Безобразная фея

      В аэропорту мир кажется ожившей картинкой, где каждое лицо несет в себе свою историю и надежды. Здесь разговоры создают невидимую паутину звуков, смешиваясь с шёпотом самолетов. А журналисты виртуозно ловят все мгновения встреч и прощаний, умело вытягивая из них самое сокровенное. Они, как художники с чувствительными кисточками, переносят на страницы своих блокнотов фрагменты жизни человека. Их глаза сверкают от гнусного любопытства, как будто каждый человек в аэропорту – источник потенциальной сенсации, которая станет новым поводом для сплетен. И осуждений. Иначе жёлтая пресса не работает. Всё вокруг превращается в своеобразную сцену многочисленных россказней, а ложь становится правдой.       Кажется, что Уён давно перестал удивляться подобному, однако и ему порой становится страшно от тех спекуляций, что рождаются в заголовках средств массовой информации, а затем с воодушевлением подхватываются толпой. Он верит, что однажды мир станет чуточку прозрачней и перестанет врать и верить в то, чего на самом деле не существует. Надежда, как говорится, умирает последней, не так ли?       Тринадцатичасовой перелёт вымотал Чона не на шутку. Очень хотелось есть, пить и простоять несколько часов под струёй горячей воды, задыхаясь от тёплых водяных паров в душе, а на выдохе прошептать - «дома». Но всё самое интересное только начинается.        - Прокурор Чон Уён, пожалуйста, несколько слов о ходе расследования!       - Это правда, что миссия в штатах провалилась?        - Вы слышали об амнистии для членов Трикомиссии? Что вы думаете на этот счёт?       Чон остановился на ступеньках перед журналистами, оглядывая их с недоумением.       Ощущение уязвимости медленно заползало к нему под рубашку режущим покалыванием. Кто-то постарался на славу, собрав весь этот сброд тут, в день его приезда. Не успел Уён выйти на улицу, а уже оказался центральной фигурой спектакля. И хотя его смятение иногда оказывается весьма привлекательным, нежели его обыденное мужественное самообладание, что позволяет публике взглянуть на мужчину иначе, сейчас он меньше всего готов участвовать в этом цирке.       - Вы слишком драматизируете, - прохрипел Уён от непривычного для Сеула холода, застёгивая воротник рубашки, - но я готов заверить наших граждан, что всё то, что было сделано до сегодняшнего дня, в скором времени принесёт свои результаты. Дождитесь итогов расследования, и тогда мы все с вами узнаем, что происходит в гетто на самом деле.       - Но разве старший сын семьи Бан уже не раскрыл всем правду?       - Верно, ведь он поспособствовал  ликвидации опасных преступников!       На лице Уёна возникла тень смущения и, возможно, неопределённости. Тяжелый и ясный взгляд, преисполненный обычно уверенности и силы, внезапно заполнился нотами неуверенности.       - Прежде всего, я бы хотел поблагодарить своих коллег из Национального Агентства. Их действия помогли раскрыть целую сеть преступных группировок, однако, - Чон вскинул указательный палец, пытаясь скрыть внутреннюю тревогу, - вся информация, что касается террориста, которого вы упомянули, ещё не до конца проверена. На этом всё.       Последовавший после этого поклон Уёна мог бы стать хорошим актом искреннего уважения и благодарности, вот только сгибается он нехотя, с судорогой во всём теле, как будто к виску приставили дуло и приказывают склонить голову. Таков, к сожалению, обычай у госслужащего, и никуда от него не убежать. Разве что сдохнуть. Зато потом во всяких бредовых колонках, наверняка, напишут , что его поклон был не просто актёрским жестом, а искусством, в котором каждое движение говорило о его отношении к окружающему миру. Вот только знали бы они, как Чон ненавидит все эти формальности. Они не несут в себе ничего, разве что показуху, названную в обществе хорошим воспитанием.       - Господин Чон Уён, – окликнул мужчину кто-то из толпы. - Добро пожаловать домой!       Уён, прежде чем сесть в служебный автомобиль, развернулся вполоборота, поймав взглядом того, кто его позвал. Серьёзное лицо Чона окутало сиюминутное напряжение, нескрываемая отрешённость и толика внутреннего конфликта. В принципе, вся его особая безэмоциональность – не только результат профессиональных издержек, но и сам по себе он такой. Эмоции, излишние чувства – всё это делает тебя уязвимым для совершения ошибок, что приравнивается для мужчины к смерти. ****       Хан, словно вкопанный, стоял на последней ступеньке лестницы перед выходом в зал, сжимая перилла настолько, что ладони становились потными. Он тихонько, с трепетным волнением, наблюдал за матерью, не решаясь сделать шаг.       Ведомый чудовищным неверием, он попятился назад, пока не уткнулся лопатками в крепкую грудь Минхо. От неожиданности Джисон оступился и едва не полетел кубарём вниз, что могло стать очередным позором вселенского масштаба, однако Ли перехватил его руку, заключив в объятия, и вжался в стену.       - Хватит поджимать хвост и сделай то, что должен сделать уже давно, - Минхо отпустил парня, поправляя запонки, и измученно выдохнул.       - Не отходи далеко, пожалуйста, - Хан сжал рубашку на талии Ли, пытаясь глазами достучаться до его понимания.       - Не переживай, бельчонок, - улыбнулся Минхо, - работа у меня такая – быть рядом с тобой, - и нисколько не приукрасил, ведь так оно по своей сути и есть.       - Я уже ничего не понимаю, ничего не хочу и ничего не жду, - проскулил шепотом Джисон, часто моргая глазами из-за нахлынувших слёз, - я хочу просто жить без этих грёбаных качелей. Разве я многого прошу?       Минхо многозначительно уставился на Хана, как будто бился в попытках считать переживания на его лице. Тяжело наблюдать за ними со стороны, когда у самого ничего человеческого не осталось. И если бы Джисон знал, что ищет понимания у убийцы, то давно бы свихнулся и повесился где-нибудь у себя в комнате среди разбросанных неоконченных нотных станов.       Изуродованный прошлым, Минхо превратился в изломанное зеркальное отражение из фильма ужасов, каждый осколок которого символизирует определенный страх. Определенную уязвимость, погребённую под бессознательным слоем жестокости. А взгляд давно превратился в символ утраченных эмоций.       В этой беспробудной темноте Минхо сам всё еще предпочитает оставаться в огражденном саду собственных переживаний. И хотя часы давно остановились, а крик невысказанных чувств неумолимо гаснет, шанс повернуть стрелку вспять всё еще есть.       Для них двоих.       Достаточно перестать играть и открыться призракам. Открыться, прежде всего, самому себе.       - Ты слишком многого хочешь, - Минхо большим пальцем смахнул слезы с глаз Хана. - Смирись, никаких розовых пони не существует, которых нафантазировала твоя светлая головушка.       - Что здесь происходит? – отец Джисона остановился в лестничном проёме, с подозрением осмотрев Ли. – Поговори с ней, - сухо окликнул мужчина Хана, - она не уйдет, пока что-то не скажет тебе.       - Папа, вроде на кухне требовалась помощь? – улыбнулся Джисон. - Сделай так, чтобы в ближайшие несколько минут наш гость не попадался мне на глаза, - и похлопал Минхо по плечу.       Спустившись в зал, Хан снова затаился, не решаясь идти.       В тихой глубине раздался раздирающий шум неизгладимого раздора, взорвавшегося волной непримиримого бунта. Его душа, упоенная когда-то материнской нежностью, теперь всегда ловит её встречный взгляд холодным молчанием. А в каждом вздохе Джисона кричала обида. Если еще вчера тонкая грань надежды не давала парню окончательно сказать: “Хватит”, - то сейчас разочарование становилось только сильнее. Оставалось каких-то несколько шагов, чтобы разломить все чувства на кусочки и навсегда похоронить их в ледяной мгле.       - Говори, зачем пришла, и уходи, - Хан упёрся лопатками в спинку стула, сложив на груди руки.       - Иди за мной.       Е Сыль отставила тарелку, на которой остались лишь крошки медовика, прижав ею несколько купюр. Её хрупкие плечи были гордо расправлены, осанка прямая, лишённая какого-либо изъяна сутулости, а маленькое чёрное платье от Шанель плотно облегало её стройные бёдра.       Удивительно, насколько Джисон был похож на неё: одинаково серьёзный взгляд, не лишённый чрезмерной самокритики, и забвенно прекрасная печаль, что пытается вырваться наружу.       - Они выходят! Скорее сюда!       - Госпожа Е Сыль, этот молодой человек правда ваш сын?       - Кто его отец? Он владелец этого заведения?       Женщина взяла за руку Хана, пытаясь унять дрожь в теле. Джисон тоже пребывал в смятении. Он не смотрел в объективы камер, иначе попросту ослепнет от обилия вспышек.       Мир, неистово гонимый сплетнями, обрушился на них. Папарацци обступили их, остервенело впитывая просочившейся страх.       Е Сыль, не желая вступать в дискуссию с журналистами, практически силой потащила Джсиона к лимузину с правительственными номерами. А Хан пытался укрыться от беспощадных взглядов и навязчивых вопросов, однако вихрь будущих сенсационных заголовков скручивал его в противных объятиях.       - Поехали быстрее, - обратилась Е Сыль к шофёру, взглянув на кольцо на пальце, выкупленное для неё на аукционе, и стянула его, отбрасывая в кармашек водительского кресла перед собой.       - Они сейчас там всё разнесут, - Джисон метался по салону, всматриваясь в отдалявшуюся толпу журналистов позади через тонированные стёкла.       - Ничего не будет, эти недоумки припёрлись исключительно за мной, сейчас постоят и разбегутся, - женщина не решалась посмотреть на Хана, задумчиво рассматривая городские пейзажи за автомобильным стеклом.       - И куда мы едем? Вполне могли поговорить и дома, не в твоем, разумеется.       - Хватит, - всё-таки вынудил Джисон посмотреть на себя мать, но теперь достаточно сердито и с осуждением. – Останови здесь. Пойди покури, - обратилась Е Сыль к шофёру.        Возникла неловкая тишина. И в её безмолвии звучит лишь шелест дыхания родных, но таких теперь отчужденных друг от друга людей. Обрамлённые гнетущим молчанием, в этой атмосфере недосказанности, они, наконец, должны найти в себе мудрость сказать хоть что-то вразумительное.       - Я прошу. Нет. Умоляю, послушай, - Е Сыль обхватила напряжённую ладонь сына, пытаясь собраться с мыслями. – Из-за нашей беспечности ты невольно теперь втянут в то, во что не должен. Я всеми силами старалась тебя обезопасить, даже попросила Ёнбока приставить к тебе человека, того парня, Минхо, кажется.       - Что? – выпучил от шока глаза Хан, и попытка продолжить мысль была прервана нежным касанием его губ материнских пальцев.       - Ничего не говори и не задавай лишних вопросов, но я прошу – держись от меня подальше, иначе будет только хуже, ты можешь доверять лишь Ёнбоку и Минхо, - не сдержавшись, женщина сжала Джисона в объятиях. – Они очень хорошие люди, хотя и может показаться, на первый взгляд, что эти ребята лишены всякой нравственности. Нам нельзя видеться, встречаться, даже случайно пересекаться, позаботься о папе, хорошо?       - Я не понимаю. Что ты такое говоришь? – Хан с умоляющими глазами схватился за плечи матери, немного потрясывая её. – Скажи, пожалуйста, что происходит?       - У богатых нет совести, никакой чести и достоинства, одним словом – мерзавцы, которые сделают всё, чтобы использовать тебя, как средство для достижения цели, - Е Сыль смахнула слезу со щеки, стараясь из-за всех сил улыбаться, - даже, если понадобится, могут убить. Поэтому, если дорога жизнь, если дороги наши с отцом жизни, ты сделаешь так, как я сказала, - женщина прикоснулась к лицу Хана. –Когда придёт время, ты всё узнаешь. А сейчас тебе пора в академию, иначе опоздаешь, - Е Сыль поцеловала Джисона в щёку. – Ты ведь собираешься выступить для меня в Милане, или нет?       В глазах парня рана кровоточит. В тихой борьбе между страхом и родительской любовью Хан задыхается. Всё, что требуется – это рассечь от уха до уха кровавую улыбку, и тогда всё прекратится.        - Ты ведь придёшь на фестиваль? – все, что мог из себя сейчас выдавить Джисон с полной кашей в голове, - Будешь смотреть на меня? – очередная стрела недосказанности вонзилась в его тело, но почему-то теперь он чувствует – это она. Она настоящая.       Е Сыль лишь кратко кивнула, прежде чем покинуть салон.       - Отвези его в академию, я вызову другую машину. ****       Мысли Хёнджина тают, словно дым от свечи. И так каждый раз, когда парень убивает время на тренажёре в тени своей квартиры. Тренировка помогает на мгновение забыться, делать всё, как хорошо отлаженный механизм, не задумываясь о чём-то высоком и недосягаемом.       Обнаженное тело в приглушённом гостиничном свете блестело от едва уловимых для глаз капель пота. Жизнь на мгновение замерла, и Хван наконец-то может себе позволить ощутить мир вокруг себя. И хотя события последних нескольких дней ломали ему голову, сейчас он предпочитает их не слышать.       Он повис на спортивной стенке, крепко зацепившись ногами, и приподнимал тело кверху, издавая стоны от приятного жжения в области прямых мышц, от которых к паху через шорты тянулись от напряжения вены.       - Сорок четыре… сорок… пять…       От внезапного звонка в квартиру Хёнджин остановился на середине следующего повтора в приподнятом состоянии, от чего конечности начали дрожать.       Он никого не ждал.        Хёнджин, словно кошка, медленно опустился на пол и подошел к столешнице на кухне, нажимая пальцами куда-то под её ручку. Она плавно выехала к нему и вспыхнула, освещая под закрытым стеклом оружие разного калибра.       Пока витрина открывалась, Хёнджин без спешки схватил кухонное полотенце, обмакивая им лицо, шею и верхнюю часть груди. А затем схватился, не глядя, за пистолет и на цыпочках переместился в прихожую.       Можно было бы изощрённо, не спрашивая, выстрелить прямо через глазок, вслушиваясь в приятную усладу криков за дверью, но что-что в последний момент остановило Хвана, поэтому он сам посмотрел в него, цокнул, закатив глаза.       Хёнджин демонстративно закрепил глушитель на пистолете и отложил на тумбочку возле уличной обуви, задерживая дыхание, а затем приоткрыл входную дверь.       - Тук-тук.       Феликс с чарующей улыбкой склонил голову к плечу, потрясывая бутылкой в руке.       - Роял де Мария. В две тысячи шестом была продана за тридцать тысяч долларов, - Ли прошел внутрь, бросая с ухмылкой взгляд на лежащее оружие, - особый вкус с нотами барбариса и…       - Технология производства далеко отличается от традиционной. Виноград собирают до первых заморозков, но затем все равно замораживают и подвергают достаточно длительной ферментации, - Хёнджин не разделял игривый настрой Феликса, говорил монотонно, словно бесконечно переученными отрывками. - Поэтому Мария находится в так называемой категории ледяных вин.       - Впечатляет, - Феликс брезгливо поджал губы, а затем, не раздумывая, бросил бутылку в руки к Хвану.       Его голодные глаза опустились ниже, огибая каждый контур подтянутых мышц Хёнджина, от чего самому Хвану становилось неловко. Он оглядывал себя следом, пока не сообразил что к чему, изумившись похотливым мыслям принцессы.        Феликс неожиданно простонал, прикусывая ногти, и коснулся груди брюнета, бессовестно опускаясь пальцами вниз.       - Тебе что, двенадцать? - кажется, у Хвана покраснели уши, и он, держа бутылку в одну руке, другой перехватил руку Феликса, отбрасывая её от себя.       - Да, я возбуждён, признаю, - Ли поддался вперёд, изгибаясь немного в позвоночнике, и прижал ненароком Хёнджина к стенке. - Становится слишком жарко, а тут – слишком тесно, - его пальцы сжали пах Хвана, а сам блондин завороженно разглядывал лицо парня, хватая в свои колючие сети каждое изменение его мимики, - неплохо, всё такой же большой.       - Прекрати, - Хёнджин неосознанно навис над Феликсом, вынуждая его отступить, и, развернув его спиной, обхватил за талию, проталкивая внутрь квартиры, сгорая от дикого смущения.       Хван даже не заметил, как отпустил бутылку вина, которую Феликс в момент разворота перехватил в воздухе. Кроме этого, Хёнджин не специально прижался вплотную к Ли и, напрягшись, старался максимально дистанцироваться, так как шорты до неприличия начали стягиваться вокруг бёдер, плотно прижимая вставший член между ног к мошонке.        - Меня мужчины не интересуют.       - Я в курсе, что при удобной возможности ты цепляешь где-нибудь миниатюрную красавицу и тащишь к себе в постель, так что расслабься, - Феликс вырвался из вынужденных объятий Хвана, с любопытством оглядывая всё что попадалось глазам.       Он здесь впервые.       Ли осторожно ступал по ламинату квартиры, стараясь не нарушать царившую здесь особенную тишину.       К его удивлению, воздух наполнился ароматом свежих цветов, стоявших в высоких керамических вазах, хотя сами помещения казались мёртвыми. Некоторая мебель оставалась прикрытой кусками ткани, и стоит только немного дунуть, то в вверх поднимутся клубы пыли. Но, несмотря на это, Феликс погружается в атмосферу пастельных оттенков и утонченных необычных деталей, расставленных по полочкам, словно нити изысканности.       В глаза парню бросилась семейная фотография в рамке. Маленький Хёнджин сидел в центре на скамейке, судя по всему, в парке аттракционов, а по бокам от него – дядя Чон Иль и его супруга, целовавшие ребёнка в щёки, чему сам Хван был очень рад, так как широко улыбался. Феликс подошел к фотографии, дотронулся рукой, скрепя кожаной перчаткой, взял её и сам улыбнулся, позабыв, что позади стоит Хёнджин и с недоверием прожигает ему затылок.       - Траур закончился, и ты решил вернуться к своему излюбленному делу?       - Это какому? – Феликс даже не повернулся, поставил фотографию на место и продолжил бродить без стеснения по квартире, пока не уселся за кухонный стол.       - Измываться надо мной.       - Нет, просто я подумал, что тебе хочется о чём-то меня спросить? – Ли снова уходит от прямого ответа, снова чего-то выжидает, давая очередную возможность Хёнджину самому решать, чего он хочет, а Феликс лишь исполнит его желание. – Я, конечно, не в восторге, - он поставил бутылку напротив себя, с наигранным интересом вчитываясь в этикетку, - но раз сегодня я твой гость, так уж и быть, возражать не стану и выпью один бокальчик из вежливости.       - Боюсь, что нам придётся пересмотреть условия договора, так как одним вопросом я не ограничусь, - Хван сел тоже, сунув ладони в карманы.       - А готов ли ты заплатить неустойку? – прошептал хриплым басом Феликс, наклоняясь к Хёнджину, и сдавил ему шрам на правом бедре, - у всего есть цена.       - Я и так добровольно посадил себя на привязь, хотя имею все основания задержать тебя или даже убить, так что не требуй от меня чего-то большего, - Хёнджин потянулся к бутылке через парня, снимая пробку голыми руками, - а о том, что мне из-за этого даже стыдно появляться в агентстве, я лучше промолчу.       - Валяй, - Феликс упёрся лопатками в спинку стула, закидывая ноги на колени к Хвану, - спрашивай.       - Начнём с тебя. Бан Иль Сон правда твой отец?       - Биологический, - умышленно делает на этом акцент Феликс, - видишь ли, мир далеко не идеален, как и моя мать, но винить её я не собираюсь. Они любили друг друга ещё задолго до её брака с Ли Шиндэ. И так получилось, что после него чувства всё-таки не удалось сдержать, - парень хмыкнул себе под нос. - Но я и подумать не мог, что Иль Сон так жестоко поступит с ней, тогда, в Сиднее.       - И ты решил отомстить. Своему отцу.       - Зато счёт теперь закрыт, - Феликс пугающе рассмеялся, выдохнув с нескрываемым блаженством.       - Но ты ведь не мог знать наверняка, тебя ребёнком привезли в чужую страну, более того, многие считают тебя до сих пор погибшим.        - Иногда, как бы не старались скрыть правду, она всё равно рано или поздно выплывет наружу, - Ли скрестил на груди руки, прикрывая глаза.       - А Бан Чан? Кто тогда он? – Хван не стал давить, понимая, что сейчас не получит никаких подробностей касаемо информатора Феликса, поэтому сменил тему.       - Здесь мне пришлось немножко обмануть, иначе как бы я смог взрасти семя раздора? Бан Чан и правда сын Иль Сона, просто мне нужен был повод, чтобы поссорить их.       - Погоди, погоди, - Хёнджин облокотился одной рукой на стол, выставляя указательный палец. – То есть ты трахаешься с родным братом?       - А это тебя не касается, - пожал плечами Феликс, - скажу лишь то, что это действительно так.       Хёнджин уже успел сотню раз пожалеть, что начал этот разговор. Он схватил бутылку и сделал несколько глубоких глотков, опустошая её практически наполовину.       - Ты реально больной псих.       - Сочту за комплимент, - перехватил бутылку Феликс, сделав глоток.       - Тогда пришло время самого главного, - Хван облизал пересохшие губы и повернулся к Феликсу, убирая его ноги с колен, - Пусан. Два года назад. Что произошло на самом деле?       - Ты наверняка читал моё досье, - Феликс, уловив замешательство Хвана, закивал, - читал, читал, Сынмин рассказал тебе много интересного. Кстати, место для сборов у вас весьма прозаичное – Стратосфера – это ведь название одного из казино в Лас-Вегасе? – Ли прищурил глаза, купаясь в лучах негодования Хёнджина, - если бы я не знал про тебя ничего, то вряд ли смог догадаться, так что за уровень скрытности похвалю, - и хлопнул несколько раз в ладони. - Никто ведь не знает, что твоё второе имя – Сэм, и родился ты в Штатах, в городе грехов?       - Предпочел бы не обсуждать свою биографию, плевать, как ты узнал, - Хван положил перед собой пачку сигарет, закуривая одну, - меня исключительно интересует произошедшее в Пусане. Так что ближе к сути.       - Трикомиссия – она всему виной. Порой моя недальновидность приводит меня к очень большим ошибкам, - Феликс развёл руками, - приходится по итогу лепить новый план из говна и палок прямо на коленках.       - Ты снова избегаешь моего вопроса.       - Трикомиссия, - запнулся на пару секунд Феликс, пытливо всматриваясь в Хвана, как будто ждал отмашки прекратить говорить, - двадцать лет назад возглавляла оппозицию, что крайне не понравилось паркетным ублюдкам у себя в кабинетах, - он снял перчатку, аккуратно обхватил пальцами сигарету во рту Хвана и, вытащив, закурил сам. - Они решили раздавить её. Среди членов Трикомиссии нашелся предатель, который смог разложить её изнутри настолько, что на обломках главной оппозиционной силы в стране расцвели преступные группировки – так появился совет, кланы, своя иерархия, которая отделила гетто от остальной части города, - Феликс затянулся второй раз, а затем бросил тлеющую сигарету прямо в бутылку вина.       - И как это связано с трагедией в порту?       - Ваш директор спелся с премьером, - Феликс поправил на своей шее жемчужные бусы, стряхнул частички пепла с белой шёлковой рубашки, позволяя Хвану переварить услышанное, - они решили устроить целое шоу – контейнеры с оружием принадлежали на самом деле конгломерату, но кто в здравом уме раскроет принадлежность груза, когда всё направляется за границу на чёрный рынок, где с высокой долей вероятности оружие попадёт в руки террористов на Ближнем Востоке и в Восточной Африке? – Ли поманил Хёнджина пальчиком, нависая над столом, - и тогда вашей команде вбросили утку, что груз якобы принадлежит оставшимся сторонникам Трикомиссии и Бан Чану, который их возглавляет и пытается вернуть в политическую игру. Было решено отправить лучших оперативников на задание в Пусан. Согласись, красивая ведь история – сделать из погибших офицеров национальных героев и направить весь общественный гнев против избранного врага, - Феликс поднялся, обошёл Хвана и наклонился, приобнимая его за плечи, заговорчески всматриваясь в пустоту перед собой, - твоё расследование, которое ты затеял исключительно из личной прихоти, чтобы узнать об отце, с самого начала было срежиссировано твоим начальством. Тебя использовали как наживку, - парень едва ощутимо поцеловал ошарашенного Хёнджина в щёку и побрёл по периметру кухни, выжидая ответную реакцию, - вот так.       Хван в тишине своей кухни и тяжёлых, словно приговор, шагов Феликса сжался до мурашек, пытаясь выкинуть всё из головы.       Каждая утраченная улыбка, каждое невысказанное слово друзей тянут в бездну сожаления.       Они погибли из-за него. Из-за его эгоизма.       Хёнджин стиснул зубы, касаясь лбом поверхности стола.       Он безостановочно начал бить о неё кулаками, пока не закричал.        Хёнджин резко схватился за края стола и перевернул его с чудовищным грохотом, поднялся со стула, отшвырнув его прямо в столешницы.       Они погибли из-за него.       Феликс предпочёл не смотреть, делая вид, что ничего не происходит. Однако печаль на его лице вторила обратное. И чтобы не показывать своих слёз, он вновь повернулся к бушующему Хёнджину спиной, вслушиваясь в каждый всплеск ярости парня, и вздрагивал, как будто он подвергается насилию и отчаянно рассчитывает на милость.       - Зачем ты спас меня? – Хёнджин подставил иссечённые в крови пальцы под холодную воду. – Я ведь оказался в карцере из-за тебя, - и пихнул язык за щеку, стараясь не реагировать на боль.       - Твой отец, - Феликс снова посмотрел на семейную фотографию Хванов и, улыбаясь сквозь слёзы, вглядывался в сияющие глаза дяди Чон Иля. – Он попросил.       В пучине мрачных мыслей Хёнджин вдруг засмеялся. И этот смех без радости окутал его мраком самоуничтожения. Внутренний мир Хвана дал трещину, от которой потянулась бесконечная плеяда глубоких пропастей, откуда рвались таившиеся долгое время демоны.       - Это на него похоже, - и в то же время он не был удивлён. Удивляться, в принципе, стало чем-то бессмысленным, в особенности, когда все карты, как казалось Хвану, раскрыты. – идиот.       Во входную дверь неожиданно постучались.       Хёнджин никак не отреагировал. Перебинтовывая пальцы, он уселся на подоконник, немного сгорбившись. Феликс же, наоборот, мгновенно нырнул в прихожую.       - Нам пора, господин. Объявлен максимальный уровень опасности, - Тхуан всё также был грациозен, с расправленными плечами и ровной осанкой, несмотря на преклонный возраст. - Чанбин будет ждать вас на месте, а Минхо…       - Он на задании по моему поручению, так что не беспокойте его. Подожди меня внизу.       Феликс вернулся на кухню, но Хвана на ней уже не застал. Разве что окровавленные ошмётки бинтов на подоконнике.       Ли осторожно миновал место погрома и, услышав всхлип, вошел в тёмную спальню. Хёнджин, расставив широко ноги, склонился между ними, сидя на краю кровати среди смятых простыней. Безысходность бушующим штормом снесла последнюю частичку его самообладания, и, стоя на краю перед лицом невыносимого давления, Хван сломался окончательно. Больше держать его нечему. Муки совести разламывали его на куски, стремительно летящие в обрыв нескончаемого отчаяния, освещённого последним проблеском света.       Феликс тихонько прошёл вглубь спальни, остановился рядом с Хёнджином, склонившись. Он обхватил его израненные руки, стараясь сильно не зажимать их. Откинул чёлку Хвана, поглаживая его лицо холодной кожаной перчаткой. Но, кроме сострадания, Феликс всё-таки предпочитал оставаться реалистом, снова расправляя крылья безобразной феи, снова натягивая маску негодяя, заперев под ней не только рвавшиеся чувства, но и всего себя – настоящего.       - Что сказал мой отец? Почему он бросил нас? – у Хёнджина не было ни сил, ни желания посмотреть на Феликса перед собой. Скорее, он даже боялся, ведь больше не в силах был играть в его спектакле.       Феликс молчит, старается прислушаться к уличным звукам через приоткрытое окно, лишь бы не отвечать. По крайней мере, не сегодня.       - Я убью их всех, - взглянул на Феликса исподлобья бешеными глазами Хван. –они будут жрать у меня собственные кишки, будут кричать до тех пор, пока голос не пропадёт, и молить о смерти.       - Я помогу тебе, - улыбнулся Феликс, обнимая Хёнджина. – А пока будь хорошим мальчиком – отдохни, посмотри фильм, пока я немножко поработаю.       Ли поднялся, закрыл окно, чтобы Хёнджин, уязвимый в данный момент для всего, ненароком не простудился, и также тихонько вышел, грохоча лишь входной дверью.  ****       Невидимая рука тревоги стягивала Сонхва, разбивая его и без того хрупкое спокойствие о скалы сомнений и страхов. Спрятаться от самого себя всё никак не получалось.       Собственная тень бежит за Паком попятам и бушующим потоком непредсказуемых чувств уносит в мучительный водоворот гнева, направленного на всех, кто только посмеет попасться на глаза. Громкие звуки музыки пронзали его, а запахи алкоголя и пота вызывали рвотное отвращение.       Свет мерцающих софитов отражал безжалостную реальность, от которой хотелось сбежать. Всё вокруг становилось чем-то непонятным и слишком чуждым, как будто нелепое, поверхностное удовольствие, сопровождаемое искусственной радостью в этом мире излишнего блеска и пустоты Лилит, прячет за собой глубины чудовищного одиночества и разочарования с исчезающим смыслом всего сущего.        Сонхва ненавидел себя. Свою слабость, оказываясь во всевластии искажённой картины самого себя, глушившей голос разума.        В груди кричало эхо собственного презрения, а вот желания с ним бороться никакого не было. Разгорался огонь самоистязания, оставлявший лишь после себя ничтожный прах.       - Нельзя, - мужчина, охранявший вход за барной стойкой в кабинет Сана, преградил Паку проход всем своим широким телом, - у него важная встреча.       - Прочь с дороги!       И когда подобное останавливало Сонхва?       Он яростно оттолкнул перед собой гору мышц и проскочил в узкий коридорчик, взрываясь от нахлынувшей ярости. Однако, прислушавшись к голосам за дверью, притаился, пытаясь уловить суть разговора.       - У тебя нет выбора, Чхве.       - Я не позволю превратить Лилит в наркопритон!       Пак вздрогнул от громкого звука, похожего на удар кулаком о поверхность чего-то, и снова прислонился к двери.       - Федералы накрыли значимую часть наших точек. Из всех нормальных барыг, кто ещё ни разу не палился, остался только ты.       - Ты знал, на что шёл, когда связался с этим бизнесом. Кроме того, твой дядя задолжал в гетто кругленькую сумму.       - Верно-верно. С кого нам теперь спрашивать? Да и к тому же среди поручителей только твоё имя. Уж прости, несмотря на твою репутацию, долг платежом красен. Его необходимо вернуть. С процентами.       Пак занервничал, когда за дверью воцарилась подозрительная тишина. И когда он услышал звуки приближающихся шагов, то не успел среагировать, оказавшись пойманным с поличным.       - А это еще что такое?       Сонхва попытался бежать, но крепкие руки тут же схватили его за ворот кофейного плаща. Мужчина затащил Пака внутрь, прикрывая инстинктивно ему рот.       - Отпустите его! – не передать словами, насколько перепугался Сан, приготовившись пустить в ход кулаки, - он со мной, идиоты, - Чхве схватил под локоть Пака, мечась бешеным взглядом от одного мужчины к другому, и завёл Сонхва за свою широкую спину.       - Даем тебе на раздумья два дня. Не согласишься, нам придётся разнести тут всё к чертям.       Как только дверь за незваными гостями закрылась, Сан резко развернулся, с трепетом оглядывая Пака.       - Все хорошо, не пострадал? –Чхве приложил ладонь к лицу Сонхва, чем вызвал удивление у самого парня.       - Н-нормально, - отстранился немного Пак и, вспыхнув от смущения, убрал дрожащими пальцами несколько припавших к лицу светло-розовых прядей волос.       Сонхва неуверенно посмотрел на Чхве, подмечая его острые черты лица, мускулистую шею и широкие плечи, рельеф которых проступал из-за плотно обтягивающей белой рубашки.       Что-то внутри дрогнуло от проявленной парнем чуткости, но почти сразу же Пак взял над своими эмоциями контроль.       - Ты ведь обещал, - Сонхва решил не расспрашивать о том, что услышал, находясь за дверью, и сразу перешёл к причине своего визита, облокотившись о край стола. – Обещал, что избавишься от Джисона, что он перестанет ошиваться вокруг Минхо. Но что я узнаю – Минхо ночует у него дома. Сейчас!       Сонхва подставил ко рту кулак, кусая себя за костяшки пальцев от излишней нервозности.        - Думаешь, влюбить в себя человека это так просто? – на лице Чхве всеми красками запестрело раздражение, сменившее его ласку и сострадание, - особенно такого человека, как Хан Джисон? – он присел на обитый кожей диванчик, закидывая одну ногу на другую, и откинул руку на его спинку.       Сонхва медленно повернул к Сану голову и также медленно подошел к нему, склоняясь на уровне его лица. Теперь и он окончательно раздражён.       - Мне плевать на твои отговорки. Мне важен результат, - оскалился на парня Пак. – Минхо всё что у меня есть, и я не позволю этому нищеброду отобрать его у меня.       - Уже позволил, - неосознанно вырвалось из уст Сана от колкой злобы во всём теле.       Пак в ту же секунду влепил сильную пощечину Чхве.       - Хан Джисон, Хан Джисон, Хан Джисон! – прокричал Сонхва, попятившись назад, и снова принялся потрошить Сана своим звериным взглядом. – Отец всячески меня унижает прямо на глазах остальных, приглашает этого ублюдка на праздник, заставляет меня с ним играть на публику, чтобы опозорить в очередной раз, хотя я из кожи вон лезу, чтобы заслужить его признание! – голос Пака от горькой обиды едва не сорвался на писк, - а теперь он хочет, чтобы я жил с ним под одной крышей, где его сука мать постоянно бесит меня одним лишь своим присутствием! – дыхание Сонхва стало неспокойным, он не мог его восстановить, постепенно задыхаясь. – И, в добавок ко всему, у меня пытаются забрать единственное, что мне принадлежит в этом грёбаном мире!       Чхве попытался сдержаться, но в конечном счёте рассмеялся, вынимая из кармана немного смятый папирус. Очередная дурь, которой он жаждет закинуться, лишь бы отгородить себя от всех проблем и верещащего перед глазами Сонхва. Однако Пака проявленное безразличие лишь сильнее раззадорило. Он бесцеремонно вырвал папирус, который Сан уже поднёс ко рту и намеревался поджечь, и яростно раскрошил.       - В следующий раз засуну в задницу.        Сан, разъярённый очень глупым, чего не осознавал Пак, поступком, поднялся и, размахивая руками, словно спровоцированный хищник, вальяжно начал надвигаться прямо на Сонхва, вынуждая того отступать назад, пока парень не упёрся в стол и не начал под ним прогибаться. Обжигающее дыхание Чхве коснулось шеи Пака, сжавшегося во всём теле то ли от страха, то ли от ненормального предвкушения.        В душе Сана разверзлась буря опьяняющих чувств.       В нём кипели обида, гнев, разочарование от своей нерешительности. И жгучее пламя ревности, в языках которого тлели семена сомнений и зависти. Раздираемое от противоречий сердце барахлило, окончательно стирая грань между другом и возлюбленным. Сан пытался пробиться сквозь мрак страстей вспыхнувшей любви, но нещадно погибал в них, пытаясь отыскать последний угасаемый луч, называемый дружбой.       - Больше так не делай, - Чхве вдохнул цитрусовые ноты одеколона Пака, касаясь изгиба его челюсти носом. – Иначе, - он обхватил медленно его шею, начиная душить, - готовься принять последствия, - но практически сразу отпустил, карая себя за это. – Я сделаю то, что ты просишь, но на быстрый результат не рассчитывай.                          ****       Время остановилось в пугающем безмолвии. Рай, готовый покорять чарующим безумием, открыл свои двери сиюминутных удовольствий. Под его фасадами, словно маяки в океане порочных желаний, искрились огни, собирая за стенами тени неудержимого соблазна поставить на кон всё. Даже жизнь.       - Ставка достигла восьми миллионов вон. Будете поднимать?       Сигаретный дым поднялся над столом, заставляя дилера отвернутся, чтобы прокашляться.       Игроков окутало волнение, смятение. Искушение. Вот только фишек свободных практически не осталось, но желание поднять ставку оказалось превыше рациональности.       - Ставлю всё.       На чёрной бархатной поверхности лежали четыре карты одной масти в центре. Среди наблюдавших за партией волнительно перетирали ладони или напряженно прирастали к полу, сжимаясь во всём теле в ожидании развязки.        - Поддерживаю, - хихикнула девушка с длинными каштановыми волосами, пододвигая к центру оставшиеся у себя в распоряжении фишки рукой, на запястье которой виднелась татуировка в виде черепа Бафомета.       - Господин? – обратился дилер к Феликсу, задумчиво перебиравшему пальцами жемчужные бусы на шее.       Он единственный не спешил делать ставку, пробивая, наверное, сотое дно в точке, в которую со всей серьёзности смотрел уже на протяжении долгого времени.       Ли отпустил бусы и, выгибая шею, оттянул белую шёлковую ленту вокруг неё. Его по-прежнему мучил разговор с Хваном. Единственный вопрос, что сейчас засел в его голове: как он себя чувствует, нуждается ли он в чём-то? Феликс знал, что рано или поздно придётся начать выкладывать всю подноготную, но не думал, что может быть настолько больно и отвратительно на душе. Играть роль становится тяжелее, остаётся один шаг до полного разоблачения, в котором таится слабость и губительная сентиментальность.       Феликс с опаской оглянул всех и, вынырнув из вакуума, прикусил кончик языка, улыбаясь, пытаясь создать хоть какую-то вовлечённость в игровой процесс. Он посмотрел на свои карты, огорчаясь тому, что увидел. Никакой интриги, а самое страшное, что парень впервые не хочет её создавать, чтобы потешить ненасытность томящегося внутри дьявола. Это настораживает всех, в особенности самых приближённых. Фея изменилась и больше не кажется такой жуткой в погоне за пугающей местью.       -  Я...       - Нет, нет! – незнакомец в красном жилете с чёрной шляпой на голове, скрывающей полностью взгляд, возник за спиной Феликса, словно по щелчку пальца, - разве это нечестно по отношению к остальным? – он приметил, как Феликс собирался спасовать, но не позволил, складывая карты в его руках, - а так? Так тебе нравится? Это поможет завершить игру до конца? – карты в руках Ли поменяли масть, и теперь вместо стрит флэша у него выходила свинья, - сюрприз, - прошептал незнакомец, из-под шляпы которого торчали вьющиеся смоляные пряди волос, припавшие к глазам, - я даю тебе надежду, - он склонился над ухом Ли, - ты не можешь сомневаться, ведь разве твое сердце может разбиться, если оно давно перестало биться?       Феликс слегка дрогнул, сжимая карты в руке.       - Так продолжается до тех пор, пока дети не перестанут быть такими веселыми, непонимающими и бессердечными.       - Пообещай, что если я приобрету сердце, ты не уйдешь от меня.       - Обещаю.       Он с трудом пытался придать всему своему виду невозмутимость, но выходило, мягко говоря, через жопу.       - Как только Уён появился в Сеуле, то я сразу догадался, что стало причиной его возвращения, - Феликс снова улыбнулся и раскрыл карты ещё до того, как дилер выложил на стол последнюю из колоды.       Вот только никакой реакции не последовало. Все оставались на местах, сохраняя удивительную для игорного заведения тишину. А вот члены Бафомета, находившиеся в зале, напротив, насторожились, а кто-то вспыхнул от неприязни, придерживая за спиной оружие.       - Так ты ждал меня? Мне становится неловко, - брюнет сел за стол и, приподнимая шляпу, склонил в приветствии голову, - и мне раздай, - а потом он нахмурился, оглянувшись по сторонам, - музыка… где музыка? Разве у вас не праздник в честь открытия?       - Чон Уён наступил на хвост и пришлось себя показать? - усмехнулся Феликс, отпивая виски из шестигранного стакана, - впрочем, удивляться нечему, всегда найдётся смельчак, кто раскроет суть фокуса, не так ли?       - Трудно не согласится, он, как чёртов инквизитор, хочет предать меня анафеме. Начинаю даже бояться.       - Фокусников, как и ведьм, тоже сжигали на костре, - Феликс уткнулся подбородком в руку, которой упирался локтем в стол, пока дилер продолжал тасовать карты. – И они, дотлевая в муках, встречали прекрасный рассвет.       Брюнет рассмеялся, припадая лбом к позолоченной кромке стола. Но потом резко вскочил и прямо перед носом Ли захлопал в ладоши с фанатичной улыбкой на лице.       - Ладно, я здесь не за тем, чтобы мериться с тобой в сквернословии.        Карты наконец-то раздали, и все, кто еще сохранил при себе хоть какие-то фишки, знакомились с ними, складывая в голове возможные комбинации как соперников, так и свои. Играющие поглядывали друг на друга, смотрели прямо в глаза, пытаясь вызвать волнение у выбранной ими жертвы.       - По твоей вине в гетто воцарился один сплошной беспорядок. Вместо того чтобы помогать отчаявшимся и потерявшим смысл в своем существовании, кланы убиваются в войне, устроив хаос на улицах, - Фокусник взял несколько фишек и бросил их под руки дилеру, - я поражен, как по одной твоей воле столько людей стали рабами вечного страдания. Я даже восхищаюсь, потому что какая совесть это вынесет?       - Иногда приходится идти на жертвы, - Феликс перебил ставку, с трудом выдавливая из себя озвученную мысль.       - Жертва ради целого ничего сама по себе убогая, а эгоистичная вседозволенность ещё никого до добра не доводила, - Фокусник вновь повысил ставку, выжидая с ухищрением реакцию Ли.       - С чего ты вообще взял, что моей конечной целью является выжить? – приподнял от удивления брови Феликс, понимая, к чему клонит неожиданный гость.       - Вот теперь я слышу правду. Игра, ценой которой является жизнь, уже сама по себе прекрасна, ибо появляется самое искреннее желание – бороться, несмотря ни на что, - брюнет пододвинулся к Ли, вглядываясь в его профиль, - но как это относится к тому, кто все ещё цепляется за эту самую жизнь?       Ставка с каждым сказанным словом за столом росла. Все остальные, кроме Феликса и лидера Благого рассвета, уже вышли из игры, тихонько ожидая развязки.       - Чего ты хочешь, Уджин?       Когда фишек уже не осталось, а дилер выложил все карты на стол, Феликс решил без промедлений раскрыться.       Фулл хаус на королевах.        - Хочу быть на твоей стороне. Но прежде напоминаю про обязанности, которые возложил на тебя Чон Иль пять лет назад, - Уджин снял шляпу в знак почтения к умершему, - похоже, ты совсем забылся, пока играл в обиженного на всех мальчика. В гетто у многих судьба и похуже. И они нуждаются в нас. Нуждаются в тебе, - он раскрыл карты, сбивая собранные в центре стола фишки.       Фулл Хаус на тузах.        - Я прощаю тебе падение совета. Теперь остались только мы, и от нас зависит судьба этих людей, - окинул рукой игровой зал, так как многие из присутствующих здесь являлись выходцами из гетто, - а ты позволил рвать их на части и снова сделать заложниками в борьбе сильнейших мира сего. Даже братцу позволил заново сколотить продажную Трикомиссию, которая однажды всех предала.       - Послушай, - Феликс заметно занервничал, пытаясь унять дрожь в коленках.       - Нет, ты поклянёшься, - Уджин тыкнул пальцем в грудь парня, - возьмёшь на себя ответственность за людей, которых ещё недавно почивший твой отец пообещал защищать.       - Откуда ты…       Уджин улыбнулся, почёсывая нос, и наклонился к Феликсу.       - Я же фокусник. ****       Шлагбаум перед въездом на территорию Национального Агентства, поднявшись, неприятно заскрипел, пропуская служебный автомобиль.       Дежурившие на посту отдали честь, выровнявшись по стойке смирно, несмотря на закрытые окна. Им было достаточно посмотреть на номера.       Генерал-полковник приехал. Но почему в столь поздний час, когда весь офицерский состав давно покинул рабочее место?       Водитель, остановившись перед входом, приоткрыл Хан Джуну двери, который почему-то не спешил, поглядывая вдаль через лобовое стекло.        - Мы приехали, господин, - достаточно молодой парень попытался окликнуть Кана.       - У твоего брата сегодня День рождение, не так ли?       Паренёк немного смутился, топчась на одном месте, пока не дал утвердительный ответ кратким кивком.       - Можешь взять машину. Не нужно меня ждать и подвозить, - мужчина повернулся к нему, выдавливая из себя улыбку, - хорошо повесились.       Генерал вышел из машины, оставляя парня без шанса как-либо возразить, и, переминая между собой огрубевшие пальцы, уверенно двинулся внутрь здания.       Темно.       Кан, приближаясь к своему кабинету, вытащил из-за спины пистолет.       Он задумчиво посмотрел на инициалы, которые высек еще в те времена, когда только начал службу, и, вытащив обойму, с грохотом на весь коридор выкинул её, возвращая оружие обратно за спину.       Мужчина прошел в кабинет, снял китель, вешая у входа на вешалку, и, оставшись на месте, прислушивался, напрягая морщинистое лицо, пока ухо отчётливо не уловило звук оттянутого затвора.       Хёнджин, усевшись в кресле директора, закинул ноги на край стола, перебирая между зубов тлеющую сигарету. Он целился прямо в спину генерала, упираясь рукой в стол, в которой он сдавливал пистолет, стараясь раньше времени не выстрелить.       - Как вы только себя выносите, - Хван смотрел в потолок, в его глазах будто разрывались звёзды, ослепляя ненавистью, - а ведь все они верят вам, - он упёрся ими в настенную фотографию общего фото коллектива, где даже сам успел принять участие в съёмке, - идут за вами, не подозревая, какой ублюдок их направляет.        Хан Джун молча закатал рукава, подошел к полке, оставляя на них снятые с запястья часы, и продолжал без всякого раздражения и проявления хоть какой-то реакции на лице слушать.       - Некоторых на этой фотографии уже нет, - Хёнджин потушил сигарету прямо о стол, и кинул окурок под ноги генералу, - хорошо ли вы спите или же их лица постоянно терзают вас во снах, не давая и шанса на милость? – он на мгновение замолчал, утирая слёзы на припухших глазах. – Меня вот да. Но я раскаиваюсь. А раскаиваетесь ли вы? Мы оба преступники, но цена этого преступления совершенно разная, - Хван отложил пистолет, выравнивая его параллельно боковой грани стола, - наверное, вы были бы очень рады, если и меня тогда огонь смог унести, но, то ли к счастью, то ли к сожалению, этого не случилось, - Хёнджин неожиданно улыбнулся, одержимость желанием пролить кровь становилась более отчётливей, потому что обезумивший взгляд говорил всё за себя. – Спасибо нашему общему другу – Ли Феликсу.        - Всё также гоняешься за собственным хвостом, - мужчина подошёл к окну, смиряя строгим взглядом каждый изъян на территории агентства, вплоть до неудачно подстриженного газона, - я наделся, что ты изменился, но, похоже, всё бесполезно. Такой же, как и твой отец.       - Закройте своей поганый рот! - Хёнджин вскочил с места и схватил Хан Джуна за воротник, слегка приподнимания над полом, - больше никаких тайн, никакой лжи. Я собираюсь сделать один единственно правильный выбор, и вам лучше пустить себе пулю между глаз до того, как я приду за вами во второй раз, - Хван тяжело выдохнул, прикрывая глаза. – Из-за чувства вины к Сынмину и нашей с ним дружбы сегодня я дарую вам право жить. В следующий раз я растерзаю вас этими… чудовищно красивыми пальцами, - Хёнджин оттолкнул мужчину прямо в стеллаж, с которого рухнуло несколько книг. – А ещё у вас есть шанс все исправить, и тогда ваша смерть будет менее болезненной и совестливой – отдайте то, что хочет получить Спригган, - Хван специально оголил на свету шею, выдавая на ней татуировку, - так вы искупите свой грех и спасёте множество невинных жизней. ****       От пристального, испытывающего взгляда Уджина Феликс ощущал себя неловко. Он, словно страница от книги, лежал в руках внимательного читателя, который скользил по строкам, раскрывая замыслы, о которых даже парень не подозревал.       - Я же фокусник.       Уджин улыбнулся, почёсывая нос, и наклонился к Феликсу, заставляя испытывать его смутное беспокойство.        - Решайся. Тик-так. Тик-так, - брюнет склонял голову то к одному плечу, то к другому, - иначе мне придется рассказать…       - Нет! – Феликс резко поднялся, ударяясь коленями об стол.       - Чудненько! – вскочил Уджин следом, - Для начала встреться с разобщёнными кланами, с их новыми ведомыми, - он двинулся к выходу, разговаривая громче и громче, чтобы Феликс слышал, - но я тебя уверяю, без крови не обойдётся.       Феликс медленно опустился обратно на стол, подрагивая губами. Кто-то, приметив нервозность парня, спросил:       - Приказываете.       Но Феликс вскинул рукой, жестом велев замолчать.       - Придёт время, и мы избавимся от него. Он мне нужен, - озвучил неприятную для себя правду Ли, - он единственный, кто остался среди всех марионеток Тэуна, вот только ведёт он свою игру. Это может быть полезным.       - Мы вас поддержим.       - Да! Вы должны взять то, что по праву ваше!       По праву ваше.       Больше бегать не получится       - Да здравствует Спригган! – воскликнул сидевший в конце зала мужчина, вскидывая рюмкой Кровавой Мери над головой, - Да здравствует Спригган!       - Да здравствует Спригган!       - Да здравствует Спригган!       Люди массово поднимались из-за своих столиков, радостно вскрикивая. Они смотрели на Феликса, вторили ему одну и ту же браваду. Невидимый для остальных груз ответственности свалился на его плечи. Кажется, что Феликс сейчас задохнётся. Колкое чувство во всём теле подступило к самому горлу. Ли тяжело задышал, но никто не предал этому значение, продолжая возносить его до самых небес. Прямиком в Рай. Феликса окутал страх такой силы, что он умрёт сейчас прямо на месте. Тело разбивалось на осколки, лица окружающих превращались в ужасных монстров, которые вонзали в него свои клыки. Он инстинктивно потянул руки к ушам, сжимаясь во всём теле, тихонько шепча под нос: - «помогите».        - Да здравствует Спригган…       Хёнджин аккуратно обхватил запястье Феликса, не позволяя ему обличить уязвимость перед преследующими его страхами и болезнью, которая вновь дала о себе знать. Хван присел на корточки, как будто склонял голову перед королевской особой, и, успокаивая, погладил озадаченного парня по ногам.        - Почему ты здесь?        Теперь, когда действия Хёнджина стали не только непредсказуемыми, но и загадочными, сердце, которое считалось для Феликса навсегда утерянным, тронулось от смущения, вероломно проникая в каждый отдалённый уголок его спрятанного ото всех сознания. Мысли вновь начали бродить по светлым дорожкам разума, вынуждая уверовать в нечто ранее непостижимое.       - Разве слуги Бафомета не должны быть рядом со своей феей? – Хёнджин прижал ладонь Феликса к своему лицу, целуя костяшки его пальцев, - теперь я останусь здесь. Навсегда.