Когда ты смотришь на солнце

      Инге никогда так усердно не укладывал свои волосы. Даже для официальных школьных мероприятий он обходился лишь мытьём головы и расчёской. В приёмную комиссию университета он приходил в толстовке, джинсах и с растрёпанными после сна волосами. Он вообще никогда не был озабочен своим внешним видом до такой тревоги, которая нашла на него сейчас.       Пока Инге мылся, укладывал волосы и искал подходящую одежду, Амадей успел полностью изучить его комнату. Две электрогитары, висящие на стене, Дей поочерёдно снял с крепежа, чтобы оценить вес и размер. Одна была полностью чёрной, не считая грифа, а вторая тёмно-коричневой, с брутальной древесной фактурой. Амадей осмелился потрогать струны и удивился тому, насколько чистым получился звук. Тут Дей понял, что ни разу не слышал, как Инге играет на электрогитаре. Только на акустике.       Но время для этого было не очень подходящее, а потому Амадей повесил гитару обратно.       — Я с этой повязкой на носу выгляжу как идиот, — смотря на себя в зеркало, сказал Инге. — А с очками вообще…       — Ты сам не свой.       Дей смотрел на него через отражение зеркала. Инге будто подменили. Амадей никогда не видел, чтобы тот суетился, волновался или что-то в этом духе. Если Инге и волновался, то так хорошо это скрывал, что было совсем незаметно. Дей отлично помнил тот момент на берегу озера. Даже тогда Инге не выглядел взволнованно, хотя его руки трясло, как отбойный молоток.       Просто Амадей не знал, чего стоило Инге сделать это. Он думал, что Инге просто всегда уверен в себе и железобетонно спокоен. Но за этим стоял панический страх быть отвергнутым или втоптанным в грязь любимым человеком. Не то чтобы Инге боялся, что Дей отвернется от него, найдет замену и далее по списку…       Инге знал, на что идет, начиная отношения с тем, у кого нет опыта. И ему это нравилось. Он не отрицал это, просто никому не рассказывал. Такой вот маленький секрет, который Инге едва не разболтал Дею на берегу озера, спросив, первый ли это поцелуй. Благо Амадей был слишком ослеплен счастьем, чтобы копнуть глубже.       — Что мне с этой повязкой делать, а? — в отчаянии спросил Инге.       Амадей крутился на компьютерном кресле из стороны в сторону и внимательно смотрел на Инге, чуть-чуть прищурившись, словно оценивал его внешний вид. На самом деле, в глазах Дея Инге всегда выглядел бесподобно. Этот раз не был исключением, поэтому Амадей лишь делал вид, что что-то там оценивает.       — А с синяком лучше, что ли?       — Можно же консилер у тети взять… — задумчиво пробубнил Инге.       Брови Дея стали такими непонимающими, словно Инге говорил на китайском. Однако Амадей начал припоминать, что где-то слышал это странное словечко.       — Что такое «консилер»?!       Инге, ничего не ответив, окинул Дея мимолетным взглядом и ушел из комнаты, а через несколько минут вернулся с тетей, у которой в руке была внушительных размеров косметичка. Тетя сказала что-то по-турецки, и Инге тут же сел на край кровати.       — Ты, получается, еще и турецкий знаешь?! — Дей не переставал задавать удивленные вопросы. Он развалился на компьютерном кресле так, словно был зрителем в кинотеатре, а тетя и Инге — актеры.       — Я его заставляла говорить со мной на турецком, чтоб аж три языка знал. Это ведь всегда пригодится, да? — ответила тетя.       — Ага… — тихо сказал Инге, но тут же зашипел от боли, когда тетя, снимая повязку, задела нос. — Черт, можно поаккуратнее?       Три языка: норвежский, турецкий и английский. Удивительный наборчик, подумал Амадей, только где Инге пригодится турецкий? Вряд ли он когда-либо полетит в Турцию, где живет вся его гнилая семейка. Инге ведь не из тех, кто будет ехать туда специально для того, чтобы опровергнуть глупые сплетни. Ему это незачем.       Дей заулыбался, смотря то на одного, то на другую:       — А скажешь что-нибудь?       — Benim kuzumsun, — тут же ответил Инге, и тетя вместе с ним звонко засмеялась, смущенно прикрыв глаза рукой.       Амадей непонимающе нахмурился, почему-то подумав, что Инге сказал что-то оскорбительное или неподобающее. Тетя спохватилась и всё объяснила, после чего Дей расплылся в неловкой улыбке. «Мой барашек»… Со своими волнистыми, почти кудрявыми, неопрятными волосами Амадей правда был похож на барашка.       Тетя начала замазывать синяк, стараясь делать это аккуратно, однако Инге всё равно хмурился от боли. Чтобы отвлечь себя, он стал болтать с Деем.       — Альвисс там тоже будет?       — А как же, — с ухмылкой ответил Амадей. По правде говоря, ему самому это было не в радость, но деваться некуда.       — Вот черт.       — Он будет молчать, обещаю тебе.       — Да не в этом дело… — тетя держала за подбородок лицо Инге, и он смотрел куда угодно, только не ей в глаза. — Я вообще не хочу его видеть. Пока что. Я не обижаюсь, просто мне нужно время переварить всё это.       — Мне, если честно, тоже не хочется его видеть, — пробубнил Дей, смотря в пол. Через пару секунд дополнил: — Пока что.       — Я тебе чуть позже кое-что расскажу.       Тетя закончила замазывать синяк и попросила Инге оценить результат. Вполне сносно, если не приглядываться. Всяко лучше этой дурацкой повязки. Инге поблагодарил тетю, и та, весело напевая себе под нос какую-то мелодию, ушла из комнаты, забрав толстенную косметичку.       Инге попросил Дея сесть рядом, и Дей тут же послушался.       — Что ты хотел рассказать? — спросил Амадей, чувствуя легкое веяние тревоги.       Он не понимал, чего ожидать. По спокойному лицу Инге невозможно было понять ни его настроение, ни тему его предстоящих слов.       Тишина длилась недолго, Инге думал, с чего начать, и начинать ли вообще. Вдруг это лишнее, совсем не к месту? Он смотрел на свои руки, покоящиеся на ногах и собранные в слабый замок.       — Я тебе давно еще рассказывал, что отец ненавидел меня. Я стал для него полным разочарованием, когда он нашел записки от Оскара. В глазах отца я, наверно, был извращенцем, а Оскар — каким-то насильником, который и испортил меня. Я так думаю. Отец мне вообще ничего не объяснил, не хотел говорить, поэтому остается лишь предполагать, но…       Инге глубоко вдохнул. На его глазах едва заметно собирались слезы, которые все еще держались, но обещали вот-вот сорваться вниз.       — Но после того как он нашел эти записки, он устроил скандал, начал мне что-то кричать. Я мало что помню из этого. Настолько мне было страшно. Но я отчетливо запомнил, как отец доставал из тумбочки провод от телефона, пока я, рыдая, убегал из комнаты. Отец загнал меня в угол на кухне, схватил за руки и начал со всей силы хлестать по ним проводом. Ему было все равно, что я кричу, плачу, вырываюсь. Он продолжал, словно это приносило ему удовольствие, — тут его голос дрогнул. — Дей, посмотри на мои руки.       Инге развернул дрожащие руки запястьями вверх. Амадей смотрел на них, не зная, что ответить. Сердце разрывалось от ужаса и желания как-то помочь. Только как? Что нужно сделать? Что сказать? Дей прикоснулся к шрамам на руке Инге, следуя по ним кончиками холодных пальцев.       Шрамы были блёклыми, не торчали рубцами. Они выглядели так, словно кто-то просто исполосовал руки Инге белым маркером. Амадей, смотря на них, забыл, как дышать. Он ненароком представил всё, что рассказал Инге, и сердце облилось кровью.       — А после всего этого ада он выгнал меня из квартиры со словами… — слез скопилось так много, что они потекли по щекам, и Инге зарыдал: — «Какой же ты противный».       Амадей в панике закрыл дверь в комнату, а после вновь сел рядом и крепко обнял его. В голову не приходило ни одного толкового слова. Полная пустота в окружении колючего сожаления. Инге, до боли закусив губу, прижался щекой к его груди, боясь смазать консилер.       — Альвисс тогда повторил эту фразу слово в слово… «Какой же ты противный». Я… Я когда услышал это, мне стало так плохо… — Инге захлёбывался в слезах, отчаянно прижимая к себе Дея, словно он — последняя надежда на спасение в этом мире. — Альвисс знает, что отец говорил мне это… Знает! Я рассказывал ему всё… Всё, что со мной было до переезда в Осло. Он знает, как мне было тяжело, но зачем-то сказал это… Я ночью не мог уснуть, потому что плакал и мучился от боли. Вот почему я не хочу видеть Альвисса… Сколько бы он ни извинялся, я никогда этого не забуду.       На Амадея враз обрушился гнев на Альвисса, и всё похолодело внутри. Даже если брат произнес ту фразу случайно, в порыве злости, это не оправдывает его, думал Дей, не отменяет того факта, что нужно было думать перед тем, как говорить.       А Инге трясся, тихо всхлипывая. Он рассказал Дею то, что пытался удержать в себе, но не смог. А сколько всего Инге ещё не рассказывал ему? Да всё. Это была лишь часть от всего того ужаса, что Инге пережил. Желание пересказать всю свою жизнь настолько задушило его, что ничего кроме слез и не получалось.       И тут Амадей понял, что никогда до этого момента не видел, как Инге плачет. Никогда.       — Ты обижен на Альвисса? — тихо спросил Дей, поглаживая его волосы.       — Нет, Дей, это не обида… — также тихо отвечал Инге. — Это чувство, будто меня снова втоптали в грязь, но никак не обида…       Амадей не понимал, как тут можно не обижаться. Ведь Дей сам все еще таил на Альвисса жгучую обиду, хоть тот и извинился. Эта обида была похожа на ярость, гнев, желание выбить из брата все дерьмо, притом самым ужасным способом. А Инге? А Инге не умел обижаться. Он умел ругаться, кричать, но не мог злиться долго и по-настоящему. Инге ко всем относился хорошо, хоть иногда и говорил противоположное.       Дей лёг на кровать, аккуратно потянув Инге за собой, и положил одну руку ему на шею, а другую на спину. Инге прижался головой к груди Дея, продолжая тихо плакать и обнимать в ответ.       — Дей, я так устал…       От этих слов у Амадея сжалось сердце.       Он всё это время удивлялся тому, как Инге совмещал школу, подготовку к экзаменам, поступление в университет, выступления в парке, дела по дому. Даже в этом ворохе проблем он сумел найти время, которое уделял Дею. И не какие-то жалкие пять минут обжиманий возле подъезда, а долгие прогулки, посиделки в кафе, дома…       Сколько времени Инге уделял себе?       — Давай никуда не пойдем? — почти шепотом предложил Дей.       Он наперед знал, что скажет Инге. И не ошибся.       — Нет, мне просто… — Инге судорожно вдохнул, пытаясь сдержать еще одну волну слез, — просто нужно было выговориться…       Но как бы он ни вдыхал, как бы ни сдерживал себя, слезы подступили вновь, стекая по переносице и щеке. В его голове была лишь одна мысль — как ему повезло.       Как ему повезло, что он в Осло, а не в Драммене. Что он в квартире тети, а не в квартире отца. Что поступает в университет Осло, а не в Юго-Восточный.       Что рядом Амадей, а не Оскар.       — Пожалуйста, никогда больше не держи ничего в себе, если тебе грустно, — Дей сам был на пороге того, чтобы расплакаться. — Просто… позвони, и я приду. Даже ночью.       — Хорошо…       — Я люблю тебя.       Инге заулыбался сквозь слезы и, весь заплаканный, полез к нему, покрывая шею и щеки Амадея горячими поцелуями.       — И я люблю тебя.

◑

      Инге внимательно смотрел на то, как Дей вставляет ключ в дверной замок. Но думал он совсем не о двери и уж точно не о ключах. Инге усердно перебирал, что первым делом скажет родителям Амадея. «Здравствуйте»? «Добрый вечер»? Или представиться? Так они все в курсе, как его зовут…       Не очень много вариантов успел перебрать Инге, пока открывалась дверь. И этот момент показался ему разделяющим жизнь на до и после. В коридоре никого не было, но буквально через считанные секунды из кухни вышла Линда, которая засветилась дружелюбной улыбкой. От этой улыбки Инге легче не стало.       — Здравствуйте, — выдавил из себя он, стараясь не смотреть на Дея.       — Привет, Инге, — сказала Линда, смотря на него снизу вверх. — Что-то ты мне запомнился ростом поменьше…       Амадей и Инге на мгновение переглянулись. Они оба были почти одинакового роста, сто восемьдесят сантиметров. Дей медленно вдохнул, переведя взгляд на маму. Повисло недолгое молчание, пока они разувались.       Линда почувствовала напряжение в воздухе, поэтому тут же спохватилась:       — Ну как руки помоете, проходите на кухню. Уже всё готово, — она неторопясь ушла, окинув их мягкой улыбкой.       Уже моя руки в ванной комнате вместе с Амадеем, Инге заговорил шепотом:       — Я, блять, сейчас взорвусь.       Дей сжал губы, пытаясь не рассмеяться. Его почему-то очень забавляло то, как матерится Инге: неожиданно и крайне редко. Но Амадея смешило не только это. Вообще вся эта ситуация, выглядящая как дешевый ромком для подростков. И явная мамина неловкость…       Идти на кухню, казалось, все равно что идти на казнь. Как отреагирует отец? Что мама скажет? А Альвисс? Вдруг брату вздумается выкинуть какую-нибудь язвительную фразочку, после которой все поссорятся? Дей думал об этом, пока ноги нехотя тащили его на кухню. Инге, идя рядом, волнительно вздохнул.       Он вполне уверенно поздоровался с отцом Амадея, а после бросил взгляд на Альвисса, который сидел прямо напротив Инге. Взгляд оказался взаимным. Альвисс сказал самый свой спокойный и безэмоциональный «привет», на какой только был способен. Инге ответил тем же. Дей не мог не заметить всего этого, поэтому следил теперь только за этими двумя.       На столе была жареная рыба, рис и два салата: с лососем и из овощей с креветками. Родители решили выжать максимум из своих кулинарных способностей, потому что ужинов с таким размахом давно не было. Инге, на самом деле, даже не обратил внимания на еду. Аппетит исчез полностью. Все мысли были только о том, как бы не сморозить какую-нибудь глупость. И как бы поменьше встречаться взглядом с Альвиссом.       Амадей, конечно, чувствовал себя свободнее. Он всё-таки дома, а не в гостях. У него присутствовало желание как-нибудь дотронуться до Инге под столом, чтоб оказать какую-никакую поддержку. Но смелости не хватало. Мало ли, Инге будет ощущать себя только скованнее?       Линда, накладывая себе салат в тарелку, наконец-то заговорила, когда все перестали шуршать:       — Ты же двенадцатый класс закончил, да? — с ее лица не сходила улыбка, но Дей знал, что за этой улыбкой пряталось волнение.       — Да, биохим… — ответил Инге.       Он из вежливости попробовал рыбу и даже нашёл время, чтобы удивиться тому, насколько она вкусная.       — Ох, я тоже любила биологию в школе. И учительница у нас была доброй. А ты собираешься идти в университет?       — Конечно. В университет Осло, на медицинский факультет.       Кнут ел молча, но внимательно слушал всё. Альвисс смотрел себе в тарелку, что-то ковырял там столовым ножом, но не ел. Он не волновался, просто не хотел есть, потому что только недавно был в кафе с какой-то своей новой подружкой. Амадей же с великим удовольствием поглощал и рыбу, и рис, и салат…       — Альвисс тоже поступает туда, — сказала Линда.       Дей краем глаза смотрел на Инге, пытаясь понять, о чем тот думает и в каком он настроении. На лице не было даже намека на волнение. Только непоколебимая уверенность и красота, которые безумно нравились Амадею.       Инге решил, что пора взять инициативу в свои руки, а потому с удивительной лёгкостью рассказал всё о своем поступлении в университет и что получил финансовую поддержку со стороны государства, а потому поступил, считай, что бесплатно. Расходы, конечно, всё равно есть, но совсем незначительные, по сравнению с бешеными ста тысячами крон в год за бакалавриат. Кнут слушал Инге внимательно, иногда поглядывая на Альвисса. В этом взгляде был явный упрёк. Альвисс не получил никакой финансовой поддержки, ведь вообще ничего не сделал для этого за год.       — А я вот жалею, что не пошёл учиться в университет, — резко начал говорить отец, чем немножко испугал Дея. — Все мои знакомые отучились и говорят, что это были их золотые годы. Возможно, учеба в университете трудная, но, думаю, оно того стоит, если ты точно знаешь, чего хочешь от жизни. Мне нравится, что ты выбрал стабильное будущее, а не как я… С нашим магазином в любой момент может что-нибудь случиться, и устроиться на такую же высокооплачиваемую работу я не смогу, потому что не имею должного образования.       — Мне казалось, что в наших реалиях высшее образование теряет значимость, — ответил Инге.       — Теряет, но все ещё безусловно важно.       — Я даже не знаю, буду ли работать по своей специальности. Может, мне не понравится, и я вообще перейду на другой факультет…       — Главное — не стоять на месте, — сказал отец, переведя взгляд на Альвисса.       Альвисс посмотрел в ответ, желая что-то выпалить, но Линда вовремя толкнула своим коленом его, как бы намекая на то, чтобы тот помалкивал. Амадей не понимал, почему отец провоцирует Альвисса. Неужели отец пытается просто унизить Альвисса на фоне Инге, чтобы замотивировать того начать что-то делать? Как показала практика, брата нельзя чем-либо замотивировать, пока тот сам не захочет.       А Инге, чтобы за столом не стояла мертвая тишина, начал рассказывать о своих увлечениях. Да так интересно, что даже Амадей, который прекрасно знал обо всём этом, слушал с удовольствием. Наверное, на то влиял голос Инге. И та гордость, которая охватила Дея до удушающего счастья. Ведь Инге даже не преувеличивал и не врал о себе. Он говорил всё так, как есть.       Амадей хотел взять и расцеловать Инге прямо здесь и сейчас за то, какой он прекрасный, какой эрудированный, как умеет располагать к себе людей…       Инге знал, что всё идёт хорошо, но не мог утихомирить своё волнение, которое мешало спокойно есть, а тем более говорить. Присутствие Амадея рядом не спасало. Наоборот, Инге атаковала навязчивая мысль, что он всё случайно испортит, чем сильно разочарует Дея.       — Инге, я, на самом деле, редко вижу таких парней, как ты, — снова вклинился в разговор отец. — Обычно еду с работы и вижу, как молодёжь курит и пьёт в парках. Летом особенно. Я всё сделал, чтобы Дея и Альвисса как можно меньше интересовали такие развлечения…       Инге посмотрел на Альвисса, а Альвисс на него. Это никто не заметил, даже Дей. Отец видел Альвисса пьяным после тусовки лишь однажды, а после этого — ни разу. Брат всегда приходил домой вовремя, абсолютно трезвым, даже будучи зависимым от наркотиков. Потому что употреблял он только перед сном либо тогда, когда отпрашивался на ночёвку через родителей Эда, а на самом деле ездил с Лукасом в Драммен.       В общем, отец всё это время доверял Альвиссу и даже не мог подумать о том, что сын — активный посетитель тусовок, клубов и чужих постелей.       А вот Инге об этом всем очень хорошо знал. Амадей тоже. И Альвисс был в курсе, что они знают. Именно это заставило его сильно напрячься, смотря в глаза Инге.       Но напряжение быстро спало, когда заговорила Линда:       — Рыба прожарилась, вкусно?       — Да, вкусно, — хором ответили Дей и Инге.       Они переглянулись, не в силах сдержать улыбку.       — Ах да, — резко вспомнил Инге. — Я иногда играю на гитаре в парке. Но всё официально, у меня даже разрешение есть.       Линда искренне удивилась и даже отложила вилку, чтобы заинтересованно подпереть голову рукой.       — Тяжело, наверно?       — Ну, мне это нравится, поэтому не тяжело. Тем более, я выхожу всего, может быть, раз в две недели, когда погода хорошая. Люди в Осло щедрые, поэтому мне этого хватает.       — Эд говорил, что завидует тебе, — сказал Альвисс, странно ухмыляясь.       Инге слегка нахмурился:       — Ты о чем?       — О количестве бумажек с номерами телефонов, отданных тебе вместе с деньгами.       — Ты знаешь, что меня это не интересует, — совершенно спокойно ответил Инге, жуя рыбу.       Амадей не поверил сам себе. Впервые он почувствовал ревность, причем совершенно не поддающуюся контролю. Такую ревность, которую нельзя высказать, потому что кажется, что это глупость, но и держать в себе ее невозможно. Это чувство отзывалось жжением в легких. Дей знал, что нет причин ревновать. Инге с ним постоянно, каждый день, уделяет всё время, которое только может. Да и сам Амадей ни разу не задумался о том, что Инге может изменить. А вот сердце не слушалось.       Он ощутил прикосновение к своей ноге под столом. Легкое, нежное. Инге всё понял, хотя на лице Дея не было ничего похожего на волнение. От этого прикосновения стало проще. Амадей, быстро остыв, осознал, что это лишь глупые провокации Альвисса, не стоящие внимания…       Родители тоже сделали вид, будто пропустили мимо ушей всё, что только что прозвучало.       — Дей, а ты помнишь моего папу? — спросила Линда. — Он на пианино так хорошо играл… Хотя ты маленький совсем был, вряд ли помнишь.       — Что-то припоминаю…       — Я всегда своему папе говорила, чтоб он бросил эту работу редактора в газете, а он в ответ говорил, что недостаточно талантлив для того, чтобы зарабатывать деньги, играя музыку. Грустно было это слышать от человека, который играл всю жизнь и называл это лишь развлечением.       — Я его понимаю, — тихо отозвался Инге.       — Ему ведь очень много раз предлагали играть на пианино, хотя бы в местных библиотеках по выходным вечерам за небольшую денежку.       — Наверно, он боялся показаться самозванцем.       Линда тяжко вздохнула:       — Так и есть.       — Я уже четыре года играю на гитаре и играю, вероятно, хорошо, раз людям нравится… Но я чувствую, что это лишь развлечение для меня, но не более. Я могу играть только то, что уже было создано, а творить что-то уникальное не в моих силах.       — Всему свое время, Инге, — с улыбкой сказал Кнут.       Инге заулыбался следом. Он стал чувствовать себя увереннее, ведь отец Амадея явно был впечатлён всем арсеналом увлечений Инге.       — Возможно.       — Отец Бьерга предлагал мне подрабатывать у него на студии, но я отказался, — невозмутимо сказал Амадей.       Родители посмотрели на него так, словно тот выкинул несусветную глупость. Образовалась тишина, в которой Дей почувствовал настолько сильный стыд, что хотелось засмеяться, чтоб сгладить углы. Но Амадей упёр взгляд в тарелку, делая вид, что всё ещё невозмутимо спокоен.       — Ну ты и идиот, — пробурчал Альвисс себе под нос.       — Почему идиот-то сразу?! — Взорвался Дей. — Вдохновения у меня нет на заказ рисовать.       — Папаша Бьерга лопатой деньги гребёт.       — Я бы его разочаровал.       — Ну-ну…       Инге задумчиво смотрел в тарелку, мягко улыбаясь. Он с теплом вспомнил рисунки, которые показывал ему Амадей. А особенно те, на которых был изображён сам Инге. Невозможно было, конечно, постичь в полной мере все эмоции, вкладываемые Деем в рисунки, но Инге чувствовал по крайней мере половину, а потому мог понять причину, по которой тот не хотел рисовать на заказ.       Амадею нужны были чувства, эмоции, ощущения, а не деньги и дорогостоящие материалы, чтобы создавать шедевры.       Инге ни разу в своей жизни не встречал таких прирожденных художников, как Дей. Он, конечно, был знаком с людьми, которые посвящали свою жизнь искусству, но то, как аккуратно это делал Амадей, поражало. Только единицы знали о том, что тот рисует. А еще меньше видели его работы.       Он не стеснялся. Просто считал это таким же личным, как и личный дневник. Рисунки ведь тоже своего рода способ выговориться.       — «Ну-ну», — передразнил Амадей. — Тебе никогда не понять этого.       Альвисс спокойно вдохнул и перевел взгляд на брата, уперевшись спиной в спинку стула:       — Может быть.       — Я не хочу превращать то, что мне нравится, в работу.       — И не надо, — заговорил отец, чувствуя, что Дея задели за живое. — Тебе еще рано думать о деньгах. Успеешь наработаться…       Когда ужин подходил к концу, Амадей со словами «сейчас приду» ушёл в ванную комнату. Пока все были заняты разговором, он успел быстро принять душ и тщательно почистить зубы. На всё про всё у него ушло не больше семи минут. За стол он вернулся как ни в чём не бывало.       — Ну, мне уже пора, — засобирался Инге. — Я обещал тёте помочь по дому.       Это произвело на Линду небольшое впечатление, и на её лице появилась милая улыбка. Хотя она ничего не ответила, Инге понял, что не зря упомянул о том, что они с тётей делят домашние дела поровну.       Линда встала из-за стола, чтобы проводить Инге. Тут же поднялся и Амадей. Стоя в коридоре, он скорее поставил перед фактом свою маму, чем спросил, что собирается уйти к Инге домой. Конечно, после всех спокойных и грамотных речей Инге она не могла не отпустить Дея. Линда, как мама, имела отличное чутье на «прилежных» и «нерадивых», а потому не сомневалась в своей правоте.       Стоило только двери закрыться, и Амадей с Инге побежали по лестнице, громко смеясь и ни капли не переживая о том, что создают шум.       Было еще светло. Закат в десять, а на часах было только восемь, но на улице уже ощущался аромат вечерней влажности, свежести, который Дей обожал и ждал каждое лето только из-за чувства свободы, странным образом порождаемого этим воздухом. А Инге любовался Осло. Этот город был прекрасен в любую погоду, однако летом он превращался в обитель мечтаний и вдохновений, особенно в закат и раннее утро.       — Так тебе надо помогать тёте? — спросил Дей, не сдерживая счастливую улыбку.       Инге засмеялся:       — Нет, конечно.       — Так ты врунишка.       — Я хотел побыстрее уйти оттуда с тобой.       Уже находясь недалеко от дома, Амадей предложил наперегонки до подъезда и, не дожидаясь ответа, сразу же побежал. Инге, смеясь и крича, что это нечестно, рванул за ним. Безусловно, Дей добежал первым. Он дышал быстро, но продолжал улыбаться, смотря за тем, как Инге добегает последние метры до подъезда.       — Вот это я уделал тебя.       — Это было слишком неожиданно, — открывая дверь подъезда, ответил Инге.       — Ты просто бегаешь медленно.       На пороге квартиры их встретила тетя. Инге почему-то был полностью уверен в том, что она ушла к своей девушке.       Тетя не была бы тетей, если бы не засыпала Инге вопросами. Разговор занял около получаса. Инге старался отвечать спокойно, не выдавая, что ему сейчас не до этого. А Амадей, неожиданно пристрастившийся к чаю, пил его и слушал их вполуха. Он ждал, когда же тётя наконец-то удовлетворит свой ненасытный интерес.       — Главное, что ты отцу Дея понравился, а остальное неважно… — она грустно вздохнула. — Как хорошо, что мне ни с кем мою возлюбленную знакомить не надо.       Когда этот, казалось, не имеющий конца допрос закончился, она ушла в свою спальню, чтобы подготовиться ко сну. Инге отправился чистить зубы, а Дей присел на край кровати в комнате Инге, нетерпеливо ожидая того.       Дверь тихо закрылась.       Инге, снимая с себя толстовку, шел к кровати. Он вынудил Амадея проползти на середину кровати, а после примкнул к его губам, целуя так жадно, что Дей потерял самого себя. Ладони Инге сомкнулись вокруг его шеи, но не продержались там и нескольких секунд. Они проследовали вниз, на талию Амадея, где ласково сжали горячую кожу.       — Ты не боишься, что тетя зайдет? — шепотом спросил Дей.       Инге быстро дышал. Его сейчас ничего не волновало, кроме лежащего под ним Амадея.       — Она ушла спать.       — Ты уверен?       — На все сто, — тихо рассмеялся Инге.       Дей безоговорочно поверил. Да и на кой черт ей заходить к ним?       Инге помог ему снять свитшот и пустился мягкими поцелуями по шее, ключицам и так далее, до самого живота, пока не оказался у бедер. У Амадея аж закружилась голова при виде всей этой волнующей картины.       Но Инге, вопреки ожиданиям Дея, поднялся обратно. Его пальцы медленно, словно спрашивая разрешения, пробирались под резинку штанов Амадея. Ответ был положительным и незамедлительным, а потому Инге позволил себе чуточку больше.       — Только тихо, прошу тебя.       — Нет, буду орать на всю квартиру… — на выдохе прошептал Амадей.       — Это как-нибудь потом.       — Что?!       — У меня завтра выходной, — дверь в комнату приоткрылась, и показалась голова тети. — Что вам… Господи!       Она от испуга громко захлопнула дверь.       Инге, зажмурившись, уткнулся лбом в одеяло, пытаясь не задеть нос. Их сердца гулко стучали уже не от возбуждения, а из-за невероятных масштабов стыда, который пронесся колючим холодком по их телам. Амадей тоже зажмурил глаза.       — Ну, а я что гово… — начал он, но крик тети за дверью перебил его:       — Так что вам приготовить на завтрак?!