Кастлия Вагнер

«Я провожаю взглядом

Твой силуэт, что исчезает

В сумрачном тумане.»

Kalafina — Tsuioku.

Ничто не проходит бесследно. Ей стало это понятно уже на следующий день. Каждое сказанное наспех слово, каждое, на вид, малозначимое действие, каждое произошедшее событие — всё это, так или иначе, воздействует на людей и их окружение. Может, эти изменения и незаметны поначалу, практически неощутимы. Но они есть. Всегда. Меняемся мы, наше отношение к миру, люди вокруг, сама жизнь, в конце концов. Ничто не стоит на месте. Медленно подошла к своему завершению бессонная ночь, полная переживаний и раздумий. Протирая глаза и протяжно зевая, Элис спустилась на первый этаж. С кухни слышались стрекотание масла, звон посуды и прочая утренняя шумиха. Стоило пойти помочь матери с приготовлением завтрака. — Нет, я сама тут управлюсь, — с ласковой улыбкой отказалась Одри, стоящая возле чугунной плиты, от которой исходил сильный жар. Белый платок в бледно-голубую крапинку прикрывал её голову. Однако, девочка всё равно могла разглядеть выбивающиеся из-под него светло-русые пряди волос. Огорчённо вздохнув, Элис уже было развернулась, собираясь выйти во двор и подышать утренним свежим воздухом, но услышала внезапную просьбу матери накрыть на стол и, кивнув ей, как бы говоря: «Можешь положиться на меня», без промедлений побежала в гостиную, чтобы достать из серванта, стоявшего там, все необходимые тарелки, чашки и столовые приборы. На четырёхместный деревянный столик упала лёгкая, чистая скатерть. Поправив её, девочка аккуратно расставила посуду, соблюдая все известные себе правила сервировки. Всё это не заняло у неё много времени: совсем скоро она поспешила уведомить Одри, что закончила. — Спасибо за помощь, Эли, — отозвалась та, ненадолго отвлекаясь от готовки. Даже за такие мелочи она всегда её искренне благодарила. Прошло ещё несколько минут — женщина попросила дочку подмести крыльцо, а также сообщила, что завтрак почти готов. Поднеся руку к виску, будто бы отдавая честь своему командиру, девочка схватила метлу, одиноко стоящую в углу на пару с совком, и понеслась исполнять поручение. За эти двадцать минут с пробуждения ей даже почудилось, что жизнь вернулась в своё прежнее русло. Всё произошедшее накануне ненадолго забылось. Настолько привычным, уютным и безобидным было это утро. Что же вернуло её в суровую реальность? В коридоре она встретила брата. Застыла на месте, крепче сжав метлу в руках, и посмотрела на него с некоторым страхом во взгляде. На неё вмиг накатили воспоминания о всех его словах и действиях вчера на площади. Ей всё ещё было трудно принять тот факт, что всё это произошло не в кошмарном сне, а наяву. Словно игнорируя её присутствие, Гай прошёл мимо. Но разве могла Элис и дальше стоять в оцепенении и мириться с таким несправедливым отношением к себе? Нет! — Почему? — разворачиваясь к нему, обратилась к нему девочка жалостливым, обречённым голосом. Брат остановился, но ничего не ответил, лишь нервно сжал руки в кулаки. Из-за его нежелания с ней говорить она, чтобы всё-таки достучаться до него, спросила вновь: — Почему ты решил настроить всех жителей деревни против меня? Его ответ — молчание. Всё ещё не желая мириться с ним, девочка, повысив голос, выпалила: — Я же спасла тебе жизнь! Подействовали ли на него эти слова? Заставили ли хоть ненадолго задуматься о предательском поступке по отношению к ней? Нет. Так ничего и не ответив, Гай раздражённо, почти неслышно цокнул языком и пошёл дальше. С кухни вскоре донеслось, как он спрашивал у матери, что сегодня на завтрак. Непринуждённо и вполне спокойно. Такое чувство, для него вся эта сцена совершенно ничего не значила. А для Элис его столь открытое игнорирование — хлёсткая пощёчина, как будто напоминающая, что всё уже не будет таким как прежде. В окно с деревянной белой рамой пробивался дневной свет, который тем самым придавал помещению нужный комфорт, светлость и тепло. Множество полок, уставленных различной кухонной утварью; тумбы и прочие ящики, где хранились запасы зерна и круп, чистые сковородки и кастрюли; небольшого размера столик, за которым у них в доме было принято принимать пищу — в этой уютной комнатке сейчас собралось семейство Доннел с целью разделить вместе завтрак. Всё шло по привычному сценарию. Даже внешний вид кухни не поменялся. Однако, сильнее, чем когда-либо ещё в своей жизни, девочка ощущала напряжение, витавшее в воздухе. Атмосфера вокруг них стала невыносимо тяжёлой и давящей. Словно всем присутствующим было слишком сложно находиться здесь, не хотелось видеть лица остальных членов семьи и свободно говорить о том, о сём. Между ними определённо что-то сломалось. И осознавать, что она — причина всего этого, — Элис совсем не нравилось. — Завтра надо сходить на плантацию за свежими овощами, — непринуждённо, с лёгкой улыбкой на лице произнесла сидящая за столом мать. Решив разрядить обстановку, она заговорила на совершенно повседневную тему. — Прихвати с собой Гая, а то он всё равно без дела сидит, — не поднимая коротко выстриженной тёмно-русой головы, ответил ей отец, который сидел на соседнем стуле. Больше он ничего не сказал, продолжив есть из своей тарелки с едой. Вновь в комнате воцарилась напряжённая тишина. Но уже совсем скоро её прервал Гай, начав рассказывать последние новости, которые ему удалось услышать сегодня с утра пораньше от остальных жителей деревни. Внимательно слушая его, девочка хранила молчание, ковыряясь вилкой в еде. Признаться, аппетита у неё совсем не было. По словам брата, ночью умерла старая миссис Марч, которая пребывала без сознания последние пару дней из-за неожиданной встречи с тем самым таинственным монстром. При упоминании этой добродушной женщины Элис вспомнила, как та любезно зазывала её с Асией и Элиотом к себе на чай с яблочным пирогом. Конечно же, друзья всегда с охотой соглашались составить старушке компанию, побеседовать на разные темы и рассказать обо всех своих приключениях. Миссис Марч слушала их с превеликим удовольствием и также делилась историями из своей молодости. Такие приятные чаепития были пропитаны атмосферой уюта и блаженства. И, пожалуй, они навсегда теперь останутся в памяти девочки. Как и вкус того самого яблочного пирога, приготовленного с любовью и считающегося самым вкусным и нежным во всей Камилье. Сообщая данную новость, Гай говорил с сочувствием в голосе. Словно с помощью своих полных жалости к бедной старушке слов он пытался вызвать у сестры глубочайшее чувство вины. Да-да, между всеми его скорбящими речами и правда можно было прочитать следующий посыл: «Убедилась? Твоё нахождение в деревне опасно для жителей. Избавь нас от страданий. Покинь это место раз и навсегда». И он, несомненно, достиг самого сердца Элис, заставив ту корить саму себя ещё больше, чем прежде. С помощью своей магии она могла помочь миссис Марч и другим людям, находящимся сейчас в коме. Но вместо этого сидела сложа руки и позволяла количеству жертв расти. Разве это правильно? Как бы поступила на её месте Асия? Сразу же попыталась бы доказать всем жителям, что эта сила не опасна, не дрожала бы от страха, забившись в угол подобно испуганной мыши в клетке, боролась бы до конца, невзирая на слова других людей. Да, подруга бы незамедлительно выбежала на улицу, со всех ног понеслась бы к дому миссис Марч и сделала бы всё возможное, чтобы вырвать эту добрую женщину из лап смерти! Только вот… Элис не была Асией. Действию она предпочитала бесконечные и изматывающие раздумья, которые не могли её ни к чему привести. Пора бы ей уже взять себя в руки и сделать хоть что-то! Но девочка не могла начать. Боялась. Потому что рядом с ней теперь не было того, кто смог бы придать ей уверенности и подтолкнуть вперёд, вселив надежду на лучшее. Сейчас, как никогда раньше, она нуждалась в подруге, в её незаменимой поддержке, дельных советах и умении мотивировать. До Элис начало доходить, что без Асии она никогда не была на что-то способна. И это — весьма неприятное осознание. — Уже решила, когда покинешь деревню? — внезапно обратился к ней отец, возвращая тем самым ушедшую в раздумья девочку в реальность. Вздрогнув, та подняла на него свой испуганный взгляд. От ярко выраженной строгости на его лице её тут же со всех сторон пленили невидимые путы. Она с опаской ждала, когда кто-либо поднимет эту тему за столом, но в глубине души продолжала надеяться, что вчерашнее собрание на площади, письмо от главы деревни и приказ отправить её в Столицу — лишь плохой сон. На вопрос отца девочка была не в силах ответить: не знала, что должна сказать. Она не хотела уезжать. Тут — в Камилье, — её дом. Почему же ей велят покинуть его? Продолжавшемуся около минуты молчанию положила конец Одри. Кажется, она до последнего старалась держать себя в руках, но, в конце концов не выдержав, вскочила со своего места и набросилась с обвинениями на мужа: — Лоуренс! — женщина, нахмурившись, смерила его воинственным взглядом, — она же твоя дочь! Как ты можешь говорить подобное с таким равнодушием? Неужели ты хочешь отпустить её и бросить на произвол судьбы? Одри твёрдо решила отстаивать свою позицию до самого конца. Ничто уже не переубедит её и не заставит отступить. Даже если для победы ей потребуется выступить против всех жителей деревни, она была готова. Ко всему, что встанет на пути. Никому и ничему мать не позволит навредить дочери. Их ни за что не смогут разлучить. Они всегда будут вместе. Таков был её выбор. — Из-за неё нашей деревне грозит опасность, — сохраняя прежнее спокойствие, начал объяснять жене мужчина. — Ей придётся отправиться в Столицу, — сказав это, он слегка нахмурился; в его тоне проскользнули нотки недовольства, — хочется тебе этого или нет. Лоуренс всегда отличался холодной рассудительностью и умением рационально подходить к любой проблеме. И, видимо, сейчас ему совсем не нравилось, что Одри даже не пыталась посмотреть на ситуацию в Камилье с другой стороны. У неё было лишь одно на уме: оставить дочь подле себя. А думала ли она о всех тех людях, кто сейчас находился одной ногой в могиле? Конечно же, нет. — Только через мой труп! Она останется здесь! — яростно отказывалась соглашаться с ним женщина, качая головой. Она практически перешла на крик. Не хотела принимать правду и желала достучаться до мужа. — Почему ты даже не пытаешься понять мои чувства? — уже тише спросила Одри, опёршись о край стола руками и опустив голову. В этих её словах перемешались отчаяние и страх, голос у неё дрожал. Она очень хотела получить его поддержку, но он отказывался принимать её сторону. — Мне бы хотелось тебя понять, — признался тот, опуская взгляд, — но ты забываешь о правилах деревни, — мужчина замолчал на некоторое время, предоставляя Одри возможность поразмыслить над этими словами, но вскоре добавил в качестве напоминания: «Мы не имеем права перечить им». Ладонь женщины медленно сжалась в кулак. Весь их разговор вновь пришёл к обсуждению порядка, установленного в деревне, и к несправедливой системе, что строилась здесь на протяжении сотни лет. Но Одри для себя всё решила: она готова пойти против этих чёртовых правил ради Элис. Подобные аргументы её уже не переубедят. — Плевать я хотела на эти глупые правила! — стукнув кулаком по столу для подчёркивания своих слов, грозно воскликнула она. — Из-за них у нас всегда были только одни проблемы! — высказывая вслух все те мысли, что так хотелось озвучить вслух всю свою жизнь, продолжила говорить женщина. — Я тебя понял, — поднимаясь из-за стола, заключил Лоуренс. Он посмотрел на неё своим суровым, пронзительным взглядом, — для тебя одна жизнь важнее сотни других. В его последней фразе чувствовалась какая-то едва уловимая усмешка. И вызвана та, скорее всего, была тем, что мужчина был полностью согласен с последним утверждением своей жены. От этих правил и правда были только одни проблемы. Это осознавали все, однако никто не мог отважиться пойти им наперекор. — Да, важнее Элис для меня на свете никого нет. До вчерашнего дня. Потому что даже спустя столько лет Одри не сумела смириться с их несправедливостью. — Даже если сейчас ты сопротивляешься, тебе прекрасно известно, что это когда-нибудь произойдёт. Ты лишь тянешь время. Гнев женщины постепенно исчез, уступив своё место печали и безысходности. Она так хотела верить, что в конце концов муж встанет на её сторону и согласится сражаться вместе с ней, но… тот продолжал гнуть свою линию, судя лишь с точки рационализма. Такой уж он был человек. Поэтому на её глазах и выступили слёзы. По привычке муж подошёл к ней, чтобы утешить, но та, не давая даже прикоснуться к себе, оттолкнула его, отступая назад, и, обращая на него взгляд, полный беспощадного огня цвета янтаря, приказала убираться из этого дома. К счастью или к сожалению, тот не стал возражать, закрывая глаза на тот факт, что это, по сути, дом его семьи и он в нём законный хозяин. Почему же он пошёл на поводу у своей жены и согласился играть по её правилам, хотя и мог принудить её согласиться с решением главы деревни и заставить отправить Элис в Столицу? Наверное, потому, что поверил той решимости, что отражалась во взгляде Одри в тот момент. Ему показалось тогда, что она сможет всё изменить. Может, женщина этого не поняла в то утро, но он мысленно желал ей удачи, покидая кухню. Пусть пойти против правил деревни и было не в его силах, он всецело поддерживал супругу. Когда отец дошёл до входной двери, а брат, видимо, давно ждущий удобного момента убраться подальше из этого проклятого места, уже вышел на улицу, в коридор забежала Элис. Нагоняя мужчину уже в ту секунду, когда он собрался покинуть дом, она схватила его за руку и выпалила, взывая к нему со всей имеющейся у неё жалостью: — Папочка, не уходи! Пожалуйста, останься! Девочка вцепилась своими маленькими пальцами в его большую ладонь: не хотела позволить ему переступить через порог. Она слишком долго играла роль наблюдателя, боясь вмешиваться в спор родителей. Отчаянно пытаясь оборвать невидимые нити страха, сковывающие её намертво и не дающие сказать ни слова, Элис лишь смотрела на то, как на её глазах любимая семья раскалывается на две части. Поэтому сейчас, яростно разорвав эти невидимые путы, девочка была готова на всё, чтобы убедить отца остаться с ними. Это читалась в её взгляде, полном отчаяния и волнения, который она устремила на Лоуренса. И, кажется, в сей короткий миг Элис невольно начала вспоминать все те весёлые моменты, которые происходили с ними в прошлом. Например, как мужчина катал её на плечах. Она расправляла в стороны руки, представляя себя птицей, оглядывала всё вокруг заворожённым и восхищённым взглядом и радостно восклицала, что хотела бы научиться летать. Каждый раз отец отвечал ей: «Зачем тебе крылья, если у тебя есть я?». И они оба громко и искренне смеялись после этого. — Прости, Эли, — наконец ответил мужчина на её просьбу, — я не могу. Он правда раскаивался, что не мог остаться с дочкой и женой в такую трудную минуту. Заботясь об их будущем, Лоуренс решил следовать правилам деревни. Потому что, если только Одри откажется исполнять приказ главы деревни, наказание, которому впоследствии подвергнется вся семья Доннел, будет менее жестоким. Это были его последние слова. Сразу после этого мужчина открыл дверь и вышел наружу. И их дом опустел. Девочка отпустила отцовскую руку уже тогда, когда услышала из его уст: «Прости». Оно было пропитано глубоким сожалением.