virtue

      Он рассматривает жидкость в стакане, вертит, отчего стеклянные стенки ёмкости ловят отблики лампы-бра, светящей рядом. Отчего-то не хочется подниматься в спальню, и Намджун остаётся сидеть в опустевшей гостиной. Болтает виски в стакане, чтобы следы янтарной жидкости не спеша стекали по бокам. Думает. В последнее время в его голове уж слишком много гнетущих и тянущих вниз мыслей, особенно много размышлений о том, о ком вообще думать не пристало. Альфе не стоило соглашаться, и какие мухи его кусали — до сих пор не понятно.        По лестнице, грузно шагая, спускается младший брат. Тэхён, засунув руки в карманы, застывает у конца пролёта и воззряется на Монстра. Взгляд у Ви тяжёлый, недовольный, он всё ещё не может понять, почему Намджун не сделает решительных шагов, но Джун не вспыльчив в отличие от младшего альфы Сайоны, он не прёт напролом. Даже если брать в пример ситуацию десятилетней давности, Намджун не делал ничего опрометчивого. Он слишком осторожен и тревожен.        Их отец всегда кичился своей властью, он любил давить на людей, любил им угрожать, любил наказывать — как физически, так и морально. Сильно ли отличается Монстр от прошлого главы группировки? Не очень. Намджун так же манипулирует, так же может изувечить, расстрелять, изуродовать и запугать. Он не гнушается ничем. Он не погнушился попросить поддержки у Хатаке, обещая ему золотые горы, и ведь не обманул — клан вырос, стал влиятельным под крылом Сайоны, и Ниши совсем не обязательно знать, что он и его люди стали подпоркой для почти разрушившегося древнейшего сообщества преступного мира этого города. Ниши не стоит знать, что он — лишь инструмент. Да и этот мужчина достаточно туп и высокомерен, чтобы мнить себя кем-то важным.        Намджун не погнушился использовать Ви. Как инструмент, как солдата, как рабочего. Он знает — Тэхёна с рождения воспитывали вторым, но он, в отличие от самого Монстра, точная копия их отца-альфы. Жестокий, вспыльчивый, ужасающе развратный и непримиримый к врагам. Именно поэтому Ви не стоит управлять Сайоной, он слишком импульсивен и безрассуден, его эмоции чрезмерно яростные, как бы альфа ни старался делать вид, что является непрошибаемой стеной. Сейчас, глядя на них с Юнги, Монстр удостоверяется: он сделал правильный выбор.        Их папа-омега был однолюбом, он выбрал единственного мужчину в своей жизни и решил идти с ним по одному пути, как бы ни было страшно и опасно. Их папа сгорел от болезни. А потом Союн женился на родителе Чимина и подарил им ещё одного брата. Три сына Сайоны, три столпа, на которых держится организация. Центральный — самый крепкий, самый крупный, перенимающий на себя большую часть веса ответственности. Второй — сравним со столбом, состоящим сплошняком из бомб. Они того и грозятся взорваться, подрывая всё, что так старается уравновесить первый. И третий — маленький, спрятанный в темноте, хрупкий, покрытый трещинами. Но даже так, учитывая, что ни один из столбов неидеален, если хоть какой-то пропадёт — Сайона рухнет. Трое сынов, три опоры.        Воспоминания о папе навевают Намджуну мысль и догадку, пока Тэхён кому-то отвечает на смс, прикусив нижнюю губу. Нечто в его лице изменилось с момента, как они объявили о помолвке. Их папа был однолюбом, и кажется, единственное, что от родителя-омеги взял Тэхён — именно эту черту. Потому что Намджун прежде никогда не мог заметить, чтобы Ви вёл себя подобным образом. Он никогда не позволял собой помыкать, никогда никто не имел веса, кроме угроз Намджуна, никому не удавалось приковать внимание Ви настолько сильно.        — Опять в бордель? — изгибает бровь Джун, всё ещё болтая виски в бокале.        — Нет.        Монстр изгибает бровь, глядя, как чуть смягчившееся — на долю всего — выражение Ви вновь приобретает жёсткий оттенок стали, как только альфа убирает смартфон в карман. Намджун только сейчас понимает, наверное, до Тэхёна чуть позже дойдёт эта догадка. Теперь Юнги — слабая часть Ви. Теперь Юнги — мощный рычаг давления. Намджун просчитывает наперёд, а Ви — слишком сильно утопает в эмоциях. И эти для него, кажется, в новинку. Но главе Сайоны пока нет необходимости давить на данный рычаг, однако это не значит, что не стоит иметь его в запасе.        — Даже странно: вечер, а ты не в объятиях какой-то шлюхи, — фыркает Джун, на что Тэхён только отворачивается.        — Я не пойду к шлюхам, можешь не переживать, — ядовито и хищно растягивает Ви губы в ухмылке, — я пойду прочёсывать территорию Нуаров, если тебе, конечно, интересно.        — Я не отдавал приказа, — становится холоднее голос Монстра.        — Я сам себе его отдал, — гордо вздёргивает Ви подбородок, его спина выпрямляется, а карие глаза опасно сощуриваются. При этом Намджун знает — Ви никогда не пойдёт поперёк. Может ослушаться и сделать что-то назло, но никогда Монстра не предаст. Слишком выдрессирован.        — Ты ничего не добьёшься, — спокойно произносит альфа, наконец отпивая виски и морщась, потому что алкоголь уже нагрелся от его рук, на вкус противно. — Я послал несколько отрядов.        — И?        — И ничего. Их словно нет. Но мне удалось вычислить прмерно, какие заведения принадлежат Ша Нуару.        — Уже что-то, — язвительный тон так и сочится из красивых губ Тэхёна. — Я уж думал, что к старости ты становишься немощным.        Намджун обжигает брата горьким, почти граничащим с агрессием взглядом. Ви не реагирует. В этом мучжине нет страха и опасений, ему плевать, даже если Джун собственноручно его изобьёт. Ви — почти машина, и в ответ на агрессию применит ту же эмоцию в шесть раз сильнее. Но не с семьёй. Семью Тэхён и правда любит.        — Что за сериал вы с Юнги устраиваете?        — Ты уходишь от темы, Монстр, — недовольно ворчит Тэхён, не подходя ближе и так и оставаясь у входа в гостиную.        — Ухожу. Что бы я ни сказал, ты всё равно пойдёшь на территорию Нуаров, чтобы попытаться всё пронюхать. Так бог тебе в помощь, Тэхён, я уже пытался. Не единожды. Что у вас с Юнги?        Ви играет желваками, буравит старшего брата взглядом. Ему давно не семнадцать, он взрослый мужчина, который не раз доказывал то, насколько жестокий и серьёзный, насколько для него важна группировка и семья. Если бы Ви знал всю правду о Ниши, о его отношении к их младшему брату — Нишинойя был бы вздёрнут на дыбу. Расчленён, а перед этим подвержен таким жестоким пыткам, что крики бы его стояли у любого случайно заставшего их в ушах до конца дней. Но Тэхён не знает. Намджун не позволил. Не дал Чимину рассказать правду. Потому что в тот момент ему нужна была поддержка, и альфе было насрать, как её получить, чтобы избежать проблем и позволить братьям, а ещё крошке-Юнги на руках упасть в пропасть. Ему не жаль, он слишком прагматичен.        А вот Тэхён… Намджун ощущает всполохи тревоги каждый раз, как подумает о том, что с ним сделают, если узнают. Тэхён его не простит. Вот пусть занимается омегой, на котором должен жениться, взгляд Ви должен отвернуться от Хатаке, иначе рано или поздно перед средним сыном Сайоны всплывёт информация о том, каков реальный брак Пак Чимина.        — У нас помолвка, хён, — бесстрастно отвечает альфа, не меняя позы. Он и правда выглядит, словно хищник.        — Не придуривайся. Ты не должен затаскивать его в постель до свадьбы, не ломай ребёнку жизнь.        — Ты такой смешной, — в противовес фразе, на лице Ви нет и капли смешинки. — Сам решил, что Малышу нужно быть моим мужем, оставаться под моей защитой, чтобы противостоять Инсону, а теперь говоришь, чтобы я не ломал ему жизнь. Нелогично, не находишь?        — Не ёрничай. Дай Юнги привыкнуть, не принуждай его. Дай ему доучиться и хоть немного пожить обычной жизнью. Не обязательно…        — Хён, — грубо прерывает его Тэхён. — Ты сам себе противоречишь. Ты хочешь, чтобы я взял Юнги замуж, но чтобы не портил ему жизнь. Ты огорошил его этой новостью, но просишь меня сберечь омежьи чувства. Ты — как собака на сене, честное слово, — Намджун вздёргивает бровь от явной грубости. Но не реагирует, а просто отпивает ещё виски. Фу, тёплый. — Это уже мой омега. Я сам всё решу.        — Он всё ещё под моей защитой, — давит Монстр.        — Пока что, — безразлично тянет, растягивая гласные, Ви. А после — хищно улыбается. — До свадьбы. Ты захотел, чтобы Юнги вышёл за меня — он выйдет. А вот уже в моих силах сделать этот брак не безразличным и холодным, получив в итоге истеричного омегу, который постоянно сходит с ума и не знает, что ему делать, а вполне себе нормальную семью.        — Хосок не истеричный.        — Давай смотреть правде в глаза, — цокает выразительно Ви. — Он истеричка. И тот факт, что твой муж болезненно помешан на тебе, которому глубоко похуй на него, не красит ситуацию.        — Ещё скажи, что ты любишь Малыша, — зло воззряется Намджун. Ви всегда удаётся вывести его на эмоции.        Тэхён окидывает старшего брата взглядом, его тёмно-шоколадные радужки странно блестят, но ответа Джун так и не дожидается. Альфа просто разворачивается и напоследок, прежде чем уйти прочь по своим нуждам, бросает:        — И у Юнги никогда не было нормальной жизни. Он с шести лет часть Сайоны и был втянут в наш мир, хён. Не думай, что ему нужно это.        Тэхён уходит из дома, гулко закрыв за собой дверь поместья, а Намджун хмуро смотрит ему вслед. И думает. Снова. Хосок — и правда истеричка. Он гораздо более энергичный и открытый, нежели их колоритное семейство. Более яркий, не желает скрывать своих эмоций и чувств, любит выражать привязанность и отношение к членам семьи, имея в прошлом собственную отвратительную. Хосок…        Был слишком маленьким и сломленным, когда Намджун его нашёл. Они встретились на одном из званых вечеров отца омеги, когда тот пытался, словно росток в серости каменных зданий пробиться к солнцу. Худенький, улыбчивый, даже если улыбка всё время дрожала, он показался Намджуну настолько беззащитным, что сдавило в груди. Таким был их папа. Маленьким и беззащитным. Никому не нужным. Ни мужу, ни собственным сыновьям. Намджун ощутил острую боль от вида этого омеги. А потом отец Хосока внезапно скончался от сердечной недостаточности, и опеку над омегой должен был взять его младший брат — Ассоль. Но Ассоль был жестоким ублюдком, которого не устроил факт, что ему было запрещено брать главенство над Чон Хосоком и хоть как-то притрагиваться к активам семьи Чон. Отец Хосока прекрасно осознавал, каким чудовищем вырос его младший сын-альфа, и потому завещал, что активы смогут войти в оборот только тогда, когда Хо выйдет замуж.        Намджун прагматичный. Он понимал, что если бизнес семьи Чон окажется в его руках — Сайона вырастет на глазах, она станет титаном и гигантом Сеула, поглотит почти всё, что возможно. Намджун алчен, ему мало. Всегда будет мало. Но… он отрицает, что немаловажным фактором стало то, как он увидел затравленного омегу, часто избитого, над которым прилюдно издевается брат. Это пошло бы на руку. Это было необходимо. Стать спасителем для загнанного в угол зверька, закрыть широкой спиной, упрятать от брата. И Хосок бы не выдержал. Прикрываясь жалостью и сердоболием, глава Сайоны предложил омеге встретиться. И прямо на встрече положил перед Чон Хосоком брачный договор.        Он пообещал Хосоку защиту от младшего брата, нужно лишь было подписать бумажки. И тогда Чон Хосок стал бы его мужем, оказался бы под защитой Сайоны навсегда, чтобы Ассоль больше не смог его третировать. А после, когда брак был почти заключен, Намджун изуродовал младшего брата Хоби собственными руками, заставив обо всём пожалеть.        Сам собой вытекает вопрос: почему двое омег из семьи, подвергшиеся издевательствам, есть, а помощь получил только один? Потому что в тот момент, когда Чимин попал в руки Ниши, Монстр не мог сделать ничего. Абсолютно ничего. Из-за их договора, в котором был проклятый пункт о том, что Намджун не имеет права лезть в брак Ниши и Чимина, он не может мешать альфе, не может науськивать омегу против мужа. Потому что Сайона была в бездне, в дерьме, окружена полицией, врагами и пустотой, оставленной Союном. А у Намджуна оставался лишь Чимин, который стал оплатой для того, чтобы они трое не сгинули в тюрьме, не были изнасилованы и не оказались убиты конкурентами или проданы, как кусок мяса. Ниши не догадывается, что дал Сайоне толчок для развития и спасательный круг, но ублюдок хорошо всё чувствует, потому и внёс в договор о дочернем предприятии пункт, что он и Чимин — теперь отдельная семья, на которую Джун не имеет влияния.        В душе болезненно вспыхивает желание, острое, немилосердное — сдать Нишинойю, сделать так, чтобы он сгинул, а после… после освободить младшего брата.        Монстр не из тех людей, которые подвержены влиянию и угрызениям совести. Он сделал бы так ещё раз, если бы на одной чаше весов стояли те же грузы. Он бы повторил это, он бы ещё раз унизился перед Нишинойей, чтобы спасти семью. Никто из них не знает, чего стоило ему договориться с якудза, никто и не узнает — Джун унесёт эту низость в могилу.        Смартфон на подлокотнике дивана начинает вибрировать, и альфа поднимает трубку, заметив имя мужа во входящем.        — Хоби.        — Намджун-и, — ласковый, сладкий как патока голос Хосока вынуждает вздрогнуть. Нервное напряжение не даёт покоя. — Я всё сделал, как ты просил. Завтра встреча с композитором, а уже утром мы вернёмся домой.        — Спасибо, ты молодец, — сдержанно отвечает альфа. — Как Чимин?        — Ему нехорошо, — вздыхает Хосок в трубку и ворочается, словно уже готовится ко сну. — Ушёл с ужина в номер и отдыхает. Кажется, он плохо ест и сильно нервничает последние дни. Быть может, так сказывается ситуация с Ниши?        — Может, — кивает Джун, мыслями находясь далеко от этого разговора. — И ты ложись и отдохни.        — Доброй ночи, Джун, — тепло произносит тот, а Намджун ощущает укол совести под лопатками. Этот омега любит его. Но способен ли Намджун ответить тем же?        Ему казалось, что он никого не любит, а чувства к Хосоку, вспыхнувшие так резко и болезненно, были всего лишь проецированием из-за схожести с характерами покойного папы. Он думал, что не любит никого, и думает так по сей день. Но Хосока всё равно хочется защищать, даже если он зачастую раздражает.        Попрощавшись, альфа залпом выпивает виски и уже собирается уйти в кабинет, чтобы позвонить помощнику, как вдруг его телефон снова начинает звонить. Думая, что это муж, который хочет сказать что-то ещё, замирает, видя имя Джина на дисплее.        Отчего-то не хочется брать трубку на равне с тем, как секретарь не покидает его мысли. Но вдруг что-то важное? Что-то, что не ждёт до утра? Намджун нахмуривается, палец зависает над зелёной кнопкой принятия вызова, а после альфа всё же сбрасыват звонок. Позже. Не сейчас, когда Джун чувствует себя слишком уставшим и вымотанным.

***

       Юнги сидит сзади, показательно почти надув щёки, как рыба фугу. Омега не посматривает в зеркало заднего вида, словно опасается столкнуться взглядом с Чимином, а тот лишь курит, раздражая Хосока, чуткого к запахам, и выдыхая в открытое окно.        — Пепельница, блин, прекрати курить, — фырчит на него Хоби, размеренно крутя руль. — За час пути ты уже скурил сколько? Пять?        Чимин ничего не отвечает. Мыслями он всё ещё во вчерашнем дне, с Чонгуком в постели, который ускользнул из номера Пака, едва забрезжили за окном рассветные лучи. Чимин вспоминает последнее ощущение тепла, когда губы альфы прикоснулись к его шейным позвонкам, и движение это удалось различить едва заметной дымкой в сумраке сна. Чимин думает о том, что ему нужно будет скоро возвращаться в проклятую страну, где стоит чёртов особняк, а в нём — нелюбимый, шибанутый на всю голову садист, который, скорее всего, начнёт срывать на омеге злость. На деле же Паку хотелось бы остаться в Бордо, встречать рассветы Франции, чтобы нежные поцелуи касались шейных позвонков, совсем у границы тёмных волос.        Это он так размяк из-за Чонгука? Потерял свою устойчивую жёсткую пелену, которой огораживался от окружающего мира. Юнги всё ещё дуется из-за того, что ему не позволили ввалиться в номер, а Чимину плевать. Он-то знает правду. Правду, которая бы не понравилась Юнги.        Продолжает думать, игнорируя Хосока и младшего, глядит в окно на то, как солнце уже пересекает зенит и движется к закату. Отсчёт пошёл, утром они вылетают обратно в Корею, обратно в ад. Он бы, интересно, хотел остаться во Франции с Чонгуком? Хотел бы тут жить? Наверное, да. Тут тихо. Нет братьев, нет Хосока и Нишинойи, нет Юнги. Единственный человек во всей проклятущей Сайоне, по которому бы Пак скучал, это мелкий. И порой даже кошки на душе скребут от осознания того, как сильна будет ненависть Мина к нему, когда тот обо всём догадается.        Чимин бросает взгляд на обиженную омежью мордашку. Юнги невидящим взглядом провожает пейзаж за стёклами окна авто, пока Хосок, мурылкая какую-то белиберду под голос из колонок, продолжает вести их обратно в Бордо, ведь Гавриил живёт за городом в небольшом селении, в отдалении от людей. Конечно, композитор согласился сыграть на свадьбе Ви и Малыша, другого никто не ждал от Монстра, однако они все сидели там в напряжении, каждый думая о собственных тяготах.        Чимин обводит взглядом юные черты. Мин Юнги. Что же с ним делать? Чимин хотел и хочет постараться, чтобы Малышу оказался нанесён минимальный ущерб, чтобы его жизнь сложилась хорошо, но не уверен, что получится так, как он задумывал. С появлением Ша Нуара, с ощущением, будто Юнги ведёт собственную игру, Чимин подозревает — будет виток. Виток в плане. Он даже уже продумывает первый, и его ключом станет Ким Сокджин. Хосок самолично проболтался о том, что секретарь Намджуна — омега. А значит, это может сыграть Чимину на руку. Он улыбается, докуривая пятую сигарету и выбрасывая остаток с фильтром в открытое окно машины. Его ждёт ад по возвращении домой, однако главный бес в том аду — сам Чимин.

***

       Он всё ещё сомневается в том, что его здравомыслие было на месте, когда Намджун соглашался на данную авантюру, но, если честно, то уже поздно об этом раздумывать, сидя за рулём собственного авто, которое навигатор ведёт в жилой район западного Сеула. Монстр поправляет очки, видя, как уже смеркается за пределами тёплого салона машины, внимательно следит за дорогой. Проклятый час пик затянулся, стало совсем не протолкнуться, и хоть лети на вертолёте в этом ужасающем и непроглядном потоке машин. Но Джуну везёт, и он сворачивает в улочку, ведующую к спальному району. Обыкновенный жилой комплекс, ничего примечательного, да, чуть дороже, чем остальные жилые комплексы, попроще, чем элитные. Никакого частного проезда и регистрации — Намджун спокойно проезжает во дворы и останавливает авто у подъезда, который упомянул Джин.        Они никогда почти не встречаются вне работы. Лишь изредка были недолгие посиделки за кружкой пива в кабинете Намджуна, и то, больше приправленные воспоминаниями о днях былых, чем наполненные какими-то откровенными разговорами. Пусть они и знают друг друга много лет, Джин почти ничего не рассказывает о том, как живёт на данный момент, потому Намджун даже ощущает некую долю раздражения: он привык всё контролировать, он привык знать каждый шаг и каждый виток даже чужой судьбы. И эта неосведомлённость слегка давит на виски.        Как только двигатель глохнет, альфа снимает с держателя смартфон, чтобы набрать номер помощника. Его нервирует сам факт собственного непостоянства: он не намерен и не хочет нарушать кодекс, но почему-то согласился сопровождать Сокджина и притворяться его кавалером. Он не хочет идти у кого-то на поводу, но вручает поводок омегам, крутящим им как хотят. Намджун раздражается ещё больше, когда Сокджин с первого раза не берёт трубку. Напряжение в голове повышенным давлением стискивает виски. Намджун же стискивает руль, чтобы после постучать подушечками пальцев по окружности, а мягкая вибрация отдаёт ему в ответ в ладонь.        — Господин Ким, — Сокджин кажется запыхавшимся, — ещё несколько минут, я уже выхожу из квартиры.        Намджун глухо угукает и не понимает, ну что же такое сподвигло его заняться этой дуростью. Ему не двадцать и даже уже не тридцать лет. Мужчина за сорок, который не должен скакать по дурацким встречам выпускников, где павлины стараются распушить свои искусственные перья в хвостах и похвастаться единственный раз в год, что они хоть что-то имеют. Люди, в руках которых сосредоточенна власть, ею не кичатся, это Монстр уяснил ещё в период, когда после смерти отца вскрылась почти обрушившаяся защита Сайоны. Он фыркает, когда Джин торопливо заскальзывает в салон и опускает голову, чтобы пристегнуть ремень безопасности.        — В чём-то действительно омеги не отличаются друг от друга, — усмехается Намджун, быстро выруливая из дворов, чтобы успеть на клятую встречу выпускников. — Вы все одинаково много времени тратите на бесполезные сборы.        Джин только поджимает губы и хмыкает, тут же отвернувшись к окну. Он не отвлекает Намджуна от дороги, выглядит погруженным в собственные размышления, а голова главы Сайоны слишком забита проблемами, чтобы концентрировать внимание на омеге. Так что Джун не разглядывает Джина, пока машина не тормозит перед хорошим заведением в несколько десятков этажей с кричащей вывеской.        — Ресторан-отель? — вздёргивает бровь Намджун, оглядывая силуэт Сокджина, виднеющийся во всполохах разноцветных лучей вывески.        — Место выбирал не я, — многозначительно тянет тот, приподнимая брови и дёргая ручку, чтобы покинуть салон авто, но та заблокировано.        — Ты ведь помнишь? — настойчиво и довольно серьёзно произносит альфа, вынуждая Сокджина неестественно выпрямить спину.        — Помню, Джун, — тихо-тихо отвечает омега. — Никаких лишних движений, никаких выходящих за рамки прикосновений. Помню.        И выглядит откровенно подавленным. Намджуну чуждо желание построить семью, для него это скорее было обязанностью, возможностью продвинуться дальше, способом завести детей. Он никогда окончательно не поймёт чувства своего секретаря, который, как и любой омега, хочет счастья родительства и спокойного супруга. Да и влюбился Джин, стоит быть откровенным, не в того мужчину. Омеге, кажется, явно становится трудно скрывать свои чувства к Намджуну, но об этом они поговорят чуть позже.        Он выходит из машины, чтобы по всем правилам этикета обойти её и распахнуть створку со стороны пассажира. Кое-что Джун всё же подхватил от Хоби, и это — чувство стиля. Его горчичного цвета костюм — совсем приглушённого и даже темноватого в шоколадную полоску — хорошо гармонирует с тёмно-серой рубашкой свободного кроя. Без излишеств, но даже издалека конкретно воняет деньгами, их капитальным обилием и тем, что люди знают себе цену. Хосок любит так одевать мужа, чтобы его статус был заметен и ощутим, даже если с первого взгляда кто-то посмеет счесть его простаком. Альфа подаёт руку Джину и вздрагивает, когда крупная омежья ладонь прикасается к его собственной.        Они не касаются друг друга, Намджун не тактилен, не любит без повода тратить время на объятия, не любит, когда к нему прикасаются посторонние. Он забыл, что Джин — в первую очередь омега. И мягкость его пальцев, их изящество, заметное не с первого раза, вынуждают впасть в ступор. Он не ожидает и того, что стоит сейчас пурпурному свету упасть на красивое лицо, отразить бликами глянец блеска на губах, как придётся моргнуть, чтобы отогнать наваждение. В силу своей профессии, Сокджин не красится на работу, как секретари-омеги в его офисе. Он всегда чист, ухожен, но не наносит на моложавое лицо и грамма косметических средств в отличие от мужа и брата Намджуна.        И нельзя не признать — Сокджин чертовски привлекателен. И чем он не нравится альфам? Быть может опасностью того, что нежный омега сумеет скрутить, обезвредить и убить человека голыми руками? Но глядя сейчас на совсем слегка подведённые большие глаза Сокджина, на его блестящие от бальзама губы и сверкающий взгляд, Джун может подумать, что все они — глупцы. Он отмирает и держит помощника за руку сильнее, помогает выбраться из салона, придерживая длинный бежевый плащ свободной рукой.        Альфа и омега движутся в сторону заведения, и Джун позволяет Сокджину держаться за его локоть; губы омеги сильно сжаты, словно от волнения, и Джун поджимает свои тоже, потому что внезапно ощущает на себе пристальный, непохожий на остальные взгляд. Он хмурится. Вечер обещает быть длинным и напряжённым, когда они проходят в фойе, где администраторы уже с готовностью их ожидают. Намджун скидывает с плеч укороченное пальто и решает, что помочь Джину снять верхнюю одежду станет лучшей идеей. И застывает, оказываясь позади. От него… дико приятно пахнет. Словно… Намджун встряхивает головой и стаскивает с плеч Сокджина плащ, тут же отдавая его администратору.        Его внимание цепляется за зелёную рубашку без тканевых рукавов — только тончайшая гипюровая сетка, не скрывающая мышц и крепких запястий. Широкие плечи выглядят выгодно, они объяты изумрудным шёлком, который не обтягивает, но скользит по спине, скрываясь за ремнём чёрных брюк. Сокджин выглядит… вкусно. Он не похож на альфу с этой своей тонкой серебрянной цепочкой, спускающейся между ключиц и немного расстёгнутого ворота. Большие подкрашенные сегодня глаза сверкают, или это свет так падает повсюду. Но Намджун отбрасывает от себя эти мысли и позволяет Джину схватиться за его локоть прежде, чем они окажутся в павлиньем саду. Поправляет очки на переносице, раскрывая дверь перед омегой и пропуская его чуть вперёд.        Здесь все пытаются выглядеть богаче, чем они есть на деле. Благодаря Хоби Джун выучил множество брендов, запомнил их, теперь наблюдая, как взрослые люди щеголяют почём зря, как они выставляют свой достаток на показ, только ради того, чтобы похвастаться мелочными достижениями. Здесь царит хвастовство и надменность, Намджун почти носом чует уровень и концентрацию человеческого морального смрада в зале ресторана.        — Здравствуйте, — подскакивает красивый и уже выглядящий немолодо омега, растягивает алые губы в приветственной улыбке. — О, Сокджин? С курса М1?        Джин тут же ощутимо напрягается рядом с Намджуном, и альфа непроизвольно кладёт ладонь над его поясницей, уже начиная играть отведённую ему роль. Не противно, земля не разверзается, небеса не сокрушаются от того, что Монстр прикоснулся к омеге, ему не принадлежащему.        — Ючжон, — улыбается натянуто Джин, и Джун вспоминает — Ючжон был старостой на их курсе и самым главным активистом потока. Собственно, за двадцвать с лишним лет ничего не изменилось.        — Сногсшибательно выглядишь, — льётся изо рта Ючжона неприкрытая лесть, от которого Намджун с омерзением морщит нос. — Представишь своего спутника? Он не из нашего университета?        — Это господин Ким Намджун, — вдруг голос Сокджина становится малость неувереннее, словно он может стесняться Намджуна. Словно он уже не уверен в своей затее.        — Доброго вечера, — безразлично бросает альфа, смотря почти сквозь Ючжона.        — Ох, господин Ким, — сразу же подбирается омега, теребя тонкий шарфик, концы которого свисают на плечи. — Вы ни разу не посещали встречи выпускников, я даже не признал вас. Богатым будете! — пытается тот за смехом скрыть удивление, но то и дело переводит взгляд на Сокджина, убирающего вьющиеся каштановые волосы от лица.        — Неожиданно, знаю, — кивает альфа, всё ещё придерживая спутника за поясницу. — Прошу нас извинить, хочу смочить горло, а то уж слишком душно.        Он быстрее уводит омегу к бару, подталкивая. Спина Джина под ладонью альфы кажется каменной.        — Дурдом, — фыркает Намджун, раздражаясь от того, что из-за Ючжона к нему теперь окажется приковано слишком много лишнего внимания. Он следит за взглядом Джина, который наблюдает за ярко размалёванным омегой.        Тот беседует с высоким блондином, чьи волосы убраны в высокий зализанный хвост. Данте. Его попробуй не узнать. Как был высокомерной сукой, так и остался. Его взгляд буквально пропитан надменностью и завышенными требованиями ко всему окружающему миру, Намджуну хватает бросить лишь один взгляд, чтобы отсканировать всю фигуру Данте. Тот внимание замечает, деланно приветливо растягивает явно подвергшиеся пластической хирургии губы в улыбке и движется в их сторону.        — Сокджин, — голос больше походит на шипение. — Твой спутник это тот самый Ким Намджун, с которым ты дружил в университете, так? — Данте склоняет голову вбок, отчего блондинистый хвост покачивается, касается высветленными кончиками острой косточки плеча.        Кожа на лице Данте почти неестественно натянута. В сравнении с мягкими чертами лица Джина, которого не касался в жизни скальпель, переделанная, до болезненного худая физиономия бывшего сокурсника, который отчаянно старается сохранить молодость с помощью клиник, кажется уродливой.        — Да, всё верно, — кивает, стараясь выглядеть спокойным, его помощник. — Мы дружили с Джуном в студенческие годы.        — А ты, Намджун, — вальяжно обращается омега к альфе, растягивая некрасивые теперь губы в улыбке, — почему прежде не появлялся на наших встречах? Мы наслышаны, что ты бизнесмен, птичка высокого полёта.        — Гораздо выше, чем ты можешь натянуть свои щёки, — грубо отвечает Джун, дождавшись минеральной воды от бармена.        Лицо Данте вытягивается от шока, кажется, вот-вот и никакая подтяжка не поможет — кожа Данте просто лопнет и обвиснет лохмотьями. Раздражение альфы не находит иного выхода, кроме как вылиться на человека, давно издевавшегося над Джином, раскрывшего его секрет всему университету.        — Ты груб, — хмыкает Данте, сцепляя до побеления костяшек ладони между собой.        — А ты бестактен вот уже сорок с копейками, — кивает альфа, отпивая глоток воды. — Я не приходил на встречи выпускников, потому что контингент явно не под мой уровень.        Данте натягивает усмешку на свой большой рот, словно у лягушки — кажется, что прямо сейчас оттуда вывалится мокрый язык, чтобы сцапать их, как мух.        — И что же изменилось?        — Мой омега очень просил. Видимо, ему доставляет удовольствие с тобой цапаться, кто я таков, чтобы ему отказать, — рука Намджуна вальяжно ложится на талию Сокджина и притягивает его к себе.        Он помнит слёзы, которые случайно и тайком увидел от омеги, когда Данте раз из раза издевался над ним. Но никогда не лез, потому что Джин единожды попросил. Срок действия прошения уже истёк, и Монстр сегодня вдоволь насладит секретаря видом охреневшего лица извечного соперника.        Данте сереет. Они явно все здесь знают, что Намджун — довольно влиятельный человек в Сеуле. Большинство из них догадывается о том, что он имеет вес не только в сфере бизнеса. Слухи гладки, быстро распространяются, словно шёлк. Но слухи слухами, ни у кого никаких подтверждений нет, в ином случае Джун бы давно сидел за решёткой.        — Что такое? — изгибает бровь Сокджин. — А где же твоя остроязычность? Ты ведь хотел упрекнуть меня в том, что я до сих пор не вышел замуж.        Данте стискивает челюсть.        — Уён рассказал, как ты на одном групповом завтраке в своём семейном кафе всё поливал меня грязью, называя фригидным и бесполезным омегой, как ты там говорил? Ошибка природы?        Данте и вовсе меняет серость на бледность, опасливо переводит взгляд на Намджуна, который с непрошибаемым холодом глядит в ответ через стёкла квадратных очков.        — Джин-ни, — вздыхает устало альфа. — Прости его. Он не стоит твоих нервов. Уж лучше быть незамужним, но счастливым в своих отношениях и жизни омегой, чем спускать все сбережения мужа на нити в скулы, — Данте багровеет от злости, стискивает руки пуще прежнего, не находясь, что ответить.        — Ты хотел что-то ещё? — вздёргивает бровь Намджун на Данте. — Если нет, то мы бы предпочли побеседовать с кем-то поприятнее, а если здесь таких не имеется, то лучше выпьем.        — Какие же вы сволочи, — шипит Данте на обоих и, трясясь от гнева, улетает прочь фурией.        — Не слишком ли мы были жёсткими? — дрожащим голосом спрашивает Джин, вцепляясь в руку Джуна, которой тот по-прежнему почему-то прижимает его к себе.        Альфе на секунду кажется, что он видел вспышку фотокамеры, но, озираясь, не находит никого. Наверное, так играет свет с его сознанием.        — Желаете что-то заказать в качестве закуски? Я могу проводить вас к столику, — перед ними выскакивает, словно чёрт из табакерки, молодой длинноногий омега с огненно-красной шевелюрой и абсолютно лисьим взглядом.        — Нет, мы позовём вас позже, — отмахивается Намджун, нахмуриваясь.        Напоследок официант с ярко-красными волосами оборачивается на них и смотрит так, словно знает. Словно ему известны все секреты. Намджун пытается вспомнить имя на бейджике, но то словно вылетает прочь из сознания. А Джин со своими ярко горящими румянцем щеками, с блестящими губами от бальзама, вдруг улыбается Намджуну так благодарно, что в груди альфы ёкает. Больно, наполненно непониманием. И снова зверь пробуждается внутри, рычит, скалит клыки и беснуется. Запах омеги бьёт в нос, и Джун его чешет, ощущая, как Джин встаёт, кажется, непозволительно близко, чтобы чокнуться с ним высоким узким бокалом для шампанского.        — За разгром Данте, — шепчет Сокджин, и Намджун снова теряется в пространстве от вида его неприлично пухлых блестящих губ.        Он, вероятно, совершил большую ошибку, когда согласился на эту встречу. Но уже стоит здесь, потому отпивает глоток минеральной воды, пока омега выпивает шампанское почти залпом.

***

       Юнги дулся целый день, вспоминая, как хён прогнал его от своего номера, а после пыл поугас, оставляя лишь сожаление. Чимин плохо себя чувствовал, а Юнги, словно капризный мальчишка, обиделся на него из-за этого. Быть может, омега и не хочет подпускать его ближе из-за детского поведения? Считает Юнги неготовым к тому, чтобы стать полноценными партнёрами, потому что Малыш и ведёт себя соответственно прозвищу в семье? От этого становится донельзя горько.        Но и сдаваться, остраняться от старшего омега не намерен. Он ужасно соскучился, и это, возможно, их единственная ночь, которая осталась перед финальной подготовкой к свадьбе, а после… Честно говоря, Юнги и сам не знает, что там будет дальше. Им придётся скрываться от всей семьи. Учитывая информированность Тэхёна, сделать это будет трудно. Но, тем не менее, Мин надеется, что ему всё же удастся привести план в действие, он уже почти досконально продумал все свои шаги и наполнен решимостью уничтожить Нишинойю, отомстить за мучения Чимина и втоптать ублюдка в грязь, даже если не своими руками. Вполне возможно, учитывая кодекс, что Ниши умрёт после того, как план Юнги выгорит.        Он застывает в нерешительности перед номером старшего, оглядывается на тихую комнату Хосока, который сказал, что будет подготавливаться к вылету. Они уже побродили по Бордо так что ноги отваливаются, и Юнги, если честно, очень хочет прилечь. Но вместо отдыха омега стучит в чужой номер. Сперва оттуда не доносится ни единого звука, и в груди Мина вновь подрагивает обида и растёт предположение, что Чимин и сегодня его проигнорирует. Обидно. Юнги правда надеялся, что из-за подготовки у них будет больше времени наедине, но почему-то совсем проигнорировал существование Хосока, который, словно надоедливая пиявка, постоянно вертится рядом. И здесь, во Франции, у него есть лишь несколько несчастных часов, чтобы побыть с Чимином, и те, кажется, летят в трубу.        Он уже поникает и собирается вернуться к себе, как дверь с тихим писком электронного замка открывается, и перед Мином предстаёт закутанный в банных халат омега. Его волосы липнут к лицу — влажные от мытья, — его щёки чуть розоватые от горячей воды.        — Хён, — неуверенно тянет Юнги, но Чимин просто отходит, позволяя ему пройти. И сердце зашуганной птичкой вздрагивает в клетке из рёбёр: сегодня его не отталкивают, не обжигают безразличием, не прогоняют.        Задержав дыхание, Юнги проходит в номер старшего и закрывает за собой дверь, пока Чимин, оставляя на паркете влажные следы босых ног, стремится снова оказаться в ванной.        — Садись, можешь заказать еды, если голоден, — бросает омега и закрывает за собой дверь.        Но Юнги упрямо следует за ним. Тихо приоткрывает створку и заскальзывает в ванную, где Чимин уже сокрылся за матовой молочной занавеской, отгораживающей ванну от остальной зоны.        — Юнги, — тянет Пак, не выглядывая, — ты вообще о личном пространстве знаешь?        — Хён, я соскучился очень, — шепчет Мин и опускает крышку унитаза, чтобы сесть на неё. — Хоби-хён всё время рядом. Я нормально с тобой времени не проводил уже хрен знает сколько.        — Судя по тому, как твой жених заталкивает тебе язык в рот, моё общество тебе более не нужно, — слышится за плеском воды и шуршанием мочалки из-за занавески.        Рот омеги растягивается в глупой улыбке. Ревнует? Звучит именно так. Немного холодно, но Мин списывает то на ревность, обжигающую Чимина изнутри. Он прячет улыбку, подобрав ноги и уткнувшись в колени, пока смотрит на занавеску, из-за которой не различить фигуры старшего.        — Он мой жених, да, — тихо отвечает, устроив подбородок на коленях. — Ты прав.        — Ты так легко позволяешь ему это делать.        — Он сделал мне заманчивое предложение.        — Это какое? — Юнги буквально может представить, как старший изгибает изящную бровь, переводя на него взгляд, пусть и не видя.        — Сделать брак приемлемым и настоящим, — жмёт плечом Юнги, а сам упивается раздражёнными нотками в голосе Пака. Пусть ревнует. От этого становится дико тепло на душе.        Чимин не отвечает. Юнги может различить всплеск, а после включается тропический душ. Он несколько минут просто разглядывает ванную комнату, уходовые средства и одежду Чимина, брошенную прямо на полу. Встаёт с крышки унитаза, чтобы собрать вещи, а следом слышит голос:        — Подай, пожалуйста, полотенце, раз ты всё равно здесь сидишь.        Юнги тут же оставляет прежнее занятие и заводит руку за занавеску, как только стихает вода. Слышит копошение Чимина, и преграда вдруг исчезает, являя полуголого Пака, выбирающегося из ванной. Он, обмотав полотенцем бёдра, выскальзывает из исчезающей в сливе воды, влажные пряди прилипают к его коже на лбу и шее, и омега торопится к халату, чтобы закутаться в него. Юнги же завороженно следит за худыми ногами, осторожно ступающими по полу, чтобы не поскользнуться.        Чимин молчаливо покидает комнатку, чтобы вернуться в номер, а Юнги семенит следом.        — Можно я высушу тебе волосы? — осторожно спрашивает омега, и Пак оборачивается. — Помнишь, ты иногда оставался со мной, когда Монстра не было, в детстве? Ты… сушил мне волосы и расчёсывал.        Чимин приподнимает уголок губ, и взгляд его теплеет. Он кивает Юнги и вдруг протягивает схваченные с трильяжа фен и расчёску. Мин же почти светится от счастья, принимая технику. Чимин устраивается на мягком ковре у кровати, а Юнги забирается на неё и отыскивает у тумбочки розетку. Они тут странные, непохожие на домашние, но всё же, борясь с воодушевлением и волнением, омега свешивает ноги по бокам от старшего. Включает фен, чтобы сперва просушить тёмные прядки, а они — непослушные — взлетают и осыпают его коленки брызами.        Юнги улыбается. Ему вдруг хочется немного пофантазировать. Что они с Паком сбежали, что нет никого, кроме них двоих, и Юнги сможет теперь каждый вечер сушить после душа хёну волосы, расчесывать их и пропускать между пальцами. Он, мечтательно улыбаясь уголками губ, понижает скорость фена и осторожно начинает проводить щёткой по голове. Чимин расслабленно закрывает глаза, позволяя ему эту шалость. Его плечо оголяется, и Мин замечает начинающий заживать, болезненный и налитый синяком укус, тут же нахмуривается. Никто не мог так поиздеваться, кроме мужа омеги, никто не будет доставлять такому сказочно красивому и тонкому мужчине боль. Юнги бы точно не стал.        Нахмурившись и прикусив пухлые губы, омега продолжает сушить распушившуюся шевелюру. Он медленно прочёсывает, небрежно укладывает волосы, чтобы после пропустить их сквозь пальцы, ощущая мягкость и гладкость. Чимин приоткрывает глаза, когда фен смолкает и вдруг откидывает голову на колено Мина, вызывая приступ наэлектризованных мурашек в месте соприкосновения. А после… доводит Юнги до вспыхнувших щёк, когда прикасается к нескрытой шортами коже губами. Зардевшись, тот наблюдает, как старший поднимается и шагает к шкафу, чтобы одеться.        — Спасибо, Малыш.        — Можно мне остаться у тебя на ночь? — тихим, почти отчаянным шёпотом спрашивает он.        Чимин оглядывает смущённого Мина взглядом, словно оценивает, стоит ли, и кивает, зарываясь в шкаф. А Юнги всё же хватает стационарный телефон, чтобы заказать еды, хотя на деле хочет просто чем-то занять руки и рот, потому что в ином случае начнёт приставать к хёну.        — Servez un dîner standard pour deux et une bouteille de vin rouge dans la chambre 4411, — проговаривает Юнги спокойно, но то лишь на первый взгляд, потому что сам он теребит пружинистый провод телефона, всё время оглядываясь на то, как соскальзывает с плеч Чимина халат, и омега торопливо надевает на тело лёгкие брюки, а следом за ними и шёлковую рубашку.        После Чимин падает рядом с Мином, и тот застывает. Их встречи ограничивались всегда машиной Пака, и так странно теперь смотреть на расслабленное лицо Чимина, на его растрёпанные и разбросанные по подушке волосы и сонный взгляд. Юнги зависает, обхватив маленькую пухлую подушку и прижав её к животу.        — Ты всю ночь так будешь сидеть? — изгибает бровь старший, и Юнги сползает к нему, едва ли отводя глаза.        Ложится рядом на бок, смотрит, смотрит почти не моргая, потому что редко видит Чимина вблизи и расслабленным. Тот неожиданно закрывает глаза и дремлет, пока его не будит стук в номер.        — Dîner, Monsieur, — слышит Мин из-за двери и подскакивает, чтобы открыть дверь сотруднику отеля.        Чимин продолжает лежать, когда им расставляют блюда на небольшой круглый столик, даже не приоткрывает глаза, а Юнги застывает дёрганно и ждёт, пока человек покинет помещение.        — Хён, ты не будешь есть? — тихо спрашивает омега, дёргая себя за края просторной футболки.        Чимин вместо ответа лохматой вороной поднимается с постели и шаркает ногами в сторону стола. Они едят в молчании. Точнее, ест Юнги, а Чимин просто ковыряется в своей порции и кривит губы.        — Ты мало ешь, — тихо произносит Мин, опустив глаза.        — Я не очень голоден. Мы недавно были в ресторане во время прогулки.        Да, и там Чимин тоже почти ничего не ел. Юнги пугает отсутствие у него аппетита.        — Ты… не в положении? — опасливо затрагивает травматичную тему он, и Чимин тут же вскидывает на него глаза. Внимательно сканирует, а после сощуривается.        — Это вряд ли, — жмёт Пак плечом. — Уже десять лет не получается. Маловероятно, что что-то резко изменилось.        — А вдруг… ну… — Юнги откладывает вилку и слизывает бэшамель с губ. — После того мужика ты мог…        Чимин горько усмехается и снова поднимает взгляд на Мина.        — Ты ревнуешь к нему?        Юнги нахмуривается, смыкает плотно рот.        — Знаешь ли, не самое приятное ощущение, когда твоего любимого человека насильно заставляют лечь под какого-то левого мужика.        Чимин буравит Юнги так, что тот тушуется.        — Я вряд ли когда стану родителем, Юнги, — тихо произносит омега.        — Почему? — отчаянно спрашивает тот.        Юнги слишком юн, чтобы задумываться о том, что может стать кому-то папой, но Чимин… он выглядит разбитым и уставшим снова, значит, данная тема для него является травматичной.        — Не думаю, что ты хочешь это знать, — холодно отвечает Пак.        — Я хочу знать всё, что с тобой связано, хён.        Юнги смотрит наивно, открыто, преданно. Чимин некоторое время молчит, а после, горько хмыкнув, выпрямляется, окончательно отказываясь от еды.        — Через время после того, как я вышел замуж за Нишинойю, я забеременел. Когда я узнал, срок был совсем маленьким. Но в тот период мы особенно сильно ругались и часто… доходило до крайности. Я не успел ему даже сказать, что жду ребёнка, и мы сильно повздорили. Ниши толкнул меня в стену и ударил в спину.        Юнги чувствует, как кровь отливает от щёк, от мозга и сердца. Он не уверен, что хочет слышать это, хочет ощущать эту разрушающую порцию боли.        — Я потерял сына. Да, он был ещё едва ли похож на головастика, лишь эмбрион, — голос Чимина вздрагивает. — Но он умер. Мне даже не дали обратиться в больницу, я сокрыл факт выкидыша, чтобы Ниши не сорвался на мне снова.        Пак ненадолго замолкает и отодвигает от себя тарелку, чтобы его не тошнило.        — С тех пор, каждый раз, когда мой муж спускает в меня, я пью экстренную контрацепцию. Я не хочу снова испытывать ту боль, которую ощущал из-за потери ребёнка. И вряд ли после такого количества таблеток я снова смогу забеременеть.        Юнги ощущает, как у него дрожат все внутренности, как сжимается больно сердце, как оно обливается кровью. Но смаргивает слёзы, не желая перед Чимином — перед сильным, таким измученным Чимином — показаться плаксой.        — Пойдём спать, Юнги. Завтра нам предстоит долгий путь домой, — вздыхает Пак и встаёт, чтобы протянуть младшему руку. Тот послушно подчиняется.        — Хён, — вдруг тянет Юнги, обхватывая Пака за талию сзади. — Я обещаю тебе, что он сдохнет. Дай только мне немного времени, ладно? Я… я принесу тебе его голову, — голос Юнги срывается на испуганный шёпот, словно он боится, что его кто-то может услышать, кроме Чимина.        Малыш вжимается лицом в лопатки омеги и крепко зажмуривается, он никогда не увидит хищной, почти жестокой улыбки на любимых пухлых губах, пока она, скользнув опасной красной вспышкой, не исчезает, а Пак не тянет младшего к кровати, чтобы, упав, переплестись с ним конечностями. Юнги так и лежит с широко от ужаса распахнутыми глазами, утыкается носом в шею омеги, пока тот изредка воздушно касается его волос кончиками пальцев.

***

       Джин быстро пьянеет. Из-за того, что редко пьёт, из-за пузырьков в золотистом напитке, так что ему удаётся утянуть Намджуна на танцпол. Он буквально ощущает все эти шепотки, всё осуждение за поведение с Данте и презрительность от тех, кто находится рядом в этом зале, и Намджуну всё равно. Почему-то из-за улыбки Джина — пьяной и несдержанной — плевать становится на любое явление на этой планете. Омега держит его за ладонь под мелодичную песню, позволяя касаться лёгкого зелёного шёлка блузки и ощущать через него тепло чужой кожи. Сильную спину, гладкость ткани и чуть проступающие позвонки. Намджун же ведёт в танце, позволяя Джину покачиваться, не попадая в ритм.        И вдруг омега обвивает его шею руками, из-за чего альфа сразу же напрягается, но не отталкивает. По всей видимости, Кима стоит отвести домой, потому что тот начинает из-за алкоголя нарушать правила. Намджун чётко ему приказал не переходить грани дозволенного, не прикасаться слишком откровенно. Они лишь притворяются, лишь играют роли на этот вечер, разыгрывая спектакли перед стайкой курлычащих павлинов. Но теперь… Сокджин слишком близко, и это вынуждает напрягаться.        Мелодия сменяется на более энергичную, и какая-то часть людей уходит с танцпола, а вот они двое остаются. Сокджин заглядывает Намджуну в глаза и выглядит таким уязвимым, таким открытым, что альфа оказывается словно обезаружен. Он чувствует себя голым перед этим человеком, Джин слишком близко, слишком откровенно, слишком интимно. И вдруг, подтверждая все опасения альфы, тот тянется к нему и совсем легко прикасается губами к губам. Монстр хочет было отстранить его от себя, но Джин шепчет:        — Спасибо, что помог мне, Джун, — и снова сталкивает их рты.        От него веет шампанским, тёплым запахом кожи, и Намджун старается даже не вдыхать. Он мягко отстраняется, ещё ощущая тепло чужих губ, случайно слизывает его блеск со своих и силится не хмуриться и не ожесточаться, чтобы не сломать всю созданную ими картинку.        — Нам пора домой, ты переборщил с шампанским, — тихо и холодно произносит Монстр, и Джин словно становится меньше.        Его взгляд расфокусирован, омега позволяет, схватив себя за руку, уводить прочь из зала. Он помогает Сокджину влезть в плащ, а после ведёт к машине. Желваки на скулах альфы ходят ходуном, отчего Сокджин сжимается.        — Джун, прости…        — Уже поздно. Ты всё сделал. И нарушил наш уговор, — жёстко отрезает Монстр, открывая перед омегой пассажирскую дверь.        — Прости меня, — одними губами произносит тот. — Прости, я не должен был.        — Да, не должен был. Потому что я женат. И вообще было идиотской идеей соглашаться на твою авантюру, — напрягает челюсть он, глядя мимо Сокджина.        — Зачем тогда ты согласился? — ещё никогда в голосе своего помощника за столько лет работы не слышал слёзы. До этого момента. — Зачем ты дал мне надежду? Я… наверное, лучше было бы, если бы ты отказался. Ты же знаешь, что я…        Омега закрывает лицо руками и старается успокоиться, а Намджун лишь ждёт.        — Знаете, домой я доберусь сам, господин Ким, — уже уравновешеннее выдыхает Джин. — Завтра заеду за вами.        — Сядь в машину.        Но Джин игнорирует альфу и старается ускользнуть у него под рукой, чтобы сбежать от гнева Монстра. У него ничего не выходит в тот момент, когда Джун хватает его за пояс и тормозит, тесно прижимая к себе.        — Я сказал сесть в машину, Сокджин.        — Не стоит…        Но ему не позволяют говорить: альфа просто поднимает его, вынуждая глаза округлиться. Джин — крупный омега. Он не изящный, не стройный, а мускулистый почти как альфа, и ему прежде ещё не встречались мужчины, способные вот так одной рукой поднять его над замлёй, чтобы усадить на сиденье в машине и даже не покраснеть. Намджун же пристёгивает ремень безопасности. Сокджин круглыми глазами очерчивает скулы Монстра, и тот застывает — они снова слишком близко.        Джун непримирим: он занимает место за рулём и уже собирается выехать с парковки, как его телефон разрывается звонком.        — Да, — гаркает альфа, постукивая по рулю.        — Босс, — доносится из динамика. — Те наводки, которые вы дали, мы прочесали всё и сумели поймать одного из Нуаров!        Монстр задерживает выдох и растягивает губы в ухмылке — в дикой, торжествующей.        — Мне скинуть координаты Ви? — спрашивает подчинённый неуверенно.        — Нет. Отправь мне и я скоро буду, — хрипит альфа взвинчено. Неужели… неужели недельные поиски наконец-то начинают давать плоды?        Звонок оканчивается, и Намджун кидает телефон в подстаканник. Вдруг перегибается через колени помощника и открывает бардачок, чтобы выудить две кобуры, содержащие в себе огнестрельное оружие. Один пистолет он кидает на колени омеге, и тот сразу же выпрямляется.        — Мы едем по делам, — чеканит, почти цедит сквозь сжатые зубы альфа. — Держи при себе. Я не позволю, чтобы тебя ещё раз ранили.        Сокджин поджимает губы и, бросив взгляд мельком на главу Сайоны, который резко выруливает на дорогу, глянув на смс, высветившуюся на дисплее смартфона, гонит машину в нужную сторону, а сам он начинает торопливо крепить кобуру на ремень брюк.