Remember Me

Экко стоял перед Вай, его глаза холодные, как застывшее зеркало, отражали решимость, от которой мороз пробегал по коже. Каждое его слово било точно в цель, лишая надежды и оставляя лишь горькую реальность. Голос был ровным, но в нём звучала такая тяжесть, будто он уже свыкся с неотвратимым. — Ты собираешься просто запереть её там? Навсегда? — голос Вай сорвался на гневный выкрик. Она стояла на расстоянии вытянутой руки, лицо исказили боль и ярость, но в глазах полыхала неугасимая решимость. — Ты не можешь... Экко не моргнул, его выражение оставалось непроницаемым, как гранит. Когда он заговорил снова, его слова прозвучали с неумолимой ясностью, от которой хотелось отступить. — Паудер больше нет, Вай. Удар. Её сердце болезненно сжалось, но она заставила себя выстоять. Челюсти стиснуты, голос ровен, хотя внутри всё клокотало. — Она моя сестра, — Вай сделала шаг вперёд, будто хотела сократить расстояние между ними и этой непреодолимой правдой. — Я до неё достучусь. Экко лишь покачал головой, его улыбка была холодной, словно ледяной нож. — Ты ничего не понимаешь, — сказал он тихо, но твёрдо. — Осталась только Джинкс. И она на стороне Силко не потому, что вынуждена. Она хочет этого. Вай почувствовала, как внутри неё что-то ломается. — Ты ошибаешься, — прошептала она, её голос дрожал от ярости и отчаяния. — Она не могла... — Могла, — резко оборвал её Экко, его слова были резкими, но за каждым слышалась едва сдерживаемая боль. — И сделала. Ты видела её глаза, Вай? Ты видела, кем она стала? Там больше нет твоей сестры, которой ты дорожила. Только жажда разрушать, только безумие, которое её захватило. Он замолчал на мгновение, будто не хотел произносить следующие слова, но был вынужден сделать это, чтобы сломать её веру окончательно. — Она улыбалась, Вай, — тихо сказал он, его голос больше не был резким, только горьким. — Улыбалась, когда убила мою подругу. Молчание накрыло их обоих, словно густой туман. — Девушку, чьи волосы были как твои, — добавил он, и в его голосе больше не было холодной уверенности — только тяжёлая усталость того, кто видел слишком много. Глаза Вай наполнились слезами, но она не позволила им упасть. Взгляд её затуманился, губы дрожали, а слова застряли в горле. Боль сжала её сердце железной хваткой, но она не могла поверить. Не могла принять. Экко смотрел на неё, но уже словно не видел. Для него всё было решено. Вай стояла молча, словно её лишили воздуха. Каждое слово Экко жгло изнутри, как раскалённое железо. Она сделала шаг назад, будто хотела уйти от этой боли, но ноги не слушались. — Ты... ты думаешь, что можешь просто сдать её? — её голос дрожал, но в нём всё ещё звучала упрямая нотка. — Отказаться от неё, будто она уже мертва? Экко посмотрел на неё с болью, которую он тщательно скрывал за маской холодной решимости. — Я не сдаю её, Вай, — произнёс он тихо, но в его словах звучало больше силы, чем в крике. — Я защищаю тех, кто ещё жив. Эти слова выбили почву у неё из-под ног. Она знала, что он прав, знала, что Джинкс стала угрозой, но сердце не позволяло смириться с этим. — Ты защищаешь? — голос Вай сорвался, наполненный болью и гневом. — А кто защитит её? Кто вытащит её из этого кошмара, если все, кто должен был быть рядом, просто отвернутся? Экко отвёл взгляд, его плечи напряглись, словно под тяжестью всего, что он не мог сказать. Он молчал, но молчание это звучало громче любых слов. — Ты думаешь, она сама выбрала это? — продолжила Вай, её голос становился всё громче, как набирающий силу шторм. — Ты хоть видел, через что она прошла? Как этот мир ломал её снова и снова? Как он вытравил из неё всё, что ты называешь Паудер? Экко глубоко вздохнул, будто собираясь с силами. Его голос прозвучал низко, глухо, словно из-под многолетнего груза. — Ты думаешь, я не пытался? — он поднял на неё взгляд, и в его глазах бушевала смесь гнева и боли. Вай на мгновение замерла. Но Экко сделал шаг назад, его взгляд не отрывался от её лица. В этом взгляде было нечто большее, чем злость. Отчаяние, старое, болезненное, давно укоренившееся. — Я пытался, Вай, — он произнёс это тихо, но каждое слово звучало так, словно он вырвал их из своей души. — Слишком много раз. И каждый раз я терял её снова. Он провёл рукой по лицу, пытаясь заглушить воспоминания, которые, казалось, сжигали его изнутри. — Я искал её везде. Всё, что я делал — это пытался вернуть ту девочку, ту Паудер, которую мы потеряли. Я искал её в самых тёмных уголках Зауна, верил, что если буду достаточно упрям, то найду. Но каждый раз вместо неё я находил только монстра, который занял её место. Его голос на мгновение дрогнул, когда перед его внутренним взором снова всплыла картина: она сидела на полу в их старом убежище, маленькая и хрупкая, словно забытая игрушка. Её глаза — те самые, которые он помнил с детства, — смотрели в пустоту. Но в глубине этого взгляда таился страх. Экко тогда на мгновение показалось, что Паудер всё ещё здесь, где-то внутри, хоть и далеко, за непробиваемой стеной. — Я находил её, Вай. Но всякий раз, когда я подходил ближе, её взгляд... — он замолчал, крепко сжав кулаки. — Этот взгляд убивал меня. Он тяжело вдохнул, будто вспоминая каждую попытку, каждую неудачу. — Я говорил ей, что могу помочь. Что она не одна. Что мы всё ещё семья. Но она только улыбалась. И эта улыбка... Она была чужой, пустой, ледяной. Она сказала: «Ты не понимаешь, Экко. Я уже выбрала». Его голос оборвался, и на мгновение воцарилась тишина. Экко смотрел в пустоту, будто пытался найти ответ, которого уже не было. — Я не cмог остановить её. И каждый раз, когда я думал, что у нас есть шанс, это было лишь иллюзией. Я просыпался — и терял её снова. Вай отвернулась, сжимая руки в кулаки. Слова Экко резали её, словно осколки стекла. Она не могла найти, что сказать, но молчание казалось ещё более тяжёлым. Она закрыла глаза, пытаясь подавить нахлынувшие чувства. — Ты говоришь, что потерял её, — наконец выдохнула она, её голос дрогнул, но быстро обрел силу. — Но если ты просто смирился, это не значит, что я должна. Я не могу оставить её. Не могу принять, что это конец. Экко нахмурился, его взгляд стал жёстче. — Ты думаешь, что я принял это? Что я смирился? Вай, я не могу жить спокойно, зная, что где-то там она всё ещё страдает. Но … её больше нет. Паудер больше нет. Вай стояла перед Экко, пытаясь удержать в себе ярость, боль и чувство потери. Но его слова — «Паудер больше нет» — отозвались в её сердце оглушающим эхом. Она смотрела на него, но взгляд её затуманился, как будто реальность вдруг потеряла чёткость. Её плечи начали опускаться, а гнев в глазах уступил место пустоте. Она сделала шаг к Экко, не в силах больше стоять на месте. Её руки дрогнули, прежде чем она нерешительно обвила ими его плечи и прижалась к нему. — Сестрёнка… — прошептала она, всхлипывая. Её голос был тихим, едва слышным, но в этих словах была вся боль, которую она так долго прятала. — Она была всем для меня... всем. Экко замер, чувствуя её дрожь. На мгновение он не знал, как реагировать, но затем осторожно положил руки ей на спину, прижимая ближе. — Вай... — его голос был мягким, но полным печали. — Мне жаль. Я тоже скучаю по ней. Слёзы лились по её лицу, но она не пыталась их остановить. Она уткнулась лицом ему в плечо, её пальцы крепко сжались в ткань его одежды. — Я столько раз думала, что смогу её вернуть, что смогу вытащить её из этого... кошмара. Но теперь… теперь я понимаю, что её больше нет. — Её голос дрогнул, и она всхлипнула снова. — Это уже не она. Экко закрыл глаза, тяжело вздохнув. Он провёл рукой по её плечу, будто пытаясь успокоить, но слова не могли утешить ни её, ни его. — Мы не могли спасти её, Вай, — тихо сказал он. — Но это не наша вина. Мы сделали всё, что могли. Вай крепче обняла его, словно боялась, что и он исчезнет, как исчезла Паудер. — Почему всё должно было быть так? — прошептала она. — Почему она ушла? Почему мы потеряли её? Экко не ответил сразу. Он смотрел в пустоту, будто пытаясь найти ответы, которые они оба ждали. Но их не было. — Потому что мир сделал её такой. Потому что он забрал её у нас ещё до того, как мы успели понять, что теряем. Его слова повисли в воздухе, тяжёлые, как камень. Вай закрыла лицо руками, пытаясь справиться с очередной волной слёз. Экко только крепче сжал её в объятиях, давая ей выплеснуть боль, которую она так долго носила в себе. — Тогда мы должны сделать так, чтобы это больше не повторилось, — твёрдо произнесла она, её голос стал чуть увереннее. — Мы не смогли спасти её. Но мы можем спасти других. Экко кивнул. Он видел в её глазах силу, которой всегда восхищался, даже в самые тёмные моменты. — Мы сделаем всё, что сможем, — тихо сказал он. — Ради неё. Ради нас.

***

Давящая тишина окутывала её, густая и непроницаемая, словно невидимые стены замкнулись вокруг. Запах сырости и металла щекотал ноздри, проникая в лёгкие с каждым вздохом, оставляя привкус ржавчины на языке. Её тело словно приросло к месту — она не могла двинуть ни рукой, ни ногой, будто невидимые цепи удерживали её в этой неподвижности. Она видела вещи, которые не могла вспомнить. Улыбка, голос, руки, тянущиеся к ней, взрывы, смех… Всё это обрушивалось на неё вихрем воспоминаний, который казался её, но одновременно — не её. В этих образах было что-то неправильное, как будто она смотрела на чужую жизнь сквозь мутное стекло. Паудер ясно понимала, что всё это не принадлежит её миру. Это другая линия реальности. Та, в которой она… кто же она там? Её губы едва шевельнулись, когда в сознании всплыло слово. Имя, которое показалось чужим и своим одновременно: — Джинкс... Да? — её голос был слабым, словно ответить самой себе требовалось больше сил, чем у неё оставалось. Воспоминания вспыхивали, как обрывки пленки, раскиданной по полу и горящей в хаотичном пламени. Паудер не могла соединить их в единое целое — каждый фрагмент жил своей жизнью, ныряя в её сознание внезапно, будто удар молнии. Они разрывали её изнутри, накладывая на неё чужие эмоции: нестерпимо яркие, хищные, как огонь, и холодные, как лёд. Сначала — смех. Высокий, звонкий, он звенел в ушах, словно тонкий хрусталь, готовый треснуть. Это не её смех. Он был наполнен безумием, странным наслаждением, которое отзывалось болью. Мост. Она видит себя, но это не она. Руки дрожат, в них массивный пистолет, нацеленный на Вай. Лицо — перекошено гневом и отчаянием. Вай кричит, разрывая воздух: "Паудер, я здесь! Это я! Прошу, опусти оружие!". Но Джинкс не слышит слов, только рваный ритм своего сердца и давящий шум крови в ушах. Её пальцы сжимаются сильнее, слёзы текут по щекам, но она даже не моргает. Мерцание неоновых огней освещает стены вспышками. Её лицо озаряется то красным, то фиолетовым светом. Смех снова звучит, но он рваный, болезненный. Музыка оглушает, вибрация от низких басов отдаётся в груди. Механические игрушки танцуют перед ней, их глаза мерцают мёртвым, пустым светом. Она касается одной из игрушек — металлический корпус холоден, но внутри дрожит страх. Силко позади, его голос тихий, обволакивающий: "Ты моя дочь, Джинкс. Ты всегда будешь моей.". Она цепляется за каждое слово, как утопающий за воздух, но где-то глубоко внутри поднимается глухой крик: "Это ложь!". Воспоминания скачут, как неуправляемый плейлист, который никак не остановить. Всё это кажется чужим, но в то же время — каким-то образом — её. Паудер задыхалась от каждой новой картины, отчаянно пытаясь вырваться из этого хаоса, но воспоминания впивались в неё, как когти. "Я не такая," — шепчет она, но эхо её слов поглощает смех. Звонкий, чуждый, бесконечный. "Они не верят ни одному моему слову," — её сознание поглощает эта мысль, как мрак. "Каждый крик разбивается о стену." Что ей делать, чтобы Экко услышал её? Как пробиться сквозь этот мир, что становится всё более чужим и сломанным? Джинкс… Это проклятие. Как ярлык, который, кажется, приклеился к ней навсегда, как клеймо, которое определяет её жизнь. Паудер решает — она должна разобраться, что происходит. Какие события привели к тому, что все, кого она любила, отвернулись? Она будет слушать, собирать каждое слово, каждую фразу, кусочки воспоминаний, которые она ещё может найти. Дверь с резким скрежетом распахнулась, нарушив тишину сырой, замкнутой темноты. Вслед за этим послышались тяжёлые шаги, которые, казалось, отозвались в самой её душе, как шаги судьбы, предвестие неизбежного. Свет — тёплый и яркий — ворвался в пространство, но мешок на голове Паудер не позволял ей увидеть его источника. И вдруг — с лёгким и решительным движением — мешок был сорван. Тьма соскользнула с её глаз, и она едва успела моргнуть, прежде чем перед ней возникло знакомое лицо. Экко. Его взгляд был тяжелым, наполненным сарказмом и усталостью. Он не улыбался, но его выражение было как бы заранее знакомым, как если бы он уже предсказывал всё, что должно было случиться. В его глазах было что-то, что Паудер не могла понять — может быть, презрение, может быть, сожаление, но в любом случае, это не было тем, что она надеялась увидеть. Он смотрел на неё, как на застывший кошмар, который раз за разом повторяется, не давая ни времени, ни надежды на завершение. Слишком много раз он пытался вернуть ту девочку, что когда-то была ему дорога, но каждый раз его усилия разбивались о бездну отчаяния. — Не делай глупостей, Джинкс, — его голос был холодным, как лёд, лишённым всякой эмоции, как будто он давно перестал верить в возможность перемен. — Сопротивление только усугубит всё. Ты без оружия, и мои люди везде. Будь умницей, не усложняй себе жизнь. — Экко... — её голос прозвучал хрипло, почти неестественно. — Что теперь со мной будет? Он стоял перед ней, не двигаясь, и его усталое лицо словно потеряло всякую надежду. Сколько времени прошло с тех пор, как он был тем человеком, который пытался её спасти? Сколько ночей он провёл в одиночестве, в разочаровании, в борьбе с собой? Сейчас, когда они встретились снова, она увидела в его глазах не только усталость, но и отчуждение, словно он давно отрезал себя от всякой надежды. Он больше не верил, что всё можно починить. Он больше не верил в неё. И эта мысль — холодная и тяжёлая — затмевала её, раздирая её изнутри. — Я не знаю, — его голос прозвучал глухо, как если бы он говорил не с ней, а с самим собой, с тем, что осталось от их общих воспоминаний. Эти слова несли в себе тяжесть, как камни, падающие на сердце, неспособные найти себе пристанище. Это была не просто фраза, это был приговор. Приговор всему, что было между ними. — На мосту... — продолжил он, и каждый звук, что выходил из его губ, казался наполненным какой-то давней болью. — Я должен был выстрелить. Я должен был закончить всё это. Он сделал паузу, как будто пытаясь вырваться из какого-то кошмара, который не отпускал его, но продолжил с тем же отчуждённым, будто он сам стал частью этого хаоса: — Ты… — его слова стали почти неразборчивыми, наполненными растерянностью и болью. — Ты начала говорить о каких-то вещах, которые я не мог понять. Это всё было... запутанно. На мосту ты не выглядела собой. Ты говорила о прошлом, о вещах, которые не имели смысла в тот момент. Всё казалось не на месте, и я… я не знал, что мне делать. — Прости меня Пау, — его голос звучал глухо, будто он произносил эти слова с огромным усилием. — Я должен был выстрелить. Я должен был освободить тебя навсегда от Джинкс… — Он говорил не с ней, а с призраком прошлого, с тем образом, который он так долго носил в себе. Его голос дрогнул, но не из-за жалости к ней, а из-за сожаления о том, что так и не сделал того, что должен был. — Я думал, что это единственный способ. Но теперь… теперь я даже не уверен, что сделал всё правильно. Паудер стояла, пытаясь осмыслить его слова. Всё внутри неё было в разладе, каждое слово Экко пробивалось через неё, как остриё ножа. Она чувствовала, как его обвинения, его сожаления, ползут под кожу, как живые существа, которые разрывают её изнутри. Он стоял перед ней, усталый и отчужденный, и это было ещё больнее, чем его слова. Он не верил в неё. Он не верил в их будущее. — Экко, посмотри на меня, наконец, а не в пол! — её голос был резким, как удар, но в нём звучала не только злость, но и отчаяние, которое она едва сдерживала. Она пыталась поднять голову, ловить его взгляд, но его глаза всё равно избегали её. — Объясни мне спокойно, что произошло! Я здесь, я перед тобой сейчас, не исчезла! Она не могла понять, почему он не смотрит на неё. Почему он продолжает избегать её взгляда, как будто она была для него невидимой? Почему он не может просто посмотреть ей в глаза и объяснить, что с ними случилось, что разделило их, что привело к этому моменту? Каждое его молчание было как тяжёлый камень, который сжимал её грудь, заставляя её задыхаться. Паудер почувствовала, как её сердце сжалось, и горло сдавило, когда она увидела пустоту в его глазах. Он был рядом, но между ними была бездна, такая глубокая, что они не могли её преодолеть. Он больше не был тем Экко, которого она когда-то знала. — Я перед тобой, Экко! — её голос стал тише, но не менее отчаянным. — Почему ты молчишь? Почему ты не можешь сказать мне, что произошло? Мы всё потеряли, но я всё ещё здесь. Ты видишь меня? Или я для тебя — просто призрак, с которым ты не хочешь иметь дело? Она пыталась вытянуться, пытаясь хоть как-то привлечь его внимание, но её движения были ограничены верёвками, связывающими её руки. И каждый момент, когда он продолжал молчать, отдалял её от него ещё дальше. В его молчании она ощущала лишь холод, который подступал с каждой секундой. Он молчал ещё дольше, и она почти теряла надежду, когда наконец, сжался и, кажется, вынудил себя ответить. Его голос прозвучал с искренней болью, которая не могла скрыться: — Потому что я думал, что смогу освободить тебя от этой боли, — его голос дрогнул, отчаяние звенело в каждом слове. Эти слова, тяжёлые и неумолимые, как камни, будто сдавили её грудь. — Ты хочешь знать, что случилось? Я потерял тебя, Паудер. И каждый раз, когда пытался вернуть, ты только смеялась... и наставляла пушку мне в лицо. Он замолчал, но его глаза, холодные и полные боли, прожигали её насквозь. — Ты разрушала всё, что мы строили. Всё, что нам было дорого. А тех, кто пытался остановить тебя… ты просто убивала. Его голос угас, оставив после себя звенящую тишину. Это не были обвинения — это была чистая скорбь, тяжёлая, как непреодолимый груз. Всё встало на свои места, и она поняла — вот почему все отвернулись от неё в этом мире. Вся боль, которую она носила, теперь обрушилась на неё с новой силой. Она стала чужой, и не было никого, кто бы это понял. Вот почему он такой… — мысли метались, и боль пронзала её изнутри. — Однажды… один мальчик сказал, что я способна починить всё на свете, — её голос дрожал, звучал хрипло и сдавленно, но в глубине слов тлела едва заметная теплота. Та теплота, которая когда-то была её светом. Он поднял на неё взгляд, и его лицо стало напряжённым. Словно что-то внутри него на миг дрогнуло, но тут же вернулось на место. — Некоторые вещи нельзя починить, Пау, — произнёс он тихо, но его голос резал, как ледяной нож. — Не существует таких инструментов... и таких запчастей. Экко смотрел на неё, его взгляд был тяжёлым, но в глубине глаз сверкнул отблеск чего-то, что он сам боялся признать. Почему сейчас? Почему она говорит об этом сейчас, когда всё уже разрушено? Её слова — про мальчика, который верил в нее, — эхом отдавались в его сознании, словно призрак прошлого напомнил о себе. Этот мальчик действительно существовал. Когда-то. Но он остался в тех днях, на пыльных улицах Зауна, среди смеха и невинных мечтаний. Он вырос. Он изменился. И если бы тот мальчик знал, как всё обернётся, он бы, возможно, никогда не сказал ей этих слов. "Она вспоминает это, потому что больше нечего вспоминать," — подумал он с горечью. "Только детство. Только те дни, когда всё было проще, когда не было войны, потерь, крови." Но он знал правду. Они больше не дети. Они больше не те, кем были. Слишком много сделано. Слишком много потеряно. Никакие воспоминания не могут стереть того, что случилось между ними. "Она вспоминает, потому что цепляется за это, как за последнюю ниточку. Но это ничего не меняет." Он сжал зубы, пытаясь удержать свой голос твёрдым, но в его голове звучало только одно: "Мы не сможем вернуться. Никогда." И вдруг она снова заговорила, её голос был хриплым, но теперь в нём появилась мягкость, от которой на мгновение захотелось поверить, что всё может быть иначе: — Мистер, помнишь, как ты решил стать «летающим героем» и прыгнул с крыши? — она чуть наклонила голову, словно невзначай пытаясь встряхнуть его воспоминания. Экко нахмурился, заранее почувствовав подвох. — Не прыгнул, а спланировал! — буркнул он с раздражением, которое звучало немного натянуто. — Спланировал в кусты, — закончила она, едва заметно улыбнувшись. — Хорошо, что я успела тебя вытянуть, иначе бы сейчас разговаривала с Экко-Кустарником. — Джинкс… — Экко прищурился, его голос звучал одновременно серьёзно и мягко, в нём сквозила едва заметная нотка тепла. — Это было в детстве. Мы все делали глупости. — Ага, конечно, — она позволила себе чуть шире улыбнуться, смахнув слёзы. — Только я тебя потом вытаскивала, а ты сказал, что я испортила твою гениальную операцию. Экко фыркнул, театрально покачав головой, но лёгкая усмешка всё же тронула его губы: — И ты до сих пор этим гордишься, да? — Так точно, мистер коротышка, — её голос прозвучал тихо, почти надломленно, словно она пыталась удержать лёгкость в словах, но не могла скрыть дрожи, отзывающейся в каждом звуке. Улыбка тронула её губы, но глаза оставались печальными, как будто за этими словами пряталось слишком многое. На миг между ними повисло что-то настоящее, хрупкое. Словно не было ни боли, ни времени, ни того, что разрушило их жизни. Только смех — короткий, тихий, но почти искренний. Он снова взглянул на неё, но облик перед ним лишь сильнее подчёркивал разрыв между реальностью и воспоминаниями. Это больше не была его старая подруга. Она изменилась. Изуродованная изнутри, будто сломанная временем и собственной болью, она казалась чужой даже в своей попытке быть близкой. Каждое её слово о детстве звучало для него не как тёплое воспоминание, а как издёвка над тем, чего уже не вернуть. Её голос, её движения — всё это резало по сердцу, как острые осколки прошлого, которое больше не имело места в их жизнях. Экко смотрел на неё и видел лишь тень той, кого он знал, отражение в искривлённом зеркале. Она говорила о воспоминаниях, будто пытаясь согреть их холодное настоящее, вернуть его в те времена, когда всё ещё было просто. Но её слова резонировали с ним не так, как она, возможно, надеялась. Они только подчёркивали, насколько далеко они ушли от того, кем когда-то были. —Пау, эти воспоминания ничего не изменят. Мы не можем вернуться в то время. Мы больше не те дети. Ты не та девочка, которая могла чинить всё подряд, а я... — он замолчал, борясь с комом в горле, — я больше не тот мальчишка, который верил, что сможет защитить тебя. Её губы задрожали, и на мгновение она отвела взгляд, словно его слова попали точно в цель. Но она тут же подняла голову, её глаза блестели от слёз, но в них была решимость, которая заставила его замереть. Экко смотрел на неё, пытаясь справиться с хаосом, который бурлил у него внутри. Её слова звучали так искренне, но вместе с тем слишком неправдоподобно, чтобы в них можно было поверить. Он видел перед собой тело Джинкс — эту оболочку, которая хранила все шрамы и татуировки разрушителя, который унес столько жизней. Но её голос… он был другим. В нём была боль, растерянность, которые никак не сочетались с образом той, кого он привык ненавидеть. — Я дам тебе выбор, Джинкс, — голос Экко звучал глухо, но в нём не было ни ненависти, ни злорадства — только усталость и холодная решимость. — Ты хочешь освободиться от этого? Хочешь закончить всё раз и навсегда? Или предпочитаешь гнить в темнице Пилтовера до конца своих дней? Каждое слово резало, словно стекло, острое и безжалостное. В них не было угрозы, но и утешения тоже не было. Экко не пытался её сломить, он не давал ей надежду, но его взгляд — тяжёлый, лишённый прежнего тепла, — говорил громче слов. Он больше не был тем мальчишкой, который верил в неё, который хотел спасти. Перед ней стоял человек, который слишком много потерял. — Я сделаю так, как ты хочешь, — её голос дрожал, и Экко ощутил слабый толчок тревоги. Слова звучали слишком покорно, слишком тихо для неё. — Просто… просто освободи меня. Хотя бы ненадолго. Развяжи руки. Её взгляд поднялся на него, блестящие от слёз глаза будто искали ответ. Она не кричала, не требовала, не угрожала. В её голосе было что-то, что заставило его напрячься. Слишком много мягкости, слишком мало той безумной уверенности, которую он привык видеть в Джинкс. — Ты в своём уме? — его ответ был быстрым, словно отточенным. Экко хмыкнул, но это был не смех — скорее попытка сбить волну напряжения, которая вдруг стала расти внутри него. — Хотя... о чём это я? Это же ты. Его взгляд оставался пристальным, каждое её движение находилось под его контролем. Но внутри него что-то дрогнуло. Он почувствовал, как в сердце поднимается не страх, а странная растерянность. Это было слишком несвойственно ей. Она не была такой. Она никогда не просила — она требовала, кричала, разрывала. А теперь… Экко замер, сжимая кулаки, его напряжённость читалась в каждом жесте. — Я не настолько глуп, чтобы дать тебе шанс сбежать, — жёстко произнёс он, но внутри него что-то не давало покоя. Она звучала слишком спокойно, слишком искренне, чтобы это укладывалось в привычный образ Джинкс. Она тихо усмехнулась, звук был тихим, почти незаметным, но в нём не было ничего привычного. — Я не смогу сбежать, мистер Серьёзность, — произнесла она с лёгким смешком, её голос звучал хрипло и надломленно, как будто смех рождался из глубины усталости. — Ты ведь сам говорил, что твои ребята здесь повсюду. Даже если бы я захотела... куда мне деться? Её слова, обёрнутые в знакомую насмешку, на этот раз звучали по-другому. В них было больше усталости, чем иронии, больше покорности, чем вызова. Экко напрягся, её тон сбивал с толку. Она была слишком тихой. — Тогда скажи мне, чего ты хочешь? — спросил он, голос звучал низко, отрывисто, словно каждое слово давалось с усилием. — Или ты снова решила поиграть? Она опустила голову, чуть склонив её вбок, и едва заметная улыбка появилась на её лице, но не в глазах. — А если... я больше не хочу играть? — её голос был настолько тихим, что Экко пришлось напрячь слух, чтобы уловить каждое слово. — Что, если мне всё это... надоело? — Надоело? — повторил он, чуть склонив голову, его голос был скептическим, но в нём мелькнула тень сомнения. Она ничего не ответила, только продолжала смотреть на него. Её глаза блестели, но не от безумия. Они были… странно тихими. Экко тяжело вздохнул, его рука опустилась к оружию на поясе. Он сжал его так, что побелели костяшки пальцев. "Это ошибка", — мелькнуло в голове. "Это ловушка", — добавил внутренний голос, наполненный гневом и усталостью. Но всё равно он не мог игнорировать тот слабый, почти детский взгляд, который она на него бросала. — Если ты что-то задумала… — медленно начал он, разрываясь между страхом и желанием поверить. — Ты об этом пожалеешь. Его пальцы дрожали, когда он развязывал верёвки на её запястьях. Каждый узел, который он распутывал, казался шагом в пропасть. Но он не выпускал оружие из другой руки, держа его наготове, готовый к её прыжку, к её очередному хаосу. Экко отступил на шаг, поднимая оружие чуть выше, направив его на неё. Его взгляд стал острым, и в нём не было ни капли доверия. — Никаких резких движений, — холодно бросил он. — Ты получила своё. Теперь сиди спокойно. Как только её запястья оказались свободными, Джинкс резко вскочила, и всё произошло молниеносно. Она бросилась к нему, сбивая стул, опрокидывая стол — её движения были порывистыми, хаотичными, но в них не было злобы. Экко дёрнулся назад, инстинктивно сжав оружие, его мышцы напряглись, но времени на реакцию не осталось. Его пистолет выскользнул из руки и с глухим, оглушающим звуком упал на пол, эхом отразившись от стен. Экко напрягся, готовясь к очередному всплеску её безумия, но вместо этого почувствовал, как её руки обхватили его с неожиданной силой. Её движения были порывистыми, почти отчаянными, но в них не было ни агрессии, ни безумия. Вместо этого он почувствовал, как её руки обхватили его с неожиданной силой, сжали так крепко, будто она боялась, что он исчезнет. Её лицо уткнулось в его грудь, и он ощутил, как её горячие слёзы просачиваются сквозь ткань рубашки, оставляя тёплые следы. Она дрожала, её дыхание было неровным, рваным, словно каждый вздох давался ей с трудом. Её пальцы судорожно сжали его одежду, как будто этот отчаянный жест мог удержать её в этом моменте, уберечь от разрушения. Экко стоял неподвижно, его тело было напряжено, а мысли метались, сталкиваясь друг с другом. Всё в нём кричало, что это ловушка, ещё одна игра, ещё одно проявление хаоса, которым она стала. Но её слёзы, её дрожь... они были слишком реальными. — Что ты делаешь? — выдохнул он, но голос сорвался, едва поспевая за его сбившимся дыханием. Она не ответила, только сильнее прижалась к нему, и он услышал её всхлипы. — Прости... прости меня... — её голос был тихим, надломленным, словно у человека, который слишком долго нёс внутри себя боль, но больше не мог её сдерживать. "Скажи правду," — кричал внутренний голос Паудер, но страх сковывал её, как цепи. Что, если он отвергнет её? Что, если он посчитает это очередной уловкой, очередным обманом? — Я не знаю, как всё это случилось, Экко, — её голос дрогнул, она держалась за его рубашку так крепко, как будто это была её последняя опора. — Но это не я. Я не та, кем ты меня считаешь. Я знаю, что ты никогда не сможешь мне доверять... но я прошу тебя просто остаться со мной сейчас. Просто на минуту. Он почувствовал, как его стены начинают рушиться. Её голос, её слова — они были похожи на голос той Паудер, которую он знал, с которой они вместе строили свои первые мечты. Но это не могло быть правдой. — Джинкс, это бессмысленно, — его голос звучал глухо. — Ты пытаешься что-то исправить, но как, если всё, что у нас было, разрушено тобой? Она подняла голову, её глаза были наполнены слезами, и на мгновение ему показалось, что перед ним действительно та самая Паудер. Но он тут же отмахнулся от этой мысли. — Ты бы всё равно мне не поверил, — прошептала она, её голос был полон горечи и усталости. — Даже если бы я сказала правду. — Попробуй, — бросил он резко, его взгляд стал колючим. — Скажи что-нибудь, что может всё объяснить. Она замерла. Это был её шанс, но слова застряли у неё в горле. Что она могла сказать? Что она из другого мира, из другой жизни, где всё было иначе? Что она — не Джинкс, а та, кого он потерял? Её губы задрожали, но она так и не смогла произнести ни слова. Экко выдохнул, сжав кулаки. — Как я так думал, — сказал он, его голос стал жёстче, как будто он пытался защитить себя от её слов. — Ты просто играешь со мной, как всегда. Она снова прижалась к нему, её руки дрожали, и она едва слышно прошептала: — Прости... Её слабость сбивала его с толку, её слёзы были настоящими. И хотя разум продолжал кричать, что это ложь, сердце просило дать ей шанс. "Что, если это правда?" — эта мысль снова и снова била в его сознание, разрушая его защиту. Экко стоял на месте, не двигаясь. Его дыхание было тяжёлым, а сердце билось слишком быстро. Он не знал, сможет ли снова поверить ей, но видел, что она искренне боится. Боится не того, что он сделает, а того, что она снова останется одна. — Пау... — его голос дрогнул, и он замолчал, словно это имя было слишком тяжёлым, чтобы произнести. — Если ты хочешь, чтобы я остался, дай мне причину. Дай мне что-то, что я смогу понять. Её дыхание стало рваным, и она, не зная, что сказать, просто крепче обвила его руками. Потому что слова не могли объяснить то, что она чувствовала. — Я не знаю, что случилось, я не могу понять, — шептала она, её лицо было почти в его груди, но в её глазах читалась боль и растерянность, которые не могла скрыть. — Почему всё так изменилось? Почему всё, что я когда-то знала, исчезло? Почему ты... почему ты наставил на меня оружие? Мы ведь не были такими. Экко замер, ощущая её тепло, её слёзы, которые продолжали стекать по его груди. Он знал, что ей нужно что-то, но что именно? Как помочь ей, если сам не знал, что происходит? Её объятия были такими отчаянными, что он не знал, как отреагировать. — Вспомни меня, — её голос дрожал, пока не превратился в сдавленный крик, разрывающий тишину комнаты. Паудер вцепилась в его рубашку так, будто это был её последний якорь, удерживающий от падения. Экко вздрогнул, её слова эхом отдались внутри, болезненным и назойливым. Он смотрел на её мокрое от слёз лицо, в глаза, в которых больше не было безумия — только боль и усталость. — Ты… — начал он, но слова застряли в горле. Её крик смешивался с воспоминаниями о той Паудер, которую он когда-то знал. — Ты помнишь? — снова прошептала она, её голос был полон слёз. Её руки, всё ещё цепляющиеся за него, дрожали. — Ты помнишь меня, Экко? Не эту... — её взгляд скользнул вниз, по собственным запястьям, по татуировкам. — Не эту версию меня. А ту, кем я была. — Я... — его голос дрогнул, он закрыл глаза, пытаясь собрать мысли. — Это невозможно. Ты... ты не можешь быть... — Ты не можешь быть ей, — произнёс он сдавленно, его голос звучал как слабое оправдание, как последний бастион, за которым он прятался, чтобы не столкнуться с тем, что он так отчаянно не хотел признать. Он не понимал, почему его слова звучат так неуверенно, так хрупко, как если бы он сам не был уверен в том, что говорит, как если бы сам сомневался в своей правоте. Её пальцы ослабли на его груди, но она не отступила. Вместо этого она немного оторвалась от него и взглянула прямо в его глаза. Экко почувствовал, как что-то в нём оборвалось. Эти глаза были одновременно и знакомыми, и чуждыми. Он видел в них всё, что было между ними — все воспоминания, все моменты, что они когда-то разделяли, которые она унесла с собой. Но теперь в её взгляде было нечто большее — нечто, что заставило его сердце биться быстрее, как если бы он увидел в них ту, которую потерял, но с какой-то другой, темной реальностью, скрытой за этим выражением. Боль от её потери была настолько глубокой, что Экко знал: если он снова поверит в неё и потеряет её, эта боль поглотит его окончательно. Он не был готов пережить это снова. Каждый раз, когда она исчезала из его жизни, это оставляло след в его душе, след, который он не мог стереть. Он смотрел ей в глаза, полные слёз. В них было что-то большее, чем просто сожаление — искренность, которая заставляла задуматься, даже если он не хотел этого признавать. "Может, она правда говорит то, что чувствует? А если она действительно… всё ещё она?" Мысли путались, сталкивались, как волны, но страх поднимался выше, чем любая слабая искра надежды. "А если я поверю, а потом снова потеряю её? Снова увижу, как всё рушится?" И этот страх был настолько силён, что он физически ощущал, как отступает от неё, как его сердце и разум сжимаются, пытаясь отгородиться от всего того, что она могла предложить. Он не был готов снова испытать эту боль, снова потерять её, но, несмотря на это, всё внутри него тянуло его к тому, чтобы довериться ей. — Я не могу, — прошептал он, его голос почти не был слышен, но она, похоже, услышала его. — Я не могу снова довериться… Я не могу снова пройти через это. Её лицо исказилось от боли, и она слегка отстранилась, но не ушла далеко. Её руки всё ещё не отпускали его, сжимая его одежду так, как если бы она пыталась удержать его от того, чтобы он снова исчез. В её глазах было нечто большее, чем просто отчаяние — был страх потерять его снова, и это было настолько настоящим, что Экко почувствовал, как его внутренний мир снова начинает рушиться. — Пожалуйста, не оставляй меня одну в этом кошмаре, — прошептала она, её голос едва не сломался. Экко замер. В её глазах сверкнул свет — не безумие, а искренняя вера в то, что она могла быть другой, что она могла снова стать той, кем он когда-то её знал… и любил. Но страх — тяжёлый, всепоглощающий ужас перед тем, чтобы снова потерять её — сковал его. — Ты не понимаешь, — прошептал он, его голос дрожал, едва удерживая напряжение. — Ты не понимаешь, что это значит для меня. Я не могу… я не могу снова все потерять. Она сделала ещё один шаг вперёд. Её руки, больше не дрожащие от страха, обвили его. Они были полны не отчаяния, а надежды. Её лицо утонуло в его груди, и Экко почувствовал, как её дыхание становится ровнее, спокойнее. Она ничего не требовала. Ни мгновенного прощения, ни обещаний. Она просто была рядом, надеясь, что этот шаг станет первым. Что он увидит её. Что она не останется в этом мире одна. Экко закрыл глаза, и его руки, словно по собственной воле, поднялись, чтобы обнять её в ответ. Его тело действовало вопреки разуму, который твердил остановиться, и вопреки страху, который прожигал его изнутри. Сердце, упрямое и израненное, всё ещё тянулось к ней, словно отказываясь сдаваться, несмотря на всё, что они потеряли. На какой-то миг он позволил себе поверить. В этот крошечный момент тишины, среди осколков разрушенных мостов, у него мелькнула мысль: "Может, это и есть шанс. Может, это наш единственный шанс." — Хорошо, — выдохнул он наконец. Его голос звучал тихо, но в нём ощущалась стальная твёрдость, неподвластная сомнениям. — Один шанс, Пау. Только один. Он задержал дыхание, а затем, словно преодолевая что-то внутри себя, добавил: — Но… если ты снова меня подведёшь… — он не закончил, но в его словах прозвучало больше, чем любая угроза. Это было предупреждение, граница, которую она не могла пересечь, если хотела сохранить хотя бы этот хрупкий остаток их связи. Они стояли в тишине, не двигаясь, будто время застыло вокруг. Её руки слабо сжимали его, словно она боялась отпустить, а он, несмотря на все сомнения, не отстранялся. Тишина не была спокойной — она звенела от невыраженных слов, от глухой боли, что разрывала их изнутри. Её дыхание, неровное вначале, стало постепенно успокаиваться. Экко чувствовал тепло её тела, едва заметную дрожь, которая передавалась ему через тонкую ткань. Он смотрел куда-то в сторону, за её плечо, избегая её глаз, но внутри всё кричало. Тишина была тяжёлой, густой, наполненной всем, что они потеряли. Но в этой тишине было и что-то другое: слабый, почти незаметный проблеск того, что они могли бы вернуть. Или потерять окончательно.