Когда ты смотришь на солнце

      Был один из тех летних дней, когда природа словно затаилась в ожидании чего-то. Небо было затянуто серыми тучами, которые, казалось, не пропустят ни единого лучика солнца. Светило же пряталось где-то за ними, лишь изредка прорываясь тусклым пятном сквозь серую пелену.       На улице было безлюдно, как будто все живое попряталось от этой серой хмари. Амадей сидел дома, краем глаза наблюдая из окна за унылым пейзажем.       Линда всё утро возилась с Альвиссом насчёт магазина, даже иногда повышала голос, на что Альвисс, конечно, повышал в ответ. Но Дея мало интересовало происходящее на кухне. Он тонул в мыслях. Вчера произошедшее в трамвае казалось сущим пустяком, который Амадей, вроде бы, загладил своими глупыми словами поддержки, а сегодня стало тошно.       Он писал в своём дневнике отрешённо, словно он и рука — два существа, имеющих разные сознания.       «Я только то и делаю, что думаю о произошедшем в трамвае. Одна моя сторона, осознанная, волнуется за Инге, а другая, гнилая и эгоистичная, ревнует. Эта ревность такая жалкая, мелочная, что меня выворачивает наизнанку. Я ведь знаю, что Инге в жизни своей не сунется к этому уроду, о котором я совершенно ничего не знаю, а потом та гнилая сторона шепчет мне, что, а вдруг Оскар для Инге всё-таки что-то значит? Ну, не только в дерьмовом плане… Я бы задал Инге все интересующие меня вопросы, но я так боюсь лишний раз напомнить ему о прошлом. Он ведь никогда сам не вдавался в подробности, рассказывал всё только поверхностно. Так зачем мне лезть в это?       А та записка в книге? Что это было? Случайность или Инге намеренно её там оставил, чтобы намекнуть мне? Но, рассуждая логически, если Оскар для Инге — ужасное воспоминание, то зачем Инге сохранил эту записку, увёз эту книгу с собой в Осло? Значит, что-то всё-таки есть…       А может, я просто накручиваю себя…»       Амадей сделал последнюю точку такой жирной, что едва не продырявил страницу. Хотелось продолжить писать, и этой точкой он словно заткнул сам себя. Но не свои мысли, к сожалению.       И на улице влил дождь.       Дневник громко захлопнулся в звенящей тишине комнаты. Амадей упал на кровать, натянув одеяло до головы. Ему было противно сомневаться в Инге. В Инге, который все свое свободное время уделял ему, который готов был пойти куда угодно, лишь бы с ним.       Дей, проворачивая в сотый раз воспоминание о вчерашнем, провалился в беспокойный сон, то и дело просыпаясь каждые десять минут. Это было похоже на нескончаемую пытку. Вроде той китайской пытки, где человеку на лоб капает вода, о которой Дей узнал из какого-то глупого исторического журнала, только вместо воды — мысли. Ещё противнее становилось, стоило Амадею подумать, что эти тревожные сомнения могут быть правдой. Или, может быть, лишь частично. Или вообще бредом.       А на улице всё лил и лил дождь.       Дей не знал, когда проснулся окончательно, но тогда уже распогодилось. Утро, день, вечер? Солнце золотом покрывало соседние дома.       Оказывается, мама заходила несколько раз, чтобы спросить, почему тот не встаёт. Амадей не помнил, что отвечал ей. Какой-нибудь бессвязный бред или скрипучее «м-м».       Проснувшись, Дей сидел и смотрел в одну точку перед собой, на свой же волос, лежащий на одеяле. В ушах звенело. Тут Линда зашла уже, наверно, в пятый раз за этот день. День. Амадей глянул на часы, обнаружив, что уже три часа дня.       — Тебя Бьерг к телефону просит, — тихо сказала Линда, протягивая ему телефон. — Держи. И вставай, покушать надо хоть немного…       Амадей, потупившись, взял телефон. После хриплого «hallo» начался нескончаемый поток речей Бьерга, который не мог нормально сформулировать свою мысль. Дей из всего этого понял лишь «с Гердой» и «я чуть не обосрался со страху».       — Å faen, не хочешь встретиться и поговорить? Я умоляю тебя, — голос Бьерга был истеричным. — Пожалуйста. Я за тебя в «Адамстуэн» заплачу. М-м? Через пятнадцать минут встретимся там.       Конечно, Дей никуда не хотел выходить, но Бьергу он отказать не мог. Это было бы просто предательством после всех тех раз, когда Амадею жизненно необходимо было выговориться, а Бьерг вылетал пулей из дома, независимо от погоды и настроения.       Амадей, вставая с кровати, взглядом зацепился за свой дневник, лежащий на столе. В голову, словно заноза, вновь врезалась мысль… Но времени на это не было.       Он стал собираться, коротко сообщил маме, что отойдет переговорить с Бьергом, а после, неуклюжий и сонный, вышел из дома. Только в ста метрах от «Адамстуэна» Дей понял, что даже не причесался. А еще понял, что не заметил, как дошел до туда, погруженный в бессмысленную задумчивость, в которой вообще, вроде бы, не было мыслей.       В кафе всё было сонное, заторможенное. Девушка за кассой делала свои обязанности не торопясь, словно в тумане, явно думая о чем-то отвлеченном. Где-то из этого же тумана доносились разговоры по радио с местной радиостанции. Говорили что-то об украденных картинах Эдварда Мунка еще в 2004 году, о том, что расследование продолжается…       — Дей! — крикнул Бьерг, чем привлек внимание двух скучающих посетителей и кассирши.       — Потише, пожалуйста… — он взялся за голову, в попытках намекнуть на головную боль. — Что случилось?       Бьерг прищурился, разглядывая отпечатки подушки на лице Амадея.       — Дрых, что ль?       Дей на это лишь многозначительно покачал головой. Во рту была настоящая пустыня. От вида ледяной воды в холодильнике у Амадея голова закружилась. Бьерг уже открыл рот, чтобы заговорить, но Дей рукой показал ему, что пока не время. Лишь заполучив эту драгоценную, немного запотевшую бутылку минералки и сделав массивный глоток, Амадей дал добро на начало разговора.       — Короче, если говорить без прикрас, я… — Бьерг замялся, а продолжил шёпотом, чтоб никто из присутствующих в заведении их не услышал: — Я с Гердой… Ну… Переспал.       Дей был каким-то отстранённым, задумчивым, и до него не сразу дошёл смысл услышанного. Он всё же ожил, переварив эту новость, и глупо заулыбался, приподняв брови.       — Мне даже представить трудно, через что ты прошел, прежде чем сделать это, — хрипло, но с очевидной издевкой сказал Дей.       — А ты порадоваться за меня не хочешь?! — неожиданно громко воскликнул Бьерг, смеясь, чем перепугал кассиршу, которая выкладывала выпечку на прилавок.       — Ну тихо, пожалуйста…       — Представляешь… Она на ночевку меня позвала! — не унимался Бьерг. — Наверно, она специально это всё подстроила, но я-то не дурак, чтоб намеков не понимать… Ну, я как еврей в предвкушении денег, едва руки не тер.       Все присутствующие в «Адамстуэн» слышали их разговор, но делали вид, что заняты своими делами. Кроме кассирши. У той актерский талант хромал, и было видно, как она то и дело бросает заинтересованные взгляды. Амадей захотел сквозь пол провалиться или сделать вид, что Бьерг, как местный дурачок, сам с собой разговаривает.       — По правде говоря, я начал очень завидовать, когда ты первее меня… Parker bussen.       Попытка Бьерга зашифровать разговор заставила Дея провалиться в стыд еще сильнее.       — А у нас какое-то соревнование было, что ли? — тихо, в отличие от Бьерга, сказал Амадей.       — Нет, но-о…       — «Monkey see, monkey do».       — Без понятия, что это значит, но я оскорблен, — Бьерг наигранно вздохнул, но сразу же заулыбался. — Не думай, что я идиот. Со мной всё нужное было. Ты бы видел, с таким красным таблом я из аптеки выходил…       Бьерг купил Амадею шоколадный кронат и лимонад. Аппетита особого не было, особенно после такого тошнотворного и беспокойного сна, но грех было не воспользоваться моментом щедрости со стороны Бьерга.       Когда тот закончил свой подробный рассказ о той ночи, Амадей выдохнул с облегчением. Благо, тогда они уже сидели за столиком на летней веранде, где никого не было из-за нестерпимой жары.       Дей решил поделиться своими переживаниями насчет вчерашнего и той записки в книге. Бьерг слушал с несвойственной ему сосредоточенностью, пуская воздух через трубочку в клубничный коктейль. Этих бурлящих звуков Амадей не замечал, потому что Бьерг делал так всякий раз, когда у него в руках оказывался стакан с жидкостью и трубочка.       Бурление прекратилось.       — А ты не думал просто поговорить с ним? — спокойно спросил Бьерг. — Без вот этой вот сопливой драмы, которую ты сейчас устраиваешь.       — Ага, легко сказать.       — Конец света же, блять, не случится! Вот так и спроси: «Почему ты оставил себе книгу, которую подарил тебе…» э-э…       — Оскар.       — «…которую тебе подарил Оскар?».       Амадей мотнул головой, слегка нахмурившись.       — Это как-то грубо звучит. Словно я ему предъявляю за что-то…       — Ну да, как-то не очень… — Бьерг снова начал дуть в трубочку, но уже через мгновение прекратил. — А ты с интонациями поиграйся. Сделай такой писклявый голосок: «а пачиму-у ты аставил сибе книгу, каторую падарил тибе О-оскар?».       — Если бы я был умственно отсталым, то проканало бы.       Бьерг так захохотал, что задрал голову к небу и уперся спиной в спинку плетеного стула.       Они так ни на чем и не сошлись.       Идя обратно домой, Дей продолжал думать о том, как задаст этот волнующий вопрос Инге. Слова никак не складывались. Любая формулировка казалась слишком серьезной, немного даже обидной. Но разговор с Бьергом все-таки сделал ситуацию менее тревожной, да и решимости добавилось.       Переступив порог квартиры, Амадей услышал знакомый голос, приглушенный стенами кухни. Несмотря на жару, по телу пронесся холодок. Дей сам не знал, почему так резко разволновался.       — …но что плохого в том, чтобы спросить почему?       Инге весело болтал с Линдой, а та тихонько смеялась. Альвисса нигде не было видно. Дей предположил, что брат отправился к своей девушке, с которой совсем недавно обедал в кафе.       Инге был одет в темную гавайскую рубашку, что слегка позабавило Амадея. Он вспомнил одну из серий «Симпсонов» девяностых годов, где Барт после приезда Джона начал носить подобные рубашки, на что Гомер начал беспокоиться об ориентации сына.       — А вот и он, — сказала Линда, улыбнувшись.       — Стой на месте, — спокойно попросил Инге. — Вот прям стой. Прошу.       Дей послушался, но воспринял это и как просьбу молчать, поэтому глупо застыл с приоткрытыми губами. В голове воцарилась пустота. Инге несколько секунд копался в своей сумке через плечо, прежде чем вытащить оттуда белую коробочку. Он подошел с ней к ничего не понимающему Амадею.       — Мне было жалко смотреть на твой полуживой плеер, поэтому… — Инге не смог сдержать неловкого смешка, протягивая ему коробочку. — Поэтому вот. Держи.       Амадей все метался взглядом от подарка к Инге и наоборот, пытаясь осознать, что изображено на этой маленькой, светлой коробочке.       Классический белый iPod в своей неизменно минималистичной упаковке, о котором Дей тайно мечтал, но до последнего не хотел отправлять на свалку свой потрепанный плеер, подаренный дядей.       — Боже, ты с ума сошел? — еле выдавил из себя Дей.       — Немножко.       — Три тысячи крон…       — «Да какая разница сколько стоит», — передразнил его Инге и тихо засмеялся, когда заметил расцветающую улыбку на лице Амадея.       Он ничего на это не ответил, но крепко обнял Инге, уткнувшись лицом в его плечо, чтоб, не дай бог, не пересечься взглядом с мамой, которая сидела на кухне и с неподдельным восторгом наблюдала за всем происходящим. Даже сквозь пелену неистового счастья Дей заметил, что от Инге пахнет чем-то сладким и солнечным.       — Поедешь купаться со мной? — таким приятным шепотом сказал Инге на ухо, что Амадея всего мурашками обдало. — Завтра.       Дей ответил решительным кивком.

◑

      Утром следующего дня они уже неслись по полупустой трассе. Инге гнал на максимально разрешённой скорости в девяносто километров в час, и Амадей, который отвык в принципе ездить на мотоциклах, жался к Инге так, словно они ехали все сто девяносто. Музыка из новенького, идеально белого плеера успокаивала его, отвлекая от, как ему казалось, слишком близко проезжающих рядом машин.       «The View From The Afternoon» играла в наушниках, накрытых шлемом. Амадей узнал о группе Arctic Monkeys только днем ранее, когда засел за компьютер отца вместе с Инге, скачивая треки на плеер. Инге так яро рекомендовал быстро разлетевшийся альбом «Whatever People Say I Am, That’s What I’m Not» этой группы, будто бы она была его рекламодателем.       Мотоцикл нес их мимо заправок «Esso», продуктовых магазинов «Kiwi», частных и многоквартирных домов, строек, забегаловок, мотелей, пока этот городской шум плавно не сменился деревьями, а трасса — тесноватой и пустой однополосной дорогой. Инге ехал уже значительно медленнее, всего шестьдесят километров в час.       Они заехали в какую-то деревню, название которой ни Инге, ни Дей не знали. Зато здесь было очень спокойно и просторно — вдали сплошной луг, за которым густо растут деревья, словно очерчивая всё это толстой линией. Инге затормозил у скромного продуктового магазина. На слегка пожелтевшей вывеске рукописным шрифтом была надпись «Frukt og grønt».       Амадей с удовольствием стянул с головы шлем, а следом и наушники. Тишина оглушила его.       — Давай купим чего-нибудь? — снимая свой шлем, весело спросил Инге. Лицо его было слегка раскрасневшееся от жары. — После того как искупаешься, есть хочется ого-го…       — Я бы сейчас с удовольствием клубники объелся.       В магазине они набрали всего понемногу: клубники, черешни, персиков. Конечно, одними фруктами и ягодами не наешься, поэтому они попросили бородатого продавца нарезать немного ароматной буженины и половинку хлеба. Инге едва заметно нахмурился, когда увидел итоговую сумму. А Амадей оплатил, даже не обратив внимание на нее.       Инге запихнул все это добро в рюкзак, отдав его Дею, и они продолжили свое небольшое путешествие. Вскоре асфальт сменился грунтовой дорогой, а вокруг был лишь лес.       Берег небольшого озера появился неожиданно. Оно было окружено деревьями так плотно к воде, что и не скажешь, что там вообще есть какой-то водоем. Инге проехал еще несколько десятков метров и остановился рядом с аркой из густых зарослей.       — Откуда ты столько никому неизвестных мест знаешь-то? — восхищенно спросил Дей, оглядываясь.       — Я когда только переехал в Осло, подружился с Эдом, и он меня повсюду катал. А я, как слепой, который неожиданно прозрел, с жадностью цеплялся за каждую возможность посмотреть на что-нибудь красивое.       Амадей с наслаждением вдохнул воздух, наполненный ароматами свежести, влажности и хвои.       Они, смеясь и толкаясь, пролезли в арку из зарослей. Им открылся такой родной душе вид, какой Дей никогда не видел в своей жизни. Конечно, в таком диком месте о пляже и речи не могло идти, но там все же был недлинный мостик для рыбаков, а еще вытоптанные несколько метров берега.       Амадей всего несколько секунд любовался, прежде чем сбросить рюкзак на землю и начать раздеваться.       — Куда ты торопишься? Давай хоть покрывало расстелим, чтоб было где посидеть… — сказал Инге, смотря на него с улыбкой.       — Я год целый не плавал!       Дей одним движением стянул с себя футболку, скомкал и метнул ее в руки Инге.       — Так уж и быть, помогу тебе.       — Ой, ну спасибо, сделал одолжение, — весело ответил Инге.       Они расстелили два стареньких, но плотных покрывала, а на него выложили всё, что было куплено для перекуса. Инге всё это время метал неловкие взгляды на спину и оголённые плечи, казавшиеся ему надёжней любого поручня. Он вообще впервые увидел Дея обнажённым при таком ярком освещении, а не в потёмках комнаты. Что-то в груди начинало томиться, стоило заметить, как напрягаются мышцы рук и спины Амадея. А на свету его волосы светились едва ли не ярче самого солнца.       Инге настойчиво думал об этом, весь млея то ли от мыслей и фантазий, то ли от жары, припекающей макушку.       Амадей не удержался и, открыв пластиковый лоток, в котором была черешня, закинул сразу несколько ягод себе в рот. Инге тоже не стал отказывать себе в удовольствии.       — Вода, наверно, ледянющая… — пробубнил Инге, смотря вперед.       — А ты когда-нибудь хоть душ холодный принимал?       — Не-а.       — Ну, удачи… — загадочно ответил Дей, снимая штаны.       — Знаешь, я ни одного турка, занимающегося закаливанием, не видел. Зато скандинавов в шортах в минус десять — дофигища.       — Говоришь так, будто не в Норвегии вырос.       Амадей сначала хотел прыгнуть в воду с разбега, но тут же отбросил эту идею, когда коснулся пальцами ноги воды. По телу пошли мурашки. Инге в это время снял с себя гавайскую рубашку и шорты, но не торопился идти к воде, наблюдая за реакцией Дея. А тот, в свою очередь, смело сделал несколько шагов вперед, вода стала ему по пояс.       — Ох, мать твою! — не выдержал Амадей, резко вдохнув. У него аж дух захватило. — Знаешь, водичка прям пипец какая теплая!       Инге засмеялся и смело шагнул в воду, а потом еще смелее, пытаясь игнорировать пронизывающий до костей холод. Это так сильно взбодрило, что Инге ощутил, как быстро в теле появилась лишняя энергия, которую тут же захотелось куда-нибудь деть. А куда еще деть, если рядом только Амадей?       Инге плеснул в его разгоряченную на солнце спину ледяной водой, на что получил неразборчивые ругательства. Дей стал громко смеяться и плескаться в ответ, но Инге в этот самый момент нырнул под воду, а вынырнул уже совсем рядом с ним. Амадей даже сказать ничего не успел, как Инге поцеловал его, обхватив горячую шею холодными руками.       Этот игривый и несерьёзный поцелуй растормошил Дея больше холодной воды, от которой и так мурашки шли по всему телу.       — У тебя волосы смешно ко лбу прилипли, — заметил Дей, с растерянной улыбкой смотря ему в глаза.       — Не проблема.       Инге с силой тряхнул головой и обрызгал водой лицо Амадея, который тут же расхохотался.       Они продолжили беситься, словно малые дети, крича и плескаясь, но совсем не были этим смущены. Дей позабыл про вчерашние сомнения. Про эту чертову записку. Он был искренне счастлив, что находится тут, что Инге так раскрепощен и весел, как никогда. Что погода на улице жаркая, что на берегу их ждут вкусности, что вокруг никого нет, кроме них…       Провозились они в воде еще четверть часа, пока губы не посинели от холода. Амадей едва зубами не стучал, сидя на покрывале, а Инге нескрываемо трясся, одновременно с тем вытирая ноги и руки свободным краем покрывала. Солнце светило прямо над макушками, а потому быстро стало тепло.       Инге обнял свои ноги, слегка сгорбившись, и стал скромно есть клубнику, будто бы не проголодался так, что голова кружилась.       — Согрелся? — тихо спросил он.       — Ага.       Дей, в отличие от Инге, не стеснялся разглядывать его. В голове Амадея даже пронеслась мысль, что здорово было бы порисовать прям с натуры, как в художественных школах или университетах. Только чтоб Инге был в чём мать родила… Эта мысль захватила Дея, но говорить об этом он постыдился.       Подул легкий ветерок, и они одновременно поежились.       Тут Амадей вспомнил, что хотел расспросить Инге насчет той записки и вообще об Оскаре. Но подходящее ли сейчас время? Инге так расслабленно и непринужденно выглядел, что Дей засомневался в своей задумке. Не хотелось нарушать эту идиллию. Но так же сильно хотелось получить ответы на все свои вопросы. Может, сейчас, в приятной обстановке, для Инге легче всего будет говорить о таких вещах?       «А вдруг я всё испорчу?» — подумал Амадей.       — Я тут хотел спросить тебя кое о чем… — начал он, ковыряя ногтем большого пальца заусенец на среднем.       Инге положил голову на свои колени и заинтересованно посмотрел на него.       — Давай.       — Ты мне одалживал тогда книгу братьев Стругацких «Трудно быть богом», — Амадей уж подумал, что осмелел, но это продлилось всего пару секунд. Продолжать говорить было физически тяжело. Во рту словно мазут разлился. — И там… ну…       Инге зажмурился, закрыл лицо руками и упал спиной на плед. Послышался тихий смех. Дей ничего не понимал, но был слегка напуган.       — Можешь не продолжать, я знаю, к чему ты это, — пробубнил Инге себе в ладони. — Это было… случайно. Я только когда отдал тебе книгу, понял, что отдал вместе с этой чертовой запиской. Мне так стыдно было! Я весь как на иголках ходил и глупо надеялся, что ты каким-то образом мимо глаз ее пропустишь…       — Серьезно? — Амадея отпустил страх так же быстро, как и накрыл. — А я все это время как дурак думал, что ты специально оставил там записку, чтобы типа намекнуть мне…       Инге прекратил смеяться, перестал зарываться лицом в ладони и немного привстал, уперевшись локтями в землю.       — А зачем ты оставил эту записку себе, если Оскар… предал тебя?       Дей, едва начав предложение, почувствовал, как внутри у него все сжалось от внезапного сожаления о сказанном. Слова прозвучали так, словно он ставил под сомнение Инге, словно подозревал его в измене или чём-то подобном, хотя ни в коем случае не имел это в виду. А может, просто не хотел в этом признаваться даже самому себе…       — Зачем оставил… — повторил Инге эхом, задумавшись. Он смотрел в плед, но уже через мгновение устремил тоскливый взгляд на Дея, понимая, почему тот спрашивает обо всем этом. — Я не любил его, — замотал он головой, как дети, когда тараторят «нет, нет, нет». — Я был одержим им, зависел от него эмоционально и физически, но ни в коем случае не был влюблен. Понимаешь, о чем я?       Амадей неуверенно закивал. Он смотрел куда угодно, только не на Инге. Взгляд зацепился за божью коровку, которая ползла по травинке и качалась на ней же. Словно негодуя, что Дей смотрит на нее, божья коровка упорхнула куда-то в заросли.       — Я был зависим от него, потому что никто ко мне не проявлял такого внимания, как он. Друзей близких у меня не было, а родители… Сам знаешь. Вот я и зацепился за Оскара, — Инге не переставал смотреть на Амадея в попытках угадать его эмоции и не знал, как дать понять ему, что Оскар — лишь кошмар прошлого. — Думал, что он мое спасение от родителей, хотя я ему только своим телом и нужен был. Но мне, четырнадцатилетнему пацану, никто не объяснил, что в таком возрасте не стоит вступать в половые отношения. Всё, что я знал о сексе, я слышал от Оскара. А он пользовался моей неосведомленностью, чего я не понимал, пока тетя не поговорила со мной уже в Осло.       Дей все сильнее ковырял заусенец на среднем пальце. В голове поднялся хаос, мысли метались, словно птицы в клетке, превращаясь в белый шум. Сердце колотилось, как барабан, а воздух казался густым и душным. Нужно было что-то ответить, но слова застряли в горле. Сквозь этот шум доносился только ровный, спокойный голос Инге.       — И вот, даже когда Оскар изменил мне, чувство одержимости и привязанности, конечно, никуда не делось. Так не бывает, чтоб по щелчку всё нормально стало. Я забрал с собой в Осло всё, что напоминало мне о нем, — взгляд Инге заметался, когда он заметил, как встревоженно стал выглядеть Амадей. — Но время шло, я много разговаривал с тетей и постепенно выкидывал вещи, хотя бы косвенно связанные с Оскаром. Я без жалости выкинул и плеер, который он мне подарил, и наушники, и пластинки, и гитару. У меня даже той одежды не осталось, которую я в Драммене носил.       — Почему ты выбросил всё, но книгу оставил? — пробубнил Амадей, зарывая себя всё глубже в пучину стыда за свои же слова. — Ещё и мне дал её…       Инге окончательно растерялся. Ему казалось, что всё, что он говорит, воспринимается Амадеем как глупые оправдания.       — У меня дома и книги отца, и книги матери лежат. Я считаю, выбрасывать книги неправильно, сколько бы в них ни было плохих воспоминаний… — Инге шумно проглотил вязкую от жажды слюну. — А тебе её дал, потому что… это одна из моих любимых книг.       Дей знал, что переживает из-за чепухи. И удушающе сильно стыдился того, что заставил Инге оправдываться в том, в чем оправдываться не надо, и что приносит Инге этим только боль, вынуждая ворошить прошлое.       — Прости, — выдавил из себя Дей. — Я не сомневаюсь в тебе, просто, — он запнулся, — просто, блин, после случившегося в трамвае я словно сам не свой был.       — Дей, ну чего ты? Все в порядке…       — Я знал, что зря морочу себе голову. Знал! — он развел руками. — А поделать с собой ничего не мог.       Инге уперся коленями в землю, а руки положил Амадею на плечи, привлекая его внимание.       — Послушай, это ведь круто, что ты решил поговорить со мной, а не стал накручивать себя и таить обиды, о которых мне пришлось бы магическим образом догадываться, — Инге улыбнулся. — Ну?       — Мне неловко, что из-за меня ты вспоминаешь прошлое… — отвел взгляд Дей.       — Да я готов все рассказать, мне от этого только легче будет! Я согласен, вспоминать это, конечно, неприятно, но ведь это лучше, чем держать в себе. Да?       — Наверно, — пробубнил Амадей, вновь смотря на него.       Инге хотел продолжить говорить, но вместо этого обнял Дея и упал с ним на покрывало, зарывшись носом во влажные волосы.       — Знаешь, я хотел бы ещё поделиться кое-чем, о чём я никому не рассказывал. Даже тёте, — вполголоса сказал Инге. Дей лишь заинтересованно промычал, пытаясь справиться с тем, насколько близко горячая шея Инге и его практически нагое тело. — Я только недавно понял, что мой первый раз был неправильным. Совершенно. Отец тогда в очередной раз исполосовал мне руки, и я пришел к Оскару, потому что мне больше некуда было идти. Оскар чем-то намазал мне раны, но мне было ужасно больно, и скорее морально, нежели физически.       Инге опустил громкость голоса почти до шепота, словно собирался заснуть. Но на деле ему просто не хотелось сильно нарушать тишину вокруг. Амадей весь напрягся.       — Я не знал, что мне делать с этой болью. Мне будто крышу тогда снесло, — Инге шумно выдохнул, следом глубоко вдохнув. — Я, громко рыдая, полез ему в ширинку джинс, а он… Он не остановил меня, представляешь? Принял это как данность. И вот я только, может, месяц назад осознал, что, если бы он действительно меня любил, то остановил бы всё это безумие.       — А он был в курсе того, что у тебя дома происходило? — спросил Дей тихо.       — Конечно… Оскар был единственный, с кем я мог поделиться переживаниями. Может быть, ему и было больно слушать всё это, но, по-моему, он быстро забывал об этом. Зато не забывал просить сделать ему приятно.       Амадей нахмурился от резко накрывшего его отвращения. Он ненароком вспомнил, как искренне удивился тогда тому, как Инге хорошо это делает, и теперь был благодарен себе, что, слава богу, никак свое удивление не озвучил.       — Это ужасно.       — Дей, — начал Инге чуть громче. По интонации голоса было понятно, что он улыбается. — Думаю, настоящий первый раз у меня был с тобой.       Амадей чуть не привстал от удивления, но все же остался лежать, чтобы не прекращать объятий.       — Ты сейчас это специально?       — А ты как думаешь? — уклончиво спросил Инге.       — Мой вопрос был первее.       — Да.       — Господи… — выдохнул Дей.       — Давай прям тут?       Амадей уже не выдержал и привстал, немного развернувшись, чтобы посмотреть на Инге.       — Тебя солнце ударило, что ли?       — «Мой вопрос был первее».       — Ну, я частично и рассчитывал на это, — признался Амадей, растерянно улыбнувшись. — А если нас увидит кто?       — Кто? — Инге оглянулся. — Я пока никого не вижу.       — Проходил я это с тетей уже, — весело напомнил Дей.       Но, несмотря на это, он накрыл собой Инге и начал неторопливо целовать его шею, ключицы…