Мой мир/твой мир

Смуглый мужчина в потрёпанной одежде и со слегка спутанными белыми волосами, толкал небольшую тележку, стараясь поспеть за девчушкой и не потерять её из виду. Он теоретически знал дорогу к нужному месту, ведь уже не впервые сопровождал юную деву на рынке. Тяжёлый труд вытягивал все силы из её милого семейства, оплачивая лишь парочкой золотых монет, которые им пришлось делить с ним, не за просто так, конечно. Мужчина всегда вызывался пойти торговать вместе с ней, чтобы дать её стареньким родителям заслуженные минуты отдыха, но ему нравились и ощущения, которые вызывало это место. Проходя мимо торговых рядов, можно было услышать не только родной для этих краев португальский, но и совершенно непохожие на него языки. Его всегда поражала эта удивительная способность торгов. Базар был местом, где сливались культуры и традиции разных народов. Здесь царила атмосфера веселья и радости, где каждый мог найти что-то для себя и обнаружить неожиданные сокровища. Человек мог найти любую нужную ему вещь – от драгоценных камней до живых попугаев, от ароматных специй до роскошных тканей. Торговцы предлагали удивительные товары, привезенные с дальних стран и завоеванные во время плавания по океанам, что казались таким экзотическим и загадочным, словно каждая покупка становилась кусочком мистического путешествия. Простушка остановилась рядом с их палаткой, смиренно ожидая, пока он привезет товары. Семья продавала самые разные вещи, стараясь обеспечить заработок хотя бы частью из них. Глава семейства был рыбаком, его кроткая, милая жена — плела из соломы. Ещё вчера белокурый помогал ей раскрасить лица маленьким соломенным куклам. Обычно он оставался, помогая дочери этих замечательных людей, разложить товар, но сегодня у него была совершенно другая задача. — Дамиан! — он уже сделал несколько шагов от палатки, когда юный взволнованный голос настиг его. — Мы будем скучать по вам, берегите себя! — девчушка по-доброму улыбнулась, маша ему вслед рукой с соломенной лошадью. Он кивнул, не находя слов для правильного прощания, эти люди сделали для него слишком много, но Бланко нечем было отплатить. Он должен был вернуться сюда, вернуться и как следует отблагодарить эту святую рыбацкую семью. Дальше по улице, едва достигая конца торгового района, располагалось нужное ему место. Дамиан шагнул в старую таверну, ощущая запах дыма и спиртного, который всегда царил в подобных заведениях. Он оглядел забитый столами и пьяными посетителями зал, пытаясь разглядеть знакомое лицо среди них. Его сердце билось сильнее, волнуясь перед встречей, которая могла изменить все его планы. Испанцу было понятно, что это опасное место, полное подлых интриг и скрытых угроз, конечно, человек, который собирался ему помочь, устроил встречу именно здесь. Он опустился на один из свободных стульев и заказал кружку пива, стараясь не привлекать лишнее внимание. Бланко поморщился от неприятного пивного послевкусия, он не пил пиво с момента своего дебютного появления на балу, более двадцати лет назад. Ещё до знакомства с Уильямом. Само собой разумеется, что после становления их дружбы, Дамиан стал чаще пробовать алкоголь. Будучи женатым на светской даме, чего для себя тогдашний пятнадцатилетний испанец и представить не мог, Петти-Браун хорошо разбирался в дурманящих напитках. Их вечера за разговорами и шотландским виски, приучили Бланко к более элитному питью, чем несвежее пиво в городке на юге Португалии. Его глаза скользили по лицам людей вокруг, и вдруг он заметил знакомую фигуру в углу зала. Черноволосый мужчина сидел за столом, разговаривая с группой людей, его губы подрагивали в лёгкой ухмылке. Дамиан поднялся и быстрым шагом направился к его столу, чувствуя как напряжение, что должно было покинуть его тело, начинает нарастать. Когда они встретились взглядами, Бланко увидел в глазах знакомого понимание, его ухмылка расцвела с новой силой, а красные глаза загорелись от предвкушения. — Дамиан, давно не виделись, — сказал он, поднося рюмку к своим губам. — Приятно лицезреть тебя в добром здравии. — Я думал, ты уже забыл обо мне, — ответил Бланко, садясь напротив него, — Эрих. Эрих Хоффманн был врачом, работающим на торговом корабле. Именно к нему обратился глава рыбацкой семьи, когда нашел выброшенного на берег Дамиана. Благо лекарь оказался радушным человеком, не отказавшим в помощи. Неспособность простолюдин отплатить ему была очевидной, однако Хоффманн бережливо подошёл к своему профессиональному долгу, обещав не брать с них ни гроша. Слово своё лекарь сдержал, вылечил его, оставил наставление, по-братски приобнял и, подмигнув, спросил долг с самого Бланко. У испанца, пережившего кораблекрушение не имелось ничего ценного, способного удовлетворить Эриха. Маленькая простушка стала свидетелем той сцены, поведав о ней и родителям, готовым отдать свое накопленное спасённому незнакомцу. Сумма была весьма внушительная для таких бедняков, как они, что ходят в дырявых ботинках и с заплатками на старой, потёртой одежде, однако этого не хватило. Дамиан отнес Хоффманну часть денег, запросив чуть больше времени собрать остаток. Ему позволили. И вот он здесь, в этой пропахнувшей спиртным таверне, ценные золотые монеты слегка звенят, сталкиваясь друг с другом в кармане его брюк, а несколько серебряных, спрятанных в пришитом внутреннем кармашке жилетки, слегка утяжеляли её. Испанец собрал чуть больше, чем изволил пожелать Эрих, собираясь использовать это в качестве залога. До него дошли вести, что корабль, на котором и работает лекарь, отправляется в Англию завтра утром. Бланко не мог упускать этот шанс. Хоффманн был его возможностью вернуться в Лондон. — Чего же ты, память у меня хорошая, — вновь послышался грубоватый немецкий акцент. — Недурно, для такой интеллигенции, как ты, в месте, где все зарабатывают тяжёлым трудом, — Эрих взял монеты и пересчитал их с ухмылкой на лице. — Здесь больше, чем нужно, в чем подвох, mein Freund? — Замолви за меня словечко капитану, — Дамиан знает, что Хоффманн уважаемый на борту человек, если тот попросит, то капитан обязательно прислушается к его просьбе. — Мне нужно вернуться в Англию, сообщить им о случившемся, — испанец не стал уточнять, Эрих уже все выведал, пока лечил его. — Вот как, — черноволосый якобы задумчиво почесал подбородок, — что ж, я думаю, что смогу оказать тебе эту услугу, — запихнув монеты в мешочек, он впервые искренне улыбнулся Бланко. — В бреду ты звал некого Оливера, — глаза испанца слегка округлились, стоило врачу произнести это имя. — Соболезную, Дамиан, — его улыбка вдруг стала нервной, такой сочувствующей, словно он знал, что случилось, словно понимал его чувства и мог разделить их с ним. Однако он не может, не может знать, что это значило для него.

***

Бланко смотрит на трепещущие волны, такие, какие он мог наблюдать много раз раньше, и наконец полностью осознает свое положение. Он потопил свой корабль, все члены экипажа были мертвы, его дорогой Оливер был мертв. И он не может придумать даже пару строк, которыми будет объяснять это его родителям. Уильям снесет ему голову, да прям на площади, устроит показательную казнь, как у тех, кто был обвинен в измене королю, чтобы неповадно было. Самое страшное то, что Петти-Браун сделает это не из-за смерти своего ребенка, а из-за желания полностью подавить Бланко. Он его ослушался, пошел наперекор его словам и точно поплатиться за это, если, конечно, Уильям всё ещё помнит, что у него есть дети и они для него значат хотя бы что-то. — Чаю? — к испанцу подсаживается улыбающийся мужчина, к удивлению Дамиана говорящий на английском. Сей факт вызвал у него удивление только из-за вида незнакомца. Он был азиатом: черные густые волосы, глаза с гетерохромией, один был черным, но другой сиял золотом. Было экзотично видеть такого человека на европейском судне. — Спасибо, — Бланко берет протянутую пиалу и принюхивается к травянистому аромату. — Ну-с, вы же Дамиан, да? — азиат выжидающе смотрит, не готовый уходить так рано. — Мистер Хоффманн говорил о вас, я Кит Минь Ли — помощник капитана, но все зовут меня просто Кит. — Приятно познакомиться, — светловолосый протягивает ладонь свободной руки для рукопожатия. — Взаимно, — Кит наклоняет голову, осматривая нового на борту человека. — О чем же таком гнетущим вы так громко думаете? — он поднимает палец, указывая на чай. — От вас исходила тревожная аура, поэтому я принес вам этот чай, он успокаивает мысли и помогает расслабиться. — Мой корабль затонул почти месяц тому, все мертвы, — пальцы сильнее сжимают посуду. — Там был мой ученик, сын лучшего друга. — Я вижу вашу скорбь по ним, Дамиан, но это ведь не всё, что терзает вашу душу, — Минь Ли забирает пустой предмет из рук испанца, чтобы тот не разбил его ненароком. — Я виноват, что позволил Оливеру плыть со мной; он прокрался на корабль, незадолго до отплытия, а когда я нашел его, то мы уже были в часе от Англии, я решил не разворачиваться… из-за меня он мертв, из-за меня, — Дамиан опускает голову на руки, ощущая поглаживания по спине. — Как я буду смотреть в глаза Уильяму и Оливии? — Кит в ответ лишь глубоко вздыхает, словно от истории, которую слышал много раз до этого, что та уже успела поднадоесть. — Мы часто переправляем людей, переживших кораблекрушения, и все вы задаёте одни и те же вопросы, вот только я так и не нашел на них ответ, — мужчина похлопывает Бланко по спине, просит поднять голову и сует в руки платок, чтобы тот сумел протереть намокшие глаза. — Едва ли это ваша вина, природа жестока к морякам, не все способны пережить её испытания по-настоящему. Повстречался мне год тому один такой случай, ему лет четырнадцать было, мальчишка бедный единственный выжил, семью всю потерял. Врачи его выходили, а толку то? С горы он в тот же вечер, как встал на ноги, спрыгнул и бога не побоялся. Вы же другой, держитесь вот как хорошо, мистер Хоффманн и не верил, что выживите, а вы вон как за жизнь цеплялись. Значит нужно так было, держит вас здесь что-то. Дамиан, не всё вы там потеряли, поверьте, я много видел, много знаю. Родителям вашего ученика вы ничего не должны, следить за своим ребенком лучше надо было, да и не малой он уже был, раз вы на борту его оставили, своей головой думал. — Дамиан смотрел на него, как на явление Христа народу, совсем нетаких речей он ожидал услышать от Минь Ли. Бланко не доводилось видеться с китайцами раньше, но его представление о них, построенное на рассказах Уильяма и своих коллег, совсем не вязалось с человеком перед ним. Почему-то его голос имел особую силу, вроде как слова были совершенно обычные, произнесенные совсем без акцента, но влияние было оказано. — И для чего же меня в живых оставили? — Бланко в чужие слова хочет верить, так проще, так спокойнее, думать, что его миссия в наземном мире не завершена, что он нужен ещё для чего-то, кроме вины и скорби. — Я не пророк, уж извините, так что выяснить вам придётся самому, — Кит слегка тянет слова, впервые вливая в них чуть своего иностранного акцента. — Не пророк, но малость просветитель, а то такие речи толкаешь, словно епископ, — испанец находит лазейку, уходит мысли от грядущего, позволяя себе расслабиться в компании нового весьма интересного знакомого. — Вы почти угадали, — Минь Ли усмехается, оглядываясь на морские волны. — Сам я из Китая буду, обычный сирота, чьи родители простились с жизнью слишком рано. Я воровством в детстве промышлял, каюсь, конечно, но именно это свело меня с самыми замечательными людьми на свете — моими приемными родителями. В городском порту частенько причаливали английские корабли с торговцами, которые всё стремились получить наш фарфор, а вместе с ними прибывали и миссионеры. Они были одними из них, прибывших для распространения своей религии, при деньгах люди были, я сразу приметил. Вот только украсть ничего не успел, меня поймали, хотели наказать, но мама не позволила им. Она уговорила отца привести меня домой, взять на воспитание. Я до конца жизни буду помнить их доброту. Именно они научили меня грамоте, рассказали о мире, и подарили мне настоящее детство. Только всё не так легко в жизни, деньги имеют свойство заканчиваться, в отличие от долгов. Я работаю здесь, чтобы возместить их вместо родителей, это меньшее, что я могу для них сделать, — мужчина поднимает вверх руку, показывая Дамиану пиалу, которую он держал несколько минут назад. — Это их мне подарок на прошлое рождество, я до сегодняшнего дня ещё не использовал их, вы первый, кто отпил с них чай, — застопорившись, он хмыкнул, заканчивая мысль: — хотя всё-таки мы сделали это одновременно. Дамиан по воле своей работы иногда сталкивался с людьми из бедных слоев населения. Они, как и Кит, зачастую оказывались воришками, пару золотых он с их подачи потерял так точно, но что-то в них было, чего сам Бланко, будучи выходцем из богатой семьи, не мог почувствовать в себе. Они были самыми оптимистичными люди, которых он встречал. Они не отчаивались если кража не удалась, а просто готовились к новой, они встречали власть имущих с поднятой головой, искренне веря, что на этом их жизнь не кончится. Они продолжали усердно трудиться, надеясь на возмездие их заслуг. И они успевали наслаждаться маленькими жизненными радостями. Минь Ли, юная дочь рыбака — были хорошим примером этого. Дамиан бы так не смог, он бы загнулся, осел на самое дно, и никогда бы не всплыл наверх, но Кит вселил в него надежду, дал маленькую крупицу значимости его существованию. Бланко теперь может только оправдать это, хотя бы перед собой.

***

Юноша смахивает черные пряди, что сползали на глаза, совсем не замечая, что пачкает их мукой. Он выглядел сосредоточенным, его алые очи бегали по строкам пергамента с рецептом, а руки хватали нужные ингредиенты. Парниша перечитывал каждое слово по нескольку раз, чтобы уж точно не ошибиться. Он не был пекарем и испечь самые обычные булочки было для него делом всего дня, во многом из-за отвлекающих факторов в лице его любимой сестры — Алисы. Она была непоседливой юной дамой и лишь стопорила процесс, поэтому ему приходилось делать всё самому. Но даже после отстранения её от готовки, та хотела оставаться полезной. Именно она чаще всего ходила в город, чтобы купить продукты, она следила за чистотой в доме и строила хорошие отношения с соседями, без нее у него не осталось бы времени на отдых. Последние несколько месяцев было туго, жизнь в портовом городке британских островов совсем не походила на их привычные деньки в Берлине, принося только тяготы им двоим. Оставленные отцом деньги спешили закончиться, запасы еды тоже, что уж говорить про новую одежду. Они никогда не были богачами, но их положение также никогда не было таким плачевным. В детстве юноша и подумать не мог, что когда-нибудь в будущем ему придется самому учиться готовить, не полагаясь на слуг. Однако отец решил всё за них, кардинально изменил всю их жизнь, так сказать перевернул с ног на голову, и даже не извинился. — Германн! — девушка, очень похожая на него внешне, вбегает на кухню, постукивая обувью по деревянному полу. — Смотри, — она протягивает юноше слегка мятую бумагу, которую случайно смяла, торопясь показать её ему, — это папа прислал, — её алые очи сверкают от счастья ярче всех существующих на земле драгоценных камней и юноша уже догадывается, что прячется в этом клочке бумаги. Германн отряхивает руки, не до конца избавляясь от муки на них, но забирает бумагу. Родительские письма всегда были самыми желанными, и как бы он не гневался на отца, отрицать это, как доказывать, что земля плоская в кругу учёных. Юноша всматривается в текст, затаив дыхание, сердце в эти моменты начинало биться сильнее, предвкушение занимало всё его естество. Родитель писал редко, а возвращался домой ещё реже, поэтому каждое написанное им слово, что сын, что дочь перечитывали дюжину раз, стремясь запомнить их, насладиться ровным почерком и представить его голос, произносивший их. Отец никогда не был многословным, он вкратце и поведал им о последнем месяце на борту. Написал о морских бурях, из-за которых им пришлось задержаться в Португалии, о своем пациенте, который пострадал из-за одной из них, о подарках, которые он прикупил на местном базаре и, конечно же, обрадовал их вестью о своем долгожданном возвращении в Англию. Закончив письмо таким официальным «Ваш отец, ваш Эрих В. Хоффманн». Он всегда писал именно так. Улыбка само собой образовалась на его лице, что не скрылось от внимания Алисы. Она кинулась в его объятья, не побоявшись испачкаться в муке. В любой другой момент Германн бы состроил возмущение и вырвался бы из её цепких рук, но новости обескуражили его, конечно, в хорошем смысле, поэтому он обнимает сестру в ответ. Возможно Хоффманн и любил её объятия, но совершенно точно никогда не признается ей в этом. Алиса была его лучшей подругой, единственной сестрой и самым близким человеком. Никто не знает его так хорошо, как она, и никто не знает её так хорошо, как он, даже их отец. Иногда это выходило боком, они уставали находиться в обществе друг друга и часто ссорились, что в детстве, что сейчас. Раньше Эрих мирил их, хватал обоих на руки, пока ещё мог поднять двоих детей сразу, и нес в лавку недалеко от дома, чтоб купить их любимое печенье. Однако сейчас родитель больше не мог решать их маленькие распри, им приходилось учиться делать это самим. Сегодня утром случилось так, что они снова повздорили, Германн-то и затеял всю эту готовку, только чтобы порадовать и задобрить сестру. Хотя уже можно сказать, что зря, ведь снова именно отец помирил их, пусть и косвенно. Как уж тут оставаться места ссоре, когда всё настолько хорошо. Маленькие обиды утонули в общей всепоглощающей радости. В конце концов в их семье всегда происходит именно так. — Может отпустишь уже? — его щёки багровеют, когда в ответ сестра лишь хихикает, сжимая сильнее. Совсем не больно, скорее неловко, потому что девушка и без его признаний прекрасно понимает, что Германн её объятья любит. — Ещё малость, будь хоть капельку благосклонным ко мне, — говорит она, но вопреки словам, слушает просьбу брата и отстраняется, пусть и ненамного. Алиса ухмыляется и дёргает его за щёку. — Какой же ты всё-таки зануда, и в кого такой, любопытно, — она театрально вздыхает, покачивая головой, пока Германн молча принимает подшучивания, закатывая свои алые глаза. — А ты такая надоедливая, и в кого такая, любопытно, — Хоффманн сестру передразнивает, однако дёргает её не за щёку, а лишь хлопает по черной макушке, как всегда делал их отец. Позади них раздает тихий звук, который пугает Алису своей неожиданностью. Они резко оборачиваются, когда Германн тянет сестру назад, заслоняя своей рукой. Девушка хватается за край его бордовой рубашки, выглядывая из-за него. Их взгляд устремился к окну, которое они зачастую оставляли открытым, ведь через него к ним частенько захаживала соседская кошка, однако сейчас в нем виднелась отнюдь не она. Кулак, который постучал по оконной раме, принадлежал высокому богато одетому молодому человеку со светло-русыми волосами. О, он был им знаком. — Извините, — парень ойкнул, понимая, что напугал жильцов. — Впустите, у меня для вас вести? — он неловко мнется на месте, пока двойняшки успокаиваются. Германн кивает головой, отправляя сестру пригласить незваного гостя, коим оказался Итан Петти-Браун — один из братьев их друга. Алиса возвращается уже с ним. Приезд Итана был большой неожиданностью, все их встречи можно было пересчитать на пальцах, а Оливер бы брата к ним не послал, сам явился, если бы вернулся, так что у Петти-Брауна не было причин появляться на пороге их дома. — Нормальные люди в дверь стучат, а не в окно, — светловолосый не успевает сказать и слова, как Хоффманн перенимает инициативу и стыдит его, словно имеет на это право. — Прошу прощения, вы стояли прямо перед ним, я подумал, что так будет проще, если вы сразу поймёте, что это я, — Итан мнется, оглядывая беспорядок, что был следствием готовки, его нос слегка щурится, когда взгляд цепляется за грязные волосы и одежду немцев, но аристократ быстро возвращает себе подобающий вид. — Мистер и мис Хоффманн, я здесь лишь с целью объявить вам о внезапном горе, обрушившимся на мою семью. Мой старший брат, ваш друг, Оливер, он не вернётся, — на последних словах голос на секунду ломается, кажется, что ему физически сложно даётся их произношение. — Его корабль не доплыл до места назначения в нужное время, не прибыл и позже. На одном из пляжей Португалии нашли тело одного из подручных Дамиана, других тел нет, но, в связи с бурями, ходившим по свету в те дни, есть все основания полагать, что все мертвы, — Петти-Браун замолкает, ему не нужно говорить больше, он уже смог застать их врасплох. Итан не уходит, молчит ещё долго, а вместе с ним молчат и двойняшки. Алиса в шоке прижимает ладошки ко рту, а Германн отмахивался от страшных воспоминаний оставшихся у него от плутовки смерти. Он сталкивался со смертью и раньше, она сопровождает каждого человека на протяжении всей его жизни, это неизбежно, но только раньше она обходила его стороной и не забирала никого важного. Петти-Браун был его другом, да и виделись они довольно часто, практически каждый день. Непонятная для Хоффманна любовь к морю приводила его в их город с заметной регулярностью. Германн сначала и не замечал, пока парень сам не обмолвился, что приезжает сюда каждое утро. С тех пор Оливер завтракал у них, прежде чем возвращался в Лондон к своей работе. Его компания стала их спасением. Тогда у них впервые появился кто-то новый, кроме них самих. Конечно, его сестра имела знакомства в городе, но они не были близки, они не были друзьями. Он спасал их от ссор, звал с собой на скачки или другие общественные мероприятия и званные ужины, даже обещал научить Алису ездить верхом. Оливер Петти-Браун был другим. Сперва кажется, что он самый обыкновенный аристократ, не отличающийся от подобных себе, а Германн их повидал немало у себя на родине. Однако стоит лишь приглядеться и вот уже совсем другой человек предстает перед вами. В нем не было надменности, он не ходил с задранной головой, не морщил нос в кругу простолюдин, ценил деньги, уважал чужой труд и не брезговал дружбы с ними — титулованными, но разорившимися дворянами. Умом непостижимо было, что этого человека больше не существовало на белом свете. Германн почуял неладное с первой недели отсутствия Петти-Брауна. Не мог же такой дружелюбный и любезный человек как он приезжать в город и не заглянуть к ним? Сестра ходила понурая всякий раз после завтрака, томно вздыхала над пустым стулом, который Петти-Браун успел присвоить себе, и вещала ему свои удручающие предположения. Германн её пресекал, подбадривал, хотя и сам позволял себе такие мысли. Что уж поделать, если в голову, как на зло, лезло только дурное. Неделю назад их терпению пришел конец. Хоффманн, подхватив сестру под руку, направился в столицу английского королевства, дабы выведать что-нибудь о пропаже их друга. Родители Оливера практически не скрывали своего неодобрения дружбы своего сына с ними, но и никогда не препятствовали этому, по крайней мере в лицо они им никогда этого не говорили, как и он сам. Братья же были в большинстве своем приветливыми, Германн знал, что их приятель не слишком ладил с ними, поэтому это был сюрприз для них. Ситуацию тогда им разъяснил Итан, он выглядел устало, немного потрёпанно, но на лице всё также сияла приветливая улыбка. Он поведал о побеге брата в плавание вместе со знаменитым Дамианом Бланко, обещая по возвращении уведомить его об их беспокойстве. Так почему же сейчас Итан стоит перед ними, сжимая манжеты своей голубой рубашки и опустив покрасневшие, видимо от слез, зелёные глаза вниз. Зачем он приносит дурные вести, после таких хороших новостей. Германн вздыхает.

***

— Солнце проснулось, в небе птички поют! — Эрих громко хлопает дверью каюты, пугая спящего человек, — Подъём, Дамиан! — он с разбегу прыгает на узкую койку, чудом не задевая испанца. Сегодня врач имел отличное расположение духа, что не очень-то благоприятно отражалось на экипаже. Капитан был единственным человеком, способным терпеть «такого» Эриха. Хоффманн проводил большую часть пути в своей каюте, занимаясь учётом товаров и их классификацией. Конечно, он был врачом, однако никто не собирался платить ему деньги только за то, что тот раз в несколько дней спасет кого-нибудь от мигрени. Большую часть прибыли он получал от больных людей из городов, где они совершали остановки. Обычно Эрих брал немного, ведь лечить попадалось зачастую бедняков или торговцев, в редких случаях местную аристократию. Экипаж корабля знал его именно таким: слегка вспыльчивым, раздражительным немногословным врачом, никогда не лечащим людей бесплатно. Хоффманн считал и продолжает считать заработок денег своим первичным приоритетом. Каждый зарабатывает чем может, так уж случилось, что он спасает людей, почему же он должен делать это даром, когда никакой портной не согласиться пошить бальное платье за «спасибо». Однако был и другой Эрих — весёлый, острый на язык заводила, достающий всю команду, стоило только на горизонте показаться земли. Капитан спускал ему всё с рук по старой дружбе, посмеивался вместе с ним, когда тот в очередной раз доставал кому-нибудь неприятности. — Какой черт тебя побрал, окаянный! — Дамиан резко садится, пытаясь прийти в себя и выкарабкаться из объятий сна, только чтобы заметить перед собой довольного черноволосого немца, с биноклем в руках. — Полно криков, поднимайся на палубу, бегом, — Хоффманн закатывает глаза, покидая предоставленную Бланко каюту. Испанец вздыхает, когда его голова снова падает на подушку. Он прилёг всего-навсего на минутку и сам не заметил как уснул. После произошедшего его сон ухудшился, Дамиан не мог заставить себя спать более пяти часов в день, что сказывалось на нем пагубно. Частые кошмары изводили его разум, мешая полноценному отдыху, но, кажется, возвращение в свою стихию шло на пользу. Бланко всегда лучше спал на корабле, в своей каюте, под укачивания волн и под звук, что они издавали врезаясь в корпус корабля, и какие шаги сверху не могли ему помешать. А может чай Минь Ли был более успокаивающим, чем он предполагал раньше. Поднявшись на палубу, он как раз встретил китайца, сидевшего на том же самом месте, где они и познакомились, в компании Хоффманна. — О, явился не запылился! — Эрих первым заметил его приближение, толкнув локтем Минь Ли, чтобы тот тоже обратил внимание на испанца. — Зачем я вам понадобился? — беловолосый хочет рассмотреть их получше, но щурится от солнца за их спинами, пока не подходит достаточно близко. — Меня вы не приписывайте, Дамиан, — Кит присвистывает, поднимая руки вверх. — Идея позвать вас целиком и полностью принадлежит нашему врачу, прошу любить и жаловать, — он ухмыляется, когда выше упомянутый врач закатывает глаза. — Да неважно это сейчас, смотри! — немец, напрочь позабыв обо всех нормах приличия, дёргает Дамиана за плечи, подводя его ближе к краю палубы. Сует ему в руки тот самый бинокль, с которым ворвался к нему ранее, и указывает пальцем в даль. Разглядеть что-либо казалось невозможным из-за солнечных лучей, всё ещё проглядывающих из-за горизонта. С биноклем такие трудности можно было обойти. Бланко заглядывает в прибор, наконец догадываясь зачем Хоффманн привел его сюда. Они вошли в Ла-Манш, это означало скорейшее прибытие в английский порт. Он вернулся. — Надеюсь мои слова вы запомнили, — Минь Ли становится рядом, его взор направлен на красочное небо, расскрашенное в мягких оттенках оранжевого, красного, розового, с остатками прежней голубинзны. Ещё едва заметная луна явилась проводить солнце на покой, перенимая от него бразды правления. Это было красиво. Следуя за взглядом китайца Дамиан и сам засмотрелся на сие действо. Если же Оливер любил встречать рассвет, готовый к новому дню с новыми силами и энергией, то Бланко определенно предпочитал закат, знаменование конца, выполненного долга и спокойствия наступающей ночи. — Я постараюсь не забывать их, пока не найду причину небесного замысла на мой счёт, — Дамиан кивает, больше для себя, чем для Кита, который так и не взглянул на него. — Теперь это не так страшно.