Казанский феномен

Эстель металась по комнате, как загнанный зверь. Прошла уже неделя с того злополучного дня, а Кашин так и не объявился. Эти несчастные семь дней казались вечностью, и каждая секунда тиканья настенных часов отзывалась в сердце колючим эхом. Сердце сжималось от обиды и разочарования. Она чувствовала себя обманутой. Как он мог так поступить? Написать ей такое письмо, а потом просто исчезнуть? Маша, её верная подруга, сидела на кровати и терпеливо слушала её поток сознания вперемешку с эмоциональными всплесками. — Я не понимаю, что я сделала не так, Маша! — всхлипывала Эстель, уткнувшись лицом в стену. — За что он так со мной? Маше было очень жаль подругу. Она знала, как та была заинтригована Данилой. Хоть Эстель сама пока не понимала, насколько сильно. — Может быть, у него были какие-то проблемы? — предположила Маша. — Может, он просто не смог прийти? — Нет, Маша, нет! Это просто в его стиле! — отмахнулась Эстель. — Это моя дурная голова приняла решение всё же согласиться на этот несусветный бред! Сама виновата! Мария вздохнула. Она понимала, что утешить подругу будет нелегко. — Может, тебе просто стоит забыть о нём? — предложила она осторожно. Эстель резко повернулась. — Забыть? Да как я могу забыть его? Он же просто исчез! Маша молчала. Она знала, что сейчас лучше ничего не говорить. Эстель должна сама справиться со своими чувствами. Уж слишком она погрузилась в омут обственных сомнений и страхов. Так и прошло несколько дней — слегка мучительных. Первоначальная острота боли немного притупилась, а переживания чуть ли не сошли на нет. Она стала спокойнее заниматься обыденными делами, не забивая голову назойливыми мыслями, тревогой. Но глубоко внутри у неё всё ещё таилась надежда, что Данила появится и все объяснит. Четверг. Очередной учебный день. Эстель сидела на последней паре, бесцельно водя ручкой по краю конспекта. Былая прилежность всё сильнее покидала её в силу последних событий. Мысли всё ещё возвращались к тому, как рыжеволосый парень просто исчез. Она пыталась сосредоточиться на лекции, но слова преподавателя будто пролетали мимо ушей. Как назло, пасмурная погода за окном только добавляла мрачности настроению. После занятий она собиралась просто пойти домой и, возможно, немного заняться учёбой, но воспоминания о словах отца внесли коррективы в её планы. «Эстель, зайди после университета домой и забери конверт со стола в моём кабинете. Твоей матери письмо пришло — нужно занести. Это важно». Студентка вздохнула. Через полчаса она уже стояла у подъезда. Серая панельная коробка дома словно отражала её внутреннее состояние. Она набрала код, поднялась на нужный этаж и замерла на пороге. Старая металлическая поверхность была покрыта мелкими царапинами, которые она знала чуть ли не наизусть. Её детство прошло за этой дверью, но с каждым годом возвращаться сюда становилось всё тяжелее. Эстель вошла, закрыла за собой дверь и направилась в отцовский кабинет. Здесь почти ничего не менялось: те же аккуратные стопки бумаг, строгие тёмные шкафы, где книги стояли в идеальном порядке. Она быстро нашла конверт, сунула его в сумку и вернулась в коридор, покидая жилище. Она шла по улице, как заведённый робот, не замечая смены пейзажей. Все было таким же, как всегда: серые дома, голые деревья, спешащие люди. Ноги несли ее вперёд по привычной траектории, автоматически обходя препятствия, а сердце билось ровно и размеренно в такт шагам. Мышцы давно запомнили путь, и думать особо не приходилось. Больница встретила её привычными унылыми светлыми стенами и стерильным запахом. Здесь она всегда чувствовала себя не в своей тарелке, но знала, что визит к маме ухудшит настроение ещё сильнее. Эстель быстро дошла до нужной палаты и постучала. — Да, входите, — раздался знакомый голос. Мать встретила её с привычным холодом. Она сидела на кровати, аккуратно сложив руки на коленях. — Ты принесла? Эстель молча протянула письмо, стараясь быть как можно сдержаннее. — Оставь там, на тумбочке, — указала мать. Девушка подчинилась, после чего сделала пару шагов назад. — Я могу что-то сделать для тебя? Мать бросила быстрый взгляд на дочь. — Нет, разве что не надо создавать проблемы. Эстель почувствовала, как внутри всё сжимается. — Понятно, — коротко ответила она. Неловкая тишина повисла в комнате. Нахождение здесь ощущалось каторгой, поэтому, не желая становиться мазохисткой, посетительница первая подала голос: — Тогда я пойду. — Иди, — безразлично ответила женщина, удобнее устраиваясь на койке. Девушка вышла в коридор. Она чувствовала себя брошенным щенком, которого выгнали из теплой конуры в холодную осень. Казалось, даже воздух здесь давил. «Почему с ней всегда так сложно?» — мелькнуло у неё в голове. Она направилась к выходу, когда до неё донёсся громкий смех из соседней палаты. Среди голосов она вдруг услышала знакомый тембр. Эстель замерла.

«Данила?»

Она осторожно приблизилась к двери и украдкой заглянула внутрь. В комнате, окружённый парнями, сидел он. Улыбка, самоуверенный взгляд, привычная манера держаться и рыжая макушка. Он был здесь, всего в нескольких шагах от неё. Сердце провалилось куда-то вниз. Данила. Здесь, в палате, в окружении каких-то ребят. Он смеялся, будто ничего не произошло, будто не было недели её тревоги, вопросов без ответов и разбитых надежд. Но он был в больничной палате. Почему? Что с ним случилось? На первый взгляд он выглядел вполне здоровым, но этот факт не успокаивал. Скорее наоборот — настораживал ещё больше. Смешанные чувства захлестнули её взрывным коктейлем: обида, тревога, злость. Она боялась за него, но одновременно хотелось ворваться, устроить скандал, высказать всё, что она думает о его внезапном исчезновении. И всё же Эстель понимала: она не могла этого сделать. У них не было таких отношений, чтобы она могла прийти и требовать объяснений. У неё не было на это права. Она стояла у дверного проёма, почти не дыша, стараясь не привлекать внимания. Кашин что-то говорил, широко улыбаясь, и один из его друзей, стоящий спиной к двери, неожиданно обернулся. Эстель мгновенно отступила за угол, спрятавшись так, чтобы её нельзя было заметить. Её сердце колотилось, дыхание стало тяжёлым, а в голове хаотично сменялись мысли. «Он здесь. Он жив, с ним всё в порядке. Но почему тогда он пропал? Почему ничего не сказал? Почему в больнице?» Она хотела вбежать в палату, схватить его за руку и задать эти вопросы. Хотела ударить по лбу, чтобы хоть немного сбить с него это самодовольное выражение лица. Хотела расплакаться, рассказывая, как переживала, как не находила себе места. Хотела, чтобы он объяснил ей всё, разложил по полочкам, развеял все страхи. Но она не могла. Эстель сделала шаг назад, опираясь на холодную стену коридора. Её ладони слегка дрожали, пальцы сжимали ремень сумки, чтобы хоть немного успокоиться. У них не было таких отношений, чтобы она могла себе позволить слабость. У неё не было права требовать. И самое главное — у неё не было тех чувств, чтобы это всё оправдывать.

Не было же?

Она закрыла глаза, сделала глубокий вдох. Всё было не так просто. Тревога за него застряла в груди, как заноза, обида жгла изнутри, а перед глазами стояло его лицо. Но она знала — переступить эту черту она не сможет. Эстель выпрямилась, привела в порядок дыхание и отвернулась от палаты. «Сам объяснит, когда сможет. Если захочет». Она шагнула к выходу, пытаясь убедить себя, что это единственно правильное решение.