Алисента. Матерь драконов

      В день смерти королевы они с Рейнирой не разлучались. Даже когда сир Гаррольд сообщил, что Алисенту желает видеть отец, она сказала передать, что не может оставить принцессу. Она действительно не могла бросить Ниру в тот момент и была совершенно не готова видеть короля. Потому что как бы она не умела держать лицо, Алис была не уверена в том, что сможет проявлять… сочувствие к убийце королевы.       Да и… не хотелось ей так. Если она тайком пойдёт к королю, в его покои, это разрушит доверие в их отношениях с принцессой. Поэтому она была счастлива тому, что удалось отложить этот момент.       Но без тяжелых моментов вечер всё равно не прошел. Рейнира спросила её, как она пережила смерть матери. Алисента не знала, что на это ответить. Она помнила смутное чувство горя и отчаяния той-Алисенты, но это была не она. Алиса никогда и никого не теряла, если не считать деда в совсем раннем возрасте. Поэтому… она соврала, конечно. Так умело, как только могла — перемешав правду с ложью, выставив истину с точностью да наоборот. Алиса не хотела думать о доме, о маме. Маме, которая безумно сильно её любила. И едва ли смогла продолжать жить полноценной жизнью после её смерти. В конечном итоге её прорвало и она не смогла сдержать слёз.       Её Рейнира, её маленький нежный дракончик утешала Алисенту изо всех сил и рядом с ней, в её объятии стало действительно проще. В том числе — и думать о будущем.       Она не спала практически всю ночь, уставившись в пустоту, перебирая воспоминания, которые, на удивление, не блекли с годами, строила различные варианты развития событий, просчитывала свои возможные шаги… принимала окончательное решение.       Ещё недавно она приняла решение — она станет королевой, выйдет замуж за Визериса, постарается сберечь отношения с Рейнирой, вырастит сыновей, которые не будут желать сесть на трон и никто не сможет их заставить, особенно Отто. Но сейчас, лёжа в постели Ниры, слыша её тихое сопение за спиной, спокойное дыхание — бедняга так вымоталась за день, что, видимо, даже сил на кошмары не осталось — и понимала, что не сделает так. Не в таком порядке.       Если… нет, когда, отец пошлёт её к королю, она затребует времени. Времени на раздумья. На то, чтобы отскорбеть по королеве и быть рядом с принцессой. А сама… сама расскажет все свои мысли Рейнире. Да, это рано. Да, лучше бы выждать хотя бы пару месяцев, когда скорбь по королеве утихнет, но у них нет этих месяцев.       Алисента знает своего отца. А тот знает короля лучше, чем сам король. Если бы для удачного выполнения плана была бы допустима сильная отсрочка, если бы Визерису требовалось сначала полноценно провести траур по Эймме, Отто не стал бы действовать так стремительно — в день смерти королевы посылать свою дочь. Значит, надо было ковать железо, пока горячо. Пока король в трауре, пока эмоционально уязвим, пока его чувства перевешивают перед долгом. Иначе — он точно выберет Лейну Веларион.       Поэтому завтра, уже сегодня, у неё будет непростой разговор с отцом. А на следующий день, после назначения Рейниры наследницей… она скажет обо всём принцессе и даст ей время на выбор. И если она согласится с её планом, то Алисента будет следовать замыслу Отто. Найдёт в себе силы, чтобы проявлять сочувствие к королю. Ради Рейниры и ради всех женщин этого ужасного мира, этой страны, чтобы им больше никогда не пришлось разделить участь несчастной Эйммы.       Если нет… что ж, Алисента поступит так, как решит Рейнира. Откажется категорично идти к королю и пусть десница её хоть бьёт, хоть пытает. Уйдёт потом в септы и будет проживать свою тихую, мирную жизнь, изредка поддерживая общение с Рейнирой, пока та о ней не забудет, будет читать молитвы, книги и наблюдать за разворачивающейся войной, которая точно будет.       Возможно, это глупо доверять такое решение маленькой девочке, только потерявшей мать. Но королевой однажды быть именно ей. Рейнира называла их родственными душами. Что ж, значит, Алисенте остаётся только сделать прыжок доверия — и поверить Рейнире, поверить в её внутреннюю силу и стержень, в то, что она сможет так же целиком довериться ей.       Решение было принято.

***

      Ближе к вечеру следующего дня её снова позвал к себе отец и в этот раз она послушно пошла следом, крепко обняв принцессу напоследок. Возможно, в последний раз. Возможно, нет. Она не знала.       — Отец? — спокойно обратилась к сидящему за столом мужчине, как только зашла в его рабочий кабинет в Башне Десницы.       — Дочка, — Отто встал, быстро обошел свой стол и обнял Алисенту. В её горле образовался неприятный комок. Вот за это она и ненавидит этого мужчину. За то, что будучи той ещё властолюбивой тварью, он может быть таким нежным отцом. А её дурное сердце слишком слабо к подобному.       «Ненавижу свой отцовский комплекс», — печально мысленно стонет Хайтауэр.       — Как принцесса? — печально спрашивает, отстраняясь, но не выпуская её из рук.       — Она потеряла мать, — нейтрально отвечает Алисента, не желая вдаваться в какие-либо подробности. Она здесь не для этого.       — Это ужасное событие. Все любили королеву Эймму, — она удерживает на лице прежнее выражение, хотя очень хочется расхохотаться. О нет, она прекрасно знает, что хотя Отто и не желал зла королеве, но её смерть — это не печаль. Это возможность.       — Она была очень доброй, — сглатывает Алисента. — Её участь… ужасна.       — К сожалению, такой выбор иногда приходится делать, дочка. Ради блага королевства, наш король должен был это сделать, пусть даже это и не привело к желаемому исходу, — грустно качает головой, проводит ладонью по её щеке, заправляет за ухо выбившуюся прядь волос. — Вчера и сегодня… я долго думал о твоей матери, — Алисента опускает глаза вниз, прикрывая ресницами. Ей совершенно плевать на мать той-Алисенты, от неё остались лишь отголоски воспоминаний дочери и хотя, как человека её жаль, она, судя по всему, была славной, но остаётся всегда чужим и незнакомым человеком. Жалко, но и только. И вот эту реакцию нужно скрыть.       «Моя мать в жизни бы не обратила внимания на такого, как ты, Отто. Послала бы куда подальше и все дела,» — чуть ехидно думает Алисента, вспоминая свою сильную и независимую маму. Та вообще предпочитала держаться от мужиков подальше, в чём она её теперь прекрасно понимает.       — Как… его милость?.. — толкает десницу в нужную сторону. Она подозревает, что у отца есть к ней серьёзные претензии и вопросы по поводу их внезапного появления в покоях королевы, но, очевидно, не время и не место.       — Подавлен, — сообщает и отходит обратно к столу, садится за него. — Вот почему я послал за тобой. Ты могла бы пойти к нему… и утешить.       — В его покои? — уточняет Алисента, чтобы не осталось никаких вариантов.       В ответ Отто, лишь улыбаясь, смотрит. Мудак властолюбивый. Но теперь настала самая сложная часть разговора, до того всё было прелюдией. Отто знает, что она не глупа, но считает кроткой и покладистой. Что ж, настало время проявить свой характер.       — А если я не хочу?.. — тихо, но уверенно спрашивает она и поднимает голову, смотря деснице уверенным, жестким взглядом в глаза.       — Алисента?.. — чуть недоумённо поднимает брови Хайтауэр. Ну да, последние годы ему перечил только Гвейн, а Алисента предпочла затаиться и выжидать. Дождалась.       — Если я не хочу, отец? — повторяет свой вопрос более твёрдо. — Не хочу становится женой человека, который убил свою жену.       — Алисента, он — король, — теряет весь благовидный и добрый вид Отто. Он терпеть не может, когда ему сопротивляются и спорят. Сильная, тоталитарная личность. Оттого так и не сошелся с принцем Деймоном, у которого на всё своё мнение и стальной характер.       — Но я не хочу быть королевой, — не робеет Алисента, несмотря на резкую смену тона отца. О да, к ней, он ещё так не обращался. Но она слышала и видела, что он делал с Гвейном.       — Алисента, — десница резко поднимается со стула и подходит к ней, на расстояние вытянутой руки. Но Алис не позволяет себе слабости — не вздрагивает, не отводит взгляд. — Я твой отец и я лучше знаю, как тебе стоит поступить.       — А я человек. И у меня есть своё мнение, — она стоит на своём. — Я не пойду.       — Алисента. Не смей. Мне. Перечить, — зло чеканит десница. И тут она могла бы отступить, могла бы робко попросить время на подумать и он бы ей его дал, но ей нужно больше. Ей нужно ощутить на себе то, на что способен этот человек с близкими.       «Ну же, давай, сорвись и ударь меня. Ударь! Я не терплю к себе физического насилия, никогда не терпела. Сделай это и я навсегда избавлюсь от всех иллюзий относительно тебя», — почти молит Алисента, потому что ей невыносимо жить в иллюзиях, которые строит её сердце об этом человеке. Да, он поднимал руку на Гвейна, но не на неё. И это создаёт обман, что она «любимая папина драгоценная дочка». Ей нужно перестать верить в это даже в глубине своей души. И она знает, что ей поможет. Алису никогда не били, она не приемлет насилие к детям, к женщинам и к себе совершенно. И точно знает, что такое никогда не простит и не забудет.       — Я. Не. Пойду, — так же чётко чеканит она, глядя ему в глаза неотрывно, бросая вызов. Алисента знает, что ничто его не бесит, как это. С ним не спорит даже король, практически никогда. А тут дочь, буквально его имущество.       Раздался звонкий хлопок пощёчины. Алисента ощутила, как боль обожгла её щеку и губу, когда голова резко мотнулась в сторону. По подбородку потекло что-то жидкое, а во рту появился металлический привкус, когда она облизала губы. Лопнула, судя по всему.       Она замечает, как Отто чуть досадливо морщится, с сожалением, смотря на её лицо. Попортил товар — понимает она. Но сейчас не было времени разглядывать его. Алисента опускает глаза вниз, изображая покорность и сожаление. Пусть считает, что это был единичный выбрык на фоне шока от смерти королевы.       — Прости… отец, — выдавливает из себя последнее слово. Будь её воля, она бы ему сейчас сломала челюсть, спасибо тренировкам Гвейна и курсам по самообороне в прошлой жизни. — Прошу, дай мне… неделю. Чтобы… подумать, — и аккуратно касается разбитой губы, как бы намекая, что с таким лицом королей соблазнять не ходят.       — Хорошо, Алисент, — вздыхает Отто, мгновенно успокаиваясь после того, как видит такую покорность и готовность следовать его воле. Мудак. — Отойди от смерти королевы, поддержи Рейниру. И, дочка, — он нежно, скотина такая, кладёт руку на неповреждённую щеку Алисенты. И впервые ей не хочется прильнуть к этой ласке. Потому что пошел он нахуй. — Не спорь со мной. Я желаю тебе лишь всего наилучшего и точно знаю, как следует поступать.       — Да, отец, — она склоняет голову и разворачивается, чтобы уйти.       — И зайди к мейстеру, пусть даст тебе мазь, — летит ей вслед, когда она уже открывает дверь.       — Конечно, — окликается.       Первая часть плана выполнена. Теперь дело за Рейнирой. А Отто Хайтауэр пусть идёт нахуй, выродок блядский.

***

      Гвейн в ужасе от всего происходящего. Ему искренне кажется, что мир сошел с ума, а его жизнь свернула куда-то не туда.       И нет, он уже давно смирился с непростыми отношениями с отцом. Если это вообще можно так назвать. Гвейн не может сказать, что любит человека, который бьёт его по любому поводу, обесценивает все стремления и желания, не признаёт ни единого правильного мнения, кроме своего собственного.       Ему было тринадцать, когда он понял, что не готов идти по пути, который выбрал для него родитель. Четырнадцать, когда он впервые начал пытаться как-то влиять на свою жизнь, оказывать сопротивление лорду-деснице. Тогда же он понял, что по детству отец был не столь уж и жесток, когда его просто не устраивали результаты учёбы и развития сына. Таковым он стал теперь, когда Гвейн не просто недостаточно хорош, а идёт наперекор.       Ему прилетают пощёчины, во время тренировок люди его отца не столько учат, сколько избивают его, а сам десница не чурается тем, чтобы ударить ногами в живот своего сына, когда тот падает на землю от слишком сильного замаха рукой. Отто, видимо, полагает, что сможет так сломить любую его волю к сопротивлению. Ну, Гвейн вынужден его разочаровать, снова, — каждый раз он только дальше и дальше от детского восхищения отцом тесно смешанного со страхом.       Каждый раз он с трудом встаёт и смотрит на отца с вызовом из-под падающей на глаза чёлки. И снова получает новый удар. Отец ненавидит этот его взгляд, чем побуждает смотреть снова и снова. Алисента вечно ругает его за это, призывает быть умнее, сдержаннее, выждать момент, когда они смогут освободиться… Гвейн пытается, правда. Ему невыносимо видеть тревогу на лице самого близкого человека. Но по большей части он бессилен. У него нет той стальной сдержанности сестры, которая способна сносить всё молча, с покорным взглядом раненой лани, чтобы оскалиться диким зверем, стоит им только остаться наедине.       Впрочем, он прекрасно видит, что Алисента привязана к отцу. Однако, эта привязанность не затмевает её разум, а взгляд сестры остаётся всё так же твёрд и трезв. Единственное, что даёт ей эта привязанность — это душевную боль, которую она переносит со стойкостью бывалого воина. Он не может не восхищаться своей младшей сестрой, которая вопреки всему идёт к своей цели, которая, видимо, ведома только ей. Это нисколько не смущает Гвейна, в конце концов, он готов искренне согласиться с тем, что не является частью интеллекта в их семье, а Алисента всегда была сама себе на уме. Прямо как отец, только в отличии от него сестра готова жертвовать собой, а не другими ради своей цели. Что не может не тревожить его, как старшего брата.       Так что всё, что остаётся делать ему — это быть поддержкой и опорой сестре, пытаясь хоть иногда держать свой язык за зубами перед отцом. Потому что сестра всегда ужасно нервничает, да и, она убеждает его, что десница не должен допускать даже мысли о том, что его дети могут восстать против него по-серьёзному, а не только в этих взглядах и дерзких речах.       Их жизнь стабильна и размеренна, он всё больше тренируется, участвует в мелких турнирах, совершенствует своё владение оружием, пока сестра проводит всё своё время с принцессой, которая, видимо совершенно обожает свою фрейлину и подругу. Гвейн нисколько этому не удивлён, двум мятежным душам и должно быть комфортно вместе, да и разве можно не очароваться его Алис?.. Гвейн, конечно, ужасно предвзят, но считает, что это невозможно.       Пока всё не идёт в пизду. Начинается всё с малого — Алисента стала гораздо более меланхоличной и замкнутой, а глаза сестры передёрнуты поволокой печали, будто она уже кого-то хоронит или у неё в семье кто-то смертельно болен. На все вопросы Гвейна она лишь улыбается и натягивает на себя улыбку, очевидно, призванную успокоить его, но вызывает она только обратный эффект. Сестра не особо любит притворятся при тех, кому доверяет — перед ним и принцессой, если быть точней — и подобное поведение вызывает у него множество вопросов и тревог.       Апогеем тревог становится первый день начала турнира, в честь ещё не рождённого наследника короля. Гвейн на это лишь фыркает — было бы очень интересно глянуть, что было бы, родись у короля ещё одна дочь. Но даже мысленно он желает королеве Эймме лишь родить долгожданного мальчика и наконец выдохнуть. Он наслышан от сестры о том, как истязает король бедную женщину беременностями и родами с самых ранних лет и он, ну, немного в ужасе?       Гвейну уже семнадцать, даже чуть больше и когда он смотрит на одиннадцати-тринадцати летних девочек он, знаете, видит детей. Он ни разу не монах и, конечно, бывал уже в борделе вместе с приятелями — выслушав перед этим ужасно стыдную лекцию от Алисент о болезнях, безопасности и бастардах — но Хайтауэр искренне не может понять, как вообще у взрослого мужчины может встать на маленькую девочку. Принц Деймон приказывает рубить таким члены, как насильникам, без выяснения обстоятельств и вот тут Гвейн категорически согласен с идеалогическим противником отца. Но он не видит особой разницы между девочкой десяти лет и тринадцати, они все маленькие!       К тому же, он наслушался от сестры о том, сколько времени нужно женщине на то, чтобы быть готовой к деторождению после того, как пришли лунные дни. Спасибо, он теперь умнее половины их мейстеров в этом вопросе, он проверял. Не то чтобы Гвейн не обошелся бы без этой информации, он вообще как-то не горит желанием женится, но ещё меньше он хочет знать, откуда столько знает сестра. Право слово, знает — и хорошо.       Так что королеве он искренне сочувствует. Вот только центром его тревог является не королева, а сестра, которая была бледна, как мел, да к тому же тряслась с утра, когда он зашёл её проведать. Гвейн там сам перепугался до усрачки, мало ли что! Но сестра сказала, что всё в порядке и она просто переживает за королеву Эймму. И бездонная тоска в глазах. Если честно, то он бы не удивился, если бы его сестра видела эти «драконьи сны» или «зелёные сны», или какие там ещё есть. Потому что, кажется, Алисента королеву уже похоронила. Опять-таки, он не будет удивлён, если всё так и будет.       В любом случае, всё, что он мог сделать — это просто сесть на кушетку, заволочь Алисенту к себе на колени и крепко обнять, слегка покачиваясь из стороны в сторону. Он помнит, что так делала мама, когда они были совсем маленькими и это успокаивает. Вот и сестра, вцепившись в него, спустя полчаса вернулась уже к своему обычному, чуть меланхоличному настрою.       — В порядке? — обеспокоенно спросил у неё.       — Насколько это возможно, — честно пожала плечами сестра. — Гвейн, не участвуй в этом турнире.       Алисента подняла уже набившую ему оскомину тему. Конечно же, он будет участвовать! Это королевский турнир, это большие возможности, интересные противники!.. Да, конечно, он не особо рассчитывает на то, чтобы победить, Гвейн прекрасно знает свой уровень умений. Но это всё равно отличный опыт!       — Алис, сестричка, милая, — ноющим тоном начал Гвейн.       — Там будет принц Деймон! — шикнула на него сестра, не ведясь на жалостливые глаза.       — Боги, Алис, не бери пример с отца, не демонизируй принца! Конечно, такой прославленный боец и рыцарь не станет выбирать себе в противники неопытного мальчишку, только для того, чтобы позлить моего отца, — весело фыркнул Гвейн, улыбнувшись и заправив выбившуюся прядь волос сестры за ухо.       — Будет, — мрачно выдохнула Алисента, заставив брата мученически закатить глаза.       — Прекрати, сестричка, я всё равно не поменяю решения, — Гвейн поцеловал её в висок и засмеялся, когда сестра ткнула его пальцами в бок, пытаясь уйти от щекотки. — Нет! Я стойкий воин и я не сдамся даже под твоими пытками! — сумел скинуть её с себя и отскочить от коварной девчушки.       — Ну и дурак, — буркнула в ответ Алисента и прогнала его прочь, чтобы собраться.       По итогам он действительно оказался дураком, а его сестра предсказала поведение принца гораздо лучше, чем благородный дурак в виде него. Что же, в будущем он будет умнее — стонал Гвейн, пока ему обрабатывали расцарапанное лицо. А ещё очень жалко было Ритца, его любимого черного скакуна, который был с ним уже три года и за которым Гвейн ухаживал лично. Но глаза у него слезились из-за того, что в них песок попал, однозначно.       Гвейн прибывал в абсолютном расстройстве и ещё сильнее оно усилилось тогда, когда его даже не зашла навестить сестра. Это было обидно. Конечно, он сам виноват, понадеялся на благородство принца, не поверил словам и выводам сестры, но… но всё равно было очень обидно. Лишь спустя несколько часов, когда он решил, что раз его не хотят видеть, то и не надо, он сам тоже прекрасно справляется, до него дошли новости.       Королева Эймма умерла на родильном ложе и принц Бейлон скончался через пару часов после матери. Новость оглушила Гвейна, вспомнились сразу бездонные печальные карие глаза сестры, её категоричные слова о принце Деймоне… он клятвенно пообещал себе слушаться сестры-провидицы. Да и любая обида тут же прошла, оставляя после себя неприятное послевкусие. Пока умирала королева, а Алисента наверняка была рядом с подругой, он тут лежал и думал нехорошее о своей сестре. Заодно Гвейн пообещал себе больше не сомневаться в Алисенте.       Следующие полтора дня прошли для Гвейна отвратительно. Он лежал, его мазали воняющей дрянью, лицо ужасно болело и стягивало так, что даже есть было чертовски больно, вывернутая рука и та ныла. Из хорошего было только то, что он не видел отца. Из самого плохого — к нему так и не зашла Алисента. Он начинал волноваться.       Но вот, вечером следующего дня к нему всё-таки зашла сестра. Гвейн попытался вскочить, получилось не очень, он тут же застонал от слишком резкого движения повреждённой рукой. Но любая боль забылась, стоило ему только взглянуть на лицо младшей сестры.       — Нахуй, блять, — это было всё, что вырвалось из него, при виде опухшей щеки и разбитой губы Алисенты. — Я этому уроду челюсть сломаю, — ему было уже плевать на собственные травмы, он резко встал и был намерен идти в Башню Десницы, чтобы показать Отто Хайтауэру почему нельзя обижать его младшую сестру. И плевать было на последствия.       — А мне-то казалось, что материться — это моя прерогатива в этой семье, — спокойно и иронично сказала Алисента, перехватывая его под локоть. — Стой, Гвейн, стой. Не пори горячку, сейчас не время, — голос девушки звучал бесконечно устало и один порыв Гвейна был полностью задавлен другим, более важным — сестру надо было утешить, потому что одни Боги ведают, какие адские были для неё последние дни.       — Что произошло? Как ты? Почему отец?.. — задал самые важные вопросы, нежно сжимая плечи сестры — опять игнорируя бедное запястье — и заглядывая в её глаза, чтобы понять в чём дело.       — Возразила отцу. Специально. Добилась того, чего хотела — отсрочки и подтверждения того, что он редкостный мудак, — кратко отрапортовала, нежно перехватывая его забинтованну руку и отводя к постели. Они сели.       — Что такого он тебе велел? — нахмурился Гвейн.       — Угадай, — из сестры вырвался невеселый смешок. Но её брат мог лишь нахмурится, зашипеть от того что потревожил раны и покачать головой. — Королева мертва, Гвейн. Принц Деймон вчера дал повод отцу настучать на него королю. Скорее всего, он уже не наследник.       — Но кто тогда? — насколько уж он помнил, других родственников мужского пола у короля не было, если только…       — Рейнира, — кивнула в ответ на шок Алис. — Но королева мертва, а Таргариенов мало, — и внимательно на него посмотрела, будто вот сейчас Гвейн должен был понять замысел отца. Он не понял и честно признавал, что самый тупой в их семье и ничуть об этом не сожалеет. Но будет очень неплохо, если дорогая сестра пояснит подробно. — Королю нужна будет жена.       — Ну да… — и вот тут он запнулся. — Но тебе ведь всего пятнадцать! — но тут же был вынужден застонать, вспоминая всё ту же королеву.       — И я уже молодая женщина, — кивнула Алисента. — Освободилась лучшая партия в королевстве. И отец пожелал, чтобы я утешила безутешного вдовца, в его покоях, в которых он убил свою жену.       От дальнейшего рассказа сестры у Гвейна волосы на затылке встали дыбом. И от участи королевы Эйммы, и от того, что их отец готов подвергнуть свою родную дочь той же участи, ради того, чтобы получить внука-короля, который, как первенец мужского пола сможет подвинуть потом Рейниру от трона.       — Я устрою для тебя побег в Эссос, — тут же решил Гвейн.       — Да я и сама себе могу устроить побег в септы, но… но всё не так просто, братец, — Алисента ласково улыбается и проводит рукой по его волосам. — У меня есть неделя и после неё я приму окончательное решение.       — Окончательное решение?! — тихо взвизгнул он. — Ты же не хочешь сказать, что есть вероятность, что ты согласишься!       Но решительный, мрачный взгляд сестры говорил, что вероятность есть и немаленькая. И он мог бы, конечно, начать уговаривать её, убеждать, дойти даже до угроз или шантажа… но такие методы никогда не были про него, да и знал он прекрасно, насколько это всё бесполезно — упрямство Алисента тоже взяла от их отца. И это был тот самый момент, когда он как никогда жалел о характере и уме младшей сестры. У которой явно есть какой-то план, какая-то цель, ради которой она была готова пожертвовать собой.       — Что ж, — особого выбора у него, судя по всему не было, а значит, остаётся лишь одно: — Я буду с тобой, — жестко и уверенно говорит Гвейн. — В Королевскую Гвардию вступлю, стану твоим личным щитом и кто мне что скажет. Хоть где-то отец сможет быть полезным.       В ответ Алисента лишь улыбается слабо, но благодарно и аккуратно обнимает брата. Они будут вместе, чтобы там ни было. Может, Гвейн и не наделён умом своих родственников, зато способен любить и быть преданным так, как никто. И он это докажет.