О разных

Запись 22

       Я всё время замечал в людях, что перед смертью они выглядят как сама смерть. Я всегда мог разгадать умрёт ли человек, либо же выживет. Я всматривался в лицо и понимал, что смерть напечатана на лице жертв, а потому старался под конец их жизней не привязываться. Я вообще стараюсь ни к кому не привязываться. Так будет проще и мне, и моему сердцу, и людям, что терпели бы меня. Я знаю минусы своего характера, однако изменять его я не намерен. Да и зачем? Зачем врать самому себе ради удобства других? Тем более в политике, где никто друг друга не уважает, пусть и навязчиво делает вид.       Однако, несмотря на мои слова о смерти и внешности человека, перед наступлением скорой погибели, я не мог разгадать этого русского. Я никогда особо не вглядывался в его лицо, а потому был весьма удивлён, когда начал. На его лице вечно запечатлена предсмертная гримаса. Это было весьма удивительно! Когда я впервые увидел, что на его лице, в его глазах отражается скорая смерть, то я испугался ненароком. Я уже думал, что мне придётся искать другого союзника, но он никак не умирал       Может быть дело в расстрелах, что он проводил? Союз так привык к лицу смерти, что решил забрать её образ! Да… это весьма убедительная для меня теория, но всё же со своей привычки я стал ждать худшего.

Но он не умирал

      Его глаз пуст, тело почти неподвижно, разговоры у нас короткие. Так было поначалу. Вскоре наше короткое общение изменилось: он стал отвечать на мои вопросы смело и развёрнуто. Так было, конечно, не часто, но всё же бывало временами! Не то чтобы я задавал ему какие-то каверзные вопросы, но всё же ответам весьма радовался.        Не думаю, что СССР тот человек, за которого я бы положил голову. Да и вообще… таких людей никогда не будет, по моему мнению. Однако, иногда этот русский смотрел на меня довольно вдумчиво, я видел в его глазах какую-то скорбь то ли по сегодняшней ситуации в мире, то ли по чему-то другому. Он словно привык разочаровываться, и я его, отчасти, понимаю

…………………

Запись — - -

       Иногда мы разговаривали на другие темы, помимо войны. Я, опять же, был этому очень рад! До войны он казался молчаливым и недоверчивым, но всё же во время своего пребывания здесь этот коммуняга иногда от скуки всё же заводил разговор. Боже, я думал, что он так никогда в жизни не сможет! Это было весьма удивительно, когда он меня окликнул и попросил скромно книгу. Я понимал, что СССР пытался сбежать в мир литературы, чтобы ненароком от скуки не заводить со мной разговоры, но всё же это, как мне казалось, являлось грандиозным событием среди скучных однообразных дней! Оказалось, что большинство книг на английском, а одна единственная на русском языке не убрала его скуку. Он и вовсе сначала с отвращением взглянул на автора, что, как я понимаю, написан на обложке.       Мне даже стало каплю интересно, что это за писатель и продаёт ли он свои противные Союзу книги до сих пор. Мне хотелось бы почитать такого автора, даже не зная его стиль и жанр, в которых он пишет! Чтобы насолить русскому, я решил узнать об этой непонятной книге больше. Быть может я куплю такие книжки и буду как-нибудь почитывать при Союзе? Интересно посмотреть на его гримасу…        Я поинтересовался: —Что это за книга?— русский даже и брови не повёл. Продолжал пялиться в книжонку, словно ожидая, будто она каким-то образом поменяет свой вид и на листах будет не изначальный рассказ, а какой-нибудь Гёте. —«Преступление и наказание»— озвучил строго и недовольно название мне он. Я что-то слышал об этой книге, но никак не мог вспомнить автора или что-нибудь, что помогло бы мне произвести в голове примерный сюжет —Кто автор?— продолжал я нашу беседу, игнорируя недовольный вид собеседника— О чём она? —Об одном слабовольном идиоте, каким и был сам автор— отозвался недружелюбно он, так и не назвав мне автора. Мой интерес возрос. Если Союзу что-то не нравилось, значит оно не соответствовало его принципам! В этот список входило всё европейское и нормальное, а потому я рассуждал, что книга написана в более европейском ключе, а также я считал, что автор мыслит куда глубже, чем это мог позволить себе коммунист. —И что же он делает?— заинтересовано я спросил, присев кое-как рядом с Союзом на матрас. Всё же коленка продолжала болеть и ныть, несмотря на лечение —Страдает, склоняется то к морали, то к своим принципам и хватает микроинсульт каждый раз, когда приходит к милиции. Он не может разобрать: самооценка у него выше крыши и он имеет право вершить правосудие или же он букашка подземельная и ему нужно пойти сдаться— такая характеристика меня не на шутку удивила —А кто автор?— всё же спросил я вновь —Идиот— он поднял на меня пылающие, полные желчи глаза. Точнее... глаз... Всегда непривычно это обозначать...Я понял, что если ещё задам один вопрос, то в меня что-нибудь полетит.        Я заметил, что СССР живёт лишь в двух настроениях: страдание и злость. Это были два его пожизненных состояния, и я уверен, что он ведёт себя так даже в быту. От этой мысли моё отношение к нему ещё больше испортилось. Да, это лишь мои догадки, но я уверен, что всегда прав и никогда не ошибаюсь в подобных отношениях!        Был ещё один случай, который мне показал ужасную сторону СССРа. Я понял, что ещё больше его боюсь и презираю, как и революцию в общем.

***

       День начинался привычно. Великобритания в отмеченное время спускался в бункер, чтобы кормить русского. Да, бомбардировки прекратились, но если вдруг немцы решат отправить хотя бы одну бомбу? Вряд ли Союз доковылял бы до двери, что уж говорить о поход в бомбоубежище или метро, чтобы спрятаться. Когда он зашёл, то стояло тоже самое настроение, что и вчера. То есть никакое. Мрачно, уныло и никто более не прибывал помимо раненого союзника.        Аристократ вовсе бы сам не кормил СССРа, однако за этим весьма интересно наблюдать. Знаете, как зоопарк, только вместо клеток культурные и образцовые рамки, а в самой клетке не зверёк, а страна. Непривычно наблюдать, как он дышит, как ест, какие у него привычки. Интересно смотреть с каким огнём в глазу Союз смотрел на еду, как пальцы сжимали матрас в нервном трепетном ожидании, как руки его дрожат, а дыхание прихватывает, когда приходится возвращать тарелки. Интересно. Сначала мерзко, а после, когда Союз стал более терпеливым и понял, что не хочет быть подобием зверька, то стало любопытно. Человеческие зоопарки, где люди разных народов находились в вольере, а на другой стороне на их жизнь смотрели культурные люди. Люди смотрели на людей, не находя их такими же как и они. Подобные зоопарки в Европе не редкость! После первой мировой, когда люди почти поубивали друг друга, они продолжали убивать друг друга, как зверьки. Что ж, естественный отбор всегда являлся центром не только животного, но и людского мира. Королевство без промедления воткнул бы нож в чужую спину, если бы взамен получил что-нибудь эдакое. Что-нибудь эдакое — это то, что нельзя достать деньгами, оружием и прочим, что у англичанина несчесть. Брильянты, люди, платья, дворцы, территории — чушь и привычный понедельник по сравнению с временем и молодостью, которые каждый желал бы заполучить.        Таковы уж люди. Они готовы перегрызть друг другу глотки ради того, чтобы получить право управлять тем, что не доступно никому, что человеческими и животными ресурсами не достанешь. Время — ценный ресурс, власть над которым пока никто не смог получить. Люди вечно пытаются вернуться назад и поменять всё, однако есть ли в этом смысл? Зачем мы проживаем тяжёлые моменты, а потом пытаемся вернуться к ним, пытаемся изменить на более благополучный уклад? И то даже неизвестно будет ли новый уклад лучше предыдущего или же нет, ведь даже, казалось бы, доброе действие в прошлом может привести к ужасным последствиям в предстоящем часу.        СССР лежал неподвижно, прикрыв лицо руками, словно до этого его колотили и пинали. Англичанин поначалу не обратил на это внимание. Лежит себе и лежит, что такого? Пусть изменил позу, лёг, а не сидел, кому какая разница? Не британец же будет чувствовать боль в ноге при любом движении, а потому какой смысл волноваться? Да, лечение затруднится, если вечно беспокоить ноги, но тогда каким образом спать и есть? —Доброе утро— привычно поздоровался Великобритания, закрывая за собой дверь бункера. В ответ же ему ничего не прозвучало. Королевство не обратил на это внимание. Пройдя дальше, монарх поставил на кухонные столики подготовленную заранее еду в особом контейнере и начал искать посуду. Мужчина клал утварь всегда в ящичек книжного шкафа, потому что других мест для хранения не было. Не хотелось, чтобы посуда стояла на кухонной столешнице, так как аристократ не любил захламлять столы. Он не любил какие-либо лишние вещи под рукой, ведь чаще всего у него не получалось позже найти всё то, что необходимо для работы. Это и было причиной тому, почему каждый ящик в его кабинете выделялся для определённых целей. Например: один для сервиза, другой для документов, третий для канцелярии и так далее.        Европейцу всё же пришлось обратить свой взор прямо в сторону Советского Союза, и именно тогда он заметил, что раненый укрылся одеялом. До этого оно покорно лежало под ногами и просто смягчало поверхность, однако, теперь солдат накрылся им полностью. Это было немного удивительно, ведь Союз сам говорил, что ему одеяло ни для чего не понадобится более. Всё же, видимо, стало холодно и он решил укрыться.        Великобритания сделал пару шагов к матрасу и опустил свой взгляд на прикрытого рукой и одеялом союзника. —Советский Союз?— спросил европеец прежде, чем с кряхтением присесть рядом. Он малость отдышался, когда у него получилось присесть, а после вернул свои мысли к СССРу. Он как лежал, так и продолжал лежать, тяжело дыша. Аристократ иногда думал, что в коммунисте просто склад пыли. Дышал младший иногда с хрипотцой, а когда кашлял, то из него выходило чуть ли не всё лёгкое, как считал англичанин. Кашлял он хлеще старого монарха, а иногда казалось, что Союз начинает задыхаться. Это каждый раз заставляло Великобританию разволноваться, и каждый раз Советский Союз отворачивался, махая тому лихорадочно рукой, чтобы не подходил, ибо раненый не в опасности. Такой пугающий кашель словно стал уже обыденностью, а потому кидаться каждый раз к нему не было нужды. Королевство часто замечал, что Союз не терпит заботы о себе. Быть может британский правитель ему так сильно не угодил, возможно, дело состояло в разных взглядах, а потому какую-либо помощь, кроме мелкой и политической он не принимал — европеец не знал.        Англичанин аккуратно взялся за кисть русского, чтобы убрать руку коммуниста с лица раненого. На удивление большая рука союзника легко поддалась, и он мог увидеть, что Союз спит. Широкоплечий воин чуть дернулся, когда свет упал на закрытый глаз, он начал двигать головой, чтобы найти тем самым место, где находился бы тенёк. Тем самым революционер пришёл к тому, что лёг с бока на живот, отвернул голову от союзника, а после уткнулся в подушку головой. Он что-то невнятно пробормотал и вновь погрузился в сон. Монарх хмыкнул и опустил руку СССРа рядом с собой. Старший с интересом опёрся своей рукой о матрас и наклонился вперёд, нависая над союзником. Ему стало интересно, что он может сделать, пока Союз спит. Руки потянулись с интересом к спине. Обычно социалист всегда горбился, ведь многие дома, места не предназначались для его роста, он не специально утыкался в потолок макушкой. Также многие из тех, с кем он общался, были в несколько раз меньше его, а потому, чтобы лучше слышать, он либо сидел, либо наклонялся к собеседнику или чаще всего горбился.        В этот момент, когда он лежал, то спина у него выровнялась. Аристократ с интересом возвысил руку над ним и, опустив, своими острыми ногтями прошёлся по позвоночнику сверху вниз. Этого хватило, чтобы вызывать бурную реакцию. Революционер вздрогнул, приподнял чуть голову, пальцы рук начали слабо двигаться, дыхание стало тише, словно он специально его заглушал, несмотря на то, что лёгкие требовали как можно больше кислорода. Вскоре он опустил голову на подушку, пальцы застыли, а дыхание так и продолжало о себе не напоминать. Европеец прищурился, ему казалось, что союзник проснулся. Почему СССР продолжает лежать? Даже малое сонное мычание прекратилось, ушли намёки на бессознательное состояние. Это было подозрительно.        Англичанин вернул к себе руку и с привычным то ли рычанием, то ли бормотанием поднялся. Он решил сделать вид, что не понимает задумку Союза, вёл себя обычно, будто не продолжал бы исследовать напарника при первой же возможности. На самом деле ему хотелось рассмотреть от и до русского, посмотреть на все шрамы, увидеть все морщины, а больше всего аристократа интересовали волосы. Он никогда в жизни не видел макушку Советского Союза без шапки, а потому его раздирало любопытство, какие же волосы у младшего. Они кудрявые или прямые, длинные или короткие, сосульками или же пушистые? Монарх его представлял с волосами, но каждая причёска в английской голове абсолютно не подходила строгому коммунистическому лицу. Спросить было неловко, да и какая польза в этой информации? Важность этого вопроса состояла лишь из интереса аристократа, маленькой детской прихоти совать свой нос куда не просят.        В этот раз монарх решил наклониться, а не приседать, всё равно дверца шкафа, где хранилась утварь, не низко. Чуть нагнувшись, опираясь на больные коленки, Великобритания открыл ящичек, а после достал одной рукой посуду на подносе. Мужчина разогнулся и захлопнул дверцу с помощью ноги. Русский поёжился и зашипел от резкого звука: он был сдан самим собой с потрохами! Так, по крайней мере, считал англичанин. Раненый чуть приподнялся на локте, а после поставил в качестве опоры и другую руку, что лежала вдоль него. Он согнулся, лицо до сих скрывалось, вновь послышалось привычное и уже знакомое тяжелое дыхание. Теперь точно стало известно, что СССР не спал. —Доброе утро— повторил Великобритания, словно до этого не говорил спящему эти же слова. Союз что-то невнятно промямлил, а после стал поворачиваться в сторону союзника. Свет ударил по глазу, а потому через секунду он вновь зашипел и отвернулся к стене. Монарх же тем временем клал еду в посуду.        Спустя какое-то время революционеру удалось привыкнуть к свету и он сел, оперев спину о стену. Союз смотрел куда-то на одеяло, почему-то не поднимал взгляд и не одаривал привычным задумчивым взглядом иностранца. Королевство радовался такому раскладу. Ему не нравился советский исследовательский взор, казалось, что союзник просто пытается найти в нём минусы, какие-то внешние недостатки. В принципе, не нужно родиться орлом, чтобы разглядеть полноту, увидеть морщины и заметить усталость во время долгой ходьбы, не нужно являться гением, чтобы подметить хромоту. Как-никак с мужчиной всегда его трость, как показатель!        Через минуту еда была готова, но всё же, чтобы подтвердить или же опровергнуть свои мысли, аристократ спросил: —Как твоё самочувствие? —Нормально— СССР отвечал так довольно часто, в особенности, когда видно, что он не в порядке. Это являлось каким-то странным стандартом, от которого социалист не способен отречься. Может быть он боялся показаться слабым, может быть стеснялся. Англичанин больше склонялся к первому. «Из-за страха показаться слабым Союз всячески делает вид, что с ним всё хорошо, вне зависимости от обстоятельств»— считал Великобритания. Англичанин вообще любил анализировать всех, кто попадался ему под горячую руку. Всегда с трепетом наблюдать последствия чужих детских травм в, казалось бы, незаметных деталях. Вздрагивание при движениях рядом с собой, покусывание губ до крови, дрожащие руки, молчаливость или излишняя открытость — всё это аристократ трепетно искал в других и бывало даже находил. Монарх просто обожает психологию! Когда он мог рассчитывать поведение страны из-за выявленного типа личности, добытой информации и прочего и даже угадывал, то внутренне ликовал. Иногда же бывает приятно, когда ты видишь проблемы у других, не так ли? Вот так и европеец ласкал свою гордость и самолюбие, тщательно взращивал и поощрял.        Великобритания пожал плечами. Делать нечего! Он не мог выпытывать настоящий и искренний ответ от союзника. Да и пытался ли он? Через минуту Королевство поставил поднос на ноги, близ живота. СССР перевёл взгляд на еду. В этот раз революционер казался более, чем спокойным. Обычно еда вызывает бурную реакцию: у союзника оживает взгляд, зрачки расширяются, а руки хватаются за первое, что попадёт, обычно матрас. Но сейчас что-то явно не так. Мужчина даже бровью не повёл, руки лежали вдоль, а в глазах даже и долька счастья не пробивалась. Это вызывало сомнения в английской голове, но всё же он решил просто наблюдать. Просто прожигал своими синеватыми с тонкой белизной оттенка глазами всё существо социалиста. На это наблюдение союзник также не реагировал. Всё словно потеряло смысл, а потому и держаться за что-либо не приходилось. Он отрешённо поднял руку, взялся за вилку и стал есть. Делал Союз это медленно, словно нехотя. Но всё же ел. Это просто необходимо. Потому что после выздоровления он ещё долго не увидит еды перед собой, а потому надо запастись заранее, даже если от еды уже появлялся рвотный рефлекс. —Если не хочешь — можешь не есть— сказал аристократ холодно. Русский даже не поднял взгляд. Он скромно продолжал поглощать содержимое тарелки, лишь бросив: —Нет, хочу— иностранец хмыкнул и скрестил руки на груди. Ему было, конечно, интересно наблюдать, но всё же, когда всё повторяется, когда каждый день русский просто ест, становилось скучнее. Британцу захотелось прервать замкнутый круг. Он чуть нагнулся и взялся за поднос, хотел забрать его с остатками еды, но рука СССРа быстро бросила вилку в тарелку и схватилась за кисть монарха. Великобритания вздрогнул. Он поднял взгляд и по спине буржуа пробежались мурашки. Перед ним располагался полный стали красный коммунистический глаз. Что-то странное творилось в нём, таинственное и пугающее. Почему-то аристократ не мог двинуться или даже пошевелить чем-то.        Этот странный взгляд союзника выбил из мыслей. Вогнал в какой-то…ужас? Советский Союз стал подобием зверя, готовым накинуться на культурную страну за то, что тот смеет трогать его еду. Почему-то монарх не мог отвести взгляд, его руки лихорадочно задрожали. —Что ты делаешь?— процедил СССР тихо. Он выделял каждое сказанное слово, стараясь делать акцент на всём. Что делает монарх? Почему именно он это делает? Делает ли это он на самом деле или же желает передумать после русской хватки? —Отпусти меня!— старался держаться в строгой манере Великобритания, но его страх был сразу разгадан военным. Голос предательски дрожал, а в глазах виднелись ужас и боязнь. Осознав, что британец ему ничего не сделает, лидер сделал хватку слабее. Аристократ сразу же этим воспользовался и отдёрнул свою руку, ему удалось отвести взгляд от янтарного глаза, но он до сих пор чувствовал, как социалист смотрел на него. Этот взгляд пронизывал его с ног до головы, прожигал всё и вся. Время как-будто остановилось, и Великобритания остался один на один на веки с этим чудовищем. Королевство тихо прижал руку к груди и старался смотреть только на неё, не поднимая взгляда. Он никогда ещё не чувствовал себя столь униженным и оскорблённым. Одним взглядом социалист заставил старшего дрожать…это очень унижало! —Что? Теперь даже на меня не посмотришь?— говорил Союз уже спокойно и хладнокровно. Англичанин мог услышать довольный смешок, который разрастался в смех. Однако, вопреки ожиданиям аристократа, смех казался не злобным, скорее шёл из души, был каким-то… добродушным? Словно старый друг смеётся над своим приятелем, потому что его шутка удалась!— Неужели я смог напугать буржуа одним своим строгим видом?— русский вновь радушно рассмеялся. Иностранец всё же решился перевести взгляд на союзника и столкнулся уже с более приятным видом младшего. Глаз социалиста стал не таким пугающим, но всё же в нём до сих пор виднелась сталь. Глаз не смеялся с ним: он был привычно пуст и не особо поблёскивал. Монарх только что понял, что стоит весь скрюченный и сгорбленный, как бедный раб, у больного коммуняги. Чтобы хоть как-то сохранить лицо, старший выпрямился и хмыкнул. Он строго по-лидерски глянул на союзника, а после приподнял подбородок, прежде чем говорить. Ему хотелось хоть как-то возвышаться над соперником, а не валяться мысленно в ногах. —Дурацкие шутки, Союз!— строго осадил радостного союзника Великобритания. Эти слова не сломили весёлого настроения СССРа, наоборот, укрепили! Однако, посмеявшись ещё минутку, русский вскоре успокоился. Английский правитель решил не дожидаться ответа и просто начал привычно гулять по бункеру в ожидании, когда же раненый наконец-то съест то, что ему подали. Великобритания делал так всегда, пока ел Советский Союз, это уже являлось какой-то аксиомой их встреч. На удивление сегодня социалист оказался разговорчив! Иностранец всегда пытался выбить из русского хоть словечко, но сейчас англичанин не особо радовался разговору с союзником. Что-то ему намекало, что такими разговорами он лишь пытается унизить его, поставить в более слабое положение и намекнуть, что в отличии от буржуа он способен поддержать беседу. —Я хотел у тебя кое-что спросить— монарх мог услышать, как после этого загремела вилка. Видно, революционер параллельно с разговором ел, не посвящая их разговору отдельной минуты. Что-что, а обед по расписанию. —Не у «тебя», а у «вас» — это во-первых— строго осадил аристократ. Он вновь вернул свой взор на коммуниста и, к его счастью, революционер казался более чем спокойным и рассудительным. Его привычно бесил английский эгоизм, а также методы Британии уходить от неприятных разговоров— А во-вторых, как это касается текущее положение дел в мире? —Никак— правдиво ответил на вопрос союзника он— Но дело касается нас обоих. Может не ваших интересов, но моих точно— мужчина поддался в размышления и отвёл взгляд— Хотя, быть может вы что-то вспомните выгодное благодаря моему вопросу. Чёрт знает, что вы помните и знаете… —Ближе к делу— отрезал он. СССР перевёл взгляд на собеседника —Мы с вами уже виделись ранее? До того, как я пришёл в политику?— Великобритания ничего особо не помнил. Прошлое словно спряталось дымкой, и лишь иногда удавалось что-то увидеть сквозь эту пелену. Аристократ многое пережил, а потому запомнить всё просто невозможно, да и плюсом к тому одной из особенностей стран была лёгкая забывчивость, благодаря которой можно про многое из ужасного забыть. Однако, к сожалению, не всё. Иногда только прошлое настигало его во снах страшными образами. Отцы, времена колонизации и ещё один весьма важный человек в его жизни, что ушёл, — все они заставали Королевство врасплох в мире сновидений. Это и послужило причиной его бессонницы. Не хотелось вновь видеть всех тех, кто ему противен. В жизни и так находилось полно людей, стран, которых приходилось видеть каждый день, вид которых вызывал отвращение, а потому не хотелось ещё и старых поминать. Великобритания не знал куда бежать от всех. Если бежать в мир сновидений, то его настигало прошлое, если жить в настоящем, то люди вызывали неконтролируемый гнев и ненависть, кипящую в жилах. Он выбрал одиночество. Это самый верный путь, что начал его сопровождать совсем недавно, где-то в момент после Первой мировой войны.        Королевство хмыкнул: —Где мы, по вашему, могли бы встретиться?— холодно проговорил он —У моего отца— у британца вырвался смешок —И как же? —Вы случайно не приезжали к нему со своим отцом?— заинтересовано спрашивал русский. Аристократ критично скрестил руки на груди и отвёл взгляд. Перед глазами словно вновь появился образ отца. Этот строгий, царапающий душу взгляд, длинные ногти, что стуча по различным предметам, вызывали страх, ведь этот стук напоминал скрежет когтей какого-нибудь голодного зверя. —Вы, вероятно, про Англию?— не возвращая взгляда к собеседнику, говорил иностранец —Вроде да— с долей сомнения ответил СССР. Кого-то он точно видел из отцов старого монарха, но как только пытался вспомнить кого же, то почему-то не мог даже подметить мелких черт отличия. Советский Союз лишь помнил, что это был высокий мужчина — остальные характеристики почему-то менялись при погружении в воспоминания. Как выглядели волосы, глаза, одежда — всё искажало время. —Это невозможно— кратко осадил Королевство, а после перевёл взгляд на собеседника, продолжая объяснять— Мой отец погиб в пожаре в то время, когда ты ещё наверняка был ребёнком —Как?!— русский встрепенулся, прогремев посудой. Значит его воспоминание — ложь? Или же только Англия неверно подобранный фрагмент памяти? —Медленно и мучительно— спокойно ответил Великобритания и вернул глаза к собеседнику. Он словно говорил это не для Советского Союза, а для себя любимого. Мужчина будто успокаивал себя, считал, что Англия мёртв, а потому некому будет его тыкать. Некому будет критиковать внешний вид, некому будет хватать за волосы, некому будет кричать об убогости вида или ужасном поведении. Никто никогда в жизни не сможет расколоть британскую душу, никто в жизни больше не сможет разбить Великобритании сердце и растоптать надежды. —Тогда кто-нибудь из других отцов? Они приезжали?— с долей надежды, наклонив голову, всё же спросил Советский Союз —Зачем бы им приезжать к Российской Республике?— поинтересовался аристократ грубо и настойчиво— Зачем вообще кому-то из моих родных заявляться к вам, если это не связано с Англией? Никто кроме него не ездил к русским!— СССР отбросил попытки. Да и вообще… какое дело до того, что было сто лет назад? Как подтверждение советских воспоминаний поможет в текущем положении дел? Уж больно, когда монарх узнает о том, что они встретились намного раньше и являлись знакомыми, то его отношение к социалисту изменится в лучшую сторону. Конечно же нет! А потому какой смысл спрашивать?        Быть может дело в вечном молодом желании узнавать всё? В желании добиться правды, справедливости и в вечном стремлении к порядку? Почему-то с детства Союз хотел добиться равновесия и строгого контроля всего, что его окружает. Другие дети вызывали гнев, взрослые фальшивые рожи — отторжение, а потому он бежал к самодисциплине и контролю. Ему хотелось менять, исправлять, подстраивать под свои рамки. Союз не мог сидеть на месте, когда на свете существовала буржуазия, приравненная, по его мнению, к слову «зло». Ему хотелось язвить, пугать и давить, толкать, задевать и спорить — делать что-угодно, лишь бы раззадорить соперников. Ирония же была в том, что сам он склонен к использованию денег. Социалист давно отстранился от идей коммунизма и создавал образ великого будущего лишь для своих граждан, рожденных в промывке мозгов и идущих на войну из-за промывки мозгов. Но всё же, даже когда он ушёл от мысли о свободе интересов, от мысли, что в будущем централизации власти не станет, СССР всё ещё приносил себя в коммунисты.

Он даже и не думал, что может быть врагом самому себе

—И каким же я, по вашему мнению, был?— спросил мельком, ради малого интереса аристократ —Обычном ребёнком —Ещё больший бред! Когда вы были ребёнком, я уже был мужчиной и захватывал колонии!— Советский Союз неодобрительно хмыкнул

***

       Через пару часов заявился врач. Он приходил всегда: проверял состояние, что-то выписывал, половину из которого Великобритания даже и не думал закупать, а также следил за состоянием раненого. Перевод, конечно, был затруднительным, а также иногда и англичанин навязчиво искажал правду. Чуть приукрашивал, чтобы поскорее откреститься от лечения союзника, либо же ухудшал параметры, чтобы понять заподозрят ли его врачи обман и поставят ли правильно заключение. Всегда же интересно узнать, когда ты более статусный, способны ли тебе врать люди прямо в глаза ради собственной выгоды, для того, чтобы угодить более знатному человеку! Вот так и аристократ смотрел, как доктора охали, иногда кратко на него поглядывали, и в их глазах читалось «несостыковка» или «неправда». Интересно наблюдать, как они мялись перед тем, как спросить, публично усомниться в словах Королевства. Британцу нравилось чужое сомнение, смятение и долька страха в качестве финальной крошки на десерте.        Союз же тем временем не понимал о чём его союзник и врач беседуют. Он даже не подозревал о вранье союзника, ведь не знал английского. Ему приходилось говорить о своём состоянии Великобритании, который уже вертел информацией как хотел. Да и сам русский грешил ложью: старался всегда приукрашивать реальность, ведь не желал показаться слабым хиляком, неспособным вылечить серьёзную травму по одному щелчку пальца. В общем, никто здраво не мог оценить состояние русского, ведь каждый, так или иначе, изменял информацию и выделял для себя важнейшее.        Доктор зашёл довольно скромно, непримечательно и даже вздрогнул, как только дверь бункера захлопнулась. Видимо до сих пор непривычно находиться в пугающем помещении, несмотря на ежедневный приход. Британцы всегда спокойно терпели бомбардировки, сидели в метро, пели песни, ели и всячески вели привычный распорядок жизни в начале войны, а потому такая нервозность лечащего удивляла. Этот врач оказался куда терпеливее и критичней, чем прошлые. Он оправдывал британские ожидания и не старался угодить Великобритании, а потому аристократ пытался его сломать. Всячески врал, язвил, но на удивление именно этот человек держался стойко. Медицинский работник не только умудрялся оспаривать ложные диагнозы правителя, но и спорил с королевской особой! Монарх любил спорить, а потому ему сразу понравился новый лечащий. —Good afternoon, how is the patient's condition?— обратился врач к Великобритании, кратко подглядывая на больного. СССР ни слова не понял кроме «Добрый день». Королевство расслабился и отбросил мрачные мысли о родных, он натянул привычную вежливую лыбу и пожал руку работнику. —And the same to you!—дружелюбно пожелал аристократ, а после бросил взгляд на военного—He says things are going up        На самом деле европеец говорил куда более непонятно, чем какая-либо англоговорящая страна. Большинство звуков монарх не произносил, либо заглушал, а потому со стороны не знающего человека это выглядело, как набор звуков. Истинно британский акцент! Его не понимали даже американцы и другие англоговорящие страны. Советский Союз ещё и поэтому не хотел изучать такой, казалось бы, простой язык: в нём было множество акцентов. Это не китайский, где необходимо произносить каждое слово строго, как велят правила, не путаясь в многообразии звуков. В китайском есть чёткие и нерушимые принципы, а потому, если не так поставить ударение, можно полностью изменить слово до неузнаваемости! В английском так не работало, да и в отчасти русском. Социалист легче понимал чёткие параметры китайской речи, письма, но не английской и французской. Почему-то иностранные языки Европы давались ему с трудом, по мимо, конечно, немецкого. И то, его изучением русский занимался в детстве, с помощником, а потому сейчас что-то перевести или же что-то сказать на этом языке революционеру проще некуда. Он сам долгое время пребывал на территории Германии до революции и неплохо разбирался в особенностях немецкой культуры.        Врач привычно дал без каких-либо разговоров с пациентом градусник, и Советский Союз привычно сжал его в подмышке. Доктор продолжал вести разговор о чём-то своём с Великобританией, но социалист особо не вникал в их диалог. В этом не было необходимости, ведь даже если бы революционер захотел извлечь важную информацию из их разговора, то, опять же, не смог бы из-за незнания языка. Спустя какое-то время медицинский работник протянул руку к русскому, намекая, чтобы тот отдал обратно градусник. Коммунист покорно его вернул. Когда медицинский увидел температуру, то обеспокоено произнёс: —He's got a fever!— улыбка монарха спала. Он взял в руки градусник и взглянул.

Тридцать восемь и восемь

      Советский Союз вздрогнул от этого восклицания, и посуда на ногах неприятно брякнула, вновь напоминая о себе.