Больше, чем политика

Оставшиеся дни командировки тянулись для Стефана словно сквозь плотную завесу боли и усталости. Он решил полностью отстраниться от Габриэля и Жордана, избегая малейших контактов. Это был его способ защитить себя от новых душевных ран. Стефан не хотел ни с кем говорить или делиться своими переживаниями; он погрузился в свой внутренний мир, отгородившись от всех вокруг. Ему не хватало сил на объяснения и выяснения отношений — сердце было слишком разбито, чтобы противостоять этим эмоциям и этим людям. Боль настолько глубоко проникла в него, что мысль о встрече или разговоре вызывала только одно желание — убежать как можно дальше, скрыться в тишине, где никто не сможет его найти. Стефан хотел просто остаться наедине с собой, чтобы иметь возможность медленно собрать осколки своего разбитого сердца, каждую мелкую частицу, которую ему предстояло восстанавливать после того, как оно разбилось на тысячи фрагментов. К моменту возвращения боль немного утихла, но рана оставалась свежей и всё ещё напоминала о себе. Перед посадкой в самолет Стефан выключил телефон. С тяжелым сердцем он занял свое место, чувствуя, как с каждым мгновением уменьшается расстояние до Парижа и вместе с тем приближается встреча с теми, от кого он пытался сбежать все эти дни. Когда Стефан прибыл в Париж, город встретил его мягким светом уличных фонарей, отражающимся в мокром асфальте после недавнего дождя. Был поздний вечер, и водитель уже ожидал его на парковке аэропорта. Стефан коротко поприветствовал его кивком и попросил отвезти домой. Машина тронулась, мягко вливаясь в поток парижских улиц. Стефан откинулся на спинку сиденья, позволив усталости окутать его тело. Перед ним проплывали виды Парижа, знакомые и родные, но сейчас они казались ему далекими и отстраненными. Он успел соскучиться по этому городу — по его ритму, звукам и по тому, как он погружается в ночное спокойствие, когда последние отблески заката исчезают за горизонтом. На мгновение в памяти всплыл образ человека, по которому он тоже успел соскучиться. Жордан. Теплота этого имени, его улыбка, редкие минуты уязвимости, которые он позволял себе в присутствии Стефана — всё это всплыло перед ним, как нечто когда-то близкое, но теперь далёкое. Но Стефан тут же отогнал эти мысли, как будто защищаясь от боли, которую они приносили. Это имя уже не имело права находиться в его сознании. Оно приносило только разочарование и горечь. Когда Стефан начал погружаться в лёгкую дремоту, он почувствовал мягкое прикосновение к плечу — водитель осторожно его разбудил, сообщив, что они приехали. Он открыл глаза, слегка дезориентированный, кивнул и, едва оторвавшись от своих мыслей, взял сумку, вышел из машины и пожелал водителю спокойной ночи. Его голос прозвучал глухо, как будто исходил из глубины, где уже давно не было слышно искренность. Ночные улицы были тихими, и Стефан, прислушиваясь к шороху отъезжающей машины, медленно направился к дому. Тишина была почти умиротворяющей, как будто ночь пыталась успокоить его суматошные мысли. Но вдруг он услышал знакомый голос. — Стефан! Глаза Стефана тут же распахнулись, и он с удивлением обернулся. Он тут же обернулся и увидел Жордана, идущего к нему быстрым шагом, с тревогой на лице, словно тот ждал его не меньше, чем сам Стефан. Сердце Стефана забилось сильнее, устремляясь навстречу Жордану, к его теплу, к нежным прикосновениям, которые стали для него необходимыми, как воздух. Всю неделю ему особенно не хватало этого — взгляда, способного согреть, рук, готовых обнять и успокоить. Желание кинуться к Жордану захватило его на миг, почти не давая дышать. Но затем на него обрушилась холодная реальность. Воспоминания вновь нахлынули, и Стефан резко одёрнул себя, подавив волну тепла, готовую его захлестнуть. Он закрыл все двери в своем сердце, возвел вокруг себя стену, такую же прочную, как и раньше. Он надел маску безучастности, скрывая за холодным взглядом свое обливающееся кровью сердце, которое по-прежнему мучительно отзывалось на каждую эмоцию, на каждое воспоминание о Жордане, но теперь Стефан не мог позволить себе показать слабость. Как и следовало ожидать, Жордан сразу же задал тот вопрос, который, по-видимому, волновал его больше всего: — Почему ты меня игнорировал? Стефан не знал, как ответить, как объяснить ту боль и растерянность, раздиравшие его душу. Вместо этого он лишь молча смотрел в ответ, пряча за холодной маской взгляд, за которым бушевал ураган эмоций. Сдерживать эти чувства и удерживать на лице маску стало настоящим испытанием. Жордан не собирался отступать. Его голос дрожал от отчаяния, и в горле Стефана встал ком, мешая ему сохранять спокойное выражение. Маска равнодушия, за которой он так старательно прятался, едва не дрогнула под напором чувств. Он отвел взгляд, избегая взгляда Жордана, опасаясь, что тот прочтёт всю глубину его боли. Но, судя по тому, как дрогнула рука Жордана, тот всё же заметил его слабость. Стефан предложил продолжить разговор в квартире, чтобы не привлекать внимание зазевавшихся соседей. Как и ожидалось, разговор с Жорданом оказался мучительно трудным. Первоначально Стефан пытался держаться холодно и бесстрастно, но постепенно ощутил, как его защита даёт трещину. Он не мог игнорировать бурю чувств, что разгоралась внутри, и вскоре, измотанный, просто не выдержал. Он не мог поверить словам Жордана о любви, о том, что он действительно ненавидел Габриэля, и всё это время ждал лишь его, Стефана. Каждое слово Жордана обжигало, словно раскаленный нож, оставляя болезненные следы. Разум Стефана отказывался принимать эти признания и лишь усиливал внутренний конфликт, подавляя настойчивый шёпот сердца, которое стремилось дать шанс тому, кто однажды смог растопить его внутренний лёд, на котором он так долго пребывал. Стефан оставался глухим к этому шепоту с тех пор, как увидел ту злосчастную фотографию, которая разбила его. В этот момент он доверился своему разуму, который кричал ему, что Жордан — не тот, кому можно верить. Голос разума был полон ярости и отчаяния, требуя выгнать Жордана из дома и из своей жизни. Он произнес слова, которые казались ему единственным выходом: потребовал, чтобы Жордан ушел. Каждое слово, выходившее из его уст, было обременено внутренней борьбой. Стефан чувствовал, как каждое из них бьёт в его сердце, словно молот, разбивая остатки надежды и оставляя лишь холодную пустоту. Жордан, вероятно, заметил эту внутреннюю борьбу, но для Стефана это уже не имело значения. Он подавил свои чувства и больше не хотел слышать оправданий. Единственное его желание теперь было, чтобы это мучительное испытание поскорее завершилось. После того как дверь за Жорданом захлопнулась, внутри Стефана словно рухнул целый мир. Он опустился на холодный пол, прислонившись спиной к дивану, и подтянул колени к груди, будто стараясь защитить себя от внешнего мира. Обняв себя, он уткнулся лицом в колени и тихо заплакал. Его душа и сердце словно рыдали вместе с ним, разделяя его боль и находясь в безмолвном согласии с его страданиями. Но разум, настойчивый и неумолимый, напоминал, что так правильно, что так будет лучше для Стефана, что чувства — лишь помеха в его жизни. Эти слова, как заклинания, крутились в его голове, но он не хотел их слышать. Он просто хотел погрузиться в свою боль, пережить её, дать ей возможность вырваться наружу. Стефан сильно зажмурился, когда внутренний голос стал слишком настойчивым, прижимая руки к ушам, будто это могло заглушить его собственные мысли. Он мечтал, чтобы этот голос замолк, чтобы окружающий мир растворился, оставив его одного в его маленьком, замкнутом пространстве печали. Стефан потерял счёт времени, просто лежа на полу, обнимая себя и глядя в пустоту. Внезапно в его сознание ворвалась одна идея, с оглушительным стуком и без приглашения. Приняв решение, он медленно выпрямился. С дрожью в руках достал телефон, задержал дыхание и набрал номер, который использовал редко и только в исключительных случаях.Когда собеседник ответил, он хриплым от долгого плача голосом произнес: — Господин Макрон? Добрый вечер… Извините, что так поздно беспокою, но у меня к вам срочное дело. Можем ли мы встретиться завтра утром?.. Да, устраивает… До завтра.