virtue

      Чимин, ёжась от холода, влетает в фойе больницы и сразу же мчится к стойке регистрации приёмного покоя. Ему услужливо подсказывают, что Чон Хосок после наложения гипса на сломанную в ДТП руку отдыхает в палате семьсот четыре, а вот Мин Юнги — всё ещё на операции. Омега торопливо, игнорируя вопли уборщика по поводу грязи на плитке в коридорах, мчится в сторону палаты Хосока. Он уже видел шесть машин, принадлежащих Сайоне, значит, братья и их люди уже здесь. Когда Монстр позвонил ему и почти мёртвым голосом сообщил, что Хоби и Малыш попали в аварию, Чимин тут же сорвался и поехал в больницу, адрес которой брат назвал.        И не то чтобы он ратовал за их здоровье, по крайней мере Хосока, но явиться обязан. Мало ли что братья ляпнут здесь, что может дать наводку на то, кто виновен в проишествии, а Чимин почему-то на девяносто процентов уверен, что виновник есть.        Он поднимается на лифте на нужный этаж и торопливо переступает ногами, чтобы поскорее отыскать глазами значок нужной палаты. Нет необходимости вглядываться в цифры — возле палаты господина Чон Хосока стоит шестеро мужчин. Ещё двое — у окна, и нескольких Чимин не заметил у лифта. Его не трогают по одной простой причине — он третий сын Сайоны. Будь кто другой, его бы уже скрутили по рукам и ногам и пытали, не чураясь больничных стен. Значит, Монстр оценивает ситуацию, как серьёзную.        Чимин входит без стука. Замечает у окна Намджуна, напряжённо стискивающего крупные руки за спиной. На больничной койке — Хосок. Он бледен, лицо в порезах и ссадинах, а руку увивает плотный каркас гипса во всё предплечье. Хосок несчастно глядит на вошедшего Чимина, почти испуганно, и уже через секунду Пак понимает, почему. Ви, источая просто убийственную ауру, сидит в кресле в углу помещения люксовой палаты. Он выглядит настолько разгневанным, насколько даже представить не было раньше сил. Даже кожа Чимина мурашками покрывается от уничтожающей ауры альфы.        — Ты как? — присаживается омега на край кровати Хосока, чтобы создать видимость обеспокоенного шурина. Хоби сглатывает, на его оленьи глаза тут же накатывают блестящие в свете диодных ламп слёзы.        — Ещё чуть-чуть, и машина бы въехала прямо в пассажирскую сторону. Его только чудо уберегло…        Оба омеги вздрагивают, когда слышат треск, с которым оказываются сжаты деревянные подлокотники кресла, в котором застыл Тэхён. Если бы злость была чёрного цвета, вся комната бы погрузилась во тьму из-за настроения среднего сына Сайоны. Он, не переставая, буравит стену взглядом.        — Ты что-то успел увидеть? — серьёзным тоном спрашивает Монстр у супруга.        — Когда я выскочил из машины и хотел притормозить ублюдка, не смог разглядеть номера. Они были полностью чёрными, — сглатывает слюну Хосок, а Тэхён шумно выдыхает. — Но я… в боковом стекле, которое разбилось от удара, я видел красные волосы.        Чимина словно обухом бьют по голове. Красные волосы. Красные, алого оттенка есть только у одного омеги на памяти Пака. Хёнджин. Это уничтожает, потому что Хёнджин ничего не делает без ведома или позволения Ша Нуара, значит, это было сотворено намерено. И Нуары попытались избавиться от омег семьи, значит, Намджун просто не имеет права закрыть на подобное глаза и продолжить молчаливую борьбу. Тэхён не позволит этому случиться. Никто из Сайоны не может спустить такое на самотёк.        — Это ответка за казино, — хрипит Намджун. — Я предупреждал тебя, что если ты заиграешься, они ответят агрессией на агрессию. И одно дело даже казино с кучей убитых политиков и буржуев, Ви. Ты убил его правую руку.        — Эта сука ещё мало мучилась, — рычит Тэхён так, что Хосок рядом с Паком почти скукоживается. — Я ещё пощадил его, дав умереть через сутки!        — Ты идиот, Тэ, — разворачивается и рявкает Монстр. — Ты поступил опрометчиво. Ты убил близкого для него человека, мучил его, а потом подбросил истерзанное тело прямо на его территорию!        Намджун пышет злобой, а Чимин внимательно слушает. Он в шоке, но старается контролировать своё состояние. Кого из близких Чонгука убили? Того, кто был предельно важен и близок, одного из четырёх помощников. И из-за этого…        — Ты истерзал его и в ответ получил нападение. Если бы Хоби не успел вывернуть руль, Юнги был бы мёртв, — уже повышает голос глава, Тэхёна же словно словами хлещут по лицу. — Он — был целью Нуаров. Наш, блять, маленький брат, твой жених, недавно признанный частью Сайоны. Они хотели отомстить тебе, потому что ты додумался ещё и свой отпечаток оставить на трупе. Всё, что случилось с Юнги — твоя вина.        Тэхён бледнеет все сильнее, его бронзовая кожа кажется серой, взгляд — калёная сталь. Альфа вот-вот сорвётся и распотрошит не Нуаров, а Намджуна.        — Лучше сидеть и молчать в тряпочку, пока нас тянут в бездну, да, брат? Лучше осторожничать, пока Нуары не проникли в наши жилы и не уничтожили нас, словно яд? Я должен был сидеть и ждать смерти? Ты ведь сам видишь, что у них на нас зуб, — хрипит Тэхён, надвигаясь на Намджуна. — Сидеть, пока они не выкрадут наших омег и не будут делать с ними, что захотят? Ты ведь понимаешь, что это было бы их следующим шагом — украсть самую уязвимую часть Сайоны, манипулировать нами через мужей и братьев.        — Конечно, поэтому давай подвергать их ещё большей опасности.        Альфы опасно нависают друг на другом, взбешенные до такой степени, что искры так и сыплются.        — Я не буду трусливо отсиживаться в сторонке, — шипит Тэ, хватая Джуна за грудки. — Они объявили войну уже давно, а ты яйца мнёшь и стараешься сделать вид, будто ничего не происходит.        — Сделай что-нибудь… — шепчет на грани слёз Хосок, вцепившись в руку Чимина. — Они же убьют друг друга сейчас, Чимин…        Пак поднимается на ноги и рывком вклинивается между альфами. Обхватывает Тэхёна за плечи, который тут же стискивает его талию пальцами так, что там наверняка останутся синяки.        — Брейк, мальчики, — гаркает Чимин и толкает Ви прочь из палаты. Намджун оказывается схвачен здоровой рукой Хосока, а Чимин утаскивает старшего брата прочь с глаз гневающегося главы. — Тэ, выдохни. Они хотят вас разобщить.        Ви переводит ястребиный взор на своего младшего брата, но по-прежнему почти не дышит от ярости. Он, стоя посреди больничного коридора, яростно метает молнии, готовый разнести всё в пух и прав.        — Ви… — зовёт Чимин, силясь успокоить брата. — Тэ-тэ, взгляни на меня.        — Это я виноват, он прав, — шепчет альфа, и руки его повисают вдоль тела. — Я почти убил его…        Чимин досадливо поджимает губы. Тэхён был тем, кто обращал на него хоть какое-то внимание, хоть как-то показывал привязанность. И несмотря на то, что он всё ещё до одури хочет уничтожить собственную семью, видеть Тэхёна — вечно ведущего разгульный образ жизни, наглого хищного кота, уверенность коего трудно пошатнуть, — разбитым, невообразимо странно. Чимин протягивает брату руки и сразу же оказывается в кольце его объятий. Тэхён зарывается пальцами в волосы Чимина и лохматит их, вжимается носом в висок, словно боится его потерять. Тянет запах подаренного Чонгуком парфюма — человека, который, скорее всего, виновен в том, что случилось с Юнги, но Тэ ведь ничего не знает. Не знает, что отчасти, косвенно это вина и Чимина тоже. Он не остановил Ша Нуара от опрометчивого поступка.        — Хоть ты в порядке, — едва различимо шепчет Тэхён, прижимая брата к себе судорожно, отчаянно и нуждающеся. И Чимину даже становится больно.        Он часто моргает, глядя в потолок. Тэхён, кажется, влюблён в Юнги. Иной причины для дрожи в теле альфы не существует. Ви — сильный, жесткокий мужчина, который с лёгкостью убивает, пытает и манипулирует, трясётся от того, что его жених пострадал. Юнги — Ахиллесова пята Ким Тэхёна. И Нуары сделали правильный, изобретательный выбор, ведь если бы Мин умер, Тэ был бы сломлен.        Тэхён ещё раз крепко стискивает Чимина, одной рукой обвивая его тонкую талию, а второй поглаживая по голове. Вжимается ненадолго в шею носом и, поцеловав сухо в висок, отстраняется. Он немного успокоился и, кажется, готов вернуться к Намджуну. Чимин думал, что будет ликовать от исполнения своего плана, вот только это — притворяться участливым, переживающим, но при этом стараться не переживать по-настоящему — безумно выматывает. Тэхён приобнимает Чимина, нависая пантерой сверху, чтобы никто не приблизился, и только потом они возвращаются в палату Хосока.        Джун уже сидит на краю койки супруга и всё ещё со злым осадком глядит на младших братьев, а Тэхён — безразличен, оттого и кажется ещё более злым. Чимин видит, как тот сдерживает переживания и боль от Джуна и Хоби, показав только ему. Падает в кресло обратно без сил, а Чимин осторожно присаживается на подлокотник, ощущая, как рука старшего брата приобнимает его сбоку, словно Тэхён боится, что и с Чимином что-то случится.        — Мы должны сделать что-то в ответ.        — Ста убитых людей было мало? — вздёргивает бровь глава Сайоны, но Хосок кладёт ему на колено здоровую ладонь, лишь бы не зародилась новая перепалка. — Нам сперва нужно узнать цель Нуаров. Что им нужно или что мы им сделали, сподвигнув на массовую ненависть. Они ведь прежде с нами не контактировали?        — Ага, давай пойдём к Ша Нуару и спросим его, какое ведёрко в песочнице мы, блять, не поделили. Ты такой умный дядька, мой дорогой старший брат.        Чимин шипит на Тэ, и тот поумеривает пыл, отворачиваясь. Ещё несколько минут проходят в тягостном молчании всех присутствующих, а Хоби под действием обезболивающих сползает по подушкам, засыпая. Он выглядит измученным, он ранен и едва не погиб сегодня, да и ночь глубокая на дворе. Пак же судорожно размышляет. Он должен связаться с Чонгуком и спросить, какого хера тот натворил. Он ведь только что отрубил голову Гидре, вынуждая вырасти две.        — Где Ниши? — хрипло спрашивает Джун, понижая голос из-за спящего уже Хосока.        — Копошится с продажей предприятий, хвосты подчищает, — тихо отвечает Чимин. Мужа целыми днями нет дома, и ему — Паку — это только на руку.        — Ночью? — вздёргивает бровь Намджун.        — Позвони ему и спроси, — рявкает Пак на брата. — Насколько я помню, он тебе подчиняется, а не мне. И передо мной не отчитывается.        Намджун сморщивает нос. Он поправляет одеяло, прикрывая уснувшего и уставшего мужа, а после набирает номер Хатаке, но тот не отвечает, вызывая у Монстра раздражение. Их внезапно прерывает врач, вошедший в палату с довольно напряжённым видом — вряд ли хоть кому-то из сотрудников больницы малость приятно находиться в постоянном напряжении из-за присутствия вооружённых людей Намджуна и Тэхёна. Доктора сопровождает массивный широкоплечий альфа с сеткой шрамов на подбородке — подсобный рабочий Намджуна, без которого тот почти никуда.        — Мы стабилизировали состояние вашего подопечного, — обращается к Монстру медик, держа в руках медицинскую карту. — Был задет кишечник, но наши хирурги оперативно справились с трудностью. Пока господин Мин будет в реанимации под наблюдением, а чуть позже, когда мы увидим, что опасности его жизни нет, переведём в палату. В остальном он более или менее цел.        Тэхён кажется напряжённой глыбой кремния, он мрачнеет всё сильнее по мере того, как говорит врач, а Чимин ощущает… что виновен в произошедшем. Чонгук не послушал его, и это обернулось бедой для тех, кто не должен был пострадать. Хосок нужен ему для других вещей, а Юнги… Чимин всеми силами хотел его сберечь от дерьма развернувшегося апокалипсиса их личного масштаба. И это вызывает внутри омеги приступы бешеной злости.        — Господину Чону я бы тоже рекомендовал по крайней мере на ночь остаться под наблюдением докторов, — указывает доктор на спящего Хосока, который выглядит донельзя болезненно, и Джун кивает.        — Когда к Юнги можно будет? — хрипло спрашивает Тэхён, вцепившись пальцами в собственный подбородок.        — Только когда его переведут в общую палату, — голос омеги-медика вздрагивает от яростного и по-настоящему пугающего взгляда Ви.        — Спасибо, господин Омо, — выдыхает спокойно (но лишь на вид) глава Сайоны, и врач, поклонившись, покидает палату. Вместо него в помещении оказывается ещё один член группировки, однако этот, если Чимин правильно помнит, подчиняется Тэхёну. Оба альфы снова сталкиваются злыми взглядами. Тэ злится на Монстра из-за бездействия, а тот в ответ на младшего альфу — за поспешные поступки. Чимин же ощущает себя словно между вот-вот сдетонирующими бомбами, которые разнесут всё вокруг. И ему подло не хочется их останавливать.        — Тэхён, — зовёт он вопреки всему Ви. — Поедь домой и поспи. К Юнги всё равно пока нельзя.        — Нет, Минни, — хрипит тот. — Я не поеду домой. Я поеду и найду эту рыжую суку, — выдыхает он с широко распахнутыми глазами.        — Ты больше не двинешься в сторону Нуаров, — встаёт угрожающе Намджун с места. Чимин не припомнит момента, когда бы старший в семье был настолько взбешён. Даже на его руках волосы встают дыбом. — Ты вообще больше ничего не сделаешь без моего приказа, Ви.        — Я не спрошу и не подчинюсь в этот раз, — понижает голос до опасного рычания он.        — Ты подвергнешь опасности и себя, и нас тоже, — не уступает Намджун. — Тебе нужно остыть. Одно твоё опрометчивое решение уже стоило нам реанимации для Юнги и переломанных костей моего мужа.        Ви собирается сказать ещё что-то, но Намджун оказывается быстрее: он вдруг, выхватив нож из-за пояса, с остервенением швыряет в Тэхёна. Лезвие пролетает между ним и Чимином, поднявшимся на ноги, звучно хрустнув, вонзается в стену больничной палаты. Пак застывает, глядя на братьев, на Тэхёна, который замирает, вспоминая, с кем он говорит. Чимин же следит за обоими, пока его кожа объята тревожными холодными мурашками из-за торчащего позади в стене ножа.        — Я тебе сказал, что ты больше и шагу не ступишь в сторону Нуаров без моего позволения и пока мы не продумаем план, Тэхён, — грохочет голос Монстра, отчего даже Хосок просыпается и словно пытается вжаться в подушки, на которых лежит. — Не забывайся. Ты — мой подчинённый сейчас. Я — глава Сайоны. И больше не позволю тебе играть в сумасшедшие игры с Ша Нуаром, ценой коих становится жизнь членов нашей семьи. Или что ты думаешь будет дальше? Хочешь найти труп Чимина? Или Хосока? Или чтобы снова кто-то покусился на Юнги?        Тэхён застывает, его плечи опадают, а вот взгляд становится ещё более злым.        — Именно поэтому отец никогда бы не позволил тебе стать наследником, — хрипит Джун. — Ты просто кровожадный болван, который не умеет просчитывать шаги наперёд. И не только свои, а ещё и врага. Я предупреждал тебя по поводу казино, но ты ослушался. Да плевать на казино, ты покусился на семью врага, зная, как такие как мы относимся к подобным узам. И теперь огрёб. Так что, будь добр, закрой свою пасть и дай мне подумать головой, а не задницей, как в твоём случае.        Монстр выдыхает, заканчивая тираду, и Тэ снова распрямляет плечи.        — А если попробуешь сделать что-то против моей воли — я отрублю тебе руки и ноги сам, чтобы не повадно было позорить меня, — глаза Джуна так сверкают, что Чимин и правда вспоминает, кто такой его брат.        Убийца. Чудовище. Садист. Намджун не просто бизнесмен, не просто альфа, севший на место главаря крупнейшей группировки Сеула потому что его отец был главой. Намджун — страшное явление природы, готовое убивать без жалости и сожаления. И его слова невозможно не воспринимать всерьёз.        — Как скажешь, глава, — цедит Ви сквозь зубы и, развернувшись на каблуках, уже собирается покинуть палату Хосока, но останавливается у своего человека. — Приставить ко всем омегам по четыре человека. Пусть не отходят от них. Ни на секунду.        — Мне не нужна защита, — взбеленяется Чимин. Такой ход брата многого может ему стоить. Но Тэ бешено глядит на Пака. — Со мной всегда люди Ниши и мои, — хрипло поясняет он, но Тэ это едва ли убеждает.        Он, глухо топая, вылетает прочь, и охрана выходит следом.        — Чимин, — зовёт Намджун грудным, всё ещё злым голосом. — Если твой муж не приедет в течение часа, я выпотрошу его.        Пак сглатывает для виду, словно побаивается (хотя доля страха явственно присутствует), и кивает, прежде чем покинуть палату тоже, бросив, что приедет утром.        Это полная задница. План катится в бездну, но это совсем не значит, будто Пак от него откажется. Нет, он продолжит переть дальше, продолжит исполнять задумку и придумывать лазейки на ходу. Однако сперва ему нужно поговорить с человеком, виновным в том, что замыслы омеги идут ко дну. Он, покидая пределы больницы и оказываясь в пространстве ледяного ночного воздуха, набирает номер Чонгука.

***

       Чонгука не оказывается в городе. Его телефон вне зоны доступа, а больше почти ни с кем Пак не имеет связей в Нуарах, сокрытый за вуалью таинственности самого Ша. Хёнджину звонить не намерен. Понимая, что это именно он виновен в случившейся тяжёлой аварии, Чимин боится сам себя. Его гнев копится внутри, не находит выхода, и он может попросту убить Хёнджина сам. Но он гораздо осмотрительнее собственных братьев и даже Чонгука. Из-за страха, в котором омега живёт уже десять лет, он научился быть предельно осторожным и вдумчивым, ведь не зря в течении года его никто не поймал за слежкой, сбором доказательств и сливом данных детективу. В данной ситуации Чимин согласен даже с Намджуном — ярость Ви, его неугомонное желание крови стоили им почти потерянных жизней Юнги и Хосока. И Чимина это топит в злости ещё сильнее. Он, сидя в собственной гостиной, глядит на стрелку антикварных часов, которая с тихим шелестом перескакивает с одного минутного деления на другое.        Ему стоило бы ускориться. И это не из-за того, что альфа его об этом просил ранее. Чимин должен ускориться, потому что Ша Нуар может стать его оплошностью. Он до сих пор не верит, что позволил ему принять поводья, из которых являются последствия, чреватые большими проблемами. Если бы Чонгук не оставил визитку Нуаров на месте убитого посыльного и людей Нишинойи, то ничего бы этого не было. Альфы слишком высокомерны. Считая себя королями мира, они замыливают собственное аналитическое мышление, оттого ошибаются, и это влечёт за собой смерти подчинённых и близких людей.        Чимин, привстав, наливает себе ещё бокал вина. Выпивает залпом, не морщась. Его мозг судорожно соображает, и даже если бы Пак захотел перестать думать хоть ненадолго, то разум бы не остановился. Он, вздохнув, откидывается обратно на диван и закидывает голые ступни на подлокотник. Время приближается к девяти часам, а Ниши всё нет. Он, благо, взял трубку, когда Чимин звонил в последний раз, и просто рявкнул, что уже на пути к Монстру. Чимин вытаскивает смартфон из кармана — второй телефон, которым пользуется лишь в случае звонков, связанных с планом, где сим-карты меняются регулярно, исключая момент, когда Чимин ждёт звонка Сокджина. Сейчас же вытаскивает из него нужную для этого крохотную карточку, а сам вставляет ещё одну. Знакомый номер детектива, вызубренный и выжженный на подкорке, появляется в строке набора. Пак следует своему плану вопреки всему, вот только теперь, после вмешательства такого количества людей и ситуаций, он не знает, чем всё закончится. Известно только одно — даже если его смертью, главное, чтобы Нишинойя тоже сдох. И снова накатывает нечеловеческая усталость, которую омега заливает вином. Она травит душу и выводит из себя.        Он знал, конечно знал, что план так или иначе претерпит изменения из-за того, что туда войдут игроки, пусть они, конечно, и не знают о своём участии. Чимин слушает гудки и снова наливает выпить. Бутылка почти опустела, а сознание начинает размякать от усталости и опьянения.        — Детектив Хван слушает.        — Доброго утра, детектив, — мурлычаще тянет Пак, так, как обычно и разговаривает с этим полицейским. — Вы получили подарок в виде коробочки конфет?        — Да, мой прекрасный информатор, — усмехается мужчина. — Они отлично подошли к моему утреннему кофе.        Чимин усмехается. То, что следующим стоит в плане и нуждается в срочном исполнении, потому что потом будет поздно, то, на что Чимин готов ради падения Ниши. Потому что в данный момент Чимин стоит прямо за его спиной, подняв ладони, и готовится столкнуть. Его грудь садняще болит почему-то.        — Не теряйте время, иначе его будет не вернуть. До нужного момента осталось всего несколько дней. Максимум — три. Так что поторопитесь, — чуть понижает голос омега, сжимая зубы.        Перед глазами всё ещё стоит серое лицо Тэхёна. Чимин думал, что совсем закостенел, но при виде лиц семьи, внутри него просыпается жалость. Ни в чём неповинный Хосок. Монстр, несущий на себе ответственность за несколько тысяч людей и троих омег Сайоны. Тэхён… это отдельная тема. Чимин хотел бы не ненавидеть Тэ, но он его любит в той же степени, сколько же хочет растоптать.        — Несомненно, — уже серьёзно, без доли иронии проговаривает полицейский.        Чимин сбрасывает звонок не прощаясь. Он вытаскивает сим-карту из слота, вставляет другую и включает телефон. Даже если Хван попробует вычислить его по локации, откуда поступил звонок, у детектива пока нет ни единого мотива избавляться от него. Хвану нужно поймать Ниши за хвост, и пальцы мужчины уже в опасной близости от лощёной шёрстки мужа. Чимин никогда не будет в безопасности. Нигде. Пока живы члены его семьи, для него всегда будет существовать угроза того, что кто-то заставит его страдать. И Пак вдруг ловит себя на мысли, что… Ша тоже может. Он был прав в отношении Чонгука — тот такой же убийца, так же жестокий тиран, как его братья и муж, с поправкой на то, что он хочет заполучить Чимина и использует для этого любые методы. А что ему самому-то делать? Накрывает с головой, и Чимин допивает глоток вина, оставшийся в бутылке. Он бросает её прямо на дорогой ковёр, плевать, останутся ли там пятна от капель. Бокал выпадает из рук, когда Чимин отрубается.        Ощущает себя невесомым, лёгким и болезненным. Чьи-то руки держат его, а голова покоится на чём-то крепком. Что ему снилось — не помнит, не ощущает под собой диван, на котором уснул. А после невесомость заканчивается, и Чимин ощущает чьи-то тяжёлые шаги. Душа вздрагивает, кажется, его несут на руках по лестнице, но кто? «Чонгук», — это вырывается непроизвольно, опасно и провокационно, потому что сверху доносится хмыканье — грубое, почти агрессивное, а после Пак падает на кровать. Резко выныривает из омута сна, едва ли может раскрыть глаза, и первым, кого замечает перед собой, является… Ниши. Он стоит над омегой. Рубашка выправлена, рукава закатаны, а на лице сияет наливающийся след — Монстр явно в бешенстве, раз даже якудза досталось.        — Увы и ах, мой дорогой супруг, — тянет он, вальяжно снимая с запятья дорогие часы с кожаным ремешком. — Не Чонгук. Неужели ты и правда, как глупый идиот, влюбился в него? Ты серьёзно считаешь, что отношения между вами возможны?        Чимин, путаясь в простыне, ползёт ближе к изголовью, потому что в голосе мужа читается угроза.        — Ты сам в этом виноват, Ниши, — сипло проговаривает омега. — Ты сам меня под него подложил и тоже самоуверенно считал, будто это пройдёт для тебя даром.        Альфа резко оборачивается на Чимина и смотрит своими глазами, похожими на бездну. С яростью, с ненавистью. Чимин уже привык, что собственный муж его ненавидит, он уже смирился с этой мыслью.        — Скажи спасибо, что я в тот вечер не прострелил ему ноги и не заставил смотреть, как я заталкиваю в тебя свой член, — шипит сквозь сжатые зубы.        — Да ты ведь боишься его! — взбеленяется Пак, всё ещё объятый гневом, он подскакивает на кровати и хватает с тумбы тяжёлую пепельницу, чтобы обороняться в случае чего. Сам план омеги откатывает их на год назад, туда, где постоянно были побои, крики и изувеченная мебель, пострадавшая наравне с Паком.        Ниши тоже встаёт на кровати, а Чимин едва ли не скукоживается. Он гораздо сильннее. Он психологически давит на омегу так, что даже будь у Чимина пистолет, он не сумел бы тем воспользоваться. Потому, когда Нишинойя протягивает руку с длинными пальцами к ладони, где судорожно зажат край пепельницы, тот… отпускает. Нишинойя пугает его. Подчиняет его. Считает просто куском мяса для долбёжки и рождения детей. Больно, больно, от ярости боль не гаснет, а, кажется, только подпитывается сильнее.        — Ты утомился и перебрал с вином, любовь моя, — хищно улыбается якудза, поглаживая пальцами Чимина по щеке. Он спокойно отбирает у закостеневшего омеги пепельницу, пока тот поверхностно дышит, опустив взгляд. — Думаю, тебе стоит лечь поспать. Последние события на тебе негативно сказались. Наверное, стоит отправить тебя куда-то отдохнуть?        Пак судорожно вздёргивает голову. Последний раз, когда Нишинойя его «отправлял отдыхать», перед этим избил до полусмерти и попросту спрятал на курорте в отеле от глаз всех остальных, где люди мужа выхаживали омегу. Потому Пак предусмотрительно замыкает рот на замок. Во-первых, никому не хочется быть избитым. Во-вторых, ему сейчас и нельзя. Его план почти в самом разгаре!        — Ты прав, — хрипит Чимин, прикасаясь к плечам мужа дрожащими ладонями. И вдруг прижимается всем телом, обнимая, чтобы шокировать альфу — он никогда так не делает по собственной воле.        Противно и тошнотворно, но на Ниши почему-то действует. Он тянет Пака, спускаясь с кровати, обхватывает его за талию руками и ещё несколько минут так стоит, глубоко задумавшись. От него пахнет сигаретами и парфюмом, а от Чимина — отчаяньем и ненавистью. Ненавистно к нему прикасаться, но он всё равно остервенело вжимается в грудь щекой. Ради своей безопасности.        — Ляг и поспи, ты выглядишь как мертвец, — уже командным голосом отдаёт приказ Нишинойя, и Чимин кивает. Он быстро скрывается под одеялом и сворачивается в комок, пока альфа не придумал для него занятие поинтереснее.

***

       Когда Чонгук входит в квартиру, вернувшись из аэропорта, то сразу же ощущает запах сигарет и промозглый холод. Он точно не оставлял балкон открытым, а единственный, кто мог сюда пробраться и кому он сообщил код-пароль от замка… сидит на кухне. Чонгук, не разуваясь, проходит туда. Свет во всей квартире погашен, не горит даже подсветка кухни, которую Чон изредка включает, чтобы не разрушать атмосферу мрака, — приятного и тихого — свойственного его жилищу. Конечно, Чонгук предполагал, что столкнётся с его гневом после произошедшего, он даже отчасти считает, будто бы готов к этой разрушительной волне. Видел новостную сводку о наследнике газового бизнеса, попавшего с мужем опекуна в аварию, слушал голосовую почту, где Хёнджин рвано обо всём сообщил.        Тяжёлой поступью альфа приближается к Чимину, сидящему на высоком стуле и уже почти заполнившему пепельницу окурками. Даже ему холодно, кухня настолько проветрилась, что кажется, будто на улице теплее. Сколько омега здесь уже сидит?        — Единственное, о чём я действительно просил и стоял на своём, — чтобы ты не вмешивался, — чеканит Пак охрипшим голосом, на что Чонгук молчаливо застывает в дверном проёме кухни, оглядывая его силуэт в тусклом сине-серебристом свете луны. — Единственное, Чонгук. Я лишь просил твоей помощи в исполнении плана, за которую плачу собственным телом. И то ты умудрился разрушить, буквально развязав войну между группировками.        Чон молчит. Он смотрит за омегой, от которого едва ли не валит паром из-за злости.        — Единственный человек, которого я хотел уберечь от всего этого дерьма, — голос становится ещё ниже, Чимин впечатывает окурок в пепельницу, туша его, — семнадцатилетний мальчишка, который не должен был пострадать — и он едва не погиб.        Пак оборачивается, и чудится, словно его карие глаза сейчас просто-напросто полыхают пламенем адской геенны. Он не встаёт, не шевелится, лишь смотрит на Жана так, словно собирается убить.        — Хорошо, что ты отправил своего помощника домой, — на грани шёпота продолжает он, отворачиваясь. — Хорошо, что отослал из страны. Не Ви, так я бы ему голову отвинтил за то, что чуть не угробил Юнги и едва ли не разрушил всё, что я строил.        — Твой брат убил Нини, — тихо и спокойно говорит Чонгук. — Оторвал в прямом смысле ему руку. Пытал. Резал. Тушил о него сигареты и всё наживую. Вырезал по всему телу моей правой руки свой символ. А после нагло подбросил мне на территорию. Ты хотел, чтобы я смолчал?        Чимин резко вскакивает с места и подлетает к альфе, глядя на него чуть снизу.        — Я хотел, чтобы ты хотя бы со мной поговорил об этом, Чонгук. Хотя бы слово сказал, чтобы мы… обсудили это. Но вместо подобного выхода ты решил использовать месть самому близкому для него омеге, которого я, мать твою, пытаюсь уберечь.        — Он часть Сайоны. Не я, так кто-то другой, кому бы Ви перешёл дорогу.        — Ты улетел из Кореи, позволил Хёнджину самовольничать! — срывает голос Чимин, резко переходя с шёпота на крик.        — Хёнджин любил Нини, — не выдерживает и повышает на омегу голос. — Он любил, Чимин, этого человека. А ему пришлось смотреть на то, что от него осталось.        — А если бы в той машине был я? — взрывается Пак. — Если бы в тот вечер я, а не Хосок повёз домой Юнги?        Чон застывает, его лицо кажется восковым, нечитаемым. Оба напряжены до предела, взвинчены, готовы ко всё набирающей обороты ссоре.        — Чего ты замолчал? — склоняет голову омега. — А? Если бы я, а не Хосок повёз бы домой Малыша? Ты был бы так спокоен? Для Хёнджина я не имею никакого значения, как и Хосок, как и Юнги, как блядская Сайона целиком. Я могу понять его гнев и даже его решение, но я не могу понять того, почему ты дал на это немое согласие, нарушая нашу сделку? Я бы мог сейчас быть в больнице под присмотром мужа и братьев с переломанными костями или ещё чего похуже. Это тебя пугает, да?        Чимин в гневе, он начинает давить на альфу, отчего взгляд Чона становится почти чёрным, крайне опасным и непредсказуемым.        — Ты знаешь, что Ви после этого открыл на Хёна охоту? — шипит Пак. — Что он приставил ко всем омегам по четыре альфы из личного отряда и сказал не отходить ни на шаг? И скольких усилий мне стоило от них открутиться, чтобы попасть сюда?        Чонгук молчит, он стоит в той же позе, но от альфы исходит отчётливая, горечью оседающая на корне языка угроза. Чимин же продолжает выплёскивать из себя все эмоции, которые скопились в нём за два дня отсутствия Ша Нуара, прошедших с момента аварии.        — Почему ты молчишь? — уже вскрикивает Чимин. — Ты просчитался, Жан. Ты ошибся и оступился в момент, когда дал своим эмоциям волю. Знаешь, сколько людей, верных мне больше, чем Монстру, я потерял за этот год? — хрипит он. — Десятки. Десятки бойцов Сайоны, которые были со мной рядом все эти десять лет. Которые защищали меня и согласились на дебильную идею, смертельную, можно сказать. Знаешь, скольких я при этом убил сам? Больше половины. Я терял и теряю людей день ото дня, пока ты расточительно приводишь к войне между тобой и Монстром.        Чимин задыхается от чувств. Его впервые так сильно прорывает при Чоне, так полощет этой злобой, что он не в силах остановиться.        — И для чего всё это будет, объясни мне? Чтобы одним единственным ходом, который ты сделал вопреки моим словам об осторожности, разрушил то, что я строил год?        — Чимин.        — Что, Чонгук? — вскрикивает омега, его щёки полыхают от злости, когда омега отходит к столу, чтобы закурить неизвестно какую по счёту сигарету.        — Они ждали ребёнка, — глухо выдаёт Чонгук, вынуждая Пака выронить зажигалку. — ЭКО. Нини ждал. После вскрытия подтвердили, никто не знал об этом.        Пак вцепляется пальцами в стол и склоняется, зажмурившись.        — Наш мир жесток, Чонгук, — хрипит он. — Я тоже ждал когда-то ребёнка, но так и не увидел. Ты осознавал ведь, что понесёшь потери среди своих людей, когда вступал в эту игру. Ты ведь понимал, чем чреваты все твои действия и желание развязать потасовку между группировками. Ты знал, и не вини более никого, кроме себя. Ви — чудовище. Я предупреждал тебя ещё на блядском приёме об этом. Я говорил тебе, что его нужно опасаться. Если Намджун — голова Сайоны, то Тэхён — её карательный кулак. Он не остановится ни перед чем, чтобы найти и уничтожить Хёнджина. И сомневаюь, что отбытия во Францию хватит, чтобы спасти его шкуру.        Чимин тушит недавно прикуренную никотиновую палочку и резко движется в сторону выхода. Но Чонгук хватает его за локоть и останавливает, не дав протиснуться между ним и дверным косяком.        — Ты не уйдёшь сейчас, Чимин…        — Остановишь меня? — всхрипывает тот. — Запрёшь? Свяжешь? Я уже ничему не удивлюсь, Чонгук. Ничему. Вы — альфы — для меня понятны досконально. Вы звери, воспитывающие зверей и рвущие друг другу глотки. В вас давно нет ничего человеческого, даже если вы прячетесь в людской шкуре. Я знал, на что шёл, когда поддавался на твои уговоры и заключал сделку. Я знал, что меняю одну тварь на другую и снова сам себе вешаю ошейник. Твои действия — только начало. Не смей думать, словно ты лучше моего мужа, слышишь?        Слёзы проскальзывают в голосе, словно у омеги больше нет сил сдерживаться.        — Забери свои слова, — глухо проговаривает Чонгук.        Его разрывает. Он никогда бы не поступил с любимым омегой так, как поступает Хатаке. Он бы никогда не посмел на него поднять руку. Чимин лишь горько усмехается, его глаза блестят от эмоций и адреналина, из-за которых выступают слёзы несдерживаемой волной.        — Не заберу, — приблизившись, шепчет в ухо Пак. — Ты хотел, чтобы я влюбился в тебя. Ты хотел меня. Полностью, чтобы я стал тем, кто угоден тебе. Но ты ошибся, Жан Батист. Я не смогу тебя полюбить, мне десять лет назад вырвали сердце и отдали его съедение собакам. Я могу быть твоей игрушкой, твоим партнёром, твоим рабом, но не твоей любовью.        Чимин отталкивает Чонгука, застывшего и сдерживающего гнев в темноте кухни. Он знал, что встретится с этим, но почему-то оказался всё равно не готов к такому потоку. Чимин застывает в прихожей, а Чон не поворачивается.        — Заляг на дно. Не показывайся. Не делай ничего и хоть в этом послушай меня. Монстр будет готовиться к атаке, он запретил делать Ви хоть что-то, и для тебя это может оказаться катастрофой. Приготовь своих людей, а сам — не высовывайся, если не хочешь сдохнуть. И мне… не звони. Я сам с тобой свяжусь.        Чонгук горько усмехается наглости омеги, а после слышит хлопок двери, оставивший его в одиночестве. Глупо? Глупо. Он правда оступился и тоже поддался эмоциям. Своих — береги, чужих — руби. Такова политика Калантай, и её Жан перенёс сюда, в Корею, будучи Ша Нуаром. Ему плевать на чужих, но за своих он готов разорвать. Вот только, забывшись, альфа уже считал Чимина своим, но тот всё ещё двойственен — он принадлежит и Сайоне, и Нуарам, и сам себе. И всегда будет выбирать последнее.        Чонгук подхватывает сигарету, оставленную Паком и прикуривает, рухнув на стул. Они все — идиоты. Будь то Намджун, Тэхён или он. И при желании Чон не удивится, если его Пак пустит в мясорубку тоже. Но это не значит, что альфа от него откажется.

***

       Чимин оттолкнул Чонгука из-за злости, и это стало патовым решением. Омега сам собой оказывается терзаем. На него давит отклонение от всех планов, одиночество, переживания. Мрак снова смыкается над головой, словно, вопреки его же словам, брошенным в лицо альфе, он всё же чувствует что-то к Ша. То же сказал и Ниши. Голова его забита множеством рассуждений и размышлений. Почему муж так спокойно отнёсся к тому факту, что омега влюбился в другого (по его словам и выводам). Почему не слышно ничего от Монстра — ни единого приказа приехать, ничего. Почему Тэ резко пропал со всех радаров. Он ощущает всем нутром, что это обойдётся всем дорого, оплата может не пройти, жизненных сил — не останется. И это тревожит.        Он не знает, послушал ли совета Ша Нуар и залёг ли со своими людьми на дно, ведь сам велел Чонгуку не связываться с ним. Не слышно ничего и от детектива, отчего гнетёт и тревожит. Он натравил на мужа Хвана, и срок его возможностей подходит к концу, почему тот ничего не предпринимает?        На телефон резко поступает сообщение, оно от Хоби. Короткое, состоящее всего из двух слов — «Юнги очнулся». Чимин — плохой человек. Он не чурается этого, какой уж есть, таким его сделали, стыдиться омеге нечего, потому что в нём и совести как таковой не осталось. Но он и правда хотел причинить Мину минимальный вред. Чтобы тот выбрался живым и здоровым, чтобы смог жить дальше без груза Сайоны на плечах, чтобы сам выбирал, за кого ему выйти замуж, как управлять бизнесом через альфу. Он умный, он бы справился. Он слишком молод для того дерьма, что их окружает, вмешанный с самого рождения в мир мафии, лишившийся семьи и ставший частью холодного царства Сайоны. Без его ведома отдают замуж за названного брата, а второй — хочет его использовать.        Пак уже малость успокоился, и готов предстать перед семьёй уравновешенным. Пусть и надеется, что муж в больнице присутствовать не будет — он слишком занят делами клана и продажей предприятий Чонгуку, оттого точки соприкосновения троекратно между ними уменьшились.        Омега, поднявшись с дивана, вздыхает и готовится выехать в больницу, чтобы навестить Малыша, ведь если не появится — вызовет вопросы у Намджуна. Да и… сам хочет убедиться, что с мелким всё в порядке. Как вдруг его взгляд цепляется за что-то, оставленное на журнальном столике. Тонкая подвеска на цепочке из розового золота, увенчанная кулоном в виде кошки. И небольшое кольцо на фалангу из того же металла. То, что подарил ему Ша Нуар ещё перед тем, как они познакомились с настоящими личностями друг друга, перед приёмом в доме семьи. Пак поджимает губы и подходит ближе. По всей видимости, прислуга делала генеральную уборку дома и нашла выброшенные когда-то Чимином украшения. Цепочка безбожно порвана, непригодна для того, чтобы её носить, а вот кольцо — целёхонько. Лежит себе и поблёскивает в свете люстр гостиной.        Он не знает, чем оказывается ведом, когда прикасается к кругляшку кольца, ведёт по прохладному золоту подушечкой пальцев. Подцепляет побрякушку, чтобы, поджав губы, зажать в кулаке, и только потом разворачивается на пятках, покидая гостиную.

***

       Юнги слабо приоткрывает глаза. У него болит всё тело, конечности налиты слабостью, а веки кажутся припухшими. Из его горла уже достали все трубки, но внутренности почти саднят, оставляя привкус медицинского стерильного пластика, помогающего ему дышать во время операции и пребывания в реанимации. Живот ужасно тянет, и пошевелиться толком не получается из-за состояния, складывающегося из всех факторов самочувствия. Мин фокусирует зрение и видит улыбающегося ему Хосока. Тот сидит на краю больничной палаты со стенами, отделанными под светлое дерево, рука хёна загипсована, а лоб — объят синяком, как и щёки — порезами. Хоби тоже пострадал в аварии, но не так масштабно, как сам Мин.        Он стонет, пытаясь пошевелиться, но живот простреливает такой болью, что приходится зажмуриться.        — Не торопись, тебе нельзя ещё сидеть, — тихонько проговаривает Хосок, откидывая тёмную чёлку с его лица.        — Ты в норме? — хрипло, почти неразличимо спрашивает омега.        — Да, со мной всё хорошо.        — Что произошло с нами?        — Мы попали в аварию, — скомкано произносит Хосок, постукивая пальцами с привычным обилием колец по гипсу.        — Это я уже понял, — прочищает иссохшее горло Мин, и Хоби торопится к графину с водой, чтобы налить младшему попить. — А реально-то что произошло? Ты ведь стрелял в кого-то.        Хосок мрачнеет, становится более задумчивым, пока Юнги и старается преодолевать боль от, судя по всему, шва на теле. Хорошо помнит момент, когда Хосок вернулся в машину, а он сам увидел, как из него торчит здоровенный осколок, и пространство заливает кровью.        — Тебя… пытались убить, — шепчет Хосок. — Бога ради, не говори Джуну, что я рассказал тебе правду. Не сношу головы. Они снова хотели оставить тебя в неведении, но я считаю, что ты должен знать — являешься мишенью. Всё это дерьмо с Нуарами выходит за рамки разумного.        Хоби ненадолго смолкает и приближается со стаканом в руках. Он помогает Юнги приподнять подушки, делая это неловко одной рукой, оставив при этом стакан на тумбе, а после подаёт воду, которую Мин глотает и почти давится — всё пересохло во рту и в глотке.        — Не скажу, — хрипит он, ощущая, как мягкие ткани всё ещё дерёт от любого звука. — Это… из-за Тэ?        Хосок кивает, сминая больничную одежду на коленке целой рукой. Юнги знает, что их жизнь опасна и чудна. Он понимает, что в нынешнем положении, пусть Монстр и многое скрывает от омег, они оказываются под прицелом. Учитывая то, что разворачивается нечто негативное и масштабное между двумя группировками города, было бы глупо предполагать, что действия не несут последствия. Вот для Юнги и принесли. Его жених — жестокий и безнравственный человек, убийца, причём профессиональный. Он где-то что-то натворил и последствия их настигли. Лишь бы альфы семьи не решили отослать омег куда подальше ради безопасности.        — Где он? — тихо, но уже более чётко спрашивает омега.        — Уехал утром и пока не показывался, — вздыхает Хосок. — Мы не близки. Но, может, сейчас Чимин приедет и скажет, мало ли, Ви с ним связывался.        Юнги кивает. Он снова хочет спать, но в голове — рой из мыслей. Что будет дальше? Насколько всё серьёзно? Выйдет ли это за пределы разумного? Он лежит в больнице после аварии с проткнутым и зашитым животом, беспомощный и маленький, осознаёт собственную недееспособность. Всё в этом мире зависит от альф, и слова Хосок-хёна, сказанные в ту ночь, оказываются правдивыми. Омеги подчиняются, не имеют ресурсов, именно поэтому он, скорее всего, хотел бы, чтобы Юнги был более самостоятельным и не полагался во всём на будущего мужа. Потому что их мир — опасен для таких, как Юнги. Для слабых. И пусть горько подобным словом себя охарактеризовывать, но Юнги должен признать это просто как факт. Он — слаб. За него будут принимать решения, за ним могут охотиться, его будут защищать и прятать. Всё это вызывает смешанные чувства.        — Свадьба переносится, пока ты не выздоровеешь окончательно, — поглаживает его по пальцам Хоби, и Юнги, вспоминая о том, что случилось между ними не так давно, слабо улыбается старшему бледными губами и берёт его руку, принимая заботу.        Хосок сразу кажется радостнее, словно ему и правда важно, чтобы Юнги признал его. А Юнги… кажется, просто взрослеет, начиная видеть мир со всех ракурсов постепенно.        Чимин приезжает, когда в палате с ними находится врач. Специалист говорит о том, что Мину нужно побыть ещё немного в больнице, чтобы они убедились — никаких осложнений после операции, всё хорошо, и тот не против. Напрягают только люди Сайоны, находящиеся как в палате, так и за её пределами. Пак приближается, тихо здоровается с врачом и присаживается на койку, тут же принимаясь поглаживать руку младшего.        — Я позвонил Тэхёну, но там только автоответчик, — тихо говорит омега, и Юнги поджимает губы.        Он начинает не на шутку беспокоиться. Нет, не за состояние Ви, ведь тот сильный мужчина, способный за себя постоять, а за его внезапные и сумасбродные решение, которые могут привести к необратимым последствиям. Он предполагает, что Монстр из-за поведения Тэ в ярости, и если внутри Сайоны разразится конфликт — беды не избежать. Группировка не выдержит давления снаружи и разделения изнутри, это просто уничтожит их. Судя по взгляду Хосока — напряженному, взволнованному, пусть на лице и преобладает привычная мягкость, тот такого же мнения. Юнги поджимает губы, глядя на старших омег. Он в силу неопытности и возраста не может сделать абсолютно ничего. Кроме как, дождавшись Тэхёна, попросить его не дурить. Быть может, хотя бы слова Мина воздействуют на альфу?        Хосок и Чимин проводят с ним ещё немного времени, но Юнги чувствует себя слишком уставшим. Всё тело ломит, от капельниц хочется спать, а шов на животе снова начинает нестерпимо болеть из-за того, что омега всё же порывался сесть. Оба старших покидают его, оставляя отдыхать, но в одиночестве Юнги не остаётся — рядом с ним двое альф, ещё несколько людей находятся за пределами больничной палаты. И Мину не то чтобы некомфортно — он в принципе привык к постоянному незримому присутствию охраны. Но в том то и сок: охрана ранее не показывалась так открыто и не приближалась к омеге, если того не требовала ситуация. Но раз здесь столько парней из Сайоны, то положение и правда непростое.        Мин засыпает, как только его персональные стражи гасят свет в палате. Он погружается в беспокойный дымчатый сон, словно бы спровоцированный состоянием после наркоза и общим впечатлением организма от вливаемых в него лекарств. А ещё примешивается колейдоскоп, стоящий перед глазами в момент аварии. Крутящееся перед глазами пространство, свист шин, битое стекло, сыплющееся во все стороны, и огромный осколок, пронзивший самого Юнги. Страшно даже во сне, ведь омега мог погибнуть. Он никогда близко так не оказывался к смерти лицом, чтобы ощущать её смрадное дыхание на своих губах, будто тварь вот-вот высосет из него душу, не спрашивая и не интересуясь, готов ли юный Мин к тому, чтобы издать последних вздох. Он, пусть и знал, в каком мире живёт, но всё равно оказался отчасти не готов к такой ситуации. Его реакция — тихий шок, запертый внутри себя. Мир гангстеров предельно опасен и ни разу не сказочен, Юнги наконец ощущает, как его розовые очки разбиваются, трескаются, готовясь испещрить глаза осколками, как вонзились они чуть ранее в его плоть.        Из сна выныривает резко, когда ощущает прикосновение к ладони. В полумраке палаты, разрушаемой только тусклой жёлтой подсветкой над изголовьем кровати, омега замечает почти сгорбленный силуэт. Тэхён выглядит потрёпанным, словно дрался с кем-то, а когда альфа поднимает на омегу измождённый, немного дикий и совершенно мёртвый взгляд, что-то надламывается внутри.        — Я мог тебя потерять, — тихо произносит он, и нижняя губа Мина принимается дрожать.        Юнги знает, что Тэхён виновен в произошедшем, но отчего-то становится вдруг так больно видеть его настолько разбитым и сломленным. Ви никогда не представал ни перед кем в подобном состоянии, и проявление его слабости перед Юнги, то, что альфа не скрывает своих чувств, невероятно заставлять дрожать все бедные внутренности.        — Не потерял же.        Тэхён горько усмехается и словно старается вернуть себе прежнюю спесь. Хотя бы в движениях тела и осанке, но на лице всё равно горькое и раздрайное выражение.        — Ещё немного…        — Если ты будешь постоянно об этом думать, то сойдёшь с ума, — обрывает его Мин, стискивая пальцы альфы, а тот невесомо поглаживает его по предплечью, стараясь не задеть катетер капельницы.        — Да я и так не особо похож на психически здорового, — скалится Ви, на что Юнги только фыркает.        Между ними повисает минутное молчание. Тэхён просто осматривает усенное порезами лицо Малыша, его синяки под глазами и мелкие гематомы после аварии. В уголках губ остались лёгкие следы от трубок, которые вставляли в горло на время операции.        — Если я попрошу тебя больше не поступать глупо, это ведь не поможет, да? — с безнадёгой спрашивает омега, на что Тэ криво усмехается.        — Ты ведь понимаешь, что это невозможно.        — Понимаю. Надеяться не перестаю.        Тэхён молчит, гладит его пальцы и старается выпрямиться, но его плечи снова и снова ссутуливаются, словно на них давит нечто неимоверно тяжёлое.        — Тэхён.        — Да, каприза?        — Только не вздумай меня отсылать куда-то, как только мы поженимся.        Альфа пронзительно глядит на него, словно Мин разгадал его план заранее, ещё до того, как Ким успеет привести тот в действие.        — Смекалистый.        — Ты предсказуем. Ты бы в любом случае захотел меня спрятать. Но не поступай так со мной, — просит Мин, стискивая его пальцы. — Не заставляй меня сидеть и мучиться в то время, как я буду в полном неведении о том, что с тобой. Я не могу тебя заставить остановиться. И ты наказан достаточно моим состоянием за свои оплошности, я всё-таки верю, что впредь ты будешь осмотрителен.        Тэхён от Юнги такой тирады не ожидает и даже застывает, чуть шире раскрывая миндалевидные глаза. А после посмеивается грудным голосом. Он приподнимает ладонь омеги и коротко целует в костяшки, пряча в его коже лёгкую улыбку.        — Я подумаю над твоим предложением. В конце концов, мы ещё не сходили на достаточное количество свиданий. У нас впереди свадьба и медовый месяц. Куда уж я тебя отошлю…        Юнги посмеивается в ответ, и взгляд его вспыхивает в отражении, виднеющемся в зрачках Тэхёна. Тот почему-то одним уголком губ улыбается в ответ и придвигается ближе на стуле, где сидит. Склоняется над омегой, и внутри того бедное сердце опять начинает неестественно тарабанить, пока Юнги смотрит жениху в глаза. А в голове одна мысль — лишь бы не попасться в капкан.

***

       Чимин проводит очередной вечер в одиночестве и чувствует, как не просто деградирует, а подыхает. Он не смел даже думать о Чонгуке во время этой пока краткой разлуки, оттого оказывается неприятно удивлён чувством, смыкающимся над головой. Не верит. Не хочет верить, что вопреки брошенной ядовитой фразе в квартире альфы, чувства и эмоции его оказываются полностью противоположными. Было приятно, что его слушают. Было приятно, что к нему прикасаются без намерений навредить. Очаровательно и заблуждающееся было предполагать, что это продлится долго. Мир слишком жесток к нему, пусть Пак и не понимает, чем заслужил такое усиленное внимание.        Ощущение тёмной тоски, словно густой воды болота, заполняет одинокое пространство гостиной, где омега поселился в последнее время. Он не слышит новостей от детектива или Нуаров, однако ждёт их. Он не верит, что его план мог провалиться, что всё пошло не в ту колею, в которую изначально направлял события Чимин.        Телефон взрывается трелью входящего звонка — не его личный, а тот, который Пак использует для тайной связи. Из-за постоянного отсутствия мужа дома и ставшего привычным алкогольного опьянения, омега забил на осторожность. Но Ниши снова нет дома, потому поднимает трубку, пригубливая очередной глоток белого сухого.        — Господин, это Рамоэль. Я знаю, вы просили Ша не связываться с вами, но дело не терпит отлагательств. У нас не так много времени на разговор.        — Слушаю, — холодно чеканит Пак, глядя сквозь пространство. Если Чонгук-таки решил с ним связаться, пусть и посредством своего помощника, значит, дело и правда серьёзное.        — Только что нам дали понять, что парни, задержанные в японском аэропорту, раскололись. Они дали показания против Нишинойи Хатаке. Против него открывается дело, а сам Хатаке задержан по подозрению во множественных нарушениях статей законодательства.        Чимин чувствует, как улыбка сама по себе лезет на лицо. Он прекрасно знает, что завтра же муж отдаст приказ приготовить залог для его выкупа, но уничтожающая машина запущена. И это не может не радовать.        — Хорошо, — уже более довольно выговаривает Пак.        — Вы ведь понимаете, что расследование коснётся и вас, и всех членов семьи Сайоны?        — Я прекрасно это осознаю, — хрипит он, стискивая ножку бокала едва ли не до хруста. — Я знаю и жду этого.        — И что ваш супруг всё равно выйдет на свободу в ближайшее время?        — Если Ша Нуар хочет поговорить, пусть ждёт, пока я сам ему позвоню. Через почтового голубя не собираюсь ничего передавать, — грубо рявкает Чимин и сбрасывает звонок.        После, допив вино из бокала, омега откидывает голову назад и улыбается, зажмурившись. Пока его телефон снова не начинает звонить. Номер незнакомый, однако, предчувствие подсказывает Чимину, что звонок этот для него окажется таким же приятным, как и известие от Рамоэля о том, что его муж уже находится под следствием. И он клацает на кнопку приёма вызова.