Лисья гора

Канхёну было скучно. Это было удивительное состояния, которое мужчина встречал куда реже, чем любое другое. В это солнечное спокойное утро на душе почему-то было неспокойно и будто бы тревожно, и шелест бамбука за беседкой только нагонял тоски. Ёнхун не появлялся уже почти неделю, и Канхёну бы следовало, как всегда, зря, понадеяться на чудо пришествия в эту светлую головушку благоразумия. Вместо этого, ему казалось, что его наглый рыжий хвост был бы очень кстати — вот уж с кем не придется скучать, так это с этим кицунэ. Но как всегда гласил закон подлости, когда нужно никогда нет, а когда и задаром не просишь, так не отделаться. Мужчина устроился на уютном энгава*, задумчиво вглядываясь в облачный горизонт, где перистая дымка затягивала белый солнечный диск. Ветер был необычайно тихим, и лишь изредка его одинокие порывы тревожили фурин*, а рыбки в пруду совсем не хлопали хвостами. Природа будто впала в дремоту, нагоняя сонной пелены и на самого Канхёна. Тем неожиданнее было услышать приближающийся шелест. В его обители ему все было знакомо: кто мог к нему прийти, когда и как звучали бы его визитеры. Канхён совершенно точно знал хлопот крыльев, однако таких больших птиц не водилось не только на его горе, но и во всей округе. Впрочем, прежде чем создание успело появиться перед глазами, Канхён уже уловил энергию ёкая. Посыльный?.. Спустя пару мгновений, перед ним на мощенной камнями тропинке изящно приземлился журавль, и, отвесив грациозный поклон, обернулся в человеческую форму. Канхён мало сказать, что был удивлен. Цуру* он видел, однако очень давно, да и то всего раз. Хоть они и считались кочевниками, на деле водились лишь в парочке храмов, при нескольких богах, и на люди почти никогда не являлись. А этот и вовсе был слишком изысканным, чтобы почту развозить. — Приветствую Божество Гор и прошу прощения за вторжение, — молодой человек был одет в белое кимоно* с голубым татэваки* и сероватое хаори* поверх, волосы его были прямимы и длинными, светлого русого цвета, а на лбу красовался изящный символ лотоса, — Моё имя Донмён, меня послал к вам Глава Восточного храма. У меня для вас есть известие. Канхён нахмурился. Красный лотос, одежда, и нефритовый кулон, который Канхён заметил висящим на оби*, явно говорили о высоком положении. Их Глава хоть и был совсем молод, но уже проявил невероятный талант, проницательность и мудрость, а потому ни за что не стал бы посылать ёкая из высшей касты за просто так. Утреннюю тоску как ветром сдуло. — Чем я могу быть полезен? — спросил Канхён, слегка сжимая в кулак покоившееся на коленях руки. Цуру опустил глаза в легком поклоне. На скулы упала легкая тень длинных ресниц, и Канхён подумал, что этот Донмён походит на божество куда больше него самого. — Один из духовных городов ограбили, и сейчас ценная реликвия в руках неизвестных. В Восточный храм пришли главы пострадавшего Нумата, и наш Глава принял решение созвать других божеств на совет. Он состоится через три дня, во Дворце Принятия в полночь. Мы искренне надеемся на ваше присутствие, господин Владыка Гор. Едва мужчина успел подумать о вопросах, как парень снова обернулся и, махнув широкими крыльями, исчез в небе. Вот всегда эти цуру такие — никогда не договаривают до конца. Канхён проводил его силуэт тяжелым взглядом и задумался. Восточный храм созывал собрание редко, но являлись на них еще реже. Скорее лишь те боги, кому было решительно нечего делать. Ну, или кто в сердоболие слишком углублялся. Сам Канхён бывал на них от силы раза три, и запомнить что-то стоящего не пришлось: это были обычные бранные посиделки, по итогу которых принимали простые как двери решения, наживали себе врагов и добавляли в свою бессмертную жизнь красок. Будь ситуация другой, мужчина никогда бы и не подумал покидать своей обители ради такого дела, но… Нумата был довольно большим городом. Одной из великих человеческих цитаделей, правили которой просвещённые маги, и хранилась там только одна реликвия. Та самая, что волновала Канхёна больше любых других. Волновала тем, что была буквально «неизвестно чем». Когда-то давно тот каменный сундучок принес один из людских героев, чудом выживших в древней войне с мертвыми душами, и наказал ни за что не пытаться его открыть. Кто мог знать, что в сундуке и для чего его использовать, если даже боги не могли догадаться? Канхён разделял очевидное беспокойство главы Восточного храма, а потому засобирался в путь.

***

Удивительно, но сами боги телепортироваться не могли. Только телепортировать других, и Канхён никогда не понимал, почему это работает именно так. Но до Дворца Принятия идти не меньше двух дней, время поджимало, а былые времена, когда мужчина славился своей воинской доблестью и восхождение в горы было для него прогулкой уже давно прошли — теперь приходилось уповать на стойкость духа и помощь природы. До вечера Канхён собирался, выискивая в доме все, что могло пригодиться в дороге. Деньги он решил достать Ёнхуновским методом, — продажей женьшеня, благо, у него травы и прочие ценности всегда водились в изобилии. Пару раз бросив взгляд на роскошный меч в украшенных серебром ножнах, Канхён решил оставить его украшением интерьера, и как только крыш подгорного поселка коснулись лунные блики, покинул свой драгоценный дом. Ирисы будто клонили головы в жестах прощания, и лепестки сливы тянулись за его ногами до самого склона. Напоследок окинув издалека взглядом скрывающуюся в иллюзорном дыме обитель, Канхён понадеялся, что по возвращению не застанет на месте своего роскошного сада руины, с веселым кицунэ посреди обломков. В дороге он чувствовал себя здорово паршиво, и совсем не из-за трудностей ландшафта. Случайные подорожние принимали его за богатого господина: кто обходился странными взглядами, а кто норовил пристать. В одном трактире, куда Канхён зашел по ошибке (так он сам после размышлял, коря себя за неосторожность) какой-то горе-жулик пытался его обобрать. Правда, натренированный проказами Ёнхуна, мужчина быстро раскусил намерения нерадивого и даже прочел ему лекцию о нравственности. Ближе к полночи он добрался наконец до тракта, что огибал извилистой лентой подножье горы. С той дороги и сворачивала тропинка, что сквозь лес вела к Дворцу Принятия. Сумерки. Воздух был пропитан запахом приближающейся бури, небо с западной стороны затягивалось бурлящими тучами, в клубах которой поблескивали белые ветви молний. Канхён проходил небольшой подлесок, за которым начиналась безлюдная гуща из вековых криптомерий. Люди не заходили в эти леса — слишком много духов. Настолько много, что мужчина ощущал их удушающий запах задолго до того как ступил на тропинку, укрытую извилистыми ветками. Канхён не сомневался, что где-то в этих лесах водиться такое, что даже он не видел никогда. Он хоть и не был боязливым от слова совсем, на минуту подумал, что было бы неплохо ради подстраховки все-таки взять с собой меч. Людские голоса утихали, и становились все дальше, пока стволы деревьев были все толще и толще, покрытые грубой, будто оборванной старой корой. Даже в ночи оживленный тракт оставался позади. Старые корни местами вырывали из земли редкие фонари, лианы окутывали указатели. Среди издающих слабый мистический свет высоких цветочных зарослей прятались тануки*, поглядывая любопытно на незнакомого гостя. Боги проложили тут путь еще столетие назад, когда был создан Дворец Принятия, однако путешествовать тут никто не спешил. В старинном лесу, рождение которого никто из ныне живущих бессмертных и близко не мог упомнить, вывести духов оказалось невозможно. Так скрытая тропа стала совсем пустой и заброшенной, как и сам Дворец, в котором едва ли десяток служителей набралось бы. Начинал падать дождь. Его тяжелые капли били по густым кронам, лишь изредка падая на плечи, тут же растворяясь мокрыми пятнышками на ткани кимоно. Стало прохладно. Канхён с досадой и толикой злости замечал явное прибавление покрученных корней и глыб, упорно стараясь не испачкать одежду. Спустя минут сорок пути, подол был бессовестно испорчен, перед глазами виднелся каменистый подъем, и мужчина с раздражением фыркнул: «не сиделось, дураку, дома». Выбравшись наконец на приличную тропу на вершине (благо гора невысокая), запыханый и в конец злой Канхён принялся искать ручей, звуки которого улавливались в дождливом гуле. Приведя себя и одежду в мало мальский порядок, мужчина вдруг насторожился: за спиной, в густом кустарнике ракитника, что–то подозрительно шуршало, шипело и что еще чуднее — скулило болезненно. Растение явно не желало принимать пришельца, выцарапывая чью-то кожу жесткими ветками.