Больше, чем политика

Жордан глубоко вдохнул, понимая, что сейчас предстоит нелёгкий разговор. Ему придётся признаться в том, что нарушил своё обещание, данное Габриэлю в тот день в переулке. Перед ним всплыли воспоминания о клятве, которую он дал себе: оберегать Стефана от любых угроз, даже если они исходят от него самого. Но сейчас настало время горькой правды. Наконец, собравшись с духом, он тихо и с явным сожалением произнёс: — Я догадываюсь, почему Стефан внезапно решил уехать сейчас… Он поднял взгляд на Габриэля, который, напрягшись, чуть подался вперёд. Локти упирались в колени, скрещенные руки частично скрывали его лицо, но глаза выдавали всё — в них читалось напряжённое ожидание. Жордан отвел взгляд и уставился в окно. Ночное небо, усыпанное звёздами, не приносило утешения, а лишь усиливало его внутреннюю пустоту, отражая ту же тёмную пропасть, что и в его душе. Сделав глубокий вдох, он, наконец, сказал: — Как я говорил тебе днём, Стефан не связывался и со мной… и это моя вина. Мы… поссорились в тот вечер, когда он вернулся в Париж. Его голос задрожал, и на мгновение он замолчал, чувствуя, как в горле сжимается болезненный ком. Воспоминание о той ночи было мучительным, но он знал, что должен продолжать. Тяжесть в груди, мучившая его все эти дни, снова дала о себе знать. — Я не понимаю, с чего всё началось, — продолжил Жордан с трудом, — но последние дни Стефан избегал меня, не отвечал на сообщения и звонки. Когда я наконец приехал к нему, чтобы поговорить… он обвинил меня в том, что я играл с ним… — Его голос задрожал, глаза потускнели, отражая всю глубину боли. Будто потерявшись в своих мыслях, он продолжил едва слышно: — Он сказал, что моя цель с самого начала был ты… а он оказался лишь средством для её достижения… Жордан сжал зубы, отчаянно пытаясь подавить эмоции, но это оказалось невыносимо. Злость охватила его, как тёмная волна, накрывшая с головой. — Чёрт! — вырвалось у него, и он сжал кулаки до побелевших костяшек. В этом коротком возгласе вспыхнула вся его ярость, отчаяние и бессилие. Он боролся с собой, стараясь не показать слабость перед Габриэлем, но чувства, давно подавляемые, вырвались на поверхность. В комнате повисла напряжённая тишина, наполненная гнетущими мыслями и неразрешенными чувствами. Оба погрузились в свои переживания, обдумывая ситуацию, в которой они оказались. Неожиданно Габриэль резко вскинул голову, широко раскрыв глаза, словно его осенило. На лице читалось неподдельное удивление, и едва слышным шёпотом он произнёс: — Жордан… фотография… — Что? — Жордан, сбитый с толку, смотрел на него с недоумением, не понимая, к чему он клонит. Но Габриэль уже не слушал, поглощённый внезапной мыслью, и продолжил шептать: — Черт… конечно. Как мы могли быть такими дураками? Как я мог быть таким идиотом? Не понимая, что происходит, Жордан ощутил, как раздражение начинает нарастать внутри него, и резко спросил: — О чем ты говоришь, Атталь? Выражайся яснее. Габриэль, будто очнувшись, выпрямился на диване и, не отрывая взгляда от Жордана, резко произнёс: — Барделла, ты слепой дурак. И я тоже дурак, только поумнее тебя. — Он заметил, как возмущение тут же исказило лицо Жордана, но, не давая тому времени ответить, продолжил: — Стефан видел ту фотографию, понимаешь? Это значит, что он прочитал ту статью о нас. И решил, что ты либо уже со мной, либо пытаешься меня добиться, используя его. Габриэль на мгновение замолчал и отвел взгляд, словно сам не мог поверить в то, что говорит. Его лицо на мгновение исказилось от осознания абсурдности ситуации. — Черт возьми, Стеф… Как я мог не понять этого? — пробормотал он, качая головой. — Как он мог додуматься до такого? Это же… Черт. Жордан застыл. Осознание сказанного Габриэлем пронзило его, словно холодный ветер, пробирающий до костей. Он уже не слышал бормотания Габриэля. Всё вокруг будто погрузилось в тишину. Он действительно был слепцом, упустив важное в тот роковой вечер, когда Стефан отчаянно пытался донести до него свои чувства. Как он мог так легкомысленно проигнорировать его слова? Какого черта? И всё это — из-за одной фотографии, вырванной из контекста и раздутой в сплетни. Неожиданно, не осознавая этого, он глухо и подавленно произнес: — Значит, он подверг себя опасности… из-за нас… Габриэль кивнул, почти шепотом ответив: — Мы действительно облажались, Жордан… Жордан резко закрыл лицо руками, опираясь локтями на колени. В его груди разрасталась невыносимая боль, перерастающая в глухой рык. Внутри бушевало чувство вины, разрывающее на части. Кажется, он сам подтолкнул Стефана в эту опасную командировку своими словами и действиями. Ведь если бы он тогда не оставил Стефана одного, этого могло не случиться. Он винил себя за все. Но вместе с болью, в нем все сильнее росло одно нестерпимое желание — вернуть Стефана, обнять так крепко, словно это спасет его от всего на свете, и объяснить, что все это недоразумение, что он ни на секунду не думал о предательстве. Жордан был готов бесконечно просить прощения, объясняться, говорить все, что угодно, лишь бы Стефан простил его. Сколько бы времени это ни заняло. Он не мог и не хотел мириться с мыслью, что потерял Стефана. — Нам нужно его вернуть, — наконец сказал он, твёрдо, словно одни только эти слова способны всё исправить. Габриэль прищурился и, с легкой насмешкой, ответил: — Конечно, гений. И как ты собираешься это сделать, если связи с ним нет? Жордан, сдерживая раздражение, убрал руки с лица и бросил без эмоций: — Не издевайся надо мной, я и без тебя это знаю. Габриэль лишь усмехнулся, обнажая зубы: — Я и говорю — гений. Жордан закатил глаза и, устало вздохнув, уставился на журнальный столик, погружённый в раздумья. Что теперь? Как они могут повлиять на ситуацию? Затем он вновь посмотрел на Габриэля и спросил: — Сколько дней должна длиться его поездка? Габриэль, откинувшись на диван, уже без иронии ответил: — Неделя. Сегодня пятый день. Пять дней в неведении. Пять мучительных суток неизвестности. — Значит, осталось два дня… — произнёс Жордан задумчиво, но уже с огоньком решимости в глазах. Стиснув зубы, он добавил: — Когда он вернётся, нужно будет поговорить. Втроём. Габриэль утвердительно кивнул. Он тоже понимал, что без откровенного разговора не обойтись: — Так и сделаем. Я не могу потерять лучшего друга из-за дурацких папарацци… — На мгновение задумавшись, он добавил, как бы невзначай: — Кстати, статью быстро убрали, а тот идиот извинился. Твоя работа? Жордан с легкой усмешкой и видимой гордостью ответил: — Марин. Габриэль закатил глаза, понимающе кивнув в его сторону: — Ну, конечно… передай ей мою благодарность. Жордан прищурился, глядя на Габриэля с едва заметной усмешкой, но удержался от очередной подколки и просто кивнул. Завершив разговор, мужчины пожали друг другу руки. Габриэль, уже направляясь к выходу, бросил напоследок: — Береги себя, Жордан. — И ты тоже, — тихо ответил Жордан, провожая его взглядом, пока за ним не закрылась дверь. Как только Габриэль ушел, квартира снова погрузилась в тишину. Жордан остался наедине с собственными мыслями и тяжёлым чувством вины. Он сел обратно на диван, погружённый в водоворот переживаний. Осознание того, что всего этого можно было бы избежать, причиняло нестерпимую боль. Он вновь и вновь прокручивал последние дни в своей памяти, понимая, как их действия, а порой и бездействие, только усложнили ситуацию. Но теперь у него была цель. Когда Стефан вернётся, Жордан будет говорить с ним, пока тот не услышит его и не поймёт, что вся эта путаница и ссора — лишь результат неудачной фотографии и ложных слухов. Он был готов бороться за их отношения. Ещё не всё потеряно.