Алисента. Матерь драконов

      Если бы кто-то когда-то сказал Лиле, что однажды она будет проклинать их доброго короля последними словами, то она бы никогда не поверила тому безумцу. В конце концов, все знали, что их король очень милосердный, добросердечный правитель! Он всегда добр и снисходителен и к слугам, и к придворным, не кричит, не ругается, к служанкам не пристаёт, не развратничает… да и вообще, им всем очень повезло с его милостью!       Именно так Лила считала почти восемнадцать лет своей жизни. Ровно до тех пор, пока её милая леди не стала королевой.       Леди Алисента, её милость, полюбилась Лиле почти сразу, как она её увидела. Тогда служанке было пятнадцать годков и она уже три года как помогала матушке в уборке покоев знати, когда экономка отправила её служить прибывшей дочери лорда-десницы. Она была так рада! Из простой помощницы стать служанкой леди, да к тому же дочери десницы, — это был большой рост по службе.       Правда, её тогда сразу начала стращать матушка, что служить господам — дело непростое, они могут гневаться, ударить, прогнать. Её делом было покорно служить, исполнять все приказы и пожелания, никогда не спорить, не возражать, не смотреть прямо в лицо леди, не заговаривать первой, быть тихой и незаметной, стараться не попадаться на глаза, терпеливо сносить всё, что пожелает сделать с ней госпожа… через неделю, к прибытию леди Алисент, Лила уже разве что не тряслась от страха, столько всего наслушалась от матери и других слуг, которые были в услужении господ.       Однако, когда она, на дрожащих ногах, вошла в покои миледи, то увидела совсем юную, но очень красивую девочку, что большими растерянными глазами осматривала всё вокруг. Когда девушка решилась обратиться к леди, то та взглянула на неё и улыбнулась, вежливо здороваясь и внимательно слушая. Кажется, именно тогда сердце Лилы растаяло, навсегда отдавшись этой улыбке.       Она, конечно, никогда и никому в этом не признается, но её миледи была очень похожа на младшую сестрёнку Лилы — Лотту, которая два года как скончалась к тому моменту, неловко упав с лестницы и свернув шею. Это было великим горем для неё, ведь пока матушка работала именно Лила была той, кто воспитывал Лотту — учила её ориентироваться в замке, шить, стирать, убирать, договорилась с их кухаркой, чтобы Лотту приняли в качестве поварёнка… её сестричка была милой, кроткой и смешливой, но при этом очень старательной.       Миледи была, конечно, куда как красивее её сестрёнки, умнее и по характеру совсем иной, но первое впечатление было именно таковым и Лила со всей ответственностью взялась опекать свою маленькую леди.       Когда отец леди Алисент велел докладывать ему о жизни дочери, внутри Лилы разыгрался бой. Потому что да, он её отец, он мудрый лорд-десница, который, конечно же, желает своей дочери только добра… наверное. Отец Лилы был пьяницей, бил дочерей и мать, служа при этом конюхом в замке. Так и сгинул по пьяни — нелепо захлебнувшись собственной блевотиной.       Ей тогда было двенадцать лет и воспоминания были всё ещё свежи. Конечно, её леди совсем ещё юная, она может ошибаться… но Лила больше доверяет своей умной маленькой госпоже, чем взрослому мужчине. Матушка бы с ней не согласилась, конечно. Но служанкой миледи является именно она, а не матушка, поэтому Лила приняла своё решение — и пошла с признанием, ужасно нервничая и боясь, к леди Алисенте.       Та внимательно её выслушала, ничуть не удивилась и сказала, что нужные сведения они, конечно, поставлять будут, но ровно те, которые сочтут нужными. А после её повысили до личной служанки, камеристки, миледи. И это сказало Лиле больше всего прочего — свою сторону она выбрала верно. Её леди добра, умна и ценит тех, кто ей предан. А значит, Лила останется на её стороне.       Сказать, что ей было страшно помогать миледи в её вылазке в Блошиный Конец — это не сказать ничего. Всё время ожидания леди с принцессой у Лилу трясутся руки, она ужасно нервничает и сгрызает все свои ногти, пусть и пытается отучится от этой скверной привычки, по просьбе миледи, которая говорит, что это вредно и чревато хворями из-за грязи, которая собирается под ногтями. Но в этот момент ей не до высоких мыслей.       Когда обе девушки возвращаются Лиле кажется, что она только что удачно отвертелась от висельницы. Вполне вероятно, что так оно и есть. Но служанка не может унять беспокойства, когда леди Алисенту тошнит в своих покоях — её леди становится совсем маленькой, дрожащей и бледной. В который раз посещают сомнения, а правильно ли она сделала, что помогла миледи в её затее?.. Но она тут же одёргивает себя — не ей, черновке, меряться умом с ученой леди. Если уж даже осторожная и очень умная леди Алисента решилась на подобное, значит, так и надо было.       Она служанка и хотя ближе к своей госпоже многих прочих, это совершенно не отменяет того, что Алисента Хайтауэр — её госпожа, которой Лиле должно служить и подчиняться.       Миледи — не её сестрёнка, миледи — высокородная, чья кровь много чище и благороднее её, а разум острее ножа. Лиле стоит помнить и знать своё место, потому что какой бы доброй ни была миледи — она всегда её госпожа.       Поэтому всё, что служанка может сделать — это помочь леди Алисенте вытереть подбородок, поменять одежду и спрятать тряпки поварёнка, которые незадолго до этого она осторожно стащила.       В смерти королевы Эйммы Лила, как может, старается поддержать свою миледи и её подругу-принцессу — они обе практически не расстаются, она теперь часто прислуживает сразу обеим и разница ей видна сразу — принцесса Рейнира, какой бы Отрадой Королевства ни была, и в половину не так добра и умна, как её госпожа. Прежде ей не доводилось так близко общаться с принцессой, несмотря на то, сколько времени та проводила с миледи, а теперь вот, может сравнить.       Даже королевская особа не чета её леди Алисенте и Лила теперь точно это знает — а потому чуть снисходительно смотрит на служанок принцессы, которые никогда не узнают, какого это — прислуживать по-настоящему особенной и доброй госпоже. Что с них взять, несчастных?.. Сами нос задирают, что принцессе служат, королевской семье, но это они просто не знают, как Боги одарили её — простую служку, не из династии личных слуг королевской семьи.       Тогда Лила ещё не знала, что однажды станет служанкой не просто дочери десницы, но — королевы.       Когда её миледи велит приготовить для неё платье её покойной матушки — так и оставленные лордом-десницей, что не смог расстаться ни с единой вещью покойной супруги, — что-то внутри у Лилы тревожно сжимается. Сейчас траур по её милости, да и леди Алисента никогда не стремилась ко взрослым фасонам платьев, понимая, что всему своё время, а тут вдруг… но она лишь молча подаёт красивое синее платье, что хранилось в сундуках миледи, по приказу лорда-десницы.       Хайтауэр в тот вечер выглядела… никак. И это бесконечно напрягало Лилу — такой пустой и опустошенный взгляд госпожи был не к добру. Такой был у неё ещё до турнира, всякий раз как упоминалась королева Эймма — в глубине души она искренне считает миледи немного ведьмой, но никогда в этом не признается, — а теперь вот, снова.       — Миледи, простите за дерзость, но… куда вы хотите пойти? — рискует робко Лила, зная, что лезет не в своё дело, но не имея сил молчать. Ей слишком тревожно для этого. Миледи-то у неё, конечно, умная… но иногда ум за разум высокородным господам заходит, как говаривают опытные служки. И сейчас Лила как никогда с этим согласна.       — К королю, — равнодушно отвечает спустя долгие минуты молчания и решительно выходит из покоев.       Лила растерянно всплескивает руками, теряясь. К королю. В материнском платье. Сейчас, когда королева только умерла… и с недавним алым следом на щеке — она знает, что батюшка миледи покарал ту за что-то. Не к добру это было, ой, не к добру…       Это самое «не к добру» длится полгода, леди Алисента остаётся всё такой же печально-меланхоличной, как в тех балладах, что Лиле довелось услышать от заезжих менестрелей, принцесса Рейнира — новая наследница короля — тоже выглядит смурной. И она, конечно, всего лишь служанка, не чета высокородным господам, но не совсем же дура — понимает, куда оно и зачем идёт.       Слухи уж по всему замку среди челяди ходят, что его милости скоро жениться, а её миледи всё ходит и ходит к королю… сосватает лорд-десница её леди его милости, точно — сосватает. И ладно бы, благая то весть была, однако ж слуги-то знают, как скончалась предыдущая королева, да и сама Лила каждый день на свою госпожу смотрит — ни капли радости там или предвкушения. Не хочет её госпожа стать королевой. Не их короля. Но всё равно с решимостью идёт туда, всякий раз выходя из своих покоев с видом смертника, но стоит только ей оказаться за их пределами — и никто так не скажет, ведь перед всеми стоит гордая леди Алисента Хайтауэр. Лилу всегда поражала эта способность высоких господ — быть такими разными и меняться чуть ли не по щелчку пальцев.       Высокородные господа и правда были совсем другими, отличными от простого люда.       Когда король объявил о своей женитьбе на миледи — Лила её не поздравляла, лишь помогала уставшей госпоже облачится на ночь и делала вид, лёжа в своей комнатке, что не слышит тихих всхлипов. Её леди никогда не стала бы горевать о такой удачной партии. Она и не станет мыслить иначе.       Свадьба шумная и людная, но подготовка к ней — вот где разверзлись все Семь Адов! И мало того, что везде суетно и некогда даже присесть, так ещё и миледи давала ей… особые поручения. Раздобыть то, чем пользуются опытные шлюхи, принимая гостей и упрятать то в брачных покоях в первую ночь. Лила не совсем понимала зачем — это в борделях мужчины могут быть жестокими, да и некоторые лорды грешат, конечно, но не их же король! Его милость Визерис слывёт своей добротой и смешливостью, а к покойной королеве Эймме он всегда был добр и ласков — так и к новой жене будет.       Кто бы там что не твердил об «особенной» драконьей крови, Лила точно знает — её миледи ничуть не хуже покойной королевы! А то и лучше, чего, конечно, говорить нельзя. Всем известно, что королева Эймма, равно как и её матушка принцесса Дейлла, была не сильна умом, не знала грамоты, в управление замком не вмешивалась. Пиры да балы, впрочем, мужу она всегда помогала устраивать — счёт, в отличии от письма, королева знала. Как и имена лучших менестрелей, сказителей, танцоров — многих Аррен лично приглашала письмами из Эссоса или разных уголков Вестероса. Так же покойная королева имела безупречный вкус, слух, играла на пяти разных инструментах, да и по молодости, говорят, очень красиво танцевала.       Впрочем, Лила всегда на таких мыслях задирала нос, её миледи ничуточку не хуже — леди Алисента у неё учёная, книжки заумные читает, на философские темы размышляет, голова у неё вечно чем-то возвышенным занята, а в счёте она так же ничуть не уступает Аррен — Лила, конечно, ещё не видела, чтобы её госпожа подобным занималась, незачем было, но она ни на миг не усомнилась в своей умной леди. А ещё госпожа сама всякие рассказы да легенды выдумает, записывает их в книжечках маленьких, валирийский выучила — а королева Эймма-то так до конца жизни его хорошо и не освоила! — и даже не боялась драконов!       Так что по мнению служанки её леди обладала всем и даже больше, чтобы стать идеальной супругой их королю, который, конечно же, будет нежно любить и заботиться о леди Алисенте. А все страхи и подготовки — это всё от несколько излишней осторожности госпожи, которой та временами отличалась. Разве может быть иначе?..       Как оказалось — может. Лила была в шоке и ужасе, когда увидела, какой её миледи — её королева! — вернулась в свои покои после брачной ночи. Бледная, что покойник, с покрасневшими глазами, синюшними губами и пустым взглядом. Именно тогда она впервые прокляла мысленно короля — никто и никогда не смел обижать её любимую госпожу!       Но она всё же понадеялась, что это оттого, что то был первый раз миледи, а оттого та просто перенервничала, да и знала Лила — по первой всегда больно. И понадеялась, что дальше будет лучше, когда госпожа пообвыкнется, а тело её привыкнет к мужчине.       И снова Лила, на беду свою, ошиблась — ни через неделю, ни через две лучше не стало, разве что миледи — её милость — стала привыкать, да возвращалась поспокойнее, всё реже в нужнике запираясь, чтоб желудок опорожнить. Однажды служанка даже рискнула спросить, изводясь от жалости и волнения:       — Неужто так больно, миледи? — взволнованно заламывала руки Лила, даже забыв о новом полагающемся обращении к королеве.       — Не больно, Лила, — тяжело вздохнула тогда госпожа, распрямляясь над нужником и вытирая рукой губы. — Противно.       К вопросу этому она больше не возвращалась — не смела, да и права не имела. Понять, отчего противно, конечно, не могла — может и не молодчик юный их король, и не так хорош собой, как его младший брат, да только всё равно не чета большинству мужчин. Добр, неплох собой, смешлив, весел… но госпоже её всё одно — противно. В итоге Лила просто махнула рукой, смиряясь, что не понять ей мук высокородных, раз не больно, то чего так страдать-то?.. Истинно что — в скудоумии своём не понять ей высоких дум миледи.       Однако же, какими бы думами не терзалась её королева, а освоилась на новом месте быстро — и доказала всем, какая она у неё умная да хорошая! И замок в свои руки взяла, и со стюардом общий язык нашла, и всяких нечестивцев, что короля обманывать посмели на чистую воду вывела… всем хороша её королева! И все теперь это увидели — видала она, как злобно да завистливо в её сторону другие служки зыркали. Они-то так, то полы драют, то за простыми господами ухаживают. А она — личная, самая доверенная, служанка королевы!       Да и королева её — мила, снисходительна и добра, никогда не лютует на неё, розог всыпать не велит, гнев свой не срывает — даже когда она, в неуклюжести своей, пролила грязную воду на дорогое красивое платье её милости, лишь простонала да велела новое принести — и ни крику, ни ругани. Правда, и одного неодобрительного, усталого взгляда миледи хватило, чтобы Лилу стало стыдно, как никогда — госпожа у неё занятая, вся в делах и заботах, даже не спит так, как полагается прочим леди — встаёт чуть позже солнца, а не до обеду спит. А тут она её задерживает, платье портит… может, накажи её королева — оно проще было бы, наказание получила, снесла — и вроде прощена, искупила проступок. Ей же приходилось самой себя казнить, совестью пред её милостью изводится, даже — особенно — когда та и вовсе не серчала.       Когда её милость возвращается однажды вечером, сияя от счастья и довольства, Лила мигом начинает улыбаться сама — редко когда в последнее время увидишь госпожу такой счастливой, значит, и повод достойный.       — Случилось что-то радостное, ваша милость? — с улыбкой интересуется Лила, наблюдая за тем, как взволновано и возбуждённо госпожа расхаживает по гостинной.       — Радостней некуда, Лила! — оборачивается к ней королева, сияя широкой улыбкой, пока её глаза счастливо блестят. — Мейстер подтвердил, что я в тяжести.       Лила ахает, прижимая руки ко рту — конечно, она знала, что лунные дни так и не наступили в прошлом месяце, да и в этом задерживаются, ну так такое бывает и у неё, а она-то точно не беременная ни разу! Да и разве можно было поверить, что миледи забеременела чуть ли не в первую брачную ночь?! А тут такое счастье! Её госпожа и вправду лучшая — вон как скоро и быстро понесла от короля. Вот бы родился первым мальчик, совсем хорошо было бы!       — Ваша милость! Какое счастье! Я буду молиться, чтобы это был долгожданный принц, — от переизбытка чувств Лила аж хлопнула в ладони.       — Это будет мальчик, — уверенно сказала миледи и Лила мысленно осенила себя кругом Семерых. Нет, всё-таки её госпожа немного ведьма. — Позови ко мне принцессу, будь добра, — улыбнулась ей королева и Лила побежала исполнять её приказ.       Она не понимала, что планирует её милость — ведь если она родит мальчика, то разве не он станет новым наследником короля, отняв этот титул у сестры?.. Но то было не её ума дело — её задача была в том, чтобы верно служить и исполнять волю своей царственной госпожи.       Беременность её милости давалась тяжело всем, кроме, пожалуй, самой королевы и короля. Госпожа сделалась совершенно несносной в своей активности — она была везде и всюду, слуги сбивались с ног, наводя порядок в замке, вылизывая его начисто, чтобы ни пылинки нигде не было, готовили детскую комнату — сразу на несколько комнат, большую, так её милость сказала, что она должна быть рассчитана минимум на трёх детей. Некоторые даже посмели фыркать, мол, многовато о себе думает молодая королева — сразу на троих детей планирует, когда бедная королева Эймма с трудом родила одну дочь и вообще, может ещё эту беременность не доносит…       Лила вспыхивала всякий раз от возмущения, слыша подобный бред. Один раз она даже опустилась до того, чтобы выдергать косы одной наглой поломойке, которая посмела так трепаться о её миледи! О-о, Лила запомнила их всех — всех до единого! — в лица и по именам, чтобы потом, когда её королева родит всех троих — а может, даже больше — детей, припомнить всё этим наглым пустобрехам! Никто не смел сомневаться в словах её милости Алисенты!       Впрочем, к концу беременности всем стало не до трёпа языком — чем ближе было родоразрешение, тем более нервной становилась её милость — в её покоях уборку проводили каждый день, выдраивая каждый закуток, а ещё добавился уход за котятами королевы, с которыми следовало обращаться особым образом, кормить нежнейшим мясом трижды в день каждого, всегда менять им воду на свежую, убирать лотки с песком. Но последнее слуги восприняли с большим удивлением и радостью — котята королевы были до того умны и воспитаны, что делали все свои дела исключительно в эти лотки! А уж убрать песок много проще, чем отстирывать мочу, да так, чтоб запаха не осталось.       Многие возмущались тем, что должны кормить деликатесами каких-то котов, которые не едят крыс — а просто сносят в специальную корзину уже мёртвых, задушенных вредителей. Те же, кто не возмущался — восхищались тем, как научили охотиться кошек, такого они ранее не видели. Зато Лила точно знала, почему у всех котят чёткий распорядок питания и почему их строго отучили есть крыс.       — Крысы переносчики болезней, — брезгливо морщила нос королева. — Как думаешь, может ли остаться кот здоровым если съест подобное? Возможно, девяти ничего не будет, но один — подхватит какую-то хворь и после принесёт её людям. Именно поэтому дело моих котят — убивать и стаскивать их в одно место, а не поедать.       Последняя неделя до родов стала адом для всех — её милость сделалась капризной в еде, ей не нравился запах пыли в покоях — которой там не было! Они вычистили буквально всё! — постельное меняли по три раза на день, даже если на нём никто не лежал, матрас менялся, стирался и выбивался тоже каждый день — а сделать это так, чтобы пух не свалялся было той ещё задачей! Зато когда настал час родов все смогли выдохнуть — менее, чем за десять часов королева подарила миру крепкого и здорового принца — Эйгона Таргариена, названного в честь самого Завоевателя!       Малыш оказался крепким и голосистым, многие служанки одобрительно на него поглядывали, когда выдавался случай — такой крепыш! Да и королева решила вскормить его сама, чем расстроила парочку женщин — статус кормилицы был очень престижным, обычно это означало, что ты всю жизнь будешь при царственной чете и маленьком принце или принцессе, не зная бед, как и твой собственный ребёнок — молочный брат али сестра высокородного господина.       Принцессе Рейнире, вон, до сих пор служит Сара, что вскормила её своими грудями, пускай даже её собственная дочь скончалась, не дожив и до года. Многие беременные женщины рассчитывали на это, кто-то даже специально старался подгадать к свадьбе короля. Но из-за решения королевы все остались ни с чем.       Впрочем, самые старые служанки, вроде той же Лайи, относились к подобному, в большинстве своём, куда как более положительно — мол, так ребёночек крепче вырастет, при мамкиной сиське-то. Лила своего мнения на этот счёт не имела, а потому рассудила, что её милость и старые служки знают в этом поболее и категорически отстаивала правоту миледи. Хотя она бы делала это в любом случае, конечно.       Королева быстро поправлялась после родов, сходя немного с ума от безделья — госпожа стала гораздо более раздражительной, временами капризничала в еде, но всегда становилась мила и весела, стоило ей взять на руки их принца. Её милость безмерно любила своего сыночка — это было видно сразу. Даже люльку отказалась переносить в детскую, под присмотр одних нянек — ребёнок все время находился подле матери.       Однако и принцу было не под силу ограничить активность матери — и месяца не минуло, как её милость стала планировать Встречу Королевы, как то когда-то делала Добрая Королева. Госпожа на той Встрече измотала себя в край — как возвращалась в замок, валилась с ног, почти не шевелясь. Принц Эйгон за это время извёл и слуг, и фрейлин, и даже сестру — без королевы он становился ужасно беспокойным и капризным. Даже после недели самих встреч королева оставалась ужасно занятой, разбираясь с делами.       Её милость быстро оживилась после этих Встреч и вновь принялась за руководство замком, свои проекты, таская при этом всюду с собой сына, привязанного к груди королевы. Она снова стала посещать покои короля, который души не чаял в долгожданном сыне — всё время заходил, тетешкался с ним, на руках держал.       Всё было отлично, её милость выглядела счастливой и деятельной, пока однажды всё просто не рухнуло. Миледи тогда вернулась из покоев короля быстрей обычного — бледная, с большими глазами, прогнала всех нянек из покоев и вызвала её к себе ночью. Лиле, конечно, ужасно хотелось спать, но если госпожа звала её так поздно и внезапно — значит, случилось что-то срочное. А уж увидев, как она выглядела, и вовсе приготовилась сделать всё, что угодно для своей королевы.       Задача её почти шокировала, но принялась за неё служанка ответственно — надо было разузнать всё о постели короля и покойной королевы Эйммы. Дело это было непростое и небыстрое — никто не должен был догадаться почему и для кого она спрашивает, что было не так-то просто с учётом того, что все обсуждения вращались вокруг того, что её королева впала в немилость короля Визериса — он её не звал к себе, не проведывал сына, не разговаривал за ужином, не пускал в Совет, как то было прежде… Лилу почти пытали, желая узнать причину, но она стойко держалась, потому что, во-первых, не знала, что там произошло, а во-вторых — её догадки только её и останутся при ней. Нечего всяким там слухи о её госпоже распускать.       В итоге многие сошлись на мнении, что её милость хотела своего сынка наследником сделать, а король упёрся, что то будет принцесса — многие даже поддержали в такой ситуации молодую королеву, потому что так и положено, чтобы сын шел вперёд дочери, да и сама Хайтауэр была известна умом, добротой и деятельностью, значит, и принц должен был получится таким. Одна Лила мысленно фыркала — она-то уже поняла, что госпожа поддерживает принцессу Рейниру всецело, желая посадить её на трон.       Это немного усложняло работу Лилы — тяжело было переводить тему в нужное русло, делая при этом вид, что это не она спрашивает, а просто ей решили рассказать, чтобы никто и не заподозрил, чем она может вообще интересоваться, когда все только что и жаждут допросить тебя саму. Однако она всё же смогла слово там, слово здесь — найти тех слуг, что были ответственны за уборку в покоях короля при королеве Эймме, да служили лично Аррен.       Выяснилось, что королева Эймма часто ночевала в покоях короля, да и в целом всегда выглядела счастливой после ночей с ним, улыбалась, супруги часто целовались, держались за руки, проводили вместе вечера, сидя возле камина в обнимку… словом, это было всё то, чего не было у её госпожи.       Обида тут же обуяла Лилу, потому что очевидно же, что её госпожа была даже лучше королевы Эйммы! Красива, умна, добра — она была лучшей королевой, чем Аррен, это подтвердит любой слуга в замке!       Но делать было нечего — и пришлось Лиле рассказывать обо всём её милости, которая совершенно не выглядела удивлённой. Это разбивало служанке сердце — её миледи муж должен любить и обожать, ведь вон какая она хорошая — и с королевскими обязанностями справляется, и с дочкой его ладит, заботится, и сына родила в первый же год брака!.. Да разве не о такой жене всякий лорд мечтать должен?..       А потом королева пошла к королю вечером. Тихая, печальная, с пустым взглядом — словно мёртвая, Боги. Лила ждала её, мечась по комнате, иногда переглядываясь с такими же тревожными Бетани — ответственной за освещение в покоях королевы — и Наной — ночной нянечкой маленького принца. Все они взволновано ждали свою королеву.       Когда миледи вернулась — на ней лица не было. Лила с трудом подавила в себе желание подскочить к ней, утешить, спросить о том, что же произошло… но её милость жестом руки прогнала их и всё, что могли сделать служанки — это покорно уйти.       — Опять его милость госпожу расстроил, — грустно вздохнула Нана.       — Тыц, не говори о таком, не дай Семеро, ещё кто-то услышит, — строго одёрнула молоденькую девчонку Бетти. — Эх, пойду на кухню, пусть этого чая, любимого королевой, сделают. Отнесёшь? — посмотрела на неё.       — Конечно, — печально кивнула Лила. — Не пойму я этих мужиков, — фыркнула она зло, сжимая в гневе передник.       — Мужики-то простые создания, это всякие эти, — повела Бетти рукой над головой, показывая высоких господ. — Дурью маяться любят, всё-то им мало и мало, та не такая, да эта не этакая, тьфу. Одну уморил, да за вторую взялся, — еле слышно пробурчала. Бетани ранее меняла цветы в покоях королевы Эйммы, они поднимали ей настроение, а тётка её — участвовала в последних родах королевы, держала бедную, чтоб не вырывалась. Покойная королева была добра к служанке — королева Эймма вообще была доброй — и та с тех пор очень уж невзлюбила короля, пускай ничего особого он и не сделал по мнению окружающих — королева и так умирала, а тут просто ребёнка спасали.       — Ты и сама потише давай, — тут уж шикнула сама Лила. — А то мы тут сейчас набалакаем, а повесят на её милость, ежели услышат.       Уже глубокой ночью Лила аккуратно зашла в покои миледи, в которых та неподвижно, не переодевшись даже — королева всегда меняла одежду после ночей с его милостью — лежала на постели, а у её бока, раскинув ручки в стороны спал принц. Сомнений в том, что госпожа не спит даже не осталось — та никогда не позволяла себе засыпать с сыном на кровати, боялась придушить во сне, как то бывает.       Лила осторожно поставила чай на тумбу у кровати, помялась немного, робко кидая взгляды на лицо её милости, что пустым взглядом, не моргая, смотрела в никуда.       — Я принесла вам чай, ваша милость, — всё же тихонько прошептала. — Мне положить принца в кроватку?..       — Да, пожалуйста, — спустя минуту молчания, пока Лила нервно ждала, комкая передник, всё же ответила королева. — Спасибо, — выдохнула госпожа, когда служанка переложила ребёнка в его кроватку.       — Что вы, миледи, — всхлипнула от жалости к своей госпоже, сорвавшись на старое обращение. — Не желаете ещё чего-нибудь?       В покоях вновь воцарилась тишина, но Лила упрямо ждала. Ей так хотелось помочь её милости! Так жалко было её маленькую леди, которую она впервые увидела с большими глазами, сияющими от любопытства и доброй улыбкой.       В итоге королева пошевелилась, приподнялась на локте, провела рукой по лицу, помассировав переносицу. Вздохнула.       — Да, Лила, приготовь ванну, да погорячее, а ещё добавь туда цитрусовое масло, — её милость взяла себя в руки, начав отдавать приказы, после чего встала, чтобы снять с себя сорочку. Лила тут же же подскочила, помогая, а после убежала отдавать распоряжения, чтобы подготовили ванну для королевы.       Её госпожа очень сильная, непременно всё пройдёт, а Боги всё видят — Лила лично помолится в септе, чтобы королю всё воздалось, за обеих его королев. А пока всё, что ей оставалось — это незаметно помогать своей госпоже, облегчая её жизнь в меру своих невеликих способностей.