе как обычно? Марин молча кивнула, и Жордан, кивнув в ответ, медленно развернулся и направился на кухню.