Когда ты смотришь на солнце

      Они петляли по улицам Осло. Они выезжали на утренней электричке за город, чтобы любоваться природой. Они делали шалости, за которые их неизбежно ругали родители. Они бегали по необъятным лугам, предназначенным для скота, и орали песни, услышанные из радио отцовской машины. Все это стало лишь воспоминанием.       Альвисс шел на поправку, но в конечном итоге повзрослел, и шалости для него больше не имели смысла. У него появились мечты, которые затмили счастье, таящееся в мелочах. Амадей знал и видел это. Брат был человеком безжалостным, если начинал добиваться своих целей, которые он бережно таил в голове, боясь, что они обгорят на свету. Отцовский бизнес — это не цель, а инструмент, поэтому Альвисс так легко разглагольствовал об этом, сидя на кухне под тусклым светом барного светильника.       Амадей всегда слушал брата внимательно, пока тот со сдержанным воодушевлением рассказывал, как будет вкладываться в дело с рвением, необычайным рвением, которого так не хватает отцу. Но Дей не знал, что стоит за всем этим. Стоило задуматься, и речи Альвисса начинали казаться ему жалкими, граничащими с маниакальностью. Деньги, прибыль, доход, кроны, евро. Эти слова звучали во много раз чаще, чем любые другие.       Дей не мог точно сказать, какие хобби у Альвисса. Математика — не хобби, а его склад ума. Бизнес отца — работа. В свободное время брат играл в приставку, отдавая предпочтение приключенческим и гоночным типам игр. Амадей понял, что не знает Альвисса, хотя был так уверен в обратном.       Прошла ещё одна неделя пребывания брата в реабилитационном центре. На горизонте уже маячило начало летних каникул, которые Амадей ждал с особым интересом, ведь теперь у него был Инге. За всю томительную неделю, Дей так и не осмелился поцеловать его также страстно, как в первый раз.       Сидя рядом с Амадеем на диване рядом с кабинетом, где проводились дополнительные занятия по английскому языку, Инге гладил его ладонь, пока коридор пустовал, и преспокойно рассказывал о фильме Тарковского «Иваново детство». Каждый раз, когда Инге аккуратно проводил кончиками пальцев по внутренней стороне ладони, Дея пробивали мурашки.       Стоило им двоим услышать эхо приближающихся шагов, и Амадей прятал ладонь в карман брюк. Инге оставлял лежать свою руку на диване. Когда проходящий мимо них школьник скрывался за стенами, Инге настойчиво продолжал эту кроткую ласку, касаясь запястья Дея.       — Мне пора, — он улыбнулся. — Я обещал тетушке прийти пораньше.       Амадей кротко улыбнулся в ответ:       — Я ни разу не видел ее…       — Скоро обязательно увидишь.       Инге, вставая с дивана, поцеловал его в макушку. Дей расплылся в смущенной улыбке, смотря вслед удаляющемуся силуэту. Когда Инге и вовсе скрылся за дверью лестничного пролета, Амадей закрыл лицо руками, сдерживая желание отчаянно закричать.       В движениях рук Инге, всегда нежных на ощупь, редко когда прослеживалась неуверенность. Даже гладя ладонь Дея, Инге скользил кончиками пальцев будто по заранее составленному маршруту, известному лишь ему одному. Поцелуй в макушку был заботливым, вроде того, которым матери одаривают своих простудившихся детей.       Амадей не понимал и не знал, как у Инге так непринужденно это получается. Дей чувствовал смущение от объятий, когда начинал их первым, а уж до чего-то большего, казалось, было слишком далеко. Но тот поцелуй около озера был лишь следствием страсти, разгоревшейся неожиданно резко. Амадей вспоминал его с таким смущением, что терял навык говорить, и не верил, что второй поцелуй начал именно он, а не Инге.       Дей убрал руки с лица, обнаружив, что Инге оставил совершенно новую книгу на спинке дивана. Она, как и все остальные, была в твердой обложке, но покрытая тканью, на лад старинных томов. Амадей открыл ее. На первой же странице была вложена картонка с написанным от руки текстом:       «Я решил, что у тебя должна быть вещь, которая будет хранить воспоминания обо всем том, что происходит в твоей жизни впервые. То, что происходит с тобой сейчас — бесценно, поэтому береги это. Ты можешь не читать эту книгу, если она тебе не понравится, но храни ее.       Я был почти на грани отчаянья, когда понимал, что у меня вероятнее всего нет шанса. Уверен, ты тоже. Я изощрялся, пытаясь дать тебе понять, что я чувствую по-отношению к тебе, и что ощущаю, когда вижу твою улыбку. Извини меня, если тебе пришлось бороться с самим собой, но я сделаю все возможное, чтобы ты не чувствовал себя больным».

◑

      — Нет, мне нужно поговорить с тобой, — серьезным голосом сказала Линда.       Она стояла, опираясь руками об кухонный стол, и выглядела так, как не выглядела, даже ругая Альвисса за прогулы. Амадей растерянно подошел к порогу кухни, не снимая ветровки и обуви.       — Почему ты врешь мне? — она отчеканила эти слова по отдельности, как бы добавляя им значимости. — Дей, я знаю, что ты не был у Бьерга. Я звонила его матери. Ты был не с ним.       Амадей опустил взгляд в пол, ощущая раздражение от беспомощности своей ситуации. Линда была безоговорочно права — он врал. И наглел в этом плане с каждым днем все больше, не желая посвящать маму в свои дела из-за страха быть отверженным.       Стоило Дею прийти всего на полтора часа раньше, и этого разговора бы не было, но он задержался, гуляя с Инге по утопающим в закате улицам.       — Я и так переживаю из-за Альвисса, а теперь еще и ты заставляешь меня нервничать, — пробормотала Линда. — Где ты был? Зачем ты врешь мне?       — Я гулял…       — С кем? С кем ты гулял? — ей было жалко ругать его, однако эмоции и понимание, что кто, если не она, брали верх.       Дей расстегнул ветровку, не зная, куда себя деть. Подходящих ответов, которые бы сгладили или хотя бы завели разговор в логическое завершение становилось все меньше. Амадей стыдливо смотрел себе под ноги, словно ввязавшийся в драку мальчуган, которого отчитывал директор.       Он с трудом выдавил из себя ответ:       — Один…       Линда раздражённо вздохнула и покачала головой, глядя в стол, на который она облокотилась. В этот момент она была очень похожа на Кнута, который, ругая Альвисса, делал точно так же.       — Значит, никогда один не гулял, а теперь вдруг решил? — с какой-то неясной обидой спросила она. — Дей, просто скажи, где и с кем ты был.       Чем-то неясным была и злость Амадея, которая одолела его на месте, изворачиваясь в теле острыми иглами. Он не понимал, на что или на кого конкретно злится. Это чувство казалось иррациональным.       — Хорошо, — на выдохе сказал он, выдавливая из себя приторное спокойствие, криво скрывающее бурю эмоций, — я был с Инге.       Линда посмотрела на него, чуть нахмурив брови:       — Почему ты просто не сказал, что будешь с ним?       Амадей придумал новую ложь, которая казалась ему особенно убедительной. Он ещё не произнес ни слова, но уже почувствовал, как напряжение покидает его. Дей принял еще более виноватый вид, словно показывая, что сожалеет о своём проступке.       — Я боялся, что тебе не понравится, если я буду общаться с друзьями Альвисса…       Линда подошла к нему, пытаясь уловить зрительный контакт. Амадей продолжал смотреть в пол, поэтому она не нашла ничего лучше, чем заключить сына в нежные объятия.       — Господи, чепуха все это… — Линда погладила Дея по спине. — Дружи с кем тебе нравится, только приходи вовремя. Я же волнуюсь за тебя…              Амадей с облегчением обнял маму в ответ. Когда мама наконец отпустила его, сказав свое привычное «ну, отдыхай», Дей переоделся в домашнюю одежду и взялся за книгу, которую ему подарил Инге. Это была «Мастер и Маргарита» Михаила Булгакова, классика мировой литературы, переведённая на английский язык. Книга была в красивом и качественном переплёте, с плотными страницами и иллюстрациями. Амадей и знать не знал, что держит в руках относительно дорогое коллекционное издание, стоящее около шестисот крон.       Амадей прочитал записку еще раз, пытаясь найти в словах, написанных уверенной рукой Инге, что-то между строк. Мысли появлялись и терялись, как морской прибой. Дей убрал записку в прикроватную тумбочку, чувствуя, что, если прочитает эти слова еще раз, то непременно разрыдается. Он хотел обсудить с Инге все. Все, от самой первой встречи до поцелуя. Сотни невысказанных слов таились в его бушующем от чувств разуме.       Но Дей высказывал их на бумаге. Почерк его становился все более неразборчивым по мере того, как из души выходили на свет все более глубинные вещи. Чувства его не опускались до того дна, когда человек начинает привлекать лишь своей натурой. Амадей ощущал в себе идеальную пропорцию духовного и физического.

◑

      Дей по чистой случайности пересекся с Бьергом, который сидел на лавочке около своего дома с девушкой. Она была на полголовы ниже Бьерга и с рассыпчатыми светлыми, почти светящимися на солнце волосами. Подойдя к ним, Амадей рассмотрел ее лицо: маленький вздернутый носик, голубые глаза.       Бьерг был так увлечен разговором с ней, что не замечал приближающегося Дея. Только когда Амадей встал прямо перед ним, он поднял голову и тут же расплылся в своей привычно глупой улыбке.       Амадей весело приподнял брови:       — Ну, здравствуй.       Девушка стеснительно опустила взгляд в пол, а Бьерг радостно вскочил с лавочки и бросился к Дею с объятиями. Руки Бьерга были хоть и худые, но стискивали так, что невозможно было сделать и вдоха. Амадей отчаянно похлопал его по спине, смотря в небо.       Когда его руки отпустили задыхающегося Дея, девушка подняла на них свой заинтересованный взгляд. Бьерг посмотрел на нее, а потом снова на Амадея, и в этом взгляде сквозила неловкость.       — Это… — Бьерг на секунду замешкался. — Это Герда. Ну, понимаешь…       Девушка все еще молчала, видимо, надеясь, что друзья вот-вот разойдутся, и она снова останется с Бьергом наедине.       — Ага, — улыбаясь, сказал Дей.       — Потом… — Бьерг покачал головой, — потом погуляем. Я после школы завтра подойду к твоему дому…       Амадей засмеялся, смотря на неловкие попытки друга сохранить достойное лицо перед девушкой.       — Как скажешь.

      ◑

      — Можно я сделаю то, что не сделал тогда?       — А если кто-то увидит? — согревая холодные ладони в карманах ветровки, тихо сказал Дей.       Моросил дождь, и волосы Амадея взбились от влажного воздуха. Двор был безжизнен в этот дневной час, его покинули даже новые «Мерседесы» и старые «Вольво», обещая вернуться примерно под вечер, когда с рабочим днем будет покончено.       Дождь и пустота двора создавали ощущение одиночества в целом городе. Все было в тревожащей дымке, сбивающей яркость домов и зелени. Амадей не повернул головы, но взглядом изучал двор на предмет лишних глаз.       Инге, напротив, быстро осмотрелся и сначала посмотрел на губы Дея, а затем, спустя мгновение, перевёл взгляд ему в глаза:       — Если переживаешь…       Инге не успел договорить. Дей коротко поцеловал сухие губы, положив обе руки на ему на плечи. В это время порыв морского воздуха растрепал их волосы и занес в беседку мелкий дождь, который пришелся им на лица.       — Jeg skulle gjort det, ramp, — смущено пробубнил Инге с задорной улыбкой.       — Så gjør det.       Инге крепко обнял его, осыпая холодные щеки и теплые губы десятком поцелуев. В любой другой день, стоило погоде накрыть моросящими дождями город, Амадей проваливался в тупую меланхолию, которой не было конца, покуда не распогоживалось. Но в этот момент тучи были лишь декорациями, никак не влияющими на положение духа. Дей улыбался, смеясь так, будто сейчас был жаркий июнь, летние каникулы и облака, напоминающие вату.       Шорох чьих-то ног по тропинке они услышали оба, но занервничал лишь Амадей. Он начал сквозь улыбку повторять шепотом «стой». Инге будто пропускал все мимо ушей. На самом деле, первой его реакцией было прекратить, как он обычно делал, живя в Драммене. Жизнь научила Инге, что большинству нет дела до таких мелочей, поэтому останавливаться из-за кого-то прохожего для него не было смысла.       Дей повернул голову туда, откуда шел звук. Женщина с сумками прошла мимо беседки по тропинке, даже не оглянувшись.       — Де-ей, — протянул Инге, продолжая его обнимать, — всем все равно.       — Я боюсь, что знакомые увидят, а там и до родителей недалеко…       Инге чуть отодвинулся, но оставил руки на его плечах, смотря в глаза:       — Ты не сможешь вечно скрывать от них это. Рано или поздно они узнают.       — Не узнают, если молчать…       Инге тихо засмеялся и снова обнял его, положив голову на его плечо. В наступившей тишине было слышно проезжающий за домом старенький трамвай, который монотонно грохотал, приглушенный стенами домов.       — Я тоже скрывал от родителей свои первые отношения, — он медленно выдыхал и говорил так приятно тихо, что у Дея шли мурашки по коже. — Это было для них тайной, пока отец не нашел стопку писем в моем рабочем столе, которые писал мне тот парень. Отец тогда выгнал меня из дома, — Инге коснулся губами его шеи, продолжая говорить. — Твои родители скандалить не будут, я уверен.       Амадей был слишком рассредоточен приятной тяжестью на плече, чтобы вникнуть в сказанное сразу. Разум его был совершенно пуст. Словно само олицетворение гармонии обнимало и ласкало его тело, забирая всю излишнюю тревогу. Дей не заметил, что стал дышать размереннее, повторяя за Инге.       — Думаешь, мне стоит самому им рассказать?       — Думаю, тебе нужно решить самому, как поступить, — ровно выдохнув, прошептал Инге.       Дей аккуратно положил руку ему на голову, поглаживая волосы. Этот миг казался вымыслом. Амадей невольно улыбался, думая над тем, что любовь к той блондинке и не была любовью. Это было скорее тупое влечение, подкрепляемое вниманием с ее стороны, и волнение перед каждой встречей — вовсе не влюбленный трепет, а глубокое недоверие.       А то спокойствие, то умиротворение, которое Дей ощущал, находясь рядом с Инге, вероятно, и именовалось любовью.       Они начали говорить о книге «Мастер и Маргарита», и Амадей не знал, можно ли говорить о том, что было написано в приложенной к ней записке. Инге даже не намекал на нее. Дей все же решил, что ему просто тяжело говорить о таких вещах, поэтому тот выбрал такой незамысловатый способ высказаться.       Амадей не зря вспомнил о записке, ведь, уходя домой, подсунул Инге в рюкзак ответное письмо, решив продолжить эту игру с посланиями:       «Я думал и думаю о тебе. Я думал о тебе все эти месяцы, даже тогда, когда не осознавал, что на самом деле чувствую к тебе. Я думал о тебе, сидя на уроках, думал перед сном, во время прогулок, за едой, за домашкой, в кафе, на допах…       Я никогда не был так зависим от мыслей о ком-то. В какой-то момент я просто испугался, поэтому провалился на несколько дней в себя. Я не знаю, как описать то, насколько МНОГО я думал о тебе. Для меня было мучением находиться где-то, где нет тебя. Для меня было мучением смотреть на тебя, на твои губы и шею, потому что ситуация казалась мне безнадежной.       Находясь дома, после той тусовки, я чуть не сошел с ума. Я трогал свои руки, вспоминая твое прикосновение. Когда ты поцеловал меня, я будто глотнул свежего воздуха. Может быть, я был слишком настойчив и не следовало так делать, но я хочу повторить это еще раз».       Амадей получил ответ на следующий же день, найдя записку в кармане ветровки, которая висела в школьном гардеробе. Его приятно удивило не только наличие ответа, но и то, что Инге нашел именно его ветровку среди нескольких десятков других курток.       Дей прочитал написанное прямо там, стоя в углу гардероба:       «Твои незаметные взгляды были слишком заметные, Дей, просто я сомневался так же, как и ты. Однако это в прошлом и…       Тебе ничего не мешает повторить «это» еще раз :)»       В гардероб начали заходить одноклассники, пока Амадей стоял с запиской в руке, задумчиво сжав губы. Кто-то протолкнулся вперед, чтобы вытянуть толстовку из-под кучи верхней одежды. Дей кое-как вышел оттуда с ветровкой в руках, а сам витал в облаках, думая над написанным. Он знал, что у Инге еще один дополнительный урок, связанный с подготовкой к экзаменам, и, вероятно, он где-то в промежутке от второго до четвертого этажа.       Дей повесил куртку обратно, растолкав одноклассников, и быстро поднялся на третий этаж, где и встретил Инге, болтающего с Эдом. Они устало развалились на диване. Каждый смотрел в потолок.       — …поэтому-то херня с этой подготовкой, учитель сам ни бум-бум в теме… — жаловался Эд.       — Кажется, мне уже никакой Университет Осло не светит с такой подготовкой, — лениво засмеялся Инге.       — Будто выбора больше нет…       Амадей встал перед ними, тяжело дыша. Инге поднял голову на него и засиял той улыбкой, которая обычно была посвящена лишь ему одному: и хитрая, и нежная одновременно.       Они не успели что-либо сказать, потому что Дей заговорил первый, практически отчаянным голосом:       — Пожалуйста, нужно отойти на минутку…       Инге и Эд встали одновременно, но первый положил руку на плечо второго, опустив его обратно на диван. Эд сдержал улыбку, лишь покачав головой.       — Что случилось? — спросил Инге, пытаясь угнаться за ним.       Амадей бежал по лестнице, при этом волнительно и тяжело дыша. Инге с трудом поспевал за ним. Они пронеслись мимо учителей, которые стояли между вторым и первым этажами.       На первом этаже толкались девятиклассники. Они громко ругались, смешивая норвежский с английским. Среди них были и одноклассники Дея. Один из них ругался громче всех, потому что ужасно спешил, а затор в коридоре никуда не рассасывался.       Амадей протиснулся между двумя девушками, чтобы нырнуть под лестницу. Здесь стояли бутыли с питьевой водой и четыре новых кулера в коробках. Они уже давно покрылись толстым слоем пыли.       Инге хмурился от непонимания происходящего. Здесь, в тени лестницы, бывал разве что разнорабочий, который менял воду в кулерах и вкручивал новые лампочки по необходимости.       Топот ног по лестнице был здесь слишком хорошо слышен, но он будто бы скрывал их от внешнего мира. Амадей несколько секунд держал зрительный контакт с Инге, который успел догадаться, что будет дальше.       Дей прижал его к стене, жадно целуя губы, словно это их последняя встреча, словно через пару минут настанет конец света. Голоса школьников звучали так близко, что, казалось, их вот-вот увидят. Но все стремились домой.       Инге гладил его шею, позволяя себе эту минутную слабость. В мыслях было лишь неподдельное удивление. Что же происходит с Деем, раз он так неожиданно решителен? Амадей сам не смог бы ответить на этот вопрос. Он слишком плохо разбирался в чувствах, чтобы копать так глубоко. Если ему хотелось — он делал. Значит, так надо.       Инге скорее поддавался поцелую, нежели целовал сам. Большее удовольствие ему приносило чувствовать на своих губах страсть и настойчивость, чем вести поцелуй самостоятельно, как бы эгоистично это ни звучало.       Голоса стали отдаленнее, количество школьников стремительно уменьшалось, затор в дверях исчез. Амадей медленно прекратил поцелуй, ошеломленно уткнувшись лбом в холодный бетон. Все его тело пробивало легкой дрожью от волнения. И только сейчас Дей заметил, как быстро бьется сердце.       Инге нежно обнял его, заговорив:       — Ты удивил меня.       Неуместный смешок вылетел из них одновременно. Вскоре он перерос в тихий смех. Инге поглаживал волосы Амадея и не переставал улыбаться, думая, что счастливее, чем сейчас, он уже никогда не будет.       — Я сам удивлен, — признался Дей.       — Ты говоришь, что боишься, что кто-то узнает о нас, а потом целуешь меня в школе, — без упрека заметил Инге.       Амадей поднял голову со стены и посмотрел ему в глаза:       — Я же не сделал это посреди коридора.       Инге снова засмеялся:       — Я бы подумал, что ты сошел с ума.       — Я и так уже…