Когда ты смотришь на солнце

      О, с каким замечательным раскатистым звуком отлетал мяч от теннисной ракетки. Сначала об пол, потом об ракетку, пролетая прямо над сеткой на вторую половину зала. И так по кругу уже полчаса кряду. На его подбородке собирался холодный пот и точно раз в тридцать секунд с него срывалась капля.       В зале, кроме них, ни души.       Удар за ударом грохотом разносился по залу. Движения точны, реакция быстра. Кроме мяча ничего не существовало в этот момент. Не существовало даже самого Дея. Вместо него телом управляла точно слаженная машина, а душа нежилась в невесомости за сотни и тысячи километров от здания школы. Отзвук, расходящийся от мяча, заменил Дею сердце. Он не чувствовал онемевших от напряжения рук, зато ощущал свое тело, что это тело способно двигаться быстро, сосредоточенно. Он чувствовал себя свободным. Скрип от кроссовок по началу ужасно резал слух, но позже превратился в обычный фоновый шум.       Инге, по ту сторону сетки, носился, как в последний раз. Промазывая, он громко ругался, но тут же бежал к мячу, сжимал его в руке и отправлял Дею. От удара по мячу сотрясался пол. Инге не жалел своих сил. Даже чувствуя, как легким отчаянно не хватает воздуха, он не переставал играть, а от каждого удара напряженно сжимал губы, но тут же открывал рот, вдыхая драгоценный воздух.       Мяч влетел в сетку, чем вывел Дея из транса. Вдруг появился мир за пределами зеленой скачущей точки. Он провел рукой по лицу и тряхнул ею, сбрасывая пот.       Инге, уперся руками в колени. Его влажные волосы торчали как попало и сотрясались с каждым судорожным вдохом. В наступившей тишине Амадей слышал, как тот с трудом проглотил вязкую от жажды слюну. Инге отпустил ракетку, позволив ей упасть на пол, и сам сел рядом, закрыв раскрасневшееся лицо руками.       Он ощущал себя по меньшей мере счастливым.       Амадей перешагнул сетку и встал перед Инге, упираясь одной рукой на ракетку. Дей дышал спокойнее, но руки трясло от навалившейся слабости. Весь его спортивный дух улетучился, уступив место приятной усталости. Инге глянул на него снизу вверх и улыбнулся. Амадей покачал головой, улыбаясь в ответ, а потом присел на корточки:       — Так устал, что почти под кайфом.       — Но под кайфом без кайфа, — бросил Инге.       — Так устал, что слово «устал» не хватает.       — Ну, — Инге вздохнул, — выдохся, измучался, умаялся.       — Скорее где-то «заебался».       Инге загреб рукой копну черных влажных волос назад и чуть выпрямился. Они отбивали зеленый мяч туда-сюда последние тридцать минут без передышки, и это было завершающим ударом для обоих.       Дей лег на пол и подложил руки под голову, наслаждаясь прохладой резинового покрытия. Прожектор, точно висящий над ним слепил до боли в глазах. Амадей закрыл их, слушая свое дыхание и сердце. Пульс становился все спокойнее, его начало клонить в сон. Будь его воля, он уснул бы прям тут.       Инге разглядывал Дея, его приоткрытые губы, шею, медленно поднимающуюся грудь. Его спокойствие заражало. Хотелось также отдаться себе, оказаться вне времени и пространства. Инге до боли впился ногтями в ладонь, глядя на живот, неприкрытый футболкой. Амадей снова провел рукой по лицу, медленно зевая. Всё в нем светилось умиротворением. Инге мельком посмотрел на свою ладонь, на которой остались следы. Его пронзил страх быть замеченным.       Прошло не меньше пяти минут перед тем, как Амадей наконец-то открыл глаза. Он привстал, уперевшись локтями в пол. Инге смотрел уже себе под ноги.       Каждый шорох разносился по залу громким эхом. Из открытого окна было слышно проезжающие машины, приглушенный сигнал кареты скорой помощи и чьи-то голоса. Этот городской шум становился все четче. В них заново вселялась реальность.       — Дочитал я «Парфюмера», — между делом сообщил Дей. — Феерический конец, конечно.       — А я что говорил, — хмыкнул Инге. — Оргия…       — Оргия — ладно, а то, что Гренуя бомжи в конце разорвали? Что я должен был вынести из этой сцены?       — Без понятия, — Инге взял ракетку. — Зюскинд странный тип.       — Страннее то, что из всех возможных книг ты дал прочитать мне это.       — Я экспериментирую.       — Над моими вкусами?       — Ну, вроде того, — ответил Инге, разглядывая потрепанную годами ракетку. — Еще скажи, что тебе не понравилось.       — Мне понравилось все, кроме концовки, — Дей пялился на мяч, который остался лежать в противоположном конце зала. — Надо ж придумать такое.       — Могу принести «Солярис» Лема, если тебе нравится фантастика.       — Давай, — ухмыляясь, ответил Амадей. — Надеюсь, без оргий.       — Клянусь.       — Отлично.       Инге встал с пола, взяв ракетку с собой, и попробовал забрать ракетку, удерживаемую Деем. Он несколько секунд упорно не отпускал ее, пока Инге не дернул посильнее. Тогда пальцы разжались, и Дей проводил его взглядом до тренерской. Оттуда Инге вышел уже с пустыми руками.       — Как насчет подобрать мяч? — продолжая лежать на полу, спросил Амадей. — Во-он там, — указал он пальцем.       Инге послушно подобрал мяч, но оставил его лежать на скамейке. Амадей встал с пола, отряхиваясь, и похрустел пальцами. Он уже предчувствовал то, с какой болью во всем теле будет сползать утром с кровати.       — Сейчас бы поесть, — протянул Инге, зевая.       — Сейчас бы помыться.       Они вышли из зала в раздевалку, где был один-единственный душ на всю школу, которым никто не пользовался. На двери даже стояла пломба, хотя все знали, что душ рабочий. Амадей нагло сорвал бумажку и приклеил ее к стене. Сначала ополоснулся Дей, а потом Инге. Тишина в школе казалась нереальной. Тут всегда было раздражающе шумно. Довольствуясь долгожданной свежестью, они переоделись из спортивной одежды в обычную уличную и вышли из здания.       Ноги повели их в «Adamstuen».       Кассирша уже перестала говорить «здравствуйте», заменив эти ненужные формальности на обычное «привет». Дей маячил тут чуть ли не каждый день и знал всех работников и работниц кафешки по именам.       Он заказал себе всё как прежде: латте, круассан с шоколадом. Инге не стал выдумывать, поэтому заказал всё то же самое, только попросил добавить карамельный сироп в кофе вместо сахара.       — Давно я так не выматывался, — пробубнил Дей, садясь за столик. Он снял куртку и повесил ее на спинку стула.       Инге только улыбнулся на это.       — Меня так тревожно в последнее время, места себе найти не могу.       — Только труп бы на твоем месте не переживал, — Инге пожал плечами. — У тебя брат в депрессии, как тут не переживать?       — Ну, не сказал бы. Я не чувствую, что переживаю именно из-за Альвисса, — Дей не торопился пить кофе. — Прихожу домой, занимаюсь повседневными делами, а сердце колотится. Мне обязательно надо с кем-то говорить, иначе с ума схожу.       — Дей, ты можешь и не замечать, но ты напряжен из-за семейных проблем. Оно глубоко сидит, где-то в подсознании. Думай о нем или не думай, а переживать все равно будешь.       — Может быть, может быть… — задумчиво ответил он. — Как будто все не то…       — Тут остается только пережить это дерьмо, и всего лишь. Твоя тревога обоснована. Не запрещай себе переживать, станет только хуже, — Инге жевал круассан. — Это нормальная реакция организма на внешние раздражители. Ладно бы ты был каким-нибудь ипохондриком или страдал кардиофобией…       Дей нахмурился, смотря на него:       — Чего ты сказал?       Инге рассмеялся, опустив голову. Он предполагал, что последние слова будут для Дея темным лесом, поэтому принялся объяснять их значение. Не то чтобы Амадею было очень интересно, но слушал он не перебивая, иногда многозначительно кивая. Когда Инге наконец-то закончил, Дей облегченно выдохнул.       — Ты ж не страдаешь этим? Нет, не страдаешь. Поэтому можешь тревожиться. Когда все станет хорошо в семье — тревога уйдет. Ну, чувствуешь разницу?       — Чувствую… — пробубнил Дей. — Тебе легко говорить.       — Я столько настрадался с родителями, что прекрасно понимаю, что такое тревога. Просто я все это уже пережил, — Инге чуть призадумался и продолжил. — Тебе бы побольше активностей в жизни. Давай каждый день после уроков в теннис играть, а? Тебе же нравится?       Амадей сразу повеселел, заулыбался. Теннис ему действительно был по душе. Во время игры он чувствовал себя птицей, свободно парящей в воздухе, без тревог и забот. Спорт лечил его, хоть он и не замечал этого до сегодняшнего дня.       — Я только за, — закивал он, смотря на стакан с кофе.       — Ну, так-то лучше.       Инге говорил простые истины, понятные каждому смертному, но именно от него они звучали убедительнее всего. Только благодаря Инге Амадей все еще не впал в абсолютную панику из-за происходящего в семье последние полтора месяца.       Инге продолжил есть круассан, но уже молча. Настала напряженная для него тишина. Амадей никакого напряжение не чувствовал, поэтому спокойно пил кофе, разглядывая прохожих за стеклом, и задумался над тем, что отец последнее два дня вел себя отчужденно. Видимо, психиатр все-таки сказал ему правду, но вместо того, чтобы извиниться перед Альвиссом, отец выбрал просто молчать.       Доели они практически молча, изредка перекидываясь незначительными фразочками, словно незнакомцы. Опять же, так казалось только Инге, Амадей просто наслаждался тихой музыкой, играющей в кафе, и отдыхал. Погода за стеклом портилась. Тучи стягивалась с моря.       — Не забудь, после уроков сразу в зал, — сказал Инге, когда они уже вышли из кафе.       — Не забуду.       Дей уже поднял руку, чтобы попрощаться, но Инге по-дружески обнял его: коротко и ободряюще, однако совсем не так, как обнимал Бьерг. Бьерг делал это аж до боли в ребрах, да и к тому же грубо, а Инге обнимал так, будто держал в руках хрусталь.       Амадей замер. Он даже не успел ответить на объятия, как Инге разорвал их, прощаясь:       — До завтра.       — До завтра, — выдавив улыбку, пробубнил Дей.       Он поплелся домой, смотря себе под ноги.       Тучи окончательно затянули небо, и начал накрапывать дождь, который вынудил Амадея накинуть капюшон, а перед глазами стояла все одна и та же картинка. Он не знал, что чувствует, но хотел остаться в тех объятиях дольше, чем на пару секунд. В них Дей ощущал себя в безопасности. Ни родительские, ни грубые объятия Бьерга не давали этого редкого и оттого ценного ощущения.       Амадей доплелся до дома и сел на лавочку рядом с подъездом. Он уперся локтями в колени, собрав руки в замок. Взгляд его остановился на луже, но думал Дей точно не о ней. Какое ему дело до грязной лужи, когда снежный ком из мыслей становился все больше, вызывая не иначе как тревогу.       Амадей теперь понял, что вызывает у него это чувство, но не понимал, почему простое и общепринятое проявление дружелюбия отзывается в нем тупой тревогой. И вовсе не сами объятия тревожат его, как заключил Дей, сидя на лавочке, а его глупое желание удлинить эти объятия хотя бы еще на несколько секунд. А еще спустя полминуты Амадей понял, что просто боится навязаться.       «И стоило об этом морочить голову?» — подумал он.       Амадей поднялся с лавочки, стойко вытерпев головокружение, и поднялся на свой этаж. Он знал, что безмерно нуждается в чужих прикосновениях, но и так же безмерно этого стеснялся. Вернее, даже боялся. Все-таки как-то не по-мужски искать надежное плечо, чтобы держаться молодцом. Молодцом держаться можно и без надежного плеча.       Амадей не попал с первого раза ключом в замок. Это стало последней каплей, которая разбила Дея. Он уперся лбом в дверь, сдерживая нарастающее раздражение. Как советовал Инге: «Четыре секунды на вдох, задержать на счет семь и выдохнуть через рот на счет восемь». Дей так и сделал.       Он открыл дверь, сразу же услышав голоса на кухне: мамы и брата. Альвисс отвечал односложно, но ведь отвечал. Линда подлетела к Дею, заваливая вопросами о школе, самочувствии и прочих мелочах. Он постарался ответить так, чтобы не обидеть ее, хотя никаких сил на разглагольствования у него не осталось.       Амадей ушел к себе в комнату, чтобы немного разгрузиться. Голову переполняли мысли. Он воткнул наушники в уши и упал на кровать, прикрыв глаза.       — Он мудак, — отрезал Альвисс, наблюдая за своей дрожащей рукой.       — О ком не спроси, все мудаки… — покачала головой Линда. — Тебе нужно общаться с другими людьми. Я вижу, тебе же плохо без общения…       — Он особенно мудак.       — Я не понимаю тебя.       — Самовлюбленный мудак, и думает, что самый умный, — Альвисс говорил тихо, потому что на большее не было сил. — Я бы врезал ему.       — Что он тебе сделал?       — Родился, — был ответ.       — Так не пойдет, — снова покачала головой Линда.       — Он что-то плетет про меня Дею.       — Ну и пусть, все к лучшему. У тебя хорошие друзья, просто они переживают за тебя. Что в этом такого?       — Что ему нужно от меня? — риторически спросил Альвисс. — Что ему нужно от Дея?       — Он хочет помочь тебе.       — Да ладно.       Амадей, сонно приоткрыв глаза, убрал наушники, потому что почувствовал, что вот-вот вырубится. Как только наушники и плеер оказались на другой половине кровати, он медленно провалился в сон. Приятный сон после изнуряющего дня.

◑

      Он проспал катастрофически много. Голова с трудом отлипла от подушки. За окном было еще темно, на часах четыре. Рука закостенела. Дей тряхнул ей и тут же зажал ее между ног, мучаясь от боли.       Он, может быть, проспал бы и до шести утра, если бы не очередной сон. Сны начали одолевать его каждую ночь: красочные и изнуряющие. Просыпаясь, Дей не чувствовал, что спал. Скорее, пробежался добрые пару километров. И сны эти не были логичны. Пытаясь вспомнить хотя бы часть, Амадей видел перед собой лишь обрывки, абсолютно безумные.       Он встал, держась за голову, и поплелся на кухню попить воды. Все спали, даже Альвисс, который любил сидеть ночью в одиночестве на кухне.

◑

      Бьерг, сидя на полу, мастерил очередную хлопушку, которую спланировал взорвать за домом в кустах. Между тем без умолка рассказывал Дею, сидящему рядом, о всем, что приходило на ум:       — Ты прикинь, у меня папа вчера взял заказ на сорок тыщ крон, — он восхищенно заулыбался. — Типа, просто небольшой портрет кому-то на свадьбу и готовы заплатить сорок тыщ… Вернее, уже заплатили, оплата вперед и все такое…       — Серьезно? — ответил Дей, внимательно смотря за тем, что делает Бьерг руками.       — Нет, блин, шучу, — Бьерг раздраженно выдохнул, когда вся проделанная работа чуть не развалилась. — Конечно серьезно. У него обычно мелкие заказы, да и пытается толкать уже готовые картины, их не так активно берут. Но, какая там цена… Максимум тыщ десять. А тут сорок, мать твою. Мы, наверно, на недельку смотаемся в Берлин к тетке, она та еще баба, нет человека, которому она бы не нравилась. Ну, это когда он закончит заказ. Недели через две, наверно.       — В Берлине скука, — покачал головой Дей. — Вот Кельн, вот это да.       — Да я помню, когда ты мне звонил из гостиницы с ротавирусом.       — Забудь.       — Можно было ведь позвонить, когда проблюешься, нет, набрал мне и давай блевать, а мне слушать эти адские звуки, — Бьерг расхохотался, что есть мочи, аж согнулся в три погибели.       Амадей толкнул Бьерга в плечо, чтобы дать ему понять всю серьезность слова «забудь», потому что та ситуация была для него реальным позором. Не за тем он звонил, чтобы поблевать в трубку. Бьерг начал колотить Дея в ответ, навалившись всей своей худощавой тушей, хотя прекрасно знал, что Дей будет посильнее. Оба хохотали. Бьерг оказался в затруднительном положении, из которого выход только один — капитуляция.       — Сейчас эта хлопушка будет у тебя в заднице, мудак ты грёбаный, — Дей прижал его к полу, держа в руке эту самую хлопушку.       — Ну-ну, все, — Бьерг уже не хохотал, потому что испугался за свою поделку больше, чем за свою собственную жизнь.       — Да я ее рукой могу раздавить, гляди, — Амадей сделал вид, что вот-вот сломает ее.       — Да все-все, хватит! — уже не на шутку взвыл Бьерг.       — И не будет никакого ба-бах.       Амадей с саркастичным смешком отпустил друга и отдал ему поделку. Бьерг потер плечо, которое Дей скручивал до боли несколько секунд назад, и продолжил говорить, словно ничего и не было:       — И, короче, наверно, папа купит новый холодильник наконец-то, а то наш выглядит как гроб, если честно…       Вскоре Бьерг доделал хлопушку и оставил ее лежать на полу, чтобы оценить проделанную работу издалека. Вдруг, совсем не к месту, на лице Бьерга расцвела неловкая, какая-то смущенная улыбка. Такое бывало только в одном единственном случае, — если тот собирался говорить о девушке.       — Блин, ты б знал как мне нравится Герда. По-моему у меня нет шанса.       — Почему так категорично?       — Мы же вроде как друзья детства, все дела… — Бьерг привстал, смотря на поделку сверху. — Ну, вот признаюсь я ей, а вдруг не взаимно? И конец нашей с ней дружбе.       — Вот здесь я тебе вряд ли чем-то помогу.

◑

      Амадей приплелся домой с таким настроением, с каким только на казнь сойдет пойти. Он не знал, почему оно испортилось, но ему вдруг враз всё осточертело. Что в руки не возьмет — всё валится.       Дей повесил куртку, кинул кроссовки как попало и тут же, собираясь пойти на кухню помыть руки, споткнулся об них. Он громко выругался и, придя на кухню, увидел настолько редкую картину, что потерял дар речи на несколько секунд: брат сидел за столом и что-то писал в тетради. Рядом с ним лежала здоровенная книга, раскрытая примерно в середине. Дей обомлел. Альвисс с тетрадью. И что-то пишет.       Брат, не поднимая взгляда, сказал так тихо, что Дею пришлось конкретно напрячь мозг и уши, чтобы разобрать слова:       — Я завтра уезжаю.       Амадей встал в дверном проеме. Он получил уже второй удар шока, поэтому выдал автоматическое «куда?», на что тут же получил ответ от Альвисса:       — В реабилитационный центр.       Брат не отвлекался от своего занятия. Даже отвечая, он не переставал чиркать ручкой. Дей, не веря своим ушам, сел рядом с Альвиссом:       — То есть, врача все устраивает?       — Вроде того, — равнодушно ответил он.       Дей сделал попытку незаметно подглядеть, что пишет Альвисс, и у него это вполне получилось. Брат снова занимался по своему учебнику алгебры, предназначенному для подготовки к вступительному экзамену по математике в университете Осло. Дей видел эту книгу настолько давно, что даже не мог сказать: год или два назад.       — Ты ел сегодня? — он обеспокоенно смотрел на Альвисса, но тот не имел даже желания посмотреть в ответ.       Брат на мгновение остановился и тут же продолжил писать:       — Допустим, ел.       — А без «допустим»?       — Мама приготовила kottbullar, — он зачеркнул целую строку, сильнее сжав ручку. — Я ел.       Амадей выдохнул. Он не мог найти себе места от волнения. С каждой попыткой подступиться к Альвиссу, Дей ощущал, как стыд окутывает его с головы до ног, как возвращается чувство, будто это он тупой, а не брат отвечает односложными фразами.       Дей заглянул в холодильник. Хоть он и наелся вдоволь всякого дерьма, пока сидел дома у Бьерга, но от тефтелей отказаться не мог. Он разогрел себе несколько штук, приправив их брусничным вареньем и ложкой картофельного пюре.       На Амадея нагрянула тревога от новости, что Альвисс уезжает уже завтра. С одной стороны, ему выдастся неопределенный промежуток времени, в течение которого он сможет больше не переживать, что кто-то поссорится или ляпнет что-нибудь не то. Но, с другой стороны, Дею будет сложнее поддерживать хотя бы такие отношения с братом, пока тот будет отлеживаться в больнице. Хотя, подумал Дей, если верить Инге, то это прекрасная возможность показать Альвиссу его нужность семье.       Амадей доел тефтели, а брат все писал и писал. Таким увлеченным Дей давно его не видел. Это и радовало, и пугало. Альвисса слишком резко кидало из крайности в крайность.       — Что говорит Инге? — голос брата стал неожиданно твердым.       Амадей нахмурился:       — В смысле?       — Почему он хочет помочь мне? — Альвисс отложил ручку и перевернул страницу в книге.       Амадей настолько озадачился этим, что уже хотел сказать «не знаю», но тут брат продолжил говорить, словно его вопрос был риторическим:       — Можешь не отвечать, я и так знаю.       — Ну, и что ты знаешь? — Дей отодвинул тарелку в сторону, чуть наклонившись над столом.       — Потерпи.       Амадей вспомнил свой диалог с Инге, который и был ответом, поэтому заговорил резко и оживленно:       — Он хочет помочь, потому что сам рос в подобной ситуации и не хочет, чтобы это происходило в моей семье. Что тут удивительного? Чего «потерпи»?       — Мимо кассы, Дей.       — Ты успел поссорится с ним? — Амадей не придумал, что сказать дальше, поэтому просто замолчал, так и оставив разговор незаконченным.       Альвисс ничего не ответил. Диалог завершился так же резко, как и начался. Дей почувствовал укол обиды, хотя на что именно, понять не мог. Ему словно нагрубили на пустом месте.       Он оставил грязную тарелку в раковине. Уйдя в свою комнату, его одолели десятки мыслей о сказанном Альвиссом. Дей забил себя в угол этими размышлениями. Казалось, что в тех словах и не было никакого смысла, просто брату захотелось в очередной раз поиздеваться. Но никакой причины издеваться у него не было, потому что тогда, стоя в дверном проёме и обнимаясь, они заключили перемирие.       Амадей плюнул на это всё и принялся читать нахваленный Инге «Солярис». Эта книга, как и две другие, тоже была в твёрдой обложке, но очень тонкая. На жёлтых страницах кое-где были подчёркивания, оставленные Инге. Особенно жирно был подчеркнут этот абзац: «Гибарян мёртв. Если я правильно понял Снаута, с момента его смерти прошло всего несколько часов».       Амадей заинтересовался скорее этими пометками, чем сюжетом книги. Ему было любопытно, как Инге выбирал, что именно выделить, и какие впечатления это вызывало у него. Но в то же время Дею казалось, будто он залез в нечто откровенное. Словно читал личный дневник.       Строчка: «Что со мной? Почему я занимаюсь какими-то глупостями, какой-то ненужной ерундой?»