Deadly contract

      Айзек не сопротивлялся, когда его вели в машину: мысленно он был где-то далеко, не здесь. Грудь, не имевшая видимых повреждений, изрядно ныла. С каждым разом жизнь становится всё запутаннее, и парень уже перестал чему-либо удивляться. В голове, очевидно, назло застряло воспоминание, как он ранним утром в компании Эдгара и Памелы довольно ест ароматные сырники и пьёт свой ужасно сладкий, но такой вкусный чай. Воспоминание, такое дорогое и трепетное, разбивается на сотню мелких осколков, намертво впивающихся в мозг.       Но в тоже время… Словно ничего и не было. Ничего.

* * *

      Айзек был гостем полицейских участков не раз. Все они казались ему одинаковыми внутри: серые стены, полы с дешевым линолеумом и почти полное отсутствие окон.       Сейчас его привели в комнату с раздражающе-белыми стенами и мебелью. Приземлившись на выделенный стул, юноша растирал затёкшие запястья. Абсолютно весь свет здесь был ужасно ярким, искуственным — ни одного окна. Складывалось впечатление, что узкое помещение вот-вот зажмёт его в тески. От этого дышать становилось тяжелее. «На улицу бы, воздуха свежего хлебнуть. Еще и в горле пересохло», — думал он под натиском резкого и бесприкословного взгляда.       Женщина, сидевшая напротив, лет тридцати пяти, была брюнеткой с острыми чертами лица и карими глазами. Её твердый голос, словно молоток, с особой точностью вбивающий каждый гвоздь-вопрос в тело Фостера. — Айзек, могу заверить, что чистосердечное признание вам зачтётся, — она не упускает возможности закончить всё быстро и продолжает напористо двигать в его сторону лист бумаги и ручку. — Я не поджигал его! — в очередной раз повторяет парень, — У меня есть алиби! — Вы утверждаете, что имеете алиби. Где же тогда вы были вчера в десять часов вечера? — Будьте спокойнее. Айзек сейчас нестабилен, — подала голос женщина-психолог. Лет сорок. Светлые волосы, скромное голубое платье, платок на плечах и очки. Она должна была присутствовать при допросе, ведь Айзек несовершеннолетний, а Памела не в состоянии присутствовать. Утрата и поступок сына довели её до больницы. — Я был с Рэйчел, моей девушкой, — ответил Айзек, игнорируя присутствие психолога. По его собственным размышлениям «мозгоправ» в очередной раз был ему не нужен. — Она подтвердит? — Да.       Айзек не был уверен: вытащит ли Рэй его из этого кошмара. Возможно, Абрахам промоет ей мозги. Сейчас Фостер понятия не имеет, чем помочь Памеле. Он не смеет больше называть её матерью. Его — отцом. Их — родителями. Но всё же хочет что-нибудь сделать. Хотя бы доказать собственную невиновность. Его резко осеняет. — Бим, — говорит он тихо и неосознанно под строгий взгляд. — О чём вы? — даже её карие глаза напоминают о нём, хочется сбежать, скрыться, опустить взгляд. — Мой щенок был дома, — он поднимает грусные глаза на следователя, — Кажется, он тоже сдох.       Айзек боковым зрением замечает, как женщина-психолог вздрагивает от услышанного. И слабо улыбается.

* * *

      Кажется, Рэй не придёт. Следователь сообщил, что номер, продиктованный Заком, находится вне зоны действия сети, а люди, живущие по сказанному адресу, уехали. Сколько времени понадобится, чтобы найти их? Получится ли? Это безнадёжно.

* * *      

      С него сняли наручники лишь в камере следственного изолятора. Сказали ждать и он, ругнувшись, упал на твердую кровать, вперил тупой взгляд в серый потолок и задумался. — Светлого Нового года, — пожелал Фостер тихо, с неким сожалением в пустоту.       Он никогда бы не подумал, что проведёт этот яркий праздник в таком месте. В приюте этот день всячески выделяли: были и плотные ужины, и костюмы из того, что было, и даже скромные подарки. Непонятно для чего владельцы приюта так заморачивались. Скорее всего, какая-то выгода была, но всё же… Новый год был одним из самых спокойных и красочных праздников.       А когда его забрали оттуда в семью… Эдгар и Памела не раз говорили о том, какие яркие фейерверки будут в этом году, и как много вкусной еды. Они обещали, что подарят Заку нечто особенное на этот Новый год, а ему по правде ничего уже не было нужно. Были и любящие его люди, пускай, каждый раз эта их нежность сбивала с толку, была и тёплая постель, какой раньше не видел, а ещё была еда, свежая и вкусная. Чего ещё ему желать? — Что бы всё было, как прежде?.. — тихо отвечает он на свой мысленный вопрос. Злится и ударяет кулаком о стену лишь бы унять сердце.       Как же быстро человек способен лишиться всего, что имеет. То, что дорого. То, что любит. То, что охраняет и всей своей грешной душонкой бережет. В мгновение ока.       А может, это наказание за грехи? За то, сколько душ Фостер утянул на тот свет, а сам остался упиваться жизнью?       Человеческая жизнь хрупка. Зак забирал их так же легко, с каким усилием можно оторвать крылья у ни в чём не повинной бабочки или мотылька.       Айзек видит несколько мотыльков, летающих вокруг скромной лампочки, висящей на потолке. Может, от того такие сравнения рождаются в его уставшем мозгу. Даже они, эти жалкие насекомые, цепляются за жизнь. Все живые существа имеют схожие желания. Люди, щенки, мотыльки — все хотят жить, питаться, дышать. И каждого рано или поздно ждёт один исход — смерть. Именно поэтому в жизни нечего бояться.       Айзек хмыкает, думая, что когда-нибудь такой же конец непременно настигнет и его.

* * *

      Он устал. От всего: от тусклого освещения, от однообразной картинки перед глазами, от чертовски пресной еды. От чего-то в голове всплывает мамина грибная запеканка. Становится тошно.       Две недели. Две чертовы недели. Дни сменяются один за другим, расследование всё ещё ведётся, никаких вестей. «Ещё пара таких недель и, чувствую, сойду с ума», — горькая усмешка касается уголка рта, парень прикрывает глаза, лёжа на кровати и прокручивая всё в своей голове. Снова и снова.       Отдохнуть не получается: каждый раз его грызут головная боль и такое незнакомое чувство вины.

* * *

      Февраль — один из приспешников зимы. Он чуть теплее, но картинка за окном особо не меняется.       Юноша не сразу понял, что его зовут. Спокойно поднялся, подошёл и выставил руки вперёд — его вновь привели в другую комнату. Он удивился, когда понял, что из неё можно наблюдать за комнатой для допросов. За огромным стеклом сидела Рэйчел с незнакомым молодым мужчиной-следователем.       Рэйчел невыносимо бледная. В серой водолазке и скромном тёмном худи. Айзек думает, что где-то там, под одеждой, она хранит свежие, наливающиеся яркой краской синяки. Фостер останавливает взгляд на лице. Темные синяки под глубокими голубыми глазами, заставляют мурашки на коже бежать быстрее. Эти глаза. Они опять чужие, опять покрылись толстым слоем льда.       Рядом с ней сидит ненавистный Абрахам. И уже знакомая женщина-психолог. — Рэй! — зовёт Зак, руками касаясь стекла. До ушей доносится строгое: — Сядьте. — Когда вы меня отпустите уже? — спрашивает он недовольно.       Всё итак ясно — он не виновен. — Она не видит вас и не слышит. Давайте молча понаблюдаем.       «Понаблюдаем?» Айзек знает, что и наблюдать тут нечего! Он. Не. Виновен. — Здравствуйте, Рейчел Грей. — Здравствуйте, — мертвецки сухое первое слово, — Моя фамилия — «Гарднер». Вы опять ошиблись. — Айзек Фостер утверждает, что вы состоите в отношениях, и что в 10 вечера 27 декабря он был с вами. Так ли это? — Вы ведь уже спрашивали это, — она раздраженно цокнула языком, — Зачем мне повторять одно и тоже? — Мы приносим свои извинения за доставленные неудобства. Это важно для следствия. — Сколько мороки с этим Фостером, — дал комментарий Абрахам. Айзек готов поспорить, что ударил бы его, будь тот в зоне досягаемости. — Хорошо. Айзек на год старше, мы учимся в одной школе. Он несколько лет безответно влюблен в меня. Я уже устала от его роскозней: то слухи пускает, то конфеты с письмами подкидывает, даже преследовать пытался. Чем дальше, тем страшнее. Вот теперь ещё и это, — парень отказывается верить собственным ушам. Его потерянные глаза смотрят на следователя рядом, возвращаются к стеклу и гаснут. Рэйчел. Неужели она опять врёт?.. — Эта девчонка… Она неисправима, — тихо шепчет он, разочаровываясь. — Какой вообще смысл в его действиях? Один раз спас меня от падения с крыши и думает, что я теперь ему пожизненно обязана? Убийство — это уже перебор. Эти люди были очень добры к нему. Надеюсь, он получит по заслугам. Всем тогда будет спокойнее, — слышит Айзек и не отдаёт себе отчет в том, что из глаз катятся слёзы.       Он не хочет думать о том, пыталась ли Рэйчел кому-то угодить или сделала это из личной прихоти. Она предала его. Вот так легко. Здесь и сейчас. — Вечером того дня я, скорее всего, навещала своего дядю на работе. Он — охранник на вещевом складе, — всё продолжает девушка. — Гребанная девчонка! — кричит Айзек и, вскинув руки в наручниках, бьёт по стеклу, — Предательница! Лгунья!       Его пытается отнять от стекла женщина-следователь. Дрожь, побежавшая по стеклу, и грохот заставляют людей по ту сторону стекла испугаться. Айзек замечает, как вздрагивает Рэйчел. А ещё её глаза. Какие-то потерянные.       Чувствуя жесткую хватку и помня чужие слова, Айзек понимает — это конец. Обратного пути нет. Теперь нет. Он знал, что ложь Рэйчел ни к чему хорошему не приведёт, но не думал, что когда-нибудь девушка использует её для чего по истине страшного. Он приходил в ярость каждый раз, когда девушка лгала. Он наивно полагал, что сможет исправить этот порок, но забыл, что люди — существа неисправимые.

* * *

      «Теперь ожидайте суда,» — сказала женщина, громко хлопнув железной дверью. — Стойте! — поразмыслив, кричит Фостер в момент, когда дверь хлопает перед его носом. Когда из-за небольшого окошка в двери показываются строгие карие глаза, он поджимает губы. — Что такое? — Рэйчел. Она врёт! Она никак не могла встречаться со своим дядей в тот день, ведь была со мной. Можете это как-то проверить?       В его глазах, полных боли, затерялась надежда.

* * *

      Он находится здесь уже месяца полтора. Понимает, что есть достаточное количество улик, понимает, что Рэйчел соврала в очередной раз и не может объяснить, каким образом она в тот роковой день оказалась рядом с вещевым складом, работой Абрахама. Они провернули всё настолько хорошо, что Айзек и сам уже начинал думать, что никаких отношений, чувст и эмоций, связанных с этой девушкой, у него никогда не было.       Ему интересно лишь одно — чертова причина. Один лишь вопрос — почему? Почему она так поступила?

* * *

      Айзек понимал, что проиграет в суде. Ни один хороший адвокат не возьмётся за его дело. Ни один из них не станет спасать убийцу своего коллеги, как прискорбно бы и неправильно это ни было. Фостер смирился со своей участью и просто ждал суда. День за днём.

* * *

      Айзек по первости даже пытался считать дни, но они тянулись так мучительно долго, что он в скором времени сбился со счёта. Фостер понял, что находится на грани, когда, сидя на полу, сверлил взглядом стену и тихо напевал детскую колыбельную. Он не помнил лица женщины, что красиво пела её. Лишь её теплую ладонь и тепло её губ на собственном лбу.