Вопреки импринтингу

      Десять

      На улице Рю-де-Монаж в доме номер двадцать два на подоконнике стоял старенький радиоприёмник. Передавали французские хиты — любимая волна Аллена Линдэрмана. Окна были открыты и дом наполнился весенней свежестью и запахами распустившихся цветов. Стоя у окна, Аллен на дубовом столе мял тесто для лимонного тарта* и тихонько подпевал.       Оперевшись ручками о край стола, маленький Мэри заворожённо наблюдал за папой. Как эти утончённые руки с длинными пальцами и почти что прозрачной кожей умудрялись так ловко и сильно сжимать непослушное тесто и превращать его в самую вкусную в мире выпечку. Рот наполнялся слюной от одной только мысли об этой нежнейшей начинке, скрытой под шапочкой пушистой кисловато-сладкой меренги. Пироги Аллена были лучшими в округе. Вот только жаль, у них никогда не бывало гостей. Поэтому Аллен, идя на рынок, сам частенько раздавал свои кулинарные шедевры соседям.       Поход за продуктами доставлял Мэри особенное удовольствие. Маленький омега обожал разглядывать прохожих, лавки и дома, хотя папа постоянно его одергивал — неприлично. Но Мэри раз за разом ослушивался. Любопытство было сильнее. Ведь сколько всего интересного можно было увидеть только на рынке!       Сезонные овощи и фрукты на прилавках томились в ожидании своих покупателей. Спелые, полные сока и мякоти они ждали своего часа, чтобы стать томатным супом или полным витаминами завтраком. А налитые ягоды с местных ферм были идеальным украшением любого десерта. На рынке — сердце Этреты можно было попробовать сыры всевозможных форм и видом, колбаски с добавлением специй и фруктов, купить медовую нугу, ароматного хлеба, а за ложку душистого прозрачного меда можно и душу отдать. Вот слева месьё Арчибальдо торгует свежими мясом и птицей со своей фермы, а справа мадам Ришар продаёт лавандовое мыло нежно сиреневого оттенка. А каких невероятных цветов ткани продавала мадам Фреэль! Традиционные прованские желто-красные или жёлто-синие хлопковые или льняные лоскуты волнами раскинулись по прилавку. И конечно же главный напиток всей страны — вино. А Прованс стал королем в прекрасных розовых винах. Какой житель Этреты не пропускает бутылочку за обедом или ужином.       Идя за Аленом, Мэри только и успевал ловить незабываемые ароматы и виды. Ещё он поглядывал на папу, ведь сейчас Аллен улыбался. Нет, это была не та сдержанная или ласковая улыбка, которой он одаривал его дома. Это улыбка была предназначена каждому на рынке, всему миру, а главное самому себе. Голубые глаза светились, походка была легка, и омега даже распустил золотистые локоны, рассыпавшиеся крупными волнами по плечам, чего он почти никогда не делал.       Если отец не ждал их дома, то они не торопились.       В этой обыденности Аллен полностью растворился. Мэри подметил, кажется, папа доволен и весел. Омега разговаривал с каждым лавочником, неторопливо выбирал овощи и фрукты, пробовал, нюхал и взвешивал в руке. Он раздавал соседям и знакомым выпечку, обменивался новостями и порхал дальше. Единственное, чего не понимал Мэри, почему им вслед всегда смотрят с какой-то грустной полуулыбкой. А вот одинокие альфы, а иногда и женатые всегда ему улыбались. Но именно с ними Аллен разговаривал меньше всего. Мэри не раз слышал, как незнакомцы одаривали папу комплиментами и смотрели на него как на что-то недостижимое, словно на мечту. Мэри знал, что его папа притягивал к себе людей. И дело не в природных данных, хотя невозможно было отрицать его очевидной красоты — стройных длинных ног и миловидных черт лица. Просто он был со всеми так добродушен, внимателен и искренне старался помочь советом.       Мэри унаследовал от Аллена гибкий стан и черты лица, а вот цвет глаз и волос достались ему от отца. Маленькой омеге они казались и в половину не такими красивыми как у папы. Красота Аллена была абсолютной. Наверное, поэтому их отце не любил, чтобы Аллен ходил куда-то один и уж тем более общался с альфами. Он просто так заботился о своём драгоценном супруге. Мэри часто слышал, как отец признаётся папе в любви. Вот только с каким-то надрывом.       Гюстав Линдерман — служил на шхуне под названием «Счастливая» у местного предпринимателя, занимающегося рыболовством. К сожалению, в последнее время судно не оправдывала своё имя. Поэтому, чтобы получить хороший улов и плату, Гюставу с другими альфами приходилось уходить в море на несколько дней. Когда-то у него было свой люгер* — «Мэри». Альфа обожал свой скромный кораблик, доставшийся ему от отца. Так Гюстав стал рыбаком в третьем поколении Линдерманов. Он знал все местные рыбные места, где какая особь обитает и когда идёт на нерест. Дома у них одна из стен была полностью завещана удочками, поплавками, разного вида приманками и конечно же чучелами рыб.       Больше люгера Гюстав любил только Аллена. Они встретились в душный июльский день на берегу Этреты. Гюстав только вернулся из моря, а Аллен прогуливался по набережной. Больше они не расставались. Истинная любовь, нерушимая связь. И всегда лотерея. Никогда не знаешь, кто может оказаться твоей истинной парой. Что это может быть за человек, какие у него стремления и мечты, какие недостатки и проблемы? Чтобы там не было, ты больше не властен над собой.       Родители Аллена были против их союза. Где это видано, Аллен — в чьих жилах течёт кровь бывшей аристократии, добрый, открытый юный омега с прекрасным образованием и простой сын рыбака — грубый и неотёсанный альфа, да ещё и безумно ревнивый. Но никто не может противиться импринтингу. Никто не имеет права ему мешать. Так через полгода двадцать четвёртого октября они сочетались браком в местной церкви на холме.       Аллен с Мэри поднимались по узкой мощёной улочке к дому. Старший омега нёс большую плетёную корзину, набитую вкусностями. Свежими фруктами, зеленью, красными помидорами, лиловыми кабачками и спелой клубникой. Мэри держал папу за свободную руку и не умолкал: «А что это за башня?», «А зачем там колокол?», «А почему эти цветы распускаются только весной?», — у юного омеги было много вопросов, а у Аллена всегда были ответы. Мэри казалось, что у папы энциклопедия в голове.       Когда они почти подошли к дому, Аллен посмотрел на сына и спросил:       — Давай занесём оставшиеся куски пирога Сорели? — и улыбнулся.       — Конечно! — отозвался Мэри.       Супруги Сорели владели местными виноградниками и производили собственное вино, которое продавали в маленьком винном магазинчике на первом этаже. Их сын — маленький альфа Ноэль Сорели был лучшим другом Мэри. Они частенько играли вместе на общей улице и ходили в одну школу.       — Ты, наверное, соскучился по своему другу?       — Ага.       Они прошли ярко синюю вывеску винного магазина и постучали в дверь за углом. Через минутку им открыл Эдгар Сорели — высокий с густыми усами и добрыми глазами альфа.       — О-о-о, Ален, Мэри, рад вас видеть.       — И мы тоже рады вас видеть, вот принесли пирог, — Алена вынул из корзинки завернутые кусочки в бумагу.       — Твои пироги самые лучшие, — благодарно принял Эдгар, — проходите, Николь на кухне готовит обед, а Ноэль в саду.       Мэри тут же сорвался с места и побежал через сквозной коридор с яркой плиткой во внутренний дворик.       — Сорванец, извините.       — Ничего, ему полагается быть таким. Ну, проходи, — Эдгар пригласил в дом.       И Аллен вошёл.       Пока омеги сплетничали на кухне, Мэри и Ноэль играли в лимонном саду. Когда прятки и салочки надоели, Ноэль решил немного похвастаться:       — Родители купили мне воздушного змея, — показал маленький альфа новую игрушку.       — Ого-о-о, здорово, — слегка завистливо затянул Мэри и взял змея в руки.       И действительно, воздушный змей был чудесен. Яркий, в форме попугая, с разноцветными ленточками вместо хвоста.       — Пойдем запускать завтра после школы?       — Не знаю…       Мэри неохотно отдал змея обратно. Такую игрушку ему вряд ли когда-то купят. Отец и так ворчал, что его балетная школа обходится слишком дорого. Поэтому единственной возможностью поиграть с чудесным воздушным змеем была завтра. Мэри уже представил, как бежит, а воздушный змей на ветру поднимается всё выше и выше и парит в голубом небе, словно пролетающая птица. Но завтра возвращался отец, а он, мягко говоря, не одобрял их дружбу. Он вообще мало чего одобрял.       — Жалко, — расстроился Ноэль, — ребята из класса хотели пойти и опробовать его сегодня, но я отказал, сказал, что хочу сначала поиграть с тобой.       — Спасибо, — Мэри улыбнулся и его глаза засветились признательностью.       Маленького омегу тронул эта преданность и польстило, что Ноэль обществу таких же альф, как он, предпочёл его общество.       — Я буду ждать тебя на скалах возле церкви, приходи после уроков. Дома, если что, скажешь, что тебя задержала миссис Рюэль.       В отличие от Мэри у Ноэль было много друзей. Ноэль был общительным и открытым мальчиком, к которому тянулись другие ребята. Мэри очень ценил и уважал Ноэль за эти качества, а главное, за его верную дружбу. Несмотря на его большой круг общения, Ноэль всегда выделял Мэри и их времяпрепровождение ставил на первое место. А вот Мэри было трудно назвать таким же отзывчивым другом. Но причиной тому скорее был его строгий отец и загруженность в балетной школе, а не его желания. Будь у него больше времени, он бы с удовольствием играл с Ноэлем целыми днями. Прятки, догонялки, ловля бабочек в поле, запускание воздушного змея, строительство песочного замка. Он с удовольствием играл бы и с другими маленькими альфами в компании Ноэля. Мэри обожал лазить по деревьям, играть в классе в гляделки или в камушки. Этого отец не одобрял ещё больше.       — Мэри, Мэри.       Аллен появился в дверях:       — Мэри, идём домой, пора обедать, — омега улыбался, ему очень шла его улыбка.       — Ладно, до завтра, — Мэри стал поднимать с корточек и Ноэль схватил его за запястье.       — Обещаешь прийти? — тихо спросил альфа.       Большие карие глаза с такой надеждой смотрели на омегу, что Мэри не смог отказать:       — Обещаю, — шепнул он.       Друзья улыбнулись друг другу на прощание и Мэри побежал к папе.       Семья Сорели была любезна и в знак благодарности за выпечку подарила бутылку их вина.       — Заходите ещё, — сказал Николь, стоя в дверях.       — Конечно, — отозвался Аллен и помахал на прощание.       Перейдя мощёную улочку, они прошли ещё немного и оказались возле своего дома. Дверь оказалась не заперта. Гюстав уже вернулся и сидел за столом с опустошённой бутылкой виски.       — Где вы так долго шастали? Я устал вас ждать.       Его глаза из-под чёрных густых бровей нездорово поблёскивали, а прищур был недобрым.       — Мы ходили на рынок за покупками, — как ни в чём ни бывало ответил Ален и посмотрел на сына, — Ну, иди поиграй, пока я накрываю на стол.       В любое другое время Мэри остался бы помочь, но в нетрезвом состоянии отец пугал его. Поэтому Мэри на ватных ногах стал медленно подниматься к себе по лестнице.       — Что это ещё такое? — недовольно спросил Гюстав, указывая на бутылку вина.       — Это подарок от семьи Сорели, за мои пироги, — ответил Аллен, разбирая корзину.       — Что, опять ты шляешься по чужим домам? Сколько раз я говорил про это? Можно подумать им нечего есть. А ты вместо того, чтобы заниматься благотворительностью, лучше бы дома сидел, и как верный омега ждал своего мужа, — Гюстав стукнул по столу.       Аллен и носом не повёл. Прошли те времена, когда он от любого резкого слова или действия мужа вздрагивал.       — Ты же знаешь, я просто…       — Что ты просто? — Гюстав вскочил и схватил Аллена за плечо.       — Я просто пытаюсь поддерживать добрососедские отношения и не более.       — Мне ты можешь не заливать про добрососедские отношения. Ну, признавайся, чем ты занимался с этим виноделом?!       — Гюстав, прекрати, не оскорбляй меня своими низменными догадками.       За годы Аллен научился отвечать спокойно и без эмоций, но так и не привык к оскорблениям. Он будто находился в каком-то глубоком сне и никак не мог проснуться. Ведь он помнил, как Гюстав говорил, что он самый светлый и прелестный омега на земле. И хоть он до сих пор говорил, что любит, однако, это были уже не те признания.       — Что? Это я-то тебя оскорбляю? — Гюстав закипал, лицо его краснело, а вены на лбу начали вздуваться. — Это ты черт возьми где шляешься, пока я на работе! И берёшь Мэри с собой, он совсем как ты. Вырастет будет такой же…       — Ты не в себе! — резко, но холодно перебил его Аллен. — Тебе нужно проспаться.       Мэри сидел у себя в комнате на ковре и пытался рисовать, но ничего не выходило. Вот на бумаге появился домик, овечка, собачка, но Мэри не мог расслабиться. Он отчаянно пытался заняться рисованием, но невольно прислушивался к нарастающей ругани внизу.       Вот папа говорит спокойно и чётко, а отец всё больше и больше закипает. Такое ледяное спокойствие Алена выводило Гюстава из себя. В какой-то момент Аллен вскрикнул и Мэри тут же бросив карандаши закрыл ладонями уши и сильно зажмурился. «Нет, нет, нет, пожалуйста…», — повторял про себя Мэри. Он этого не вынесет. Сколько он уже видел украдких слёз папы, сколько синяков на его запястьях и шее, которые тот старательно прикрывал одеждой. А как иногда из родительской спальни доносились мучительные сдавленные стоны и нетрезвый голос отца.       Безумный взгляд отца пугал Мэри, его буйное состояние заставляло маленького омегу сжиматься и замирать на месте. Но он никогда его не трогал. Гюстав только говорил: «Не будь как твой папа», и Мэри всегда отвечал заученный ответ: «Не буду». Мэри сколько себя помнил, наблюдал эти припадки бешенства отца, за которыми через день или два неизменно следовали мольбы о прощении. Гюстав стоял на коленях перед Алленом, умолял простить и даже плакал. Он был не в себе, не ведал что творил, всему виной проклятый виски, да он больше не в жизнь не возьмёт эту дрянь в рот. Аллен, его милый светлый омега, да-как он только посмел его обидеть, поднять руку, быть грубым и оскорбить. Мэри видел, как папа в эти моменты смотрел на отца всегда с каким-то сочувствием и жалостью. На мгновение голубые глаза теплели, становились безмятежный, но потом снова тускнели. «Прекрати, я всё понимаю», — отвечал Аллен. — «Вставай, мне не за что тебя прощать». Гюстав поднимался и крепко прижимал к себе Аллена, а тот обвивал его шею в ответ.       Для маленького Мэри эти моменты были самыми счастливыми. Он чувствовал, что сейчас родители овеяны ореолом гармонии. Ближайшие несколько дней воцарялись тишина и умиротворение. Тогда Мэри начинал чувствовать, что его семья ничем не отличается от семьи Ноэля, где все друг с другом ласковы.       Но потом всё повторялось вновь.       Отношения родителей были загадкой для Мэри. Но, кажется, суть он уловил — главное покается.       Он так сильно сжимал ладошками уши, чтобы не слышать новой порции оскорблений от отца и того, как не выдержав, папа начинал надрывно доказывать, что он порядочный супруг. Не слышал звук пощёчины и всхлип. А затем как скрипят деревянные ступени под тяжёлой походкой альфы.       Дверь в его комнату открылась и на пороге возник раскрасневшийся, тяжело дышащий отец. Он в два шага преодолел расстояние между ними и отодрал одну руку от уха Мэри. Перепуганный и без того омега, в страхе замер и боялся поднять глаза.       — Ты ведь не будешь таким же как твой папочка?! Не будешь?! Ну, отвечай! — рявкнул Гюстав и дёрнул Мэри.       — Не-не-нет, — заикаясь произнёс Мэри. — Не буду… — слёзы хлынули у него из глаз.       — Обещай! Обещай мне, что не будешь такой же шлюхой как твой папочка!       — Нет, нет, нет, — в отчаянии закричал Мэри, — я не буду, не буду, не буду!       Мэри тяжело и надрывно дышал. Запястье болело, слишком сильно его сжимал Гюстав. Такая тоненькая ручка в огромной лапе взрослого альфы.       — Ты ведь не хочешь меня разозлить?! Ведь не хочешь!       — Нет! Нет, нет…       Мэри вскочил с постели, всё повторяя: «Нет, нет, нет…». Грудь буйно вздымалась, а по щекам текли слёзы.       Темно, тюль развивается на ночном ветру, а комнату освещает лишь слабый лунный свет.       Сон. Это всего лишь сон о его детстве. Понемногу Мэри успокоился и перевёл дыхания. На подрагивающих ногах он встал с постели и взял стакан воды со столика. Подойдя к окну, он посмотрел на дом напротив.       Свет не горел. Хозяева по Рю-де-Монаж в доме номер тридцать два спали. Мэри привалился к прохладному косяку и выдохнул.       Дурацкий сон, отец уже как пять лет мёртв. Пристрастие к виски его сгубило. Однажды вечером изрядно надравшись, он как обычно устроил скандал, а затем отправился на набережную. Был сильный прилив. Рыбак в третьем поколении утонул в родных водах. Мэри помнил, в каком трауре тогда был папа. Маленький омега не понимал его терзания, ведь отец был настоящим тираном. Аллену нужно радоваться, что он наконец освободил их от своего существования. Но на Аллене не было лица. Омега стал выглядеть ещё более несчастным, чем, когда терпел от своего мужа побои и оскорбления. Как бы там не было, постепенно всё по-своему наладилось. Аллен продавал выпечку на местном рынке и мало по мало им хватало и на жизнь и на то, чтобы оплатить балетную школу Мэри. А Мэри теперь мог не бояться и играть со своим лучшим другом…       Другом?       «Я поставлю тебе свою метку, мы поженимся и у нас будет своя семья. Разве не замечательно?»       Мэри вновь вздрогнул.       Нет, этому не бывать. Он не повторит судьбу папы. Он уже все знает об этих высоких истинных отношениях. Он не какое-то животное, чтобы слепо следовать импринтингу. Он сам распоряжается своей судьбой. И только он будет решать, где и с кем ему быть, кого любить, за кого выходить замуж, и выходить ли вообще. У него были грандиозные планы на будущий год, он поступал в Академию искусств в столице. Мэри знал, что там оценят его природные данные, его старания и талант. Он будет усердно трудиться и достигнет самых высот на балетной сцене. И никакой импринтинг ему в этом не помешает!