Deadly contract

      Однообразная еда, тревожный сон, стабильные кошмары, холодная и грязная кабинка душа, неменяющаяся картинка перед глазами и всепоглощающая тишина комнаты. Эти долгие два месяца ожидания суда Фостер будет помнить ещё долго. Он никогда не думал, что нет ничего страшнее обычной тишины, хотя и считал нахождение в одиночестве удобнее, чем наличие соседей. Хотелось выплеснуть накопившуюся ненависть и злобу. Но не на малознакомого человека, а на Рэйчел и её любимого дядю. Только бы подвернулась возможность.       Сегодня он рано поднялся с постели. Два месяца подошли к концу. В ближайшие дни его должны отвести на суд. Говорить ему там нечего, если только твердить о своей невиновности, но суд внесет в жизнь хоть какую-то определенность. Всё-таки ждать Айзек не любил никогда.       Стоило двери отвориться, он спокойно выставил руки перед собой и молча проследовал за вошедшим молодым мужчиной в форме. Буянить уже не хотелось, не хотелось и что-то доказывать следователю, лишь попусту тратить силы. На удивление, вновь привели в допросную. — Почему я здесь? — спросил парень, не особо понимая чужие мотивы. Яркий свет вновь раздражал глаза, непонимание мешалось с раздражением. — Поступила информация о вас, Айзек, — взгляд следователя не кажется строгим и укоризненненым, как обычно. Сбой системы? — Что в ней? — имело место волнение. «Неужели эта дрянь сдала меня?», — одна лишь мысль запускала бешеный круговорот эмоций. Айзек не хотел даже слышать о Рэйчел. «Рэй!» — пронзительно звонко, неотразимо когда-то звучавшее с его уст, сейчас обшарпалось, замылилось и оскуднело.       Фостеру всё же было интересно: неужели девчонка сдала его ночные прогулки?.. Его срок может стать больше обещанных пяти лет? Почему женщина-следователь тянет? Какие на это имеются причины? — Мы проведём несколько экспертиз. Возможно, Айзек, вы являетесь невминяемым.       Её глаза встретились с глазами психолога. Вторая, помедлив, одобрительно кивнула. — Чего? — он искринне удивился, заинтересовавшись. — Да, вы вполне можете этого не осознавать. Весь процесс экспертизы может занять от двух дней до нескольких недель. Единственная просьба: содействовать. — Кто это был? — пребывая в состоянии легкого шока, с ухмылкой на губах спросил парень. — О чём вы? — её бровь поднялась. — Человек, давший наводку. Кто он? Он был один или их было двое? — в нём начинала просыпаться копившаяся долгое время и ставшая крайне концентрированной ненависть, — Дайте-ка угадаю! Рэйчел Грей? Или как-там правильно у этой лживой девчонки? «Гарднер»? — Не имею права рассказывать. — Вот как? — скользкий, словно змея, вопрос. За ним последовал истерический смех, после чего Фостера скрутили под руки и отвели в привычную камеру. Он видел скривившееся лицо следователя и улыбался ещё больше. Его смех отдавался эхом в коридорах, пугая людей.

* * *

      И снова чертова камера: четыре стены, койка, туалет, раковина и безысходность.       Невминяемый — это слово юноше знакомо с детства. Оно звучало с уст людей так легко, но так больно вьелось в хрупкое мальчишеское сердце.       Почему нельзя веселиться? Почему люди осуждают? Почему нельзя наслаждаться детством и просто остаться ребёнком, если дальше всё равно одни трудности и проблемы? Хотя порой и детство бывает дерьмовым. Уж такой везучий наш Айзек Фостер.       Невминяемый — слово, в легкую слетавшее с губ одноклассников. Слово, затерявшееся среди других, таких же грязных слов. Какие люди, такие и слова — грязные.       Невменяемый — в какой момент это оно стало его будущим реальным диагнозом?.. Давно ли Зак ступил на грань?       Познать себя — одна из сложнейших задач человека. Люди могут взрастить собственными силами светлое будущее. Могут лить слёзы, всё возвращаясь к прошлому, но даже самое незначительное действие — это движение. Они медленно движутся куда-то. К прогрессу или регрессу. Лишь бы не стагнация. Лишь бы не остановиться посреди всей этой неразберихи, ведь шансы выбраться из неё после абсолютно ничтожны.

* * *

      Солнечный свет ослепляюще-приятно бьёт по гетерохромным глазам. Парень щурится, но на предложение пересесть отказывается. Давно он не ощущал тепла настоящего солнца.       Солнце и впрямь было настоящим. Пускай на окнах решётки, а помещение странно пахнет. То ли хлоркой и моющими средствами, то ли тревогой и безумием.       Мужчина в очках с кругловато-овальной оправой сосредоточенно записывает что-то в одну из тетрадей. Айзек соврёт, если скажет, что не рад видеть его. Это уже третья встреча. Фостеру доставляет удовольствие отвечать на чужие каверзные вопросы, хоть порой они и выводят из себя. — Айзек, как ваше настроение сегодня? Приемлемо? — когда Фостер осознает, что сладкие карие глаза напротив напоминают о Памеле, сердце сжимается. — Прекрасно, — язвит Фостер, натягивая улмылку.       На вид психиатру лет тридцать. Его зеленовато-каштановые короткие волосы в первую встречу показались Заку настолько абсурдными, что тот саркастично их прокомментировал.       Первая встреча вовсе была неудачной: Айзек целый час отказывался идти на контакт с человеком в белом халате. Потом появился какой-то азарт после цепкого вопроса в свою сторону. Айзек понимал, что если сядет в тюрьму, срок будет около пяти лет, а в лечебнице он рискует провести целую вечность. — Я рад, — непоколебимо отвечает мужчина, — Вернёмся к вопросу о вашем теле? Вы ушли от ответа в прошлый раз. «Как же задрал.!», — думает Зак, прикрывая глаза на секунду. В прошлый раз он снес вещи со стола в порыве агрессии. Сегодня стоит перетерпеть. — Ну давай, — взгляд парня кажется крайне высокомерным. Да, они опустили формальности, но Айзек обращается с мужчиной на «ты». От этого появляется уверенность. — Ваши ожоги. Откуда они? — вопрос, абсолютно нейтральный, спокойный, но даже в нём Зак видет укор. — Людям вечно было плевать, почему я такой. Почему на мне эта мерзость, — мужчина каждый раз делал какие-то пометки в своей тетради. Это раздражало Фостера, поэтому он резко двинулся вперед, выхватил тетрадь из рук и выкинул её в сторону, на пол. Мужчина замер. — Раз спросил — слушай, куда же ты прячешь глаза? — он приземлился на свой стул, закинул ногу на ногу. — Любовник моей мамочки биологической. Помню, как укусил его, он облил меня бензином и поджег. Я ненавижу эту мерзость и огонь… Я боюсь его.       Последняя фраза была сказала с задержкой, парень и вправду задумался, уходя мыслями куда-то далеко. — Боитесь огня? Но как же вы подожгли… — запамятовав, тихо шепчет психиатр, а у Фостера ощущение, будто его видят насквозь. Каждое чертово слово. — А никому до этого нет дела, всем плевать, — расплывшись в кривой, безрадостной улыбке, отвечает Фостер, — Ненавижу людей. — Вы связываетесь со своей биологической матерью? — Нет, на кой? — задумался Зак. — Лучше пусть сдохнет вместе со своим хахалем. — Вот как? Вы, наверное, так злы на этих людей? — Люди в существе своём отвратительны, но да, я зол. — Хорошо, Айзек, спасибо, что были честны со мной. Могу я задать ещё пару вопросов? — Валяй. Торчать нам с тобой здесь ещё долго.       Айзек ощущал чужие вопросы каждой клеточкой истерзанного когда-то тела. Он был готов сотрудничать, ведь данная авантюра раз за разом оттягивала момент отбытия срока, но каждая буква слов психиатра вонзалась в тело, убегая по венам и артериям куда-то в грудину.       Мужчина напротив раздражал не так сильно, как по первости представлял себе Айзек. На первой сессии парня пытались разговорить, на второй выслушать его теорию происходящего и вот сейчас он был готов к контакту.

* * *

      В момент беседы их прервали стуком в дверь — ассистентка психиатра. Высокая девушка, лет двадцати двух крутилась возле психиатра даже тогда, когда была не нужна. Она раздражала парня — при том, что пыталась вести себя тихо, была слишком надоедливой и отвлекающей. Уж слишком много внимания требовала к себе. — Мисс Уорд, что такое? Время? — Вас хочет видеть Мистер Бёртон, просит подойти к нему в кабинет. — Но я не могу бросить пациента, мы ещё не закончили. — Он сказал: это срочно. — Хорошо, — мужчина явно не хотел навещать другого врача, — Тогда посидите с Мистером Фостером, пожалуйста.       Психиатр удалился, бубня что-то себе под нос.       Когда дверь хлопнула, Айзек проследил, как девушка, словно лань, прошла до стула, села и закинула ногу на ногу. Ноги у неё стройные, притягивающие взгляд. — Меня зовут Кэтрин, рада познакомиться с тобой, дорогой Айзек Фостер.       С первой же фразы в свою сторону Айзек чувствует неладное: какая-то хитрая интонация, слащавость. Он хочет удалиться.       Она дотягивается до стола за тетрадью врача, чего ей, наверное, не стоило бы делать, выпрямляется и начинает пролистывать. Айзек игнорирует происходящее, ведь не видит смысла вмешиваться.       Девушка начинает медленно сладко лепетать, качая ногой и подбирая слова: — Какой изощренный способ убийства ты выбрал. И что: красиво горело? — когда она резко поднимает взгляд, Айзек замечает её едкие розовые концы волос на светлом блонде. Что несёт это девица? «Красиво горело?» Неужели она не понимает, что перегибает палку? Все в этой лечебнице кажутся Фостеру на голову отбитыми.       Айзек успевает уйти в размышления, отвечать малознакомой неприятной девице совсем уж не хочется — такое чувство, будто она получит с любой его реакции удовольствие. Он не сразу замечает, что Кэтрин подошла слишком близко. Лишь когда цвет её короткого халата бельмом застыл перед глазами, Зак понял, что прослушал всё, что она там говорила. Она прямо перед ним, ждёт зрительного контакта — Айзек не даст ей этого.       Юноша не смотрит на Кэтрин специально, тогда она упрямо поднимает его голову за подбородок, заставляя смотреть в глаза. Пребывая в шоке от чужой наглости, парень замечает контраст ярких зеленых глаз и вульгарной красной помады. Аккуратно накрашенные губы двигаются, воспроизводя слова. Айзек не замечает, в какой момент слова сменяются на шум в ушах.       Он не помнил в какой момент остервенело схватил девушку за горло.       Никогда в жизни сердце не билось так быстро. Страх впервые не сковывал тело, а заставлял действовать.       А потом в кабинет вернулся Мистер Диккенс: — Айзек, отпустите ее! Что вы творите?!       Мужчина подбегает и громко что-то кричит. Айзек не сразу убирает руки с чужого горла. Когда осознание приходит к нему, девушка падает на пол, кашляя и иступленно хватая ртом воздух.       Фостер паникует, мечется по кабинету. Он на мгновение останавливается, замечая мелкую деталь: Кэтрин, ещё недавно заходившаяся в кашле, улыбается.       Видя её искрящяеся зеленые глаза, он понимает — это безумие. Если он застрянет здесь надолго, то сойдёт с ума в окружении таких врачей и ассистентов, а ведь он ещё пациентов не встречал.

«И ты совсем не скучаешь по отцу? Он ведь из-за тебя откинулся»

      Как у этой чертовой ассистенки язык повернулся. Ей доставляет удовольствие делать другим больно? Один лишь Зак осознаёт, что не причастен к смерти Эдгара, именно поэтому он чувствует крайнюю беспомощность. Её и отсутствие любых фактов, опровергающих клевету других людей.       Юноша возвращает взгляд на поднявшуюся на ноги Кэтрин. Та, поймав его, шевелит губами и довольно улыбается. «Добро пожаловать домой, Айзек», — читает он по губам и хочет избавиться от неё. Хочет ощутить привычную гладкость металла в руке и почувствовать запах чужой крови. Неужели его сюда упекут? Это место никогда не станет ему домом. Никогда.