Чувства без разума

      Рёмен лениво моргает. В просвете век видно здоровый синеватый белок и радужки с двойным ободком зрачков. Недалеко стоит опустевшая фруктовая корзина. Синдзу рядом. Несколько раз прогоняет по телу проклятую энергию и поводит плечами, избавляясь от ежистого покалывания. Сукуна наблюдает.       В ногах лежат свитки с системами боевых техник. Маг углядела их в деревне, когда была там с Ураумэ. Неместный торговец быстро наделал шуму вокруг своей барахолки, будучи такого неоправданно высокого мнения о ней. Пара ветхих бумаг спровоцировала обычного проходимца и Ураумэ на торг. Вернее, ему посодействовало проклятие вокруг плеч мужчины: оно в азарте булькало на каждую заниженную Ураумэ цену, когда как сам лавочник возмущенно пыхтел о том, что он – «бывший самурай при императоре» и все товары прямиком из столицы, выданные ему как дары за хорошую службу. Видя, как проклятие скручивает его шею, Синдзу все больше сомневалась, что это неповоротливое тело когда-либо действовало в условиях битвы с оружием в руках.       Рёмен зевает по-львиному, показывая красные следы от костяшек на щеке. Синдзу не меняет положения, повторяя его обыкновенную позу с кулаком на виске и локтями на коленях.       — Пустая трата времени, — скучающе критикуют ее из-за спины, — На это вы потратили часть монет?       — Отчасти. Сошлись в цене… с трудом, — она морщится, вспоминая торговца, которого спустя несколько дней местные погнали из деревни к чёрту на рога.       — Полезная безделушка?       Синдзу приобрела свитки на мыслях, что будет продолжать обучение самостоятельно или с Ураумэ и Гоку. Она бросает на Рёмена короткий, внимательный взгляд, в котором, если бы он не увел глаза, то мог бы проследить откровенное ворошение слов: «она самая».       — Относительно.       Возможно, с таким стечением обстоятельств ей и правда стоило заняться практикой, а не теорией.       Синдзу пялится на рисунки без осознанности в глазах и понимания их содержания. Палец легонько стучит по циновке. Внезапное наблюдение за собой удивляет: она впервые чувствует себя непринужденно в присутствии Сукуны и после разговора с ним. Не возникло ни раздражения от его тона, ни возмущения от сомнительного положения у нее за спиной. Они как бы были одного мнения? Единомыслие ощущалось необычно. Случай во флигеле не сблизил их, ни в коем случае, – подумала Синдзу. Прошло много времени с тех пор, как она в последний раз просто разговаривала с ним.       Подушечка пальца возвращается к поэтапным рисункам. Бумага липнет к коже, испачканной сливовым соком.       Сукуна задумчиво косится на нее.       Она облизывает губы.       И все же испариться бы сейчас, чтобы сосредоточенной не ловить медленный темп его дыхания. Синдзу мысленно переносится в рыбацкий павильон, где по щиколотку в пруду училась у Ураумэ гармоничному управлению своим потоком. Чувства похожи тем, что даже тогда Рёмен был где-то поблизости и наблюдал, по всей видимости считая, что если его не видно, то и почувствовать невозможно. Она ощущала его прокля́тое присутствие, каждая мурашка на коже била об этом. Бушующая энергия поглотила ее тело с головой, но собралась обратно после безупречного исполнения боевого приема Умэ.       

— Внимание, Синдзу. Освободи мысли от лишнего. Вслушайся в шум воды и шелест песка под ногами. Как ветер никнет к твоей коже, как солнце греет волосы лучами. Это бегущий звук жизни. Влей сознание в его темп, во все, что окружает тебя. Ты – воплощение всего этого. Твои ум, тело, душа и энергия – одно целое. Между ними должна быть крепкая связь. Ощути вечный поток, как свою проклятую энергию. Поддерживай его стабильным независимо от человеческих эмоций. Как только ты познаешь это, ничто не может лишить тебя сил.

      Как бы маг не трепыхалась в тот день, отныне голос Ураумэ живет внутри нее и каждое утро, вечер, на тренировках и медитациях убаюкивает ее, учит понимать испытываемое и уравновешивать отрицательные эмоции. Синдзу познает свою энергию и себя, но пока единственное, чем она владеет лучше остального – это вытягивание проклятой энергии из собственных эмоций. Только потом – ощущением ее однородности с телом-умом-душой и недопущением неэкономного выхода.       — Ты уже овладела своей техникой?       Синдзу не успела обернуться, когда почувствовала грубоватое прикосновение к спине. Омрачившееся настроение пришло в норму. Горячее касание принесло с собой отдаленно знакомое ощущение вмешательства в проклятую энергию.       «Он прикоснулся к… Он считывает мою энергию?»       — Еще… нет.       Сукуна кривится.       — Маги в твоем возрасте уже изгоняют проклятия и погибают в бою со мной.       «Ураумэ докладывает ему»       — После твоих слов я чувствую себя соплячкой.       — Н-м. Ты и впрямь отсталая.       Насупленные брови обнажают ее неудовольствие от того, как снова складывается их диалог.       — Разграничила энергию от эмоций. Хоть что-то.       — А ты сегодня щедр на похвалу.       На самом деле хотелось услышать куда более человечного «так держать».       — Называй как хочешь, если это мотивирует тебя работать усерднее.       Ощущение пропало вместе с ладонью и оставило странный осадок. Синдзу вытянула шею и повела плечами:       — Я стараюсь… Со всем желанием.       — Этого недостаточно. Ты должна выявить свою технику и обучиться ей. В ближайшие месяцы пойдешь со мной.       — Сражаться с магами? — она сжимает свои ступни в ладонях.       Рёмен загадочно хмыкает.       — Если не преуспеешь – хвататься за жизнь.       — У меня же будет разминка перед?..       Она всматривается в его лицо и замолкает. Сукуна медленно поднимает грудь. В дремоте для него перестает иметь значение происходящее вне собственного сознания. Или он делает вид, что перестает. Синдзу не гадает, пока дыхание у нее становится тише. Волнение под кожей отступает.       Рёмен выглядит… спокойным. С этой грудой мышц, со своим ростом, волевым лицом. Как спящий тигр, перевалившийся на бок на половину суток, а то и больше. Безобидный вроде, но сомнения внушает с первого взгляда. У него с Синдзу колоссальная разница в силе, доверие к которой маг потеряла. Чувство обманутости проникло в ее сердце, чтобы огородить от вида его грубых черт, вытатуированных на сетчатках страшными образами, от искривления зениц, тела в метках – от всего того, что изо дня в день показывает ей сосредоточенную мысль и неохотное снисхождение.       Из под ослабленных полов Синдзу видит те самые ломанные линии: широкие, черные, выбитые то ли сажей, то ли тушью, как тату. Может быть, это они и были. Синдзу приглядывается к ним. Негрубая угловатость штрихов на скулах, обрывистые линии пробились к щекам и подбородку. Ухо проколото, шрам через хвостик брови вразлёт, белесый. Она касается хрящика уха и обводит сложный рисунок за шеей. Прикосновение задерживает на щеке, вспоминая, как делала то же во флигеле. Вела по оливковой коже, маленькой горбинке на носу, виску…       В ее голове ни мысли. Синдзу просто смотрела, просто изучала. Запоминала, телом легонько сползая ближе к полу, а головой – на чужую руку, чтобы поднять глаза к треску прогретых стропил и не заметить, как напряжение в руках Сукуны ослабло.

* * *

      Рёмен просыпается от того, что его упрямо треплют за одежду. Глаза с неохотой разлипаются. Мутное зрение находит очертания приземистой фигуры и не сразу признает в ней Ураумэ. Сукуна привыкает к выражению слуги и сморщивается от понимания, что поначалу спутал его миловидность с Синдзу.       — Сукуна-сама. У ворот люди.       Голос Умэ оплетает плотной дымкой. Сон в светлое время оказался на редкость глубоким, сознание долго отталкивает необходимость пробуждения. Знать, что там с воротами и где люди, не хотелось. Но Ураумэ как приколоченный стоит над душой. Рёмен знает: не отстанет, пока не разберется по его указанию.       Двуликий дышит в полную грудь и рухает на циновки. Они прохладные, обжигают лопатки, а руки ощупывают пространство рядом. Пусто. Сукуна оглядывает помещение прояснившимися глазами. Отсутствие живого тепла и тела занимает досягаемую половину пола.       — Где Синдзу?       — Она во внутреннем саду. Тренируется с Гоку.       Следующие подробности и причины собрания челяди застревают в сонной завесе в голове. Рёмен забирается рукой под полы кимоно и чешет грудь.       — Как мне поступить с людьми?       Голова понятливо кивает в направление к выходу из павильона. Ураумэ опускает лицо и разворачивается за светлым затылком.       Сукуна почти всегда там, где над обычными людьми стоит страх, ненависть, мучение. Где жизнь обречена на гибель. Он наблюдает за разинутым взглядом, видом измазанных в крови тел, за солеными ручьями в лицах. Его завораживает, как последняя зарница покидает глаза. Он задерживает на языке удушливый вкус золы и расслабляет плечи. Лишения и страдания других – естественная часть его жизни, на которую у него свои причины. Испытания печени и остывание некогда живого тела забавляют его. А это частые зрелища здесь, потому что резиденция синдэн-дзукури, некогда принадлежавшая сгинувшему аристократу, соответствовала всем критериям, которыми характеризовались места с особым уровнем проклятой энергии.       Сукуна не помнит, когда в последний раз соглашался на аудиенции с людьми, не выжженными пламенем из чистых продовольственных условий. Теперь он вспоминает это истерзанное желание избавиться от общности перед ним:       — Как давно мне не досаждало ваше присутствие.       Снаружи его действительно дожидались люди и прелый воздух. Пыль лежит под ногами, прибитая влажностью. Небо заволокло периной облаков, а под ней остатки утренннего зноя сосредоточились в купол духоты, обычный перед сливовым дождем. Челядь поникла лицами так, что не может увидеть брезгующий взгляд сверху. Рёмен не обделяет вниманием факт, что с пришедшими нет молодежи, которую эти старики любят притаскивать сюда, чтобы не пререкались о правилах.       — Я вас слушаю.       Секунды одна за другой ускальзают в немоте стариков. Прием, мягко говоря, неформальный.       — Господин, — Сукуне не приходиться угадывать, кто первым подает голос: человек останавливается перед ним, опуская руки вдоль сгорбленной фигуры. — Мы рады сообщить, что жители южных деревень завершили сбор пшеницы и совсем скоро доставят урожай Вам.       Рёмен слегка оборачивается на Ураумэ. Слуга кивает.       — Помимо этого, укорены первые посевы риса. Изобилующая Инари великодушна к нам, уверен, мы соберем несколько урожаев к празднику…       Сельчанин медлит, поднимая лоб: чувствует из ниоткуда взявшиеся сокращения в мышцах. Сукуна на ауру никогда скуп не был. Ее мощь создает ощущение, будто смерть вот-вот схватит душу языками пламени, а не костлявыми пальцами на смертном одре, как желает каждый из присутствующих.       — И. И… В-вам… Мы благодарим Вас за снисхождение, господин…       Рёмен ничего не говорит и уводит глаза на мужчину левее. Старик здоровьем почти не отличается от того, кто стоит во главе общины. Он худ лицом, поджар, волос вьется и пропитан заслуженной сединой до лобной доли. Другая же безобразно обожжена ожогом, проглядывающим из под полов юкаты уродливым пятном. Сукуна понимает задней мыслью, что только сейчас задумывается, сколько времени Синдзу провела у него.       — Маги уже снабдили вас всем необходимым, чтобы не допустить ваших смертей?       Старики бледнеют. Рёмен натягивает губы, но внутри его изрядно потряхивает.       — Сколько лет прошло, старикашка?       — С десяток, господин, — односельчане поворачиваются, пока Двуликий взглядом проникает под кожу заговорившему. — В довесок… с лишним семь лет. Чуть больше семнадцати, господин.       Мужчину бросает в переживания и пот. Теперь он владеет своим голосом, не то что когда-то: до того, как приложил мученицу об пол. Рёмен хорошо помнит былые события и уверен, что человек тоже о них не забыл.       Вздох. Сдвоенные пальцы показываются с уровня груди. Короткое движение, и о землю тихо разбиваются мушки. Поселенцы оглядываются и спотыкаются о неровности кладки: застылое лицо их соплеменника огибают бардовые струйки. Кровь симметричным рисунком ложится в морщины и расползается темным узором на одежде. Линия рассечения тянется от уха до уха.       — Ураумэ, — маг прослеживает, как безвольное тело падает оземь. — Займись им.       Челядь сторонится равнодушного выражения, как огня. Умэ поднимает тело на плечо, а Рёмен окидывает людей напоследок. Он брезгует долгим вниманием и оставляет стариков с их миром. С их палачами, сказками на ночь, пшеном и рисом. Предчувствует, что когда-нибудь избавится от досадившей местности и оставит зольные просеки с пеплом. Рёмен ненавидит и с тем же лелеет это щемящее желание в желудке, которое не играет, а каждый раз скачет на его нервах и не дает ему продохнуть.       Ураумэ не уточняет приказ и сворачивает в следующей галерее. Затем его след простывает среди строгой однотипности, не заботясь о следах крови. Рёмен злится, когда чужая проклятая энергия как будто пытается путать его и вести во внутренний сад не самым коротким путем.       Очертания сёдзи рябят в глазах Синдзу и Гоку, которые затаились под кроной сливы еще задолго до появления Двуликого. Проклятие щетинится, убирая с колен руки. Маг рядом с ним внимательно наблюдает за высокой фигурой и поднимает с худого плеча голову. В ногах обнаруживается тренировочный шест: тонкие пальцы пробегаются по бруску и сжимают до побеления кожи, будто удержать ускальзающую решимость физически удастся.       Взгляд Сукуны мрачен. Ему прямо здесь хочется избавиться от проклятия.       — Синдзу.       Маг поджимает пальцы на ногах. Скрип зубов, точно где-то поблизости рвут ткань, не обещает ей спокойного сна будущей ночью. Непонятно, как Рёмен до сих пор не снес им обоим полголовы просто так. Сукуна и не подозревает, что при виде Синдзу зачастил с фантазией о ее кипенной макушке у себя под ладонью. Пальцы подгибаются, заучив ленивое движение, и почти проникают в собственную кожу ногтями.       Гоку недовольно стискивает челюсти, наблюдая за этим. Но двинуться не решается. Несмотря на силу, подпитываемую всей пугливой Японией, Рёмен Сукуна остается на ином уровне проклятия, и дело тут не в том, что Гоку – особый класс проклятий и ему нечем ответить. Он приглядывается к состоянию Синдзу, видит ее неподвижность и вжатие спины в дерево. Волоски на руках вздыблены, однако лицо, как и прежде, непроницаемо. Никому на памяти Гоку не удавалось совладать с присутствием Сукуны, когда он вне расположения духа. С таким взглядом обычно за руку на смерть ведут, а Синдзу встает к нему на негнущихся ногах.       Она находит в себе силы кичиться. Держится, ступая твердо и прямо. Она никогда не покажет свою слабость. Особенно Сукуне и особенно сейчас. Он слышит, как бьется ее сердце, успокаивает себя сравнением с ударами, которые Синдзу с такой же выносливостью наносила Гоку. Ладонь находит знакомое положение, и упор в затылок направляет Синдзу внутрь павильона-додзё.       Вина в перемене чужого настроения горит горечью на языке и не проходит. Когда Сукуна задремал, он позволил Синдзу прикоснуться к себе и отдохнуть на плече. Теперь же держит за волосы, так что и догадываться не приходится, над чем Синдзу придется похлопотать лишнюю пару часов. Она старается подавить ностальгическое угнетение. Вот только Рёмен уже думает о своем. Ему куда больше по душе тишина и послушание.       Напряжение между ними тает долго, но ощутимо. С шорохом одежд они входят в покои. Именно это помещение когда-то показалось Синдзу именно его. Здесь Двуликий выглядел уместным. Дополнял традиции и каким-то образом олицетворял все, на что падал взгляд. Не было зазорностей: это был комфорт, приглушенные тона без тяжести деталей и простота. В этой честности житейский опыт, ее красная нить среди лампадок на высоких ножках, икебаны, орнамента алого бонсая на стене, помятого спального места и триптиха по синто. Трудно сказать, что Синдзу убрала бы или добавила в эти теплые тона, освещенные днем через сёдзи. Она ощущала только странную привязанность к этой части резиденции.       Ладонь выскальзывает из прядей, останавливая Синдзу в нескольких шагах от спального места. Сукуна садится на татами и поднимает на нее тяжелый взгляд.           — Подойди.       Маг не слышит новых эмоций, настроенных против нее. Потерянно мнет мочку на ухе. На секунду поддержать дальнейший разговор кажется ей невыполнимой задачей. От глаз Рёмена не уходит прихрамывание, когда она садится подле него на пол.       — Что с ногой? — повседневно спрашивает он.       — Неудачное приземление. Неважно.       — Уверена, что можешь так говорить?       Его взгляд сосредотачивается на больной ноге и сразу находит намеренную концентрацию энергии.       — Пыталась залечить?       — Пыталась.       — Ты слишком слаба для использования этой техники.       Молчание. Рёмен уводит глаза, измученный ее неуклюжестью. Синдзу сомнительно смотрит на него. Пара задумчиво-хмурых глаз и две пары строгих.       — Показывай.       Боль пронизывает связки и лодыжку. Синдзу поджимает губы и вытягивает ногу.       Одной ладонью Сукуна обхватывает ее ахил и щиколотку. Ступня сразу погружается в легкое свечение и болезненные ощущения притупляются. Синдзу даже не смотрит ему в глаза, без этого ощущая наблюдение. Рёмен никогда не скрывает своего взгляда. Он думает.       Синдзу похожа на свою мать. Сукуна слабо припоминает ее лицо, потерянное в ужасе, когда Ураумэ забрал у нее Синдзу. Отчетливая форма глаз, острая челюсть и структурно мудрое лицо были единственным, что он запомнил, и это находило отклик во всей внешности новоиспеченного мага.       Сукуна завершает технику и Синдзу решает противостоять его взгляду. Они не шевелятся, молча смотрят, и каждый думает о своем. Подгибая пальцы вовнутрь ладони, Двуликий слегка царапает кожу над нежными сухожилиями. Синдзу надеется, что он не озвереет и не оставит ей полный вывих ноги.       — Твой никчемный опекун плохо справляется со своими обязанностями.       Кончик пальца колет в пятку, вынуждая отдернуть уже здоровую ногу. Синдзу хмурая, как небо снаружи.       — Гоку, — поправляет она.       Его верхняя губа дрогает на очередную защиту этого проклятия.       — Третья травма за месяц. Раньше ты была аккуратнее. Что с твоей проклятой энергией?       Синдзу неопределенно двигает головой. Двуликий изучил ее психологию вдоль и знаком с ее энергией поперек, так что внезапно возникшую нервозность считывает сразу.       — Что с ней?       — Почему ты пытаешься скрыть ее?       — Разве мне это не нужно?       Рёмен смотрит слишком внимательно. Рыбачит на слова, обернутые в блестящую наживку.       — Чем ты занимаешься вне резиденции и где?       Он явно знает больше, чем она думает. Или предполагает что-то, о чем Синдзу не помешает узнать. Ее поведение с того случая стало громче кричать о том, что что-то не так. Теперь ей нужно медлить с ответом, хотя она была готова к вопросам. Наверное, только не к его.       — Хожу к реке.       — Зачем? — он искренне выгибает бровь.       Оба думают о павильоне рыбалки.       — У кромки леса тише, чем здесь, — «и за мной никто не наблюдает».       «Как просто было бы лишить ее жизни», — в свою очередь представляет Сукуна.       Спазм сковывает его руки какую неделю, а Синдзу еще и юлит. Кучки проклятий гудят фоном его мыслей в лесу, как земляные мошки иногда жалят кожу, оставляя покраснения. Порой он задумывается о решето из всего живого, но толк, если на место одних приползут другие? Ему нужно развлечься с кем-нибудь поживее.       — Что? — Синдзу сбивает его долгий взгляд.       Пожалуй, спустя два месяца ему не помешает наведаться в соседние провинции. Претенденты разделить с ним свои амбиции уже наверняка загрызли друг друга. Так что с Ураумэ он сделает это раньше. Возможно, с новым положением дел и ситуацией с Синдзу вместе они отправятся за пределы Мино куда в ранние сроки.       — Завтра я покину резиденцию.       — Надолго?       Рёмена не обмануть маской невозмутимости.       — Начни основательно осваивать оружие и вкладывать в него энергию. Больше медитации тебе не нужны.       Синдзу больше по душе ловкость рук и гибкость тела. Но когда дело касается ее техники – оружие становится вынужденной мерой. Однако она явно не от этого тревожно дрогает внутри, старательно не подавая вида.       — Как мне… вкладывать ее?       — Ураумэ обучит тебя. Перед этим оставь попытки зализывать раны. Если за время моего отсутствия сломаешь руку – я не стану исправлять твою кривую работу.       — Не придется.       Конечно, у нее не получится сразу осилить обратную технику.       Синдзу получила новый угрюмистый взгляд и щелбан по лбу.       — Нахальная соплячка.       — Ага, — с усталым наклоном головы.       — Смеешь отвечать?       Ей приходится снова справляться с эмоциями.