Чувства без разума

      — Мастер, я могу чем-то помочь?       Слуга начинает беспокоиться. Рёмен отмахивается, показывая излишность подобных вопросов.       Ураумэ в недоумении от действий, от которых позже, он знает, Сукуна будет также отмахиваться в монологах с собой и решительно не вспоминать их былое наличие.       В предутреннем зареве Ураумэ ожидал обнаружить Рёмена в комнате своей воспитанницы, но не ожидал увидеть его лежащим рядом с ней, бессознательно перекинувшего руки через ее туловище. Картина их крепкого сна, несомненно, заставила смутиться. Так что к вопросам, где прямо или косвенно фигурирует Синдзу, с тех пор Умэ относится с особым вниманием и приоритетностью перед остальными делами. Минувший месяц не показал ему ни хорошего, ни плохого в переменах их взаимоотношений. За все это время им редко удавалось столкнуться лицом к лицу.       Рёмен продолжает зудящий в ногах обход. По въедливому взгляду видно, что он неспроста озабочен соблюдением строгого порядка в резиденции, который с давних времен лежит на его слуге. Он кого-то ищет, и Умэ подозревает, кого именно.       Угольный затылок поворачивается на вящую энергию, обнажая темно-серую кожу в разрезе бесформленной черной рясы. Волосы с затылка стянуты под шнурок, остальные лежат рекой, со лба выпущенные на овал лица. Черные белки подобны настоящей смоли. Радужки, напоминающие затмение, темно-коричневые, но на свету полнятся блеском янтарей. В них истинная суть: проклятие, родившееся из людского страха тьмы. Из неосвещенных углов минок и дремучих лесов под рукавом ночи.       Гоку нижайше кланится.       «Девчонка такое провернула только раз за свою жизнь здесь», — Рёмен ухмыляется уголком рта, останавливаясь.       Еще в детстве, когда у Синдзу была стрижка под мальчика, почти как у самого Ураумэ. Два дня назад он слышал, как она отказывалась резать длину выше поясницы. Неизменно потакала устоявшемуся внутри норову. Признаться, эта ее настойчивость даже в такой мелочи его насмешила.       Ураумэ хмурится на свои мысли. Сердито съедает разумное проклятие глазами.       Синдзу с каждым годом становилась увереннее в себе. В рассвете юности осмелела настолько, что стала покидать резиденцию без ведома магов. Поначалу Ураумэ был осведомлен о каждой «вылазке», лично давая на нее добро. До тех пор, пока прогулки не начали происходить с невиданной частотой. Умэ меньше всего хотелось думать, что отстраненность Синдзу была ее защитной реакцией. Страшась последствий, он начал ограничивать ее волю, пытаясь вернуть ей прежнее состояние невозмутимости; чтобы она прекратила намеренно избегать Сукуну. Но Синдзу была очень напугана им, от того непреклонна к Ураумэ. Тот не знал, что произошло между ними тогда, но был убежден, что его господину не понравится такое отношение.       Умэ напрягало, что под наблюдением Гоку побеги Синдзу заканчивались успешно. Она нередко возвращалась в ночь крадущимся шагом, который Рёмен очень хорошо слышал. На утро Синдзу схватывала по затылку и весь оставшийся день подвергалась изнурительным тренировкам. Необычно, что маг нашла внешний мир безопасным именно благодаря Ураумэ. Неужели это он оплошал? Пожалел себя, когда взял Синдзу с собой в деревню, чтобы унести побольше продуктов и пряностей. Он подогрел ее пытливость к неприметной жизни за воротами, подумав, что страх станет ведущим чувством в ее взрослении, в том числе страх перед огромным миром вне резиденции. Черт, ведь Умэ знал, что выбор хороших продуктов – сложное дело, в котором не должен мешать никто. Особенно Синдзу с ее молчаливым проявлением эмоций. За ней нужен глаз да глаз и слух поострее, а он пожалел себя, а не аппетит Двуликого. Может быть, тогда пожалел и Синдзу?       «Мне нет прощения…»       Рёмен пристально взирает на проклятие. Взгляд между расслабленных век показывает неизменное отношение к таким, как Гоку. Сукуна презирает удовлетворенных постоянством своих сил и прозябанием существования. А если не довольных, то не способных изменить это в силу своей тупоголовости или отсутствия воли. Правило «ты не тронь, и тебя не тронут» действует на них так же хорошо, как на людей. Но бояться и ничего не делать против – это одно, а бояться и лебезить – другое. Такое Сукуна любит. Ему нравится, когда перед ним выслуживаются, когда его боятся, оказывают сопротивление. Ему нравится наблюдать внутреннюю борьбу людей с самими собой. Вообще пристрастие к любому виду борьбы описывает магов этого времени, и Рёмен Сукуна не исключение.       Он разлепил губы, чтобы поинтересоваться. Чем – начал догадываться и сам Гоку, когда из соседней галереи к ним завернула Синдзу. Уверенный шаг проглядывает из объема ее темных хакама, из под муренового хаори выглядывают локти и пальцы в волосах поправляют самурайский пучок со шпилькой. Стойкий взгляд был направлен в серо-голубые глаза.       Рёмен хмурится. Проклятие выглядывает на нее из-подо лба. Синдзу решительно останавливается между ними, задерживая долгое внимание на Сукуне. Он смотрит на нее со спокойной эмоцией, не реагируя на холод из подрагивающих век.       — Синдзу, — она вытягивается перед ним. От взволнованности, не из уважения. Синдзу замечает неудовольствие Гоку от его положения, но не отводит глаз от обладателя всего, что привыкла здесь видеть. Сукуна недвусмысленно косится на того. — Идем.       Маг не спешит двигаться. Зыбкий страх колет под кожей. Сколько прошло с тех пор, как он последний раз звал ее на занятия? Достаточно, чтобы Синдзу приобвыкла к медитации в одиночку, дабы если не по первым, так по вторым колебаниям энергии понимать, где находится опасность, с которой лучше не сталкиваться лбом. Грубый отпечаток пережитого постоянно напоминал о себе в осторожность.       Проклятие на мгновение ощущает себя на грани смерти: настолько пристален и нечитаем взгляд метаморфозы Двуликого. Синдзу поддерживает зрительный контакт с другой, человеческой парой глаз, соскребая пальцы во влажные ладони. Ей не оставить его волю без ответа, раз уж она вызвалась отвечать за свои действия. Неужели Синдзу – и не отстоит себя? Ее провинностью в том, какие отношения они впредь имеют, даже не пахнет. Ей преподали урок не за что, заставили увидеть то, о чем теперь она старается не вспоминать. Она проникнулась этим до глубины души и чуть не осталась с вывехнутой кистью. И ей придется пойти на уступки? Синдзу прикусывает щеку изнутри, потому что придется. Ей дали понять, что такое настоящий страх, и ощутить его металлический, соленый вкус, к которому ей необходимо привыкнуть.       Изумление Ураумэ скрывается за его облегченным наклоном головы, когда Синдзу кивает. Она равняется с Двуликим и сжимает плечи, видя, как его рука заходит ей за спину.       — Твое имя?       Синдзу вздрагивает то ли от успевшего забыться голоса, то ли от прикосновения к своему плечу горячих пальцев. Касание не отправляет ее ни в чью скрытую мглу, но ее собственная рука поднимается, чтобы нервно помять мочку уха.       — Гоку, господин.       — Гоку, — Сукуна задумчиво проходится по полотну фигуры. — Я запомню.       Рёмен разворачивается и идет в обратном направлении. Синдзу оглядывается на Гоку, поспевая, но теряет его внимание за головой Ураумэ. Только ладонь исчезает с ее плеча – она закрывает глаза. Но ненадолго, потому что загорелые пальцы сразу же зарываются в корни волос.       На место встает родное раздражение. Час ее времени потрачен зря, прическа сломана.       — Соберись уже.       Синдзу смотрит на четкую линию подбородка с недоверчивым удивлением и слаживает с эмоциями, не находя решимости возразить.