Remember Me

Комната была полна звуков — щелчков инструментов, мягкого гудения механизмов, яростного шелеста бумаги, на которой чертежи множились один за другим. Экко метался по мастерской, сверкая глазами, его энергия заполняла всё вокруг. Он говорил быстро, увлечённо, пытаясь убедить Пау, что она просто обязана принять участие в конкурсе изобретателей. — Да ты просто обязана это сделать! — воскликнул он, едва удерживаясь от того, чтобы хлопнуть её по плечу. — Ты же понимаешь, твоя работа — это что-то невероятное! Пау, стоя за верстаком, молчала, но улыбка едва заметно тронула её губы. Она ловко прилаживала новую деталь к механизму, её тонкие, ловкие пальцы двигались с уверенностью, которая граничила с магией. Её сосредоточенность была абсолютной. Казалось, что даже окружающий шум её не касался. Экко не отступал. — Да что тут думать? — продолжал он, махнув рукой. — Ты видела эту штуку? Это же гениально! Конкурс просто не имеет смысла без тебя! Он остановился, залюбовавшись её работой. Пау была словно в своём собственном мире, где всё подчинялось её воле. Её лицо, освещённое неоновыми огоньками приборов, выглядело спокойно и сосредоточенно, но её глаза... Экко не мог оторвать от них взгляда. Глаза Паудер горели. Это было тихое, уверенное пламя, которое говорило, что для неё не существует преград. Он засмеялся, потерев затылок. — Ты вообще слышишь меня? Паудер только мельком взглянула на него, уголки её губ дрогнули в лёгкой улыбке. — Экко, ты знаешь, я просто делаю то, что мне нравится. Конкурс — это не про меня. — Ну уж нет, — ответил он, в его голосе звучала непоколебимая решимость. — Ты способна починить всё на свете, даже если оно совсем разбито. Это должен увидеть каждый! Девушка словно светилась изнутри, погружённая в работу. Её лицо, усыпанное веснушками — крошечными солнечными пятнышками, — выглядело живым и искренним, а ясные голубые глаза излучали спокойствие и сосредоточенность. Волосы были завязаны в небольшой аккуратный пучок, выбившиеся пряди слегка спадали на лицо, добавляя образу мягкости. Её одежда и руки были заляпаны масляными пятнами и пылью от металла, а местами блестели следы свежей краски. Но этот легкий беспорядок только подчёркивал её вдохновение и абсолютную гармонию с процессом. В этот момент в комнате царила странная, хрупкая гармония. Казалось, весь мир замер вокруг этой сцены: искры, гудящие приборы, мальчишка с горящими глазами и девушка, которая словно держала в руках ключ ко всему, что можно было сломать и починить. Её творение — Оживлённый конструкт "Искра", механический лисёнок, был воплощением гениальности Паудер. Его плавные движения и сверкающие кристаллические глаза, меняющие оттенок "настроения", делали его почти живым. Металлический корпус, покрытый паутинообразными гравировками, скрывал сложный механизм из шестерёнок и энергоячеек, дающий Искре жизнь. Он ловко двигался, помогал с инструментами и "общался" через световые сигналы и звуки, наполняя мастерскую теплотой. Для Паудер Искра стал символом её мастерства и души, вложенной в каждую деталь. Она сосредоточенно проводила тонкой кистью по корпусу, добавляя неоновые линии. Искра тихо мурлыкал, словно наслаждаясь вниманием создательницы. — Терпение, дружок, — мягко улыбнулась Паудер, полностью погружённая в свою работу. Экко всё-таки не выдержал молчания, разрывающего его от нетерпения. Он шагнул ближе, упёрся ладонями в край верстака и наклонился к Паудер, пытаясь поймать её взгляд. — Пау, ты вообще понимаешь, насколько это важно? — его голос звучал мягче, но в нём все ещё слышалась страсть. — Ты не просто собираешь механизмы. Ты оживляешь их. И этот твой... Искра... он как живой. Паудер оторвала взгляд от своего творения, её руки замерли на мгновение, оставив инструмент неподвижно лежать в изящных пальцах. Она смотрела на Экко с лёгкой улыбкой, в которой смешались тёплое веселье и капля усталости. — Экко, ты говоришь, как будто мир только и ждёт, когда я выйду на сцену. А что, если я просто хочу остаться здесь? — Она развела руками, указывая на свою мастерскую. — Это мой мир, и мне его хватает. — Хватает? — его голос прозвучал почти обиженно, когда он снова посмотрел на её сосредоточенное лицо. — Паудер, ты же понимаешь, что твоя работа — это нечто большее, чем просто механизмы. Ты способна сотворить что-то, что изменит не только тебя, но и мир вокруг. В этот момент Искра, будто подыгрывая, ожил, мягко махнув хвостом, его линии вспыхнули голубым светом, переливающимся по корпусу. Паудер фыркнула и снова сосредоточилась на работе, но Экко уловил то, что ему было нужно: уголки её губ дрогнули, выдавая то самое чувство, которое она пыталась спрятать. — Ладно, — наконец сказала она, откладывая инструмент и смотря прямо на Экко. — Ты меня уговорил. Только чтобы потом я не пожалела, что тебе поддалась. Его лицо мгновенно озарилось широкой улыбкой, от которой стало ещё ярче, чем от неоновых огоньков. — Вот это разговор! — Экко радостно хлопнул по верстаку. — Увидишь, Пау, ты всех покоришь. Она тихо рассмеялась, покачав головой. В этот момент в комнате снова воцарилась тишина, но это была не пустота, а тепло, которое возникает, когда рядом люди, верящие друг в друга. Её мир был словно уютный островок среди хаоса. Тёплый воздух наполняли ритмичные щелчки инструментов и тихое жужжание приборов, создавая успокаивающую мелодию. Мягкий свет золотистых ламп касался полок, заставленных банками с деталями и фигурками из обломков материалов. Здесь всё казалось настоящим: от запаха масла и металла до трещинок на рабочем столе. Это место было её убежищем, где время замирало. Но эта привычность дала трещину. Паудер часто смотрела на ту червоточину — тонкий разрыв реальности, напоминающий шрам, который они с Экко оставили после своего дерзкого эксперимента. Обычно она обходила её стороной, избегая даже думать об этом, но сегодня её взгляд задержался на мягком голубом свечении, разливающемся вдоль краёв. Свет был странным, мерцающим, словно живым. Он словно тянул её к себе, шептал что-то неслышимое. Она в нерешительности протянула руку. Дрожь пробежала по её пальцам, пока они не коснулись света. Едва ощутимое прикосновение. И этого было достаточно. Мир взорвался. Чернота и свет слились воедино, словно сама ткань реальности содрогнулась. Силы с неистовой яростью затянули её вглубь разрыва. Паудер вскрикнула, но звук утонул в оглушающем реве энергии. Её тело исчезало, растворяясь в потоке света. — Паудер, нет! — он кинулся к ней, пытаясь схватить за руку, но пальцы лишь пронзили пустоту.

***

Она стояла на мосту, который до сих пор являлся для неё символом трагедии и утраты. Здесь, среди порывов ледяного ветра, всё казалось нереальным. Мост, пустой и мрачный, был точной копией того, что она помнила из своего детства, когда мир ещё казался целым. Когда-то это место стало мемориалом бессмысленности войны, увешанным цветами и венками, но сейчас оно выглядело иначе — словно само время повернуло вспять. Ледяные капли дождя били по её коже, пробирая до костей. Она дрожала, обнимая себя руками, и оглядывалась, пытаясь понять, где она и что происходит. Странная одежда плотно обтягивала тело, её кожа ощущала холод через грубую ткань и кожаные ремни, будто это наряд был создан для других условий. Она взглянула на свои руки и вздрогнула. Они были чужими. Кожа покрыта пороховыми пятнами, а под ногтями застряли следы масла. Голубые волосы, заплетённые в тяжёлые косы, липли к спине, их вес давил, как оковы. Она подняла руки, пытаясь почувствовать их вес, и по коже пробежал озноб. Её разум пытался соединить осколки воспоминаний с этой странной реальностью, но всё расплывалось в холодном мареве дождя. "Это не я… что со мной?" — прошептала она, но её голос потонул в завываниях ветра. Она сделала шаг назад, оступилась и едва удержалась на ногах. С каждой секундой этот мир сжимался вокруг неё, как петля. Голос — глухой, как раскат грома, — разорвал тишину: — Джинкс. Джинкс? Имя прозвучало, как удар по черепу. Паудер обхватила голову руками, пытаясь заглушить этот звук. Она медленно обернулась, её взгляд — детский, потерянный, полный растерянности — метался, пытаясь найти источник звука. Напротив стоял Экко. Но это был не тот Экко, которого она помнила. Его облик изменился, как и всё вокруг. Он выглядел старше, жёстче, его силуэт казался непривычно угловатым на фоне размытого дождём горизонта В его руках был часовой механизм, знакомый, до боли знакомый. Её воспоминания ожили: детская игра, где они гонялись друг за другом, смеясь, будто мир был безграничным и безопасным. Но теперь что-то было иначе. Экко смотрел на неё холодным взглядом, пронизывающим до глубины души, словно она была врагом, а не старым другом. Этот взгляд напоминал приговор. Она сглотнула, чувствуя, как что-то тяжёлое сдавило грудь. Его выражение, его поза — всё говорило о том, что на этот раз это не игра. И если раньше их ссоры заканчивались безобидными шалостями, то теперь пули, кажется, должны были стать настоящими. Она оцепенела, заметив в своих руках оружие — настоящее, холодное, с пугающей тяжестью. Оно казалось чужим, как и всё вокруг. Для кого оно предназначалось? Почему оно оказалось у неё? И зачем она здесь? Вопросы хаотично вспыхивали в голове, оставляя за собой только растущее чувство паники. Она с трудом удерживала пистолет дрожащими пальцами, его вес казался невыносимым. Сердце билось так громко, что казалось, его звук разносится по пустому мосту. — Экко? — произнесла она. Голос дрожал, едва прорываясь сквозь шум дождя. Она сделала шаг назад, обхватив себя руками, словно пытаясь согреться или защититься. Внутри всё кричало. Она не могла, не хотела играть в эту игру. Её взгляд остановился на Экко — на его холодном лице, на часах в его руках. Но она уже знала: это была не игра. И больше она не будет её частью. Пистолет выскользнул из её дрожащих пальцев, словно став слишком тяжёлым, чтобы его удержать. Металл блеснул в тусклом свете дождливого неба и с глухим стуком ударился о мокрые камни моста. Звук разлетелся в тишине, впитываясь в холодную, влажную пустоту. Он не сдвинулся с места. Его лицо оставалось бесстрастным, но глаза говорили больше. Там была ярость. Боль. Непрощение. — Ты думаешь, это так просто? — его голос раздался глухо и холодно, как звук ударившегося о камень металла. Слова отзывались в ней, заставляя дрожь пробежать по спине. — Просто отказаться? После всего, что ты сделала? Она вскинула на него взгляд, полный растерянности и страха, но не успела ответить. Экко плавно, словно по заранее отрепетированному движению, поднял пистолет, направляя его прямо ей в грудь. — Нет, Джинкс, — продолжил он, его голос стал тише, но от этого ещё страшнее. — Теперь всё по-настоящему. Его пальцы на курке казались неподвижными. Она не могла оторвать взгляд от чёрного дула, будто оно притягивало, словно тёмная бездна. Дождь усилился, ледяные капли стекали по её лицу, смешиваясь с дрожью, охватившей всё тело. Имя пронзило её, как острый клинок, глубоко и болезненно. Она покачала головой, пытаясь избавиться от тяжести этих слов, которые, казалось, рвали её на части. Её плечи сотрясались, дыхание сбивалось, а ледяной воздух резал горло. Внутри неё царил хаос: страх, растерянность, бесконечные вопросы без ответов. Она опустила голову, закрывая лицо ладонями, но даже это не могло заглушить чувство, что весь мир вокруг обрушивается на неё. — Нет… я не Джинкс, — прошептала она, её голос был хриплым, дрожащим. — Это не я! Экко, ты знаешь меня. Это я, Паудер! Он шагнул вперёд, его пистолет оставался направленным прямо на неё, как неизбежный приговор. — Замолчи! — выкрикнул он, останавливаясь в паре шагов от неё. Его голос резал воздух, полный ярости и боли. — Не смей произносить это имя! Он поднял пистолет чуть выше, взгляд его стал холодным и колючим. —Паудер умерла. Её уничтожил хаос, который ты сама создала. Всё, что я пытался сохранить, всё, за что мы боролись, ты превратила в пепел. Её ноги подкосились, она отступила, словно каждое его слово отнимало силы. Лёд страха сковывал её тело. — Я… Я не знаю, как я здесь оказалась, — она подняла руки, пытаясь доказать свою беспомощность. Её голос дрожал, как тонкая нить, готовая оборваться. — Экко, прошу, ты должен мне поверить. Я не она! Его взгляд оставался твёрдым, но за холодом мелькнуло нечто, что было больнее ненависти: разочарование. Парень, который когда-то верил в нее без тени сомнений, который всегда был рядом, поддерживал в самых темных и трудных моментах, сейчас стоял перед ней, с пистолетом в руках, готовый выстрелить. В ее голове безудержно мелькали мысли, не дающие покоя: кто такая Джинкс? Почему Экко, которого она знала так хорошо, вдруг стал ей врагом? И что она вообще забыла в этом проклятом месте? Её взгляд метался по сторонам, словно пытаясь зацепиться за что-то знакомое, что-то, что могло объяснить происходящее. Но вокруг всё было чужим, будто её вырвали из её мира и поместили в другой, перевёрнутый. Казалось, время разрушило всё до основания, оставив только пустоту. Её память, как ломкий осенний лист, трещала, отваливаясь кусками, оставляя только обрывки, которые невозможно собрать в целое. — Экко, прошу, послушай... — её голос дрожал, но она сделала шаг вперёд, словно пытаясь сократить пропасть между ними, которая с каждым словом становилась всё шире. Пистолет остался направленным на неё, как будто это был не инструмент, а продолжение его воли. — Мы с тобой прошли через ад. Ты всегда верил в меня, стоял рядом, когда никто другой не мог. Как ты можешь просто так… Он засмеялся — коротко, горько, будто её слова только усилили его боль. — Ты всегда так говоришь, Джинкс, — перебил он. — Всегда находишь оправдание. Но знаешь что? Я устал. Устал верить в то, чего больше нет. Его пистолет снова поднялся, направленный прямо ей в грудь. Паудер почувствовала, как её тело отказывается слушаться. Её ноги подкосились, она упала на мокрые доски. Ледяные капли дождя стекали по её лицу, смешиваясь со слезами, которые она больше не могла сдерживать. — Экко, прошу… — еле слышно вырвалось из её губ. Его лицо дрогнуло, на мгновение став мягче. Пистолет опустился чуть ниже, но не до конца. Экко прикрыл глаза, словно боролся с собственными мыслями, тщетно пытаясь найти правильное решение. — Ты больше не та, кем была, — наконец сказал он, и его голос звучал тяжело, почти с сожалением. — И я больше не могу верить тебе. Её руки бессильно опустились на мокрый пол, а взгляд стал затуманенным, словно внутри что-то сломалось окончательно. Она больше не пыталась спорить, не пыталась защищаться. Она просто смотрела на него — на человека, который когда-то был её другом, её частью, — надеясь найти в его глазах отблеск того, что они потеряли. Но перед ней стоял чужой человек. Экко, напряжённый, как натянутая струна, поднял руку. Его движение было простым, но в нём чувствовалась вся тяжесть принятого решения. — Заберите её, — его голос звучал низко, холодно, словно принадлежал кому-то другому. Паудер вскрикнула, её голос прорезал холодный воздух отчаянием. Она протянула к нему руку, стараясь зацепиться хотя бы за мгновение, хотя бы за призрачную надежду. — Экко! Я не Джинкс! Я Паудер! Его фигура застыла, как высеченная из камня. Он не обернулся, но его голос, тихий, полный подавленных эмоций, разрезал тишину: — Прощай, Паудер. Слово зависло в воздухе, тяжёлое, как камень. Оно отозвалось эхом в её сознании, ломая стены между болью и надеждой. Паудер. Он произнёс её имя. Он помнит, кто она на самом деле. На мгновение её сердце застучало быстрее. Её взгляд опустился на руки — испачканные порохом и запёкшейся кровью, украшенные искажающими реальность татуировками. Эти руки были чужими. Это тело... не её. Оно принадлежало другой — той, кого она наблюдала, словно через толстое стекло. Джинкс. Осознание накрыло её, как ледяная волна, обрушившаяся на голову. Тяжесть, которая на мгновение отпустила, вернулась с удвоенной силой, словно затягивая её в бездну. В этой бездне она была лишь тенью, отражением того, кем когда-то была, чужой в собственной оболочке. — Ты… сказал… Паудер, — выдохнула она, её голос был наполнен сломленным удивлением. Экко вздрогнул. Его плечи напряглись, и в глазах на миг промелькнуло что-то тёплое, почти человеческое. Но это длилось лишь мгновение. — Не думай, что это что-то меняет, — его голос стал жёстким, как сталь, каждое слово было ударом. — Я просто хотел напомнить тебе, кем ты была. Тем, кого ты потеряла… и кого уже никогда не вернуть. Она чувствовала, как эти слова разрывают её изнутри. Для Экко она всегда была тем, кто мог исправить любую сломанную вещь, восстановить разрушенное. Но теперь вопрос стоял иначе: способен ли человек, разорвавший мир на части, собрать его снова?