love me, mister shroud

Диалоги тет-а-тет до утра за жили-были От неё секретов нет, избавляемся от пыли Я дышу её душой, она дышит моим сердцем Я снимаю капюшон, отворяя ей все дверцы

— Так, твое имя — имя океаниды? У Коры острый нос, который буквально спроектирован лишь для того, чтобы лезть в чужие дела. Лучше всего оценивать обнаглевшие параметры параболы вздернутого кончика, покрытого тринадцатью веснушками, при угле освещения в тридцать пять градусов — но, как и всегда, Идии достается самая тупая социальная локация, где ничего у него не получается. Фонарь растекается размокшей канифолью такими формами света, что по чужому носу — да и лицу — перекатывается неспешно неровные тени. Безусловно, мешающие обзору для дальнейшей аналитики. Сегодня вновь случайно произошел информационный взрыв базы данных. Рассчитывая по хайповым формулам теории вероятности возможность того, что через два дня Кора не окажется рядом с неоновым автоматом по выдаче диабетически опасных сладких снэков — Шрауд допустил не фатальную ошибку. Кто же мог помыслить (точно не матиматичный Идия), что она не станет разумно выжидать хотя бы дня три прежде, чем заявится к автомату вновь. А он как раз просчитывал в дни её охотничьего ожидания оказаться среди аллей в одиночестве и накупить газировки для ночи киберпанк аниме-марафона. Но применять к Коре арифметически точные и социально приелмлимые показатели стандартов «нормис» — вышло тупо. Но, если разрабатывать идею о том, что Кора не нормис (однако и не отаку или не гик-гёрл), то формула межличностных отношений выдавала следующее: её модель поведения враждебна и инакова всем существующим классам игроков real life. Выводить траекторию ее прихотей — ловушка, на которую Идия повелся. Её уже никак законтришь. Хотя. Был ли смысл контрить эту несносную рыжую девку, если каждый раз, в каждом из казуальных случаев, Идия терпел закономерный фейл: начиная с попытки расширить базу данных о Коре в библиотеки; заканчивая тем, что Кора неподдающимся вычислениям образом, обнаружила его тайное место респауна у автомата. Не убежав от нее в первый раз — был ли смысл убегать во второй? В третий. В четвертый. В следующие разы… Должно быть, контроль территории моба-библиотекарши был настолько велик, что на всей игровой карте колледжа Идия оказывался обнаруженным. Липкий шок по центральной нервной системе закоротил ему мимические мышцы лица в тот раз, когда он снова встретил Кору. На самом деле, ему не было настолько страшно еще раз взглянуть в горький шоколад её некрасивых и совершенно невыразительных глаз. Куда страшнее были сигналы собственного тела, которые вопили о всестороннем глубоком сбое каждой физиологически важной функции: пульс превратился в рваную формулу синусов и тангенсов, которая скакала туда-сюда по решетчатому графику; паралич костей, и особенно ребер, крошил сухожилия и суставы в пыль; дыхательные операции прерывались на середине, выдавая сообщение «отмены»; а глаза — его непослушные глаза — окончательно потеряли самонаводящийся фокус, выводя на экран восприятия только медь. Страх — эфемернейшее понятие, за котором маскируется базовый инстинкт самосохранения. Да, Идии тогда (да и сейчас) не было более страшно в строгом смысле данного термина — Кора была тем боссом, которого нужно было закликать атакой прежде, чем он начинал агриться. В остальное время она была мирной. Ясно, что Шрауд не собирался даже пытаться проявить социальное посягательство в сторону этой… этой несносной бестии. Боятся, строго говоря, ему было нечего. Во всяком случае, Кора — гранд босс с явно низким уровнем раздражительности. Отсюда следует, что основной навык Коры по поражению игроков — это не избиение или мгновенные умерщвления, а ментальное искажение чужой психики по средствам подсадки багов и вирусных визуализаций самой себя у плеера. Но её внезапные появления из мрака ясеней — все ещё были мерзотно нервирующими, да, лучше это назвать так. И Идия вовсе не визжал «как девица» каждый раз, встречая гордливую Кору. Просто… не мог удержать социальный микрофон на офф-режиме, дабы не взвизгнуть от удивления. Кора сама была в этом виновата — слишком шумная, резкая, спешная. И слишком близко подходила. — Ну, так, я права? Когда Кора задает вопрос еще раз, застрявший в цифровой паутине собственных мыслей Идия давится газировкой, ощущая, как пузыри углекислого газа пошли в нос. Боятся Коры, как игрового объекта — ныне не имело смысловой нагрузки. Ужасаться недоверчиво тому, что она помимо передвижения своего отвратительно-залипательного скина еще и открывала рот для механики «беседа» — ужасаться этому было уже резоннее. Если бы Кора просто яндерично ходила рядом с ним от автомата до зеркала, кавайно молча́ и посматривая на Идию из-под вороха янтарных волос — можно было бы пережить более стойко. Тогда бы Шрауд продолжал сухие наблюдение и мыслительные эксперименты, дабы найти противоядие от её вирусной абильки, засоривший ему какими-то странными скринами мозг. Ничто бы не отвлекало от аналитического созерцания подопытной. Но нет. Она умела говорить. И говорить много. — Какой еще океаниды? О чем ты вообще? Не знаю я никаких океанид, – выплевывая скомкано и злобно слова в жестянку, Идия старается лишний раз не косить камеру обзора глаз в сторону Коры. Ничего нового он в ней не увидит — не интересно: та же майка с широким вырезом; затертые шорты, оголяющие колени; слишком широкие для девушки плечи; и эти настырные янтарные волосы, которые узловатой гривой цвели в высоком хвосте; — Не делай вид, что не знаешь наизусть Гесиода, — смеясь долго и шумно, словно бы ветер, сотрясающий стальное серое небо, Кора склоняет свои локоны в его сторону. Пока они идут, её пряди все время вьются чем-то вязким и смольным, ниспадая на плечи и высокие скулы лица. И Идию это чертовски, даже блядски, раздражает. — Я не знаю, в честь кого меня назвали родители — мне не сообщили, - прерывистым двухзначным кодом стучит зубами Шрауд, морща бледные пальцы до боли. Позвоночные диски скрипят от продроглого холода вечера. Ведь есть ли еще адекватные и достаточные причины дрожать, как нуб, пока ты волочишь свои фирменные премиальные кроссовки от «olympicos» в сторону общаги? — Тебе… подходит: «Эйдюя» — знающая. Или знающий. На некоторых скачках восходящих интонаций голос Коры становится… мягче. Её колкая улыбка широко растянутых губ дисгармонируют с тем, как лживо ласково она вдруг рассказывает Идии про его же имя. — Да, конечно, спасибо за фидбек, — хрипит Шрауд резко отводя прищуренные глаза от веснушек чужого лица. — А тебе подходит «дева», очень «подходит», — непроизвольно сарказмируя, добавляет с гаденьким хриплым смешком Идия, опасно забывая, что сейчас он не срёт кому-то в коммы свои тотально конкретные замечания, а разговаривает в оффлайне. Разговаривает с Корой. Прежде, чем он успевает вновь оказаться в топкой пучине панического приступа, который по новой бы снёс все его социальные настройки и систему взаимодействия, Идия слышит надменный и такой уверенный в своей правоте голос: — Вообще-то, этимология «корэ» — не установлена. Может, это и не «дева» вовсе, — Кора отвечает чуть размереннее. И улыбкой кусает Идию в шею, так, что по телу проходит высоковольтный разряд. Её тон становится таким… таким… таким обнаглевшим и вызывающим. Приглашающим в интеллектуальному PVP с режимом «ультра-выживание», где нет дополнительных жизней или лечащих зелей. Честная достойная схватка, для такого непревзойденного гения, как Идия. — Если тебе хочется, чтобы «корэ» не значило «дева», то это не значит, что у твоего имени другая этимология, — хмыкая с тихой, но едкой спесью, Шрауд осторожно заглядывает в жареный орех чужих глаз. Форма разреза века… интригующая. Похожа на зерно миндаля, как и цвет эллипсоидной радужки. — Ты не согласен, что «корэ» с большой вероятностью относится к догреческим языковым пластам, имея микенское происхождение? — Кора затихает немного, словно бы бы через миг молнии пронзят небо. Перед дождем всегда тихо и пахнет сыростью. — Нет-нет-нет. В корневой основе «корэ» явно не прослеживается микенских фонем… Как Идия снова ведется на уловку Коры, которая заставляет его охрипшим голосом доказывать свою абсолютную и неоспоримую правоту — предстоит выявить позднее. Сначала пояснения, почему Кора лох в ономастике.

***

— Всё, что я в итоге поняла — собирать артефакты скучно, нудно и совершенно не обязательно. Кора любит рассекать сырой воздух руками, когда говорить. Движения её похожи на хлесткий стебель лавра, но при этом ароматные листья плаво угадывают веяния северного ветра с моря. Идия уже успел абсорбировать часть той несдержанной манеры речи Коры, которая заключалась в громком смехе, активной жестикуляции, и всегда — всегда — насмешливых взглядах ему под кожу. Пряный женский голос начинал раздражать на пару процентов меньше, немного меньше. — Ты просто не умеешь выбивать нормальные арты, — хихикая чуть громче, чем делал это вчера, Идия с надменной кривой улыбкой взирает сверху-вниз на ту, что посмела начать с ним разговор об онлайн геймах. Подобный ход был крайне глупым и отчаянным, ведь еще час назад, когда Кора обмолвилась, что — видите-ли — смогла «наконец» поиграть в MagiImpact, Идия ощутил свое несоизмеримое ни с чем превосходство над ней — а точнее над очередным нубом по имени Кора. Все эти словечки нормис, которыми Кора щедро сыпала, описывая игровые механики, так забавляли. Если бы она была милой (а она, что очевидно, не была) — Шрауд бы умилился снисходительно, видя, с каким усталым замешательством Кора пытается рассказать о своих похождениях в только что открытых локациях игры. Которые у всех нормальных игроков были доступными и открытыми уже как три месяца назад, лол. — Ты это скажи Даймонду, кто из нас не умеет «выбивать нормальные арты». У него пиро-сэт был установлен на персонажа электро элемента, — посмеиваясь, словно бы знающе, Кора поводит плечами ретиво, будто молодая кобылица. И у Идии, отчего-то, её слова кроме неудержимого сиплого ржача между зубов, вызывают панические липкие судороги в потных ладонях. — Я хотя бы слушала, что ты мне вчера рассказал про Impact. Каким героям какие наборы устанавливать, — наигранно скромно прикрывая глаза и отвешивая смешливый поклон на ходу, Кора скалит белую улыбку в обрамлении вишневых губ. — Зачем он вообще поставил пиро арты на электро? — истерично усмехаясь так, что непривыкшее к вольным беседам лицо начинает зудеть натянутой тонкой кожей, через хриплые истеричные вздохи, вопрошает ради забавы Шрауд. — Я разве знаю? В его телефоне на героях так стояло — большего не скажу, — глаза Коры, горький шоколад с миндалем, искажают отблески фонарей и те карамелью выступают на радужке. Странная физика света, Идия раньше не просчитывал предположительную цветовую гамму карьих глаз при попадании фонарных огней на них. Это он еще успеет сделать в процессе ознакомления с боссом. — «Его героях»? Ты о чем вообще? — хриплый смех Шрауда становится как-то больше обычного, полнее и тяжелее. Ему трудно удерживать диафрагму в покое. — Господин Даймонд не удосужился поставить телефон на беззвучный режим, пока устраивал себе модную фотосессию в МагиКам в библиотеке. И, увы, мне пришлось конфисковать его телефон до конца учебного дня, дабы он не отвлекал остальных студентов от работы. Кора так непринужденно рассказывает о том, как щемит всяких лузеров, словно бы она хулиган в темным фуку старшей школы в ретро-аниме восьмидесятых. Ей не хватает только биты с гвоздями, повязки «камикадзе» на лоб, и темной формы — будет отличным «гакко». — По факту, ты отобрала у ученика телефон только, чтобы играть в нем в MagiImpacrt? — давясь ужимками смеха и хриплым хихиканьем, Идию почти складывает пополам, пока он слушает упоительно весь этот бред. — Ну, почти, — Кора кивает с горделивой надменностью, которая в большинстве статистически регистрируемых случаях не свойственна смертным. — Возможно, и завтра конфискую. Хочу собрать у него полный комплект артефактов для какого-нибудь электро-героя. Что посоветуешь, Мистер? Необычное поведение для живущих — слушать и спрашивать Идию. Внимательно. Во время его безвременного пиздежа про игры и аниме. Но Кора слушает. И вопрошает.

***

— Ты всегда пьешь настолько сладкую газировку? Вопросы, не нуждающиеся в ответах — одни из любых у Коры. Ведь подобные слова умело выводят на диалог любого интелектуала и сноба, столь скоро спешащего гневно сообщить — что глупо спрашивать у него подобное. С Мистером Шраудом лукавая словесная игра работала всегда особо хорошо. Как ни как, не смотря на тихие шаги и нервные пальцы, Мистер — отличался довольно-таки вспыльчивым нравом, который клубился словно бы душный дым от костра под его заношенной безразмерной толстовкой. — Всегда, — морща перепачканный сладкой содовой нос, Идия красноречиво скрипит зубами, щедро одаривая Кору надменной и крайне дразнящей улыбкой. Обязательная для их встреч жестянка звонко сипит в его цепких ладонях. Делая очередной глубокий глоток, Идия, с поистине хамской уверенностью, прикрывает глаза, вытягивая спесиво шею. Видно острый бледный кадык. — Скоро ты забальзамируешься в сахаре, как покойник в меду, — Кора усмехается с незаметным надрывом, стараясь не смотреть лишний раз и настолько уж бессовестно на изгиб чужой сизой шеи. — Глюкоза — залог отлаженной работы мозга, топливо для моих гениальных идей, — Мистер Шрауд заносчиво утирает бескровные губы рукавом, и в его глазах мелькает злачёно гадостно-прекрасная нота превосходства. — Тебе самому не противно от такого количества глюкозы? — изгибая саркастично рыжую бровь, Кора чуть склоняет голову, игриво ведя веснушчатым плечом в сторону Идии. — Сначала сама попробуй, потом говори — противно или нет, — растягивая довольную речь в омерзительно ехидной усмешке, Идия крайне демонстративно отпивает ещё, и ещё, и ещё. В отблеске янтарных фонарей на его губах видно крупные приторные капли. — Я уже пробовала — а лучше бы нет, — отвечая с лукавой насмешкой в карьих глазах, Кора отводит одну из надоедливых прядей за плечо, ведь вечерний ветер раскидывает рыжие пряди куда пожелает. Кора поводит головой, словно бы конь, у которого растрепалась грива. — У тебя же обычно нет денег на «такие напитки», — с игривым подозрением Идия язвительно выламывает свой голос и прищуривает золотой взор, стараясь не менее вальяжно, чем сама Кора, тряхнуть пламенем лазурных волос. Которые сегодня особенно ярко разрывают вечернее полотно нюкты. — Я как-то раз отпила из той банки, которую ты обранил у автомата, — не стесняясь своих фривольных привычек бездомной, безродной и безденежной дамы, отвечает без минутного промедления Кора, подмигивая немногим более игриво, нежели стоило, чужому искривившемуся от отвращения лицу. — Фу, Кора, – мерзость же, — отвечая спешно и сдавленно, Идия морщит прямой греческий нос, закусывая нижнюю губу до синеющей кожи; и всем своим видом стараясь показать высшую степень изящного негодования. — Пожалуй. Я вся по себе — мерзость, — Кора отвечает бесхитростно, но с привычным саркастичным довольством; пожимая плавно плечами, она сухим и жёстким локтем утыкает легко чужие скрипящие ребра. И Идию, в этот раз, вроде даже не сшибает с ног и не прибивает листом к мостовой аллеи. — Спорить не буду, — с улыбкой всезнающего хитрого божества, позволяет быть себе согласным с ничтожной Корой Идия. Мистер Шрауд долго всматривается в её нескладные черты вздёрнутого носа и россыпь бурых, как запекшаяся кровь, веснушек. А потом они оба разверзаются несдержанным смехом.

***

— Важнейшее правило — ни при каких условиях, даже экстренных, не снимать обложку! Ни за что! И листай страницы аккуратно, кончиками пальцев! Идия до нелепого крепко и одновременно столь благосклонно нежно сжимает паутиной бледных пальцев заветный бумажный том, теснее прижимаясь к нему всей своей грудью. Он трепещет скомканным пламенем и высоким, натянутым телом, поджимает растерянно острые локти , кривит худые колени. Мелко подрагивают сухие, искусанные губы. Словно бы сейчас Мистер Шрауд отдает на алтарь жертвенника любимого брата, а не просто одалживает «мангу». Казалось бы, в чём-то всё-таки странное поведение для того, кто сам и придумал подобную затею — «обмен информационным архи-важным и архи-крутейшим артефактом для повышения уровня интеллекта и эстетического вкуса». Однако, если непринужденная речь идёт о Мистере Шрауде — ни о каких странностях или удивлениях не может быть сказано вслух. Кора, меж тем, с неприкрытой усмешкой вглядываясь в чужие глаза, которые золотом окропляют корешок «манги». Идия не утруждает себя безрассудством смотреть на неё — очевидно, что он печально прощается со своим драгоценным пергаментом, замотанным поверх суперобложки в тонкий полиэтилен. Мумифицированная книга — забавно. — Ты уверен, что готов мне дать для прочтения это? — Кора смешливым, но блёклым взглядом пробегает по неясным картинкам на манге, словно бы пытаясь понять — за какие прегрешения на неё возлагают тяжкое бремя чтения подростковой графической литературы. — Это — не «это», — злобно выхрипывая свою гадкую и горделивую речь, Идия поджимает губы и в его глазах распаляются искры. — Это — одна из самых глубоких и лучших по графической составляющей манг десятых годов! Между прочим, классика своего времени, практически лишенная клише! В словах Мистера Шрауда — прелый и приторный яд. Он с таким упоением каждый раз унижает жалкие познания Коры в «аниме»-культуре; которые сводятся к тому, что манга — видимо — развлечение для тех, кто ищет простого отдыха в незатейливых героях и редких (или не очень) сюжетных дырах. Во всяком случае, слушая о любимых мангах и аниме Идии — складывалась примерно такое впечатление о их незамысловатом наполнении. — Ладно-ладно, — со снисходительной улыбкой изрекает Кора, тщетно пытаясь успокоить чужое негодование; она неспешно протягивает раскрытую рыжую ладонь, дабы принять сей дар. — Я поняла, что мне стоит со всем вниманием отнестись к… — Вот именно! — суетливо отворачивая бледное лицо и лазурное тело от Коры, Шрауд своенравно тянет ехидную улыбку и прелестно и пакостно щурит златые глаза. — Ты должна внимательно прочесть каждый фрейм, каждую реплику, изучить дизайны глав ге́ров, выписать цитаты, а потом подготовиться к комплексному обсуждению! И не забудь, в конце тебе придется признать, что ты — тупой нуб, который посмела принижать культуру манги! — почти триумфально хрипло чеканит свою сиплую речь Идия, вспархивая голосом к мрачному небу ночи. — Слушай, если я сказала, что «Мастера меча онлайн» — проходной мусор, то это не значит, что вся манга — плоха, и мне нужно устраивать экзамен.., — Кора с ехидной ухмылкой на багровых губах лениво оправдывает собственное нахальство; она говорит немногим спесиво, чуть виновато, но в целом — смеётся между своих же слов. — Нет уж, заткнись! Не смей так говорить про САО! Ты просто ничего не понимаешь в лучшем во всех мирах жанре иссекай! — перебивая на полувдохе Кору, Идия сварливо и вполне себе яростно палит словами ей прямо в веснушки лица. И Коре приходится лениво отдёрнуть себя, ибо ещё доля мгновения — и милости Мистера Шрауда ей более никогда не снискать. — Ты просто не в силах своим ограниченным эстетическим интеллектом понять всю прелесть САО, — чуть помедлив в язвительных речах, и явно прикусывая свой длинный язык, дабы не дать ему и дальше изливать на Кору кислый яд, Идия делает нервный глубокий вдох. И он всё-таки протягивая Коре мангу. Не желая более игриво злить «несчастного отаку» — самонаречённый титул Идии — Кора с послушным спокойствием, но саркастичной ухмылкой, принимает несчастную книгу, с которой «ни в коем случае нельзя снимать обложку». И стоит её уставшим глазам скользнуть по пёстрому переспелому заглавию, как требовательные сомнения Коры начинают растворяться неспешно, словно бы влажная роса перед стылым утром. — И, в следствии, твоей ограниченности, я… Я подобрал тебе мангу, которая… будет тебе понятна, — Идия нехотя, с капризным изломом звуков, сменяет свой гадкий гнев на презрительную милость. — Так, что читай. И готовься признать себя лузером, который додумался не признавать серьёзность аниме тусовки и гнать на мангу. — Олимпус? — Кора ретиво перебивает чужие речи собственными словами; словами не в меру удивлёнными и чуть стихшими. А Идия не особо хорошо делает вид, что ему плевать на обескураженной тон голоса Коры, рушащий его речи. — Не знала, что про такое рисуют мангу, — стараясь не оскорбить Идию своей вдруг пробившийся сквозь спесь заинтересованностью, Кора вертит с редкой для себя аккуратностью в руках бумажный пёстрый том. — Спасибо, должно быть… — Там много красивых цитат, античный бэков, ссылок на древнегреческих авторов, упоминаются раскопки Трои, что-то есть про метафизику, философию Гераклита и Платона, короче — тебе такое должно зайти, — Идия всё ещё пылает оскорбленным пренебрежением, и слова его бьются хриплыми осколками, что должны бы поранить. — Короче, читай там, когда хочешь: пока на работе, пока с кем-то общаешься. Мне всё равно. Если мы ещё встретимся, то ты должна будешь признать себя ничтожеством, который ничего не понимает в… — Значит, ты хотел бы ещё увидеться? — Кора усмехается между строк, продолжая взором очерчивать тонкие линии рисунка, которые вьётся лозой на обложке манги. А мигом позже Кора слышит тот самый тягучий и протяжный «и-и-ик». Такой ломанный и отчаянный. И посему, она быстрым движением глаз опускает весьма тактично взгляд снова к книге, дабы не смутить окончательно Идию своими насмешливым видом, который и так сейчас неосторожно ощущает панический ужас от её смелых «предположений» о его «желаниях». — Делитни свои догадки, тебя не спрашивали… Просто, если ещё встретимся — я заруиню тебя обсуждением маги и САО… А… Да-да, нужно будет встретится. Чтобы ты вернула мне мангу. Она, между прочим, в премиальном издании с автографом автора! — истерические нотки напоминают взвившуюся к мрачному небу трель лазуревых искр. Но даже так — в момент удручённой страсти, когда чувства начинают хлестать по щекам, — Идия непреклонно самонадеян и уверен в своем превосходством перед Корой. Его голос — надменность и броский каприз. — Хорошо, как скажешь, — ласково усмехаясь, Кора кивает убедительно послушно; медные пряди волосы струятся по её плечам, путаясь и переплетаясь между собой, пока Кора коротко кивает в чужую сторону. — И спасибо, что запомнил. — Запомнил что? — перебивая на обрывке фразы, Идия трепещет крыльями рук, изменчиво перетекая ручьём от негодующей горделивой заносчивости к страждущей напуганной интроверсии. — Что я люблю такое: античность, древность, Пелопоннес… — Кора отвечает неожиданно для самой себя сухо и вполне себе лаконично, неспешно кивая на бумажный том, — Думаю, про эту мангу я буду меньше отзываться нелестно. — Ещё бы, если тебе нравится типичная геройская слёзная эпика типа «Иллиады» — эта манга тоже понравится, — хмыкая с крупицами успокоения (видимо, из-за её щедрых благодарностей), Мистер Шрауд немного выпрямляет многострадальную спину и лопатки. И Коре это чертовски нравится. — Так, значит..., — вкрадчиво начиная свою речь, желая неторопливо продолжить их всегда недолгую беседу, Кора отчаянно цепляется за каждый ничтожный шанс на то, чтобы услышать ещё раз его голос. — У меня будет экзамен после прочтения «Олимпуса»? — Да! Оживившись, подобному тому, как мёртвое зерно прорастает через мокрую, черную землю, Идия начинает кивать и улыбаться трескающимися сизыми губами широко и почти без отвращения или мимолётного страха. — Но, обещаю, я буду валить.

***

— Никогда бы не подумала, что тебе нравится «Эпос о Гильгамеше», — Кора недоверчиво щурит отливающие тёмным янтарем глаза при каждом коротком, но колком слове; и в глазах её — смех, в них — своенравная гадкая спесь. Никогда не знаешь — а стоило бы уже найти формулу для вычисления — что скрывается за чужой терпкой, как темный шоколад, насмешкой. Ясным и доказуемым оказывалось только одно: за раскатистой насмешкой никогда не было омерзения, никогда. Но все-таки, сухая, как помехи радиоволн, тревога порой еще скреблась по кривой спины, настырно предлагая к аналитики следующую мысль — так же не бывает. С вероятностью в более, чем девяносто и девять процентов, сказанное есть ложь — ведь не может человек, женщина, принимать Идию, слушать Идию, разговаривать с Идией, и не испытывать высокомерного кринжа. Но Кора ведь такая взбалмошная и вирусящияся, сносящие на свое пути любые нормы и заявленные правила — она может всё и даже больше. — Это еще почему? — Идия переминает ладонью газировку с шипучим манго, нахмуривая тонкие стрелки бровей в острый угол, закатывая душно саркастичные глаза. — Как по твоему такой эксперт в эпической литературе, как я, мог бы не оценить по достоинству всю крутость этой поэмы? — Просто… — пока Кора пытается вальяжно открыть свой багровый рот, Шрауд успевает сделать два мелких приторных глотка содовой, и, тыкая указательным пальцем-пистолетом в сторону этой несведущей, продолжает полет своей возвышенной задротской мысли. — Во-первых, «Эпос о Гильгамеше» — офигеннейший пример ближневосточной литературы, породивший, так-то, общий писательский композиционный мейнстрим для всего мира, — Идия тянет губы в улыбке-серпе, всем своим презрительным гиковским скином показывая, что спорить с ним — глупость. И спорить с ним не может никто. Ну, может, лишь она, глупая и безрассудная Кора. Иногда. — Во-вторых, звучание и ритм эпоса — выше всяких похвал, десять из десяти, лайк, репост, подписка. Я даже не буду тебе пытаться объяснить, что такого зашибенного в звукописи тайтла, — разбавляя заносчивую речь хихикающим лукавством, задирает бледный нос Шрауд. Конечно, он не станет объяснять Коре о звуках и песенных переливах эпоса. Но не потому, что ей не дано этого понять (в отличие от многих придурков этой школы). А потому, что она и так знает. Она многое знает — поэтому Идия и общается с ней, да. Изредка общается. — Ну, и в-третьих, разве можно не стэнить «Эпос», если Гильгамеш — самый отпадный, альфачный, охрененный, сильнейший и красивейший по дизайну герой всей франшизы Fate? — на глубоком выдохе истеричного энтузиазма, заканчивает быструю и чеканную, словно монеты Харона, речь Идия. Обращает спешно пылкий взор к ней. К этой балбесной Коре, который думала, что ему может не нравится такое улётное произведение — она его что ли за нуба держит? — Просто, я не думала, что ты любишь что-то настолько грустное. Ты же вроде фанат сентиментальных хеппи-эндов. Согревающий голос Коры вторит приглушенном отблеску медовых фонарей. Её слова не трагично печальны, но в них Идия ловит вкус сочувствия — то ли к себе самому, то ли к тому герою, что «странствовал долго и вернулся». — Ну, я… я не всегда ем только флафф, ангст тоже можно, — капли самоуверенной спеси растекаются по собственным костлявым пальцам, а голос выдает мерзлую дрожь. — Это… грустная книга, но мне нравится. — И правда, очень грустная, — звучит ему тихим, но уверенным ответом. Кора улыбается той своей улыбкой, какая редкой белесой искрой блестит на её губах. Улыбкой, спонтанно становящейся взрослой. — Тебе не больно было читать таблицы? «Словно плакальщица, горько рыдаю: верный кинжал мой, надежный щит мой, демон злой у меня его отнял. Что за сон теперь овладел тобою? Стал ты темен и меня не слышишь». Идия честно пытается остановить процесс конвертации звуковых ощущений в осознание. Однако, не выходит: ведь аудио-восприятие настырно отправляет в мысли размноженный на тысячи копий отчет — красиво. Кора читает строки так красиво. Её голос не голос мужчины, но — почему-то — она сейчас, словно бы сейю, идеально подходит на печальную роль Гильгамеша. Горечь и поволока былых воспоминаний клубятся вокруг её натруженных слов. Сейчас её голос знает утрату, её голос глухо чувствует боль. Замечание системы мыслей оправданно: чья это боль — боль Коры, которая вложена в уста героя, или боль героя — вложенная в уста Коры? — Мне читать было не очень приятно, — усмехаясь снова с гордым медным задором, Кора рассеивает туман веков и глиняной пыли в своих речах. Больше из её уст не слышно монохромной скорби. Идия молчит минуту и сорок две секунды, витая где-то в зацикленных отголосках чужого прочтения. Прочтения слишком хорошего, чувственного, для такого паршивого школьного вечера. — Мне тоже было… «не весело», — не в ресурсе сдержать аксиомически смущенный ответ, Шрауд опускает мутные глаза к носкам белых кроссовок. — Я ведь… понимаю, что значит терять. Терять, а потом жить дальше… Как-то жить. У нас в семье все переживают кого-то и теряют кого-то, и так в неразрывном цикле. Я — Шрауд. Идия говорит безынтересную правду сухо и бесчестно открыто: не ставит на речь и взгляды тысячу паролей и условий доступа. Говорит — и пожимает смирившись плечами, словно бы пытаясь скинуть с себя бремя своего же рода. Скинуть, хотя бы на жалких слвоах. — Ты – Шрауд, — Кора повторяет не безжизненно, не тенью себя, как это сделал Идия — а с иррациональным восторгом. Проклятие на её губах становится благословением. Хотя, и то и другое — лишь формы магической интенции, имеющие одинаковый генезис в мыслях колдующего. Странно, что Кора — человек без единого показателя магии — так легко метаморфирует одно в другое. Проклятие в благо, грусть в достоинство. — Мистер Шрауд, «тот самый» Мистер Идия Шрауд, который круче всех лохов в этой школе, — в высоких и звучных словах Коры нет льстивого воодушевление или уебищной попытки приободрить. Она говорит всё с обыденной уверенностью в каждом бархатном звуке. Глупое и обреченное хихиканье Идии тает в ночной тишине.

***

Кора сегодня улыбается ему без растерянности — а, может, стоило бы с ней. Может быть, стоило бы впасть в лёгкое, как порыв ветра, смятение. Всё-таки, сегодня Идия не произнес ей ни единого капризного слова. Сегодня его горький, как забродивший мёд, взгляд взирал на Кору с особо пряным снисхождением. А сизые истончённые губы кривились в презрительном негодовании. Идия пах чем-то вязким и спёртым, сырым, как земля. Вся его фигура была пропитана недовольством и липким безразличием ко всему. И всё-таки, Идия терпеливо ждал Кору у их неонового места каждодневных «случайных» встреч. Да, сегодня Коре стоило бы послушать хриплые голос уставших совести и редкого благоразумия, которые неспешно намекали ей, что сегодня не стоит особо тревожить Мистера собственной беседой; туго укутанные в карманы длинные тонкие пальцы красноречиво намекали Коре о том, что Идия довольно-таки сильно расстроен и взвинчен в нынешней вечер. Должно быть, Азул снова каким-то чудом обставил бедного, отвергнутого неразумным миром гения в карты. — Так, о чём сегодня хотел бы поговорить? — Кора медленным шагом подходит к стеклу газировок, эпатажно и вызывающе вскидывая носки кроссовок при неспешной ходьбе. И вся её походка исполнена, кажется, неуместного и немного пренебрежительного высокомерия. Но Идия — молчит; преданный самоотверженно своему хмурому капризу. Своей величайшей оскорбленности. ...впрочем ламя его волос подгорает чуть ярче, становясь на мнгновения не безобидно прозрачным, а спелым и сочным индиго. И как Кора может не продолжить быть навязчивой в таких очаровательных условиях? — Может, обсудим книгу? — Кора выхаживает театральной походкой, словно бы прима оперетты, которой она никогда не была и не станет; притворно лёгкие шаги, однако звучные и немного нахальные. — Или… твои пары? Расскажешь про одногруппников? И каждый вытянутый и самонадеянный шаг Коры, как и её слова, — распаляет жгучие искры; и воздух начинает пахнуть горелым пеплом и сладковатой, но жеманной серой. — Быть может, мне рассказать тебе что-нибудь о моих «клиентах»? Как кто-нибудь облажался в очередной раз? — усмехаясь интригующе, Кора оказывается близко. Не так, как могла бы, не так, как ей уже позволяли. Но достаточно, чтобы заглянуть приветливо в прекрасно лицо. — Оффнись нахуй, — изрекает с прелестной гадкой язвительностью Мистер Шрауд явно не в лучшем расположение извечно угрюмого духа. Его губы в недовольстве изгибаются седой ветвью тополя, а золото глаз блекнет, покрываясь пылью. Он воротит прямой нос подальше от Коры. — С тобой говорить не о чем, даже о хайповых аниме не поговоришь, — строгим и жалящим приговором сипло добавляет Идия. Добавляет весьма своевременно: как только неспешные ноги привели Кору к сгорбленному в спине Мистера, в лицо ей он густо выплюнули с особым презрением приятную слуху токсичность. Однако хорошо, что она никогда не была против плевков, тем более плевков Идии Шрауда. В них было что-то поэтичное. — Я смотрю, ты сегодня не в лучшем настроение, — насмешливо обводя глазами каждый изгиб чужих пальцев и ломкие черты лица, Кора не менее язвительно отвечает; замечая, не без летучей ухмылки, что Идия Шрауд сегодня настолько удручен, что даже не купил себе банку любимой газировки. — Оффнись, тебе сказано или нет? — еле слышно шепчет Идия очередную милую гадость, пряча губы в вороте видевший виды толстовки. Его привычка проклинать каждое живущие существо грязными ругательствами, при этом придавая голосу шелест и тишину неизменно казалась Коре обворожительной. — Позволь, я всё-таки смотрела некоторые «аниме», — Кора парирует с еле заметной усмешкой, позволяя голосу стать теплее; она театрально всплескивает в черноту ясеневых листьев, повторяя игриво изящную позу оранты. — «Золотые города солнца», «Нечейная Рени», «Воровка Жанн», — с гордостью в пряном голосе и насмешкой в колкой улыбке отвечает Кора, совершенно не ощущая за собой вины или стыда за столь «лузерски» короткий список «аниме», предложенных к обсуждению; в конце концов, Идии всегда нравилось утыкать её носом в узкий кругозор, доказывая «глупой» Коре, насколько ничтожны её познания в массовой культуре. — Но это из девства. Из того, что смотрела в более осознанные года… Мне понравились... кажется, это была студия «Джибли». «Принцесса Мононоке» — особенно, — Кора заканчивает свою жалкую попытку развлечь Мистера весьма ироничным смехом. — О, ты тоже любишь «Принцессу Мононоке»? — звучит резким хриплым вопросом у самого лица Коры. И за короткое, столь мимолётное мгновение, чужой поблёкший взор и недовольные губы превращаются в лазурное великолепие — сизое пламя волос вспыхивает буйно к черноте неба, а оскал широкой улыбки жжёт лукавством. Как и всегда — Мистер Шрауд переменчивее самого протея. — Да, я вроде что-то такое сказала... — Кора отвечает медленно, с привычным спокойствием, но при том — и с не привычным непониманием; ведь она не особо осознаёт, чем именно она в конце концов доставила удовольствие Мистеру Шрауду; хотя, такое случалось и раньше: Идия легко вспыхивал от незначительных слов, в самые странные и неясные моменты их ленивой беседы. — Я тоже обожаю этот тайтл! Вся тема с Джибли — просто класс. Конечно, многие сейчас форсят, что их фильм устарели и уже дичайший мейнстрим, но это же бред! Ясное дело, что Джибли — классика, которую обязан знать каждый. Даже ты знаешь о студии, так, что это лишь показатель крутости Джибли! — Идия на едином дыхании спешно и немногим сбивчиво начинает говорить. Поток его восторженной речи холодным родником обдаёт Кору, в ушах эхом звенит чужой сиплый, но столь восторженный голос. Оказывается, у неё и правда, должно быть, есть талант превращать искру в костёр. — «Принцесса Мононоке» — один из самых популярных мувиков. Хотя, мне больше нравится «Ходячий замок Хаула», но все-таки Сан и Аситака — на втором месте в топе моих фавочек пейрингов! Репрезентация исторических декораций пятнадцатого-шестнадцатого веков и быта айнов — просто улёт. Обожаю беки с лесом из «Принцессы», а музыка — нет, ну чисто искусство! Композитор — гений! А проработка персов, это нечто — у меня даже есть «Мноноке»-вайфу! — нескончаемым потоком задыхающегося восторга разверзается Идия, не смея более сомкнуть свои бледные губы. Но стоит отзвучать искристой спешной речи, как Идия вдруг замолкает на протяжно выдохе; и к Коре подкрадывается неутешительное подозрение, что она вновь сделала что-то не так; вопрос лишь в том — что́ именно. Проходит тягучий миг, свежий и пахнущий листьями, прежде чем тишина вновь рвётся на нити. — А у тебя… есть вайфу или… хазбандо из этого аниме? — чуть тише и чуть шипяще, спрашивает неосторожно Идия, переплетая между собой кости прозрачных пальцев, освобожденных из карманов. И кажется, что он впервые говорит с Корой так, будто бы ему и правда хочется узнать о ней что-то столь малое, но столь... словно бы важное. — Я скорее «кинню» — как ты это называл — персонажа из «Принцессы Мононоке», — легко обходясь с тем изворотливым лексиконом, который преподавал ей каждую их «случайную» встречу Мистер Шрауд (преподавал для бесед с ним же), Кора снова смеется, волнуя высокую листву. — Леди Эбоси — мне кажется, я отлично её понимаю. Ощущаю себя также на нынешней работе, — заканчивая ухмылкой свой недостойный ответ, Кора с тихом, должно быть, удивлением поймала своим веснушчатым носом алую искру; которая столь неласково укусила её за кожу, быстро растворившись в вечерней тьме. — Леди Эбоси — она… ва-ва-... ва... , — сдавленный хрип из глубиных чужих ребер и подрагивающие слова, так судорожно спархивающие с чужих губ. Идия резко, почти до сиплого щелчка, сматывает свои гибкие кости в тугой узел, вновь пряча худощавые ладони в карманы. В глазах у него всё ещё плещется плохо сокрытый восторг, но на лице расцветает пышно трагичная маска паники. — В смысле — Эбоси твоя «вайфу»? — играя умело замешательство и льстивую неуверенность, неспешно переспрашивает Кора, прекрасно понимая что́ же всё-таки имел в виду её Мистер. — Нет! С чего ты взяла! Просто… Просто любимый персонаж! Ничего… такого! — вскриком тонким и ломким взвивается к листьям ясеней чужая пылка речь. У Идии изламываются в прелом негодование тонкие брови, и весь он становится трупным ядом, снова обличая себя саваном гадостного недовольства. — Эбоси — не моя вайфу, понятно! Мне такие как она… и как ты... не нравятся! — с капризной, почти дамской изящной истеричностью заканчивает свою тревожную мысль Идия, меж тем зачем-то накидывая на себя измятый капюшон. — Всё, оффнись! У меня еще домашка, мне пора, — с мерзкой, изломанной гордостью в каждом слова и прихотью на выдохе, тянет высокими нотами Мистер Шрауд. Он разворачивается судорожным движением, обращая к Коре крылья своих худощавых лопаток. Его шаги звучат влажно и звучно. Идти за ним сейчас — весьма плохая идея. И вот сейчас Кора всё-таки прислушивается к полуживому голосу усталого разума; и ни за кем не идёт.

***

— Трудно жить одной? – голос хрипит скудно среди завываний недоброго ветра. Идия сам не понимает, к чему такие недостаточно обоснованные вопросы — вроде говорили об однопользовательских симуляторах и прочей глупости вроде Симс 3. Сегодня… совершено случайно, утекло больше времени при неожиданной беседе, чем изначально планировал Шрауд. Должно быть, если пытаться отыскать причину подобной поломки в тайм-менеджменте, стоит отыскивать её в следующем: они редко сидели где-либо. Статистически — раз или два за весь промежуток тягучих и мрачных недель. Стандартная изнурительная случайнейшая совместная прогулка от автомата, который всегда был для Идии точкой сохранения и пополнения запасов газировки (важнейший внутриигровой продукт для поднятия уровня серотонина!) до парковых зеркал к общежитиям, занимала в среднем около двадцати пяти с четвертью минут. Это было приемлемо, с учетом того, что самостоятельно (без кого-то еще) Идия добирался от автомата до волшебного зеркала примерно за то же время, возможно, на две-три минуты раньше. Но сегодня они не пошли. Не сразу. Сегодня было дольше. Кора была особо уставшей. Среди глухого аромата чужой кожи и россыпи острых рыжих ресниц клубилась измотанность и тихая изнеможенность. Она выглядела словно бы старый ионийский меч, который затупился от старости и со столетиями верно покрывался коркой влажной ржавчины. В ней сегодня плескалась утомленность, отдающая ароматом настигающего их руки дождя. Из чего следовало что, когда Кора с протяжным и громким выдохом всеми своими широкими телом упала подбитой птицей на скамью, Идия уже не смог плестись домой в покинутости. Оставить наблюдения за подобной формой существования grand boss Коры — значит пропустить сбор информации о том, что иногда она бывает не просто ржавым рассветом где-то на востоке; иногда это и закат к западу от моря. После тысячеминутных истерик по поводу бага, которые были правомерным защитными антителами к атакам хитрого вирусного кода, стадия многобайтного горя Идии наконец-то перешла от пламенеющему алым «торга и агрессии» к пиксельному значку «принятия». Можно теперь было и остаться рядом. Послушать не в одиночку asmr деревьев и завывающего борея. Конечно же, безусловно, бесспорно, Идия не переставал искать путей удаления из собственного кэша всех ненужных, жизненно опасных файлов с медными переливами палитры цвета. Просто… просто в какой раз приходилось возвращаться к первичному плану действий — как оказалось, вернейшему в данных обстоятельствах и при данных игровых ограничениях. Даже если собираешь инфу от главной социобляди сервера, которая позволяла себе флиртовать с оборванцами-гиенами. — Не знаю, — голос Коры в этот хладный вечер крошится вместе с отзвуком морского шторма, шторма где-то ни здесь. Сюда еще успеет прийти буря, а пока её затишье в чужом изгибе губ. — Явно, не как в Sims 4, если ты об этом, — кивая снисходительно, чужие волосы превращаются в золоченную патоку. Струятся по чугунным лозам лавки, заплетаются в путанные узлы. Кора со смирением перед бренной жизнью запрокидывает голову, отводя взор к тревожному шелесту листьев где-то в глубине хмурого неба. — Да, уж понятно, — щелкает сахарным языком Идия, отпивая мелкими, дрожащими глотками из полупустой жестянки. Во рту вяжет от перезрелого персика и гнилой маракуйи. — «Модов» и «читов» — в жизни одной явно нет, — зевая приглушенно и сладко, Кора раскидывает руки по излому спинки лавки. Проделывает всё крайне бесстыдно, как и любое своё действо. Иногда, очень иногда, Кора напоминала кошку. Наглую, уличную, без принципов и манер: не запрограммированную жить в чужих руках, не знающую о домашнем очаге или чьём-то тепле. В редкие затаённые моменты чужое тело расслаблялось, становясь извилистым и немного мягким, отчасти покладисто бесформенным, и совершенно кошачьим: руки — текучие; ноги — раскинутые расслабленно; шея — вытянутая беспечно; а глаза — ореховый сироп для какао — легко прикрыты. Кошки — лучшие питомцы. — Приходится иногда выживать, но тебе такое не грозит. Идию уже не так сильно дёргает оголенным проводом от очередной атаки на его хрупкую эгоистичную менталку. Но, ради точности наблюдений, стоит отметить, что носки собственных кроссовок на автопилоте дают судорожный сбой, а по пальцам идет разряд в пару сотен вольт. Голос Коры постепенно перестал быть отвращающим на максимум — голос столь низкий и совершенной не кавайный. Теперь переносить подобные словесные баффы-издёвки стало легче — а это позитивный признак эксперимента. Значит у Идии точно начал вырабатываться новый, улучшенный антивирус к чужой игровой магии. И к чужим подстёбам, и к чужому лукавому взору. — А ты прям знаешь, что мне грозит, — хмыкая в банку с содовой, Шрауд закатывает глаза, но скорее для анимешной показухи и подержания соотвествующей атмосферы. Хотя, доля презрения к подобной фразе у него, безусловно, имеется. Кора невыносима в те моменты, когда строит из себя дельфийского оракула, знающего о Шрауде абсолютно всё. Подбирая ближе к себе углы острых коленей, притягивая неровные и худые локти к сухой груди, выжимая из жестянки последние капли паршивенького напитка, Идия косит недовольный взгляд к ней. Уже на пару процентов меньше бесит и выводит из себя чужая надменность. Антивирус начинает запускаться и тут. Однако, вымученная заёбанность от чужих нуарных замечаний — пока теплится угольком лампады, обжигая внутренние органы. — Ну, у тебя есть деньги. И если деньги не твоей семьи — то… На короткое мгновение, исчислимое в долях миллисекунды, Идия чувствует, как сноп рыжеющих искр начинает вырисовывать хаотичные, неправильные движения по всей оси его координат, поджигая сухую листву вокргу. — То твои собственные — ты же гений, придумаешь, что-нибудь для хорошего заработка. Кора зевает шире, словно бы еще пару слов — и на Идию свалится самое ужасное, что может случится в его маленькой нарцисстичной жизни — ответственность за уснувшую рядом девку. Может быть, даже уснувшую на его хрупком и холодном плече. — Хотя… может, деньги не особо помогут от «одиночества», — расправляя неспешно лопатки, Кора неожиданно-ожиданным рывком поднимает спину. И прямой выправкой чего-то возвышенного вдруг взирает на Идию наравне. Словно бы ловя его тревожные мысли горячими ладонями, Кора вдруг говорит уже куда веселей. И слаще. — Мне по душе жить одной, — она похлопывает руками по собственным жестким коленям, словно бы ей не больно от её самих же чертовски сильных ударов — Идия уже знает, какие на самом деле эти размашистые руки, что в «дружеском жесте» почти выбили ему четыре дня назад лопатку. — Никто не требует быть… «соответствующей», — заканчивая на неоправданно довольной ноте свою печальную гейм-реплику, Кора усмехается с чем-то горько-приторным в осипшем голосе, словно бы с её подбородка капает сок граната. Идия Шрауд закатывает глаза еще глубже, кривя истонченные губы в гадостном оскале рта — но лишь потому, что в уёбищном общение вживую нельзя написать лаконичное «лол жиза», поставив в конце актуальный аниме-смайлик. Такой нехитрый жест лучш всего передал бы сноп его гаденьких эмоциональных значений. — Не нужно быть «эффективной» типа, да? — сегодня отложено работает голосовой фильтр, ибо Идия наконец-то начинает приближаться к показателям вальяжного пофигизма звукового тона. — Твои родители это так называют? — Кора улыбается сегодня ало и без терзающих улыбок-укусов в его шею. Жаль, Шрауд сегодня был готов выстроить пошаговую оборону от каждого растянутого Y в изгибе её ироничных пухлых губ. — Ага, вроде того, — Идия покачивает плечами вместе с хилым позвоночником, продолжая изливать свои психотравмы детства — если уж они говорят об аниме, то такая тупая мелочь, как родители и их требования, не имеет значения; глупый разговор ни о чем, по сравнению с обсуждением франшизы Monogotari. — У нас в семье, да и в целом в STYX, главное — безупречный результат, безэмоциональный профессионализм, лидерские качества, ну и гениальность. Всё это в целом мама и папа называют «эффективностью». А если ты чего-то не можешь — то ты лох. Идия говорит о своей семье сухо и по фактам, потому что это же не любимый сериал о вампирах в старших классах. Стесняться своей фамилии с наступлением новых хеппи бёздаев все труднее, да и при Коре в целом стеснять — не вариант решения коммуникативной задачи. Раз при ней Шрауд стал материться — значит всё ок, можно продолжать семейный кринж. — За любые ошибки — бан, потом расстрел из магического огнемета, — посмеиваясь с тихим хрипом, Идия клонит голову к костяному плечу, забывая подумать о том, как жалко сейчас он звучит: другие бы надменно рассмеялись ему в лицо. Но дурацкие карьи глаза Коры — снова без осуждения.       Шрауд уже задолбался искать отвращение в её взоре. А он, между прочим, старается, можно было бы и проявить к этому уважение. — Ох да, ты почти идеален по меркам твоих родителей, — миндальный взгляд Коры на сорок три секунды теряется среди неровных изгибов его тела — путается около рук и ног — а потом вновь касается его прямого носа. Но сегодня Идию даже не передёргивает в социофобном припадке токсичной сучести от такого интимного безрассудства чужих глаз. — Ну, кроме лидерства — тут ты пролетаешь, — её удушающий раскат смеха вторит начинающийся над морем и в море грозе. Среди ясеней уже сгустились прелые тучи, пахнет застоявшейся водой. А от кривой и стрёмной улыбки Идии пахнет той самой стадией «принятия», такой бесполезной для исследований, но разрешающий пару внутренних конфликтов. — Заткнись, Кора.