Deals With Devils

До

Не было предела тому, на что они были готовы или хотели идти, чтобы спасти друг друга от худшей участи. Рико пытался найти такую. Как и Хозяин. Как и многие имена, вырезанные на их телах. Но никто из них так и не достиг вершины их преданности друг другу. Потому что ее не существовало. « — Сломай себе палец, или я сломаю два его.» У каждого из них остались шрамы на мизинцах. Один за другим. Они выстраивались в очередь каждый раз, когда давали обещание. Продолжение одного и того же шрама тянулось по двум телам. « — Я только что посмотрел документалку о водных пытках, на ком первом мы будет экспериментировать: на тебе или на нем?» С тех пор они чувствовали себя неуютно с полотенцами на лице. Еще одна причина, по которой, по его мнению, не стоит ходить к настоящему парикмахеру. Не то чтобы ему это было нужно. Жан всегда подстригает его. « — Мальчики расстроены, и им не помешало бы найти отдушину; ты не возражаешь? Или мне послать твоего партнера?» Что значит еще одна отметка, если он все равно вряд ли вспомнит о ней следующим утром? Когда Жан все еще приходил в себя после того, как подменил его на том же самом занятии накануне вечером? Когда они уже столько раз решали пощадить друг друга, что, казалось, ноги еле как держат? Предела не существовало. Но он впервые поймал себя на мысли, что, возможно, так и должно быть. В Гнезде был вечер выпускников. И какого-то извращенца-ассистента тренера только что уволили за непотребное поведение накануне вечером. Учитывая, что Рико никогда не упускал шанса заставить старых демонов вернуться и преследовать их, а также необходимость отвлечь этих самых демонов от потенциального скандала каким-нибудь «живым развлечением», Нил почти ожидал этого. Он ожидал, что Рико выберет одного или двух своих любимчиков из толпы выпускников, от которых, как думал Нил, он сбежал после их выпуска. Он ожидал, что Рико пойдет к Нилу или Жану и попросит их выбрать, кто будет «развлекать». Он ожидал, что пригласит других посмотреть или записать все это, как, казалось, он всегда хотел сделать. Он ожидал, что это будет больно. Такого он не ожидал. Он не ожидал, что в тот день придут все пятнадцать бывших Воронов. Он не ожидал, что Рико скажет ему, что «несмотря ни на что», что бы Нил ни сделал, с Жаном той же ночью что-то случится. Он не ожидал, что Рико выдвинет ему совершенно новый ультиматум. Совершенно новый способ мучить их обоих одновременно. Совершенно новый способ проверить границы дозволенного… Теперь Нил стоял в дверях гостиной, наблюдая, как Жан листает любимую книгу по истории искусств, а ему казалось, что он стоит на краю обрыва, и Нил мог поклясться, что слышит завывания ветра. Он не уверен, выживут ли они после этого, не уверен, насколько разбитыми они оба будут, когда рухнут на землю, но он знает со знанием дела, что его партнер не выживет, если он не предпримет следующий шаг. Так что, действительно, какой у него еще есть выбор, кроме как прыгнуть? Ради него он переломал бы все кости, испытал бы любые пытки, пожертвовал бы теми маленькими кусочками плоти, которые у него еще остались. Для него он стал бы меньшим злом, стал бы тем, кем поклялся никогда не быть, если бы это спасло его от участи худшей, чем смерть. Ради него… Ради него, он глубоко вздохнул и шагнул на свет. Жан поднял глаза от этого движения и так же быстро вернулся к своей книге, когда увидел, что это был всего лишь он; но затем, когда Нил подошел ближе и просто молча встал у его ног, он снова поднял на него более осмысленный взгляд. Он видел, как любопытство сменилось беспокойством, наблюдал, как Жан медленно закрыл книгу и отложил ее в сторону, ни на секунду не прерывая зрительного контакта. И затем Нил сделал еще один глубокий прерывистый вдох, прежде чем поставить одну ногу на диван рядом с Жаном, поколебавшись лишь мгновение, когда увидел, как широко раскрылись глаза его партнера, а затем уверенно поднял другую ногу, словно медленно садясь на велосипед, прежде чем, наконец, устроиться на коленях Жана. Руки Жана инстинктивно обхватили его за бедра, удерживая на месте, чтобы он не упал, хотя растерянность и тревога на его лице свидетельствовали о том, что он сам не совсем понимал почему. — Что не так? — Жан что-то прошептал ему по-французски, очевидно, решив, что Нил просто отчаянно нуждается в утешении, пока большие пальцы массировали его бока. Нил сглотнул слюну, скопившуюся у него во рту, и понял, что в горле у него на самом деле очень пересохло. Как он об этом скажет? Как объяснит? Ограничений не существует, но и слов тоже нет, только не для чего-то подобного. Что еще хуже, у него заканчивается время, чтобы сказать что-нибудь до прихода всех остальных. Чтобы потянуть время и в то же время подготовить почву для прикрытия, Нил просто наклонился вперед и запечатлел целомудренный поцелуй на щеке Жана. У его партнера перехватило дыхание, все тело напряглось, но постепенно напряжение начало ослабевать, когда Нил продолжил слегка покусывать его за ухо. — Нил? Что?.. — Спросил Жан, руки на его бедрах сжались, словно желая оттащить его, но Нил воспротивился этому, чтобы остаться на месте, маскируя свой шепот на французском легкими покусываниями и облизываниями, чтобы это выглядело как часть шоу. — Пожалуйста, скажи «да». — Нил почти умолял его. — Что ты…? — На следующем вопросе Жан был прерван звуком приближающихся шагов. Он почувствовал, как Жан напрягся под ним еще сильнее и в панике попытался снова оттолкнуть его. Но Нил только крепче прижался к нему и начал шептать чуть более настойчиво. — Все в порядке… все в порядке… это то, чего он хочет. Когда Рико и первый из его самых жестоких Воронов завернули за угол, Нил еще немного наклонился вперед, чтобы поцеловать его в шею, прежде чем снова приподняться и прошептать еще. — Все они, — объяснил он. — Он сказал, что у нас есть только один вариант — это или все пятнадцать из них сразу. Жан смотрел на толпу так, как не смотрел на Нила, и что-то в возбуждении и злобе на их лицах и абсолютном отчаянии в тоне Нила, должно быть, подсказало ему, что произойдет дальше. Всегда самый умный из них двоих, он, казалось, понимал, чего добивается Нил, подыгрывая ему, чтобы они могли поговорить еще. Он притянул Нила к себе, на этот раз гораздо нежнее, и развернул их обоих так, чтобы Жан больше закрывал его лицо, и прошептал в ответ между поцелуями в подбородок. — Я не поступлю так с тобой, Нил, скажи им, что я займу твое место. Нил закрыл глаза, и ему пришлось постараться, чтобы на его лице не отразилось, что альтернативой было бы то, что Жан уже решил терпеть все эти надругательства. Он бы пошел на это, если бы это означало избавить Нила от такой участи. И именно поэтому Нил сделает все, чтобы избавить его от того же самого. Вернувшись, Нил рассказал столько правды, сколько смог. — Уже слишком поздно для этого. Теперь, когда у него в голове появилась идея, он от нее не откажется. Он будет продолжать повышать ставки, пока не найдет что-то, что снова заставит нас вернуться к этому… Но если мы сделаем это сейчас и не будем сильно сопротивляться… — Ему это надоест, и он перейдет к чему-то более эффективному. — Жан закончил за него мысль, когда они снова поменялись местами, вцепившись друг другу в горло. Это было подобием хождения по тонкому льду, по которому их заставляли ходить слишком много раз до этого. Они овладели искусством быть достаточно нервными, чтобы удовлетворить жажду крови Рико на весь вечер, но не настолько увлекательными, чтобы требовать повторения перфоманса. Но даже если бы не угроза того, что ему придется так долго уворачиваться от пули, Нил все равно не мог допустить, чтобы случилась альтернатива. Он не мог стоять в сторонке и смотреть, как эти ублюдские животные разрывают его на части. В последний раз Жан кричал так, как он… И их было только двое из толпы. У каждого из мужчин, стоявших за ними, были свои черты жестокости и вызова, которые превращали каждого из них в своего рода ад. Если бы они столкнулись лицом к лицу со всеми ними, один за другим… Жан бы этого не пережил, а Нил никогда бы не оправился от увиденного. От услышанного. От того, что он был на другом конце задымленного пляжа… Нил напомнил ему и об этом. Он подался вперед так, что Жан зашипел сквозь зубы, а затем слегка прикусил его ухо и прошептал еще кое-что. — В прошлый раз Джексон в одиночку чуть не отправил меня в больницу. А в последний раз, когда братья Эйвери добрались до одного из нас… — Нил слегка вздрогнул при воспоминании и изложил свои доводы. — Их слишком много, Жан… Их просто слишком много… И каждый из них… Но… мы не будем такими. Он отстранился ровно настолько, чтобы на мгновение заглянуть ему в глаза, как и обещал. — Мы будем нежны друг с другом. Верно? На мгновение Жан выглядел почти убитым горем, но довольно скоро он скрыл это, продолжая прикрывать их, и прошептал еще. — Я не хочу сделать тебе больно, Нил. Я никогда не хотел причинять тебе боль. Но… Ты уверен в этом? Мы… мы не сможем исправить это, когда все случится. Мы не можем… — Уверен. — Нил обещал. И он согласился. Он был уверен, что это лучше, чем альтернатива… Но ему все равно нужно было знать. — А ты…? Ты не обязан этого делать, Жан. Если… Если ты не хочешь этого… Если ты не хочешь меня… Как бы сильно он ни хотел смотреть, как бы сильно ни был уверен, что в конце концов это убьет их обоих, если Жан и в правду не сможет сделать это с ним, он не станет его заставлять. — Я… — Жан заколебался, неуверенность и страдание ясно читались в том, как задрожали его руки, когда он вцепился в ткань по обе стороны от талии Нила. — Я… И вот тогда все стало еще хуже. Нил его не видел. Но он услышал его. Он слышал приглушенные крики, всхлипывания и протесты, которые впитывались в ткань, закрывавшую его рот. Слышал топот ног и удары мускулов друг о друга, когда он пытался освободиться от тех ублюдков, которые его удерживали. И он видел выражение глаз Жана… Невыносимый ужас от того, что их общий третий лучший друг так отчаянно боролся, чтобы помешать им сделать это. Ужас от осознания того, что они заставят его смотреть тоже, независимо от исхода. Ужас от осознания того, что это происходит и с ним тоже… Он видел, как появление Кевина изменило приоритеты Жана, видел, как в его глазах уже появились намеки на «нет», прежде чем протест сорвался с его губ. — Я… — Жан снова сглотнул и побледнел, когда снова посмотрел Нилу в глаза. — Я не могу… Я не могу этого сделать, не могу… Он понял, почему не мог. Он понимал… Но и Нил тоже не мог. Поэтому он рванул вперед и прервал панику Жана еще одним поцелуем, на этот раз в губы, прежде чем обхватить ладонями его лицо и в последний раз попытаться убедить его. — Все в порядке, — прошептал Нил с улыбкой, полной слез, которые он не чувствовал. — все хорошо. Я не буду… Я не буду заставлять тебя… На каком-то уровне он точно знал, что сказать, чтобы Жан согласился. Он знал, что эти следующие слова сработают. Точно так же, несмотря на то, что он никогда раньше не слышал и не произносил этих слов, он все равно знал, что они на 100% правдивы. — Я люблю тебя, — прошептал Нил, на этот раз по-английски и достаточно громко, он знал, что это будет услышано, потому что ему почему-то казалось, что это значит больше, если не будет секретом. Если это было признание, то он не собирался прятаться за языковым барьером или иллюзией уединения, которых на самом деле у них никогда не было. Глаза Жана никогда не были такими широкими. Его тихий вздох никогда не ознаменовался настолько большой потерей кислорода. Это изменило ситуацию. Это изменило их. И весь мир, казалось, замедлился, чтобы дать Нилу время прошептать остальное, что нужно было сказать. На этот раз по-французски, чтобы Жан мог расслышать это на своем родном языке. — Я люблю тебя, Жан, и я не буду заставлять тебя делать это, но я… Их так много… Я хочу, чтобы это были только мы… Я знаю, мы могли бы быть нежны друг с другом, так что… Я хочу, чтобы это были только мы… Жан выглядел совершенно озадаченным и опустошенным одновременно; одна его рука скользнула к лопатке Нила, в то время как другая гораздо крепче сжала его бедро. Как будто ему нужно было почувствовать его ближе, чтобы убедиться, что он настоящий. Нил запустил руки в волосы Жана на затылке, играя с их кончиками, пытаясь удержать его на месте, чтобы не поддаться панике; и какое-то мгновение они оба просто пристально смотрели друг другу в глаза, впитывая слова. Это был его лучший друг. Его партнер. Он был для него всем. Не было ничего, чего бы он не сделал для него… И он знал, что, как бы несправедливо это ни было, как бы жестоко ни вел себя сейчас Нил, взывая к глубине этой связи, что такое же значение имеет и для Жана. Они никогда раньше не говорили об этом, но они любили друг друга, и поэтому ни один из них никогда не позволил бы, чтобы они стали какими-то монстрами как те, что стоят в тени. Нет, если бы они знали, что могут что-то сделать, чтобы остановить процесс. Нет, если бы они знали, что вместо этого могут сломать себя и получить еще один набор таких же, но шрамов выжившего. Жан считал, что на очереди было тело Нила. Так что, если бы Нил попросил его об этом, если бы он попросил его еще раз выбрать — выбрать их — вместо альтернативы, он бы так и сделал. Чтобы спасти Нила, Жан позволил бы этому меньшему злу случиться с ними обоими… Так он и сделал. Он спросил. Нил снова наклонился вперед, на этот раз, чтобы прижать их лбы друг к другу, а не для того, чтобы снова прикоснуться губами к его губам, и затем повторил слова, с которых начал весь этот фарс. — Пожалуйста, скажи «да». Их лица были слишком близко прижаты друг к другу, чтобы разглядеть по-настоящему, но он почувствовал, как Жан закрыл глаза и вздохнул, признавая свое поражение. — …только мы? — Жан прошептал что-то в ответ, и кончики его пальцев при каждом прикосновении произносили совершенно другой вопрос, азбукой Морзе, которой Нил научил его, спрашивающий «хорошо?» Нил вздохнул с облегчением. Наблюдать за Жаном и любым из мужчин, стоящих позади него, было бы болезненным и кровавым кошмаром. Но все они? Нет… Это был намного лучший вариант. Намного, намного лучший. Сначала он ответил на второй вопрос, зная, что это была окончательная проверка согласия, и постучал большим пальцем по затылку Жана в знак согласия. А затем повторил первый вопрос как ответ сам по себе. — Только мы. В его глазах появилась железная воля и решимость, когда Жан поправил их обоих, просунув руки под ноги Нила, чтобы он смог поднять и нести его. А Нил закинул ноги за спину Жана и попытался перенести свой вес так, чтобы его лучшему другу было легче нести его. Они уже не раз добирались до своей комнаты «на цыпочках» после вывихнутой лодыжки или сломанной ноги, но это был первый раз, когда Нил оказался в таком положении лицом к лицу своего партнера, а не к его спине. Каким бы неожиданным и беспрецедентным это ни было, это было не так неудобно, как он ожидал. На самом деле, он чувствовал себя в большей безопасности. Если Жан и пытался удержать его (будь то из-за веса или формы захвата), то это никак не проявлялось. Вместо этого в его тоне прозвучало что-то среднее между покровительством и напыщенностью, когда он посмотрел на Рико поверх плеча Нила и сделал свою единственную уступку во всем этом деле. — Мы не будем делать этого здесь. Нам как минимум нужна нормальная кровать и припасы, если мы собираемся устроить хорошее шоу. Нил не был уверен, что сказал бы на это Рико, ведь в прошлом он никогда не удовлетворял их просьбы или требования… Но некоторые из животных, что были с ним, издали негромкие возгласы явного возбуждения, услышав обещание Жана устроить «хорошее шоу». Так что, то ли из желания быть для них радушным хозяином, то ли чтобы еще больше помучить бедного Кева, чьи гневные крики протеста превратились в жалобные всхлипы поражения, Рико немного удивил его, сказав (после очень легкого колебания): — Тогда очень хорошо… Но на этот раз постарайся запомнить свои ракурсы для камеры.

***

Он почти ничего не помнит, дымка желания размывает границы того, что было не в его силах. Но он помнит, что был прав. Помнит, что Жан был нежен. Никто из других монстров в комнате (или из тех, кто пришел после них) никогда не беспокоился о том, чтобы подготовить его должным образом, убедиться, что он расслаблен, но Жан это сделал… Это имело огромное значение, но это было не единственное отличие. Другое отличие заключалось в том, что это был он. Это было нечто большее, чем просто отсутствие обычной боли — нечто большее, чем отсутствие оскорблений, рукоприкладства, побоев или проезжающегося лезвия по бедру. Все было в точности наоборот. Произнесенные шепотом слова утешения, нежные прикосновения, многочисленные попытки (какими бы безуспешными они ни были) сделать так, чтобы ему было хорошо. Так было каждый раз, когда Нил начинал ускользать — каждый раз, когда его глаза начинали затуманиваться, а разум пытался отделиться от тела (как это всегда бывало в подобные моменты), Жан пытался вернуть его обратно. Не из жестокости или эгоизма. Но потому что это был он. Потому что это были они. Потому что ни один из них не хотел думать об этом так, как когда это происходило с другими людьми. — Эй, эй, — шептал Жан, когда он свободной рукой привлек его внимание, до того как начать подготавливать его. — Смотри на меня… Не смотри на них, просто не своди с меня глаз… Мне нужно увидеть тебя, чтобы понять, больно ли. Поэтому Нил не сводил с него глаз, пока они не переместились в другое положение. — Останься со мной, Нил, — прошептал Жан позже, как раз перед тем, как переступить порог, от которого ни один из них не смог бы отступить. — Не убегай так, как ты поступаешь с ними… Мы в этом вместе. Хорошо?.. Я прямо здесь, так что оставайся со мной. Тогда Нил снова обхватил ногами спину Жана и направил его внутрь… Он не уверен, как это произошло, не уверен, сколько времени прошло между одним воспоминанием и другим, но следующее, что он осознал, была вода, падающая ему на лицо, словно он под дождем. Когда он, моргнув, вернулся в свое тело, то увидел, что Жан все еще парит над ним, его серые глаза были похожи на тучи, которые в данный момент надвигались на него, его движения замедлились (но не полностью прекратились), когда он повторил свою предыдущую просьбу. — Нил, пожалуйста… Я не могу… Я не хочу, чтобы это было… Мне нужно, чтобы ты остался со мной. Потому что я… я не могу справиться с этим в одиночку… Потому что я… Он хотел избавить его от еще большей боли. В этом и был смысл всего этого. Но когда горячие слезы Жана окропили лицо Нила, он понял, что на самом деле вовсе не уберег его. — Это всего лишь мы, помнишь? — Жан умолял его: — Это не могут быть «мы», если ты не… Я не хочу быть таким, как они… Пожалуйста, не относись к этому так, как будто это то же самое, что… Не относись ко мне так, будто я такой же, как… Остаться… Не оставляй меня… И он попытался. Он правда пытался. Но когда твой разум натренирован абстрагироваться, замыкаться, чтобы избавить от того, с чем ты не можешь справиться… забытье становится скорее инстинктом, чем сознательным решением. И то, что он чувствовал сейчас, было… Это было совсем не тем, что раньше. Кардинальное различие. Он знал, как разделить и заблокировать боль и неприятности, связанные с другими людьми, но он не знал, как чувствовать — как хотя бы начать воспринимать эти ощущения, что были чем-то большим, чем просто отсутствие боли. На самом деле он не хотел их воспринимать. Так что, даже не нуждаясь и не желая этого, он просто начал блокировать все это таким же образом, чтобы не чувствовать. Но теперь он понял, насколько это было несправедливо. Жан все еще должен был присутствовать здесь и сейчас. Ему все еще нужно было «разыграть хорошее шоу», так что отступление от всего этого означало, что его бедный партнер делал все в одиночку. Это не избавляло его ни от малейшей боли. Это причиняло гораздо более глубокую боль. Его переполняли сожаления по поводу всего случившегося, но было уже слишком поздно что-либо менять. Единственным выходом для них обоих было покончить с этим… Он уже сказал достаточно полуправды и уверток, чтобы втянуть их в эту историю, и больше не хотел давать ложных обещаний или скрывать грубую правду. Поэтому вместо того, чтобы дать обещание, которое, как он знал, он мог бы сдержать, Нил дал единственную возможную инструкцию, пытаясь «остаться» с ним как можно дольше. — Быстрее. Жан понял, что он имел в виду. Чем скорее они устроят толпе «грандиозный финиш», на который они рассчитывали, тем скорее смогут смыть с себя грязь, забраться под одеяло и обнимать друг друга всю ночь напролет, как они всегда делали после таких событий. Чем скорее они пересекут финишную черту, тем больше вероятность, что Нил все еще будет «рядом» и сможет сказать, что они действительно сделали это «вместе». Чем скорее все закончится, тем скорее они оба смогут жить дальше, как будто ничего не произошло. Жан икнул, подавив очередной всхлип, и слегка кивнул ему, снова меняя позу и закидывая ноги Нила себе на плечи, прежде чем снова начать двигаться под новым углом и в новом темпе. У Нила в голове вертелась мантра, напоминавшая ему не думать об этом, не сосредотачиваться на ощущениях, но, тем не менее, оставаться в настоящем моменте ради Жана. Мантра, помогающая сосредоточиться на чем-то другом, что он мог чувствовать, например, на слезах другого человека, бегущих по его лицу, или на его ногтях, впивающихся в ладони… Это работало достаточно хорошо, но все равно казалось неправильным, в том смысле, что он был сбит с толку тем, насколько… не совсем неприятным это было на самом деле… Но игнорирование этого и нежелание вдаваться в подробности все равно притупляло остроту ощущений, и он мог просто думать об этом как о каком-то странном упражнении или медицинском осмотре. Вот почему для него стало полной неожиданностью, когда Жан наткнулся на что-то, что даже его избирательное сознание не могло игнорировать. На долю секунды в глазах у него потемнело, когда он издал звук, настолько незнакомый ему, что он даже не был уверен, действительно ли это вырвалось из него. Вспышка жара и искра чего-то более теплого, на что у него не было никаких ориентиров или прошлого опыта, чтобы опереться. Что-то новое, пугающее и совсем не ожидаемое… И это стало последней каплей, которая полностью погрузила его во тьму.

***

Дальше он помнит еще меньше. Только обрывки тех или иных ощущений, которые пытались пробудить его разум, но так и не смогли по-настоящему разбудить его. Снова дождь. На этот раз было теплее. И еще более теплые руки, поддерживающие его в вертикальном положении и помогающие помыться… Затем душ. Запах остывающего свежезаваренного чая и свежевыстиранных простыней, которыми он был укрыт. Вкус мяты. Или фруктов. Когда кто-то чистил ему зубы и наливал смузи, когда Нил оказывался «здесь» настолько, что мог проглотить. Жан свернулся калачиком в углу комнаты и плакал. Или Кевин смотрел на них обоих с таким чувством пережитого горя, что на мгновение подумал, не является ли он свидетелем его собственных пробуждений. Мелочи. Важные вещи. Доказательство того, что его партнер все еще рядом с ним, даже если Нил далеко от него. Доказательство того, что, как бы сильно он ни хотел притвориться, что этого никогда не было, это произошло. Это все еще происходило. Это будет происходить со всеми ними, пока Нил не найдет в себе силы встретиться с этим лицом к лицу, а не убегать. Но он всегда был любителем бега. И его мать заставила его пообещать, что он никогда не остановится… И вот, наконец, однажды ночью к нему вернулся слух, и это продолжалось гораздо дольше, чем одно-два слова за раз, которые он мог произнести до этого. — Как долго он в таком состоянии? — Спросил Кевин, и в его тоне все еще слышались беспокойство и душевная боль. — Три дня… — Жан ответил, тяжело дыша. Почему он был таким измученным? Что с ним не так? — Дерьмо… — Пробормотал Кевин себе под нос, прежде чем в его голосе прозвучало еще больше беспокойства. — Он ведь никогда так долго не отключался, верно? Хуже всего было когда… И даже тогда прошло всего двенадцать часов… На следующий день он встал как ни в чем не бывало. — Я знаю, — сказал Жан с болезненным шипением. — Это… это хуже, чем все остальное. Подождите, Жан ранен? — Жан… — предостерег Кевин. — Если он не вернется в ближайшее время… — Он вернется, — заверил Жан, за чем последовало приглушенное ворчание. — Но это… — Кевин разочарованно фыркнул, прежде чем продолжить: — Ради всего святого, Жан, просто позволь мне сделать это за тебя. Если Нил вернется и узнает, что я позволил тебе накладывать себе швы, он никогда от меня не отстанет. — Он вернется, — настаивал Жан, и звуки, доносившиеся от людей, и наличие медикаментов свидетельствовали о том, что он позволил Кевину сделать так, как он просил. — Он скоро вернется. — Откуда ты знаешь? — Спросил Кевин. — Я имею в виду, я тоже хочу надеяться на это, я просто… Три дня?.. Откуда ты знаешь, что он просто не… Жан сначала не ответил, звук иглы и нитки, проходящих сквозь плоть, заполнил комнату вместе с его дыханием… Но затем тоном, в котором было гораздо меньше уверенности, он объяснил: — Потому что он слишком… Потому что я сделал это с ним… Так что, если ему не станет лучше, если я не смогу вернуть его обратно, тогда я… Он услышал. То, что его партнер на самом деле не произнес вслух. Это было отголоском идеи, которой он не раз делился с ним раньше, в свои худшие дни, но никогда не высказывал ее с такой убежденностью, как сейчас. Если Нил не вытащит себя из темноты… тогда Жан последует за ним. Нил хотел сказать ему, чтобы он не делал этого. Сказать, что все хорошо. Хотел сказать, чтобы тот не делал этого с собой. Что это не его вина… Но он все еще не мог пошевелиться, не мог раскрыть глаза, не мог ничего сделать, кроме как просто лежать и слушать. Каким же партнером он оказался. Вынуждает Жана справляться со всем этим в одиночку… Он рад, что Кев был рядом и мог сказать важные слова вместо него. — Это не твоя вина, Жан. — Моя, — Жан настаивал: — Я сделал это. На этот раз все еще хуже, потому что это был я. Потому что я был его партнером. Его лучшим другом. Я должен был быть единственным человеком, с которым он всегда будет в безопасности. И тогда я… я воспользовался им. — …воспользовался? Как… Жан, он попросил тебя поступить так. Он практически умолял тебя об этом.… Как ты… — Потому что он делал это для меня, — объяснил Жан, — они были ненастоящими. Он был… Когда он пришел ко мне, когда сказал мне о выборе… Я подумал, что он имел в виду то, что они собираются взять его. Я думал, что если скажу «нет», то это ему придется… Но опасность грозила не ему. А мне. Рико обязательно сказал бы мне потом, кого именно… Если бы я знал, я бы… Я бы никогда этого не сделал, если бы знал, что Нил просто снова бросится на растерзание волкам из-за меня. Я бы никогда… Кевин сделал большой глубокий вдох, который прозвучал немного напряженно, пока он пояснял. — Вот почему он не сказал тебе об этом… Потому что он знал, что если бы ты знал, что на самом деле поставлено на карту, то ты бы ответил «нет»… Он хотел, чтобы ты думал, что спасаешь его, и на это ты бы ответил «да». Это не значит, что ты использовал его в своих интересах, Жан, это… Если уж на то пошло, то это… Жан не ответил. В этом не было необходимости. Они все знали, что это правда. И озвучивание очевидного сделало только все еще более уродливым. Это не Жан сотворил с ним такое. Он сам сотворил с собой это. И с Жаном он тоже так поступил. Он обманом заставил его сделать это. По его собственному признанию, он никогда бы не согласился, если бы Нил не заставил его поверить… Несмотря на все это, Жан все равно чуть было не сказал «нет», когда понял, что Кев тоже был частью всего, но затем Нил еще больше загнал его в угол, сказав, что любит его таким, какой он есть… Так что на самом деле, во всех смыслах, которые здесь действительно важны, Нил был тем, кто сотворил такое с Жаном. И теперь Нил тот, кто заставил своего партнера делать всю работу по восстановлению его личности, хотя у него были все основания просто оставить его гнить. Жан так не считал. А если бы и понимал, то никогда бы в этом не признался. Он всегда хотел, чтобы у Нила была презумпция невиновности, даже если тот этого не заслуживал… Но Кевин, казалось, был более склонен возложить вину на нужного человека, и в нем все еще чувствовался намек на беспокойство, но он тут же сменился раздражением, когда он сказал: — Дальше будет только хуже. Он пропустит еще одну тренировку, и следующая пытка, которую они тебе устроят, приведет тебя в больницу. — Он не может выйти на поле в таком состоянии. — Жан объяснил очевидное. — Ты ожидаешь, что он будет защищать ворота, находясь в кататонии? — Нет, конечно, нет, я просто… Три дня, Жан…? У нас заканчиваются бинты и пакеты со льдом. — …я знаю… Но я не знаю, что еще можно сделать. Я перепробовал все. Ни один из обычных приемов не работает. Все, что я могу сейчас сделать, это просто наблюдать за ним и ждать… Я не знаю, что еще можно предпринять. Я не знаю, как это исправить. Я не знаю, как сделать так, чтобы он чувствовал себя в безопасности, когда я тот, кто… Жан сделал глубокий прерывистый вдох, прежде чем в его голосе послышались нотки отчаяния, и он прошептал просьбу на ломаном французском. — Моя Королева… Что мне делать?.. Скажи мне, что делать… Скажи мне, как вернуться назад, чтобы я мог… Что мне делать? Некоторое время все было тихо… Затем он услышал, как Кевин слегка пошевелился, а затем раздался странный хлюпающий звук, который он не смог определить. — Кев… — В голосе Жана снова слышалась такая боль, такое чувство вины. — …да, — Почему-то голос Кевина звучал еще более подавленно. — Я так и думал. — Я не могу… — ответил ему Жан, — Я не могу продолжать заниматься этим с тобой. Только не после того, как… Только не после того, что мы с ним сделали… Это неправильно, и небезопасно, это… — Я знаю. — Кевин прервал его. — Как только он это сказал, я сразу понял, что мы… Я знаю… Я просто хотел убедиться… Я не хотел, чтобы последний раз был последним… — Это… — Жан ударил кулаком по полу и выругался. — Блять. Я ненавижу это. Ненавижу все, что с этим связано. Несправедливо. Так никогда не должно было произойти. Только не так. — Знаю. — Я и он, мы не должны были… Мы всегда были разными. Так никогда не должно было быть. Только не с нами. В моей голове это всегда было… Не так. Никогда так не было. Кевин сделал еще один резкий глубокий вдох, и в его голосе прозвучало чуть больше напряжения, когда он снова повторил: — Я знаю… Мне жаль. Эти слова стали еще одним ударом по и без того раздробленному разуму. Напоминанием о вырванном глазе, и ногах, и запахе горящего тела на пляже. Это сделало восприятие происходящего здесь и сейчас бесконечно более трудным; дало его подсознанию еще одну причину для желания сбежать… Но Кевин не обратил внимания на эффект, который его фраза произвела на и без того близкую к кататонии психику Нила, продолжая приносить извинения, которые, казалось, причиняли ему самому не меньший вред. — Я бы хотел, чтобы… Я бы хотел, чтобы у вас обоих было что-то получше, чем это… Ты заслуживаешь лучшего. — Кев, я… — Голос Жана дрожал, словно он боролся со слезами. Возможно, так оно и было. — Ты тоже заслуживаешь лучшего… Гораздо лучшего… Я никогда не хотел, чтобы ты… Я… мне тоже жаль. Мне так жаль. Нил почувствовал, как очередной всплеск кислоты пробивает ментальную защиту от дальнейшего повторения запрещенных фраз. — Жан. — Нет, мне жаль. Мне так жаль, Кев, но… но у нас тоже никогда не должно было так все сложиться. Мы были… И… И тебе не следовало на это смотреть. Боже, я даже представить себе не могу… Теперь ты, должно быть, ненавидишь меня… Тебе не следовало видеть. Последнее, что услышал Нил, прежде чем снова соскользнуть в пропасть, было неуместное заявление Кева о чувстве вины: — Я никогда не опущусь до ненависти к тебя, Жан. Но… возможно, тебе стоит подумать о том, чтобы возненавидеть меня… На самом деле это моя вина. Весь смысл был в том, чтобы я наблюдал… Он сделал это, чтобы наказать меня.

***

Он не уверен, как долго был без сознания после этого, но когда он, наконец-то, начал приходить в себя по-настоящему, то почувствовал, как что-то теплое и жесткое прижимается к нему сзади, принося с собой автоматическое чувство страха и паники, а также мантру «только не снова» проигрывая на повторе в своей голове. Он думает, что, должно быть, немного поддался панике, что он, наверное, каким-то образом начал метаться в целях самозащиты, потому что следующим ощущением, которое к нему вернулось, был его слух, когда он услышал голос Жана, усиливающий панику. — Ох, блять… Нил? НИЛ! В-все в порядке, с тобой все хорошо, ты… — Голос Жана резко оборвался, сменившись судорожным вздохом. А потом он сменил тему и, казалось, еще более извиняющимся тоном добавил: — О Боже, нет. Я… я не… я не хотел… Я просто спал, я не мог контролировать себя… Я… Я никогда не хотел… Блядство! Где-то в глубине души он смог сложить кусочки головоломки воедино. То, что он почувствовал сзади (что заставило его тело инстинктивно запаниковать), был Жан. Естественная система организма, которую при обычных обстоятельствах они оба были достаточно вежливы, чтобы просто игнорировать, когда бы это ни случалось с кем-либо из них по утрам. Но поскольку он все еще находился в состоянии постоянной «оценки риска», на стадии борьбы или бегства, его телу было все равно, что это Жан (или что это был несчастный случай), оно просто реагировало на «угрозу» и реагировало соответствующим образом. Жан, тем временем, казалось, пришел к своим собственным выводам по поводу всего этого. В то время как Нил убеждал себя, что безобидный утренний стояк не представляет для него угрозы, Жан, очевидно, убеждал себя в обратном. — Я… Блять! Этого больше не повторится, Нил. Я не буду… Дерьмо! Черт, черт, черт… — Послышались всхлипывания и чувство нарастающего страха, когда Жан пообещал: — Этого больше не п-повторится. Я позабочусь, чтобы такого больше не было. Я… Он услышал, как Жан всхлипнул. Почувствовал, как кровать прогнулась вокруг него, когда он попытался покинуть пространство Нила. И начал восстанавливать зрение как раз вовремя, чтобы увидеть, как он быстро направляется к шкафчику в ванной, где хранились медицинские принадлежности, прежде чем захлопнуть за собой дверь… Что-то было ужасно, чудовищно неправильно. И он знал, что если не остановит это, то Жан пострадает еще больше, чем уже. Он не мог этого допустить. Он никогда не мог допустить подобного. Нил моргнул, посчитав это хорошим знаком, что теперь он может моргать по команде, а не просто автоматически, и заставил себя моргнуть еще несколько раз, прежде чем перейти к более сложной задаче — попытаться пошевелить большим или указательным пальцем. Один за другим он обрел контроль над всеми своими конечностями и чувствами. И все это время он продолжал слышать крайне тревожные звуки рыданий Жана и какую-то возню, происходившую в их ванной. Он заставил себя выпрямиться, голова все еще немного кружилась, но он уже достаточно стабилен, чтобы это движение вызвало лишь легкую тошноту. Затем он спустил ноги с кровати. Поставив ступни на пол, он еще немного пошевелил пальцами ног и попытался напрячь и расслабить мышцы, готовясь встать… Первые несколько шагов он был немного похож на пьяного олененка, но к тому времени, как добрался до двери ванной, ему удалось снова овладеть собой. Он не стал утруждать себя стуком, Жан казался настолько расстроенным, что он сомневался, что ему ответят, и когда он распахнул дверь, ему потребовалось несколько секунд, чтобы полностью осознать то, что он увидел. Разорванный пакет с резинками, Жан, стоящий в душе с украденным кухонным ножом в одной руке, а в другой… У него было такое чувство, будто из него вышибли весь воздух. То, что Жан собирался сделать, это… Какая бы реакция ни была у Нила, когда он пришел в себя (вероятно, из-за того, что он несколько дней находился в диссоциативном состоянии, и из-за ранее существовавшей привычки Жана причинять себе вред), для него, должно быть, это было по-настоящему травмирующе, что Жан убедил себя, что необходимо попытаться… искалечить себя, чтобы предотвратить и чтобы это больше никогда не повторилось. Он испытал множество чувств одновременно. Ужас и паника — вот что поразило его в первую очередь и сильнее всего; но за ними последовали огромное чувство вины и сожаление о том, что он заставил Жана пройти через все это. Многочисленные припухлости и синяки, которые он заметил, когда Жан попытался прикрыть свое тело от стыда, послужили еще одним напоминанием о том, что (в дополнение к тому, что он заставлял своего партнера ухаживать за его телом, находящимся в полубессознательном состоянии, в течение последних нескольких дней), он также принимал на себя все побои на тренировках. А вокруг левого глаза у него было маленькое красное пятнышко, которое выглядело слишком свежим, чтобы быть результатом тренировки. Оно было совершенно новым. Это было что-то, что Нил сделал, будучи в истерике. Еще одна вещь, за которую он никогда не смог бы полностью извиниться… После этого он хотел произнести миллион разных извинений и прошептать еще несколько слов утешения. Но он этого не сделал. Он хотел развернуться, заползти обратно в постель и просто сдаться. Но и этого он не сделал. Вместо этого его губы на автопилоте произносили слова, которые Нил произносил так же неожиданно для себя, как Жан, казалось, удивлялся тому, что слышит их. Какое-то врожденное желание разрядить обстановку юмором и сразу докопаться до сути проблемы. — Какого хуя ты делаешь со своим «единственным на миллион», «девять из десяти» пенисом? Несмотря на все это, Жан издал вздох, который был похож на смех, прежде чем перейти в новые рыдания. Нил (все еще немного пошатываясь на ногах, но держась достаточно хорошо) двинулся вперед и встал под душ вместе с ним. — Нил, ты… ты встал. — Жан начал было говорить что-то еще, но, похоже, передумал, когда глаза Нила осмотрели его тело в поисках повреждений. Первоочередной задачей должно было стать снятие резинок, которыми Жан зажал себя в качестве импровизированного жгута до того как нарушение кровообращения нанесет серьезный ущерб, поэтому Нил потянулся, чтобы сделать это, но Жан схватил его за руки и отвел их в сторону. — Не надо, я… Не надо… — Почему? Ты больше не доверяешь мне? — Что? Нет, потому что я… Я сделал тебе больно, Нил. Я… — Это было не больно. — Я не это имел в виду. Я говорю о том, что я… Эта штука — оружие, и я… — И что я должен сделать в наказание? Оторвать себе задницу? Если это оружие, то и она тоже. — Спросил Нил с чуть большей дерзостью, чем хотел, и неопределенным жестом в сторону себя. Жан тоже чуть не рассмеялся, но в этом не было ничего смешного, только ненависть к себе. Тем не менее, он сохранил мягкое выражение лица, когда Нил возразил: — Нет, ты… Ты не сделал ничего плохого. — Сделал. На самом деле я много чего сделал не так. — Это не… Нил заставил его заткнуться, прикрыв рот рукой, а сам уставился на него сверху вниз и перечислил свои проступки. — Я намеренно ввел тебя в заблуждение, заставив думать, что я в опасности. Я использовал это предположение, чтобы усилить чувство вины и заставить тебя сказать «да», чтобы спасти меня. И как только все начало происходить, я мысленно начал уходить, оставив тебя проходить через все это испытание — по сути — в одиночестве. Я проебался, Жан. Вот почему я не смог с этим смириться. Дело было не в том, что ты что-то сделал со мной, а в осознании того, что я делал с тобой. И тогда я… я поставил тебя в положение медбрата и телохранителя для меня на… Как долго я точно был в отключке? Взгляд Жана метнулся к столешнице, где он оставил свои часы, и он прищурился, чтобы посмотреть, который час. Нил тоже посмотрел, слегка наклонившись, чтобы лучше видеть, прежде чем убрать руку ото рта Жана и дать ответ на вопрос, который он, собственно, еще не задал. — Сейчас 4:37, — сообщил Нил. — Тогда… Три дня, девять часов и около шестнадцати минут? — Тогда на последние три дня, девять часов и шестнадцать минут, — Нил подтвердил: — А теперь еще и это. — Сказал он, неопределенно махнув рукой в сторону покрытого синяками лица Жана, а затем вернулся к прерванному Нилом процессу. — Но я… — Нет, — оборвал его Нил, взяв брошенный нож и аккуратно обрывая им резинки по одной петле за раз, пока он продолжал говорить. — Я знаю, что ты собираешься сказать… Ты скажешь, что это ты виноват в том, что довел меня до такого состояния, где ты делал все, что было в твоих силах, чтобы я не впал. И ты скажешь, что должен был сказать мне «нет», хотя я не давал тебе выбора, и ты думал, что отказ причинит мне боль. И ты собираешься сказать мне, что это единственный способ предотвратить повторение подобного — хотя, судя по новостям, это ни черта не предотвратит; Рико узнает, до чего ты почти дошел, чтобы прекратить все, и это станет его новым любимым занятием для воссоздания. Это просто изменит формулу того, как будет происходить… Если только ты не отрежешь и мой тоже… Но послушай, мой может быть всего на… четыре с половиной, не так ли? Не такой шедевр, как у тебя, «вылепленный из мрамора». Но я все равно предпочел бы сохранить его, большое спасибо. Так что… Жан снова остановил его руки, как только последняя петелька оборвалась. Когда с чрезвычайной ситуацией было покончено, Нил отложил нож в сторону и позволил партнеру ухватиться за его руки для прочности и устойчивости. — Как ты можешь это терпеть? — Жан спросил его: — Как ты можешь до сих пор… Я не ожидал, что ты когда-нибудь снова захочешь быть рядом со мной, но ты… Ты хоть помнишь, что я с тобой сделал? Нил задумался над этим. Обдумал то, что он помнил, и сопоставил это с тем, чего он не помнил… И затем он выпалил: — Я помню достаточно, чтобы понять, что ты не причинял мне вреда, Жан… Но я почти уверен, что причинил тебе. Жан сжал его руки чуть крепче и сказал: — Нет, ты этого не делал. — Ты хочешь сказать, что тебе ничего из этого не причинило боль? И это тоже? — Спросил Нил, указывая на все новые повреждения. Жан некоторое время изучал его лицо, а затем немного успокоился и притянул его к себе, чтобы обнять. Нил пошел с готовностью, не обращая внимания на синяки, но все же стараясь подойти достаточно близко (и держаться достаточно крепко), чтобы Жан понял, что ему ни в малейшей степени не неудобно с ним. — Ты это серьезно? — спросил его Жан. — Когда ты сказал, что ты… Ты это имел в виду? Или ты сказал это просто потому, что знаешь, что я… Нил закрыл глаза и вздохнул, еще сильнее уткнувшись носом в грудь Жана, слушая биение его сердца и радуясь, что это по-прежнему приносит ему такое же утешение, как и До. Сегодняшняя ночь была счастливой случайностью. Это следствие того, что он очнулся в панике и лишенный рассудка. Но теперь, когда он проснулся, он чувствовал его запах, слышал биение сердца, чувствовал, как руки обнимают его, и знал, что нет ничего и никого на свете, с кем он был бы в большей безопасности. Жан по-прежнему был Жаном. По-прежнему его лучшим другом. По-прежнему его партнером. По-прежнему всем для него… — …я серьезно, — признался Нил, еще сильнее тая в объятиях. Жан сделал глубокий вдох и поцеловал его в макушку. — Тогда нет, — ответил ему Жан, — это не больно… Они не смогут причинить мне боль, пока ты по-прежнему так думаешь. Нил слегка улыбнулся про себя, прежде чем, наконец, высвободиться из объятий. Пределов не существовало. Они могли справиться с чем угодно, пока были вместе. — Пойдем, — сказал он, вытаскивая Жана за собой из душа. — Тебе нужно немного отдохнуть. Жан закатил глаза, и какое-то замечание о том, что он «уже слишком хорош собой, чтобы нуждаться в прекрасном сне», без сомнения, застряло у него в горле из-за тяжелой атмосферы, царившей вокруг. Им не нужно было озвучивать свои намерения, в которых на следующее утро они никогда больше не будут упоминать об этом; они оба просто знали, что так и будет. Что сегодня они высказали все, что им нужно было сказать по этому поводу, и следующим шагом к их полному здравомыслию было выбросить все из головы, как будто этого никогда и не было. Точно так же они справлялись с большинством проблем, на самом деле… Но им также не нужно было озвучивать тот факт, что даже если они никогда больше не поднимут эту тему, это итак изменит все. Возможно, это будет не совсем то, чего они ожидали — не такие важные вещи, как их дружба или верность, — но все равно будет явная разница между «До» и «После». Он одновременно надеялся и боялся того, что принесет «После» той ночи… Но первое, самое важное изменение произошло в виде слов, которые Нил услышал в самый первый раз, когда Жан лег рядом с ним и заправил один из его локонов за ухо. — …я тоже тебя люблю. Он слышал, как другие люди говорили эту фразу. По телевизору или гуляя по улицам. Но никогда не обращались к нему. Ни разу. Он ожидал, что это будет совсем не так. Ожидал, что это станет важным открытием, которое навсегда изменит ход его жизни. Но он услышал это из уст Жана, и это было больше похоже на то, как если бы кто-то высказал наблюдение, настолько очевидное, что едва ли имело смысл обращать на него внимание. Как если бы кто-то сказал тебе, что в тот день на небе было много облаков. Тебе не нужно это говорить, чтобы знать, что это правда. Это очевидно любому, у кого есть глаза. По какой-то причине Нил поймал себя на том, что повторяет слова, которые он слышал от Кева снова и снова (по-видимому) примерно час назад. — Я знаю. Жан снова закатил глаза и фыркнул, очевидно, раздосадованный и раздраженный тем, что его не восприняли всерьез. Поэтому Нил снова немного смягчил ситуацию, напомнив ему об этом. — Я серьезно… Я по-прежнему думаю также. Жан слегка улыбнулся ему, прежде чем обратиться со своей просьбой. — Повтори еще раз. — Зачем? — Спросил Нил. — Потому что я тебя знаю, — ответил Жан с самодовольной полуулыбкой. — Ты можешь иметь ввиду это каждый день до конца нашей жизни, но ты никогда не скажешь вслух снова, как только я отпущу тебя спать… И я хочу услышать снова. Всего лишь разок. Нил сделал глубокий вдох, а затем вздохнул. Он был возмущен тем, что его отдернули, но не мог сказать, что это было неправильно. Он ответил, просто чтобы не раздражать. — А что, если я поступлю наоборот, просто чтобы досадить тебе? Что, если я буду говорить это каждый день, но больше никогда не буду иметь этого в виду? Жан знал, что это шутка, но он все равно ответил достаточно серьезно, слегка усмехнувшись: — Теперь… Это было бы больно. Нил решил больше не откладывать это в долгий ящик. — …я люблю тебя. Даже если он не мог заставить себя сказать это, Жан все равно заслуживал того, чтобы слышать это время от времени, так что, возможно, они могли бы найти другой способ… Он вырвал страницу из книги Жана, говорил одно словами, а другое — маленьким рисунком, который вдавил Жану в плечо, общаясь так. Надеясь, что его партнер поймет, что он придает сигналу новый смысл. «хорошо». Но это было не просто «хорошо». Это было: Все хорошо, у нас по-прежнему все хорошо. Все хорошо, мы по-прежнему партнеры. Все хорошо, я по-прежнему чувствую себя с тобой в безопасности. Все хорошо, пределов по-прежнему не существует. Все хорошо, я сделаю для тебя все, что угодно. Все хорошо, я по-прежнему так думаю. Все хорошо, я всегда буду так делать. Все хорошо, нам не обязательно это говорить. Все хорошо, мы можем сказать это и так. Все хорошо, я люблю тебя. Все хорошо. Все хорошо. Все хорошо. Жан снова улыбнулся, на его лице ясно читались обожание и облегчение одновременно. — Я люблю тебя, — в последний раз произнес Жан одними губами. «хорошо», — описал Жан руками. Но на самом деле он дважды сказал ему одно и то же.