Холодный свет

      С той ночи что-то изменилось. Что именно – Ева сама пока не понимала до конца, но было совершенно очевидно, что изменения в первую очередь коснулись её организма. И не сказать, чтобы она была этому рада.       Прежде не склонная к сантиментам, - по крайней мере, не настолько! - Ева обнаружила в себе способность расплакаться в любое время в любом месте по несущественной причине, будь то разбитая чашка, песня по радио или бродячая кошка с выводком котят. Меланхолия одолевала её, даже когда повода грустить не было вовсе.       - Соринка в глаз попала, - говорила она и отворачивалась, если кто-нибудь замечал за ней нечто странное.       Упадок сил, сонливость, головокружение и волчий аппетит в придачу, само собой, не добавляли оптимизма. Вычитав в модном журнале статью про сезонную нехватку витаминов, девушка только отмахивалась от своего состояния. Большую часть её мыслей по-прежнему занимал Адольф. Днём и ночью она шестым чувством ощущала грозящую ему опасность. Днём и ночью прокручивала в голове ужасные сцены возможной расправы над любимым, сейчас или потом, когда удача отвернётся от национал-социалистов. Страшно подумать, какое это рискованное дело – политика! Хуже и опаснее, наверное, только война, но ведь Ади воевал и вернулся живым, стало быть, худшее позади. А если... Нет, нет. Так нельзя! Надо фокусироваться на хорошем. Правда на нашей стороне, поэтому бояться нечего.       Каждое утро, закрывшись на защёлку в ванной, Ева проглатывала крошечную таблетку противозачаточных. Это быстро вошло у неё в привычку, несмотря на то, что они с Гитлером практически не виделись. С начала года любовник навещал её всего один или два раза, и редкие часы вдвоём пролетали так незаметно, что она едва успевала насладиться им.       А теперь, ко всему прочему, ещё и задержка менструации. Девушка в растерянности, с растущим отчаянием смотрела на календарь, в котором обычно отмечала наступление критических дней. Производя в уме нехитрые подсчёты, она неизменно возвращалась к той декабрьской ночи покушения – с тех пор прошло немало времени, и что-то наводило Еву на подозрения, что именно тогда, с головой отдавшись страсти, они допустили осечку. Пытаясь понять, так ли это на самом деле, она стала больше прислушиваться к себе, и каждый раз, как ей казалось, находила всё новые подтверждения своему страшному открытию.       - Ты стала такая полненькая, просто загляденье! - Однажды похвалила её фигуру мать, как и все люди старшего поколения, противница диет и новомодных стандартов красоты.       Каких усилий стоило Еве выглядеть спокойной в тот момент! Три часа кряду после того неосторожного замечания она билась в немой истерике, сжимая зубами одеяло, чтобы родители не слышали её стенаний. Никто не предупредил её, что бесконтрольный приём гормональных препаратов ведёт к полноте и многим другим опасным последствиям. Имея нулевые познания в медицине, Ева и слов-то таких не знала, полностью полагаясь в этом вопросе на старшего любовника, а тот, как водится у мужчин, меньше всего заботился о её здоровье, когда подсовывал девушке сие чудодейственное средство, ранее испытанное на её предшественницах.       Подозревая у себя беременность, Ева хуже переносила одиночество. Из старших ей было не с кем обсудить свою проблему, а те несколько подруг, которым она могла доверять, в силу неопытности всё равно не являлись советчицами. Из-за этого Ева ещё сильнее скучала по Адольфу и в то же время боялась встречи с ним. Мысль о том, что он, вероятно, бросит её, узнав о случившемся, разбивала бедняжке сердце. Даже если попытаться скрыть, он непременно узнает, потому что между ними существует особая связь, Ева уже не раз убеждалась в этом!       Так, за делами и заботами, в тревоге миновал январь. По будням Ева пыталась отвлечься работой, в субботу вечером, впрочем, без всякого удовольствия посещала танцы. Комплексы по поводу лишнего веса, преимущественно надуманные, страх привлечь к себе, испорченной, внимание и тем самым породить сплетни, апатия и грусть, потому что Ади не писал и не звонил, заставляли её простаивать в сторонке, пока остальные плясали до упаду.       Приближался ежегодный февральский карнавал – вся городская молодёжь с нетерпением ждала этого дня, но фройляйн Браун, ещё недавно любившая от души повеселиться заводила и хохотушка, впервые с безразличием отнеслась к выбору наряда и подготовке к празднику в целом. Вскоре её ждало не менее знаменательное событие: в следующую субботу Еве исполнялось двадцать лет, и хочешь не хочешь уже сейчас приходилось задумываться о том, где и с кем она проведёт этот день.       По настоянию отца, наученного послевоенной инфляцией, дни рождения в семье игнорировались, а учитывая градус напряжения между ней и родителями, имениннице совсем не улыбалось торчать дома, ловя на себе косые взгляды в атмосфере холода и вражды.       - Двадцать, двадцать... - Ложась спать накануне, в задумчивости повторяла она, точно пробуя новую цифру на слух.       Всё гадала, много это или мало? В детстве этот возраст казался чем-то недостижимым, заслуживающим уважения, а двадцатилетние девицы – взрослыми умудрёнными жизнью женщинами. Но с высоты своих двадцати Ева могла с уверенностью сказать, что не знает о жизни ровным счётом ничего и страшится её, особенно теперь, когда внутри неё самой, возможно, зреет новая жизнь.       Шестого февраля с раннего утра Мюнхен завалило снегом. Еву разбудил доносившийся со двора стук лопаты – это дворники чистили тротуар, на все лады ругая зиму. Подбежав к окну, она раздвинула занавески и на мгновение зажмурилась, ослеплённая белизной вокруг. Крыши домов, улицы, деревья и автомобили, шляпы прохожих – всё утопало в снегу, и снег продолжал сыпать с неба в свинцово-серых тучах, низко висевших над городом.       Ну, вот и наступил твой день, старушка, усмехнулась Ева про себя, прижавшись носом к заиндевевшему стеклу. Эта шутка была очень в духе Адольфа. Принимая поздравления ко дню рождения, тот вечно бурчал что-то про сыплющийся от старости песок. В двадцать лет было легко подражать ему, не замечая скрытый мрачный смысл таких шуток.       Интересно, вспомнят ли о ней сегодня? Долгое время Ева мысленно готовила себя к тому, что в её день рождения, как и в большинство других дней, Гитлер будет страшно занят, и звонка от него, а тем более приглашения на свидание, ждать не стоит. Она же умная девочка, всё понимает, и не станет расстраиваться по пустякам. Но любящее сердце до последнего продолжало надеяться на пусть небольшую, но полную тепла весточку, какими он в изобилии засыпал её в первые месяцы знакомства.       Досадная перемена в отношениях Гитлера и Евы произошла ровно в тот момент, когда девушка решилась подарить ему себя. Казалось бы, этот важный шаг сделает их ближе друг другу, и недоверию, психологическим сложностям просто не останется места. Однако, проявляя лучшие свои качества наедине, внимательный и чувственный любовник, Адольф неожиданно начал сторониться её на людях, выказывать равнодушие, а подчас и пренебрежение, случайно встречая Еву у Гофмана, так что ни о каком флирте, угощениях и воскресных прогулках уже не могло быть речи.       Но хуже всего Ева чувствовала себя, видя, как он учтив и мил с другими женщинами. Его чисто австрийский шарм и магнетизм распространялись на кого угодно, кроме неё. Улыбки, подмигивания, комплименты и поцелуи рук он расточал всем дамам без разбору, нисколько не боясь ранить обделённую вниманием подругу, которой оставалось лишь тихо вздыхать в углу.       Впрочем, она ни разу не посмела упрекнуть любимого даже в мыслях. Что я делаю неправильно? В чём моя ошибка? Тщетно ломала голову Ева, наталкиваясь на стену безразличия там, где рассчитывала получить нечто противоположное, и при этом ощущала себя так, словно на неё опрокинули ушат ледяной воды.       Кому захочется справлять своё двадцатилетие, гипнотизируя молчащий телефон? Ева торопилась улизнуть из дому, прежде, чем уныние и чувство ненужности овладеют ею окончательно. Фриц Браун заметил и трактовал это по-своему, не преминув обвинить дочь в неблагодарности и чересчур праздном восприятии жизни, а когда она ушла, с упрёками накинулся на жену:       - Узнаю твоё воспитание! Твоя бесхарактерность, Фанни, погубила наших девочек! Вот и получай теперь... Опору в старости... Вырастили на свою голову!       Под оболочкой якобы флегматичного темперамента Ева глубоко и остро переживала каждый отцовский выпад против себя. Ничуть не меньше, чем раньше она нуждалась в родительской любви и одобрении, но почему-то все попытки заслужить эту самую любовь оборачивались провалом, а отчуждение росло, как если бы они были посторонними людьми.       Всё чаще Ева сбегала куда глаза глядят, чтобы просто побыть одной. Зрелый любовник, возможно, отчасти восполнял нехватку общения с отцом, но поскольку и в этих отношениях наметился раскол, девушка свято верила, что проблема в ней, и все шишки сваливала на себя, гадкую.       Единственным лучом света для Евы в тёмной пучине страхов и сердечных терзаний, стала Герда. Милая Герда, её родная душа, с которой они были неразлучны с самого детства, оставалась одинаково преданна и добра к ней в хорошие и плохие времена. Вот почему предложение погостить у Остермайеров Ева приняла без колебаний, а чтобы не создавать домочадцам Герды лишних неудобств, сразу предупредила богатую на выдумки подругу, что не потерпит пафосных торжеств в свою честь.       Хотя дом, куда теперь по снегу направлялась Ева, стоял на соседней улице, всего в нескольких минутах ходьбы от Браунов, и с виду ничем не отличался от остальных, Остермаеры жили бедно, во всяком случае, беднее, нежели семья учителя – всё потому, что отец Герды, простой рабочий, от зари до зари ишачил на крупном предприятии, где и без того небольшое жалование поступало с задержками, а в иные месяцы не поступало вовсе, и тогда семейство перебивалось с хлеба на воду. Так было, по крайней мере, пока Герда и Ева были детьми.       "- Разве это бутерброд? Тут даже нет сливочного масла... - Вздыхала Герда, когда, сидя на школьном дворе, девочки разматывали свои узелки со снедью, которые им обычно давали с собой к завтраку.       - А вот и неправда! Подними к солнцу, посмотри хорошенько. Видишь? Блестит! - Со свойственной ей очаровательной наивностью бросалась утешать подружку Ева, а сама при этом украдкой подсовывала Герде то яблоко, то кусочек колбасы, как и поступают настоящие друзья. Герда же взамен неоднократно выручала её с уроками."       В учебном году они проводили много времени вместе, помнится, даже сидели за одной партой. Товарищество, основанное на детских играх и забавах, быстро переросло в привязанность. Пока у Браунов бушевали скандалы, Ева была частый, а главное, желанный гость в доме подруги. Здесь, невзирая на скромную обстановку и стеснённость в средствах, её всегда принимали как родную. А фрау Остермайер – по-матерински заботливая к ней, удивительно моложавая улыбчивая женщина в цветастом с заплатками фартуке, была в глазах маленькой Евы идеалом матери и жены.       Что правда, то правда. Сплочённость этой семьи поистине заслуживала восхищения, учитывая невзгоды, через которые ей пришлось пройти. Ева, безусловно, любила свою семью, любила своих сестёр, но иногда ребёнком могла помечтать о том, как было бы замечательно, если бы родители Герды по мановению волшебной палочки удочерили и её!       - Правда? Ну что же, я счастлива слышать, что тебе у нас хорошо, - Герда в который раз за вечер прижалась губами к щеке Евы, дабы остановить поток благодарностей, смущавших её.       - Не томи, рассказывай, как дальше дело было. Что он тебе ответил?       Вопреки многочисленным протестам именинницы, стараниями дорогих ей людей праздник всё же состоялся, и состоялся на славу – с тортом и свечами в нём по количеству исполнившихся лет, с громкими тостами, песнями и плясками под бокальчик vino della casa. А когда почти всё было выпито и съедено, шутки, болтовня иссякли, умолк на тумбочке патефон, огонь в очаге затрещал ярче и снежная мгла сгустилась за окном, старшее поколение заторопилось ко сну, тактично предоставив двум молодым девушкам возможность посекретничать.       Как водится в таких случаях, у Евы только и речи было, что о Гитлере, начиная от его неисчислимых внешних достоинств и заканчивая редкими достоинствами духа, известить о которых Герду она считала своей обязанностью, чтобы подруга могла порадоваться её выбору вместе с ней. Ни с кем, кроме Герды, она не позволяла себе такую откровенность, и точно знала, что Адольф не одобрил бы этого, но чувства настолько переполняли её, что молчать в разговоре с лучшей подругой было бы пыткой. Над всеми ранее интересовавшими Еву темами теперь властвовала потребность всё время говорить о нём.       Придвинувшись вплотную к уху Герды, она неслышно зашептала что-то, что вызвало взрыв смеха у них обеих, затем девушки многозначительно переглянулись и снова засмеялись с известной долей кокетства, ибо беседа явно вышла за рамки дозволенного.       - Сдаётся мне, дорогая, ты по уши втюрилась в него, - заметила Герда, ласково потрепав её по волосам.       - Что, правда? Сильно заметно?       Ева покраснела, но отвечала достаточно вызывающе, не желая демонстрировать уязвимость. А потом вдруг заключила подругу в объятия, такие крепкие, что у той перехватило дыхание, и, снова понизив голос до шёпота, сказала совсем другим, печальным тоном, как будто речь шла о неизлечимом заболевании:       - Да, Герда. Я так люблю его, что не смогу жить...       - Перестань. Не драматизируй, - не дала ей договорить оптимистически настроенная Герда, через минуту осторожно отстранив от себя и пристально вглядевшись в поникшее лицо напротив:       - Или... У тебя что-то случилось, о чём я не знаю? А, Евхен? Я же по глазам вижу – случилось. Ты сегодня прямо сама не своя.       На время праздничного уикэнда Ева дала себе слово держаться как ни в чём не бывало, ничем не выдавая точившего её исподволь беспокойства. Менструация не наступила в положенный срок. Тяжесть в груди, тошнота по утрам и в течение дня, подозрительные высыпания на коже стали её верными спутниками. До сих пор она делилась с Гердой лишь позитивной стороной их отношений, многое приукрашивая, и сама жила в самообмане, но как решиться рассказать целомудренной подруге о постигшей её беде, – не знала, хотя открывшись, наверняка почувствовала бы толику облегчения.       - Да нет, всё нормально, - вяло попыталась отговориться она, пряча глаза, но уже понимая, что объяснений не избежать.       - Просто поссорилась с домашними. Отец накричал на меня... Ты же знаешь, ему только дай повод придраться. А мать, как попугай, повторяет за ним любую ерунду. Слушать тошно! А ещё... ещё...       Она запнулась; заранее подготовленные слова вылетели из головы. Ева в ужасе закрыла лицо руками, сделав глубокий вдох. Если сейчас спасовать, что же будет, когда придётся во всём признаться ему? А ведь придётся! Рано или поздно...       - По-моему, я беременна, Герда. Да точно говорю, все признаки уж налицо. Он об этом, конечно, ни сном ни духом... Но дальше скрывать, сама понимаешь... Ох, что будет, что будет! Видно, вот она, расплата за грехи.       Ева думала, что вот-вот даст слабину и расплачется, ещё раз осознав всю безысходность своего положения. Однако глаза оставались сухими, по-видимому, к этому моменту выплакав большую часть слёз. Тут не плакать нужно, а действовать, прочла она по лицу вмиг посерьёзневшей Герды.       - Родители знают?       - Что ты! Я похожа на самоубийцу? - Ева невесело хохотнула, поёжившись от одной перспективы такого разговора.       Нет, уж лучше сразу – с моста в реку! Или петлю на шею. Всё равно отец прибьёт её, дознавшись о её связи с мужчиной, и с каким мужчиной! Имя Адольфа Гитлера в доме Браунов было под запретом, ибо, как и два года назад, по необъяснимой причине вызывало приступ ярости у главы семейства. И политические противоречия в данном случае играли отнюдь не решающую роль.       - Герда, милая, я ума не приложу, что делать, когда Адольф меня бросит. А он бросит, если узнает. Мы с самого начала договаривались, что...       - Ну знаешь! Вместе заварили эту кашу, вместе будете и расхлёбывать.       - Ты на что это намекаешь?       Внутри Евы всё похолодело. Герда ступила на опасную территорию. Критиковать Адольфа, самого лучшего, самого честного и храброго человека на Земле, в её присутствии было равносильно игре с огнём.       Руководствуясь благими побуждениями, Герда продолжала, не обратив на реакцию подруги внимания:       - Да на то, что в случившемся есть и его вина! По справедливости он должен жениться на тебе, если не хочет скандала.        - Господь с тобой, Герда, я не собираюсь шантажировать его ребёнком! Не хочу ему проблем, нет-нет, мне от Ади ничего не нужно! - В страхе замотала головой она, не желая даже слышать о таком. - Наверное, расстаться будет правильно. Вопрос в другом, как жить без него...       Девушки помолчали, глядя в огонь, красноватый отсвет которого падал на их лица под мерный стук маятника на стене. Герда утешающе взяла её за руку.       - Ну, погоди отчаиваться. Может, всё еще образуется. Ты действительно уверена, что беременна? И срок такой, что сделать ничего нельзя?       Ева в изумлении распахнула глаза: мысль избавиться от возможного ребёнка ни разу не посещала её. Слишком жестоко!       - Я не была у врача и не могу утверждать с полной гарантией. О, как бы мне хотелось верить, что нет! Но пойти на убийство... Боюсь, у меня не хватит сил.       В ответ на эти слова подруга с облегчением хлопнула себя по лбу.       - Послушай, тебе обязательно нужно к врачу. Ева, прошу тебя, отнесись к этому серьёзно! Вполне может статься, что твои переживания напрасны. Сперва нужно выяснить причину, а уж потом искать решение.       Идея Герды, логичная и вполне осуществимая на первый взгляд, вызвала в душе Евы целую бурю эмоций, главной из которых был стыд. Пройти медицинский осмотр – не фокус, но сплетни по городу разносятся со скоростью света, и незамужняя беременная девушка рискует стать их жертвой больше, чем кто-либо. Что она станет отвечать, когда врач задаст ей ряд наводящих вопросов? На безымянном пальце у неё нет обручального кольца – это первое, что бросится ему в глаза, если подозрения подтвердятся. Утрата невинности до свадьбы ещё куда ни шло, но ребёнок...       - Не обязательно обращаться в муниципальную больницу. Найди того, кому доверяешь, - пожала плечами Герда, выслушав её опасения. - Что насчёт доктора Леви? Если не ошибаюсь, у него работает твоя сестра?       При упоминании об Ильзе Ева побледнела пуще прежнего. Нет, старшей сестре ни в коем случае нельзя говорить о беременности! Зная характер Ильзе, ничего, кроме запугиваний и угроз, от неё не дождёшься. Сам доктор – другое дело; о частной практике Леви Маркса на окраине Мюнхена она слышала только положительные отзывы, но ведь он еврей, и обратись Ева к нему за помощью, Адольф ей этого не простит.       Подчас она сама удивлялась его принципиальной позиции по отношению к евреям. Неприязнь, граничившая с ненавистью, пугала Еву, независимо от того, на кого это разрушающее чувство было направлено. Тем не менее ей не хотелось огорчать любимого человека непослушанием, а лгать ему она не умела.       - Ладно. Я схожу туда завтра, - немного погодя согласилась Ева, и на её губах появилась вымученная улыбка, дабы подруга не подумала, что она совсем пала духом.       Герда Остермайер на радостях бросилась обнимать её: она догадывалась, какой ценой Еве далось это решение, и всеми силами старалась выразить поддержку.       - Мы пойдём вместе, слышишь? Я не отпущу тебя одну, мало ли что... Да и вместе веселее.       - Нет. Вот этого, пожалуйста, не делай, - с нажимом произнесла Ева, стараясь вложить в свои слова всю убедительность, на которую была способна.       - Не надо, милая. Я не прощу себе, если тень позора ляжет на тебя.       Герда весело фыркнула, однако лицо её тут же приняло озабоченное выражение.       - Что ты такое говоришь, Евхен? Какая ещё тень. Я не понимаю!       И хорошо, думала Ева, ласково проводя рукой по её тёмным кудрям, это очень хорошо, что моя милая подружка пока не понимает, не знает того, что знаю я – и дай бог ей не знать подольше, каково это, жить во грехе, любить так, как люблю я, чтобы иногда помышлять о смерти как об избавлении!       А вслух сказала:       - Просто не нужно. Я справлюсь одна, правда. Ты и твоя семья и так чересчур стараетесь для меня! Позволь мне проявить самостоятельность.       Тщательно вымыв с мылом и насухо вытерев руки стерильным полотенцем, доктор Леви приблизился к смотровой кушетке, где перед ним, побледнев от волнения, лежала молоденькая блондинка невысокого роста – совсем дитя, на вид не более восемнадцати лет.       Сжалившись, он не стал фиксировать ремнями её ноги в специальных подколенниках. Пациентка попалась смирная, боялась лишний раз шелохнуться, так что особой необходимости в этом не было, а доставлять дискомфорт из принципа противоречило его врачебной этике.       - Ну-с начнём, - проговорил пожилой доктор, надевая резиновые перчатки и первым делом приступая к пальпации молочных желёз.       Охваченная тревогой, девушка тяжело и часто дышала, устремив неподвижный взгляд голубых глаз куда-то в потолок.       - Поднимите руки над головой, - скомандовал Леви, исследуя грудь пациентки на предмет уплотнений и характерной для беременности отёчности. Цвет сосков, их размер и чувствительность также не укрылись от него.       Свыше сорока лет сын раввина Леви Маркс посвятил медицине. В девяностых годах прошлого века слыл любимчиком у лучших профессоров Вены, прочивших способному, а главное, трудолюбивому студенту, большое врачебное будущее. И он не обманул ожиданий своей Альма-матер: уже через год по окончании университета к отоларингологу Марксу начали стекаться больные со всех уголков империи, а спустя ещё шесть лет ему по праву была присвоена докторская степень.       То были самые плодотворные, счастливейшие годы его жизни! Профессиональный успех пришёл к нему; примерно тогда же, на стыке веков, Леви встретил девушку своей мечты и всерьёз подумывал о женитьбе, а также об открытии собственной клиники, чтобы было на что обеспечивать семью. Но пожар войны в Европе перечеркнул эти планы.       Отвернувшись к столу на колёсиках, на котором стояли лотки с инструментами, ватой и всевозможными препаратами, Леви спиной уловил сковавший пациентку животный страх. Такое часто случалось в его практике, и будь он человеком жестоким по натуре – давно бы научился получать от выделяемого пациентами адреналина удовольствие, сродни тому, которое испытывает мясник перед забоем.       Но Леви не был мясником. Он был врачом, и вся его жизнь, согласно клятве Гиппократа, строилась на сочувствии и помощи людям. Ева попала в нужные руки. Поэтому прежде чем ввести в лоно девушки металический расширитель, он сказал:       - Пожалуйста, расслабьтесь. Тогда осмотр пройдёт практически безболезненно.       Годы войны Леви Маркс провёл, мотаясь по госпиталям вдоль линии Западного фронта. В антисанитарных условиях, по локоть в крови и грязи, под канонаду непрекращающейся бессмысленной бойни, день и ночь оперировал тех, кого ещё можно было спасти, и уколом морфия облегчал страдания тех, на ком уже лежала печать вечности.       Из-за неразберихи в мире новости из дома поступали мало, с задержками. Наконец, невеста написала Леви сумбурное письмо, в котором просила простить её и как можно скорее забыть. В конверте она также возвращала ему обручальное кольцо: "В связи с отъездом в Америку вынуждена разорвать нашу помолвку". Вскоре после этого письма воюющими сторонами было достигнуто соглашение о прекращении огня.       Если не считать тяжело перенесённого им личного предательства, отоларинголог, а теперь ещё и опытный хирург, Леви Маркс быстро и вполне успешно возвратился к мирной жизни. Решение перебраться в Баварию пришло к нему спонтанно. Родители состарились и умерли, немногих выживших родственников и друзей судьба так же раскидала по свету... В родных местах он стал чувствовать себя одиноким и потерянным. Переезд был нужен ему как глоток свежего воздуха. Так, в начале двадцатых доктор Леви поселился в Мюнхене и до недавнего времени занимал должность заведующего одной из городских больниц.       - Превосходно, - пробормотал он, бережно удаляя инструмент из влагалища, когда визуальная картина стала более-менее ясна, причём по интонации его было непонятно, каким будет окончательный вердикт.       - А теперь я попрошу вас максимально расслабить мышцы живота, - приказал доктор, бросив испытующий взгляд на Еву, которая уж было обрадовалась, что с неприятными манипуляциями покончено.       С улицы в этот момент донёсся приближающийся шум, топот сапог, возгласы. Ева в замешательстве приподняла голову с кушетки. У неё было чувство дежавю, словно она уже где-то это слышала.       - Максимально, - невозмутимо напомнил доктор Леви, твердой рукой укладывая пациентку обратно.       - И если почувствуете боль, сразу об этом сообщите.       Марши штурмовиков под самым его домом и по всему городу, с некоторых пор стали для доктора ужасающей обыденностью.       Введя два пальца во влагалище пациентки, а другой рукой надавливая сверху, чуть выше лобка, он несколько раз чертыхнулся себе под нос: вооружённая процессия за окном, по своим повадкам больше походившая на толпу разъярённых дикарей, мешала ему сосредоточиться на обследовании и явно нервировала лежащую на кушетке девушку.       Первые ростки антисемитских настроений Леви Маркс ощутил на себе в студенчестве. Уже тогда в венской прессе нет-нет да и публиковались всякие обличительные статейки, карикатуры, а иногда и более грозные призывы к борьбе с мировым сионизмом. За закрытыми дверями с жаром обсуждались религиозные и политические вопросы касаемо евреев. В стенах университета на национальной почве вспыхивали конфликты и стычки. Кто-то однажды швырнул камень в окно синагоги, где служил его отец.       Юноша и седовласый старик – в разные годы своей жизни Леви одинаково недоумевал над тем, что заставляет людей так ненавидеть друг друга. Неужели им самим не жаль потраченного времени на ненависть, войну и насилие, когда в мире есть столько интересных и действительно полезных вещей? Вытаскивая раненых с поля боя, он никогда не задумывался, кто перед ним – немец, француз, русский или англичанин, а то и вовсе американец.       На всех языках крик о помощи звучит одинаково. Леви Маркс помогал всем без разбора, как врач и человек, открыто выступавший против кровопролития. Ему хотелось верить, что колоссальные потери хоть немного отрезвят человечество, и сильные мира сего больше не допустят роковой ошибки. Ещё одну такую войну планета просто не переживёт!       - Очень хорошо. Можете вставать и одеваться, - кивнул он, возвращаясь к умывальнику с чувством на совесть выполненной работы.       Сорок лет доктор Леви только и делал, что честно выполнял свою работу. На его счету не было ни одной по ошибке, по недосмотру загубленной жизни. Дороже денег ему всегда была незапятнанная профессиональная репутация. И вот, как вознаградила его судьба: на фоне всё возраставшей в немецком обществе нетерпимости к евреям, он был оболган и с позором изгнан из больницы, которую считал родным домом, а своих коллег – почти что семьёй. Своей-то не завёл, всё недосуг было...       - Вы напрасно волновались, фройляйн. Беременность не подтвердилась. Относительно этого даже и говорить нечего.       Они сидели друг напротив друга за письменным столом доктора Леви. Вздох радости и невероятного облегчения вырвался у девушки, как будто её осудили на смертную казнь и в последнюю минуту поступил приказ о помиловании. Ни больше ни меньше!       - А вот ваше женское здоровье... - Тут врач нахмурил брови, что-то быстро записывая в бланк перед собой. - Вы упомянули, что принимаете гормоны. Позвольте спросить, какие?       Пациентка, по видимости, ещё не отошла от шока, поэтому медлила с ответом, глупо улыбаясь каким-то своим мыслям. Потом, непонимающе изогнув бровь, вынула из сумочки и молча протянула ему блистер с таблетками. Ни названия, ни вразумительной инструкции... Хвала небесам, указан срок годности!       - Так, так... - Повертев в руках, он отложил таблетки на стол, но Еве возвращать не спешил.       - А позвольте узнать, откуда они у вас? Вам их выписал врач или посоветовали в аптеке?       Леви спросил об этом, зная почти наверняка, что ни то ни другое не является правдой. Такая халатность к своему здоровью была не редкость среди молодых женщин. Однако ему хотелось послушать, что скажет пациентка. Тонкий психолог, он сразу оценил её, как неплохую, только уж очень доверчивую девушку. Такие часто сбиваются с пути, становясь легкой добычей людей недобросовестных, любителей использовать других в свою пользу.       - О, мне их дал жених, - просто сказала она, подняв на него большие и чистые, как у оленёнка, глаза.       - Доктор, не поймите неправильно! Он замечательный человек. Мы с ним очень любим друг друга и хотим пожениться, как только появится возможность. Просто дети пока не входят в наши планы.       - Ну разумеется. Разумеется, - покивал головой доктор Леви, не слишком вслушиваясь в романтическую чепуху, которую слышал много раз от разных пациенток. Всех их объединяло слепое доверие к своему мужчине. И все были впоследствии обмануты.       - Но ваш жених, как я понимаю, не имеет медицинского образования. Стало быть...       Далее последовало короткое, но необходимое объяснение того, почему даже самые безобидные лекарства не стоит принимать без предварительной консультации с врачом, а гормональную контрацепцию врач подбирает в каждом случае индивидуально, на основании анализа крови и результатов обследования. Ева слушала его с неподдельным вниманием, хотя далеко не всё из того, что он говорил, было ей понятно. Другое дело, если бы рядом был Адольф...       - Я выпишу вам кое-что получше, - пообещал Леви, не отрываясь от заполнения каких-то бумаг, а затем скрепляя их печатью.       - А эти таблетки, с вашего позволения, оставлю у себя. От греха подальше, - усталые глаза доктора хитро блеснули из-под очков.       - И пожалуйста, передайте жениху, чтобы впредь бережнее относился к здоровью своей будущей жены. И не затягивал со свадьбой. Право же, ни один способ предохранения не может гарантировать стопроцентную защиту.       Тень страха мелькнула на лице девушки. Ей явно не нравилось думать о том, что угроза нежелательной беременности и позора постоянно нависает над ней, пока не соблюдены социальные условности.       Однако кто он был такой, чтобы скрывать от приходивших к нему больных правду? Самое лучшее для этой девочки, пожалуй, поскорее уйти от обесчестившего её лгуна, но вот сюда-то Леви Маркс не станет вмешиваться, дела сердечные – табу для врача, даже в самой доверительной беседе с пациентом.       - Доктор... - Робко обратилась к нему блондинка, видимо, решившись задать давно терзавший её вопрос: - А как же менструации? Они со временем восстановятся сами или для этого требуется какое-то особое лечение?       - И кстати, вот, возьмите деньги, - сказала она, снова порывшись в сумочке. - Если этого мало, я заплачу ещё.       Доктор Леви мягко отстранил её руку.       - Полноценное питание, восьмичасовой сон и прогулки на свежем воздухе творят чудеса, фройляйн. Организм у вас молодой, поэтому, при условии, что будете следовать этим простым рекомендациям, проблем с восстановлением цикла возникнуть не должно. Ваша основная задача сейчас – это постараться избежать подобных сбоев в работе эндокринной системы в дальнейшем. Позаботьтесь о себе, потому что в более зрелом возрасте гормональный дисбаланс не проходит даром и может способствовать развитию серьёзных заболеваний. Мы же этого не хотим, правда?       Направленный на Еву проницательный взгляд словно прощупывал её изнутри.       - Стресс – вот корень всех зол. Возможно, в последнее время вы были сильно расстроены чем-то. Много плакали. Недосыпали ночей. Такие молодые девушки, как вы, всё принимают близко к сердцу, а душевные переживания незамедлительно сказываются на самочувствии... Будет нелишним пересмотреть образ мышления. Старайтесь, по возможности, окружить себя приятными людьми. И выше нос, фройляйн. Это всё, что я могу вам посоветовать.       Слова доктора заставили обычно не склонную к самоанализу Еву задуматься. Несколько месяцев она только тем и занималась, что изводила себя эмоционально и физически. И результат получила соответствующий. Счастье, что нашёлся человек, который смог ей всё подробно объяснить!       - Спасибо, доктор. Теперь я буду внимательнее к себе, обещаю, - лучезарно улыбнулась она, вставая и по-прежнему протягивая ему оплату.       - С меня причитается. И отдельное спасибо, что согласились принять меня в свой законный выходной, я чрезвычайно вам признательна...       Именно потому, что сегодня у него был выходной, Леви не хотел брать деньги. Он как раз обедал, когда в дверь позвонили; глубоко опечаленный вид стоявшей на пороге девушки не позволил Леви отказать ей в приёме. Кроме того, её личико показалось доктору до странности знакомым, хотя он совершенно точно видел эту девушку впервые. Позже Леви догадался, кто она такая, но виду не подал, понимая, что Еве предпочтительнее остаться неузнанной.       Да, кажется, так её звали – среднюю из дочерей Фрица Брауна, сестрёнку Ильзе Браун, чей светлый ум и деятельная натура были хорошо известны в клинике. Когда на доктора обрушился шквал клеветы, Ильзе одна из немногих выступила в его поддержку, не побоялась уволиться с работы, которой некогда так дорожила, и начать медицинскую карьеру заново, под покровительством чудом сохранившего за собой право лечить людей Леви. Для чистокровной немки – опасная близость к еврею в эпоху гонений. Сколько раз он убеждал Ильзе поискать другое место, и не переставая восхищался её смелостью! Видно, Ева уродилась такая же: до конца стоит на своём. Её бы потенциал в благое русло...       Домой Ева летела как на крыльях. Визит к врачу развеял сомнения и отягчающие душу страхи. Она не знала как благодарить Герду, ведь это при содействии подруги ситуация разрешилась для неё наилучшим образом! А Леви Маркс в её глазах так и вовсе был гением, воплощением мудрости и вселенской доброты. Ну и что с того, что он – еврей? И среди евреев бывают исключения! Надо побеседовать об этом с Ади на досуге. Но, разумеется, очень осторожно, чтобы не навлечь на себя его гнев.       - Ну наконец-то! Мы тебя заждались! - Гретль в прихожей набросилась на Еву с объятиями и расспросами.       Ильзе также вышла поприветствовать её, с неизменно скептическим выражением лица расщедрившись на поцелуй в щёку. При всей своей проницательности она не догадывалась, где только что побывала Ева. Сознание этого внушало девушке уверенность.       И всё же... Таинственное напряжение витало в воздухе. По поведению сестёр, особенно старшей, Ева поняла, что опять провинилась в чём-то, сама о том не подозревая. У родителей она отпрашивалась на три дня, а вернулась всего через сутки. Так почему же дома её ждали с таким нетерпением?       - А где мама с папой? Ничего не случилось, пока меня не было? - Ева не спеша разулась, повесила пальто на вешалку, стараясь ничем не выдать волнения.       Тишина в квартире настораживала Еву больше, чем крики и звон посуды. Видимо, на этот раз всё действительно серьёзно, и что самое ужасное – из-за неё.       - Они в гостиной. Ждут тебя на разговор, - усмехнулась Ильзе, всем видом давая понять, что разборок избежать не удастся.       - Только ты сначала загляни к себе в комнату. Очень удивишься.       - Да, да, загляни, Ева! Это сюрприз! Сюрприз! И я думаю, ты знаешь, от кого! - Восторженно подхватила Гретль, прыгая вокруг неё, как вокруг рождественской ёлки.       Чудесное умение младшенькой разрядить обстановку за мгновение до катастрофы, при малейшем намёке на Адольфа имело обратный эффект.       В смятении Ева метнулась в спальню, не чуя под собой ног и нимало не беспокоясь о том, что о ней подумают родные. Жизнь прошла у неё перед глазами в считанные секунды. События этого утра, в частности гинекологический осмотр на предмет беременности, напрочь вытеснили мысли о вчерашнем дне рождения, и конечно, она уже смирилась с тем, что не получит поздравлений от возлюбленного.       С замершим сердцем, слишком встревоженная, чтобы строить какие-то предположения, Ева распахнула дверь и ахнула от неожиданности. Увиденное было слишком реально, чтобы показаться сном, и в то же время слишком прекрасно для реальности!       Всё дело в том, что Гитлер, - а она не сомневалась, что это он, - по счастливой случайности исполнил одну из тех странных не поддающихся логике фантазий, которым Ева так любила предаваться в детские годы; богатое воображение и теперь было одной из её сильных сторон, такой сильной, что при этом представляло собой потенциальную проблему. Например, переходя через дорогу, она рисковала угодить под машину, замечтавшись о чём-то. Или начать напевать весёлую песенку в официальной обстановке. Или, засмотревшись в окно трамвая, пропустить свою остановку. Или пролить молоко мимо чашки и обжечься, потому что зачиталась книгой. Сотни неприятностей, больших и малых, ежедневно сыпались на её голову, из-за привычки Евы погружаться в мир иллюзий. Однако даже такая выдумщица и фантазёрка, как она, слегка опешила от буйства красок и ароматов, открывшегося ей наяву.       Их с Гретль бедно обставленная спаленка утопала в цветах. Орхидеи, розы – в изобилии, хризантемы, изысканные фрезии, даже столь редкие для февраля тюльпаны, и - о чудо! - корзинка ландышей делали её похожей на цветущий райский сад из забытых сновидений и страниц старинных книг.       С открытым ртом Ева застыла на пороге комнаты, долго не решаясь сделать шаг вперёд, чтобы ненароком не разрушить чудесный мираж, против которого восставал ум, – мираж, заставивший трепетать сердце. Потом, как бы опомнившись, девушка на цыпочках вошла и притворила за собой дверь. Ей хотелось побыть в одиночестве, ведь только так она могла в полной мере насладиться нежданно-негаданно свалившимся на неё счастьем.       Мысли в голове перепутались. Переходя от букета к букету, склоняясь лицом к душистым свежим лепесткам, Ева обнаружила в одном из них аккуратно вложенную записку, и сама порозовела, как цветок в лучах весеннего солнца. В своём письменном обращении к ней Адольф был краток и весьма сдержан, как того требовала конспирация, но до глубины души тронутая его поступком, Ева поспешила расцеловать, а после спрятать на груди бумагу, на которой значилось её имя.       Мечтательно-задумчивое девичье личико вдруг исказилось гримасой боли. Всю дорогу от врача и дома, пока беседовала с сёстрами, она чувствовала характерные спазмы внизу живота – чувствовала, но не придавала этому значения, не желая обнадёживать себя преждевременно. Когда же догадки превратились в уверенность, Ева была готова заплакать от облегчения. Ничто иное, как вмешательство Высших сил, усматривала она в своей запоздалой менструации. Ребёнка не будет. Какое счастье, что ей не придётся выбирать между убийством невинной души и расставанием с любимым, быть может, даже расставанием с самой жизнью, которая, по сути, не нужна ей без него!       Неспроста говорят, что Господь всегда даёт испытания по силам. Жить с мужчиной во грехе, это ещё ничего, против любви к Ади она бессильна и готова понести за это справедливую кару, но рожать детей вне брака, давать жизнь заранее обездоленным существам – нет, никогда!