Когда ты смотришь на солнце

      Альвисс покинул стены реабилитационного центра семнадцатого июня, в субботу. В этот день Португалия обыграла Иран на чемпионате мира по футболу. Все смотрели игру, пока Амадей, Альвисс и родители ехали домой в тяжелом молчании. Из радио тихо играла какая-то попса, хотя бы немного разбавляя тишину. Амадей смотрел в окно автомобиля на погруженные в закат улицы. Альвисс пялился в одну точку перед собой. Одному лишь богу известно, о чем тот думал, но брат не выглядел особенно счастливым. Не то чтобы он злился или грустил, просто стал таким, каким был год назад. Амадей в целом не видел, чтобы Альвисс выражал свою радость открыто. Это всегда обходилось лишь сдержанной улыбкой.       Выходя из машины рядом с домом, отец сказал пару коротких фраз, адресованных Линде. Амадей думал, о чем заговорить с братом, но, казалось, они растеряли последние нити, что связывали их. Альвисс, в свою очередь, даже не пытался выйти на контакт.       Ужин прошел не так угрюмо. Альвисс рассказывал, как смотрел чемпионат с другими пациентами. Про работу с психологами он даже не обмолвился. Невозможно было понять, доволен Альвисс лечением или же нет. Он говорил так, будто съездил на курорт, ведь единственное, о чем можно было от него услышать, это качество еды, партии в шахматы и бассейн. Амадей с жадным интересом слушал всё.       После ужина Альвисс и Дей остались одни на кухне. Уставшие родители ушли спать. Амадей сидел в холодном напряжении, пока Альвисс всем своим видом показывал абсолютную безмятежность.       Нужно было что-то сказать, и Дей выдавил из себя неловкие, почти приторные на вкус слова:       — Как ты себя чувствуешь?       Альвисс покачал головой. Он думал над ответом так долго, что Амадей успел пожалеть о сказанном. Молчание брата было расценено как «я не хочу говорить с тобой».       — Лучше, — смотря на Дея, ответил наконец Альвисс. — Ты недавно сдал экзамены, да?       — Да, — Амадей смотрел в пол, лишь бы не пересекаться взглядами. — Вроде хорошо сдал. В одиннадцатый пойду…       — А я в июле понесу документы в университет.       Дей уже успел приоткрыть губы, чтобы ответить, но тут же сжал их, изумленный услышанным. Произошло ведь чудо! Родители не зря столько времени тратились и морально, и финансово на здоровье Альвисса… «Или тут какой-то подвох?» — успел подумать Дей.       — На что пойдешь-то? — намеренно пренебрежительно кинул Амадей, чтобы не выдать своей радости.       — Предпринимательство и менеджмент.       Амадей подавил в себе желание улыбнуться. Ему показалось неуместным тянуть лыбу перед братом. Теперь в глазах Альвисса, пускай и уставших, все равно было видно определенную цель. Пару месяцев назад в них не было даже жизни.       — Это твое решение или… — Дей замолчал так, словно дальнейшие слова прикончили бы обоих.       — Мое. Отец хотел, чтобы я пошел на прикладную математику, но зачем мне это в жизни? Я не заработаю на этом много. Я хочу уметь работать с деньгами, а не знать матанализ наизусть.       Амадей не нашелся с ответом, поэтому Альвисс дополнил:       — Математика — мое хобби, но нисколько не смысл жизни.

◑

      Дни, как ни крути, пошли веселее. Альвисс стал проводить время с семьей, хотя в этом чувствовалась некая приторность, которая была свойственна всем добрым жестам брата. Он будто бы делал одолжение или не хотел расстраивать мать. Именно мать, потому что с отцом Альвисс держался на расстоянии, общался только по необходимости, стараясь избегать семейных тем. Отец не оставлял это просто так и пытался заговорить с ним, чтобы заключить хотя бы кратковременное перемирие, вроде того, которое было в реабилитационном центре. Альвисс ловко уворачивался, придумывая каждый раз новые отговорки и откладывая разговор на следующий раз.       А следующего раза так и не наступало. Близилась поездка в Данию, но перемирие не было видно даже на горизонте. Амадей начинал переживать, что поездка из-за этого пройдет в ссоре, тревоге и раздражении, а еще хуже — в молчании.       Линда придумала всей семьей съездить в парк Вигеланда, облюбованный туристами, чтобы Альвисс не скучал дома. Отец даже согласился закрыть магазин в рабочий день, надеясь, что эта прогулка смягчит Альвисса.       Но особого чуда не случилось. Альвисс, конечно, общался, но все равно сторонился. Он много (относительно потраченного времени на родителей) внимания уделял Амадею, всячески подшучивая и дразня его. Дей сильно злился. Альвиссу приносило особое удовольствие изводить брата, при этом сохраняя абсолютно спокойное выражение лица.       Альвисс, сидя за столом в ресторане и как бы невзначай касаясь ногами ног Амадея, вызывал у того приступ настоящей злости. Однако, несмотря на это, Амадей продолжал улыбаться, пристально наблюдая за братом. Альвисс вёл себя так, как год назад, что казалось Амадею нереальным. Всё выглядело слишком просто, словно Альвисс притворялся, что всё в порядке. Амадей следил за каждым его движением и вслушивался в каждое слово, пытаясь найти подвох. Но очевидного подвоха не было. Альвисс снова стал назойливым старшим братом.       — Я почти не готовился, но сдал все хорошо, — Амадей ел фондан десертной ложечкой, поглядывая то на родителей, то на Альвисса.       Отец пробубнил:       — Ты за последний месяц ни одной домашней работы не сделал.       — Но сдал же.       Альвисс как-то странно помалкивал, поглощая макароны с сыром и индейкой, однако, заинтересованный разговором, бросил:       — Я тоже ничего не делал, а вышел с высокими баллами.       — Ты просто умный, — ответил Дей.       — Ну, да, — Альвисс вскинул брови. — В отличие от некоторых.       — Альвисс! — возмущенно воскликнула Линда.

◑

      Оставалось четыре дня до поездки.       Альвисс впервые съездил к психиатру один, абсолютно по собственной воле, а приехал с несколькими рецептами на таблетки, которые он принимал еще до реабилитационного центра. Судя по времени, Альвисс побывал не только у врача.       Альвисс без стука зашел в комнату Амадея, застав того за чтением очередной одолженной книги. Брат стоял на пороге, неопределенно молча, но определенно испытывая недовольство. Странность заключалась в том, что тот выделывал такое только в особенных случаях, когда возмущение его превышало границу допустимого.       Амадей нехотя оторвался от чтения, медленно перевел взгляд на брата и вопросительно кивнул. Ответ на кивок не заставил себя долго ждать:       — Дей, объясни-ка мне один момент…       Альвисс аккуратно сел на край кровати, сложив руки в замок. Воздух в комнате стремительно приобрел тошнотворно густую консистенцию, будто бы проникая в легкие, но не покидая их. Дей книгу не закрыл, но положил ее себе на колени, стараясь не выдать своего нарастающего волнения.       — Вот я позавчера днем ушел к друзьям, да?       — Да… — неуверенно ответил Амадей, кивнув, и встревоженно посмотрел на брата, ведь быстро догадался, за каким делом тот явился в комнату средь бела дня.       — И когда я пришел к Эду, то были все, кроме одного человека, — Альвисс сделал паузу, смотря на Дея в ответ. — Придя домой вечером, я тебя здесь не обнаружил. И это все, Амадей, повторяется уже несколько раз.       Дей отвел взгляд первым. В его голове не осталось места для рациональных решений. Ни одного толкового оправдания не возникало в мыслях, словно Альвисс влез ему в мозг и читал каждое слово.       — Я не понимаю, о чем ты, — беспомощно вымолвил тот.       Брат покачал головой, выдохнув с неуместным сожалением, а может, раздражением… Амадей не понимал, что его ждет в следующую секунду. Теперь Альвисс смотрел в пол. Его губы слегка подрагивали, пока разум был озадачен.       — Не понимаешь? — Альвисс сдерживал предательскую улыбочку. — Хорошо, поставлю конкретный вопрос: почему ты и Инге странным образом отсутствуете в одно и то же время?       Амадей захотел исчезнуть. Он распланировал все, но не подумал о том, что Альвисс не дурак, чтобы упускать такие очевидные детали.       — Откуда я знаю? Я общался с ним только во время твоей реабилитации, чтобы рассказывать о твоем самочувствии. Мне неинтересно с твоими друзьями…       — Стоп, стоп, Дей, — Альвисс нахмурился. — Зачем ты врешь мне?       — Я не вру.       — Ты врешь.       — С чего ты взял?       — С того, что мама поведала мне о том, что ты гуляешь с Инге.       Амадей впился ногтями в свою ладонь, злясь на самого себя. Ситуация все больше душила его и зарывала в зыбучие пески. Обратного хода уже не было и не будет. Но ведь лучшая защита — нападение, да?       — Окей, я гулял с ним, и что дальше? Что дальше-то? Тебе не нравится, что я гуляю с твоими друзьями? Я могу общаться с кем угодно, и ты не имеешь права контролировать меня, — выпалил Дей, сдержанно жестикулируя.       — Раз ты гулял с ним, то зачем обманул меня? Если ты ничего не скрывал, сказал бы правду.       — Какое тебе дело?       — И правда, какое…       Альвисс встал с кровати и исчез в коридоре, не закрыв дверь. Присутствие брата ощущалось еще долгих два часа, в течение которых Амадей не выходил из комнаты. Выйти означало неизбежно пересечься с Альвиссом, а значит напороться на продолжение разговора.       Дей ушел из дома, пока брат принимал душ. Долгожданной летней жары не было и в помине, поэтому Амадей, спускаясь по лестнице, натягивал толстовку поверх футболки. Из всех необходимых вещей с ним были только сто крон, которых с головой хватит на нормальный обед в забегаловке, лишь бы не заходить домой.       Прохладный ветер освежал голову. Амадей подошел к дому Инге, надеясь, что тот в квартире. Так и оказалось.       — Ты спал? — вместо приветствия спросил Дей.       Инге улыбнулся, потирая левый глаз:       — Отсыпаюсь после экзаменов…       — Можно к тебе?       Сидя уже на кухне, Амадей слушал, как медленно закипает чайник. Ровно так же закипали и нервы. Дей был в том состоянии, когда попытки внушить себе спокойствие приводили лишь к еще большей озабоченности ситуацией.       Инге вернулся на кухню с влажным от воды лицом. Чайник к тому времени кипел уже вовсю.       — Альвисс узнал обо всем.       — Это был только вопрос времени, — сказал Инге, заливая чайный пакетик кипятком. — От него бесполезно что-либо скрывать.       — И что мне теперь делать?       Инге сел за стол, держа кружку. Его лицо не выражало ни удивления, ни чего-либо еще подобного: только тупую сонливость и спокойствие.       — Ты ничего не сможешь сделать, Дей. Сколько с Альвиссом ни говори — все бестолку.       — А если он сделает что-то с тобой?       — Ты думаешь у него духа хватит? — Инге подвинулся к Дею, заметив его уныние, и тепло обнял. — Если надо будет, я все улажу.       — Еще как хватит. Ты знаешь, сколько он в средней школе дрался?       Амадей уткнулся головой в плечо Инге, дыша свежим запахом его домашней одежды. Никакие уверения, даже самые убедительные, не успокаивали Дея. Ему казалось, что всё кончено. Что всё пришло к завершению, так и не успев начаться.       — Понимаешь, Альвисс из тех людей, которые, если чем-то недовольны, то сделают все, лишь бы добиться своего, — бубнил Дей в плечо Инге. — У него ничего не получится и он пойдет рассказывать все родителям. Да, может родители у меня и понимающие, но я не могу быть уверенным в том, что они хорошо отреагируют.       Инге тяжело вздохнул. Он как никто другой был знаком с тем, что значит, когда родители узнают об отношениях.       — Не загадывай наперед, — его рука легла Дею на макушку.       — Не могу.       — Ладно, я понимаю тебя, но… — Инге улыбнулся, — пока мы вместе, все хорошо. Хочешь прогуляться?       На кухню вбежал котенок, мяукая, что есть мочи. Он зацепился когтями и с яростной скоростью взобрался на спинку дивана. Амадей поднял голову с плеча Инге, смотря на маленького проказника.       — Густав сегодня не в себе, — пробубнил Инге.

◑

      Еще два дня прошли незаметно. Альвисс за эти дни не поднимал волнующую их обоих тему, даже вел себя непривычно весело, радуясь предстоящей поездке. Амадей решил оставшиеся дни всецело посвятить Инге, ведь до поездки оставалось всего ничего, а лишний раз пересекаться с братом желания не было.       Жара в Осло все же пришла, хоть и с опозданием. Музыка на улицах и в парках стала играть чуть ли не постоянно, билеты на фестивали в пригороде разлетались за пару дней. Бьерг пропадал на них вместе со своей девушкой. Дей намеренно не навязывался, потому что прекрасно все понимал.       Зато Амадей навязывался Инге, приходя к нему домой каждый вечер. Они говорили о многих вещах, пили какао, но больше всего Дею нравилось, как Инге играет на гитаре. Это успокаивало.       — А ты знаешь The Smiths? — с надеждой спросил Инге, загадочно улыбнувшись.       Амадей слышал об этой группе где-то, только не мог припомнить где. То ли по радиостанции в папиной машине рассказывали о них, то ли в газете или музыкальном журнале на английском, которых у Дея было несколько штук, полученные в подарок от репетитора по иностранному.       — Слышал название, но не слышал их песен, — наконец-то ответил он. Показалось, что он думал целую вечность, хотя в самом деле прошло всего несколько секунд.       — Это парни из Манчестера, которые играли инди-рок в восьмидесятых. Они относительно недолго просуществовали, но очень сильно повлияли на рок в целом. Моррисси, основатель этой группы, какое-то время очень нравился мне, хотя он выглядит едва лучше гоблина… — Инге скромно усмехнулся, смотря на гитару у себя на коленях. — Он, кстати, сольный альбом недавно выпустил, но мне вообще не понравилось. Помню, что в названии было слово «Tormentors»…       Он погрузился в задумчивое молчание, стуча пальцами по гитаре.       — Вспомнил! «Ringleader of the Tormentors». Но тебе это ни о чем не говорит, — и снова смех.       — Tormentors… — Амадей, сам не зная зачем, несколько раз дернул пальцем первую струну, извлекая забавный высокий звук. — Я даже слова такого на английском не знаю.       — Ну, вроде означает «мучитель».       — Получается, «Главарь мучителей»?       — Ага, — весело ответил Инге.       Они немного помолчали.       — А ты будешь мне звонить из Дании?       — Ты говоришь так, будто я навсегда уезжаю, — пробубнил Дей, потупившись. — Буду, конечно.       Инге не стал говорить эти слащавые глупости, что две недели для него целая вечность, что не хочет отпускать его никуда, хоть это и было правдой.       — Я таким глупым сейчас себя чувствую, — признался Инге, неловко поправив волосы. Волнение начало брать верх над ним.       Амадей так близко сидел к нему, что Инге слышал каждый его вдох и выдох. Сердце зашлось, а в голову прокрались сомнения. А как это сделать-то? Как сделать всё так, чтоб не напугать Дея, и чтоб это потом не стало его страшным сном?       А сделать задуманное так сильно хотелось, что дрожь по телу шла. Вот же Амадей рядом сидит, всего парочку сантиметров… Но для Инге эти сантиметры казались километрами.       Он украдкой взглянул на Дея, который был увлечен тем, что рассматривал гитару. Может, спросить что-нибудь еще?       — А ты? — выдавил он.       — Ну, нет, наверно, — сразу же ответил Дей, но потом спохватился: — Ну, немного есть такое. Я всегда так себя чувствую рядом с тобой. Голова как-будто отключается.       Инге заулыбался, чуть покачав головой. Он пытался понять, думает ли сейчас Амадей о том же, о чем и он. Тишина сомкнулась вокруг них. Резко захотелось намекнуть первым, только Инге не знал как. Он вообще не знал, как подступиться, что сказать, что делать…       — Один день до вылета остался… — пробубнил Инге, настраивая и так настроенную гитару, лишь бы чем-нибудь дрожащие руки занять.       — Один… — повторил Дей, словно бы эхом.       — А в каких странах ты был?       Амадей, крепко задумавшись, начал перечислять:       — В Швеции, Германии, Финляндии, Швейцарии, Нидерландах… Италии… Совсем маленьким был в Ирландии и Бельгии. Ну, в общем, дальше Европы не выбирались.       — Ого… — Инге был ненашутку удивлен. — А на Сицилии в Италии был? Там так красиво… Я фотографии в журналах видел.       — Конечно! По-моему, большинство туристов едет либо в Рим, либо на Сицилию. Ну, может быть, в Милан.       Инге никак не мог успокоиться. Он пытался отвлечь себя этим неловким разговором, вспоминая фотографии пейзажей заснеженной Швейцарии, ее горнолыжных курортов и этой чертовой Сицилии, которая теперь сидела занозой в голове.       Сосредоточенный взгляд и напряженные губы, которые сдерживали улыбку, были так свойственны характеру Инге, что Дей не мог не смотреть на него. Инге облегченно выдохнул. Ладонь спокойно легла на струны, сдерживая их вибрацию.       — Есть пожелания, что еще сыграть? — он с надеждой посмотрел на Дея.       Их взгляды встретились лишь на секунду, и Амадей отвел глаза в сторону.       — Сыграй что-нибудь любимое.       Дей сидел на кровати рядом с ним, поджав ноги. Полминуты в комнате царила тишина, пока Инге думал и стучал указательным пальцем по корпусу гитары. Когда к нему пришла мысль, он сел поудобнее. Несколько раз пальцы зажали струны, вспоминая нужные аккорды. Дей терпеливо ждал.       Инге заиграл неожиданно, словно какое-то воспоминание резко обвалилось на него. Неловкая улыбка расплылась на его лице. Амадей не знал этой песни. Это была «Heaven Knows I'm Miserable Now», которую Инге играл так уверенно, что, казалось, он только и ждал момента, чтобы наконец-то спеть ее. Дей внимательно смотрел на его руки. В этот момент не было ничего приятнее, чем знать, что Инге играет лично ему.       Гитара врывалась в тишину квартиры резко. Амадей обнял Инге сзади, готовый рассыпаться на тысячи мелких кусочков и никогда не отпускать его, вечно держать в своих крепких объятиях, слушать его игру на гитаре и его чистый голос.       Дей медленно водил указательным пальцем по шее Инге, внимательно разглядывая его лицо. Тот продолжал играть, словно испытывая самого себя.       Инге последний раз медленно провел рукой по струнам, закончив песню. Звук шел от них еще несколько секунд, пока совсем не стих.       — Тебе понравилось? — тихо спросил он.       Амадей расплылся в смущенной улыбке, смотря ему в глаза:       — Мне нравится всё, что ты делаешь.       — Да?       Вот он, шанс, подумал Инге.       Он повернулся к Дею, не убирая гитары с колен, и несколько раз решительно поцеловал его в губы. Эти короткие поцелуи перелились в один настойчивый, полноценный поцелуй. В этот раз Инге не оберегал Амадея. Он позволил себе переступить невидимую черту, после которой начинался настоящий, взрослый поцелуй, не имеющий ничего общего с тем баловством, что было до этого.       Инге настойчиво целовал с языком, хотя знал, что это слишком резко и откровенно для Амадея, который никогда не целовался так. Стоило бы поумерить пыл, думал Инге, но отчаянно продолжал, словно сам не свой.       Дей понятия не имел, как отвечать на такой поцелуй, поэтому сильно разволновался, руки задрожали, но губы разрывать не стал. Инге начал преследовать язык Амадея. Это было мокро, странно, однако Дей жарко отзывался и подстраивался, как мог.        Они на мгновение остановились, и Инге отложил гитару. Она глухо упала на мягкий ковер. Второй поцелуй стал еще более жадным.       Инге аккуратно подобрал низ свитшота и залез под него теплыми руками. Пальцы уверенно следовали к ребрам, и Дей выгибался, судорожно вдыхая. Предплечья покрывались мурашками. Волнение, лишь слегка недотягивающее до страха, охватывало Дея до колющего чувства внутри.       Аккуратно остановленный поцелуй превратился в зрительный контакт. Взгляд Инге приковали влажные губы. Лишь через пару секунд он посмотрел в карие глаза, ресницы которых часто моргали, смотря в ответ.       — Ты волнуешься? — нежно спросил Инге.       — Слегка…       — Мне остановиться?       — Не надо, — прошептал Дей.       Инге стянул с него свитшот и, не успев отбросить одежду в сторону, начал следовать губами по шее, практически не отрывая их от горячей кожи. Амадей наклонил голову в сторону, подставляясь поцелуям.       Все жесты Дея были неловкими и робкими. Он думал над каждым движением, прежде чем сделать его, в отличие от Инге, которым двигала любовь и страсть, а потому его прикосновения и поцелуи были в наивысшей степени искренними.       Амадей положил руку себе на грудь, чувствуя под ладонью отчаянно быстрые толчки своего сердца:       — Я боюсь.       Инге встревоженно отстранился, оставив руки у него на приподнятых и напряженных плечах:       — Ты в любой момент можешь остановить меня, я ведь не принуждаю тебя.       — Не в этом дело… — Дей на мгновение поймал внимательный взгляд Инге. — Я боюсь сделать что-то не то.       Инге мягко улыбнулся:       — Ну что ты можешь сделать не то, Дей? Я же понимаю, что все это для тебя впервые, поэтому тебе нечего бояться. Я всегда могу направить тебя, а ты — меня, и это не будет упреком. Главное, чтобы нам было комфортно. Понимаешь, о чем я?       — Понимаю, но ничего не могу с собой поделать… — нервно трогая свои руки, ответил Амадей.       — Давай я продолжу, а если волнение не отпустит тебя, то мы остановимся. Только не молчи, прошу тебя. Хорошо?       Дей растянул губы в неловкой улыбке. Его очень смущала осторожность и тактичность Инге.       — Хорошо.       Инге упёрся руками в его плечи, вынуждая лечь на спину. У Амадея перехватило дыхание, показалось, что сердце забилось хаотично. Инге стал спускаться поцелуями всё ниже. Это чувство самозабвения невозможно было сравнить с чем-либо другим, что происходило в жизни Дея. Оно выходило за границы известного, но было неизмеримо приятнее и невыносимее, чем любое другое.       — У меня руки дрожат, — прошептал Дей, робко поглаживая волосы Инге.       — Я не собираюсь делать ничего серьёзного, если ты понимаешь о чем я…       Он словно угадал мысли, ведь именно об этом Амадей настойчиво думал последнюю минуту, стыдясь спросить напрямую. Но конкретного ответа Дей так и не получил. Его продолжало съедать волнение перед неизвестностью. «Ничего серьёзного». Что вообще это значит?       Инге взял его за руку, крепко сплетая пальцы в незамысловатый замок. Дей сжал пальцы в ответ. Взгляды встретились. Теплые ладони Инге почти что обжигали холодные руки Амадея.       Сев на бёдра Амадея, Инге снимал толстовку, и это мгновение Дей хотел растянуть бы на целую вечность. Оголённый живот вытянулся, ткань стремительно поднималась вверх, пока не оказалась на второй половине кровати. Амадей мечтал, но не верил всерьёз, что когда-либо увидит Инге в том положении, которое рисовал в порыве любви. Взгляд скользил по юношескому телу, показавшемуся бы любому другому самым обычным, но для Дея оно было верхом обворожительности и художественности.       Амадей никогда не чувствовал что-то даже приблизительно похожее на это. Ни к одному живому существу на этой планете. Только Инге смог раскрыть в нем недосягаемое чувство красоты и возбуждения.       Инге обжег своей ладонью талию Амадея, выдернув его тем самым из оцепенения. Дей раньше не замечал эти мелкие, едва заметные шрамы на предплечьях Инге. Появилось так много вопросов, что они едва держались за зубами, но у Дея хватило ума не задавать их.       Инге наклонился, и Амадей начал целовать его ключицы, задыхаясь от восторга. Почему-то именно сейчас на Дея, словно снежная лавина, нашло осознание, насколько он любит Инге, и что он никого так сильно не любил прежде.       — У тебя такая красивая улыбка, — бубнил Дей в перерывах между поцелуями. — Ты так нежен… Ты так красив…       Инге смущенно заулыбался, но разум был поглощен вовсе не этими нежностями, а одной единственной целью — хотя бы на время избавиться от мучительного напряжения.       Амадей продолжал шептать все те слова, которые до этого момента держал глубоко внутри себя, боясь, что это глупо и забавно. Слова эти были так невинно сказаны, почти что выпалены, что невозможно было сомневаться в их искренности. Амадей сгорал, думая, что вот он, Инге, здесь, а не где-нибудь еще, смеется и улыбается от поцелуев. От его поцелуев. Мечта, недостижимый олимп в его руках…       Инге всю неделю пытался затащить Дея в постель, но каждый раз обрывал сам себя, потому что боялся. И вот последний день перед вылетом. Инге решил, что либо сейчас, либо никогда.       Слушая лишь стук своего разгоряченного сердца, Инге наощупь вытянул ремень из пряжки джинс Амадея, пока тот поддавался сладкой истоме, и одолел пуговицу. Поцелуи медленно сменялись судорожными, обессиленными выдохами. Уверенные, будто спланированные движения руки Инге были непохоже на него: решительного, но словно неспособного на нечто большее, чем поцелуи.       Амадей откинул голову на подушку. Волнение покинуло его, растворилось раз и навсегда. На смену волнению пришло жгучее ощущение, пронизывающее до костей. Ощущение это было столь сладостно, что хотелось, чтобы оно длилось вечно, но в то же время он жаждал, чтобы оно как можно быстрее закончилось.       — Боже мой… — прошептал Инге скорее сам себе, нежели ему.       Не на шутку взволнованный происходящим, он остановился, чтобы расстегнуть пуговицу и молнию на собственных брюках. Амадей закрыл глаза, жадно вдыхая воздух, как путник в пустыне, наконец-то достигший оазиса. Направляя ладонью, Инге прижался к нему и продолжил, зная, что обратного пути уже нет.       Амадей едва мог шевелиться, но все же двигал бедрами, скользя по горячим пальцам. Разум давно сгорел, осталось лишь желание отдаться друг другу, которое они таили так долго, что оборвать происходящее было так же невозможно, как повернуть время вспять.       Инге жаждал услышать его стоны. Жаждал так сильно, что делал всё в пользу Амадея. Это желание затмило собой всё остальное, полностью овладело им. Инге знал, что граничит с безумием, но продолжал.       Продолжал, продолжал и продолжал.       Амадей обнимал Инге за спину, сжимая ее дрожащими пальцами. Дей, совсем не готовый к этому моменту, разрывался между чувствами, которые необратимо меняли какую-то часть его внутреннего мира, возможно, даже само его понятие любви, что это вовсе не страшно, когда происходит на самом деле.       Робкое молчание Амадея наконец-то сменилось на едва различимые в громком дыхании стоны, и у Инге закружилась голова. Он потерял себя. Потерял последние остатки здравого ума.       Его охватило то чувство, когда на мгновение что-то нетерпеливо сжимается внутри. Не зная, как совладать с этим чувством, Инге отчаялся, и единственное, что мог сделать, — это продолжать слушать Амадея.       Закусив язык, Инге остановился на несколько секунд, находясь уже на грани. Его едва не трясло от возбуждения. Сердце стучало отчаянно быстро. Амадей не успел вдохнуть поглубже, как Инге продолжил, зарывшись носом в его волосы.       Время перестало ощущаться. Оно стало чем-то, что шло отдельно от них. Инге был опьянён моментом. Опьянён тем, кто стонал под ним. Опьянён мыслью, что он у Дея первый. Совершенно сумасшедшая мысль, но отделаться от неё не представлялось возможным. Она двигала им. Она была с ним все эти минуты. Инге давно перестал бороться с ней, еще с того самого момента на берегу озера.       В последнее мгновение Амадей поцеловал Инге. Тихо, но судорожно, они мычали в губы друг друга и прижимались друг к другу так крепко, словно боялись, что что-то их может разорвать.       Настала обессиленная тишина.       Было слышно лишь громкое, сбитое дыхание.       Инге чистой ладонью забрался в волосы Амадея и поцеловал его лоб.       Свет заката пробивался оранжевыми полосами сквозь шторы, ложась на голые тела. Дей прикрыл глаза. Пустота, воцарившаяся в его голове, была непривычна. Спокойствие и расслабление волнами окутывало его сознание.       Инге тяжело дышал над ухом Амадея, думая, что нужно что-то сказать, но ничего не приходило на ум. Мгновение было слишком приятным, чтобы рушить его. Дыхание содержало в себе намного больше смысла, нежели любая бестолковая фраза. Инге слез с Дея и лег рядом.       Шторы развевались на ветру из открытого окна. Теплый воздух, как невидимый туман, обволакивал кровать и изнуренные тела. Амадей не знал, правильно ли то, что с ним сделал Инге. Было уже слишком поздно думать об этом. Но как бы то ни было, Дей не чувствовал себя использованным. К нему наконец-то пришло долгожданное спокойствие.       Инге привстал, застегивая штаны.       — Я принесу, чем вытереться.       Амадей вправил ремень в пряжку, когда тот уже вернулся с бумажными полотенцами и вымытыми руками. Инге стал вытирать его живот, глупо улыбаясь.       — Ты иудей или мусульманин?       Инге заулыбался еще шире:       — Дей, ты дурак?       — Нет, просто интересно…       Они молчали несколько секунд, смотря друг на друга, пока не взорвались неловким смехом. Инге пихнул колени Дея:       — Моя мать из Турции. Как ты думаешь, кто я? Правильно, мусульманин, — он пожал плечами. — Вернее, ее родственники хотели, чтобы я был мусульманином, поэтому… Это скорее дань традиции… Я лично не считаю себя мусульманином.       — Ясно… — пробубнил Амадей, наблюдая за руками Инге, аккуратно вытирающими живот.       Инге небрежно отложил полотенец в сторону и навис над Деем, положив теплую ладонь на его талию:       — Почему тебе вообще интересно это?       — А почему не должно быть интересно? — улыбался Амадей.       — Это неэтичный вопрос.       — Что в нем неэтичного?       — Всё.       Инге снова засмеялся и заключил Дея в крепкие объятия. Мир за пределами комнаты перестал существовать, ведь они стали друг для друга целым миром.