virtue

За сутки до вылета в Испанию.

       Монстр постукивает пальцами по рабочему столу в кабинете, когда из селектора слышит голос Сокджина:        — Господин Ким, господин Чон ожидает вас в приёмной.        Мало того, что он всё ещё не разобрался с тем, что происходит между ним и Джином, в придачу с тем, что у него ушли масса сил и времени на поиски проклятых крыс в группировке, вздумавших красть у руки, которая их кормит, а теперь нужно избавляться от их тел, так ещё и это.        Намджун подаётся вперёд, стараясь звучать обыденно и расслабленно, хотя его голос немного сел после бессонной ночи, во время которой он разбирался с последствиями побоища в доме Ха.        — Пусть войдёт, — выдаёт Монстр, нажав на кнопку селекторной связи. Джин не отвечает, зато слышатся приближающиеся шаги явившегося на разговор новенького в верхушке Сайоны. Оказалось так, что Чон Чонгук, который по выясненным данным является простым человеком, внезапно втесавшимся в наркопроизводительный бизнес, прикрытый настолько профессионально, что не подберёшься, быстро вклинился в их общину из-за связи с Нишинойей. Намджун бы его по своей воле и чуйке ближе не подпускал, но Чон уже в ближайшем кругу Сайоны, имеет влияния на Хатаке и частично на Сайону, потому что теперь знает слишком многое. А это значит, что нужно обезопасить себя и посадить его на короткий поводок.        — Добрый день, господин Ким, — растягивает губы с родинкой под нижней Чонгук, оказываясь в кабинете Намджуна.        К нему не придерёшься: уважительный, лишнего никогда не говорит, ведёт себя обособленно, выполняет поручения. Намджун сперва думал, что во время миссии, которую он задумал относительно предательской задницы Чосока, Чонгук пойдёт на попятную. Замешанность в таком крупном деле, как массовое убийство в доме состоятельного бизнесмена может сильно ударить по его репутации и обратить на Чона взгляд Сеульской полиции, хотя прежде тот так успешно его избегал. Но и Джун не лыком шитый — он, конечно же, подготовил себе пути отступления.        Взрыв газового оборудования и нелегальная установка газовых баллонов в подвале дома Ха Чосока, убивший почти всех гостей. Всех, кроме семьи Намджуна, которая, благо свидетели заметили, уехали с приёма гораздо раньше. Намджун знает, куда давить, знает, как подкупать полицию, знает, что Хван следит за каждым его шагом, однако ничего сделать не сможет, даже с помощью судмедэкспертов. Намджун слишком много раз проворачивал подобное, пусть и в меньшем масштабе. Конечно, сокрыть смерть около двухсот человек, в том числе и влиятельных из «сливок» общества Кореи, очень трудно, но и это Намджуну по силам. Пусть попробуют что-то доказать. Слова и записи с камер всё подтвердят. Джун не оставил лишних следов, особняк Чосока сгорел до тла и пепла, там ничего найти не получится, кроме истлевших неопознанных костей.        Но беда не заставила себя ждать. Единственные выжившие члены семьи Ха — Ха Вэн, омега Ха Чосока и его новорождённый сын, наследник всех активов семьи, который должен перейти под крыло Джуна любой ценой. И Вэн решил устроить Монстру проблем, потому что его слово может стать разрушительным и в отношении наследования компаний, и версии со взрывом газа в особняке. Джун хмыкает, откидывается на спинку кресла и взглядом указывает на место перед собой, чтобы Чонгук сел.        — Как поживаете, господин Ким? — по-кошачьи улыбается Чон.        Он сперва может показаться непритязательным простачком, но все, кто посмеет посчитать этого человека таким, окажется у него под стопой — беспомощные жучки, раздавленные гигантом с огромным влиянием. Простота порой хуже блядства, так считает Намджун, он ни на йоту не верит людям, притворяющимся невинными овцами, а на деле таящим не просто волка под мягкой шкуркой — настоящее чудовище с окровавленными конечностями, не жалеющее никого и ничего вокруг себя. И тут сказывается то, что подобное видит подобное. Монстр увидит монстра издалека.        — Вашими стараниями и вашими людьми, которых вы предоставили, я сумел справиться с ситуацией в доме Чосока, но это ещё не конец всего мракобесия, — выдаёт басом Намджун, пока Чонгук оборачивается на раскрывшуюся дверь кабинета.        Сокджин входит с чёрным небольшим подносом, где покоятся чашки с кофе, исходящим паром.        — Господин Ким, господин Чон, я подумал, вы захотите кофе, — улыбается секретарь, и Джун прожигает его глазами. Тонкая цепочка обвивает шею, и альфа думает о том, что вскоре им предстоит нелёгкий разговор.        — Благодарю, Джин, — кивает Монстр, отводя от помощника взгляд.        — Эффектный омега, — хмыкает Чон, вынуждая Намджуна выгнуть бровь, как только Джин уходит. — Отличающийся от остальных. Но Сайона имеет лучшее, верно? — вальяжно закидывает ногу на ногу Чонгук, заставляя брюки в едва заметную тёмно-серую полоску натянуться на колене. Он покачивает острым мыском туфель, вынуждая собеседника нахмуриться.        — К чему это вы ведёте, Чон? — низко спрашивает Джун, опираясь локтями о стол.        — Ни к чему, — примирительно поднимает руки тот. — Я ведь знаю, насколько законы Сайоны строги, Нишинойя-сан мне обо всём поведал. Я не смею подвергнуть сомнению вашу добродетель, — словно цитируя старые романы, вкрадчиво проговаривает Чонгук. — Просто поразился красоте вашего секретаря, как ценитель восхищается произведением искусства. Такие люди сразу же бросаются в глаза и откладываются в памяти, вам ли не знать об искусстве, когда ваш супруг им буквально дышит.        Намджун с прищуром оглядывает Чонгука и подхватывает чашку с кофе, оставленную Сокджином на столе, чтобы отпить.        — Не возражаете, если я покурю? — слащаво улыбается Чонгук, чуть наклоняясь вперёд, словно хочет приблизиться к Намджуну.        — Курите, — спокойно отвечает Джун и подвигает к Чонгуку пепельницу. — Главное, чтобы вы меня слушали и отвечали.        Чонгук внимательно обводит его взглядом, но продолжает улыбаться.        — Как вы знаете, мы вывезли Ха Вэна из особняка до того, как началась перестрелка, — начинает Джун, поглаживая кайму кофейной чашки большим пальцем, словно от большой задумчивости. — И переправили его в безопасное место, о котором знали только я и Ви. Но… — Намджун устало вздыхает, впериваясь в собеседника взглядом, — Вэн умудрился сбежать с ребёнком на руках. Видимо, Чосок оставил какие-то лазейки в своём бизнесе, о которых я не знаю. И кто-то помог Вэну не просто сбежать из-под стражи моих парней, но и пересечь границу страны.        Чонгук изумлённо приподнимает брови, смотря на Намджуна, а после скидывает серый пепел в стеклянную ёмкость, для этого предназначенную.        — Поразительно…        — Что вас удивляет?        — То, что Сайона может чего-то не знать.        — Я бы попросил вас прекратить ёрничать, — усмехается Намджун, — но вы меня забавляете своим бесстрашием. Чем же оно обусловлено? Тем, что вы прикрыли тылы Нишинойи и смеете думать о том, будто имеете и надо мной какое-то влияние?        — Знаете, что такое врождённая анальгезия? — вдруг, зажимая сигарету зубами, выдыхает Чонгук. — Это невропатический синдром, при котором от рождения у человека отсутствует восприимчивость к боли. Что-то настолько поражает нервные окончания, что человек не ощущает боль. Возможно, даже никогда не ощущал — ни в детстве, никогда.        Намджун прищуривается, пока Чонгук расслабленно отпивает ещё один глоток кофе.        — И что? — изгибает Монстр бровь.        — Так вот, есть ещё одна чуднàя болезнь, — поясняет дальше Чонгук, — синдром Урбаха-Вита, при котором человек не ощущает страха.        — К чему вы клоните?        — Как думаете, каким образом будет вести себя человек, который не чувствует ни страха, ни боли? — растягивает губы в улыбке альфа.        — Хотите намекнуть, что у вас два эти синдрома?        — Нет, — посмеивается Чон. — К сожалению, нет. Иначе бы я не сидел перед вами. Это просто на будущее — жизнь искоренила во мне восприимчивость и к боли, и к страху. Я не боюсь вас. Не боюсь Нишинойю, не опасаюсь, что со мной что-то сделают или как-то мне навредят. Я помогаю Сайоне, да, пусть и после… определённых манипуляций господина Хатаке, но вы можете считать меня кем угодно — вашей собачкой, подчинённым, партнёром в делах.        Намджун хмурится, провожает взглядом сигарету, которую Чонгук снова прикладывает к губам.        — Просто не забывайте: я тут не из страха, не из чувства верности, не из-за уважения.        — Из-за чего же? — насмешливо изгибает бровь Джун.        — Меня очень попросили, — хмыкает в ответ Чонгук.        Монстр отхлёбывает кофе и возвращается к разговору, от которого они отклонились.        — Вэна последний раз видели возле Фукуоки, — серьёзным тоном объявляет Намджун. — Говорят, его вытащил один из Нуаров, по моим данным, но это всё ещё не подтверждено.        Намджуну тяжело признавать, что он мог оступиться. Никто кроме Ви и нескольких ребят не знали, куда отвезут Вэна, и малое количество людей не сыграло Намджуну на руку — сволочи подловили момент и выкрали Вэна, помогли ему сбежать.        — Вы хотите, чтобы я нашёл Ха Вэна? Прошу прощения, господин Ким, но я наркоторговец, а не ищейка, — тушит окурок в пепельнице Чонгук. — При всём уважении, я не имею столько же власти, сколько Сайона, раскинувшаяся далеко за пределы Сеула.        — Я не прошу вас искать Вэна, — усмехается Джун. — Уверяю, через несколько часов Вэн снова будет в моих руках. У меня достаточно для этого ресурсов.        Джун не двигается, не желает ни грамма обманчивого волнения выдать собеседнику.        — Тогда что же вы хотите, чтобы я сделал? — невозмутимо продолжает смотреть Чонгук.        — Омеги в нашей стране не имеют столько же прав, сколько и альфы. Омегам всегда нужен властный покровитель, особенно, если за спиной — многомиллиардное состояние его семьи, — начинает издалека он, хотя по лицу Чона уже видит, что то догадался обо всём. — И Ха Вэн пока является опекуном Ха Сынмина — единственного рождённого в браке наследника Чосока.        Чонгук хмыкает, поглаживая тонкую фарфоровую ручку своей чашки с кофе.        — А вы, насколько я знаю, ещё не скованы узами брака.        Предельно простой и непритязательный план — Чон Чонгук женится на вдовце Ха, чтобы иметь влияние над его активами и наследством, а Чон Чонгук находится сейчас в составе Сайоны. И подчиняется непосредственно Монстру стараниями Нишинойи. Чонгук с искрой смотрит на него, словно хитрая кошка, которая угадала ловкий план пса, но убежать и остаться при хвосте не смогла. Намджуна более чем устраивает такое положение вещей.        — Вы хотите, чтобы я поровительствовал Ха Вэну и растил будущего председателя Ха, — подтверждает Чон, поглядывая на альфу и продолжая прикасаться подушечками пальцев к своей чашке. — Хороший ход. Все деньги Ха перейдут ко мне, а, соответственно, к вам. И Вэну придётся молчать. А если вдруг с ним что-то случится… Ха Сынмин окажется моим пасынком и подопечным до его совершеннолетия.        — С Вэном определённо может что-то случиться, — спокойно проговаривает он. — Потерять всю семью разом… мало ли, как это скажется на разуме бедного омеги.        Чонгук в очередной раз хмыкает, поднимаясь с места и допивая кофе одним глотком.        — И какими же будут ваши указания?        — Вы с моим младшим братом отправитесь за Вэном, как только мы его поймаем. Пока я жду сведений от своих парней, но, думаю, в скором времени, я загоню мышонка в угол и прижму его как следует, — продолжает спокойно сидеть Намджун, глядя на остывающий кофе. — Как только я дам сигнал, вы отправитесь в нужную точку. У Вэна не осталось ни одного родственника-альфы, чтобы взять над ним покровительство, потому вы для него — спасительный и губительный вариант одновременно, а мой брат — хороший переговорщик. Он умеет убеждать людей.        — Ви…        — Не Ви, — улыбается Джун. — А Чимин. Ви и переговоры — это ядерная смесь. Пусть Чимин попробует убедить Вэна выйти за вас и оказаться в безопасности. Это всё, что от вас требуется. Омега явно послушает омегу.        — Тогда я понял вас и буду ждать дальнейших указаний, — с насмешкой поправляет лацканы пиджака альфа, а Джун замечает долю нервозности в его движениях. Но это можно списать на то, что Чонгука вынуждают жениться против его воли и довольно-таки неожиданно.        — И, Чон, — бросает ему вслед Намджун, сверкая глазами, — вы ведь не забываете о том, что мой младший брат замужем, верно?        Чонгук оборачивается через плечо, глядя на альфу.        — И чем карается измена в Сайоне.        — Ни на секунду не забывал, — ровным голосом отвечает Чонгук. — Всего доброго, господин Ким.

***

       — Что ты сейчас сказал? — Чимин выглядит поистине растерянно. Чонгуку даже становится жаль, что он приподнёс новость так резко и без подготовки, но учитывая то, что за Паком следят и бдят люди братьев, у них довольно мало времени для личного контакта.        — Намджун отправил нас сюда, чтобы мы убедили Ха Вэна не сопротивляться и выйти за меня замуж. Чтобы я стал опекуном и управителем активов семьи Ха. А после Монстр мог бы избавиться от омеги, переходя к власти над бизнесом и наследником до нужного момент.        Чимин отшатывается, его выразительные карие глаза слегка округляются, и омега прикрывает рот тыльной стороной руки, словно его начинает мутить.        — Нет… Да как блять?.. — вырывается гневным шёпотом из его горла, вынуждая Жана с печалью наблюдать за реакцией.        Ему, бесспорно, совсем не нравится положение вещей, которое складывается у них на глазах. Не нравится до состояния неконтролируемого гнева, что такой мудак, как Ким Намджун думает, будто может управлять им. И это вынуждает кончики пальцев покалывать от злости и желания сжать их в кулаки до состояния, пока кожа на костяшках не побелеет и не натянется до предела. И Чонгуку хочется злиться на Чимина, однако, конечно же, он не может злиться на человека, которого желает, от которого зависит всем естеством.        — Сука, — жёстко вырывается между полных красивых губ. Лицо Пака ожесточается в считанные мгновения, и он, размахнувшись, пинает собственный чемодан. — Блять!        — Эй-эй, — приближается к нему Чонгук, обхватывая за талию, но Чимин чудится в пальцах почти окаменевшим от напряжения. — Не создавай шума, ладно? Люди Сайоны поблизости.        — Как ты это допустил? — дрожащим голосом произносит омега, уставляясь на Чонгука и силясь вырваться из хватки, чтобы смотреть в его лицо как следует.        — Я допустил? — изгибает бровь он, пристально разглядывая краснеющие от злости щёки Чимина. — Это твой брат сделал, а не я.        Чимин закрывает лицо руками, а Чонгук старается подавлять злость в принципе от всей ситуации. Они должны оставаться хладнокровными.        — Даже если я женюсь на Вэне, ты ведь понимаешь, что всё это будет блажью? — спокойно скрещивает руки на груди Чонгук, осматривая омегу, который отнимает ладони от лица и уставляется на него. — Чон Чонгука не существует. Мне стоит щёлкнуть пальцами — и он исчезнет без следа.        — Ты поэтому так спокоен? — глухо произносит Чимин. — А сам факт того, что ты женишься на другом, тебя не волнует?        Чонгук усмехается. Вот оно. То, чего он так долго ждал — проявление настоящих, неконтролируемых эмоций со стороны Пака в отношении него — Жана. Ревность. Она так чётко читается в его зрачках и слегка порозовевших щеках, в его подрагивающих от контроля над злостью ресницах и сдавленном, тяжёлом дыхании. Чонгук упивается этим, не может иначе. Он позволяет себе потонуть в ревности желанного омеги мгновения перед тем, как снова вернуть себе трезвость рассудка и оправданный гнев. Чимин тяжело дышит, стоя в двух шагах от Ша Нуара, его пальцы напряжены до предела, но омега словно бы сдерживается, чтобы не стиснуть их в кулаки.        — Ты женишься на другом, — цедит Пак, подходя ближе.        — Потому что твой брат думает, что я ему подчиняюсь, — с каменно-спокойным выражением произносит альфа.        Чимин роняет голову, уставляясь в грудь Чонгука, обтянутую узорчатой тканью рубашки. Чонгук же понимает, что это — идеальный момент начать разговор. Когда эмоционально омега ему открыт и поддет ревностью, нежеланием отдавать его, Жана, в чужие руки. Потому что прежде альфа был свободен и мог принадлежать Чимину хотя бы в тайне, но брак… Даже если формально он ничего не значит для личности Жана Батиста, ведь всё это — маска и притворство, то по самолюбию Чимина, по всей видимости, хорошенько бьёт.        — Mon chaton… — тянет Чон, прикасаясь к подбородку и поддевая его, чтобы омега поднял на него взгляд. — Твой план зашёл слишком далеко.        Тело Чимина мгновенно воинственно напрягается, глаза становятся похожими на опасные, смертоносные щёлочки, а зрачки расширяются. Весь вид омеги твердит о том, что он готов к обороне, что он всё ещё обороняется от Чонгука.        — Что? — шипит Пак, хватая альфу за запястье и не давая больше удерживать своё лицо.        — Твой план летит в бездну, Чимин, — уже жёстче выдаёт Чон то, что хотел сказать уже очень давно. — Он медленно развивается, он не учитывает поведение игроков. Ты можешь в скором времени слишком сильно оступиться. Я не хочу этого говорить, но тебе не стоит продолжать играть в кошки-мышки с Монстром. Он уже едва тебя не раскусил, хочешь, чтобы головы полетели с плеч ещё раз?        Лицо Чимина становится непроницаемой маской, он отшатывается от альфы и укутывает себя плотным коконом защиты. Да, слова Чонгука прозвучали хлёстко, но он не мог по-другому. Не мог позволять Чимину и дальше катить их в бездну со скоростью, растущей в геометрической прогрессии. И, конечно, Чонгук обожает сообразительность и хитрость омеги, но не в случае, когда они играют в прятки с чудовищами. Это пока только начинают действовать слабые удары Монстра, если Пак не позволит и дальше вступать в игру Нуарам и Жану, то полетят в первую очередь их головы.        — Я не стану отказываться от своего плана, — жёстко, холодно, упрямо. Чонгук не ожидал меньшего, если честно, к такой реакции Пака он подготовился, потому вздыхает и почёсывает щёку.        — Ты ведь предупреждал меня о своём среднем брате, правда? — моргает Чонгук, уставляясь на ничего пока не понимающего омегу. — Про Ви. Про то, что он опасен.        Чимин продолжает испытывающе смотреть на альфу, а тот говорит дальше:        — Как долго ты выдержишь, если он всё-таки снова вступит в игру?        Пак опускает голову и смотрит задумчиво себе под ноги, Чонгук почти видит, как приходят в движение шестерёнки в его голове.        — Я это предусмотрел недавно, — глухо проговаривает он. — Пока он занят Юнги, ему не до нас.        — Мне показалось, что Ким Тэхён способен абстрагироваться от личного. Он верен Сайоне. И я начинаю непосредственно чаще с ним контактировать.        — К чему ты клонишь, Жан? — шипит Чимин, подходя вплотную. — Я не стану отказываться от плана! Я хочу наказать их, чёрт возьми, понимаешь? Ниши, Намджуна, группировку. Я хочу смотреть на то, как они осознают, от чьей руки погибли, видеть это блядское отчаянье на их лицах, когда буду вскрывать их глотки.        Чонгук старается выслушать омегу. Он понимает его. Понимает, насколько много скопилось внутри мужчины небольшого роста ненависти и злости после десяти лет ужасов с Нишинойей. Он тоже хочет оторвать им обоим головы, насадить на забор собственных особняков и упиваться этим зрелищем, пока не станет тошно. Но Чонгук понимает, насколько опасен Монстр. Случай с Чосоком — просто удача и ловкое предсказание событий Жаном. В следующий раз так может не повезти.        — На приёме, — тихо начинает альфа, прикасаясь к щеке Чимина, — ты мне доверился полностью, не зная, что будет происходить дальше. Ты позволил мне взять главенство над ситуацией, и мы выжили благодаря этому.        — И что? — рявкает Пак, стоя на своём дальше. Его взгляд кажется огненным — настолько Чимин упёрся в идею-фикс отомстить исключительно собственными руками.        — Сладость от их смерти не станет горше, если ты позволишь сделать это кому-то за себя, чужими руками, понимаешь? — шепчет на ухо омеге он, стараясь обходными путями склонить Чимина в сторону, необходимую ему. Но Пак до ужаса упрям, это Чон тоже не забывает.        — Я хочу сделать это именно своими руками, Жан, — остраняется омега, жёстко глядя на него.        — Тогда не удивляйся, что мы начнём делать ошибки. Я не уверен, сколько ещё смогу прикрывать нас, если ты продолжишь так опрометчиво шагать, Чимин. И в конце концов получится так, что эмоции возьмут над тобой верх, а я буду просто смотреть, как ты ошибаешься? И как Монстр ловко захлопнет ловушку, а после мы вдвоём полетим в бездну?        Чимин вздрагивает, глядя на него. Посленее, что хотелось бы делать Ша — давить на него. Давить, по сути, правдой. Гораздо легче было бы в самом начале обезглавить Ниши и подкинуть его голову Сайоне, а самому выкрасть омегу из страны и заставить его исчезнуть навсегда с локационных радаров братьев. Очень просто получилось бы инсцинировать смерть Пак Чимина вместе с мужем. Но Пак решил иначе, он решил идти по дорожке, напрочь состоящей из острых лезвий, которые режут ему ноги каждый раз, когда он совершает новый шаг. Чимин смотрит упрямо, неистово. Чонгук хочет его понимать. То, как долго омега шёл к своей цели, то, как сильно он желает отмщения, падения в бездну — медленного, порабощающего, удушающего. Но Чонгук, будучи довольно умным человеком с хорошо развитой интуицией отчётливо ощущает — ещё несколько шагов по алгоритмам Пака будут стоить им слишком многого.        — И что ты мне предлагаешь? — снова пытается с максимальной скоростью выстроить стену омега, отдаляясь от Жана и скрещивая защитным жестом руки на груди.        — Пока нужно исправить то, что мы натворили.        — Простое убийство Монстра не подойдёт.        — Да ладно? Это было бы хорошим ходом. Началась бы грызня за пост главаря.        — Не началась бы, — раздражённо фыркает Чимин. — Во главе Сайоны встанет в таком случае Ви.        Чонгук вздыхает и потирает переносицу двумя пальцами. Он уже несколько дней силится придумать настолько хороший выход, насколько возможно. На приёме он потерял много людей, теперь стоит необходимостью вопрос о том, чтобы, скорее всего, привлекать Калантай к игре, чего Чон хотел бы в последнюю очередь. Чимин глядит на него испытывающе, взгляд граничит с агрессивным, и это злит всё больше. Они должны оставаться на одной стороне, но омега упрямится и не желает отступать от своего первоначально разработанного плана. Само слово «план» уже вызывает всполохи раздражения у Чонгука.        — Пока мы не придумали достойного выхода…        — Подожди, пока не пройдёт свадьба, — вдруг перебивает Чимин, не глядя на альфу. — Это отвлечёт Тэхёна. Без него куда лучше и проще будет провернуть что-либо. Без его чуйки рядом с Джуном.        — Ты снова просишь меня ждать? — понижает голос Чонгук, но Пак даже не вздрагивает от его опасных интонаций. Единственное, что хочется сделать по-настоящему, это избавиться от Ниши своими руками. Свернуть злосчастную шею, распотрошить выблядка и наконец сделать воздух вокруг них чище. А далее было бы проще разбираться с Намджуном, когда Нишинойя не станет мозолить глаза. Чонгук раздражённо смотрит на омегу, который упрямо стискивает челюсти так, что на скулах играют желваки.        — Да, я прошу подождать тебя до свадьбы Юнги и Тэхёна. Ви улетит на Маврикий после бракосочетания с мужем, у нас будет время устроить настоящий погром. Он в любом случае заберёт часть людей с собой.       Чонгук с сомнением моргает и тяжело вздыхает. Этот человек сведёт его с ума. Уже сколько раз он порывался просто обезглавить ублюдков, даже если разумом понимал, чем это может быть чревато. Но лучше бы постфактум бежал из Кореи во Францию под охрану гиганта Калантай и отбивался от нападок выживших Сайоны, чем вот так опрометчиво и почти по-дурацки тянул время. Чонгук снова уставляется на омегу, который тихо стоит напротив.        — И что ты хочешь сделать в это время? — изгибает бровь он, пока Чимин старается как никак расслабиться и справиться со злостью.        — Ничего. Я просто солью оставшиеся документы на Нишийною.        — Нет, — вдруг громом звучит между ними.        — Что ты сказал? — моргает Пак, шагая ближе.        — Я сказал, что твой план должен быть остановлен. Я подожду до свадьбы, но после, Чимин, я возьму всё в свои руки, — голос Чонгука звучит даже немного холодно, он… не хочет давить на Пака, однако по-другому не выйдет.        Ещё немного и им конец. Ещё чуть-чуть и игра станет катастрофой.        — Я не хочу, — мотает головой омега, отчаянно упершись в свою назойливую мысль-идею уничтожения.        — Сейчас уже речь идёт не только о том, чего хочешь ты. Я следовал на поводу у тебя с самого момента встречи, но эта забава перестаёт быть развлечением, слышишь? Хватит, Чимин. Пора остановиться и отдать мне власть над ситуацией.        Чимин искривляет в противостоянии губы, упираясь дальше.        — И что ты сделаешь, если я откажусь?        Трудный выбор, новая манипуляция от Чимина: станет ли Чон давить на него, станет ли принуджать, заставлять силой, станет ли делать ему больно. Боли альфа ему ни за что не причинит, но, признаться честно, он бы уже хотел заставить Пака силой покинуть поле для кровавых шахмат и вывезти спесивца из страны, быстро заканчивая этот беспредел.        — Твои манипуляции не сработают, — вздыхает устало Чон. — Для начала мы с Вэном возвращаемся в Корею. Я подожду до свадьбы твоего брата, как и обещал, а после… Ты перестанешь играть со смертью в кошки-мышки, и я быстро закончу это бесоёбство собственными способами.        Чимин приподнимает верхнюю губу и указывает Чонгуку на дверь, ведущую прочь из номера.        — Ты пытаешься меня задавить, — рявкает Пак. — Ты обещал мне помочь достать голову Нишийнои…        — Но не тогда, когда на кону уже стоят наши жизни, — опасно повышает голос Чонгук. — Не тогда, когда твоя паутина настолько скублилась в одну огромную неразбериху, что я уже сам перестаю понимать, где верх, где низ. Со вступлением в игру Монстра всё усложнилось тысячекратно. Ты ведь не ожидал того, что он решит тебя проверить, верно? Mon chaton, это уже не детские салочки, он подозревал тебя.        — Но убедился же в обратном! — шипит Пак.        — Только потому что ваш средний брат слепо тебе верит, — отвечает Жан. Ему ужасно не хочется давить на омегу, но иного выхода попросту не остаётся. — Послушай, Чимин, — приближается альфа и обхватывает ладонями напряжённые плечи. — Послушай меня. Я хочу увезти тебя из этой проклятой страны, от твоих братьев и мужа, предварительно всех их подорвав к чёртовой матери, понимаешь? Дай мне это сделать.        Чимин убитым взглядом уставляется в лицо Чонгуку, словно они снова чужие.        — Ты ведь уже попробовал довериться мне и всё вышло хорошо. Я сделаю всё, чтобы так и оставалось, не подорву твоего доверия. И мы выйдем сухими из воды. Но только при условии, что ты сможешь оставить свою месть. Оставить на меня. Без эмоций, хладно, но я могу с этим дерьмом разобраться.        Чимин выворачивается из хватки и всем видом показывает, что не намерен больше разговаривать с Чонгуком. Тот устало вздыхает и потирает бровь, прежде чем приблизиться к двери, бросив:        — Будь готов через час, мы поедем к Вэну. И обдумай хорошенько мои слова.

***

       Хосок, сидя на стуле и оттягивая с допиванием уже остывшего кофе, глядит на то, как муж напряжённо смотрит в экран собственного гаджета, читая какое-то смс. Хосок давно не чувствовал себя настолько уязвлённым, как после раскрывшегося факта измены мужа. Он давно не ощущал настолько уничтожающей злости внутри себя, несмотря на достаточно миролюбивый характер. Хоби никогда прежде не желал чьей-то смерти настолько сильно.        — Куда-то уезжаешь? — склонив голову и прикасаясь к каёмке кофейной чашки, спрашивает омега, но при этом не глядит на альфу. Он хочет привлечь его внимание прежде всего, напомнить о том, что именно Чон Хосок является спутником по жизни Монстра, и что это может для них обоих значить.        Намджун вдруг убирает телефон в карман и подходит ближе, останавливаясь и нависая над омегой всей громадой своего веса. Хоби продолжает игнорировать взгляд супруга, тем самым разыгрывая его собственническую сторону. Холодность явственно обожгла Намджуна ещё на приёме, а последующие дни Чон его попросту избегал, вынуждая то и дело останавливаться на омеге взглядом. Хосок выбрал такую тактику исходя из того, что, по собственному мнению, видимо, надоел супругу тем, что уделяет ему слишком много внимания. Значит, доступ к оному необходимо перекрыть, чтобы Монстр ощутил нехватку и изменения в привычном укладе жизни. И это, чёрт возьми, срабатывает.        — Есть некие трудности с заметанием следов, контролирую всё лично, — спокойно отвечает Намджун, вдруг становясь вплотную к мужу и дотрагиваясь до его щеки. Хосок продолжает настойчиво игнорировать прикосновения и не поднимает на альфу взгляд.        Ему всё ещё до дикости больно и непонятно от факта, почему Джун предпочёл этого уродца. Он не желает никаких домыслов со своей стороны, нет никакого интереса их сравнивать, когда Хосок хорошо понимает: Джин во многом ему должен проигрывать. Должен. Но почему тогда взгляд Намджуна обратился к этому недоомеге?        — Хосок, — чеканит альфа, в его низком голосе проскальзывает раздражение от того, что муж ведёт себя слишком холодно. Это заметно очень хорошо, слишком явственно отличается от обычного поведения Хосока.        — М? — безучастно спрашивает омега, поддевая пальцами тонкую ручку кружки и отпивая глоток холодного, отдающего кислотой кофе.        — Почему ты не смотришь на меня? — низко звучит со стороны Монстра, но Хосок не отвечает. — И я всё порывался спросить о твоём поведении на приёме.        — А что сним было не так? — склоняет голову Хоби, ускользая от пальцев Намджуна.        — Не так? Ты миловался при мне с этим Чоном, — тише, но явно злее выдаёт Намджун, вынуджая что-то в душе Хосока вздрогнуть, словно уловив тонкие переливы горечи ревности в его голосе. — Комплименты он тебе отвешивал, а ты краснел, как семнадцатилетний.        — Быть может, мне хочется краснеть, словно юному школьнику, от комплиментов, — резко выдаёт омега. — Я, быть может, недополучаю внимания от альфы. От одного конкретного альфы, — давит Хоби голосом, вмиг растерявшим всякую нежность и покорность.        Хосок поднимается и уже собирается было обойти Намджуна, чтобы, распсиховавшись и не желая выдать настоящих эмоций, уйти прочь от супруга, лишь бы сделать ему неприятно. Намджун выглядит изумлённым, даже поражённым его словами.        — Ты ведь знаешь…       — Я знаю, какая ситуация в Сайоне, — гаркает Хоби, но старается взять себя в руки. И делает шаг в сторону, стремясь уйти прочь, да только крепкая рука альфы не позволяет ему — Намджун хватает омегу за талию и останавливает.        Мурашки струятся от его прикосновения шёлковыми переливами по коже, дыхание тут же сбивается. Как бы ни злился Хосок, он всё ещё не в состоянии унять дрожь от близости любимого мужчины. Хочется простить ему всё: безразличие, отстранённость, измену, чёрт бы её побрал. Чон Хосок — безвольная сволочь. Он не может так, как делают некоторые — не сможет подать на развод, не сможет не простить Намджуна за совершённое. Он просто заставит мужа вспомнить о том, кем является, вынудит его ревновать, убивать, пытать, но заставит забыть о проклятом Сокджине, видя перед собой лишь его одного. Джун напряжённо молчит, но омегу не отпускает, а Хосок уже едва держится, лишь бы не взглянуть на Монстра, но всё же не сдаётся.        — Прости меня, я уделял недостаточно тебе времени в последние недели, — голос альфы звучит искренне, или это Чон себя обманывает как и обычно, прикрывая Джуна и обеляя его поведение? Но сердце вздрагивает, тянется к нему, желая согреться и ощутить правдоподобность чувств. — Но…        — Тебя задело то, что я флиртовал с Чоном? — тихо спрашивает Хосок, всё ещё не поднимая глаз.        — Да.        Ответ вызывает в душе неясный трепет.        — Уволь своего секретаря, — шёпотом просит Хоби, не глядя на мужа. Намджун упёрт — он поднимает лицо омеги, удерживая пальцами за подбородок, но взгляда так и не находит — омега не позволяет ему удостовериться в том, что что-то знает.        — С чего ты снова заговорил о Сокджине? — интересуется Монстр.       — Уволь его и всё.       — Я не могу просто беспочвенно уволить Джина.       — Можешь! — отталкивает руку альфы Хосок, и тот уставляется на супруга с недоумением. — Ты можешь сделать это без причины. Неужели моей просьбы мало?       Щёки Хоби полыхают от эмоций, он сталкивается взглядом с Намджуном и не собирается уступать.        — Уволь или я сделаю так, что он уйдёт сам, — громом звучит голос омеги в кухне-столовой, отчего лицо Джуна становится донельзя заинтересованным.       — И как ты это сделаешь? — хмыкает он. — Хоби, прошу тебя, успокойся. Я…        — Хорошо, раз ты так говоришь, — перебивает он и размашистыми шагами покидает пространство, стремясь в гостиную. Джун не отстаёт и следует за ним.       — Хосок, твоё поведение смахивает на детское.        — Имею право, — гнусавит он, уже ощущая обиженные слёзы в горле.        Намджун ловит мужа, всё ещё явно удивляясь его поведению, потому что прежде Хосок никогда так не поступал и не говорил. Мягкий чувствительный Хосок, который в рот Намджуну заглядывал и с удовольствием это продолжил бы делать, если бы не явственная помеха. Чон пытается выкрутиться из рук альфы, упираясь ему здоровой ладонью в плечи, но с одной рукой выходит плохо, а Намджун с каким-то странным выражением следит за мужем. Заворожённо как-то, что вынуждает сердце омеги трепетать. Но тот с усилием сдерживается, не поддаваясь чужим чарам.       — Я приеду и мы поговорим. По душам, со всеми откровенностями, ладно? — шепчет вдруг в ухо ему альфа, вынуждая то начать полыхать от шёпота в ушную раковину. Хоби задерживает дыхание, переводя взгляд на супруга.       Он подаётся вперёд и впивается в губы Намджуна со всей силы, зарывается пальцами в уложенные волосы. Пусть останется как можно больше следов принадлежности: распухшие губы, растрёпанные прядки, укусы, засосы, запах Хосока. Пусть всё это коконом обволакивает альфу с предостережением, лишь бы не приближались. Хосок готов простить ему самый ужасный ужас, если руки Джуна будут вот так крепко стискивать его талию, почти приподнимая над полом. Хосок готов убить за него, лишить голов, пытать — что угодно, хоть по самую макушку в крови, но только ради Намджуна. Потому что Намджун — всё, что есть у Хосока. Именно об этом он предупреждал Юнги: не стоит так сильно погрязать в человеке.        Не стоит вливать его вместо крови в вены, думать им, дышать им, жить им. Не стоит. Хоть кто-то должен избежать участи Чон Хосока и не сходить с ума из-за любви, когда та оказывается медленно убивающим ядом.        — Джун, — шепчет омега в беспорядочные, связавшие их намертво поцелуи. — Ты любишь меня, Намджун?       Альфа вдруг останавливается. Его лицо сереет неестественно, взгляд стеклянеет, и сердце Хосока начинает трескаться.       — Просто скажи мне правду, — глухо проговаривает Хоби, а нижняя губа его дрожит. — Любую правду приму. Даже если ты меня никогда не любил, я пойму…       Альфа скользит руками по его поясу, чуть задирая укороченный кардиган и касаясь голой кожи на пояснице.       — Просто скажи мне, — задыхается словами омега, утыкаясь носом в нос мужа. Намджун дышит как-то странно, молчит так долго, что Хосоку уже тошно; грудную клетку буквально разрывает от боли.       Монстр вжимает мужа в стену, кусая за шею, и Хоби пересекает блаженной дрожью. Он готов терпеть эту сладко-острую боль от мужа, если тот будет отдавать все эмоции и желания ему одному. Ему нравятся следы поцелуев и укусов, отпечатки пальцев, синяками застывшие на коже после того, как муж показывает свою страсть. Глубоко спящую, редко выбирающуюся, но принадлежащую только лишь ему одному — Хосоку. Это не любовь, это болезнь, поражающая мозг омеги, его внутренние органы и душу, и Чон готов умирать от неё — неизлечимой, ненормальной. Ему никто в проклятом мире не нужен, кроме Намджуна. Никто. Ни деньги, ни люди, ни сам мир, если не будет Джуна. И он готов молчать до самого гроба об измене Намджуна, не раскрывать перед Сайоной, не просить для альфы наказания. Готов на всё ради него. Эта мысль пульсирует в черепе так сильно, что затмевает зрение.       Хосок может лишь кожей ощущать обжигающие прикосновения альфы, однако его молчание ранит слишком сильно. Намджун не отвечает — любит ли Хосока. Он даже не врёт, а это ещё хуже. Лучше бы лгал, Хосок сожрал бы и эту ложь во имя их семьи.       — Я тебя люблю, слышишь? — шёпотом выдыхает в самое ухо альфы Хосок, обхватывая здоровой рукой за шею и прижимаясь как можно ближе, пока Джун горячими губами утыкается в изгиб покрывающейся мурашками шеи. — Я люблю тебя так сильно, что мне больно. С первой встречи. С того мгновения, как ты вытащил меня из ада, бывшего моим существованием. Ты стал для меня всем, Намджун. Всем… — голос предательски срывается, внутри омеги слишком много чувств. И даже если кто-то назвал бы подобное поведение унижением, Хосок бы прострелил этому человеку голову. Он готов стоять на коленях перед Джуном, словно перед высеченным из гранита силуэтом божества, только дай возможность. — И запомни: я прощу тебе всё, лишь бы ты был со мной. Лишь бы просто был рядом.       Интонации уже чуть ли не истерические, Хосок зажмуривается и вжимается в альфу всем телом, показывая, как нуждается в нём.       — Что бы ни случилось, я останусь на твоей стороне, слышишь?        Намджун почему-то напрягается всем телом и вздрагивает. Каждая мышца альфы кажется Хоби каменной, напряжённой и натянутой, а дыхание — спёртым и нервным. Когда омега чуть отстраняется от супруга, пытаясь заглянуть ему в глаза, то видит там зияющую бездну нерешительности. Словно Монстр о чём-то судорожно вспоминает, ищёт нечто для него важное и необходимое. Они — семья. Единое целое. И даже если Намджун может полноценно существовать без Хосока, то в обратную сторону это не работает.       На втором этаже хлопает дверь — Юнги подаёт признаки присутствия, он нервничает перед свадьбой, должной состояться на днях, но Хосок занят только Джуном, только тем, как обхватывает его за колючую щёку рукой, проводя большим пальцем по лучикам-морщинкам у нижнего века. Джун вдруг сам целует омегу, так, как, кажется, не целовал никогда. И Хоби весь тянется, насыщаясь касанием, в котором содержатся нерасшифрованные чувства.       — Дай мне пару часов, ладно? — шепчет в губы Монстр. — Дождись меня и не ложись спать, Хоби. Нужно закончить одно важное дело, а после нас ждёт серьёзный разговор. Касательно только нас двоих.       Чон поджимает губы, уже догадываясь, о чём хочет поговорить альфа, но всё же, вздохнув, кивает. Намджун ещё раз прижимается к его губам, влажно сминая их, медленно, словно нехотя, отстраняется и сжимает напоследок пальцы омеги, прежде чем покинуть особняк, поспешно спускаясь по ступенькам. Хо только лишь сползает по стене, закрывая глаза рукой. Нельзя. Нельзя любить настолько, что перестаёшь существовать, иначе ты и вправду начнёшь исчезать.

***

      Они должны добраться от отеля к домику на побережье, где сидит запертый Вэн. Чимин с Чонгуком не разговаривает, кажется, уже из принципа, чтобы показать степень обиды и недовольства от происходящего, а Чон только сбрасывает пепел в открытое окно внедорожника. Здесь гораздо теплее, нежели в Корее, так что на них не тёплые пальто, а лишь лёгкие пиджаки. Чонгук всё в той же рубашке с узорами, а Чимин переоделся в лёгкую футболку-поло с зёлёным воротником. Он нервно постукивает изящными пальцами по приборной панели, в очередной раз привлекая внимание Чонгука.       Зажав сигарету зубами, альфа протягивает руку к нему. За ними постоянно следят, и машина — единственное место, куда не смогут добраться щупальца Сайоны. Жан хочет обхватить нервно вздрагивающие пальцы омеги и сжать в ладони, чтобы немо пообещать о благостном будущем. По радио играет приятная песня под акустическую гитару, и Чонгуку даже при незнании языка хочется подпеть. Его тёплые пальцы быстро находят руку омеги, и по первой Пак пытается вырвать ладонь, но это оказывается не так-то просто. Чонгук держит крепко, при этом силясь не причинять неаккуратной боли, втягивает дым, держа зубами сигарету за оранжевый фильтр. Чимин на Жана косится и поджимает полные губы. Но ладонь омеги всё же немного расслабляется, когда подушечкой пальца Чон принимается поглаживать его костяшки.       — Знаешь, что было в моей голове, когда я тебя только встретил? — спрашивает альфа, едва разъединяя губы, лишь бы сигарета не выпала. Чимин не отвечает, но хмыкает, а Жану и не нужно его согласие, чтобы говорить. — Мне показалось, что ты лишь играешь роли. Что у тебя несметное количество масок, за которыми ты прячешь настоящую личину. И, судя по всему, я крайне азартен, потому что желание сорвать с тебя маски растёт с каждым днём.       Омега внимательно вперивается в профиль Чонгука глазами, изучает острую скулу и угол челюсти, сжатые губы и кончик сигареты, алеющий в приближающихся сумерках. Чонгук взгляд его ощущает, но не поворачивается, следя за дорогой. Его пальцы по-прежнему сжимают ладонь Чимина, с каждым мгновением становящуюся всё мягче и расслабленнее.       — Я — по-твоему какой-то эксперимент? — зло буркает омега.       — Скорее загадка, — усмехается Чонгук, искоса поглядывая на него. — Я хотел тебя с первого взгляда. Я никогда ещё не хотел омег, лишь посмотрев на них со стороны. Я никогда не вожделел чужих мужей, но ты — во всём исключение из правил.       Чимин отворачивается, однако пальцы окончательно расслабляет.       — А я с первой встречи знал, что ты такой же, как мои братья и муж, — цедит Пак, и внутри Чонгука протестующе скребёт.       Хотя, признаться честно, мало чем Жан отличается от Монстра и ему подобных. Он в первую очередь гангстер — жёсткий, властный, изгвазданный в крови человек, который ненавидит, когда ему перечат. Очарование Чимином захлестнуло Чонгука, однако он никогда не выключал шестое чувство, в течение почти сорока лет не позволяющее ему сдохнуть, и не зря это делал. Чонгук хорошо чует опасность, а ещё его в задницу поцеловала Фортуна, так что многое сходит с рук благодаря удачливости. Альфа выбрасывает окурок в окно, видя позади машину сопровождения с чёрными тонированными стёклами. Хмыкает, прежде чем вернуть внимание к омеге.       — Да, я такой же убийца и наркоторговец.       — Это и без пояснений понятно, — шипит Чимин, его ладонь в хватке Чонгука снова напрягается. — Я о другом.       — О чём же?       Чимин несколько мгновений молчит и поджимает губы, словно не хочет делиться своими мыслями. Но после всё же медленно чеканит каждое слово:       — Что ты захочешь подавить меня. Потому что вы — альфы — привыкли, чтобы омеги извивались и подчинялись. Ты лишь заманивал тем, будто уважаешь меня и мои мысли.       Чонгук вздыхает со вселенской усталостью. Глупый омега. Подавление и защита — разные вещи. Чону всё равно, сколько Чимин собирался играть со своими братьями и Сайоной в смертельную версию пряток-салок, Чонгуку плевать, сколько хочет Пак порешать людей. Пока это непосредственно не угрожает самому омеге. Пока это не встаёт между ними нерушимой стеной. И пора заканчивать партию игры тем, что Чонгук осалит участников вместо Чимина. Жан поднимает их руки и переворачивает, чтобы поцеловать тыльную сторону ладони Пака. Тот явно вздрагивает — он привык отвечать уже на ласки, видно, что прикипел к ним, что ощущает себя от прикосновений комфортно, не хочется от них огораживаться, но по-прежнему тешит обиду и злобу на Жана за его решение.       Они подъезжают к вилле, судя по указателям, и Чонгук ненадолго оставляет реплику Пака без ответа. Он оборачивается только тогда, когда они тормозят на подъездной дорожке крохотного неогороженного домика у моря. Здесь по меньшей мере десяток машин, беглым взглядом в серой предсумеречной дымке Чонгук пересчитывает бойцов. По трое — по периметру дома. Ещё несколько дежурит у машин. Ещё двое, но не азиатов — смуглокожих, с вальяжными движениями тела, явно испанцев, приближаются к ним, чтобы сопроводить в дом.       — Если мне потребуется взять тебя подмышку и увезти прочь отсюда, я это сделаю даже против твоей воли, — выдаёт тихо альфа. — Ты дал мне обещание, которое нарушить не получится. Почти заключил сделку с дьяволом, mon chaton.       — Я знаю, на что шёл, произнеся те слова, — недовольно проговаривает Пак, кривя губы. — Я знаю, что уже продал тебе душу, mon diable, но это не значит, будто ты можешь мною распоряжаться словно вещью. За всю жизнь со мной так достаточно поступали.       Они предусмотрительно не касаются друг друга, пока на них направленно слишком много внимания, словно бы ведут обыкновенную беседу по деловым вопросам — лицо Пака непроницаемая маска, Чонгук — спокоен, как слон.       — Le fait que j'ai des sentiments pour toi ne signifie pas que je suis ton esclave, Jean, — с диким акцентом, медленно, но проговаривает омега, глядя ему в глаза.       — То есть они всё-таки есть.       — Словно прежде ты этого не заметил, — нахмуривается Чимин. Его нос слегка краснеет и это незаметно в полутьме салона автомобиля. — Не ограничивай меня, не запирай меня.       — И дать тебе умереть? — изгибает бровь Чонгук. — То, что я сказал в отеле, не обговаривается, mon chaton, я больше не позволю тебе играть в эти кошки-мышки. Теперь судьба твоего плана в моих руках.        Чимин почти задыхается от гнева, глядя на альфу, но сейчас перед ними стоит задание Монстра, которое оба должны выполнить из-за новой сделки: Чонгук подождёт со всеми своими махинациями до свадьбы Юнги и Тэ, то бишь, всего лишь пара дней. Вскоре они поженятся, и Чонгук вступит в игру с другими условиями и другими козырями. Однако по взгляду Чимина осознаёт, что тот вполне способен из вредности вставлять ему палки в колёса.       — Я понимаю твоё желание отомстить, Чимин, — спокойно проговаривает Чонгук, хотя у них почти не осталось времени — испанцы застыли перед машиной с каждой стороны. — Я поддерживаю, что твой брат заслужил возмездия, не говоря об этом ублюдке. Но власть, попавшая в твои руки, месть и злость ослепили тебя, mon chaton, так позволь стать твоими глазами.       Чимин поджимает губы лишь на секунду и ничего не отвечает, с невозмутимым выражением лица покидает салон первым, пока смуглокожий альфа с интересом оглядывает его слегка растёпанные волосы, не вытаскивая рук из карманов потёртых джинсов.       — Добро пожаловать, — усмехается на английском тот, что приветствует Чонгука. Хочется обернуться на омегу, но Жан это давит, не позволяя себя в чём-либо уличить, а ведь Монстр явно послал слежку не просто так, да и мельком проскочившая в его последних словах в Сеуле угроза была отчётлива. — Ваш жених ждёт вас.       Хочется скривиться от этого выражения. Вэн — лишь ресурс и красивая игрушка, с помощью которой Намджун хочет посадить Чонгука на короткий поводок, ещё не зная всей поднаготной. И это — главный фактор того, что успокаивает альфу, но не омегу, который даже благодаря превосходной актёрской игре не в состоянии сокрыть ярости, мимолётно коснувшейся лица от того, что сказал испанец.       — Ведите, — прикусывает фильтр очередной сигареты Чон, щёлкает бензиновой зажигалкой, пока испанец усмехается и кивает ему в сторону хорошо на этот раз охраняющегося дома. Теперь всё зависит от Чимина: уговорит ли Вэна омега, сможет ли подстроиться под замысел Чона или убьёт его прямо там, исходя ревностью и тем самым полностью портя всю ситуацию окончательно. И, как бы ни хотелось Чонгуку видеть эту эмоцию как можно ярче, знать, что Чимин его ревнует и готов перерезать другому омеге глотку от своих чувств, которые упомянул в машине, он не готов вскрывать козыри из рукавов. Пока не готов.

***

      Намджун много думал в последние дни, настолько много, что его голова готова вспухнуть уже от количества там творящегося безумия. Последняя неделя жизни оказалась настолько напряжённой, что альфа уже просто хочет убить кого-нибудь голыми руками, лишь бы снять стресс. Увидеть кровь, кажущуюся облегчением для его воспалённого рассудка, лишить кого-то жизни, лишь позволить ипостаси Монстра вырваться наружу и исполнить на данный момент самое заветное желание: искрошить чьи-то кости. Смерти Чосока и его прихвостней-Нуаров оказалось недостаточно для удовлетворения потребностей, по-прежнему Джуна преследуют мысли, что всё это ещё не конец, что лишь начало чего-то крайне масштабного и кровопролитного.       В Сайоне поговаривают, что у Ви непревзойдённая чуйка. Да, в каких-то аспектах шестое чувство у Тэхёна развито гораздо больше, нежели у рационального и ищущего подтверждения старшего брата, однако он тоже не страдает от того, чтобы его интуиция подводила. Только лишь, по всей видимости, в случае с Чимином подвела. Тэхён почти поругался с ним, доказывая, что их младший брат не может быть предателем, не способен вот так опрокинуть Джуна и остальную семью, подвергая смертельной опасности, но Джун упёрся рогом. Если он не может чем-то подтвердить или же опровергнуть информацию — Монстр в неё не поверит. Но он ошибся и даже рад, что так получилось, ведь если бы Чимин по правде оказался бы крысой, это сулило бы множество трудностей. К примеру то, что пусть Пак не оказывается посвящён в тайны управления Сайоной, но он достаточно приближен и знает слишком много уязвимых мест группировки, что было бы на руку Нуарам. Или же… это просто было бы чудовищным непростительным предательством.       Нутро Намджуна вспыхивает ехидным смехом, а после довершается голосом, звенящим в голове: «И это было бы заслуженно». Да. Намджун заслужил ненависть младшего брата, пусть упорно старается этот факт отбрасывать из головы как можно дальше. Он поступил так, как мог на тот момент, когда они почти полегли все. Да, братья знают меньше, чем мог бы им дать Монстр, особенно Чимин. Но даже так… Намджун не хочет об этом думать. Единственное, что в последние дни заполонило его голову — это две вещи.       Первая — то, что однозначно нужно избавляться от Нишинойи. Кажется, японец перешёл дорогу не просто мелкой группировке, рождённой на просторах Сеула, а теперь пытающейся третировать Сайону, а кому-то, кто крайне на якудза обозлён. В ином случае Намджун просто не может сыскать объяснений для настолько яростных атак, что Нуары даже проникли в брюхо Сайоны, желая разрушить её изнутри. Быть может, мотивацией отчасти послужили деньги и власть, но если они были бы причиной для развернувшейся дряни, то гангстеры были бы не столь агрессивны в своих нападках. Конечно, немалую роль сыграл тут и Ви, раздраконивший главу противоборствующей группировки, но с этим уже ничего не попишешь.       Вторая мысль, не дающая покоя Намджуну, — Сокджин. И если с первой пока не получается разобраться, то со второй он уже попросту обязан.       Альфа несколько дней перемалывал это всё в труху, в костный фарш из предположений и размышлений: почему его так резко потянуло к Джину? Что с ним происходило? Не найдя достойного объяснения, Монстр просто решил, что это помешательство в прямом смысле слова. Помешательство от застойной жизни, которая, вероятно, кажется ему скучной, а у секретаря вышло вызвать у Намджуна эмоции, что и привлекло внимание. Эмоции — вот чего так отчаянно всю жизнь не хватало Джуну. С детства силой, переломами души и тела его приучали к тому, что глава группировки должен быть бесстрастен. И маленький альфа замкнул все чувства внутри. Он горевал по смерти папы, но не позволял этому горю затмевать рассудок. Он гневался на отца за то, что Союн делал с Тэхёном, но молчал и задавливал гнев в себе. Он пытался полюбить Чимина, когда тот появился на свет, но с возрастом ему показалось, что просто разучился чувствовать.       А тут Джин. Пусть появился омега давно, но эмоции вызвал только сейчас, и они, прежде уничтоженные на корню, задавленные и сожжённые, вырвались наружу, охватывая его пламенем. Это были ошибочные шаги, нечестивые, влекущие за собой последствия. Он молол и молол это всё в голове. Сокджин в разуме сплетался с Хосоком — с его мужем, верно ждущим дома, с тем, кто сегодня сказал слова, похлеще режущие, нежели мачете в руках противника. Хосок сказал, что примет его любым. Безумная, бесконтрольная любовь, опасная. Острая, как кайенский перец, но нужная.       Джуну кажется, что безумие начало ускользать от него. Стоило окунуться в проблемы Сайоны и позволить рассудку протрезветь, как нужда в Джине принялась схлыневать. Альфа избавлялся от бешенства, рождённого другим человеком, его разум видел светлее, рассуждал более здраво. Сокджин плохо на него влияет.       А ещё на приёме, ощутив прогорклую неприятную ревность, Намджун снова окунулся в эмоции. Хосок флиртовал с другими альфами. И делал это так легко и непринуждённо, словно рождён был очаровывать мужчин. Его движения не портила перевязь с гипсом, его голос, кажущийся патокой, впервые с такими интонациями был обращён не к нему — не к Джуну. И от этого чудовище внутри взвыло. Привыкший к покорности супруга, Намджун позабыл, что Чон Хосок — эффектный омега, способный вскружить голову по щелчку пальцев. Омега, принадлежащий ему одному, о чём альфа опрометчиво успел утратить знания. И стоило только представить да и воочию узреть то, что другие мужчины могут интересоваться Хосоком, как Джун почти взбесился.       Его обнажённая сексуальная спина с острыми позвонками и ладными мышцами, его руки, оголённые и такие притягательные, его прищур и изгиб губ, да каждый выдох провоцировал Джуна сгорать от ревности. И Хосок ловко этим манипулировал, вынуждая Джуна ревновать и желать его ещё больше. Честно говоря, он едва ли не завёлся от секундного зрелища, как Чон вошёл в зал, полный трупов, и даже бровью не повёл. Он больше переживал за Юнги, держа пистолет в изящных узловатых пальцах, чем о крови, касающейся подошвы туфель. Намджун словно видел его заново, протрезвев от яда, опутавшего его прежде.       И сегодня, когда он сжимал мужа в руках, вывод сделан был окончательно — он должен оборвать все связи с Джином. Абсолютно все. Исполнить давнюю прихоть и просьбу супруга, дать Сокджину свободу от своего общества, избавить от должности и честно скзазать обо всём, что между ними происходило. Как бы Намджун ни запутался в себе, он понял, что должен вернуться на верную дорожку, пока ещё не слишком поздно и пока Сокджин снова не оплёл его своими чарами, вынуждая крупно ошибаться с каждым шагом всё больше. Потому, сидя за рулём машины с заглушенным мотором под окнами жилого дома, Джун мысленно настраивается. Он не задержится в квартире омеги дольше получаса. Скажет всё, расставит между ними точки и приличное расстояние, напоминая им обоим, что женат. И себе — в первую очередь.       Альфа пристально глядит на подъезд, вздыхает и покидает салон авто — не в его характере трусить в конце концов. Намджун размашисто и решительно преодолевает расстояние между машиной и парадной, прежде чем войти туда, без всяких преград ибо знает код, стремительно приблизиться к лифту и нажать, оказавшись в кабине, на необходимый этаж. Сущность альфы не должна дрогнуть, Намджун строг к себе, почти беспощаден. Было бы прекрасно вообще не входить в квартиру Джина, решить всё так — не оказываясь в одних квадратных метрах, но Джун не хочет, чтобы их подслушали.       Створки лифта раскрываются на нужном этаже, и альфа, поправив лацканы пиджака, останавливается перед дверью. Звонит в звонок и ждёт, чуть ли не мысленно проговаривая то, что должен сказать помощнику. Омега торопливо распахивает входную дверь и широко улыбается Намджуну. Домашний, растрёпанный, румянец кусает его щёки, а грудь вспархивает от каждого вдоха.       — Джун, — прикусывает полную губу Сокджин, глаза его блестят, стоит упасть взгляду на альфу. — Проходи, — отступает он в сторону, чтбы пропустить Монстра.       Намджун проходит не разуваясь. Незачем — он надолго тут не планирует задерживаться, а Сокджин закрывает за ним дверь. Он шаркает босыми ногами, ступни которых чуть прикрывают лёгкие штанины домашних брюк, в сторону кухни.       — Проходи, ты голоден?       — Нет, я ненадолго. Мы поговорим и я уеду, — старается как можно больше холода вложить альфа в слова, отчего плечи Джина напрягаются.       — Хотя бы чашку чая, чтобы горло смочить, — голос Джина вздрагивает, и Намджуну становится жаль. Они ведь… оба виновны в произошедшем, оба дали этому случиться между ними этому сумасшедшему пожару. Намджун особенно. Потому, тяжело вздохнув, присаживается за кухонный маленький стол, вызывая во взгляде омеги тихую радость.       — Лишь чашку. Я тороплюсь.       — Снова какие-то проблемы с комитетом? — осторожно спрашивает Сокджин, отворачиваясь, чтобы заварить чай в чашках. Он возится, пока альфа стучит кончиком указательного пальца по тёмной зеркальной поверхности обеденного стола.       — Нет, мне нужно домой.       Повисает молчание, спина Сокджина кажется прямой, словно палка, плечи — тугими канатами, мощь которых не сокрыть за тканью растянутой футболки. Он замирает, а после ссутуливается несчастно, но Джун давит в себе любой всполох, кроме тех, ради которых сюда вообще пришёл.       — Собственно, из-за чего я хотел поговорить, — понижает голос Монстр, делая его строгим, но не злым, хотя злиться хочется. Сокджин ставит перед ним красивую ребристую чашку из набора с блюдцем, а сам садится рядом, не отрывая взгляда от коричневой жидкости в собственной кружке.       — Видимо, о нас, — подрагивающим голосом произносит он.       — Не должно быть никаких нас, Джин, — выдаёт альфа, и омега почти сжимается от его слов. — Это мой проступок. Моя ошибка. Я не должен был и соглашаться на то, чтобы пойти с тобой в тот ресторан. Я беру на себя ответственность и прошу извинений за то, что ввёл тебя в заблуждение.       Горло вдруг пересыхает, вид несчастного Джина то ли раздражает, то ли будит непотребные мысли снова, но Намджун стойко их сдерживает. Лишь подхватывает чашку, чтобы отхлебнуть хороший большой глоток чая, стараясь перевести дух. Джин блестящими от слёз глазами со странным выражением наблюдает за тем, как Джун проглатывает жидкость.       — Это должно прекратиться, пока не перешло в нечто серьёзное. В измену.       — А до этого всё было несерьёзно? — глухо спрашивает тот. — Твои взгляды, твоя ревность, твои поцелуи. Всё это было игрой?       — Я ошибся, — жёстко выговаривает альфа. — Я опрометчиво позабыл, как и ты, что являюсь женатым человеком, Джин. У меня есть муж, который ждёт меня дома. На моих плечах кодекс, запрещающий измену и карающий её. Нам нужно остановить этот поезд, пока он не снёс нас обоих.       Сокджин неистово пытается сдержать дрожь в губах, глядя на альфу. Джун старается придать выражению на лице больше холодности, чтобы омегу оттолкнуть.       — Ты совсем ничего ко мне не чувствуешь? — с мольбой спрашивает он, хватая Намджуна за руку и стискивая шершавые тёплые пальцы. Прикладывает костяшки к своей щеке, словно пытается пробудить то самое помешательство, то, что подталкивало альфу прежде. — Ничего?.. Я видел в твоих глазах то, что так долго искал — твою любовь, я не верю, что они меня обманывали…       — По всей видимости, они всё же тебе лгали, — выдыхает Монстр, вынуждая Сокджина побледнеть.       — Почему? — отчаянно шепчет он. — Почему даже сейчас, когда ты явно меня хочешь, ты остановился? Ответь мне, Джун…       Альфа выпутывает руку из хватки и тяжело вздыхает, словно хочет стереть чужое прикосновение, лишь бы не подталкивало его к опрометчивым шагам, не дурманило рассудок.       — Я… просто оступился.       — Почему не я, Джун? — повышает голос омега. — Я рядом с тобой столько лет. Это из-за того, что я отличаюсь? — уже едва ли не плачет Ким, нижняя губа дрожит.       Альфа допивает чай одним глотком, надеясь, что этим закончит пребывание здесь как можно скорее. Он хочет выйти из удушливой атмосферы, ему становится жарко и воротник сорочки давит на кадык, отчего Джун расслабляет пуговицу, прежде чем заговорить снова:       — Я люблю его.       Сокджин вздрагивает, словно от пощёчины.       — Сегодня я отчётливо понял, что люблю его. Несмотря на то, какое я чудовище, несмотря на то, что наш брак начался с договора и отсутствия чувств, он рядом со мной всегда. Он смог искренне меня полюбить, видя, какой я на самом деле человек, видя всю дрянь внутри. И теперь я понимаю, что люблю его. Своим извращённым способом, так, как даже мне самому непонятно, но всё же люблю. И я не готов жертвовать им ради тебя — вот и всё объяснение. Не подвергаю сомнениям твои чувства, но у меня, кроме желания трахнуть тебя, нет ничего больше. С ним я останусь до конца жизни, как мне предписывает кодекс. Даже если он не сможет мне родить детей, плевать, я буду с Хосоком.       Сокджин с мёртвым выражением лица сидит рядом и разрушенно глядит в глаза Намджуну. Кожа его бледна, словно омега замёрз, а Намджуну становится всё жарче. Он покашливает, ощущая першение в горле, но списывает его на нервы, а Джин даже не старается утереть слёз с щёк.       — Мне жаль, что я дал тебе надежду, — поднимается альфа со стула, намереваясь уйти, потому что закончил говорить, но его вдруг пошатывает. Сердце бьётся неестественно быстро, почти на границе глотки, пульсирует болезненно, воспалённо, а взгляд подёргивает пеленой. — Я… ухо…       Горло першит невыносимо. Начинает тошнить, и Намджун не может дышать. Он вперивается в спокойно сидящего омегу с тем же нечитаемым выражением лица, который даже не двигается, пытаясь понять, что с альфой. Это может значить лишь одно…       — Ты прав в том, что ошибся, Джун, — голос Джина раздваивается, сознание альфы предательски оставляет его, накреняясь, словно тот перепил. Сокджин явно что-то подсыпал ему в чай. Взгляд мечется к столешнице, где Джун едва ли в состоянии рассмотреть, когда подходит, след измолотых таблеток. Хватается за край стола, сгребая белую пыль пальцами и часто, с хрипами дышит. Не понимает, чем именно омега его решил свалить. Убьёт в отместку за то, что Монстр его отверг? Но не похоже. Тело наливается слабостью, сознание пошатывается, однако Намджун не падает замертво.       — Однако ошибся ещё в кое-чём, — голос бьёт больно по черепу изнутри, и Намджун пытается что-то сказать, но не получается, язык словно опух и прилип к нёбу. Он вцепляется в столешницу, но пол под ногами принимается ходить ходуном, или же это вещество, подсыпанное Джином, играет злую шутку?.. — Этот поезд уже не остановить.

***

      Чимин выходит из домика и сразу же прикуривает сигарету, глядя на звёздное небо, кажущееся ярче из-за отдалённости от города, пресыщенного искусственным светом. Он выпускает облачко сигаретного дыма в воздух, уже зная, что Чонгук за ним наблюдает. Разговор с Вэном прошёл тяжело. И Чимину на середине даже пришлось выставить Чонгука за дверь, чтобы поговорить с упрямым и молчащим в протесте омегой наедине.       — Хочешь жить? — спрашивал Пак, сидя напротив сжавшегося мужчины, словно прячущегося от всех остальных и сжимающего в руках закутанного в плед младенца. — Тебе, вероятно, уже плевать на свою жизнь после того, что мы сделали с твоим мужем и твоей семьёй. Но я могу понять то, что тебе не всё равно на будущее сына.       — Вы всё равно избавитесь от меня, — впервые подал осипший от долгого молчания голос Ха. — Как только добьётесь своего, я стану не нужен.       Чимин кивал, подтверждая. А смысл скрывать, если Вэн всё и так понял? Он устало упирался в колени ладонями и буравил омегу взглядом, подбираясь и давя всё сильнее.       — Но ты бы хотел побыть с сыном подольше? — склонял голову Пак, отчего взгляд омеги тут же вспыхнул. — Ты бы хотел увидеть его первые шаги, услышать первые слова, отвести в школу. Видеть его, а не лежать в земле, верно?       Вэн тяжело сглатывал слюну и опускал глаза, по чему Пак понимал — попал. Он ведь тоже омега, он знает, куда давить, даже если самому отчасти больно от своих слов.       — Пойди навстречу Сайоне, — выпрямлялся он, тут же приманивая внимание Вэна. — Стань покорнее, моли о прощении и обещай молчать.       Тактика маловероятная, но могла бы сработать, вот что крутилось в голове Чимина. Или, по крайней мере, они могли бы довезти Вэна до Кореи без особого сопротивления. Первостепенной задачей Чимина было и есть доставить оставшегося в живых Ха обратно к Монстру. А что тот будет делать с Вэном дальше — ему насрать. Лишь бы омега не маячил рядом с Чонгуком и дело не дошло до свадьбы.       — Он хочет выдать меня замуж, да? — отчаянно шептал тот, сжимаясь почти в клубок вокруг младенца, кряхтящего во сне. — За этого мужчину, с которым ты приехал.       — Да, — безжалостно выдыхал Чимин, не видя причин лгать снова. — И если больше не будешь тупить и сбегать от нас, возможно, проживёшь чуть дольше и сможешь побыть с сыном. Если заслужишь доверие, хотя это маловероятно, то сможешь дожить до старости. Относительно. Всё зависит от тебя, Вэн.       — Как ты можешь быть таким? — со слезами спрашивал омега, поглаживая сына по лысой головке. — Таким жестоким.       — Какой есть. Сайона не терпит слабых, тебе ли не знать. Я хочу выжить, как и ты, просто у нас разные пути, — Чимин не лукавил. В этой ситуации ему больше хотелось бы влепить хорошенько Вэну, лишь бы спустить эмоции и ненависть, зарождающуюся к этому человеку из-за того, что брат хочет женить на нём Чонгука, но сдерживался. С одной стороны, это они с Жаном виноваты в том, что Вэн оказался в подобной ситуации.        Жгла ли Пака за это вина? Если только отголосками в основании черепа, не больше. Главное, что живы они двое. Вэн шмыгал носом и воззрялся на Чимина.       — Я поеду с вами, если ты замолвишь за меня слово перед Монстром. Пусть позволят мне хоть немного растить Сынмина… — Чимину хотелось раздражённо закатить глаза. И без того ярость плескалась внутри из-за разговоров, заведённых Чонгуком, а тут ещё и этот… бесит. Чимину хотелось брезгливо искривить губы. Напряжение внутри достигло уже неимоверных пределов и вот-вот грозилось выплеснуться ядом в пространство.       — Хорошо, — деланно ровным голосом выдал ответ он Вэну, на что омега неверяще уставился в глаза Паку. — Поднимай задницу и собирай манатки. Обеденным рейсом вернёмся в Сеул.       Вэн посерел от звука голоса Чимина, но покорно кивнул и задержал дыхание, пока Пак поднялся, чтобы покинуть домишко. Он бы лучше прикончил Вэна своими руками без жалости и сожаления, а мальца бы подкинул какому-нибудь приюту, чтобы тот потерялся с радаров Намджуна навсегда, но не может. Не в окружении стольких людей Сайоны и, кажется, не только. Судя из того, что тут маячат местные, значит, Джун обратился к картелям в Испании в поисках Вэна.       Теперь он стоит и ощущает взгляд Чонгука на себе, потягивая никотиновый дым и перекатывая его горечь на языке.       — Прогуляемся? Расскажешь, как всё прошло, — ровно выдыхает альфа, опершись плечом о деревянную стену домика у моря. Чимин сразу смекает, что рядом есть лишние уши, и покорно идёт за Жаном.       Они шагают по рыхлому песку, а морской воздух с порывами ветра хлещет им в лица всё сильнее, заглушая звуки голосов. Остановившись на приличном расстоянии, теперь уже альфа прикуривает сигарету.       — Он согласился, — утверждающе произносит Чон, на что Пак хмыкает.       — Конечно согласился, у него другого выхода нет, кроме как согласиться ну или убить себя и ребёнка. Но кишка тонка для такого, — проговаривает, перекатывая губами табачный дым омега. — Ты позвал меня не ради Вэна.       — Не ради него, — криво усмехается Чонгук.       — Не заводи свою шарманку снова.       — Если ты попробуешь что-то сделать за моей спиной, это обернётся неприятностью, Чимин.       — Угрожаешь мне? — злость начинает клокотать в его желудке, и даже опаляющие чувства к альфе не могут остановить эту вспышку.       — Я никогда бы не посмел тебе угрожать, я говорю факты. Если…       — Я не отступлю, — почти рявкает он, но сдерживается, понимая, что за ними могут наблюдать со стороны дома.       — Тебе придётся, mon chaton, — вздыхает Чонгук, пока Чимин втаптывает в песок окурок. — Хватит. Я пообещал подождать до свадьбы. После заключения брака между Малышом и Ви, мы прекратим двигаться по твоему плану и начнём по моему.       Чимин буравит его взглядом и едва ли сдерживается от того, чтобы оскалиться.       — Я хочу того же, чего и ты, — с долей усталости проговаривает Чонгук. — Не вынуждай меня красть тебя и привязывать к кровати верёвкой. Мы ведь можем доверять друг другу, да? — Чонгук глядит испытывающе.       Он хочет остановить игру Пака и начать собственную, наполненную другим. Он хочет, чтобы Чимин доверился ему и возложил на плечи все трудности, убирая груз с собственных. Он хочет удостовериться, что может доверять в этом плане Паку и не получит нож в спину. Но готов ли капитулировать перед альфой сам Чимин? Хочется. Хочется, чтобы Чон наконец снял с него эту ужасающую ношу, но больше всего хочется раскромсать врагов, упиваясь их гибелью. Перегрызть зубами горло мужу и выпустить обойму патронов в грудь брата. Уничтожить Сайону под корень, чтобы не сумела возродиться из этого дерьма. Сможет ли эта мстительная дрянь, тёмная и вязкая, отпустить омегу? Способен ли Чимин подтвердить, что нечто внутри него, родившееся из-за Чонгука, окажется сильнее желания отомстить?..       Чон ждёт ответ, пока люди вокруг домика начинают приходить в движение, готовясь отбывать в Нерху. Чонгук буравит его тёмными глазами, видно, как он хочет подойти и прикоснуться, но не может.       — Хорошо, — хрипло выдыхает омега, пряча в лёгком пиджаке ладони, засовывая те в карманы. — Хорошо. После свадьбы я отдаю поводья тебе.       Чонгук не улыбается, но глаза его заметно вспыхивают. Чем-то глубоким, чёрно-оранжевым, словно угли, по-прежнему тлеющие, когда на те махнули веером, вынуждая заново разгораться.       — Хорошо, — выдыхает Чонгук. — Надеюсь, мы закончим всё это как можно быстрее.       — Что ты собираешься делать?       — Не здесь и не сейчас нам это обсуждать, mon sang, — выдыхает Чонгук, кивая на домик, где их уже наверняка ждут к отбытию, а сам набирает кого-то по телефону.

***

      Хосок ждёт. Правда ждёт, правда верит Намджуну до последнего. Он успевает за это время успокоить явно нервничающего из-за совсем скорой свадьбы Юнги. Омега весь на нервах, да и недавняя ситуация с приёмом нагнетает. Они ужинают вдвоём, потому что Ви тоже подозрительно нет в особняке, что немудрено — у них масса проблем после полностью унитоженного дома, многое приходится скрывать и подделывать, и Хосок как никогда нужен младшему.       — Ты тоже так волновался перед свадьбой? — тихо спрашивает омега, ютясь с Хоби на диване в гостиной.       — Да, я дрожал как брошенный щенок под дождём, — посмеивается Чон и поглаживает Юнги по плечу. В полутьме гостиной тот кажется ещё моложе и ещё взволнованнее. — Всё пройдёт хорошо, насладись этим днём, Юнги-я.       Мин искренне пытается улыбнуться, но волнения в нём слишком много, так что губы подрагивают.       — Ложись спать, — треплет Хосок его по щеке, — завтра трудный день. Отдыхай как следует, потому что послезавтра вообще будет дурдом.       — А ты? — спрашивает омега, глядя на него.       Юнги хочется оберегать. Он кажется по-прежнему неиспорченным, по-детски наивным в отличие от самого Хоби. Тот даже ловит себя на мысли, что к Юнги испытывает ту самую нужду заботиться, словно бы тот — его собственный отпрыск. И если не может дать родительскую любовь своему сыну, отдаст всё, что скопилось за годы, Юнги, поддержит перед важным и волнительным в любом случае событием.       — Я подожду Джуна, — улыбается, стараясь сокрыть собственную нервозность, он и подталкивает Юнги к выходу из гостиной. — Отдохни, Юнги. Завтра ещё нужно будет собрать чемодан к медовому месяцу.       Малыш поднимается и, нервно дёрнув пальцами, покидает Хосока, оставляя наедине с противными мыслями, обгладывающими кости с упоением и алчностью.       Он ждёт дальше. И когда часы пробивают полночь, а глаза начинают от усталости, скопившейся из-за подготовки к свадьбе, слипаться. Он ждёт тогда, когда мир погружается в изнурительную ночную тишину, когда гаснет выключившийся экран телевизора. Он хочет спать, но покорно ждёт, мысленно убеждая себя в том, что что-то случилось. Намджун исполняет обещания, всегда до этого исполнял, или то Хосок старается утешить уже не выдерживающую психику. Он должен дождаться альфу.       Но за окном начинает уже сереть небо, а надежда — гаснуть внутри. Нервы оказываются натянутыми до предела, ярость просыпается от усталости и недосыпа. Хосок ощущает, как она кислотой обжигает пищевод, и сглатывает комок в глотке. Не приехал. Уже рассвет, а он так и не явился. Где Джун? С ним? Почему? Почему пообещал приехать и не исполнил? Это виноват блядский Сокджин, почему-то Хоби оказывается на миллион процентов в данном убеждён. Потому, прежде лежавший безвольно на мягком диване, омега выпрямляется и садится, опухшими и покрасневшими глазами глядит в светлеющее небо.       Нащупав в кармане домашних брюк смартфон, убеждается, что не пропустил звонков от мужа. А ещё видит время — начало шестого утра. Хоби поджимает от злости губы. Ему надоело, надоело это терпеть. С Намджуном он поговорит позже, а вот проблему с Джином нужно решать немедленно. И при этом нет желания использовать людей мужа или деверя — Тэхёна, — Хосок должен сделать всё так, чтобы не прикопаться, а если и выяснится, то никто ничего не успеет сделать. Но где ему взять этот человеческий ресурс, способный избавить его от проклятого омеги на горизонте?       Взгляд Чона ожесточается, под веками жжёт от нехватки сна и непролитых, сдержанных слёз. Хосок разблокирует экран и ищет контакт, который стоило бы удалить ещё несколько лет назад, но он сохранил. Не планировал больше никогда звонить, просто оказался слаб перед собственной сентиментальностью, видя в чудовище человека. Клацнув на вызов, омега прикладывает трубку к уху и ждёт; его почти оглушает собственным биением сердца и длинными гудками в полотне разделяющей их связи. Быть может, трубку не поднимут — ещё слишком рано, но Хоби вздрагивает, когда гудки обрываются тишиной шорохов и низким, едва ли знакомым голосом:       — А я-то думал, что уже крышей поехал, увидев твой номер.       Хосок тяжело сглатывает, но борется с противностью, поднимающейся из живота. Ему нужна помощь. И пока её негде взять, если Чон не готов тут же спалиться перед мужем, используя его парней.       — Окажи мне услугу, — глухо проговаривает Хосок.       — С чего ты решил, что я соглашусь? — зло отвечают ему. — Тебе хватило духу звонить мне с просьбой об услуге, серьёзно? Ты настолько отчаялся?       Хоби ковыряет обивку дивана и старается дышать ровно, не выдавая своего состояния. Он должен убедить собеседника в том, что тот поимеет со сделки выгоду, он знает, какую выгоду этот человек ищет и искал всегда.       — Я исполню твою просьбу, если поможешь.       — Хах, — посмеивается голос на том конце, рокочущий, словно соскакивающий с нежности на ненависть. — И что же за услугу ты просишь?       — Нужно показать одной суке, где её место, — безжалостно выговаривает Чон, а на душе всё тяжелее. Но ярость достигла такого апогея, что всё равно даже на боль и ненависть к этому мужчине, с коим Хосок ведёт беседу. — Желательно так, чтобы он запомнил на всю жизнь. Если не поймёт — подсказать, где лучше земля пахнет. Я заплачу столько, сколько ты попросишь.       Собеседник хрипло посмеивается, словно издевается.       — Платить будешь моим ребятам. Ты ведь сто процентно вкурсе всех новостей обо мне, да? А мне… ты знаешь, что я попрошу.       — Ничего сверх морали, — становится выше голос Хосока.       — Тогда что ты можешь мне предложить?       — Я встречусь с тобой, как ты тогда просил. Лишь встречусь, — давит Хосок. — И мы поговорим. Этого будет достаточно помимо денег, в которых ты и твоя шайка всё время нуждаетесь?       — Мне всегда будет мало, — жёстко доносится из трубки. — Но сегодня я не буду слишком жадным и соглашусь на эти крохи. Через два часа, адрес я скину тебе в смс.       Повисает тяжёлое, словно смола, молчание, вся спина омеги уже в поту, рубашка прилипает к коже от ужаса, который начинает охватывать Хосока от осознания, на что он идёт ради того, чтобы избавиться от Сокджина.       — До встречи, хён, — язвительно, насмешливо выделяя давно забытое и заброшенное от этого человека обращение, прежде чем звонок завершается.