Когда ты смотришь на солнце

      Альвисс должен был поступить в университет еще в том году, но он настойчиво просил дать ему годик, чтобы собраться с мыслями и отдохнуть. Теперь стало ясно, что это за «отдых» и с какими мыслями ему нужно собраться. Не иначе как случайность, а, возможно, Альвисс намеренно начал весь этот «цирк», как выражался Кнут, чтобы не брать на себя ответственность. Он ведь боится ответственности за свои слова, как огня.       Амадею хотелось бы, чтобы всё было именно так. Чтобы брат был просто вредным, заносчивым парнем, который специально создает проблемы другим. Но реальность была совсем другой. Альвисс не мог намеренно уйти в зависимость просто так. Он всегда тянулся к знаниям, особенно в области математики и финансов, и никогда не был безбашенным идиотом, барахтающимся в волнах собственного настроения. В школе брат действительно учился, а не зубрил, поэтому отличался грамотностью.       Да, бывали моменты, когда тот дрался с кем-нибудь из учеников, но с кем не бывает? Дей сам в младших классах дрался за девчонок или из-за шутливо брошенного оскорбления в спину, хотя, конечно, не так активно, как Альвисс. Тот никогда не терпел обзывательств, даже шутливых.       Амадей думал об этом, сидя в подъезде на лестнице. Задница мерзла, а домой все равно не хотелось. Хоть убей, лучше сидеть здесь, чем идти домой. Была б его воля, он бы спал прям в подъезде, но не расстраивать же мать. Ей и так сейчас нехорошо.       Через два дня Альвиссу уже выпишут рецепт на нужные таблетки. Время приема пока неизвестно какое, может неделю, а может долгие месяцы. Всё зависит от того, как организм брата отреагирует на эти препараты. Когда результат удовлетворит психиатра, тогда Альвисса заберут в реабилитационный центр.       Для Амадея это все звучало крайне жутко, в голове сразу всплывали картинки заплесневелых, смердящих больниц из страшных фильмов, хотя на деле все было не так ужасно. Мама уже ездила туда, чтобы подать документы, занять очередь, и сказала, что реабилитационный центр чистый, аккуратный.       В окно ударил порыв ветра, следом сквозняк обволок ноги Дея. Холод стал невыносим, и Амадей все же принял решение пойти домой. А дома все было так же тихо. Настолько тихо, что даже неприятно. Обычно квартиру всегда наполняли какие-то звуки, хотя бы телевизор, а сейчас даже он не работал.       Мамы дома не было, значит ушла в магазин. С ее стороны, конечно, безрассудно оставлять Альвисса в таком моральном состоянии одного, но он, благо, спокойно спал в своей комнате. Линда теперь вынуждена была часто сидеть дома, вместо того, чтобы помогать мужу с магазином.       Амадей заглянул к брату. В его комнате стало немного чище, видимо, мама успела убраться, пока Альвисс спал. Диски от PS2 лежали теперь идеально ровно, пыль с приставки и комода исчезла, одежда, висящая до этого на компьютерном стуле, болталась теперь на вешалках в шкафу. Дей ненадолго задержал встревоженный взгляд на кудрявой макушке брата, а потом вернулся на кухню, чтобы кое-кому позвонить.       Ответил бодрый, известный Дею с самого рождения голос:       — Кто?       — Привет, пойдем прогуляемся? Настроение дерьмо.       — Там дубак, какой гулять? — Бьерг усмехнулся. — Только если ко мне домой завалишься.       — Окей, значит скоро приду…       — Когда ты уже мобильный купишь? Ваш домашний этот, наверно, динозавров застал.       — Не ко мне вопросы, — наигранно недовольным тоном ответил Амадей.       — Вот каждый раз надеюсь, что мне поступит звонок с неизвестного номера, отвечу, а ты своей новой мобилой начнешь хвастаться. Я бы тебе начал эсэмэски строчить день и ночь. Вот Герде уже строчу.       — Господи…       — Ладно, валяй, жду тебя. Домофон же помнишь?       — Глупый вопрос.       Амадей сбросил звонок, дождался, пока мама придет домой, и быстро свинтил, чтобы не слушать ее возмущения, что он снова не надел шапку.       Он вышел со двора и стал спускаться вдоль трамвайных путей вниз по улице. Между домами не было дорог для машин, тут ходили только старенькие трамваи, а рядом с ними велосипеды по выделенным полосам. Поэтому на этой улице было особенно тихо, что не скажешь о соседней, где скопились все машины и магазины.       Если пройти еще дальше, то начинается жилой сектор с личными домами, а среди них — университет Осло, куда должен был поступить Альвисс и куда поступит Инге уже в августе. Это гигантское здание, окруженное такой же гигантской библиотекой и студенческим жилым комплексом. Амадея завораживал этот кампус своими масштабами, но пугал атмосферой.       Холодный ветер бил в лицо и заставлял непроизвольно щуриться. На улице будто стало еще холоднее. Амадей быстро набрал код домофона, дождался, пока пропищит, и открыл дверь. Подъезд дома, в котором жил Бьерг, хорошо отапливался, в отличие от дома Дея. Тут даже стояли растения на подоконниках, а на доске объявлений вместо новостей висели чьи-то рисунки.       Амадей пробежал по лестнице на третий этаж. Дверь уже была открыта, и оттуда доносился голос Бьерга, который с кем-то нетерпеливо разговаривал по телефону, то понижая интонацию, то повышая до неприличия.       Дей зашел в квартиру, захлопнув дверь, и тут же перед ним встал Бьерг с телефоном под ухом. Он приложил палец ко рту и заговорил в трубку:       — Да-да, я понял, мам, — теперь раздраженно потер переносицу. — Хорошо. Нет, я не пойду сегодня гулять. Хорошо, вынесу мусор…       Квартира родителей Бьерга хоть и отличалась легким беспорядком, но оттого она становилась только уютнее. Амадею нравилось наведываться сюда в гости. Если родители Бьерга находились дома, то Дея всегда тепло приветствовали и вкусно кормили. Он еще ни разу не отказывался от сливочного супа из семги.       В коридоре стояла стопка ежемесячных журналов о дизайне, истории искусств и прочем. Стену украшали несколько картин, нарисованных отцом Бьерга. Полностью забитые книгами полки были даже в коридоре. Вся их семья была немного взбалмошной, особенно отец, что проглядывалось в интерьере квартиры.       Больше всего Амадея удивляла дверь, ведущая на кухню, которая выглядела так, будто пережила оккупацию нацистами и все войны вместе взятые. К ней отец Бьерга прикрепил с помощью строительного степлера несколько набросков, понравившиеся ему больше всего. На них были изображены ратуша, находящаяся в центре Осло, здание парламента и крепость Акерсхус. Отец Бьерга очень интересовался архитектурой и даже окончил соответствующий факультет в университете.       Бьерг наконец-то прекратил разговор и сунул мобильный в карман шорт. Он явно был раздражен:       — Твою ж налево, как только собираемся у меня посидеть, так у мамы дела для меня находятся, — Бьерг пошел на кухню, продолжая гудеть. — Будто если прям сейчас мусор не вынесу, то настанет конец света.       Амадей быстро разделся, разулся и побежал за ним:       — Вечером вынесешь, чего нервничаешь?       — Папа еще просил полы вымыть на кухне и в ванной… — он выдохнул так, словно разгружал вагоны.       — Где он, кстати?       — Где-где, на работе, на студии малюет что-то. А мне не показывает. Говорит, как дорисует, так и покажет. Он однажды заметил, что картины, которые я вижу в процессе создания, потом продаются плохо.       Бьерг залез на табуретку, чтобы открыть верхний ящик, и достал оттуда пачку чипсов «Sørland». Из холодильника вытащил графин с соком и, не спрашивая, налил два стакана — себе и Амадею.       Бьерг был подстрижен под ежика и потому не переживал насчет укладки. Его каштановые волосы всегда забавно торчали вверх. Карие глаза без прямого освещения выглядели как две черные пуговки, а на подбородке была небольшая ямка, которая всегда бросалась в глаза Дею.       — Пойдем глянем че-нибудь, — Бьерг не стал дожидаться ответа, сразу ушел в гостиную.       Амадею ничего не оставалось, кроме как пойти за ним.       Гостиная в квартире Бьерга была побольше, чем у Дея. Заставленная вся стопками набросков, картин, она больше походила на художественную студию, нежели на жилое помещение. У противоположной стены от окна стоял большой книжный шкаф. Мать Бьерга любила читать и ценила книги, поэтому собирала только самые красивые издания.       Амадей рассматривал их разноцветные корешки, пока Бьерг выбирал фильм. Среди коллекции произведений Гамсуна стояла та самая книга. «Голод». Он вытащил ее с полки. Поднялось небольшое облако пыли.       Он отвернулся от шкафа и подошел к Бьергу:       — Можно возьму почитать?       — Это не у меня спрашивать надо, а у мамы, — Бьерг пожал плечами и махнул рукой. — Хотя бери. Тут так много макулатуры, что она и не заметит. Только на место этой книги поставь какую-нибудь другую, чтоб дырки не было. Вон ту вставь, которая на стопке альбомов лежит.       Амадей так и сделал. Его пальцы стали сухими от пыли, лежащей тут, видимо, с очень давних времен. С «Голода» продолжали сыпаться мелкие частички. Амадей дунул на нее как следует. Пыль завихрилась, осела на ковер.       Бьерг тем временем достал диск с фильмом «Форрест Гамп», вставил в DVD-плеер.       Этот фильм они пересматривали во второй раз, но смотрели с тем же неподдельным интересом. Особенно Бьерг. «Форрест Гамп» был его самым любимым фильмом, не считая, наверно, «Большого куша».       Бьерг весь фильм пытался всучить Амадею чипсы, но его откровенно воротило от них, поэтому обошелся одним стаканом сока. Бьерг же с неподдельным аппетитом уплетал их и в середине фильма пошел за второй пачкой.       Когда фильм закончился, светодиод рядом с дисководом замигал красным и DVD-плеер выплюнул диск обратно.       За окнами все это время собирались тучи, и в конце концов зарядил дождь. Бьерг сразу открыл форточку. По комнате медленно растекся запах мокрого асфальта и прохлады.       — Почему ты до этого отказывался встретиться? — спросил Бьерг, вновь садясь на диван. В тоне его голоса присутствовала небольшая обида.       Амадей хотел соврать что-нибудь насчет учебы, но совесть не позволила, все-таки это друг, лучший друг, а не какой-нибудь знакомый или назойливый одноклассник.       — Проблемы в семье, не до веселья было, — он тяжко выдохнул. — Не знаю, рассказывать тебе или нет…       Бьерг печально ухмыльнулся:       — Ты сейчас серьезно? «Рассказывать или нет»? Ну, обижаешь меня… Мы друзья или кто? — он слегка толкнул кулаком плечо Амадея.       И тут Амадея уже было не заткнуть: он полчаса рассказывал о происходящем в семье в мельчайших подробностях. Ему хотелось кричать об этом, чтобы каждый человек на Земле знал, но Амадей был ограничен лишь своей семьей и одним лучшим другом. От этой болтовни становилось немного лучше. Ситуация переставала казаться Дею безвыходной.       Услышав имя Инге, Бьерг неожиданно оживился:       — Инге? Это случайно не тот чувак, который в парке Санкт-Хансхауген на гитаре играет?       Амадей нахмурился, пытаясь вспомнить что-то хотя бы приблизительно похожее на это. В голову ничего не приходило, ведь Дей редко бывал в этом парке.       — Ты никогда в Санкт-Хансхаугене не был, что ли?       — Там кроме упоротой скульптуры ничего нет, — Амадей развел руками, видя недовольный взгляд Бьерга. — Скучно, короче.       Бьерг повеселел:       — Просто я однажды проходил там, а он играл мою любимую песню. Я сказал ему, что он очень круто играет, и мы немного разговорились. Я узнал, что он учится в том же корпусе, где и ты.       — Походу, он, — Дей откинулся на спинку дивана. — Деньги зарабатывает так?       — Не знаю, но от денег не отказывается. Я видел, как ему мужчина протягивал купюру в двести крон, и он взял! Мне родители-то столько не дают…       Амадея развеселил этот факт.       — Даже вот в такие дни выходит? — он кивнул в сторону окна, намекая на влажную погоду.       — Без понятия. Последний раз я видел его неделю назад, когда солнечно было. Я с отцом через этот парк проходил, к пиццерии. Кстати, пицца там отпад…       Интересно, Инге выступает для удовольствия или чтобы не зависеть от тети? Второе больше похоже на правду. Амадею вообще казалось, что Инге слишком застенчивый и скромный для выступлений на публике.       — Хрен с твоей пиццерией. Он ведь поет?       — Поет, — Бьерг заулыбался. — Но вокруг столько людей подпевало «American Idiot», что я и голоса его толком не слышал.       Они проболтали еще полчаса. Бьерг накормил Амадея датскими печеньями с корицей и напоил каким-то китайским чаем, а после отпустил домой, подарив всю пачку печенья. Дей ушел оттуда в приподнятом настроении, и даже атмосфера в доме его не испортила. Он продолжил есть эти печенья, параллельно загружая песни с компьютера на плеер.       

      ◑

      Гостиная была наполнена оранжевым светом заката. Этот вечер казался философским, словно специально созданным для размышлений о прошлом и будущем, о смысле жизни и о прочей драме.       Альвисс, ожидаемо, спал, а мама пошла навестить подругу, живущую на соседней улице. Дом трепетно затих. Слишком. Тишина и закат привлекли Амадея и Кнута в одну комнату, чтобы просто глянуть очередной проходной сериал. Естественно, никто его не смотрел. Каждый думал о своем.       Отец начал разговор сначала о работе. Амадея это мало интересовало, но потом Кнут стал говорить о прошлом.       — В 1988 году здесь был ужасный кризис, — спокойно заговорил отец. — Банки закрывались один за другим, денег катастрофически не хватало. Мы и так были небогаты, а остались вообще без работы, потому что банк, в котором я работал с Линдой, закрылся.       Амадей внимательно слушал, сидя на ужасно мягком диване с кучей, настоящей кучей подушек и парой пледов. Отец сидел рядом с кружкой кофе:       — У нас на руках был годовалый Альвисс, цены росли, крона обесценивалась. Я был вынужден работать в продуктовом магазине за копейки, а Линда сидела дома с твоим братом. В таком состоянии мы прожили до 1990 года, тогда уже всё стало нормально. И ты родился, — Кнут сделал небольшой глоток кофе. — Я купил готовый бизнес еще до твоего рождения. Линда по-прежнему сидела с вами дома, пока Альвисс не пошел в школу. Да, она больше времени уделяла тебе, чем твоему брату, а я не мог разорваться между работой и семьей. Бизнес забрал всё мое время.       Отец сделал паузу, ожидая, что Амадей что-то ответит, но тот лишь вздохнул. В его голове вся цепочка событий наконец-то склеивалась в нечто целое, хотя бы немного понятное. Кнут продолжил:       — А как только появлялось время, я старался уделить его тебе, потому что ты был еще совсем маленький и требовал куда больше внимания, чем Альвисс.       Амадей все еще молчал, вынуждая отца говорить дальше:       — Но я дал Альвиссу всё, что было в моих силах. Если бы я не занимался магазином, то мы бы до сих пор жили в нищете. Я не понимаю, в чём моя вина и как переубедить его? Прошлое ведь не исправить… — Кнут поставил кружку на столик. — Я ещё больше обижен на него, чем он на меня. Вместо благодарности за свой труд я получаю вот это всё. Представляешь, какого мне? Я вылез из такой дыры и… в итоге напрасно. Получается, мне не надо было это всё делать?       Отец уже разговаривал сам с собой, задавал вопросы самому себе. Амадею стало неожиданно жалко его.       — Альвисс был желанным ребенком, мы планировали его, но этот кризис… Я ведь не виноват в этом. Это ведь было не только здесь, но и в Швеции, и Финляндии. Столько людей пострадало… А я справился, вытащил семью, теперь мы живем в достатке, можем позволить себе съездить за границу несколько раз в году, хорошую квартиру, мотоцикл, машину.       — Пап, — неожиданно ожил Амадей. — Альвисс, скорее всего, благодарен тебе, просто чувствует себя ненужным в семье.       — Хорошо, тогда я не понимаю, что я должен делать? Сюсюкаться с ним? Ему уже девятнадцать, пора бы думать о заработке, своей квартире, а не обижаться на родителей, потому что «он чувствует себя ненужным».       Отец начинал злиться. И непонятно, на кого: на себя, на Амадея или на Альвисса. Может быть, на всех сразу.       — Lyset er på, men ingen er hjemme… — Амадей раздраженно выдохнул. — При чем тут «сюсюкаться»? Я ни разу не видел, чтобы ты элементарно спросил у Альвисса, как у него дела. Вот, что я имею в виду.       — Я и так знаю, как у него дела. А его гулянки ни пойми с кем меня не интересуют.       — Вот в этом и дело! Тебе совершенно все равно на него.       Кнут уперся локтями в колени, собрав руки в замок, и посмотрел на Амадея.       — Начнем с того, что он первый начал отдаляться от меня.       — Первым отдалился еще ты, когда у вас этот кризис был. Я понимаю, что это не твоя вина и так далее… Но вместо того, чтобы исправиться, ты решил ухудшить ситуацию и обвинить во всем Альвисса.       — Я пытался, — раздраженно ответил отец.       — Да не пытался ты…       — Как не пытался? Я делал все…       Амадей перебил его:       — Не надо мне опять про твои квартиры, машины, школы. Ты просто не хочешь слышать то, что я пытаюсь до тебя донести.       — С каких пор ты защищаешь Альвисса?       Это короткое предложение по-настоящему взорвало Амадея, он даже встал с дивана, намереваясь после своей речи уйти в свою комнату.       — Я просто хочу, чтобы в семье всё было хорошо! — он стоял, уже держась за ручку двери. — А тебе, судя по всему, просто все равно на происходящее. В очередной раз пытаешься отделаться деньгами. Только не удивляйся, когда Альвисс что-нибудь сделает с собой…       Отец что-то пробубнил, но Амадей этого уже не услышал. Он ушел в свою комнату. Руки дрожали от злости, от беспомощности. От всего на этом свете. Он впервые общался с отцом в таком грубом тоне. Были, конечно, ссоры посерьезней, но они всегда оканчивались шутками и объятиями. Но этому, видимо, пришел конец.       Амадей теперь понял, каков отец на самом деле. И это не тот мужчина, который казался всем душой компании, а зацикленный на материальных ценностях камень. Дею казалось, что отец — человек без души. Человек, забывший, что такое любовь и понимание. Как можно вырастить двух сыновей, но так и не понять, как правильно с ними обходиться?       За дверью кто-то прошел мимо. Шаги были шуршащими, неуклюжими. Проснулся Альвисс. Тот зашел сначала в ванную комнату, а после на кухню. Потом прозвучал звук микроволновки. Стук тарелки. Он ест рыбный суп. Слава богу, что ест. Невозможно же целый день спать и не есть. Никто не разговаривал, значит, отец не стал доставать Альвисса все той же шарманкой.       Через час вернулась мама. Она успела поговорить со всеми, кроме Амадея. Он притворился, будто спит, лишь бы никто его не трогал. Ему хотелось навалять кому-нибудь. Желательно отцу. А потом Альвиссу, чтобы выбить из него всё дерьмо.       Амадей, не вставая с кровати, стянул со стола «Голод», включил прикроватную лампу и принялся читать. Корешок слегка хрустнул, будто эту книгу никто никогда не открывал. Страницы были желтыми, но лишь снаружи. Внутри они были идеально белыми.       Он читал книги ранее, но не получал от этого удовольствия. Это было для него скорее хорошим снотворным, чем развлечением.       «Это было в те дни, когда я бродил голодный по Христиании, этому удивительному городу, который навсегда накладывает на человека свою печать…»       Древний город Христиания сильно изменился за сто лет. Теперь он вовсе не Христиания, а Осло, и голодающих тут больше нет. В центре теперь толпы туристов, а во дворах счастливые дети. Антураж, который описал Гамсун, сильно разнился с тем, который Осло имел сейчас.       Амадея увлек этот контраст эпох.

◑

      У Альвисса больше не было сил общаться с друзьями. Последние два месяца он чаще проводил время с Лукасом, нежели с остальной компанией. Остальные не могли дать того, чего Альвисс желал больше всего — накуриться. У него просто не было других средств, которыми можно избавиться от тревоги.       Теперь, осознав, что Лукас общался с ним исключительно ради денег и его способности очаровывать девушек, Альвисс почувствовал себя обманутым. Конечно, Лукас получал внимание противоположного пола, находясь рядом с Альвиссом, и, в следствие чего, продолжение в постели. Но сам по себе Лукас не был так привлекателен для девушек.       Всё то, что происходило в Драммене, было весёлым лишь в моменте. Потом Альвисс чувствовал себя разбитым, использованным. Его начинало буквально тошнить от собственного «я». А тот факт, что он обманывал родителей, окончательно выворачивал желудок наизнанку.       Альвисс блевал в туалете в квартире Лукаса, находящейся в Драммене. Квартирка эта была небольшая, но такая же дорогая, как и любая другая в Норвегии. Ремонтом в свое время, конечно, занимались родители, поэтому ее интерьер напоминал какой-нибудь загородный домик, в котором живут бабушка с дедушкой, морочащие себе голову трендовыми в то время арками в дверных проемах и закосом на натуральные материалы, вроде «каменной» плитки из дешевого бетона. Лукас чертовски гордился тем, что в восемнадцать лет заимел собственную квартиру. Родители догадывались о том, чем он тут занимается, но умело закрывали на это глаза, надеясь, что он просто перерастет это.       Альвисса всего трясло от слабости, от лихорадки и страха умереть, а Лукас даже не попытался помочь ему, продолжая сидеть на кухне в клубах сигаретного дыма. Он вообще с радостью продал Альвиссу таблетки за несколько сотен крон, но сам принимать их, конечно, не стал.       Альвиссу тогда казалось, что он на пороге смерти. Что вот уже за спиной смерть с косой ехидно потирает ладони. Даже в лихорадочном бреду он не был готов умереть, а потому рыдал от беспомощной паники, пока пустой желудок продолжал рефлекторно пытаться сбросить то, чего уже не было. Только слюна свисала с губы.       В этот момент он судорожно думал об Амадее, вспоминая свою первую поездку на горнолыжный курорт Трисиль. Дею тогда было лет одиннадцать, и его неловкие попытки затормозить на лыжах даже сквозь смутное воспоминание все еще забавляли. Вот почему Альвисс боялся умереть.       Когда он все же нашел в себе силы подняться, он пошел на кухню, держась за стену ослабевшими руками.       — Что за дерьмо ты мне дал…       Лукас потушил сигарету об пепельницу, тщательно вкручивая ее в замазанное пеплом стекло, а потом перепуганным взглядом окинул полуголое тело Альвисса, сильно похудевшее.       — Откуда я мог знать, как твой организм отреагирует на это?       — Господи, вызови скорую…       — Никаких скорых, Альвисс. Ты хочешь, чтобы меня накрыли, да? — не услышав ответа, Лукас продолжил: — Иди отдыхай.       — Налей хотя бы воды, — давясь собственной слюной, прохрипел Альвисс.       Лукас еще несколько секунд сидел, прежде чем все-таки встать и подать тому холодной воды из-под крана. Альвисс едва держал стакан, пока жадно глоток за глотком поглощал воду, которая в этот момент казалась ему вкуснее всех дорогущих барных коктейлей.       Но через полминуты вся эта вода оказалась в раковине.       После этого Альвисс начал бояться всех таблеток, даже витаминов. И предстоящий рецепт психиатра на транквилизаторы не вызывал у Альвисса ничего, кроме удушающего страха. Он боялся, что это вновь повторится.       И что никто ему не поможет.