Джонатан-Идиот Тьюринг

      Хагрид был одним из самых странных взрослых, которых Гарри довелось повстречать в своей жизни. Великан был чем-то похож на чету Тьюрингов с их непонятной добротой, которую мальчик ненамеренно подвергал испытанию практически ежедневно, и всё же отличался от них тем, что явно не имел понятия, как вести себя с маленькими детьми. Гарри понял это уже через час их весьма плотного общения, когда Хагрид, разговорившись о своей работе лесничего, пригласил ребёнка на чай в своей избушке.          Жилище лесника произвело на мальчика неизгладимое впечатление. Оглядывая огромную, грубо сколоченную мебель, Гарри невольно почувствовал себя мышонком, впервые выбравшемся из норы поглядеть на человеческий дом. Ощущать себя настолько крошечным было даже неловко, однако довольно быстро Гарри проникся своеобразным уютом нового окружения.          Пока они пили чай, Гарри беззаботно болтал ногами, сидя на огромной для его роста табуретке, и вежливо делал вид, что ему нравится выпечка, непонятно зачем высушенная Хагридом до состояния кирпичной кладки. Тем временем великан, найдя в мальчике благодарного слушателя, соловьём разливался обо всём на свете. Естественно, ребёнок воспользовался словоохотливостью своего нового знакомого и заваливал того вопросами. Само собой, больше всего Гарри интересовали школьные годы Джонатана и Хагрид с добродушной улыбкой выложил ему всё как есть.          - Джонатан, он хороший малый, да, - великан задумчиво пригладил косматую бороду, - всегда возле теплиц крутился, декану своему помогал, да и ко мне захаживал. Смешной такой, шебутной, вечно с книжками или горшками цветочными носился, - Хагрид усмехнулся, — вот помню, значится… Октябрь. Вышел я как-то в воскресенье окрестности обойти. Смотрю, стоит он посреди заболоченного берега озера, ну там со стороны леса, - он махнул рукой, как будто Гарри должен был сам сообразить, где именно это находится, - стоит значит, по колено в воде. Его ещё тогда только из больничного только выписали, как у него котёл взорвался, у него ж и шрам остался… так о чём бишь я… - великан свёл брови к переносице. – А! Так вот, по колено в болоте, на голове повязка в пол-лица и что-то ищет. Я его спрашиваю, мол ты чего, дурак, там потерял? Простынешь же или увязнешь! А он мне в ответ говорит, что болотный трилистник ищет. Какого, а?          Гарри мог только глубокомысленно кивнуть в ответ, пытаясь сделать вид, что прекрасно понимал «каково» это. Мальчик хотел было уже задать следующий из сотни интересующих его вопросов, однако был грубейше прерван настойчивым стуком в дверь. Лесник сначала задумчиво нахмурился, а затем будто вспомнив о чём-то, мигом подскочил со своего места.          - Ух, совсем заболтался я что-то, - пробурчал Хагрид, направляясь к двери, - сижу тут с тобой чай пью, а я ж профессору обещал ингредиенты отнести, - он с досадой взмахнул рукой, - видать он сам пришёл.          Великан потянул на себя дверь, и Гарри с любопытством вытянул шею, пытаясь разглядеть стоявшего за порогом, что было крайне проблематично из-за широченной фигуры Хагрида, заслонявшей весь обзор.          - Добрый вечер, профессор, - как-то сконфуженно поздоровался Хагрид, - уж, извините, совсем про вас забыл.       - Забыл? - произнёс смутно знакомый голос. – Хагрид, позволь узнать, чем же ты таким занимался, что у тебя из головы вылетели мои ингредиенты? - голос человека сочился неприкрытой иронией, - у меня не так много свободного времени, чтобы таскаться сюда вместо дополнительных занятий с седьмым курсом.        - Ну, извиняюсь, профессор, - великан неловко переступил с ноги на ногу и Гарри успел заметить край чёрной мантии, - я просто в Хогсмиде повстречал мальчонку Тьюрингового, вот и… ну заболтался.        - Кого ты встретил? – голос стал жёстче, Гарри сразу же сделалось как-то не по себе.        - Ну мальчика, которого Тьюринг себе взял, - рассеяно повторил лесник, - да я, ну…          Чтобы там не хотел сказать Хагрид, сделать он этого уже не успел, так как профессор сделал несколько стремительных шагов мимо него и, в следующую же секунду, его глаза впились в сидящего на огромном табурете Гарри, который с ужасом смотрел в ответ на самого ненавистного ему взрослого после Дурслей.          - Мистер П… Тьюринг, - не смотря на секундную осечку голос Снейпа сочился каким-то замогильным холодом, от которого Гарри захотелось провалиться сквозь пол, - потрудитесь объяснить: что вы здесь делаете один, без присмотра взрослых?       - Профессор, - попытался вклинится Хагрид, - так, я ж за ним присматриваю.          Мечущий молнии взгляд Снейпа медленно опустился на лесника.          - С тобой, Хагрид, мы ещё поговорим о том, что стоит и не стоит делать, когда встречаешь на улице ребёнка без сопровождения взрослых, - жёстко произнёс зельевар и снова повернулся к мальчику, - я жду объяснений.          Гарри, отделавшись от первого испуга, состроил самое упрямое выражение лица, на которое был способен в данной ситуации.          - Я вам ничего объяснять не должен, - обижено буркнул мальчик.          По собственному мнению, Гарри имел полное право сейчас себя так вести. Подумать только! Этот дурацкий Снейп и тут успел ему всё испортить, нарушив их с Хагридом идиллию. Да как он смеет требовать объяснений!         Тем временем профессор, осознав, что говорить с ним не собираются, выразительно изогнул бровь, красноречиво намекая на то обилие проблем, которое ожидает мальчишку при дальнейшем сопротивлении.          - Что ж, в таком случае ты будешь объясняться с мистером Тьюрингом, - ядовито заметил Снейп, - уверен, он будет в восторге, когда узнает о том, где ты был.          Лицо Гарри побагровело от бессильной злобы. Только сейчас он осознал, что профессор абсолютно точно сдаст его старику Генри, а тот никогда не разменивался на полумеры. Если Джонатаном ещё можно было манипулировать и выпрашивать послабления, строя жалостливое лицо каждый раз, когда случайно задел очередной цветочный горшок, то со старшим Тьюрингом эта тактика не работала. Гарри даже не мог представить сколько страниц математического справочника Генри отсчитает на этот раз, при этом он наверняка начнёт следить за каждым его шагом, а то и вовсе перестанет отпускать гулять. А что скажет Джонатан, когда вернётся? А будет ли он вообще разговаривать с ним?          Мальчик невольно стушевался, прогоняя у себя в голове все эти невесёлые мысли. Профессор же в свою очередь, видя, что его слова возымели некоторую силу, пускай и ненадолго, вернул себе некоторую часть душевного равновесия.          - Поднимайтесь, мистер Тьюринг, - обратился он к ребёнку, - я верну вас в Честер.          Гарри нехотя слез с табуретки и, демонстративно не смотря на Снейпа, протопал к выходу из избушки. Хагрид, который всё это время просто не знал куда себя деть и подозревал, что теперь он виноват везде и всюду, только сокрушённо вздохнул.          - Ну ты того… когда Джонатан вернётся, вы приходите, - сказал он мальчику, но тот, даже не повернулся, и, не прощаясь, вышел на улицу, старательно пытаясь хлопнуть дверью, которая, к сожалению, была для него слишком тяжёлой. Лесник в ответ на это рассеянно почесал затылок, - да, дела, - протянул Хагрид, - расстроился видать, да профессор?          Северус одарил лесника нечитаемым взглядом, оставив его вопрос без ответа. Затем он сказал, что зайдёт за ингредиентами позже, и вышел из избушки вслед за мальчиком. Ребёнок старательно пялился куда-то в сторону кромки запретного леса, всем своим видом показывая, как ему неприятен Снейп. Профессор, привыкший к такому обращению за свою недолгую преподавательскую карьеру, никак не отреагировал на такое поведение. Он поравнялся с Гарри и, требовательно взглянув на того сверху вниз, произнёс:          - Сейчас мы выйдем за границы защитного купола Хогвартса, и я аппарирую с вами в Честер, - Северус намеренно пустил в свой голос побольше холодного официоза, которого некоторые первокурсники боялись до дрожи в коленях, - вам ясно, мистер Тьюринг?          Гарри упрямо смотрел в сторону, и спустя несколько мгновений сердитого молчания, буркнул нечто похожее на «ясно». Профессор кивнул сам себе и, эффектно развернувшись на месте, направился к границе антиаппарационного щита. Пускай Северус шёл достаточно медленно, чтобы ребёнку было удобно за ним поспевать, мальчик из принципа плёлся позади него, время от времени показывая язык спине Снейпа, и корча страшные рожи. Со злобным превосходством, свойственным некоторым мальчишкам в его возрасте, Гарри торжествовал, что рядом нет Джонатана или дедушки-Генри, которые могли бы его одёрнуть. Внятне он считал себя отважным победителем, ведь этот противный Снейп и пальцем его не тронул, а значит он не такой страшный как например Вернон.          Наконец, достигнув приемлемого для аппарации расстояния от школы, профессор требовательно протянул мальчику руку. Тот в ответ сразу же скривился и спрятал обе ладони в карманы.          - Мы можем пойти камином? – раздражённо спросил Гарри, совершенно не осознавая, насколько капризно это прозвучало.        - У вас какая-то проблема с тем, чтобы взять меня за руку? – Снейп всё ещё требовательно держал перед ним раскрытую ладонь, но мальчик уже понимал, что это не терпеливый Джонатан, готовый ждать хоть целую вечность, лишь бы ребёнок сам ему доверился.        - Да, - огрызнулся Гарри.        - И в чём она состоит, мистер Тьюринг? – профессор нехорошо сузил глаза. Ему вдруг вспомнился Джеймс. Северус тщетно попытался себя одёрнуть, но было поздно, кипучее раздражение уже начинало разливаться по его венам.        - Чего ты привязался? – буркнул мальчик, - ко мне? К Джонатану? – слова слетели с его языка быстрее чем он мог их обдумать, да и, честно говоря, ему было всё равно. Всё равно его накажут, всё равно день станет только хуже, всё равно рядом нет никого из Тьюрингов с их заботой и пониманием, - всё равно без тебя лучше. Я знаю. Я вижу Джонатана чаще. Ему без тебя хорошо, ему нравятся цветы и семья, а ты не наша семья, вот и отвяжись.          Последнее слово эхом прокатилось по сознанию Снейпа, цепляя воспоминания, которые он тщательно подавлял уже много лет. Чужой насмешливый голос, так похожий на голос мальчишки, набатом прозвучал в голове.          «Лили лучше без такого уродца как ты, вот и отвяжись!» - сказал голос из прошлого.          Профессор прикрыл глаза на мгновения, тщетно пытаясь прогнать липкое ощущение гнева и обиды. Тот человек мёртв, он унёс свои слова с собой в могилу, Северус не должен злиться, не должен злиться, не должен... Чёрт подери, как он был зол в эту секунду!         - С меня достаточно вашего длинного языка, - ядовитые слова соскользнули с его языка, сопровождаемые по-настоящему змеиным шипением.            Снейп крепко ухватил мальчишку за запястье, глаза ребёнка расширились в ужасе, но профессор этого не заметил, так как уже поднял палочку и сосредоточился на аппарации. Вихрь магии окутал их на несколько мгновений, а затем выплюнул в безлюдном закоулке, прямо за домом Тьюрингов в Честере, туда же выходила чёрная дверь их скромного жилища. Как только перемещение завершилось, Гарри, как дикий змеёныш, вывернулся из хватки Северуса и моментально влетел в дом.          - Урод! – выкрикнул он, перед тем как в сердцах хлопнуть дверью.          Даже с улицы профессор мог расслышать, как тот топочет вверх по лестнице.  Неожиданно Северус поймал себя на том, как уже несколько секунд стоит и сверлит злобным взглядом дверь, за которой скрылся мальчишка. Слово «урод» насмешливо каталась по его черепушке, поджигая сотни и сотни воспоминаний в болезненной ассоциативной цепочке. Профессор лихорадочно хватался за какие-то ментальные техники успокоения, но не мог найти ни одной подходящей. Мальчишка, так отвратительно похожий на отца, особенно когда злился и корчил рожи, мог гордиться собой, ведь ему удалось вывести скупого на эмоции зельевара из равновесия. Северус даже знал почему так происходит: его задевало не само отношение Гарри к нему, не его детские оскорбления и подначки, а тот факт, что Джонатан был привязан к этому ребёнку, возможно больше, чем к самому Снейпу. А что случится если Поттеровский отпрыск додумается поливать профессора грязью при Тьюринге? Что если он так же начнёт огрызаться и рассказывать, как их семье лучше без Северуса, точно так же, как он делал это сегодня при нём? На чью сторону тогда станет Тьюринг?          Профессор сжал кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в бледные ладони. Ему срочно нужно было успокоится, но, как назло, собственная память услужливо подсказывала, что в последнее время абсолютно спокойно он чувствовал себя только в окружении Джонатана. Того самого Джонатана, который сейчас слоняется в каких-то неведомых дебрях Сахары. Не думать об этом невозможном человеке порой было сложнее, чем не думать о белой обезьяне, а ведь Снейп был превосходным менталистом. Возможно, ему стоило как можно скорее вернуться в Хогвартс и, заперевшись в своей лаборатории, наварить какой-нибудь отменной гадости, вроде особо сложного яда из старых манускриптов, которые он честно конфисковал из Запретной секции. Пожалуй, это определённо могло вернуть его в удовлетворительное состояние, когда о нормальном можно было и не мечтать.          - Какая глупость, - прошипел себе под нос Северус, готовясь аппарировать.          Неожиданно в доме Тьюрингов послышалась возня: кто-то неспешно пошаркал до двери с явным намерением её открыть. Незаметно для себя Снейп затаил дыхание, но уже в следующую секунду его взгляд встретился с глазами Тьюринга старшего, вышедшего на порог. Генри сутуло опёрся на дубовый косяк и смерил профессора тем самым взглядом, которым в совершенстве владели только благовоспитанные джентльмены его возраста, а именно суровым, невербальным аналогом фразы «я вас внимательно слушаю».          Однако, профессор не торопился что-либо разъяснять. Подсознательно, Северус смирился с тем, что мелкий паршивец наверняка уже наплёл что-то старику, и потому ждал от Генри только настоятельной просьбы убираться вон и больше никогда не появляться у их дверей. К его удивлению, молчание затянулось. Образ добродушного пожилого джентльмена куда-то улетучился, и впервые Снейп разглядел в старшем Тьюринге того самого человека, что прошёл войну, похоронил жену и снимал сына с моста: человека на корню породнившегося с инстинктом «защищай своих». Генри будто взвешивал его взглядом, и профессор честно не мог определить, находят ли его слишком лёгким или напротив слишком неподъёмным балластом.            Неожиданно старший Тьюринг хмыкнул каким-то своим мыслям и, побарабанив пальцами по рукояти трости, кивнул в сторону дома.          - Заходи, - усмехнулся пожилой джентльмен, - потолкуем как педагог с педагогом.   

***

 

      Зельеварня в особняке Медичи была до противного безупречной. Зарецкий честно хотел бы найти к чему здесь придраться, но так и не смог. Его окружали идеально выплавленные котлы, спроектированные до последних мелочей хранилища ингредиентов и лучшие приборы, из тех, что можно было сейчас достать на европейском рынке.  Помещение во всех смыслах было пределом мечтаний для любого уважающего себя зельевара, однако Григорий отчётливо видел в нём очертания своей золотой клетки. Однако, гораздо большим отвращением его наполняло то, какие именно зелья он будет варить в этих идеальный стенах.          Как и многие современные зельевары, Зарецкий был весьма наслышан о головокружительном успехе одного сквиба из Новой Зеландии, который при помощи отрыжки своих магических сил и чуда магловской химии, помог сотням людей со всего мира неплохо так расширить сознание. Естественно, в гильдии его резко осудили, как и многих других кто, вдохновившись его примером, решил опробовать свои посредственные таланты в похожей сфере. В итоге, после пары-тройки скандальных прецедентов, за варку специфических психотропных зелий можно было угодить в тюрьму на всю жизнь, а за распространение в некоторых странах и вовсе нарваться на смертную казнь. Однако, как известно законы не помеха зарабатыванию денег, особенно если при помощи этих же денег любые законы можно переписать, а любую мораль сделать гибче и податливее воле капитала.            Медичи были как раз из числа тех удачливых магов, что в своё время успели оседлать золотого тельца и до сих пор не свалились с его спины. Увидев новую перспективную нишу для обогащения, некоторые, особенно предприимчивые члены данного семейства решили подмять её под себя. Сделали они это не столько из корыстного желания загребать золотые горы, сколько из простого соображения, что они не могут позволить кому-либо другому тянуть на себя денежное одеяло в их милом криминальном мирке.          Зарецкий, в свою очередь, узнал об этом из своих нечастых бесед с Августо. Итальянец явно любил, когда его молча и вдумчиво слушали и поражались его хитроумию, поэтому в Григории он нашёл для себя расчудесные свободные уши. Он стабильно звал зельевара на каждый завтрак, наслаждаясь тем, как тот не имеет ни малейшей возможности ему отказать. Зарецкий видел, как этот человек тихо упивается своей властью, чувством всеобъемлющего контроля, которым он раздавливал каждого, кто находился рядом с ним.          - Власть, это не столько статус в обществе и денежное положение, господин Зарецкий, - сказал Августо как-то раз на одном из завтраков, -  это ответственность, перед теми над кем ты властвуешь, - его голос нёс в себе лукавые, поучающие нотки, как будто бы он объяснял Григорию какую-то житейскую мудрость, - согласитесь, в каждом деле должен быть тот, кто держит власть, тот кто направит всех на созидание. Даже в нашей среде. Представьте, что бы случилось, если бы я отказался от своей ответственности.          Григорий молчал несколько секунд, борясь с желанием съязвить, но в конце концов не выдержал.         - Полагаю, невидимая рука рынка передала бы эту ответственность кому-то другому? – саркастично поинтересовался Зарецкий, чем вызвал только сладкую, благодушную усмешку собеседника.       - Не исключено, - Медичи поднёс к губам чашку ароматного кофе и сделал медленный глоток, - однако представьте сколько было бы крови, пока эта самая невидимая рука наводила порядок. Сколько было бы спекуляций, сколько некачественного товара и смертей среди конечных потребителей? Я подозреваю, что много. Можно сказать я спас нас всех от бессмысленной борьбы за пальму первенства в новой нише, я принял свою ответственность.          Зарецкий не мог спорить с его логикой, так как это были измышления настоящего зверя, который смотрел на всё только через призму контроля. Такие люди как Медичи не могли существовать без власти, они были ею рождены, крещены, жили воспевая и приумножая её и ею же будут отпеты. Звери вроде Августо видели во власти своего высшего идола и считали, что несут священную миссию, оберегая сложный баланс в мире. Возможно, действительно без них было бы хуже, возможно без них беспорядочная конкуренция между бандами и группировками порождала бы уже не просто зверей, а чудовищ. Однако, Григорий свою незавидную роль в зверином мировоззрении: он инструмент власти, заменяемая шестерёнка, которую пока что любовно смазывают и натирают до блеска, но выкинут сразу же, как только она даст сбой. Он хотел было сдаться и подчиниться, хотел бы пустить всё на самотёк, лишь подольше оставаться живим, но, на свою беду, он осознавал: его не так растили.         Его не растили, чтобы он пригибал голову, его не растили рабом, его не растили инструментом. Каждой клеточкой своего существа Григорий хотел бунтовать и трусил, вспоминая холодный каземат и пыточные проклятия. Это противоречие съедало его изнутри. Он потерял сон, ведь стоило ему закрыть глаза, как он видел строгие взгляды, пронзающие насквозь его жалкое тело, он чувствовал как они жгли его чувством стыда и презрения. Это были сотни испытывающих взглядов, принадлежавших сотням настоящих людей из его прошлого, многим из которых он клялся никогда не сдаваться.          В одну из ночей, Григорий проснулся в холодном поту. Он распахнул глаза, но тело его не слушалось, онемело, замерев в скрюченной позе под тонким льняным одеялом. В своих лихорадочных мыслях, Григорий мрачно поздоровался с сонным параличом, таким знакомым спутником его незавидного существования, который стал посещать его всё чаще с тех пор, как мужчина утратил контроль над магией. Вены налились холодным свинцом, Зарецкий едва мог сделать вдох, собственная грудная клетка казалась ему, настолько невыносимо удушающей, что хотелось выломать себе рёбра. Прохлада из приоткрытого окна коснулась его спины своим липким дыханием и вдруг Григорий увидел тень на стене перед собой. Она была сплошной непроглядной тьмой, закованной в очертания человека, который будто бы стоял позади, заслоняя свет болезненно бледной луны. Зарецкий понимал, что это лишь игра воображения, его разум, запертый между сном и реальностью после очередного кошмара, рисовал ему жуткие очертания, которые почему-то казались до боли знакомыми, даже родными.          - Х-ха-а-а, - прохрипела тень, или же это ветер прокатился по оливковой роще, - а-ах-ха.          Тень открыла глаза, и Зарецкий перестал дышать, окончательно уверившись в своей догадке. Сутулая фигура, широкие плечи и этот леденящий строгий взгляд. Чёрт подери, та тень на стене принадлежала его отцу.          - Ха~ Г-гриша-а, - продолжала хрипеть тень, теперь её голос нельзя было спутать с шумом рощи. Это был его голос, голос из прошлого, голос обвинителя и судьи, - Ха~ далеко же ты забрался, сорванец.          Зарецкий почувствовал, как мелкая, жалкая дрожь пробежала по его телу. Он говорил себе, что это всего лишь кошмар, что он вырвется из него, уже скоро, уже совсем чуть-чуть…          — Вот ты какой теперь? – тень шевельнулась, за спиной Григория скрипнула половица, - Первый раб среди нас, хм? А когда сбегал из дома пел мне что-то о настоящей свободе. Ну и где она, твоя свобода?          Стыд. Жгучий стыд захлестнул Григория с головой. Он хотел было открыть рот, вырвать из себя все те слова, что должен был сказать ещё очень давно, но не мог, его челюсть сжала в тиски немота, поглотившая его полностью. Как же старик был прав! Он всегда был прав, до боли прав и строг в своей правоте.          Прохлада взъерошила его всклоченные волосы, обожгла теплотой отческого касания, будто неугомонный старик и правда был здесь. Зарецкий и сам не заметил, как по его лицу покатились слёзы, и на вкус они были солёными, как кровь в молоке.          - Ты знаешь, что надо сделать, - прошептал голос отца совсем близко.          Григорий зажмурился, пытаясь унять лихорадочную дрожь в своём теле, взять его под контроль и наконец вдохнуть как надо. Его губы, безмолвно кривясь, сложились в слово «прости», на что тень усмехнулась.          - Поздно, - строго, но тепло заметила она, - сейчас важно другое. Подбирай свои сопли, ты не можешь сдаться.          Зарецкий хрипло втянул в себя воздух, ощущая, как тот царапает ему горло холодными иглами. Да, он не может сдаться. Не может, и не будет.          - Поднимайся, - шепнула тень напоследок и растаяла в пелене рассветной дымки.          Где-то далеко закричал петух. Григорий почувствовал, как немота отступила из его тела. Он тут же вскочил с кровати и, неуклюже запутавшись в одеяле, с силой шлёпнулся на пол. Боль отрезвила его окончательно.          - Да, чёрт подери, - Григорий усмехнулся сам себе, растянувшись на прохладных половицах и гладя в потолок, - да, сукины дети, я знаю, что делать.          Он рассмеялся легко и чисто, а перед его мысленным взором встала таблица отрицательной совместимости ингредиентов, которую каждый уважающий себя зельевар знал наизусть, чтобы избегать взрывов в своей работе. А ведь в кладовке у Медичи были такие замечательные иглы дикобраза, и ещё множество других прекрасных вещей! Григорий мысленно извинился перед всеми своими учителями за то, что собирается сделать и решительно поднялся с пола. Ему пора выбираться отсюда.